Главная › Программы › Светлый вечер › Вечер Воскресенья

«Христианин в современном обществе». Петр Главатских

У нас в гостях был музыкант, мультиинструменталист, соавтор спектаклей «Лавр» и «Эбеновая кожа» Петр Главатских.

Мы говорили о музыкальном творчестве Петра, о его непростом пути в Церкви, а также о том, что для него значит быть христианином сегодня.

Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева

И. Цуканов

— Добрый вечер, дорогие друзья. Это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Как обычно, в это время в студии моя коллега Кира Лаврентьева и я, Игорь Цуканов. И мы говорим с нашими гостями на тему «Христианин в обществе». Вот сегодня у нас очень интересный гость, необычный — Петр Главатских.

П. Главатских

— Здравствуйте.

И. Цуканов

— Добрый вечер, Петр. Добрый воскресный вечер. Петр — известный музыкант, мультиинструменталист, самые разнообразные виды ударных инструментов...

П. Главатских

— «Хвалите Его в тимпанах».

И. Цуканов

— Да, и гуслех. Ну можно много чего о вас рассказывать, да, вы закончили вот Московскую государственную консерваторию, высшую школу музыки Штутгарта, вы соавтор спектакля «Эбеновая кожа» на стихи Николая Гумилева, который сейчас как раз идет в «Зарядье», и объездили с концертами, наверное, я не знаю, полмира, очень большое количество...

П. Главатских

— Да, еще я музыкальный соавтор спектакля «Лавр».

И. Цуканов

— «Лавр», да, который во МХАТе идет.

К. Лаврентьева

— Это, кстати, очень важно. Добрый вечер, Петр.

П. Главатских

— Да, добрый вечер, Кира.

И. Цуканов

— Ну хотелось начать все-таки, наверное, нашу беседу сегодняшнюю со спектакля «Эбеновая кожа», потому что он не так давно начался в «Зарядье». И, собственно говоря, это ведь даже не классический спектакль. Вот ваш соавтор, ваш партнер по этому спектаклю, актриса Юлия Пересильд назвала его саунд-вечер — то есть такой звуковой как бы вечер. А вот Андрей Максимов, который написал такую замечательную рецензию на этот спектакль, он написал, что это спектакль-подвиг. Имея в виду, что в эпоху ковида театры переживают очень непростую эпоху.

К. Лаврентьева

— Период.

И. Цуканов

— Да.

П. Главатских

— И отдельно, раз мы вышли на эту тему, хочется сказать отдельное спасибо каждому человеку, который в это тяжелое время ходил в театры, на концерты, не боялся, и поверьте, что никогда ваш вклад не был так нужен, в прямом смысле этого слова, для того чтобы просто выживать и театру, и музыкантам. И огромное спасибо.

И. Цуканов

— Да, заниматься творчеством. Петр, но я хотел спросить, как вы пришли вообще к поэзии Гумилева и как у вас родился замысел этого вот, ну будем говорить все-таки, спектакля, как это получилось?

П. Главатских

— Знаете, в 8 классе мы проходили это по литературе, эти стихи. И мне понравилось, что они очень на общем фоне символизма, который там был — Белый, Гиппиус, Мережковский — наш преподаватель по литературе, я учился в специальной музыкальной школе при Уральской государственной консерватории в Екатеринбурге, наш преподаватель Наталья Викентьевна Шкребнева, давала нам какой-то очень мощный срез. Я помню, что мне нравился Маяковский — именно в силу умения построения ритмических структур. И мне нравилась поэзия Гумилева, потому что в ней было очень много мужского, какой-то вот такой вот первородной силы. И я понимал, что эти путешествия об Африке и эти африканские стихи — ведь очень долго, даже у очень больших ученых литераторов можно услышать мнение об этих стихах, как о юношеских, как о чем-то таком, ну проба пера. Мне кажется, там немножко дело в другом, что там есть как раз та божественная простота, которая, скажем, есть в музыке Арво Пярта, и это специально сделано. То есть на общем фоне поэтическом того времени, когда идет всевозможное усложнение конструкций, когда постоянное оперирование к каким-то аллюзиям, да, начинает философия Фрейда быть очень популярной в это время, начинается вот эта работа с подсознанием, какие-то образы, да, такой коллаж в поэзии — тут в этом плане все достаточно просто. Но тем не менее вся африканская тематика наполнена неким символизмом. Если мы посмотрим внимательно, мы услышим: «О тебе, моя Африка, шепотом в небесах говорят серафимы». И тут, конечно, Гумилев подчеркивает то, что Африка это очень мощный христианский не просто даже как континент, а символ. Потому что и Антоний Великий, и первые монастыри, и все «Добротолюбие» начинается с Африки, и пустыня — Мария Египетская, скит — это все из Африки. И африканская страна, которая никогда не была колонизирована, Эфиопия — царица Савская, которая приезжает к Соломону, и как заканчивается вступление у Гумилева: «Дай скончаться под той сикоморою, где с Христом отдыхала Мария». То есть Мария могла же гораздо в более место локальное уйти от избиения младенцев, но целенаправленно они именно с Христом идут в Африку. И это есть тоже некая преемственность — как царица Савская приходила к Соломону, так и Христос с Марией попадают в Африку, это очень интересно. Особенно я был в Музее русской иконы, потому что там очень интересный эфиопский зал, и там говорится о эфиопских традициях, очень многие такие, нельзя их назвать фресками, но что-то среднее между папирусом, мозаикой, иконой, фресками, которые рассказывают о том, о попытке колонизации Эфиопии. Итальянцы предприняли эту попытку, но так получилось, что после первой битвы в Эфиопии был молебен, и на них ночью напала стая львов и абсолютно растерзала раненых.

И. Цуканов

— На итальянцев, да?

П. Главатских

— И это настолько демотивировало армию, что следующий день, он, в общем-то, был предрешен. И вот эти вот африканские символы, которые, может быть, не явные, но и сикомора, и постоянно получаются такие маленькие отсылки. И как я недавно прочитал, последнее, что взял с собой в камеру Гумилев — а именно сто лет назад, где-то, по-моему, в районе Таганки был суд и он был расстрелян — это было две книги — это было Евангелие и «Илиада». И в этом плане, это очень показательно для африканских стихов, то есть вот эти вот странствия, и странствия по Евангелию, и отсылка к древней христианской символике.

К. Лаврентьева

— Но тем не менее все равно нельзя не задать вопрос: почему Африка, Петр? Почему Африка? Стран бесчисленное множество, откуда у вас к ней, именно к этой стране такой интерес?

П. Главатских

— Вы знаете, мне кажется, здесь Африка, она не как название континента или название какой-то страны, мне кажется, Африка в некоем смысле как поиск рая на земле, некая внутренняя Африка.

И. Цуканов

— Ну что-то первозданное такое, да?

П. Главатских

— И в то же время далекое. И в то же время, конечно, он не был лишен какой-то эпатажности — «наш Микола», как называли его, он ходил по Петербургу в леопардовой шкуре, например, представляете. Ну тогда это очень модно было в этом кругу, и каждый эпатировал как мог.

И. Цуканов

— Ну вот вы рассказывали уже в разных интервью о том, как этот спектакль делался, да, что были привезены с каких-то вот экспедиций по Африке там звуки инструментов африканских, которые потом были обработаны, в том числе с помощью электроники, как свет вот...

П. Главатских

— Сергей Васильев — замечательный художник по свету, это наш соавтор, конечно.

И. Цуканов

— Потому что там непростой зал, там не черный...

П. Главатских

— Кабинет.

И. Цуканов

— Кабинет, да, а белый кабинет.

П. Главатских

— Он даже не кабинет, он такой, он асимметричен. Ассиметричный белый кабинет — если таким языком художника по свету говорить о нем.

И. Цуканов

— Ну вот и все это читаешь и думаешь, что ведь все это делалось как раз в эпоху ковида, да, то есть в эпоху, когда действительно очень сложно было вообще затеять что-то новое. И в этой связи вопрос, насколько сложно было все это сделать и ну как бы на что вы рассчитывали? То есть вот для вас на какой, ну если можно так спросить, на какой эффект что ли вы рассчитывали, да? То есть вы ждали, что придут люди или вы делали это больше для себя, ну чтобы как-то прожить вот этот вот что ли, вот эту любовь к стихам Гумилева африканским?

П. Главатских

— Год назад, 28 марта была назначена премьера в МКЗ «Зарядье».

И. Цуканов

— Как раз когда начался карантин.

П. Главатских

— И, естественно, она отменилась примерно за две недели. И тогда скорее встал вопрос: а будет ли что-нибудь когда-нибудь вообще? Но я благодарен дружной команде «Зарядья», генеральному директору, Ольге Эдуардовне Жуковой, которая сделала все для того, чтобы помочь с переносом. То есть мы сделали некий перенос, до конца еще не понимая, это последний перенос или что дальше будет. Так получилось, что это время было не очень простым для меня лично, оно было полным каких-то совсем новых изменений и трагедий. Потому что у меня 10 апреля родилась вторая дочь и...

К. Лаврентьева

— Поздравляем вас.

П. Главатских

— Спасибо. И, конечно, остро встала ситуация что-то придумывать. Потому что сидеть с ребенком таким маленьким, выходя с ним гулять только на балкончик — ничего не получится. Что делать вообще? Все отменилось, пришлось как-то думать, ну что были какие-то накопления, мы стали как-то придумывать. В результате опять же только промыслом каким-то Божиим у друзей наших друзей оказался очень хороший контакт в Козельске. И мы уехали почти что на весь ковид и жили под стенами, можно сказать, Оптиной пустыни.

К. Лаврентьева

— Прекрасно.

П. Главатских

— Притом что монастырь-то закрыли. Вот эти вот несколько первых месяцев в Козельске, когда ты...

К. Лаврентьева

— В деревне, весна.

П. Главатских

— Гуляешь, абсолютно закрытый монастырь, нет людей, скит, там колодец вот этот, в котором тоже нет людей. Пустой абсолютно этот Оптинский лес, где уже, а получилось, что людей нет, и там даже стали кабаны приходить. Даже в какой-то момент вечером уже стало так опасно гулять. Так, кажется, что сейчас пойдешь там, преподобного Амвросия встретишь и не удивишься.

К. Лаврентьева

— Да, изоляция полная такая. А вот на самом деле, Петр, смотрите, вы рассказываете это, а я вспоминаю, как мы уезжали в какой-то лес и гуляли, чтобы получить какой-то глоток свежего воздуха. Как вы думаете, чем полезно было это время для людей? Вот сейчас оглядываясь назад, а уже можно немножко оглянуться и понять что-то для себя, сделать какие-то выводы.

П. Главатских

— Я думаю, что, конечно, сделать паузу — это было полезно. Человек стался без работы, без денег...

К. Лаврентьева

— Без развлечений, без общения.

П. Главатских

— Многие остались просто изолированные. И наконец-то понял, что вот он и стал человеком. Вот и все, вот и вся эта шелуха...

К. Лаврентьева

— Отлетела, да.

П. Главатских

— Нет ни работы, ни друзей, и многие постигли, что такое изоляция в самом жестком смысле этого слова. Вот смотрели в окно. И тогда, может быть, и приходит мысль, что вот на самом деле я являюсь, и совсем по-другому уже звучат слова и Писания, и книг, которые ты можешь прочитать. И совсем уже некуда тропиться. И, конечно, надо сказать, что тяжелым еще испытанием было то, что скончался мой духовный отец, отец Георгий Бреев.

К. Лаврентьева

— Ничего себе.

П. Главатских

— И так получилось, что по нашему храму, прихожанами которого мы являемся с супругой и с детьми, в воскресную школу моя Василиса, старшая, ходит, был, в общем-то, нанесен очень тяжелый удар — у нас заболели все батюшки. И в какой-то момент, и так храмы были закрыты, и все батюшки заболели, и умер отец Георгий.

К. Лаврентьева

— Ну это все очень тяжело переживали.

П. Главатских

— К нему на похороны даже нельзя было попасть, потому что все было оцеплено. Большое спасибо Николаю Брееву и всей семье, что была проведена трансляция, и мы хотя бы могли быть мысленно с ними.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на радио «Вера». В этом часе с нами Петр Главатских, музыкант, мультиинтструменталист, выпускник Московской государственной консерватории имени Петра Ильича Чайковского, автор спектакля «Эбеновая кожа» и соавтор спектакля «Лавр» во МХАТе. У микрофона Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. Петр, знаете, на что я обратила внимание, когда готовилась к вашему интервью, когда мы с Игорем готовились к вашему интервью — на то, что вы делаете акцент на внутренней тишине. Вы говорите о том, что музыка может рождаться из внутренней тишины, должна рождаться из внутренней тишины. Также вы сказали, что много находитесь как раз в тишине. Вы знаете, у меня сразу какая-то параллель прошла с Бахом. Он, конечно, был не глухим, а слепым, но тем не менее.

П. Главатских

— И далеко не сразу.

К. Лаврентьева

— И далеко не сразу, но тем не менее. Петр, ведь вы очень много своего творческого внимания уделяете Баху. И я, если даже не ошибаюсь... Как это, Игорь, называется?

И. Цуканов

— Сюиты.

К. Лаврентьева

— Перекладываете сюиты Баха, да, для африканского органа маримба. А маримба, если не ошибаюсь, это какой-то родственник ксилофона что ли, да?

П. Главатских

— Ну похоже, похоже. Это дерево, которое ближе к корню — у него другая структура и другие волокна, и оно более крепкое. И вот этот вот дерево с корня, оно идет на ксилофоны. А для маримба берут ну где-то от середины ствола, ну то есть если представить ствол, где-то последние двадцать пять процентов. У дерева там уже другая структура и, естественно, совсем другой звук, и за счет этого он может быть тонкий и уйдет вот этот басовый регистр, и можно получить полифонию.

К. Лаврентьева

— Так вот к чему я это все спрашиваю. Не секрет, что когда человек вынужденно лишен каких-то возможностей — там зрения, слуха, он может еще более талантливо, еще более мощно себя развить в творчестве. Вы создаете себе эту внутреннюю тишину, как бы искусственно создаете себе эту внутреннюю тишину, чтобы побывать наедине с самим собой. Но ведь большинство людей, они боятся этой внутренней тишины, они боятся остаться наедине с самими собой. Потому что никто не знает, кто и как сам перед собой открывается и что мы там увидим, внутри себя. Петр, вот это вот нахождение внутри себя, что это за тишина такая? Это нахождение с Богом, это поиск творческий или это просто такое возвышение над реальностью и суетой?

П. Главатских

— Ну есть аспект духовно-философский, и тут, конечно, хочется сказать, что не всякая тишина становится исихией, да, но должна стремиться к этому. Есть вопрос абсолютно физический и практический, как накачка мышц, слух тоже имеет свою эрогенность, свою чувствительность, и перепонка должна отдыхать, и просто нужно отдохнуть — это уже как бы абсолютная физика. И, конечно, когда я готовлюсь, для меня самое тяжелое даже не студийная работа, а наверное, процесс сведения в студии. Потому что вот тут вылезает все, на сведении, и это самая нервная для меня работа — сведение. И, конечно, когда я иду на сведение, я стараюсь, чтобы у меня было какое-то время, ну чтобы уши были свежие, чтобы какие-то звуки просто не падали на мембрану, чтобы мембрана была — это мы уже перешли на медицинские...

К. Лаврентьева

— Это сейчас говорит отец двоих детей.

П. Главатских

— А вообще тишина — да, тишина пугающая. И вы знаете, иногда даже бывает, что вот мы что-то задумали, какую-то композицию, и перед тем, как начнется другое, должен быть этот воздух, да, эта пауза — и люди начинают хлопать, они иногда начинают аплодировать — психика не выдерживает. Психика не выдерживает, и вдруг — раз, кто-то один срывается, за ним подхватывают еще, и начинается цепная реакция. И я понимаю, что это прямо вот это, может быть, даже иногда гораздо ярче, чем какой-то громкий звук. Потому что тут весь зал сидит и тишина, и даже слышно, как табличка эта «выход», который по правилам мы не можем затемнять, поэтому в любом театре, даже если темно, вы увидите, где выход. И вы даже слышите свет этот, как он свистит. И, конечно, аплодисменты — это способ разрядки: раз — разрядились, все. Ну это хорошо для людей, они разрядились, для нас это не очень хорошо, потому что нам немножко сначала надо опять начинать после аплодисментов. А про Баха ваш первый вопрос, хочу ответить, очень интересную тему вы затеяли. Да, действительно, в конце жизни Бах ослеп, но самое интересное, что он ослеп после операции, которую ему сделал один врач-шарлатан. И этот врач, он буквально несколько недель назад до того, как оперировал Баха, прооперировал Генделя в Лондоне, и Гендель ослеп. И боясь расправы, он очень быстро — тогда не было смс-сообщений, и Ватсапа, и голубиная почта, наверное, тоже не работала, он очень быстро оказался в Лейпциге. И Бах согласился на операцию у этого врача, потому что тот сказал, что я прекрасно провел операцию только что самому Генделю. А Гендель — это фигура, ну это как Майкл Джексон. Это единственный композитор того времени, кому при жизни — при жизни! — в Лондоне поставили памятник. Притом что он не англичанин, притом что он из Ганновера — это ситуация абсолютно вообще непонятная. Единственный композитор того времени Гендель, который мог записать в своем дневнике: опять поссорился сегодня с принцем. Понимаете, то есть никто другой себе просто не мог такого позволить. В этом срезе, конечно, Бах очень хороший, уважаемый, но абсолютно локальный автор. И, конечно, для него имя Генделя — о, ничего себе, приехал такой врач! — оно произвело впечатление, он согласился на эту операцию и, к сожалению, ослеп. Это, я не знаю, это материал для мюзикла или для какого-то сериала, потому что здесь есть все: тут есть эта интрига с этим врачом, тут есть великий, обласканный славой Гендель, тут есть Бах, который постоянно... На самом деле, когда нас учили в музыкальной школе, нас учили, что Бах — это некий такой человек, очень замкнутый в себе, который сидит на одном месте — это правда. Две гастрольных поездки за всю жизнь, маленькая улица, и вся жизнь происходит на этой улице.

К. Лаврентьева

— И весь мир его знает.

П. Главатских

— Сейчас знает, тогда, конечно, нет. Тогда совсем другие звезды — во-первых, Гендель, во-вторых, Вивальди.

К. Лаврентьева

— Ну так всегда, да.

П. Главатских

— И у Баха очень много сочинений, которые называются Французские сюиты, Итальянский концерт, 14 переложений Вивальди для органа и скрипичных, сделанных лично Бахом, Иоганном Себастьяном. Это немножечко такие мечты провинциала о такой большой столичной сцене. Так что вот этот сюжет потрясающий. И мне кажется, что кинематограф мог бы очень здорово его реализовать.

К. Лаврентьева

— Ну сейчас уже по нынешним меркам он ведь непревзойденный мастер полифонии и более тысячи произведений он написал.

П. Главатских

— Это да, Бах замыкает цепочку великих полифонистов. Она не начинается с Иоганна Себастьяна, скорее он очень мощная кода ее. То, что начиналось в XV веке еще от мрачных нидерландских органистов, потом пошло от семьи Бахов. И, конечно, тут нельзя не сказать о значении фигуры Мартина Лютера. Потому что сам Бах постоянно подчеркивает: они из одного города, они из одной улицы, Баха крестят в том же соборе, где был Лютер, первый орган, на котором играет Бах — это тот орган, на котором играл Лютер, потому что Лютер был органистом. Церковный хор, куда идет Иоганн Себастьян — это тот церковный хор, в котором был Лютер. И эта преемственность постоянно, постоянно Бах пишет об этом в своих дневниках.

И. Цуканов

— Вообще поразительно, что мы с вами сейчас говорим про Баха там, про полифонию. А ведь был момент в вашей жизни, когда, как вы рассказывали, вы классику невзлюбили всей душой, возненавидели, после того как вы же начинали учиться-то на скрипке, если я правильно понимаю.

П. Главатских

— Да.

И. Цуканов

— И как-то вам вот в детстве, видать, отбили любовь к классике. Как вам удалась ее потом восстановить? И как получилось — хотел немножко попросить вас вернуться вот туда обратно, в прошлое и рассказать немножко нам и нашим слушателям, как вообще получилось, что вы стали вот таким вот музыкантом, ну в каком-то смысле индивидуальным? Потому что вы же учились на оркестровом отделении, потом вы поняли, что оркестр это не совсем то, что для вас вот, ну как сказать, что вам интересно, где вам уютно, да. И как вот этот ваш путь сложился к сегодняшнему моменту? И как вам удалось не потерять или восстановить в себе любовь вот к классике, к Баху, не знаю, к Генделю, к кому-то еще? Притом что был момент, когда, в общем, вы увлекались совсем другой музыкой, там «Лед Зеппелин», да, и так далее.

П. Главатских

— Да. Ну может быть, я не очень правильно скажу, но я не считаю Баха классикой. Все-таки в узком смысле этого слова это не классицизм, это все-таки полифония — это немножечко другая эпоха. Классицизм все-таки начинается, по моим личным ощущениям таким, да, я все-таки не специалист, по моим личным ощущениям, Бах заканчивает определенную эпоху. И это эпоха — эпоха великой полифонии. Если мы возьмем весь земной шар и посмотрим на все музыкальные традиции — а не будем забывать, что музыкальная традиция Западной Европы, о которой мы сейчас говорим, одна из самых молодых традиций, потому что только в середине XV века стали записывать нотами, то мы поймем, что дальше этой высоты искусство фуги. Последнее сочинение Баха — это такой венец вековой традиции. В искусстве фуги зашифрована монограмма «Давид», и здесь немножко Бах не то что сравнивает, но он хочет быть похожим на великого псалмопевца и эта идея зашифрована. Но если смотреть, видимо, взглядом человека того времени, то это фактура была уже очень перенасыщена, уже очень много голосов. Мы видим, что после Баха наступает такой гламур, как можно сказать — все проще. Да, наступает абсолютный культ оперы, наступает время великих итальянских импресарио. И опера и до этого расцветала, при жизни Баха, но Бах не пишет оперы, потому что в опере того времени господствуют кастраты — для Баха это аморально, и в Германии вообще нет оперных театров. Он есть только в Гамбурге, потому что Гамбург вроде Германия, но город приморский, есть свои купцы, а все приморские города, они немножечко живут на свей волне, вы знаете, во все времена. Поэтому мне кажется, что изначально мы немножечко учились по системе, которая была принята в Советском Союзе — это неплохо, тут есть очень много хорошего. Но все что касается музыки этого поколения, оно воссоздано по редакциям. Например, мы начинаем играть Баха на фортепиано — Бах не писал на фортепиано, потому что фортепиано еще не было. Мы играем это в редакциях — редакции, дай Бог, XVIII, а то и конца XIX века — там педали, штрихи — опять же ничего этого у Баха нет. Определенная разлиновка какая-то есть некая, может быть, для того чтобы знакомиться с этим. Но вот мне там, я очень люблю, как Гленн Гульд играет Баха, но когда я играю сам, меня всегда пугало вот это, у меня плохо получалось просто и, естественно, мне это не нравилось. И на долгое время интерес к музыке Баха и к музыке, которую мы играли — как-то вот ну мне казалось, это вот то, что я должен вытерпеть, чтобы потом, на переменках мы какие-то поиграли кавера из «Наутилуса» или из «Агаты Кристи». Это некая зона терпения, вот это я должен протерпеть вот эти уроки, там штук шесть их, а потом вечером все, начинается уже творчество, то есть такое напряжение. Но это мне много дало, во-первых, я много прошел музыкального материала, ну и потом совсем уже, когда я учился в консерватории, я услышал тех, кого сегодня называют исполнителями на аутентичных инструментах — Джона Элиота Гардинера, Жорди Саваля — и я, конечно, в хорошем смысле этого слова обалдел, потому что это было абсолютно другое звучание. И я вдруг как-то смог какие-то такие маячки протянуть от музыки, которую я люблю, до вот этой вот музыки, которая казалась чем-то вот таким вот старым. И вообще движение аутентизма, оно очень в 80–90-е годы в Европе и конец 90-х годов просто прошлого века, оно начало возрождаться, камерная музыка невероятно популярна. Сейчас Жорди Саваль со своим ансамблем, пять-шесть человек, играет в зале «Зарядье», который 1300 мест — еще лет 25 назад представить такое просто было невозможно. И это вот как-то оживило. Но параллельно с этим мне, конечно, было интересно изучать еще и музыку восточную. Потому что, когда ты погружаешься все-таки в мир ударных, он чем интересен, он рано или поздно сталкивает вас лбом с таким феноменом как время. Время вообще, что это? Что оно, разомкнутость его — вот такие вопросы, да, вот то, что Евгений Германович Володазкин очень мастерски те вопросы, которые он ставит в «Лавре». И кажется, если играешь на ударных, думаешь об этом, эти вопросы становятся очень актуальными. Так получилось, что ударные инструменты в сегодняшнем симфоническом оркестре, в оркестре оперном носят — ну в основном играют у нас, конечно, репертуар XVIII–XIX века в больших театрах, даже не XX — ну это просто данность, и они все-таки носят некий колористический характер. И почему это было, я вот так долго думал. Но потом понял, что в Европе, вы знаете, во времена инквизиции просто очень многие традиции музыкальные, в том числе связанные с ударными, они были уничтожены, инструменты просто жгли. Очень долго не было понятия светского музицирования, да. Отдельные европейские театры, какие-то народные исполнители — все это очень быстро горело в костре инквизиции. И первые инструменты, как ни странно, ударные и духовные, и струнные появились привезенные как трофей из крестовых походов. Это касается, например, наверное, самой популярной... Если сейчас мы скажем: звучит музыка, — то большинство людей представят, что звучит фортепиано. А вот, скажем, в веке XV сразу же люди думают, что звучит лютня. Лютня — колоссально популярный инструмент, но лютня — корень этого слова происходит от арабского «аль-уд» — просто оно было переведено таким образом. Этот инструмент, который вот появился как раз после крестовых походов и оказался невероятно популярным. И тут еще, если изучаешь историю странствующих трубадуров, миннезингеров, есть такая интересная особенность — очень многие из них очень состоятельные люди, рыцари, Я всегда думал: что заставляло их в какой-то момент оставлять свои имени и идти странствовать? А где-то я прочитал, что тут очень интересно, что очень многие люди возвращались абсолютно разочарованными из крестовых походов — то есть то что там было, совсем расходилось с тем, какие представления у них были. И привозя эти инструменты, люди погружались в себя, погружались в зону некоего музицирования и это становилось их жизненным путем.

И. Цуканов

— Это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Напоминаю, дорогие друзья, сегодня у нас в гостях Петр Главатских, музыкант, мультиинтструменталист, вот мастер игры на самых разнообразных ударных инструментах. И мы продолжим наш разговор с Петром через короткую паузу, буквально через несколько секунд. Пожалуйста, не переключайтесь.

К. Лаврентьева

— Приветствуем вас еще раз, уважаемые слушатели. «Вечер воскресенья» на радио «Вера». В этом часе с нами Петр Главатских, музыкант, мультиинтструменталист, выпускник Московской государственной консерватории имени Петра Ильича Чайковского, автор спектакля «Эбеновая кожа», который, я как понимаю, сейчас в «Зарядье», и всегда должен был идти в «Зарядье», но из-за пандемии была некоторая пауза, сейчас все возобновлено, и соавтор спектакля «Лавр» во МХАТе. Петр, вы знаете, я очень внимательно всю первую часть программы слушала ваши глубочайшие познания — про Баха, про инструменты, про орган такой, про орган такой, про африканскую музыку, про африканскую культуру музыкальную...

П. Главатских

— Про лютню.

К. Лаврентьева

— Про лютню, про Гумилева. То есть вас можно слушать совершенно вот бесконечно просто. И я как человек, который с краю чуть-чуть поплескался в этом море музыкальном, вот прямо у берега поплескался, могу сказать, и не буду оригинальной, что, наверное, каждый музыкант не может себя назвать атеистом до конца, даже если он совершенно не верит в Бога и совершенно незнаком с церковной жизнью. Потому что даже я позволю себе процитировать английского художника и критика художественного Роджера Фрая, который сказал, что Бах почти заставляет меня поверить в Бога. То есть, когда ты слушаешь композиторов, когда ты слушаешь такую глубочайшую совершенно по структуре, по организацию музыку, ты не можешь не уйти вглубь себя, не можешь не уйти в эту внутреннюю тишину, о которой вы говорили. И, конечно, напрашивается самый главный вопрос нашей сегодняшней программы: а как пришли к вере вы, Петр?

П. Главатских

— Получилось так, что мама решила меня крестить, когда я был достаточно уже в большом таком возрасте, то есть мне было 12 лет. Был какой-то очень такой большой подъем. Наш в Екатеринбурге храм, где я крестился, по-моему, тогда был чуть ли не единственный, но он достаточно большой там — это в центре города, это храм Иоанна Предтечи. И вот произошло это крещение, и какой-то такой был интерес. У меня отчим был художник, и время от времени появлялись какие-то старинные иконы, все это было вокруг меня, и мне нравилось просто ходить в храм. И так получилось, что после того как я крестился, я поменял музыкальную направленность. То есть я играл на скрипке, но мне не нравилось, я играл на баяне, играл на скрипке, скрипка у меня был профильный предмет инструмент — ну, конечно, это мучения были. Но я сейчас понимаю, что это было хорошо, потому что скрипка в любом случае развивает слух. Будете вы скрипачом, не будете, если вы в детстве занимались на скрипке, ваше ухо, это как растяжка, это как шпагат — если вы сели, только этот шпагат останется с нами, в отличие от настоящего. И вот стал переходить в эту новую для меня тему ударных инструментов. Ну знаете, у нас хорошая система в специальных музыкальных школах, но это такие учреждения без сантиментов. В общем, не получается — до свидания. И в общем, тут у меня был такой вопрос, что ну я понимал, что развития не происходит. Рядом со мной были мои гениальные одноклассники, которые, конечно, играли на две, на три головы выше меня — они были скрипачами, это было понятно. Со мной было понятно, что я не скрипач, уже понятно. Были как какие-то объективные факторы, так и субъективные. Мой преподаватель считал, что у меня отсутствие ритма и координации, как маме сказали. Мама очень волновалась, как и все родители, потому что ну что, это сложно: ребенка, который прошел предшколу, прошел четыре класса спецшколы, сейчас — в Свердловске того времени — отдать в обыкновенную районную школу — ну это из огня да в полымя немножечко. И, конечно, думали, есть такая практика, со времен опять же Советского Союза, сейчас это, кстати, уже уходит — что тех, кто не очень хорошо на инструментах класса VIP — это фортепиано и скрипка, их как бы чуть-чуть так по партитуре начинают двигать. И кого-то переводят на духовое — а ударные там ниже, это прямо вообще там дно — кого-то на ударные, то есть это такое немножко наказание. Ну то есть ну ладно, оставим. Ну я даже не думал про ударные, никогда не думал. Я продолжал, слушал я определенный материал. Мы тогда фанатели абсолютно, был абсолютно Свердловск того времени — это город аудиофилов. Запах этих пластинок — это запах этого винила, эти вот нераспечатанные, там ожидание, когда выйдет, там многокилометровые очереди в магазине, когда «Мелодия» начинает выпускать что-то. Причем это не было связано только с роком. Я знал людей, говорили, что там ничего не было, на самом деле все было, все альбомы — там «Битлз», «Роллинг Стоунз», концертные альбомы «Куин» — никогда не было какого-то дефицита в этом у меня. И просто один раз — ну это все по Промыслу, конечно, тоже я сейчас понимаю, происходит. Я уже выходил, вдруг раздался телефонный звонок, мама взяла трубку — позвонил мой будущий преподаватель, Леонид Григорьевич Кумище. И он сказал: вот, я преподаю ударные в школе. Ну а мама у меня закончила консерваторию, теоретик, она говорит: ну а как же он будет? У него такой диагноз — у него отсутствие ритма и координации. Ну правильно его спросила: вы вообще не боитесь такого ребенка, такой материал брать? Он говорит: ну давайте посмотрим. Ну и я пришел уже на прослушивание на ударные инструменты. Ну как-то там, не знаю, что-то сыграл, и мне понравилось сразу же — там много барабанов, там установка, мужской коллектив. Тогда еще не было принято, что представительницы прекрасного пола так активно играют, как сегодня. И это был абсолютно такой мужской коллектив, такое своего рода, то оно братство, то оно немножко армия, но как-то очень хорошо я себя, органично в этом чувствовал.

И. Цуканов

— Такой андеграунд немножко.

П. Главатских

— Да, такой андеграунд, потому что все слушают и музыку, и там: ой, опять на оркестр, ой, лучше бы что-то. И такая и дружба, настоящая мужская дружба. И вот так как-то вот и пошло, и поехало.

И. Цуканов

— Ну а все-таки вопрос про веру, да, и про то, чем для вас, когда христианство стало для вас чем-то важным? Это как-то шло, я так понимаю, рука об руку, да, с вашими занятиями музыкой?

П. Главатских

— Да, потом как-то получилось лето, что я никуда не поехал. И мама меня устроила на лето, я ходил в храм Вознесения Господня, который рядом, у нас филармония, он прямо напротив дома Ипатьевых, где была расстреляна Царская Семья. Дом, который Борис Николаевич приказал снести с лица земли, и долгое время там был просто пустырь до того, как построили уже сейчас часовню, не было ничего. И я там немножечко пытался подпевать в хоре, что-то помогал и на колокольне звонил. И это было, конечно, здорово — там поднимаешься. Я пытался какие-то свои навыки с ударной установки — это, конечно, все смешно —перенести на колокола. Потому что колокола — это вообще отдельный мир. И так получилось, что вот это вот лето я провел в храме. Я не могу сказать, что я специально читал какие книги, что со мной кто-то, я просто был в храме. Просто у меня было свободное время, я занимался, потом шел в храм, а после службы шел на колокольню. А потом шел в трапезную, что-то днем делал, а вечером опять приходил в храм. И так это как-то, так ну абсолютно было ненасильственно, меня никто не заставлял. Ну хорошо, хочешь сходить в храм — ну прекрасно. И я помню, это такой был какой-то подъем, открывались храмы, люди стали ходить. Мы стали ходить на ночные службы, это что-то в воздухе витало такое, очень интересное. И я понял, что ну вот мне хорошо просто там. Вот мне хорошо. Я себя чувствую комфортно, мне не хочется никуда уходить. Это медленно, и я не хотел никогда это форсировать, это медленно становится частью моей жизни.

И. Цуканов

— С тех пор это ощущение не изменилось? Потому что иногда бывает, что ну вот...

К. Лаврентьева

— Период неофитства заканчивается и как-то, да.

И. Цуканов

— Ну, во-первых, а во-вторых, стихия творческая, она иногда с трудом как бы вмещается в какие-то вот эти вот такие канонические структуры. Ну может быть, мы сами иногда себе их придумываем, что они есть, но иногда кажется, что канонические структуры, они такие жесткие, и там здесь можно, а здесь нельзя, тут положено, а тут не положено. А человек, который глубоко в творчестве, да, для которого творчество это что-то настоящее, живое, ну ему трудно вот в каноны влезать, себя как-то так вот удерживать.

К. Лаврентьева

— Ну человек, который глубоко в Церкви, он тоже отличает каноны, например, от обрядоверия, да.

И. Цуканов

— Ну конечно.

К. Лаврентьева

— Потому что мы же очень часто обрядоверие какое-то признаем за каноны, и думаем, что это все вот и есть правило.

П. Главатских

— Ну как мы играм по нотам и думаем, что это музыка. Извините за такой...

И. Цуканов

— Вот очень хороший образ, кстати, да.

К. Лаврентьева

— Класс, отлично.

П. Главатских

— Как Чарли Паркер — это абсолютно не христианский пример, конечно, но как Чарли Паркер сказал в одном интервью: и эти люди, которые сидят за роялем, думают, что они играют Шопена, — про кого-то. Вот это немножечко про это. А если ты это понимаешь, то у тебя таких вопросов не возникает.

К. Лаврентьева

— А вы это сразу поняли?

П. Главатских

— Нет, конечно. Получилось так, что я переехал в Москву, в Мерзляковское училище при консерватории и жил четыре года под звездами Кремля. И это как раз был такой этап, когда я практически перестал ходить в церковь, я не ходил в церковь. У меня не то что у меня был какой-то негатив или я стал еретиком каким-то — нет, но просто так получилось. А потом я поселился в комнате, у меня сосед Сергей Китаев, он пел на клиросе, и у него просто была библиотека. И там у него был Антоний Сурожский — я опять стал читать, стал вчитываться и опять как-то стал ходить в храм. Ну тем более 4 курс, тут уже очень такие высокие ставки. Потому что в те славные времена это очень ответственно — поступать в консерваторию, потому что у тебя есть несколько месяцев, пока идет призыв и у тебя приписное, ну то есть как бы не получаешь — все, ты уходишь в армию. Ну а в армию, конечно, с одной стороны, может быть, иногда и нужно сходить. Но с точки зрения профессионального развития — если ты занимаешься с шести лет и если ты играешь на инструменте, то, конечно, это может быть немножко такой шаг назад. И, конечно, я боялся. И в училище, понимаете, все было так устроено, что это общежитие, оно жило абсолютно по советским таким принципам. То есть я уезжал из Екатеринбурга, я думал, что сейчас я уезду там в столицу — это свободный город. Нет, ничего, как раз оказалось, что это вот, да, «скованные одной цепью» — вот я и понял, что такое «скованные одной цепью». Понимаете, это очень, с одной стороны, хорошая, с другой стороны, очень страшная такая система музыкального образования. Я не знаю почему, но мы жили в общежитии, и изначально это ощущение, что мы иные — это очень мощное ощущение, абсолютно мощное. Нам сразу же дают понять, что мы иные. Мы живем своим общежитским анклавом. И даже когда мы сидим в буфете — дай Бог, чтобы сейчас этого не было, я думаю, что и нет, — но в те лихие годы это было очень ощутимо, мы были иными. Это, с одной стороны, нас сплачивало, и скажем 1–2 курс — это, правда, очень тяжело. Потому что была, скажем так, тусовка людей, кто из Москвы, и была тусовка, которые приезжие. И приезжий должен что-то сделать, чтобы попасть, чтобы стать своим. Но я никогда не пытался стать своим. Я всегда говорил: я приехал не для того, чтобы устроить свою жизнь, я приехал для того, чтобы стать музыкантом. И не потому, что это какие-то громкие слова, потому что это была моя, еще когда я играл на скрипке, я понимал, что у меня столько вопросов. Когда я перешел на ударные, вопросов стало гораздо больше. Я понимал, в моей семье — у меня папа фаготист, дедушка валторнист, мама теоретик — быть музыкантом — это очень высоко. И я не могу сказать, что я сейчас музыкант, но я могу сказать, что я стараюсь им стать. То есть в нашей семье и вообще принято, то есть музыкантом себя просто так как бы не назовешь. То есть: я музыкант — это... ну понятно. Это кто-то так говорит. И в общежитии были очень такие большие вызовы. А еще началась эта вся экономическая ситуация — все рухнуло, кризис. Я понимал, что я становлюсь как бы, что родителям тяжело меня просто содержать. Я устроился работать дворником на площади Революции. С утра я просыпался полседьмого, у меня был такой хороший участочек, там что-то ресторанчики. Ну и прекрасно, пока еще темно, когда осень-весна еще нормально — просто прошел, промел. А вот когда снег, конечно, начинается. Еще ни тракторов, ничего не было, приходилось это все вручную, лопатами такими деревянными, чтобы не пачкать брусчатку. Ну когда снег — это еще ничего, а когда он мокрый...

И. Цуканов

— И когда лед.

П. Главатских

— И когда лед, да, то есть я вырабатывался хорошо. Но тем не менее это дало мне смирение, это дало мне деньги. И вы понимаете, что я тогда дворником зарабатывал больше, чем музыкант, играющий в оркестре, правда. Потому что это территория была каких-то, я не знаю, каких-то бизнесменов, которые купили, и нам платили нормально, правда. Это представляете, какая была ситуация? А музыканты ведущих оркестров в те лихие годы были заняты тем, там подрабатывали тем, что занимались извозом. В общем, страшное такое время. И, конечно, не было дела до ребят из общежития, поэтому в общежитии случались всякие трагедии. К сожалению, ушел рано из жизни мой друг, Савелий Короткевич, очень трагически, покончив жизнь самоубийством. И очень многие слетали как бы и не выдерживали этой свободы, потому что Москва того времени это совершенно дикий город. Тем более мы живем в центре, на Большой Дмитровке, постоянно то какие-то бандитские разборки, вся вот эта вот тусовка ночная, никогда никто не спит. А потом мне как-то повезло, я работал дворником. Ну было прекрасно. Ну было немножко тяжело, но это меня внутренне собирало. Потому что творческая интеллигенция, она поздно обычно встает, а то что я поработал дворником, я научился вставать рано. А потом я шел на занятия, занимался. Потом у меня был такой маленький барабанчик, я на нем занимался еще там у себя, в дворницкой. Поиграю-поиграю и опять выйду, лопатой покидаю. А потом мы решили устроиться музыкантами. Просто ходили, предлагали, с моим другом, Сашей Шитиковым, он сейчас в Чили живет: может быть, вам нужно поиграть в ресторане? Может быть, вам? Ну оказалось, что никому не нужно, и нам предложили работать в гардеробе. Ну после дворника-то — это о, работа в гардеробе! — ресторан, еда, понимаете. Вообще можно поесть, пообедать. Ну как бы тот, кто работает в ресторане, никогда не останется голодным. Вот и это, конечно, был такой подъем. Ну и как-то время стало налаживаться, надо было поступать в консерваторию уже и можно было заниматься гармонией там, пока сидишь и готовишься к этим очень нелегким экзаменам консерваторским.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на радио «Вера». В этом часе с нами Петр Главатских, музыкант, мультиинтструменталист, выпускник Московской государственной консерватории имени Петра Ильича Чайковского, автор спектакля «Эбеновая кожа» и соавтор спектакля «Лавр» во МХАТе. У микрофона Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Петр, мы немножко коснулись темы отца Георгия Бреева, вашего духовника. Вот в тот непростой период, когда вы работали дворником, когда вы учились, когда вы вернулись в Церковь, я как поняла, как вы нашли духовника? Тогда ли вы его нашли или все же это было позже?

К. Лаврентьева

— Вы знаете, у меня тогда не было духовного отца. Я приходил в церковь, иногда исповедовался, ходил на службы, но даже не знал, что это. Ну как бы читаешь: духовничество, духовничество — ну пролистываешь книгу. Ну и, конечно, мне очень повезло. И я честно могу сказать: все что со мной происходит, только, по существу, происходит по Промыслу. Начиная от этого звонка случайного телефонного. А тогда, ну что тогда телефонный звонок, ну могли выйти и этот звонок мог не состояться, но он с точностью попал в точное время. Я понял, что иногда надо просто расслабиться и принимать. И встреча с моей замечательной супругой — это опять же тоже все по Промыслу, которая тоже жила, она тоже из Екатеринбурга, но жила вообще в другом городе. И как мы все-таки встретились, как мы пришли друг к другу, как потом мы повенчались в храме в Крапивниках. У нас был замечательный духовник, отец Сергий. Потом, к сожалению, он уехал и сейчас он благочинный в Архангельской области. И именно благодаря отцу Сергию тогда я ушел из оперного театра и ушел в свободное плавание. И потом опять вот — уехал отец Сергий, и опять какая-то зона такая, опять генеральная пауза, как мы говорим, наступила, и поиск опять, и какие-то вопросы. И увлечение совсем другими, как это такое в зону Серафима (Роуза) скорее будет, да, немножечко в ту сторону заход. И потом просто я стал какими-то такими вещами увлекаться, что мне казалось, что я как бы если приду и расскажу вообще, чем я увлекаюсь, ну меня просто отлучат, вот просто возьмут и отлучат. И я уже думал, как же я буду, в лоно Церкви-то остаться Русской Православной, что мне делать, и я все равно не хочу выходить, я хочу возвращаться в это лоно. Но я думал, ну вот, может быть, не знаю, может быть, мне в греческую церковь ходить уже, не знаю. Получилось так, что я стал увлекаться йогой, но как уму пытливому, мне, я очень скоро понял, что асаны —это некий подготовительный этап. Мне просто стало как бы крутить асаны — это перестало быть интересно, дальше, дальше — я немножко зашел в зону пранаямы.

И. Цуканов

— Это дыхательные практики.

П. Главатских

— И в зоне пранаямы я почувствовал, что я попадаю в какие-то, мне было очень неприятно, я попадаю просто в какие-то такие дебри.

К. Лаврентьева

— Духовные сферы.

П. Главатских

— Я не могу сказать прямо точно, ну в общем, что-то, что очень мне неприятно. Я стал просто анализировать. Я очень благодарен тому периоду, физически меня все это очень поддержало. Но я постоянно, это стало, я могу сказать так: мне это некомфортно. Более того, меня это пугает. Меня пугает — возможно, что-то я делал не так, — что стало происходить с моей психикой. Я стал думать: а как же, ну что-то же подобное должно же быть. Ну и так медленно я пришел к Паламе, там читанул «Добротолюбие» 2–3-й том, конечно. Ну зачем, ну что? Я поговорил со своим другом, он говорит: да у вас же тоже такое есть. Я говорю: да ладно. Он говорит: ну вот и, в общем-то, там вообще все писано. И он говорит: ну вот есть же исихазм. Ну, говорит, не хочешь к нам ходить, занимайся исихазмом. Я почитал — так все просто: о, ритм сердца лови, растягивай молитву Иисусову на каждый удар — да мне это, я с метрономом играю, я в студии записываюсь под клик, с первого дубля.

К. Лаврентьева

— Так.

П. Главатских

— Да эти удары с молитвой в сердце не сочетаю? Сейчас я эту полифонию настрою на раз-два-три, как просто. Да я буду выключать свет просто в темной комнате и по часу этим заниматься. Я же как занимаюсь, поставлю себе таймер, также как в студии. Ну и доигрался я до такого, что как бы понял, что надо как-то выплывать. Я никогда не думал — я никому не рекомендую это делать, сам не делаю это сейчас, но я знаю, что это ересь очень распространенная. Есть сайты типа «исихазм.ру» — что там творится, это вообще просто. Там каждый себя считает уже вот-вот, и он на обожение, вот, понимаете. Но это смешно, сейчас я понимаю, что это смешно. Это также как, я не знаю там, торчок, который у меня сидит на лавочке у подъезда, говорит, что он на второй ступени по Кастанеде, он уже воин. Но он продолжает оставаться всего лишь там наркоманом. Вот это то же самое примерно. И я подумал: слушайте, ну я залетел, я куда-то так зашел далеко, я не знаю, кто мне может помочь. Я зашел в греческий храм, смотрю — книга Антония Галицкого — читаю, очень интересно. Смотрю, что он разбирает, что он современный человек более-менее, разбирает практику святых отцов. И смотрю — комментирует отец какой-то... Бреев. Ну думаю: посмотрим, интересно. Я уже думаю: так, он такую книгу комментирует, он, наверное, все-таки не из официальной Церкви человек. Набираю в Яндексе — нет, оказывается, настоятель храма. И думаю: ну все, сделаю последний шаг —, я вот к нему приду, я честно расскажу, что я там вижу, как я все это круто делаю и, значит, какой я на самом деле умный. Тут же вот этот элемент тщеславия, он же начинает вас пожирать, вам кажется, что вы обладаете некими спсобностями, что вы можете с первого на шестнадцатый этаж сразу же не то что по лестнице — по лествице, да, где вас с каждого этажа будут — пум, — сбрасывать, а вам кажется, что вы как на батуте, на 16 этаж сразу же войдете. И я-то, как внутренне мне казалось, что я-то понимаю. Ходят, там читают, посты, но они же не понимают, что это все, я сейчас расскажу. Он, наверное, думаю, так удивится. А оказалось, что ну чем можно отца Георгия было удивить? Он так послушал меня внимательно. Он мне единственное сказал: да, мы в молодости много что вообще. Но ты, говорит, постарайся все-таки как-то так вот успокоиться, и вот так читай правило хотя бы утром, вечером. Ну приходи, мы с тобой... Я ему говорю: вообще ну что за разговор? Вы должны мне сейчас сказать адрес монастыря, может, телефон чей-то дадите. Я сейчас поеду, буду там практиковать. Вот это вот там: суббота, воскресенье, храм — это же внешняя вся история, зачем она мне? Вы же поняли. Он говорит: нет. Он говорит: делай, как знаешь, мне не к кому тебя отправить и никаких больше того, что я сказал. Очень так по-отечески, очень с любовью мы с ним поговорили. Я думаю: ну это он просто скрывает от меня, не хочет с первого раза все раскрывать. Приду-ка я к нему еще разок. Ну и так вот мы втянулись. И отец Георгий, конечно, он со свойственным ему юмором так к этому всему относился, и в этом плане успокоил меня, и стал такой подмогой. Ну и сейчас я вспоминаю, конечно, золотое время. Как мы жили при нем? Да как у Христа за пазухой. Ну вот тот, кто его знает, кто был в нашем храме, слушал его проповеди и был, может быть, у него на исповеди, он, конечно, все это почувствовал. Потому что я не знаю, я не специалист определять и давать какие-то духовные заслуги. Но вы знаете, отец Георгий чудесным образом сочетал любовь к тем людям, которых называют простыми, и к людям, которые ну какие-то просто потрясающие, да, то есть у которых какие-то потрясающие интеллектуальные способности. А лучше, чем простая одна из прихожанок нашего храма про него и не скажешь, как она сказала потрясающе: «Как много хороших духовников в Москве. А отец Георгий нас любит».

К. Лаврентьева

— Лучших слов для окончания программы не найти. Начали с Гумилева, продолжили Бахом, закончили отцом Георгием Бреевым. Это был маленький кусочек, но очень важный, пути к Богу, пути к вере, пути в музыке Петра Главатских, музыканта, мультиинструменталиста, выпускника Московской государственной консерватории имени Петра Ильича Чайковского, автора спектакля «Эбеновая кожа» и соавтора спектакля «Лавр» во МХАТе. Игорь вот, смотрю, машет мне, хочет что-то еще добавить.

И. Цуканов

— Я просто хотел сказать, что это та редкая беседа, где мы, кажется, только начали говорить и не задали еще половины вопросов, которые заготовили.

К. Лаврентьева

— Так и есть.

И. Цуканов

— Поэтому были бы очень рады вас увидеть у нас в гостях еще раз.

П. Главатских

— Ну хорошо, если я вам не очень надоел и радиослушателям, то обязательно приду.

И. Цуканов

— Спасибо вам огромное.

К. Лаврентьева

— Спасибо за этот интересный разговор.

П. Главатских

— Спасибо.

К. Лаврентьева

— Всего доброго. И до свидания.

И. Цуканов

— С Богом. Всего доброго.

Другие программы

Семейный час

«На чем основывается семейное счастье?». Протоиерей Федор Бородин

Скачать

Протоиерей Федор Бородин в студии Радио ВЕРА

Гостем программы «Семейный час» был настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин.

Мы говорили о том, как молодым людям подходить к созданию семьи, почему часто возникают страхи и нерешительность, и как строить семейную жизнь, чтобы она была долгой и счастливой.

Ведущая: Анна Леонтьева

Все выпуски программы Семейный час

Читать полностью

Другие программы

Пайдейя

«Духовное образование». Священник Алексей Котельников

Скачать

В программе «Пайдейя» на Радио ВЕРА совместно с проектом «Клевер Лаборатория» мы говорим о том, как образование и саморазвитие может помочь человеку на пути к достижению идеала и раскрытию образа Божьего в себе.

Гостем программы «Пайдейя» был руководитель отдела дополнительного образования Московской Духовной Академии священник Алексей Котельников.

Разговор шел о возможности получения духовного образования для желающих сегодня, чем оно может быть полезно и кому подойдет.

Ведущая: Кира Лаврентьева

Все выпуски программы Пайдейя

Читать полностью

Другие программы

Богослужения вечера

Тексты богослужений праздничных и воскресных дней. Всенощное Бдение. 6 июля (вечер 5 июля) 2025г.

Неде́ля 4-я по Пятидеся́тнице. Влади́мирской ико́ны Бо́жией Ма́тери.

Глас 3.

ВСЕНО́ЩНОЕ БДЕ́НИЕ

Вели́кая Вече́рня

Диакон: Воста́ните!

Хор: Благослови́.

Иерей: Сла́ва Святе́й и Единосу́щней и Животворя́щей и Неразде́льней Тро́ице всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Священнослужители в алтаре:

Прииди́те, поклони́мся Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Христу́ Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Самому́ Христу́, Царе́ви и Бо́гу на́шему.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Ему́.

Псало́м 103, предначина́тельный:

Хор: Благослови́, душе́ моя́, Го́спода./ Благослове́н еси́, Го́споди./ Го́споди, Бо́же мой, возвели́чился еси́ зело́./ Благослове́н еси́, Го́споди./ ... / Вся прему́дростию сотвори́л еси́./ Сла́ва Ти, Го́споди, сотвори́вшему вся.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Вели́кая ектения́:

Диакон: Ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй. (На каждое прошение)

Диакон: О Свы́шнем ми́ре и спасе́нии душ на́ших, Го́споду помо́лимся.

О ми́ре всего́ ми́ра, благостоя́нии Святы́х Бо́жиих Церкве́й и соедине́нии всех, Го́споду помо́лимся.

О святе́м хра́ме сем и с ве́рою, благогове́нием и стра́хом Бо́жиим входя́щих в онь, Го́споду помо́лимся.

О вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем, Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, честне́м пресви́терстве, во Христе́ диа́констве, о всем при́чте и лю́дех, Го́споду помо́лимся.

О Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, Го́споду помо́лимся.

О гра́де сем (или: О ве́си сей), вся́ком гра́де, стране́ и ве́рою живу́щих в них, Го́споду помо́лимся.

О благорастворе́нии возду́хов, о изоби́лии плодо́в земны́х и вре́менех ми́рных, Го́споду помо́лимся.

О пла́вающих, путеше́ствующих, неду́гующих, стра́ждущих, плене́нных и о спасе́нии их. Го́споду помо́лимся.

О изба́витися нам от вся́кия ско́рби, гне́ва и ну́жды, Го́споду помо́лимся.

Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко подоба́ет Тебе́ вся́кая сла́ва честь и поклоне́ние, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Блаже́н муж:

Хор: Блаже́н муж, и́же не и́де на сове́т нечести́вых.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Я́ко весть Госпо́дь путь пра́ведных, и путь нечести́вых поги́бнет.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Рабо́тайте Го́сподеви со стра́хом и ра́дуйтеся Ему́ с тре́петом.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Блаже́ни вси наде́ющиися Нань.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Ектения́ ма́лая:

Диакон: Па́ки и па́ки ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Твоя́ держа́ва, и Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Го́споди, воззва́х, глас 3:

Хор: Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя./ Услы́ши мя, Го́споди./ Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя:/ вонми́ гла́су моле́ния моего́,/ внегда́ воззва́ти ми к Тебе́.// Услы́ши мя, Го́споди.

Да испра́вится моли́тва моя́,/ я́ко кади́ло пред Тобо́ю,/ воздея́ние руку́ мое́ю/ — же́ртва вече́рняя.// Услы́ши мя, Го́споди.

Стихиры воскресные, глас 3:

На 10. Стих: Изведи́ из темни́цы ду́шу мою́,// испове́датися и́мени Твоему́.

Стихира: Твои́м Кресто́м, Христе́ Спа́се,/ сме́рти держа́ва разруши́ся,/ и диа́воля пре́лесть упраздни́ся,/ род же челове́ческий, ве́рою спаса́емый,// песнь Тебе́ всегда́ прино́сит.

Стих: Мене́ ждут пра́ведницы,// до́ндеже возда́си мне.

Стихира: Просвети́шася вся́ческая/ Воскресе́нием Твои́м, Го́споди,/ и рай па́ки отве́рзеся,/ вся же тварь восхваля́ющи Тя,// песнь Тебе́ всегда́ прино́сит.

На 8. Стих: Из глубины́ воззва́х к Тебе́, Го́споди,// Го́споди, услы́ши глас мой.

Стихира: Сла́влю Отца́ и Сы́на си́лу,/ и Свята́го Ду́ха пою́ власть,/ неразде́льное, несозда́нное Божество́,/ Тро́ицу Единосу́щную,// ца́рствующую в век ве́ка.

Стих: Да бу́дут у́ши Твои́// вне́млюще гла́су моле́ния моего́.

Стихира: Кресту́ Твоему́ честно́му покланя́емся, Христе́,/ и Воскресе́ние Твое́ пое́м и сла́вим.// Ра́ною бо Твое́ю мы вси исцеле́хом.

Стихиры Владимирской иконы Божией Матери, глас 4, подобен: «Я́ко до́бля...»:

На 6. Стих: А́ще беззако́ния на́зриши, Го́споди, Го́споди, кто постои́т?// Я́ко у Тебе́ очище́ние есть.

Стихира: Я́ко светоно́сная пала́та/ и одр всезлаты́й, Богоро́дице Влады́чице:/ Ты бо Сло́во Бо́жие/ во Твои́х ложесна́х вмести́ла еси́,/ и, ро́ждши нам Со́лнце незаходи́мое,/ Свет невече́рний,/ на́ша пре́жде неразу́мием омраче́нная сердца́/ благоразу́мием освети́ла еси́,// и льсти́ тьму́ разори́ла еси́.

Стих: И́мене ра́ди Твоего́ потерпе́х Тя, Го́споди, потерпе́ душа́ моя́ в сло́во Твое́,// упова́ душа́ моя́ на Го́спода.

Стихира: Твои́м Рождество́м а́дова кре́пость разори́ся,/ и все челове́чество спасе́но бы́сть,/ ны́не же Твои́ми моли́твами/ враго́в на́ших шата́ние низложи́,/ и кре́пость их сокруши́,/ и лю́дем Твои́м побе́ды на враги́ да́руй,/ да посра́мятся вси,// явля́ющии рабо́м Твои́м зла́я.

На 4. Стих: От стра́жи у́тренния до но́щи, от стра́жи у́тренния,// да упова́ет Изра́иль на Го́спода.

Стихира: Богоро́дице Влады́чице,/ держа́вная Помо́щнице,/ укрепи́ сла́вящую Тя страну́ на враги́,/ да я́коже дре́вле спасла́ еси́ Ца́рский град от нахожде́ния пога́ных,/ та́ко и ны́не спаси́ страну́ Росси́йскую от нахожде́ния вра́жия,/ от междоусо́бныя ра́ти,/ от гла́да же и тру́са,/ Де́во Неискусобра́чная./ Сего́ ра́ди Тя сла́вит страна́ Росси́йская,// челове́ком Помо́щницу.

Стих: Я́ко у Го́спода ми́лость, и мно́гое у Него́ избавле́ние,// и Той изба́вит Изра́иля от всех беззако́ний его́.

Стихира: Ны́не страна́ Росси́йская/ о Тебе́ хва́лится и весели́тся,/ име́ющи Тя Засту́пницу непосты́дную/ и сте́ну неруши́му,/ гра́ду на́шему непоколеби́мое основа́ние,/ стра́жа неусы́пна земли́ Росси́йския./ Не преста́й ны́не Твои́ми, Госпоже́, моли́твами// избавля́ти Твой град и лю́ди от всех бед.

На 2. Стих: Хвали́те Го́спода вси язы́цы,// похвали́те Его́ вси лю́дие.

Стихира: Тебе́ припа́дают, Госпоже́,/ святи́телей сосло́вие и собо́ри,/ совокупле́ние всех, мона́си и прости́и/ и ве́сь наро́д, уми́льно моля́щеся,/ Тебе́ ны́не кла́няющеся,/ и любе́зно целу́юще Твой о́браз,/ и, моля́щеся, глаго́лют:// чту́щий Тя град всегда́ спаса́й от всех бед.

Стихира Владимирской иконы Божией Матери, глас 8, подобен: «О, пресла́внаго чудесе́...»:

Стих: Я́ко утверди́ся ми́лость Его́ на нас,// и и́стина Госпо́дня пребыва́ет во век.

Стихира: О, пресла́внаго чудесе́!/ И́же невмести́мый небесы́,/ и А́нгелы сла́вимый,/ и от Серафи́мов пое́мый,/ на зе́млю соше́д, в Твою́ утро́бу вмести́ся/ и ключа́ де́вства не разруши́,/ на́ше естество́, дре́вле от диа́вола му́чимо, изъя́т/ и ве́сь род челове́ческий свободи́,/ Тебе́ же, Госпоже́, Засту́пницу нам дарова́./ Тем не преста́й сохраня́ти// и спаса́ти ду́ши на́ша, я́ко Милосе́рда.

Стихира Владимирской иконы Божией Матери, глас 8:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Стихира: Прииди́те, росси́йстии собо́ри,/ прииди́те, ве́рных совокупле́ния,/ в сре́тение Цари́цы Богоотрокови́цы:/ се бо гряде́т Цари́ца Свои́м о́бразом честны́м,/ спасти́ град и лю́ди, от сопоста́тных пога́н невоева́ны./ О, чу́до ве́лие и пресла́вное/ и пребо́льши ума́!/ Ка́ко прише́ствием честна́го Ея́ о́браза сопроти́внии побежда́ются/ и оте́чество на́ше утвержда́ется?/ Но́щь упраздни́ся, и де́нь прибли́жися./ Его́же ра́ди Тебе́, вину́ спасе́ния на́шего, естество́ на́ше прие́млет/ и вся тва́рь воспева́ет, Ти зову́щи:/ ра́дуйся, Предста́тельнице, и Помо́щнице,// и спасе́ние душ на́ших.

Догматик, глас 3:

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Догматик: Ка́ко не диви́мся/ Богому́жному Рождеству́ Твоему́, Пречестна́я?/ Искуше́ния бо му́жескаго не прие́мши, Всенепоро́чная,/ родила́ еси́ без Отца́ Сы́на пло́тию./ Пре́жде век от Отца́ рожде́ннаго без ма́тере,/ ника́коже претерпе́вшаго измене́ния,/ или́ смеше́ния, или́ разделе́ния,/ но обою́ существу́ сво́йство це́ло сохра́ншаго./ Те́мже, Ма́ти Де́во Влады́чице,/ Того́ моли́ спасти́ся душа́м,// правосла́вно Богоро́дицу испове́дающих Тя.

Вход с кади́лом:

Диакон: Прему́дрость, про́сти.

Све́те Ти́хий:

Хор: Све́те Ти́хий святы́я сла́вы Безсме́ртнаго Отца́ Небе́снаго, Свята́го, Блаже́ннаго, Иису́се Христе́! Прише́дше на за́пад со́лнца, ви́девше свет вече́рний, пое́м Отца́, Сы́на и Свята́го Ду́ха, Бо́га. Досто́ин еси́ во вся времена́ пет бы́ти гла́сы преподо́бными, Сы́не Бо́жий, живо́т дая́й; те́мже мир Тя сла́вит.

Диакон: Во́нмем.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Проки́мен воскре́сный, глас 6:

Диакон: Прему́дрость во́нмем. Проки́мен, глас шесты́й: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся.

Хор: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся. (На каждый стих)

Диакон: Облече́ся Госпо́дь в си́лу, и препоя́сася.

Стих 2: И́бо утверди́ вселе́нную, я́же не подви́жится.

Стих 3: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня, Го́споди, в долготу́ дний.

Диакон: Госпо́дь воцари́ся.

Хор: В ле́поту облече́ся.

Пареми́и Влади́мирской ико́ны Бо́жией Ма́тери:

Диакон: Прему́дрость.

Чтец: Бытия́ чте́ние.

Диакон: Во́нмем.

(Из главы 28:)

Чтец: Изы́де Иа́ков от студенца́ кля́твеннаго и и́де в Харра́нь./ И обре́те ме́сто, и спа та́мо,/ за́йде бо со́лнце;/ и взят от ка́мения ме́ста того́,/ и положи́ возгла́вие себе́,/ и спа на ме́сте о́ном, и сон ви́де./ И се ле́ствица, утвержде́на на земли́,/ ея́же глава́ досяза́ше до небе́с,/ и А́нгели Бо́жии восхожда́ху и низхожда́ху по ней./ Госпо́дь же утвержда́шеся на ней и рече́:/ Аз Бог Авраа́мов, отца́ твоего́, и Бог Исаа́ков, не бо́йся./ Земля́, иде́же ты спи́ши на ней,/ тебе́ дам ю и се́мени твоему́./ И бу́дет се́мя твое́, я́ко песо́к земны́й,/ и распространи́тся на мо́ре, и Ли́ву, и се́вер, и на восто́ки,/ и возблагословя́тся о тебе́ вся коле́на земна́я и о се́мени твое́м./ И се Аз с тобо́ю, сохраня́яй тя на вся́ком пути́, а́може а́ще по́йдеши./ И возвращу́ тя в зе́млю сию́, я́ко не и́мам тебе́ оста́вити,/ до́ндеже сотвори́ти Ми вся, ели́ка глаго́лах тебе́./ И воста́ Иа́ков от сна своего́ и рече́:/ я́ко е́сть Госпо́дь на ме́сте сем, аз же не ве́дех./ И убоя́ся, и рече́:/ я́ко стра́шно ме́сто сие́,/ не́сть сие́, но дом Бо́жий,// и сия́ врата́ Небе́сная.

Диакон: Прему́дрость.

Чтец: Проро́чества Иезеки́илева чте́ние.

Диакон: Во́нмем.

(Из глав 43, 44:)

Чтец: Та́ко глаго́лет Госпо́дь:/ бу́дет от дне осма́го и про́чее,/ сотворя́т иере́и на олтари́ всесожже́ния ва́шего/ и я́же спасе́ния ва́шего,/ и прииму́ вы, глаго́лет Адонаи́ Госпо́дь./ И обрати́ мя на пу́ть врат святы́х вне́шних, зря́щих на восто́ки, и сия́ бя́ху затворе́на./ И рече́ Госпо́дь ко мне:/ врата́ сия́ затворе́на бу́дут и не отве́рзутся,/ и никто́же про́йдет сквозе́ их,/ я́ко Госпо́дь, Бог Изра́илев, про́йдет и́ми, и бу́дут затворе́на./ Я́ко игу́мен ся́дет в них сне́сти хлеб,/ по пути́ ела́мских врат вни́дет и по пути́ его́ изы́дет./ И введе́ мя по пути́ врат святы́х, су́щих к се́веру, пря́мо хра́му,// и ви́дех, и се испо́лнь сла́вы храм Госпо́день.

Диакон: Прему́дрость.

Чтец: При́тчей чте́ние.

Диакон: Во́нмем.

(Из главы 9:)

Чтец: Прему́дрость созда́ себе́ дом и утверди́ столпо́в се́дмь./ Закла́ своя́ же́ртвенная, и раствори́ в ча́ше свое́й вино́,/ и угото́ва свою́ трапе́зу./ Посла́ своя́ рабы́, созыва́ющи с высо́ким пропове́данием на ча́шу, глаго́лющи:/ и́же е́сть безу́мен, да уклони́тся ко мне./ И тре́бующим ума́ рече́:/ прииди́те, яди́те мой хлеб и пи́йте вино́, е́же раствори́х вам./ Оста́вите безу́мие, и жи́ви бу́дете./ И взыщи́те ра́зума, да поживете́/ и испра́вите ра́зум в ве́дении./ Наказу́яй злы́я прии́мет себе́ безче́стие,/ облича́яй же нечести́ваго опоро́чит себе́,/ обличе́ние бо нечести́вому — ра́ны ему́./ Не облича́й злых, да не возненави́дят тебе́,/ облича́й прему́дра, и возлю́бит тя./ Да́ждь прему́дрому вину́, и прему́дрший бу́дет./ Сказу́й пра́ведному, и приложи́т приима́ти./ Нача́ло прему́дрости — страх Госпо́день,/ и сове́т святы́х — ра́зум./ Разуме́ти бо зако́н по́мысла е́сть блага́го:/ сим бо о́бразом мно́гое поживе́ши вре́мя,// и приложа́тся тебе́ ле́та живота́.

Ектения́ сугу́бая:

Диакон: Рцем вси от всея́ души́, и от всего́ помышле́ния на́шего рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Го́споди Вседержи́телю, Бо́же оте́ц на́ших, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Поми́луй нас, Бо́же, по вели́цей ми́лости Твое́й, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды, на каждое прошение)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, и всей во Христе́ бра́тии на́шей.

Еще́ мо́лимся о Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, да ти́хое и безмо́лвное житие́ поживе́м во вся́ком благоче́стии и чистоте́.

Еще́ мо́лимся о блаже́нных и приснопа́мятных созда́телех свята́го хра́ма сего́, и о всех преждепочи́вших отце́х и бра́тиях, зде лежа́щих и повсю́ду, правосла́вных.

Еще́ мо́лимся о ми́лости, жи́зни, ми́ре, здра́вии, спасе́нии, посеще́нии, проще́нии и оставле́нии грехо́в рабо́в Бо́жиих настоя́теля, бра́тии и прихо́жан свята́го хра́ма сего́.

Еще́ мо́лимся о плодонося́щих и доброде́ющих во святе́м и всечестне́м хра́ме сем, тружда́ющихся, пою́щих и предстоя́щих лю́дех, ожида́ющих от Тебе́ вели́кия и бога́тыя ми́лости.

Иерей: Я́ко Ми́лостив и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Сподо́би, Го́споди:

Хор: Сподо́би, Го́споди, в ве́чер сей без греха́ сохрани́тися нам. Благослове́н еси́, Го́споди, Бо́же оте́ц на́ших, и хва́льно и просла́влено и́мя Твое́ во ве́ки. Ами́нь.

Бу́ди, Го́споди, ми́лость Твоя́ на нас, я́коже упова́хом на Тя. Благослове́н еси́, Го́споди, научи́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Влады́ко, вразуми́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Святы́й, просвети́ мя оправда́нии Твои́ми.

Го́споди, ми́лость Твоя́ во век, дел руку́ Твое́ю не пре́зри. Тебе́ подоба́ет хвала́, Тебе́ подоба́ет пе́ние, Тебе́ сла́ва подоба́ет. Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Ектения́ проси́тельная:

Диакон: Испо́лним вече́рнюю моли́тву на́шу Го́сподеви.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Ве́чера всего́ соверше́нна, свя́та, ми́рна и безгре́шна у Го́спода про́сим.

Хор: Пода́й, Го́споди. (На каждое прошение)

Диакон: А́нгела ми́рна, ве́рна наста́вника, храни́теля душ и теле́с на́ших, у Го́спода про́сим.

Проще́ния и оставле́ния грехо́в и прегреше́ний на́ших у Го́спода про́сим.

До́брых и поле́зных душа́м на́шим и ми́ра ми́рови у Го́спода про́сим.

Про́чее вре́мя живота́ на́шего в ми́ре и покая́нии сконча́ти у Го́спода про́сим.

Христиа́нския кончи́ны живота́ на́шего, безболе́знены, непосты́дны, ми́рны и до́браго отве́та на Стра́шнем Суди́щи Христо́ве про́сим.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́, и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Благ и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Бу́ди держа́ва Ца́рствия Твоего́ благослове́на и препросла́влена. Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Лития́:

Стихиры Владимирской иконы Божией Матери, глас 2, самогласны:

Стихира: Я́ко вои́стинну дре́вняго киво́та пречестне́е,/ егда́ Дави́д, собра́в чи́ны, ликовствова́ше,/ ны́не Твоя́, Богоро́дице, ико́на,/ е́йже предстоя́т архиере́ев собо́ри,/ и с чи́нми А́нгел,/ и все христоимени́тых люде́й мно́жество/ досто́йно блажа́т Тя, Ма́терь Бо́жию,/ и прославля́ют раболе́пно,/ и честву́ют, и покланя́ются,/ и мо́лятся Тебе́ по Бо́зе:/ да мир умири́ши в правосла́вии,/ и оте́чество утверди́ши,/ и спасе́ши от всех зол Твоя́ рабы́,// я́ко еди́на Благослове́нная.

Стихира: Предстоя́т Ти, Госпоже́ Богоро́дице,/ пред Твои́м, Пречи́стая, о́бразом,/ архиере́ев сосло́вие и вси лю́дие,/ мона́си и прости́и,/ ве́дуще Тя вои́стинну Помо́щницу си́льну и непобеди́му,/ моле́ния Тебе́ приноси́ти от всея́ души́ подвиза́ются/ и поуща́ют на моли́тву к Бо́гу,/ тре́бующе Твоея́ по́мощи,/ да простре́ши богоно́сныя Твоя́ ру́ки/ и умо́лиши за мир./ Вонми́ и услы́ши, Влады́чице,/ и пода́ждь утеше́ние рабо́м Твои́м,/ до́ндеже не одоле́ют ны грехи́ на́ша тя́жкия и лю́тыя:// Твоея́ бо всегда́ тре́буем вси по́мощи.

Стихира Владимирской иконы Божией Матери, глас 8:

Стихира: Пе́рвее написа́вшейся Твое́й ико́не/ ева́нгельских та́ин благове́стником/ и к Тебе́, Цари́це, принесе́нней,/ да усво́иши Ту/ и си́льну соде́лаеши спасти́ честву́ющия Тя./ И пора́довалася еси́, я́ко су́щи Ми́лостива,/ спасе́ния на́шего Соде́тельница,/ я́ко уста́ и глас ико́не бы́вше,/ я́коже и Бо́га внегда́ зачина́ющи во чре́ве,/ пе́снь воспе́ла еси́:/ се отны́не ублажа́т Мя вси ро́ди./ И, на ту зря́щи, глаго́лала еси́ со вла́стию:/ с сим о́бразом благода́ть Моя́ и си́ла./ И мы и́стинно ве́руем, я́ко се рекла́ еси́, Госпоже́:/ сим о́бразом с на́ми еси́./ Тем благогове́йно предстоя́ще, покланя́емся Тебе́, раби́ Твои́:// посети́ ны Твои́ми Ма́терними щедро́тами.

Стихира Владимирской иконы Божией Матери, глас 7:

Стихира: Гора́ еси́ вели́кая и пресла́вная,/ па́че горы́ Сина́йския, Богоро́дице./ Она́ бо, не терпя́ше сни́тия сла́вы Бо́жия, во о́бразех и се́нех,/ огне́м возгара́шеся,/ и гро́ми и мо́лнии та́мо бы́ша./ Ты Боже́ственный о́гнь сущ,/ Бо́жие Сло́во во чре́ве Твое́м неопа́льно носи́ла еси́/ и от сосе́ц Твои́х млеко́м пита́ла еси́ ма́нием Нося́щаго вся./ И Ма́тернее дерзнове́ние к Нему́ иму́щи,/ помози́, Влады́чице, ве́рно пра́зднующим Твой честны́й пра́здник/ и не забу́ди, ми́лостивно посеща́ющи,/ прия́ла бо еси́ от Бо́га дар// стро́ити и покрыва́ти христоимени́тое ста́до, рабы́ Твоя́.

Стихира Владимирской иконы Божией Матери, глас 6:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Стихира: Тебе́ вси ро́ди челове́честии/ хва́льныя да́ры прино́сят, Влады́чице,/ и мо́лятся я́ко Цари́це и Ма́тери Бо́жии,/ проро́цы Тя прему́дро пропове́даша,/ леви́ти благослови́ша,/ апо́столи и му́ченицы испове́даша,/ вся сосло́вия покланя́ются,/ архиере́е пропове́дают,/ мона́си и прости́и благогове́ют,/ бога́тии и убо́зии, сироты́ и вдовы́,/ и всяк во́зраст, и вся́ко преспе́яние,/ ста́рческое и младе́нческое,/ под кров Твой держа́вный с ве́рою прибега́ем:/ покры́й и соблюди́, Госпоже́, моли́твами Твои́ми// и спаси́ от бед ду́ши на́ша.

Диакон: Спаси́, Бо́же, лю́ди Твоя́ и благослови́ достоя́ние Твое́, посети́ мир Твой ми́лостию и щедро́тами, возвы́си рог христиа́н правосла́вных и низпосли́ на ны ми́лости Твоя́ бога́тыя, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день), и всех святы́х. Мо́лим Тя, многоми́лостиве Го́споди, услы́ши нас, гре́шных, моля́щихся Тебе́, и поми́луй нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (40 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о господи́не на́шем высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к и о всем во Христе́ бра́тстве на́шем, и о вся́кой души́ христиа́нстей, скорбя́щей же и озло́бленней, ми́лости Бо́жия и по́мощи тре́бующей; о покрове́нии гра́да сего́, и живу́щих в нем, о ми́ре, и состоя́нии всего́ ми́ра; о благостоя́нии святы́х Бо́жиих церкве́й; о спасе́нии и по́мощи со тща́нием и стра́хом Бо́жиим тружда́ющихся и служа́щих оте́ц и бра́тий на́ших; о оста́вльшихся и во отше́ствии су́щих; о исцеле́нии в не́мощех лежа́щих; о успе́нии, осла́бе, блаже́нней па́мяти и о оставле́нии грехо́в всех преждеотше́дших оте́ц и бра́тий на́ших, зде лежа́щих и повсю́ду правосла́вных; о избавле́нии плене́нных, и о бра́тиях на́ших во слу́жбах су́щих, и о всех служа́щих и служи́вших во святе́м хра́ме сем рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй. (50 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о е́же сохрани́тися гра́ду сему́, и свято́му хра́му сему́, и вся́кому гра́ду и стране́, от гла́да, губи́тельства, тру́са, пото́па, огня́, меча́, наше́ствия иноплеме́нников и междоусо́бныя бра́ни; о е́же ми́лостиву и благоуве́тливу бы́ти благо́му и человеколюби́вому Бо́гу на́шему, отврати́ти вся́кий гнев на ны дви́жимый, и изба́вити ны от належа́щаго и пра́веднаго Своего́ преще́ния и поми́ловати ны.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Диакон: Еще́ мо́лимся и о е́же услы́шати Го́споду Бо́гу глас моле́ния нас, гре́шных, и поми́ловати нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Иерей: Услы́ши ны, Бо́же, Спаси́телю наш, упова́ние всех конце́в земли́ и су́щих в мо́ри дале́че, и ми́лостив, ми́лостив бу́ди, Влады́ко, о гресе́х на́ших, и поми́луй ны. Ми́лостив бо и человеколю́бец Бог еси́, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́, и Сы́ну, и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Влады́ко многоми́лостиве, Го́споди Иису́се Христе́, Бо́же наш, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день) и всех святы́х. благоприя́тну сотвори́ моли́тву на́шу, да́руй нам оставле́ние прегреше́ний на́ших, покры́й нас кро́вом крилу́ Твое́ю, отжени́ от нас вся́каго врага́ и супоста́та, умири́ на́шу жизнь. Го́споди, поми́луй нас и мир Твой, и спаси́ ду́ши на́ша, я́ко благ и человеколю́бец.

Хор: Ами́нь.

Стихи́ры на стихо́вне:

Стихиры воскресные, глас 3:

Стихира: Стра́стию Твое́ю, Христе́,/ омрачи́вый со́лнце/ и све́том Твоего́ Воскресе́ния,/ просвети́вый вся́ческая,// приими́ на́шу вече́рнюю песнь, Человеколю́бче.

Стих: Госпо́дь воцари́ся,// в ле́поту облече́ся.

Стихира: Живоприе́мное Твое́ воста́ние, Го́споди,/ вселе́нную всю просвети́,/ и Твое́ созда́ние истле́вшее призва́./ Те́мже кля́твы Ада́мовы изме́ншеся, вопие́м:// Всеси́льне Го́споди, сла́ва Тебе́.

Стих: И́бо утверди́ вселе́нную,// я́же не подви́жится.

Стихира: Бог сый неизме́нен,/ пло́тию стражда́ измени́лся еси́,/ Его́же тварь не терпя́щи ви́сяща зре́ти,/ стра́хом прекланя́шеся,/ и стеня́щи пое́т Твое́ долготерпе́ние:/ соше́д же во ад, тридне́вен воскре́сл еси́,// жизнь да́руя ми́рови, и ве́лию ми́лость.

Стих: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня,// Го́споди, в долготу́ дний.

Стихира: Да род наш от сме́рти, Христе́, изба́виши,/ смерть претепе́л еси́:/ и тридне́вен из ме́ртвых воскре́с,/ с Собо́ю воскреси́л еси́,/ и́же Тя Бо́га позна́вших:/ и мир просвети́л еси́.// Го́споди, сла́ва Тебе́.

Стихира Владимирской иконы Божией Матери, глас 8, самогласна:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Стихира: Да ра́дуются росси́йстии собо́ри,/ да ликовству́ет естество́,/ я́ко Твоего́, Чи́стая, честна́го о́браза прише́ствием/ град наш спаса́ется,/ раби́ Твои́, от одержа́щия ну́жды изба́вльшеся,/ Тебе́, Чи́стая, взыва́ют:/ ра́дуйся, до́брых вино́вная,/ и Засту́пнице непосты́дная,// и спасе́ние душ на́ших.

Моли́тва свято́го Симео́на Богоприи́мца:

Хор: Ны́не отпуща́еши раба́ Твоего́, Влады́ко,/ по глаго́лу Твоему́, с ми́ром;/ я́ко ви́деста о́чи мои́ спасе́ние Твое́,/ е́же еси́ угото́вал пред лице́м всех люде́й,/ свет во открове́ние язы́ков,// и сла́ву люде́й Твои́х Изра́иля.

Трисвято́е по О́тче наш:

Чтец: Святы́й Бо́же, Святы́й Кре́пкий, Святы́й Безсме́ртный, поми́луй нас. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Пресвята́я Тро́ице, поми́луй нас; Го́споди, очи́сти грехи́ на́ша; Влады́ко, прости́ беззако́ния на́ша; Святы́й, посети́ и исцели́ не́мощи на́ша, и́мене Твоего́ ра́ди.

Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

О́тче наш, И́же еси́ на Небесе́х, да святи́тся и́мя Твое́, да прии́дет Ца́рствие Твое́, да бу́дет во́ля Твоя́, я́ко на Небеси́ и на земли́. Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь; и оста́ви нам до́лги на́ша, я́коже и мы оставля́ем должнико́м на́шим; и не введи́ нас во искуше́ние, но изба́ви нас от лука́ваго.

Иерей: Я́ко Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Тропа́рь, глас 4:

Хор: Богоро́дице Де́во, ра́дуйся,/ Благода́тная Мари́е, Госпо́дь с Тобо́ю:/ благослове́на Ты в жена́х/ и благослове́н Плод чре́ва Твоего́,// я́ко Спа́са родила́ еси́ душ на́ших. (Дважды)

Тропа́рь Влади́мирской ико́ны Бо́жией Ма́тери, глас 4:

Дне́сь све́тло красу́ется сла́внейший град Москва́,/ я́ко зарю́ со́лнечную, восприе́мши, Влады́чице, чудотво́рную Твою́ ико́ну,/ к не́йже ны́не мы притека́юще и моля́щеся Тебе́, взыва́ем си́це:/ о пречу́дная Влады́чице Богоро́дице!/ Моли́ся из Тебе́ воплоще́нному Христу́ Бо́гу на́шему,/ да изба́вит град сей и вся гра́ды и страны́ христиа́нския невреди́мы от всех наве́т вра́жиих// и спасе́т ду́ши на́ша, я́ко Милосе́рд.

Благослове́ние хле́бов:

Диакон: Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Иерей: Го́споди Иису́се Христе́ Бо́же наш, благослови́вый пять хле́бов и пять ты́сящ насы́тивый, Сам благослови́ и хле́бы сия́, пшени́цу, вино́ и еле́й; и умно́жи сия́ во гра́де сем и во всем ми́ре Твое́м; и вкуша́ющия от них ве́рныя освяти́. Я́ко Ты еси́ благословля́яй и освяща́яй вся́ческая, Христе́ Бо́же наш, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, со Безнача́льным Твои́м Отце́м, и Всесвяты́м, и Благи́м, и Животворя́щим Твои́м Ду́хом, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь. Бу́ди И́мя Госпо́дне благослове́но от ны́не и до ве́ка. (Трижды)

Псало́м 33:

Хор: Благословлю́ Го́спода на вся́кое вре́мя,/ вы́ну хвала́ Его́ во усте́х мои́х./ О Го́споде похва́лится душа́ моя́,/ да услы́шат кро́тции, и возвеселя́тся./ Возвели́чите Го́спода со мно́ю,/ и вознесе́м И́мя Его́ вку́пе./ Взыска́х Го́спода, и услы́ша мя,/ и от всех скорбе́й мои́х изба́ви мя./ Приступи́те к Нему́, и просвети́теся,/ и ли́ца ва́ша не постыдя́тся./ Сей ни́щий воззва́, и Госпо́дь услы́ша и,/ и от всех скорбе́й его́ спасе́ и./ Ополчи́тся А́нгел Госпо́день о́крест боя́щихся Его́,/ и изба́вит их./ Вкуси́те и ви́дите, я́ко благ Госпо́дь:/ блаже́н муж, и́же упова́ет Нань./ Бо́йтеся Го́спода, вси святи́и Его́,/ я́ко несть лише́ния боя́щимся Его́./ Бога́тии обнища́ша и взалка́ша:/ взыска́ющии же Го́спода// не лиша́тся вся́каго бла́га.

Иерей: Благослове́ние Госпо́дне на вас, Того́ благода́тию и человеколю́бием, всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

У́треня

Шестопса́лмие:

Хор: Сла́ва в вы́шних Бо́гу, и на земли́ мир, в челове́цех благоволе́ние. (Трижды)

Го́споди, устне́ мои́ отве́рзеши, и уста́ моя́ возвестя́т хвалу́ Твою́. (Дважды)

Псало́м 3:

Чтец: Го́споди, что ся умно́жиша стужа́ющии ми? Мно́зи востаю́т на мя, мно́зи глаго́лют души́ мое́й: несть спасе́ния ему́ в Бо́зе его́. Ты же, Го́споди, Засту́пник мой еси́, сла́ва моя́ и вознося́й главу́ мою́. Гла́сом мои́м ко Го́споду воззва́х, и услы́ша мя от горы́ святы́я Своея́. Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя. Не убою́ся от тем люде́й, о́крест напа́дающих на мя. Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой, я́ко Ты порази́л еси́ вся вражду́ющия ми всу́е: зу́бы гре́шников сокруши́л еси́. Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя.

Псало́м 37:

Го́споди, да не я́ростию Твое́ю обличи́ши мене́, ниже́ гне́вом Твои́м нака́жеши мене́. Я́ко стре́лы Твоя́ унзо́ша во мне, и утверди́л еси́ на мне ру́ку Твою́. Несть исцеле́ния в пло́ти мое́й от лица́ гне́ва Твоего́, несть ми́ра в косте́х мои́х от лица́ грех мои́х. Я́ко беззако́ния моя́ превзыдо́ша главу́ мою́, я́ко бре́мя тя́жкое отяготе́ша на мне. Возсмерде́ша и согни́ша ра́ны моя́ от лица́ безу́мия моего́. Пострада́х и сляко́хся до конца́, весь день се́туя хожда́х. Я́ко ля́двия моя́ напо́лнишася поруга́ний, и несть исцеле́ния в пло́ти мое́й. Озло́блен бых и смири́хся до зела́, рыка́х от воздыха́ния се́рдца моего́. Го́споди, пред Тобо́ю все жела́ние мое́ и воздыха́ние мое́ от Тебе́ не утаи́ся. Се́рдце мое́ смяте́ся, оста́ви мя си́ла моя́, и свет о́чию мое́ю, и той несть со мно́ю. Дру́зи мои́ и и́скреннии мои́ пря́мо мне прибли́жишася и ста́ша, и бли́жнии мои́ отдале́че мене́ ста́ша и нужда́хуся и́щущии ду́шу мою́, и и́щущии зла́я мне глаго́лаху су́етная и льсти́вным весь день поуча́хуся. Аз же я́ко глух не слы́шах и я́ко нем не отверза́яй уст свои́х. И бых я́ко челове́к не слы́шай и не имы́й во усте́х свои́х обличе́ния. Я́ко на Тя, Го́споди, упова́х, Ты услы́шиши, Го́споди Бо́же мой. Я́ко рех: да не когда́ пора́дуют ми ся врази́ мои́: и внегда́ подвижа́тися нога́м мои́м, на мя велере́чеваша. Я́ко аз на ра́ны гото́в, и боле́знь моя́ предо мно́ю есть вы́ну. Я́ко беззако́ние мое́ аз возвещу́ и попеку́ся о гресе́ мое́м. Врази́ же мои́ живу́т и укрепи́шася па́че мене́, и умно́жишася ненави́дящии мя без пра́вды. Воздаю́щии ми зла́я возблага́я оболга́ху мя, зане́ гоня́х благосты́ню. Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Псало́м 62:

Бо́же, Бо́же мой, к Тебе́ у́тренюю, возжада́ Тебе́ душа́ моя́, коль мно́жицею Тебе́ плоть моя́, в земли́ пу́сте и непрохо́дне, и безво́дне. Та́ко во святе́м яви́хся Тебе́, ви́дети си́лу Твою́ и сла́ву Твою́. Я́ко лу́чши ми́лость Твоя́ па́че живо́т, устне́ мои́ похвали́те Тя. Та́ко благословлю́ Тя в животе́ мое́м, о и́мени Твое́м воздежу́ ру́це мои́. Я́ко от ту́ка и ма́сти да испо́лнится душа́ моя́, и устна́ма ра́дости восхва́лят Тя уста́ моя́. А́ще помина́х Тя на посте́ли мое́й, на у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́. Ти́и же всу́е иска́ша ду́шу мою́, вни́дут в преиспо́дняя земли́, предадя́тся в ру́ки ору́жия, ча́сти ли́совом бу́дут. Царь же возвесели́тся о Бо́зе, похва́лится всяк клены́йся Им, я́ко загради́шася уста́ глаго́лющих непра́ведная.

На у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Го́споди поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Псало́м 87:

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́, я́ко испо́лнися зол душа́ моя́, и живо́т мой а́ду прибли́жися. Привмене́н бых с низходя́щими в ров, бых я́ко челове́к без по́мощи, в ме́ртвых свобо́дь, я́ко я́звеннии спя́щии во гро́бе, и́хже не помяну́л еси́ ктому́, и ти́и от руки́ Твоея́ отринове́ни бы́ша. Положи́ша мя в ро́ве преиспо́днем, в те́мных и се́ни сме́ртней. На мне утверди́ся я́рость Твоя́, и вся во́лны Твоя́ наве́л еси́ на мя. Уда́лил еси́ зна́емых мои́х от мене́, положи́ша мя ме́рзость себе́: пре́дан бых и не исхожда́х. О́чи мои́ изнемого́сте от нищеты́, воззва́х к Тебе́, Го́споди, весь день, возде́х к Тебе́ ру́це мои́. Еда́ ме́ртвыми твори́ши чудеса́? Или́ вра́чеве воскреся́т, и испове́дятся Тебе́? Еда́ пове́сть кто во гро́бе ми́лость Твою́, и и́стину Твою́ в поги́бели? Еда́ позна́на бу́дут во тьме чудеса́ Твоя́, и пра́вда Твоя́ в земли́ забве́нней? И аз к Тебе́, Го́споди, воззва́х и у́тро моли́тва моя́ предвари́т Тя. Вску́ю, Го́споди, отре́еши ду́шу мою́, отвраща́еши лице́ Твое́ от мене́? Нищ есмь аз, и в труде́х от ю́ности моея́; возне́с же ся, смири́хся, и изнемого́х. На мне преидо́ша гне́ви Твои́, устраше́ния Твоя́ возмути́ша мя, обыдо́ша мя я́ко вода́, весь день одержа́ша мя вку́пе. Уда́лил еси́ от мене́ дру́га и и́скренняго, и зна́емых мои́х от страсте́й.

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́.

Псало́м 102:

Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и вся вну́тренняя моя́ и́мя свя́тое Его́. Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и не забыва́й всех воздая́ний Его́, очища́ющаго вся беззако́ния твоя́, исцеля́ющаго вся неду́ги твоя́, избавля́ющаго от истле́ния живо́т твой, венча́ющаго тя ми́лостию и щедро́тами, исполня́ющаго во благи́х жела́ние твое́: обнови́тся я́ко о́рля ю́ность твоя́. Творя́й ми́лостыни Госпо́дь, и судьбу́ всем оби́димым. Сказа́ пути́ Своя́ Моисе́ови, сыново́м Изра́илевым хоте́ния Своя́: Щедр и Ми́лостив Госпо́дь, Долготерпели́в и Многоми́лостив. Не до конца́ прогне́вается, ниже́ в век вражду́ет, не по беззако́нием на́шим сотвори́л есть нам, ниже́ по грехо́м на́шим возда́л есть нам. Я́ко по высоте́ небе́сней от земли́, утверди́л есть Госпо́дь ми́лость Свою́ на боя́щихся Его́. Ели́ко отстоя́т восто́цы от за́пад, уда́лил есть от нас беззако́ния на́ша. Я́коже ще́дрит оте́ц сы́ны, уще́дри Госпо́дь боя́щихся Его́. Я́ко Той позна́ созда́ние на́ше, помяну́, я́ко персть есмы́. Челове́к, я́ко трава́ дни́е его́, я́ко цвет се́льный, та́ко оцвете́т, я́ко дух про́йде в нем, и не бу́дет, и не позна́ет ктому́ ме́ста своего́. Ми́лость же Госпо́дня от ве́ка и до ве́ка на боя́щихся Его́, и пра́вда Его́ на сыне́х сыно́в, храня́щих заве́т Его́, и по́мнящих за́поведи Его́ твори́ти я́. Госпо́дь на Небеси́ угото́ва Престо́л Свой, и Ца́рство Его́ все́ми облада́ет. Благослови́те Го́спода вси А́нгели Его́, си́льнии кре́постию, творя́щии сло́во Его́, услы́шати глас слове́с Его́. Благослови́те Го́спода вся Си́лы Его́, слуги́ Его́, творя́щии во́лю Его́. Благослови́те Го́спода вся дела́ Его́, на вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

На вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

Псало́м 142:

Го́споди, услы́ши моли́тву мою́, внуши́ моле́ние мое́ во и́стине Твое́й, услы́ши мя в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м, я́ко не оправди́тся пред Тобо́ю всяк живы́й. Я́ко погна́ враг ду́шу мою́, смири́л есть в зе́млю живо́т мой, посади́л мя есть в те́мных, я́ко ме́ртвыя ве́ка. И уны́ во мне дух мой, во мне смяте́ся се́рдце мое́. Помяну́х дни дре́вния, поучи́хся во всех де́лех Твои́х, в творе́ниих руку́ Твое́ю поуча́хся. Возде́х к Тебе́ ру́це мои́, душа́ моя́, я́ко земля́ безво́дная Тебе́. Ско́ро услы́ши мя, Го́споди, исчезе́ дух мой, не отврати́ лица́ Твоего́ от мене́, и уподо́блюся низходя́щим в ров. Слы́шану сотвори́ мне зау́тра ми́лость Твою́, я́ко на Тя упова́х. Скажи́ мне, Го́споди, путь во́ньже пойду́, я́ко к Тебе́ взях ду́шу мою́. Изми́ мя от враг мои́х, Го́споди, к Тебе́ прибего́х. Научи́ мя твори́ти во́лю Твою́, я́ко Ты еси́ Бог мой. Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву. И́мене Твоего́ ра́ди, Го́споди, живи́ши мя, пра́вдою Твое́ю изведе́ши от печа́ли ду́шу мою́. И ми́лостию Твое́ю потреби́ши враги́ моя́ и погуби́ши вся стужа́ющия души́ мое́й, я́ко аз раб Твой есмь.

Услы́ши мя, Го́споди, в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м.

Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

После Шестопсалмия