«Церковь в Великой Отечественной войне». Священник Максим Бражников

Нашим собеседником был пресс-секретарь Орской епархии, настоятель Казанского храма в городе Орске священник Максим Бражников.

В преддверии 22 июня — дня начала Великой Отечественной войны поговорим о том, как Церковь помогала людям и сама существовала в 40-е годы, а также о том как жили христиане в самой нацистской Германии. Отец Максим рассказал о проповеди митрополита Сергия и его обращении к пастве в день Всех святых, в земле Российской просиявших, 22 июня 1941 года. Разговор шел о том, как идеалы христианства переходили в идеалы тоталитарной машины, и какие уроки важно вынести из печальных событий прошлого столетия.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

А. Пичугин

- Здравствуйте, дорогие слушатели, «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, мы выходим с вами, не могу сказать накануне, но совсем незадолго до 22 июня, дня для нашей страны, безусловно, скорбного, дня, который во многом в моем восприятии и, наверное, в восприятии большого числа наших соотечественников противопоставляется 9 мая, хотя вообще, если задуматься, наверное, и не очень противопоставляется, потому что 9 мая – это тоже не очень веселый праздник, уж простите банальность, со слезами на глазах, но 22 июня, наверное, со слезами на глазах вдвойне. Но, с другой стороны, этот день из нашей памяти уходит постепенно, потому что не так много людей осталось в живых, которые войну начали с первого дня, с 22 июня 41-го года. Я представляю нашего гостя, сегодня будем говорить о церковной, какой-то такой духовной, может быть, составляющей, попробуем с этой стороны подумать, поразмыслить, священник Максим Бражников, пресс-секретарь Орской епархии и настоятель Казанского храма города Орска. Отец Максим, добрый вечер…

о. Максим

- Добрый вечер.

А. Пичугин

- Давайте, наверное, начнем с того, что день 22 июня, думали ли вы когда-нибудь о том, чем этот день важен для вас?

о. Максим

- Если говорить обо мне, то 22 июня, как для каждого, наверное, жителя России - это День Памяти и Скорби прежде всего, потому что и, скажем так, в моем роду были люди, которые ушли на фронт, которые пострадали на полях сражений, имели боевые ранения, правда, слава Богу, все они вернулись домой, все они потом дожили до глубокой старости и скончались уже в преклонных годах. Но, конечно же, день нападения нацистской Германии на нашу страну очень серьезно нарушил всю мирную жизнь, которая была у нас на Южном Урале, мы ведь были тыловым городом и все люди, которые жили в Орске в то время, во время войны, они жили под лозунгом: «Все для фронта! Все для победы!» У нас было очень много эвакуированных заводов, постоянно продолжалось производство для фронта и после войны наш город принял очень много военнопленных, которые со стороны противоположной, получается, были уже сосланы на Южный Урал.

А. Пичугин

- Это, кстати, заметно, я бывал в Орске у отца Максима, мы вообще давние друзья, он мне показывал кладбище, на котором покоятся военнопленные и там есть как современные обелиски, современные памятные знаки, вернее, которые напоминают о том, что здесь было достаточно много военнопленных и старые покосившиеся могильные кресты, к сожалению, я считаю, что, конечно же, к сожалению, за ними никто не ухаживает и поставлены они были людям, которые умерли вскоре после войны, это были 50-е годы, так они едва видны над поверхностью земли.

о. Максим

- Да, там же, на этом кладбище, похоронены многие люди, которые не были военнопленными, жители города, которые честно трудились для фронта. К сожалению, много их родственников уже переехало из города во времена распада Советского Союза, поэтому ухаживать за могилами почти некому, но что касается военнопленных - практически весь новый город, так называемый «социалистический город» полностью был отстроен трудами этих людей, это были военнопленные немцы, венгры.

А. Пичугин

- Если говорить о Церкви в целом во время войны – это очень интересное явление, очень многогранное и когда ты говоришь о Церкви, ты понимаешь, что ты говоришь, в первую очередь, о людях, которые являют собой Церковь и которые во время войны занимали очень разные позиции, которые во время войны вели себя очень по-разному, это огромная часть православных людей, которые воевали, это огромная часть людей, которые работали в тылу, это огромная часть священнослужителей, которые занимались, можно так сказать, какой-то работой, направленной на поддержание людей, но это еще и огромное количество людей по ту сторону фронта – это все Церковь. И вот как-то едино, наверное, мы сейчас с трудом можем осмыслить, что происходило с церковной точки зрения, но важно, наверное, помнить, что если мы говорим о начале войны то, что в первый же день, 22 июня 41-го года к пастве обратился своей митрополит, Патриарший Местоблюститель Сергий (Старгородский) и произошло это на 12 дней раньше, чем Иосиф Сталин и вот тогда, наверное, сейчас постараюсь процитировать выдержки небольшие из послания митрополита Сергия: «Не в первый раз приходится русскому народу выдерживать испытания, с Божьей помощью и на сей раз народ развеет в прах фашистскую и вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед Родиной и верой и уходили победителями». Такая риторика от человека, который возглавляет Русскую Церковь в этот период, который через два года станет патриархом, который, к сожалению, не доживет до конца войны, митрополита Сергия не станет в 44-м году, но это речь уверенного в себе человека, который представляет как будто большую силу, хотя всего там пятью годами ранее все это тонуло в лагерях ГУЛАГа, все тонуло в каналах и казалось, что Церкви не существует и вот в первый день войны нам показывают, что она есть.

о. Максим

- Надо заметить, что проповедь, которая была сказана 22 июня митрополитом Сергием в Богоявленском соборе - это был день памяти Всех святых, в земле Русской просиявших, новый праздник, установленный в 18-м году и слова, которые заключали проповедь, это были: «Господь нам дарует победу», получается, что Церковь Христова, которая объединяла весь мир, всех людей, где бы они не были, она, естественно, сразу же явилась той реальностью, которой полностью противостоял фашизм и человеконенавистническая вся эта идеология и вообще, в принципе даже всей войне. То есть оборона, в данном случае защита Родины, защита страны, людей, в пределах которой жила Церковь - это самое важное стало в этот момент.

А. Пичугин

- А что происходило вот у вас, например, на Южном Урале в те годы с Церковью?

о. Максим

- Что касается Церкви: примерно к 39-му году практически ни одного прихода на территории Оренбургской области, тогда Чкаловской, не осталось, то все храмы в то время были закрыты, «безбожная пятилетка» и вся антирелигиозная кампания у нас прошла с особой жестокостью: и священнослужители, и епископы, и монашествующие, миряне были практически все, кто как-то активно себя вел, они в годы Большого террора были сосланы в лагеря или же расстреляны, поэтому на территории Чкаловской епархии практически ни одного храма не оставалось и только в 43-м году было разрешено собираться на территории кладбища. Однако в это время в Орске жили многие люди, сосланные из других городов, в частности архимандрит Поликарп – это один из насельников Данилова монастыря, а также священники Антоний Ткачук, Михаил Хвалько́, они сейчас похоронены на Старом кладбище нашего города и там же эти могилы считаются очень почитаемыми, люди постоянно приходят к ним, молятся, украшают их. К сожалению, об их жизни мало что известно кроме того, что все они как-то нелегально проводили богослужения.

А. Пичугин

- То есть какая-то духовная жизнь, она продолжалась в Оренбуржской области, несмотря ни на что, подпольно, скрыто или явно?

о. Максим

- Да, дело в том, что очень много перешло в частные дома, как сейчас мы на карантине сидим, так практически тогда же люди молились дома и все иконы, которые были из разоренных храмов как-то спасены, все они оставались у людей в домах, люди их очень почитали, молились там же, поэтому если какие-то богослужения были, то совершались они тайно. Здесь надо сказать, что область Оренбургская очень однородна, в ней есть, точнее, были в то время такие крупные города, как Оренбург и Орск, Орск в это время начал становиться крупным индустриальным центром, это молодой социалистический город по сути, поэтому в нем Церковь как бы не имеет места. Что касается сёл, которых сейчас нет практически, они все уже заброшены, там никто не живет, в то время там жило очень много верующих людей, которые старались как-то сохранять веру, передавать из поколения в поколение и, в принципе, НКВД тогда особо сильно не зверствовало, когда видело, что люди тайно крестят детей, тайно молятся в домах, наоборот, как известно из наших источников, некоторые представители власти, гонители, они старались даже как-то тайно крестить детей, есть об этом сведения. Сложности возникли, скорее, позже, в хрущевскую антирелигиозную кампанию, но это повод для отдельного разговора.

А. Пичугин

- Мне всегда было интересно, как сейчас люди могут воспринимать, как не то, чтобы христианское отношение к войне, оно, наверное, однозначно и тут разных мнений быть не может, а вот деятельность Церкви во время войны? Я уже в начале программы нашей говорил, что мы, если придем, пришли бы, сейчас, по-моему, там нет уже, давно не было, в московский Донской монастырь, мы бы увидели там технику из танковой колонны Дмитрия Донского, деньги на которую собирала Русская Православная Церковь и помним этот сталинский привет священнослужителям и мирянам за собранные деньги, которые пошли на укрепление фронта, на укрепление победного духа. Мы знаем про Псковскую миссию, к которой очень неоднозначное отношение, хотя я лично считаю, что по-другому было нельзя, эти люди в большинстве своем герои, потому что, находясь на оккупированных территориях, тоже пытались, как могли, поддерживать людей, оставшихся там жить.

о. Максим

- Да, исполняли пастырский долг как могли. Это было исполнение пастырского долга, здесь даже никто из них ведь не заявлял какой-то лояльности рейху и не поддерживал фашизм, то есть здесь было исполнение пастырского долга в таких условиях, практически в нечеловеческих.

А. Пичугин

- Но у нас отношение к Псковской миссии сформированное, когда фильм «Поп» выходил Хотиненко, тогда было понятно, что отношение безусловно положительное к людям, как к героям, оказавшимся в очень неоднозначной ситуации, но уже также было понятно, что пройдет несколько лет, и это отношение резко поменяется, и вот оно поменялось, насколько я могу судить, этих людей считают не то, чтобы героями, а скорее коллаборационистами, как с этим быть?

о. Максим

- Это все потому, что как раз понятие «коллаборационизм», оно, скорее, сейчас зависит, это превратилось уже в штамп, нежели в само по себе конкретное понятие, потому что ранее было ясно, что коллаборационисты – это люди, которые это или государство, или конкретные личности, которые добровольно сотрудничают с оккупантами, то есть сотрудничество проявляется во всем, то есть если мы вспомним оккупированные страны, скажем так, Болгарию, к примеру или же пресловутое независимое государство Хорватия и выражалось оно в том, что людей, местных жителей отправляли добровольцами или же солдатами в немецкие части на фронт, либо же здесь организовывалось какое-то военное предприятие так, чтобы вся администрация, на этой земле находящаяся, она работала на немецкую администрацию, то есть это абсолютно полная зависимость, это соработничество, если так смотреть. Что же касается священнослужителей, что касается Псковской миссии, там не было, как такового, соработничества, то есть неизвестны пока случаи такие, чтобы священники благословляли немецких солдат на «ратные подвиги», еще каким-то образом содействовали нацизму. Что касается коллаборационизма в прямом смысле слова, то это, если клерикальную сторону вопроса брать, то это скорее украинские униаты, хотя эту тему сейчас не очень любят вспоминать, я понимаю тоже по каким причинам.

А. Пичугин

- Я напомню, что сегодня мы беседуем со священником Максимом Бражниковым, пресс-секретарем Орской епархии, настоятелем Казанского храма в городе Орске. Беседуем в преддверии, за несколько дней до 22 июня, в понедельник дата 22 июня у нас - день начала Великой Отечественной войны, день, который для каждого из нас, я даже не боюсь быть банальным – день, действительно, Памяти и Скорби. 9 мая мы привыкли отмечать торжественно, мы вообще, как мне кажется, привыкли отмечать многие вещи, не вникая в их суть, также и с 9 мая, также с днем церковного праздника, Днем новомучеников и исповедников Российских, я уже неоднократно говорил и тоже хочу еще раз повторить, что мы, когда отмечаем память новомучеников, мы всегда это делаем тоже торжественно и редко вспоминаем о том, что это люди, которые жили совсем недавно, что еще очень много живых современников этих людей, есть люди, которые были с ними знакомы лично и за этими торжествами порой оказывается не слышен хруст сломанных на допросе пальцев и плеск волн Беломоро-Балтийского канала, а это важно помнить. И вот также с 22 июня, хорошо, если мы так торжественно отмечаем, плохо, когда мы говорим, что «мы можем повторить», плохо, когда мы говорим: «Спасибо деду за победу!» так пренебрежительно, но вот 22 июня у нас и, мне кажется, несмотря на то, что я об этом так говорю, и для меня тоже это скорее просто дата, хотя я иногда задумываюсь о том, что, может, именно ее сто́ит отмечать и вспоминать, как День Памяти о страшной войне, самой страшной в истории человечества.

о. Максим

- Да, я бы, кстати, добавил еще, что касаемо Дня новомучеников и исповедников Российских, сейчас, конечно, тональность, точнее даже не тональность – сам по себе акцент этого праздника тоже несколько сместился, к большому сожалению. Я очень хорошо помню время, когда после Архиерейского Собора 2000 года, после юбилейного Собора память этих святых, она отмечалась очень торжественно, люди с большим удовольствием занимались поисками материалов о жизни новомучеников и исповедников, многие, как родственники их, участвовали в этом процессе и казалось тогда, что, действительно, мы способны всенародно осознать тот самый страшный ущерб времени, когда, по сути, ради советской идеологии одни люди убивали других, мучали их, страдали, все были при этом единым народом, детьми одной страны…

А. Пичугин

- А потом видите, две идеологии столкнулись и получилась всемирная трагедия.

о. Максим

- Да, получилась всемирная трагедия, действительно, и вот этот момент «шапкозакидательства», понятно, что человеку хочется праздника, я совершенно понимаю, что все люди, они хотят, чтобы их страна, чтобы их место, где они живут, оно имело свой день славы, но вся эта слава доставалась нам огромным тяжелым трудом и вот День Памяти и Скорби, на мой взгляд, это тот день, которым должно бы стать 9 мая, то есть это не время митингов, не время парадов, каких-либо еще таких действий, это, скорее, время молитвы, тишины, панихиды в конце концов, это время постоянного скорбного созерцания того, что было.

А. Пичугин

- А 22 июня?

о. Максим

- Вот я как раз и говорю о том, что пока что у нас такая альтернатива есть. Как мы в нашей епархии совершаем: в этот день мы обычно служим Божественную Литургию ночью, стараемся совпасть по времени историческому с первыми налетами немцев, когда все это начиналось, тогда же, около двух или трех часов ночи мы начинаем Божественную Литургию и после нее совершаем шествие или вокруг храма мы совершаем крестный ход, видим, как всходит солнце, в эту ночь мы вспоминаем тех, кто погиб тогда, в первые минуты немецких бомбардировок, всех мирных жителей и всех военных.

А. Пичугин

- Я никогда не забуду, как я оказался один раз 22 июня в 4 часа утра в Брестской крепости, пять лет назад это было, там были мероприятия, естественно, которые каждый год проходят в это время, там рано утром и молебен, и торжественный митинг, не знаю, как это назвать, я не люблю слово «торжественный митинг», оно меня отсылает к каким-то годам нашего недавнего прошлого, но торжественный митинг. А потом, у меня в это время была командировка, мы улетали прямо из Бреста в Москву, и вот оставался буквально час до самолета, я иду и абсолютная тишина, все закончилось и наступила какая-то небывалая тишина, мостик через речку внутри крепости, деревья, склонившиеся в тумане к воде и тихая-тихая-тихая такая погода перед очень ярким, ясным летним хорошим днем, я вот иду и представляю, что ровно таким же этот день был в 41-м году, потому что, например, не знаю, как в Бресте, скорее всего он тоже был теплым, в Москве все говорят, что это был небывалый жаркий день, все собирались за город, в парки и вот тоже, наверное, в четыре часа, в пять часов утра была тоже какая-то небывалая тишина, деревья склонялись над водой в тумане и в это время начиналась Великая Отечественная война.

о. Максим

- Да, подобные ощущения и я испытывал в Петербурге, правда, это было не 22 июня, но какой-то это был теплый майский день, незадолго после 9 мая, мне было еще сравнительно немного лет, по-моему, 16…

А. Пичугин

- Ну, уж не так и мало.

о. Максим

- Ну, как сравнивать смотря, конечно, но ощущения, когда тоже где-то так по утру мы бродили с родственниками по городу, еще город только-только просыпался, это был 2002 год, это было очень теплое лето, город только просыпался, еще у него, можно сказать, и ночи-то как таковой, не было, это уже белые ночи начинались тогда, но сколько мы слышали о блокаде Ленинграда, говорили о том, сколько людей умерло в это время и ощущение того, что это время, оно рядом, оно дышит где-то рядом с тобой…

А. Пичугин

- Кстати, заметьте, такое ощущение бывает, когда оказываешься в памятных местах, вот у меня оно возникает в Бутово, у меня оно возникает в Катыни под Смоленском, у меня оно возникает, тут самое время, наверное, напомнить или сказать тем, кто не знает, что мы уже не один год с отцом Максимом, уж не знаю, как сложится в этом году в связи со всей эпидемиологической ситуацией нашей непростой в мире ездим на Балканы, где изучаем наследие концлагерей: Ясе́новац, система ясеновацких концлагерей, там концлагерей достаточно много, тех мест, вернее, где они находились, где-то есть памятник, где-то нет памятника, приходится бывать и в концлагерях, которые уже более позднего периода, 90-х годов и там, не знаю, то ли это действительно какая-то такая, как это правильно назвать, отец Максим…что ты в этом месте все это чувствуешь, то ли ты сам себя накрутил, то ли это вот ты просто знаешь, что здесь это было и поэтому ты ощущаешь, то ли это какое-то другое, земля, наполненная страданиями других людей.

о. Максим

- Я бы не сказал, что это фактор накручивания себя, но сколько раз я был на территории Ясеновца, на территории лагеря Циглана, третьего, где находится «Каменный цветок», вот этот мемориальный парк – ощущение ужаса, леденящего душу, хотя сейчас там все уничтожено, там остались только некоторые следы старых построек, но ощущения совершенно…

А. Пичугин

- …и могильные ямы.

о. Максим

- Да, есть там могильные ямы, конечно, но, насколько мы знаем, территория лагеря была вся практически уничтожена во время режима Тито, но ощущения ужаса прямо такого до того, что волосы дыбом встают, вот это я чувствую там всегда или же, когда находишься в Донье Градине на противоположном берегу Боснии.

А. Пичугин

- Как-то ранним-ранним утром, таким весенним, уже рассвело, птицы поют, красиво, почему-то тепло, хотя и март, мы были с коллегами, кстати, по радио «Вера» в Ка́тыни, в Смоленске и вот, еще пока все спали я пошел прогуляться по территории, где захоронения поляков, где захоронения наших соотечественников, и вот прекрасное утро, птички поют, природа, воздух свежий, тепло, ходишь, гуляешь, все хорошо, я вот ничего не чувствую, я посмотрел там, сходил в одно место, сходил в другое – и вдруг меня накрыло вот это ощущение до дрожи в ногах, ощущение какого-то даже не ужаса, а ощущение, когда тебя просто трясет на ровном месте, оно за секунду просто накрыло и все, то ли это эмоциональное что-то, психологическое, то ли я говорю, что не знаю, место хранит в себе память об этих страданиях.

о. Максим

- Да, кстати, я хотел бы этот момент вспомнить слова епископа Иоанна, Пакрацко-Славонского, который епископ Сербской Православной Церкви, на территории его епархии как раз находится концлагерь Ясеновац и там же, на противоположном берегу на территории Боснии Донья Градина – это расстрельный полигон, говорит, что, когда находишься на территории Доньи Градины чувствуешь ощущение всемирной Великой Субботы, то есть понятно, что мы сейчас осудили уже жертв того времени, но Господь скоро придет и воскреснет, получается Второе Пришествие Христа, будет Второе Воскресение всего мира и вот на этом месте, но пока еще не пришло Воскресение, пока еще идет Великая Суббота и ощущение на месте от Доньи Градины - это как раз и является временем Великой Субботы. Мне очень понравился этот момент, когда, помнится, последний раз мы были там, на территории, где в Донье Градине служится каждое 22 апреля заупокойное богослужение, 22 апреля – это день, напомню нашим слушателям: день, когда узники концлагеря пытались бежать и, к сожалению, попытка была неудачная, выжило всего несколько человек, но этот день является памятным и обычно в эту дату совершается заупокойная служба на этом месте. И да, когда находишься на этом месте, ощущение Великой Субботы, оно есть такое, тем более, если говорить о Великой Субботе, то это мой любимый день в году, это мое любимое богослужение, которое совершается перед самой Пасхой, это, конечно, ощущение, я чувствую, да, совпадает, и оно очень, мне кажется, это выражение: «время Великой Субботы», оно очень подходит к теме нашего разговора о войне, о человеческих жертвах, вообще, в принципе, насилии в мире.

А. Пичугин

- Да, безусловно, тут надо обязательно еще поговорить о том, что такое вообще насилие, тоталитаризм, христианство, как это сочетается, я думаю, мы это будем делать уже в следующей части программы, сейчас небольшой перерыв, я напомню, что священник Максим Бражников, пресс-секретарь Орской епархии, настоятель Казанского храма в городе Орске с нами. Я Алексей Пичугин и через минуту мы сюда вернемся.

А. Пичугин

- Возвращаемся к нашей беседе, напомню, что меня зовут Алексей Пичугин, сегодня вместе с нами священник Максим Бражников, пресс-секретарь Орской епархии, настоятель Казанского храма в городе Орске. Мы сегодня за несколько дней до 22 июня говорим о Церкви и войне, о христианстве и тоталитаризме и насилии. Вот мы подошли вплотную, наверное, к этой именно теме в конце первой части, потому что говорили мы о том, как вообще в 40-е годы себя чувствовали люди совершенно разные, вот мы с отцом Максимом много ездим по Балканам, изучаем наследие тоталитаризма Независимого государства Хорватия, на этих землях изучаем концлагеря, которые там были, и ты понимаешь, что насилие, оно не имеет национальности, оно не имеет религиозной расовой принадлежности, оно просто насилие, вот мы смотрим сейчас новости из Америки, где много всяких преступлений идет, для кого-то, наверное, для кого-то – я подчеркну, таким благовидным предлогом победы над позорным наследием рабства и сегрегации. Но вот я смотрю и понимаю, что преступность, она не имеет цвета кожи, она не имеет национальности и расы, а вот то же самое и с насилием и тоталитаризмом, но как удивительно, что тоталитаризм может переварить это все в любую идеологию и прикрыть все это любой идеологией, в том числе, и идеологией христианства. Не так давно, по-моему, с отцом Алексеем Уминским мы беседовали, он приводил какой-то пример, я говорю: «Позвольте, это же получается христианство без Христа? А он говорит: «Нет, невозможно, не бывает христианство без Христа», и меня, знаете, как одернуло, действительно, не бывает христианства без Христа, хотя это устоявшийся такой термин, который очень много используется: «постхристианская эпоха», «христианство без Христа», иногда коммунизм, планировавшийся к постройке, особенно ранний, послереволюционный, называют «христианством без Христа» в нашей стране. И вот это как раз, когда христианство покрывает тоталитаризм или тоталитаризм привлекает к себе христианство, тоталитарный режим – это и есть, наверное, тот случай, когда можно сказать, что христианство без Христа, конечно, это уже не является христианством, но формой, пускай это такая явная совершенно форма гражданской религии, но она в то же самое время совершенно явная форма христианства, не являющаяся им без Христа, потому что там нет Христа.

о. Максим

- Скорее такой двойник пресловутый, который старается во всем быть похожим на Церковь или на христианство, но главное, чтобы там не было поклонения Богу.

А. Пичугин

- Но оно там так или иначе есть, потому что проводники этой идеи, они же произносят те самые слова, которые, наверное, здесь вырываются из контекста любви и свободы и обретают контекст просто каких-то магических слов и выражений, вот священники, которые служили в Ясеновце мессу и при этом убивали людей, католические священники, они же произносили на мессе те же самые священные слова, а христианства при этом там не было, Христос там был безусловно, но он был просто потому, что Он был, просто потому, что Его там не могло не быть с теми людьми, которые страдают, Он стоял рядом с ними и страдал, один из них.

о. Максим

- Да, кстати говоря 17 июня совершалась память священномученика Георгия Славонского, Георгий Богич – это священник, который служил в окрестностях города Па́краца, современная Хорватия…

А. Пичугин

- Да, вот я сейчас даже, кстати, на его икону смотрю

о. Максим

- День памяти его 17 июня и получается, что его кончина мученическая, она произошла по навету католического священника, который выдал его, скрывающегося тогда от местных оккупационных властей, выдал его у́сташам и те, как настоящие бандиты, ночью выкрали его из дома, казнили, с особой жестокостью убили, мы не будем перечислять подробности его убийства, желающий найдет в интернете, почитает. По сути, это был клерикальный фашизм своего рода, который прикрыт был идеологией: «во имя великой страны, великой Хорватии, во имя великой Католической Церкви того времени», то есть главное было, как сами нацистские преступники, именно хорваты на суде говорили, что мы все это делали во имя единой независимой страны, а значит, это было наше служение Богу. И вот в день памяти мучеников мы обычно в храме читаем когда Священное Писание на литургии, там каждое мученическое зачало в Евангелии, там есть слова в конце: «Но придет час, когда всякий, кто будет вас убивать, возомнится службу приносить Богу». То есть это совершенно кристаллизованный, дистилированный смысл здесь вот лежит того, что они делали, в Евангелии полностью здесь оправдалось.

А. Пичугин

- А как нам для себя разделить, где тот момент, потому что у меня явное совершенно ощущение, что он, этот момент, для многих людей не является таким…он скрыт, что ли, когда идеалы христианства переходят в идеалы такой тоталитарной машины, которые прикрываются только словами из Евангелия.

о. Максим

- Мне кажется, для этого нужно вспомнить историю той же нацистской Германии, историю Лютеранской церкви в ней, то есть к моменту принятия расовых законов в Нюрнберге тогда и церковь третьего рейха должна была их принять тоже и возникла довольно большая платформа так называемых немецких христиан, которые выступили законы принять нацистских параграфов за антисемитизм, за полное изгнание евреев из страны и в конце концов они составили новую имперскую церковь, которая и была потом в итоге признана руководством нацистов, те же, кто не признал арийские параграфы, не признал нюрнбергские законы - в Бармене созвали церковный собор и Карл Барт, известный немецкий теолог составил тогда Барменскую декларацию, в которой объявил, что они не желают иметь ничего общего с нацистами и их пособниками, потому что Христова Церковь – в ней нет иудея, ни эллина и так далее. Что же касается судьбы самой имперской церкви, то во главе ее поставлены рейхсепископ Йозеф Мюллер, он, по-моему, во время войны, уже понимая, что третьему рейху скоро настанет конец, он самоубился, как большинство членов руководства НСДАП, и сама церковь империи в то время начала деградировать очень стремительно, то есть началось все с принятия поголовно всеми расовых законов, далее немецкие христиане стали исключать стараться из Священного Писания вообще слово «евреи» или каких-либо упоминаний о том, что Спаситель по происхождению был из иудейской среды, объявлять это все стали ставками евреев, то есть происками их, а дальше пошло больше, как замечают некоторые исследователи, уже сами немецкие христиане, когда совершали службы, они уже не говорили во время мессы: «Это Тело Мое, это Кровь Моя», они говорили, что «это тело моего народа и кровь моей земли», вот.

А. Пичугин

- Да, и мы, кстати, слышали, недавно буквально мне попадалось, мне кажется, с вами мы обсуждали это: молитвы в третьем рейхе, которые были калькой, читались перед едой, например, калькой молитв христианских, тех же молитв «Отче наш», «Царю Небесный», где Бог заменяется фюрером, а народ – народом Германии.

о. Максим

- Да, над этим очень хорошо работало тогда Аненербе и другие подразделения СС, и сама идеология, они причем не отрицали роли Бога и сам фюрер, что интересно, он считал себя особым человеком под покровительством Бога, особенно он в это уверился после 20 июля 44-го года, когда покушение, запланированное на него, не удалось, он тогда остался в живых, он тогда еще больше уверился в том, что он находится под особым водительством Бога. И все эти «молитвы» так называемые, которые тогда составлялись для народа, в них Бог прославлялся через фюрера, получалось, что фюрер таким образом являлся неким посланником Бога или прямым его, можно сказать, сыном, проводником, то есть это абсолютно полное переворачивание христианства с ног на голову, это полное совершенно язычество.

А. Пичугин

- А после войны эти такие догматические искажения сохранялись где-то в Германии?

о. Максим

- Движение немецких христиан сошло практически на нет к середине 40-х годов, в это же время и исповедующая Церковь, то есть та, которая не признала арийские параграфы и которая продолжала служение свое в подполье, либо в эмиграции, либо в самой Германии, они после войны явились и были признаны экуменическими организациями, как правоприемники евангелической Лютеранской церкви Германии, то получается так, что в то время мощное экуменическое движение существовало и сами члены исповедующей церкви очень много постарались для того, чтобы вывести мирных жителей за пределы рейха, поэтому за их подвиги и за их стойкость в исповедании веры они были признаны правоприемниками немецкой церкви настоящей. А сами немецкие христиане, они довольно быстро исчезли, я не знаю, может быть, такая религия продолжалась среди бывших эсэсовцев, которые, как мы знаем, их много после войны осталось, которые даже идентификацию проходили, но при этом были беззаветно верны умершему фюреру и идее национал-социализма.

А. Пичугин

- Про Барта интересно, вот вы упомянули Карла Барта, а может быть, о нем кто-то не слышал, это же очень известный проповедник, кальвинист, пастор, некоторое время, уже ближе к военным действиям он становится пастором…

о. Максим

- К Первой Мировой войне он становится пастором.

А. Пичугин

- Да, к Первой Мировой еще, с очень интересными идеями, кстати, достаточно близкими к православию.

о. Максим

- Да, но надо сказать, что, конечно, близкие к православию идеи у него являются, когда он после Первой Мировой войны выпускает труд «Послание к Римлянам», где трактует это Послание апостола Павла так, что гнев Божий открывается на этот мир и что сейчас старая догматика, старая теология протестантизма тогдашнего, она устарела и она больше не жизнеспособная и надо вернуться к искреннему евангелическому пониманию и «Послание к Римлянам», конечно, это самый мощный, наверное, такой труд, который до сих пор еще сияет лучами света, я бы их так назвал, чистого разума для всех людей, потому что Барт, конечно, да, он тогда увлекался социализмом немножко, тогда он служил в Ба́зеле в Швейцарии и впервые познакомился с социализмом, там он со своим другом вместе, пастором из соседнего прихода часто изучал социализм и старался как-то его применить к христианству. Но дело в том, что тогдашняя немецкая церковь перед Первой Мировой войной ее лучшими устами говорила о том, что Царство Божие возможно построить на земле, то есть все немецкие философы, которые были от Канта и заканчивая теологами начала XX века, в частности Адольфом фон Гарнаком и его школой, они все говорили о том, что, в принципе, важно сейчас построить хорошую добрую империю, в которой мы сможем созидать Царство Божие на земле.

А. Пичугин

- А имперская идея, как показывает история, вообще плохая почва для построения подлинных христианских, для исполнения в жизнь каких-то христианских идеалов.

о. Максим

- Да, и, собственно, это все в истории Германии проявилось дважды – это после Первой Мировой войны, когда Германия была практически уничтожена, но оставалась какая-то ее часть, Ве́ймарская республика и после Второй мировой войны, когда от Германии практически тогдашней не осталось ничего, и Барт об этом говорил, и Дитрих Бонхёффер спустя время, что все попытки соединения имперской идеи, идеи Царства Божьего на земле, они исходят от Канта, но как они дальше идут, как они извращаются, как они переделываются, с каждым годом все хуже и хуже и в итоге все это переходит к нацизму, чтобы для того, чтобы построить Царство Божие нужно пространство и нужно несколько миллионов человек убить и переселить, условно говоря.

А. Пичугин

- Я напомню, что священник Максим Бражников, пресс-секретарь Орской епархии, настоятель Казанского храма в городе Орске сегодня с нами здесь в программе «Светлый вечер». Еще о Карле Барте – он же прожил очень долгую жизнь, он как-то пережил войну, несмотря на свою критику национал-социализма и вот не помню, он в Швейцарии жил на тот момент нейтральной или нет?

о. Максим

- Да, он жил в Швейцарии, сейчас я попробую вспомнить, я писал по Барту дипломную работу, да, он прожил в Базеле практически все время, какое-то время он служил в Берне, преподавал и учился в Берлине, в Тюбингене, в Марбурге.

А. Пичугин

- Про его биографию можно отдельно поговорить, а интересно, что он пережил относительно спокойно Вторую Мировую и после этого он еще долго был таким проповедником не только христианства, но и мира, он резко осуждал холодную войну, общался как с христианами из ФРГ, так с христианами из ГДР.

о. Максим

- Да, и занимался в то время трудом «Церковная догматика», самым таким, основным, наверное, сколько томов она занимает, около семи или восьми. Очень интересен момент его последних лет жизни, когда он закончил «Церковную догматику» и представил последний том на суд одного из своих друзей, кому он очень доверял, тот прочитал эту книгу, сказал, что «Вы знаете, дорогой Карл, вообще, честно говоря, у вас получается здесь полностью абсолютное схождение с католичеством». Барт был так поражен, что сказал: «Если это действительно правда, то мне надо немедленно сейчас посыпать голову пеплом, отправляться в Сантья́го-де-Компосте́ла, припасть к Господу и сказать: «Господи, я согрешил, я грешил всю жизнь, теперь хочу вернуться в Церковь», это интересный такой момент в биографии последних его годов жизни.

А. Пичугин

- Ну а мы как-то плавно переместились в Европу, а что у нас? Я понимаю, что у нас очень сложно было бы, наверное, с положением Церкви в нашей стране говорить о каком-то сопротивлении, ну, нацизму понятно, сопротивлялась, потому что нацизму сопротивлялась вся страна наступавшему.

о. Максим

- Да, но у нас мощное сопротивление тоталитаризму будет после войны получается, если мы вспомним все эти подпольные кружки́…

А. Пичугин

- В том числе, и христианские, да, но это спустя десятилетия, это уже отдельный интересный разговор для исследований, которыми, в том числе, занимаемся, но были люди, о которых, наверное, сейчас самое время вспомнить, которые объединяют, например, Оренбуржье и нацистскую Германию, и подпольную борьбу с нацизмом Германии, тот же Александр Шморе́ль, например.

о. Максим

- Да, Александр Шморель, конечно, это мученик, который был членом организации «Белая роза», группы сопротивления. Родился в Оренбурге в 17-м году, был он этническим немцем, прожил он некоторое время здесь, потом, в 21-м году после Гражданской войны и смерти матери они вместе с отцом и сестрами переехали в Германию и жили в Мюнхене. Его история - он был огромным поклонником России, очень любил Россию и очень много изучал русскую культуру, будучи уже в Германии, понятно, что когда он переехал в Германию ему было всего пять лет, не более того, но он знал русский язык замечательно, но когда наступили времена нацизма уже…

А. Пичугин

- Но он побывал вновь в России, кстати, через какое-то время.

о. Максим

- Да, он с большим удовольствием вступил в войска вермахта…

А. Пичугин

- Он, кстати, и никогда не стрелял.

о. Максим

- Да, никогда не стрелял, хотя принимал участие в а́ншлюсе, то есть присоединении Австрии, но в 40-м году был призван в армию и вместе со своими товарищами по кружку Гансом Шоллем и Вилли Графом он был послан в район Гжатска, это получается Смоленская область и, как вспоминают исследователи его, что пребывание в России он воспринял как возвращение на Родину, там он с местным населением хороший контакт установил, переводил разговоры с крестьянами товарищам и даже вроде как хор военнопленных организовал и еще записывал скрупулезно очень разные песни народные, собирал их, старался собирать всю эту культуру. Потом, после возвращения с фронта в 42-м году он вместе с Гансом Шоллем и другими членами «Белой розы», они стали сочинять и распространять листовки, чтобы бороться с нацизмом. Ну и потом он был уже арестован после разоблачения группы и гильотирован.

А. Пичугин

- Да, эта гильотина, кстати, недавно была найдена.

о. Максим

- Да, об этом тоже есть сведения. Получается, настолько нацистский режим раздражал именно студенческое выступление, что всех членов «Белой розы», которые были приговорены к казни, всех гильотинировали. Ну и потом уже был прославлен в лике святых по инициативе Берлинско-Германской епархии Русской и Зарубежной Церкви, ну и сейчас он почитается тоже у нас, в Оренбургской области, как местночтимый святой.

А. Пичугин

- А как, он общецерковное почитание, по-моему, уже имеет.

о. Максим

- Да, местночтимый - в смысле имеется ввиду, что особо почитаемый у нас. В день его памяти в Оренбурге служатся архиерейские богослужения, как правило, рассказывается о нем, приезжают исследователи из Германии, которые занимаются историей «Белой розы» тоже. Вот недавно такое было у нас в этом году 18 февраля в Новотроицке.

А. Пичугин

- Это очень хорошо, потому что несколько лет назад о нем никто не знал, мне очень нравится, что мы все чаще говорим о людях, как святых и о святых, идет их прославление, людей, которые жили совсем недавно и вот увидим вновь через несколько дней по телевизору ветеранов, это ровесники Александра Шмореля, которому, когда он погиб, было всего 25 лет.

о. Максим

- Да, сейчас, конечно, если вспоминать еще о тех православных людях, которые внесли свой вклад борьбы с нацизмом здесь можно вспомнить и епископов Чешской Православной Церкви, епископа Горазда и иже с ним пострадавших, которые были уничтожены в кафедральном соборе в Праге вместе с прятавщимися там заговорщиками, которые убили Рейнхарда Гейдриха, тогдашнего рейхспротектора Богемии и Моравии, это тоже история сейчас, о ней, конечно, знают, но очень мало, то есть не так давно выходил фильм, называется он «Мозг Гиммлера зовется Гейдрихом» о самой жизни Гейдриха, покушении на него и там в конце есть кадр о том, как заговорщики, которые были организаторами убийства и исполнителями, они скрываются в подвале храма и там потом их затопляет вода, но практически ничего не сказано о тех, кто их там укрывал. То есть история с покушением на Гейдриха, в принципе, всем хорошо известна - это так называемая операция «Антропоид», когда два парашютиста, посланные в Прагу для убийства рейхспротектора Богемии и Моравии совершили покушение и поскольку за ними по городу была организована погоня, они спрятались в крипте православного собора святых Кирилла и Мефодия в Праге. Однако после боя с СС, которые нашли их место убийства они там скончались, получается, в крипте, а члены соборного клира, которые их укрывали, были арестованы. И владыка Го́разд, который тогда был настоятелем этого прихода и правящим архиереем, в это время он вернулся в Прагу и заявил, что готов понести наказание, которое несут его клирики и вместе со священством и старостой своего прихода он был расстрелян. А Чешская Православная Церковь после этого была запрещена – вот тоже пример святого, который вроде бы как мог и ничего не делать, мог бы послужить панихиду по скончавшимся своим клирикам, но он решил, что он вместе с ними пострадает, поскольку готов разделить смерть и мученичество, которому нацисты подвергли его клириков.

А. Пичугин

- Спасибо. Наше время уже заканчивается, отец Максим, я благодарю вас за эту беседу. Напомню, что говорили мы сегодня, за несколько дней до 22 июня, безусловно важного для всех нас дня, говорили со священником Максимом Бражниковым, пресс-секретарем Орской епархии, настоятелем Казанского храма в городе Орске. Спасибо большое, я Алексей Пичугин, мы прощаемся с вами, до новых встреч, будьте здоровы и до свидания.

о. Максим

- Спасибо, до свидания, всего доброго.