Поделиться
— Как давно я не был у тебя в гостях Александр! Столько здесь всего изменилось за это время!
— Верно, Андрей. Вон, берёза за окном до нашего четвёртого этажа дотянулась. Храм во дворе построили. Слышишь, колокола звонят?
— И как звонят — голоса чистые, звучные!
— Я, представляешь, видел, как эти колокола привезли, освящали, на звонницу поднимали. Помню, как запели они в первый раз. Можно сказать, история вершилась на моих глазах.
— И отрадно, что эта история созидательная. Что далеко позади то время, когда с колоколами боролись. Я недавно изучал, с какой яростью препятствовали колокольному звону в начале двадцатого века.
— А почему ты заинтересовался этой темой?
— Всё началось с того, что я побывал в художественном музее Череповца и увидел работу художника Евгения Столицы «Снятие колоколов». Она меня просто потрясла! Я сохранил изображение в телефоне, сейчас покажу тебе. Вот, смотри.
— Пронзительная картина. Храм из красного кирпича, ступени перед входом. Возле лестницы прямо на земле лежит гигантский колокол с вырванным языком. Рядом стоит человек в одежде церковнослужителя. Это монах?
— Не обязательно. Подрясник — облачение, похожее на длинный халат, и скуфью — круглую шапочку, может носить и мирянин, у которого особое послушание в церкви. Например, звонарь.
— Звонарь у поверженного на землю колокола — скорбное зрелище. За его спиной — чистое голубое небо, светит солнце. Но возникает ощущение сквозняка, бесприютности. Таким сиротством веет от одинокой худенькой фигуры. А где эта картина была написана?
— Евгений Столица не указал место действия, лишь дату — 1924 год. Художник в то время жил поочередно в нескольких местах: маленьком городке Ананьев под Одессой, в Сергиевом Посаде и в Москве. Я стал разбираться, где в двадцатых годах были уничтожены колокола. И оказалось, что везде! Где-то чуть раньше, где-то позже.
— По всей стране так происходило?
— Да. Началось с Костромы в 1919 году. Одной из первых опустела звонница знаменитой Ипатьевской обители. Затем в Пскове были уничтожены древнейшие колокола из Мирожского и Снетогорского монастырей. А дальше понеслось, как снежный ком с горы — одна за другой умолкли колокольни в Архангельске, Ярославле, Брянске, Самаре, Смоленске, Владимире.
— Но чем мешали колокола новой власти?
— Главным образом, большевиками руководила алчность. В колоколах видели, прежде всего, источник цветного металла. Существовали особые циркуляры по заготовке колокольной бронзы. Самые ценные образцы литейного искусства были проданы за границу.
— А ведь наверняка были люди, которые сопротивлялись этому бесчинству...
— Да, многие возвышали свой голос против. Статью о варварском уничтожении колоколов опубликовал Михаил Пришвин в журнале «Октябрь» в 1930 году. Немало попыток сохранить московские колокольни предпринял композитор Константин Сараджев, звонарь-виртуоз. Да и полотно Евгения Столицы — это открытое выражение гражданской позиции, за которое можно было поплатиться свободой, а то и жизнью.
— Правда. В картине «Снятие колоколов» нет пафоса, но есть сострадание. Автор скорбит вместе со звонарём о том, что соотечественники утратили благоговение и стыд в революционном угаре. Какое счастье, что та страница истории перевёрнута, и колокольный звон вновь плывёт над Россией!
Картину Евгения Столицы «Снятие колоколов» можно увидеть в Череповецком художественном музее.
Все выпуски программы: Краски России
Алексей Боголюбов «Заутреня в Кремле»
Поделиться— Как приятно посреди Сибири, в Красноярске, в художественном музее увидеть картину с видом родной Москвы! Прямо на сердце потеплело от работы Алексея Боголюбова «Заутреня в Кремле»!
— Точно! Как писал замечательный поэт девятнадцатого века Аполлон Майков: «Мы — москвичи! Что делать, милый друг! /Кинь нас судьба на север иль на юг, /У нас везде, со всей своею славой, /В душе Москва и Кремль золотоглавый».
— А тут Кремль ещё и в праздничном обличье. Ночь, на небе ярко светит луна. Но ещё ярче освещают кремлёвскую территорию свечи в руках людей, ее заполонивших. Слово река огоньков течёт между величественными храмами. Глаз не оторвать! Это ведь Пасха?
— Да, Воскресение Христово! Самое значимое в церковном календаре богослужение, всеми любимое. Оно даже в маленьком сельском храме производит незабываемое впечатление. А уж с какой торжественностью ночная пасхальная служба совершалась в Кремле до революции 1917 года!
— Глядя на картину Алексея Боголюбова, можно себе представить! Это какой год?
— 1850-й. Видишь, храмы украшены иллюминацией. А в правом верхнем углу картины можно разглядеть, что огонь в светильниках на стене трепещет от ветра. Значит, они газовые — и это примета времени. Электричество начали использовать для праздничного освещения на тридцать лет позже.
— Удивительно! Художник зафиксировал такие, казалось бы, незначительные подробности, как пляшущие огоньки в фонарях — а они стали историческими!
— Алексею Боголюбову было свойственно внимание к деталям. Он работал в основном как художник-маринист, писал сражения и прочие сцены морских походов.
— Был военным репортёром?
— Можно и так сказать. Фотографии ещё не существовало, и перед художником стояла задача донести до потомков верную информацию. Боголюбов осознавал эту ответственность. И его картина «Заутреня в Кремле», тоже историческое свидетельство.
— Свидетельство чего?
— Того, что называют соборностью. Успенский храм Кремля — сердце города. Пасхальное богослужение здесь совершал московский митрополит.
— И как мы видим по картине «Заутреня в Кремле», сотни верующих собирались, чтобы помолиться вместе с архипастырем.
— Да, со всех концов Москвы съезжались люди. Художник подчеркнул это, запечатлев волнующий момент богослужения — крестный ход. Верующие, совершая молитвенное шествие вокруг храма, плотно заполнили кремлёвскую Соборную площадь.
— Яблоку негде упасть! И что удивительно — лиц не видно, но собрание людей не выглядит безликой толпой.
— Крестоходцев озаряет тихое сияние свечей. Этот свет символизирует одухотворённость. Так художник Алексей Боголюбов на картине «Заутреня в Кремле» показал народное единство в православной вере. В Боге!
Картину Алексея Боголюбова «Заутреня в Кремле» можно увидеть в Красноярском художественном музее имени Василия Сурикова
Все выпуски программы: Краски России
Преподобный Иаков Эвбейский (Цаликис) и семья
Поделиться
Фото: Piqsels
По волнам Эгейского моря от берегов Турции в сторону греческого порта Пирей шло небольшое судно, переполненное людьми. Это были беженцы-греки, коренные жители Анатолии, которых турки вынудили бежать с родной земли. Шёл 1922 год. На деревянной скамье возле кормы молодая женщина кутала в одеяло двухлетнего сына. Мальчик плакал от холода и страха. Женщина гладила его по голове и приговаривала: «Ничего, Иаков, Господь нас не оставит». Такими были одни из первых детских воспоминаний преподобного старца Иакова (Цаликиса), архимандрита и настоятеля монастыря преподобного Давида на греческом острове Эвбея.
Будущий старец появился на свет в ноябре 1920 года, в небольшом прибрежном анатолийском селении Ливисия. Иаковом его нарекли в честь деда-монаха. Родители мальчика — греки Ставрос Цаликис и его супруга Феодора — были благочестивыми, верующими людьми. Жизнь их протекала тихо и мирно, пока не начались гонения турок на коренное греческое население. Оставаться на родине стало опасно. Цаликисы, как и тысячи их соотечественников, были вынуждены бежать. Тогда, в 1922-м году, в суматохе Феодора с сыном и её супруг оказались на разных судах. Феодора и двухлетний Иаков прибыли в Пирей. И два года прожили в пригороде, на территории одного из торговых складов, не имея возможности найти другую крышу над головой. Где оказался Ставрос, куда причалил его корабль — Феодора с сыном не знали. Они даже смирились с мыслью что он, возможно, погиб. Между тем, Ставрос тоже прибыл в Грецию. Он пытался разыскать жену и сына, но не смог обнаружить их следов. Но однажды Господь привёл его в ту местность, где нашли приют Феодора и Иаков. Ставрос работал строителем и получил там заказ. Они встретились случайно. Какая это была радость!
Воссоединившись после долгой разлуки, Цаликисы перебрались на остров Эвбея, в небольшое селение Фаракала. Чтобы обустроить жизнь семьи на новом месте, Ставросу приходилось много работать. Он постоянно был в разъездах — работал строителем. Феодора занималась домом и воспитанием сына. Иаков рос болезненным мальчиком. «Цыплёнок мой», — ласково называла его мать. Старец вспоминал, как однажды в детстве долго не мог подняться с кровати из-за кашля и боли в груди. Мать несколько ночей без сна с поклонами молилась перед семейной святыней — иконой святого мученика и чудотворца Харалампия. Вскоре Иаков выздоровел.
Мальчик любил молиться вместе с матерью. А ещё помогать ей по хозяйству. Старец вспоминал, что очень жалел матушку, на плечи которой легли многочисленные заботы по дому, и старался облегчить её труд. Иаков выучился шить, вязать, готовить, ухаживать за домашней птицей. «Всё это мне пригодилось потом в монашеской жизни», — говорил преподобный. У матери он научился и делам милосердия. Феодора помогала нуждающимся продуктами и одеждой. Старец вспоминал: «Матушка моя была украшена добродетелями милосердия и трудолюбия, которые с терпением и кротостью передавала и мне». Когда Иаков подрос, он стал ездить вместе отцом на стройки. Зимой работы становилось меньше, и семья часто собиралась вместе у жарко растопленной печи. «Смиренная, благословенная, простая жизнь. Всё было мирно в нашем домике», — говорил об этом времени преподобный.
Иакову исполнилось 22 года, когда матушки не стало. Перед кончиной она благословила сына на путь служения Богу. Иаков давно хотел принять монашество. Но не мог оставить овдовевшего отца. Только через несколько лет, когда Ставрос Цаликис отошёл ко Господу, Иаков смог исполнить материнское благословение и своё давнее желание. В ноябре 1952 года он принял монашеский постриг в обители святого Давида Эвбейского. Впоследствии он стал настоятелем этого монастыря. К старцу Иакову приходили за утешением и духовной поддержкой не только монахи, но и миряне со всей Греции и даже из-за её пределов. В беседах с людьми преподобный Иаков часто вспоминал свою семью и дорогую матушку, о которой говорил: «Душа у неё была монашеская — добрая, кроткая и любящая».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
Иеромонах Иоанникий (Аверкиев) и его семья
Поделиться
Фото: Piqsels
Воскресным утром в избе орловских крестьян Аверкиевых, супругов Никиты и Марфы, было тихо. Лишь потрескивало пламя лампадки перед образами в красном углу. Да за печкой время от времени кто-то чуть слышно всхлипывал. Это был Трофим — маленький сын Аверкиевых. Он появился на свет в 1823 году, и теперь ему было уже 7 лет. Родители ушли в церковь, а сына оставили дома. Храм находился в соседнем селе, путь до него лежал неблизкий, а для мальчика — ещё и трудный. Приходилось переходить быстрый, полноводный ручей. Деревянный мостик над ним был узким и шатким. Как-то раз Трофим оступился на нём и упал в воду. Родители бросились на помощь. Все трое вымокли до нитки. После этого случая отец с матерью и перестали брать сына с собой — оставляли дома под присмотром пожилой соседки, которой из-за возраста тяжело было ходить в храм так далеко. Трофиму очень хотелось в церковь! Вот почему он проплакал всё утро, сидя за печкой.
Утерев слёзы, мальчик вышел погулять во двор. За забором простирался большой зелёный луг, где обычно пасли овец. Трофим встал на цыпочки, выглянул из-за ограды... и обомлел. На лугу, сверкая куполами, стояла высокая белокаменная пятиглавая церковь. Откуда она взялась? Мальчик невольно зажмурился, а когда вновь открыл глаза, видение исчезло. Трофим увидел, как по лугу к дому идут отец с матерью. Он радостно выбежал им на встречу и рассказал о том, что произошло. Аверкиевы призадумались. Неспроста явился их сыну храм, рассудили они. Своя церковь в селе была очень нужна. Супруги созвали соседей и поведали им о необыкновенном видении сына. Посовещавшись, сельчане решили: то был знак от Господа. Надо собирать деньги и возводить храм. Через несколько лет на том самом месте, где Трофим увидел церковь, её и построили — почти в точности такой же, какой она явилась мальчику.
Прошло время, в 1839 году Трофиму исполнилось 16. С того памятного дня, когда увидел он храм на лугу, паренёк стал задумчивым, погружённым в себя. Всё время молился, строго соблюдал посты. Родители Трофима были людьми благочестивыми и верующими. Их радовало, что сын растёт в страхе Божием. И в то же время настораживало такое его рвение. Как-то раз, когда Трофим с земными поклонами молился перед образами, родители не выдержали. Сказали ему: «Шёл бы, сынок, погулял хоть немного с друзьями. Что же ты заперся, будто монах в келье!». Услышав эти слова, Трофим открыл родителям то, что давно уже лежало у него на сердце. Он объявил, что хочет принять монашеский постриг, и попросил отпустить его в Толшевский Спасо-Преображенский монастырь, расположенный неподалёку от города Воронежа. Мать растерялась, стала плакать, а отец сказал, как отрезал: «Какой там ещё монастырь! Скоро женим тебя».
Полночи простоял Трофим на молитве. А когда стало рассветать, взял пастушескую сумку, положил туда кусок хлеба, и тихонько, чтобы не разбудить родителей, вышел со двора. Пешком добрался он до Толшевского монастыря, и попросил принять его послушником. Однако, когда настоятель, узнал, что Трофим ушёл из дома без родительского благословения, велел ему возвращаться. После долгих слёзных уговоров он всё же оставил юношу в обители. С условием, что тот немедленно письмом известит родителей о том, где находится. Трофим повиновался. Вскоре в монастырь приехал отец и забрал сына домой. Тяжело было Трофиму расставаться с обителью, но, по совету настоятеля, он смирился, принял всё как волю Божью, и попросил у родителей прощения за самовольный уход.
Ещё несколько лет прожил Трофим под крышей родного дома. Но жизнь вёл поистине монашескую: постился, молился и трудился, помогая отцу в хозяйстве. Неожиданно родитель его заболел. Слёг, и вскоре скончался. На смертном одре он раскаивался в том, что не позволил сыну остаться в монастыре. Через некоторое время после кончины отца, мать благословила Трофима на монашеское житие. На прощание она подарила сыну образок великомученика Георгия Победоносца. Трофим отправился в город Святогорск неподалёку от Донецка. Там, в Успенской Святогорской лавре, в 1854 году, принял монашеский постриг с именем Иоанникий. Спустя годы он стал духовником Лавры, старцем, к которому со своими печалями и заботами стекались сотни людей. Отец Иоанникий утешал их, и благословлял образком, подаренным когда-то матерью. Всю жизнь батюшка Иоанникий хранил его как великую святыню и память о родительском доме.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
