
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о христианском понимании любви, как основе взаимоотношения с окружающими людьми.
Ведущая: Марина Борисова
М. Борисова
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова. И сегодня со мной и с вами этот час «Светлого вечера» проведёт священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле. Добрый вечер, отец Александр.
Свящ. Александр Сатомский
— Добрый вечер.
М. Борисова
— Ну, как вы понимаете, весна, Пасха — о чём ещё говорить, кроме как о любви? Тема благодатная, говорить о ней можно бесконечно. Но поскольку после Пасхи мы в церкви слышим постоянно отрывки из Евангелия от Иоанна, то я позволю себе тоже в качестве эпиграфа к нашему сегодняшнему разговору начать с цитаты из этого Евангелия, где говорится: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». И вот с тех пор лучшие умы человечества никак не могут решить, как же эту любовь, заповеданную нам Спасителем, воплотить в жизнь. Потому как все попытки — ну, наверное, мы оставим в нашем разговоре опыт святых за скобками, потому что нам с ними не тягаться, а вот несвятые как-то всё пытаются исполнить эту заповедь, и всё никак. В чём камень преткновения? Казалось бы, всё просто: любите — и будет вам хорошо.
Свящ. Александр Сатомский
— Мне кажется, что нам, в общем-то, большим помощником в понимании того, что такое любовь и, собственно, как к ней двигаться, как её стяжать, является само Священное Писание. То есть в этом смысле наш, скажем так, бытовой дискурс, наш как бы бытовой образ мысли вполне испытал на себе вот это романтическое, постромантическое влияние. И теперь каждый раз, когда мы заговариваем о любви, у нас возникает ложное, в общем-то, ощущение, что речь идёт о каком-то вселенском чувстве, которое нас должно так переполнять, настолько захватывать нас, лишать последних остатков трезвомыслия. И в этом состоянии мы должны делать удивительные вещи. То есть это почти разговор про Ромео и Джульетту, только в качестве, соответственно, вот этого второго участника производства должно выступать всё человечество. И к этой картинке, конечно, нужно сильно добавить вводных, конкретизировать её совершенно очевидным способом. В одном из своих текстов Иоанн делает важную ремарку, когда он говорит, что заповедь о любви на самом деле не заповедь новая, она заповедь древняя, то есть она существовала всегда. И вот поэтому мы и идём приискивать в объём Священного Писания тех примеров и каких-то конкретных рекомендаций, которые нас точно могут навести на правильный образ. И правильный образ, наверное, больше не мысли, а на правильный образ действия. Потому что если мы, скажем так, вступаем в дискуссию с вот этим таким как бы базовым восприятием любви, как чувства и эмоции, то нам надо явно, значит, как бы говорить о том, что же мы подразумеваем под любовью. И вот здесь достаточно регулярное, в общем-то, учительство о том, что любовь — это делание, это некий процесс, в котором необходимо находиться.
И вот как раз по этому-то поводу Священное Писание многоголосо, но однозначно. Оно говорит про то, что «люби ближнего твоего» — в Ветхом Завете имея в виду человека очень конкретной группы, в Новом Завете Христос, конечно, масштабирует это. А дальше каким способом, что делай, что как бы предпринимай по отношению к нему? Корми его, пои его, питай, как бы помогай ему. Любовь — простой набор конкретных действий, не говорящий о глубоком, радикальном инаковом отношении к этому самому человеку. Здесь, конечно, наверное, нужно сделать ремарку про то, что разговор о новой заповеди всё-таки некоторым образом масштабирует это начинание. Но, приступить к нему мы не можем, пока не исполнили её, скажем так, в этапе ветхом. То есть прежде, чем мы, скажем так, изменим внутреннее наше отношение к человеку, нам точно не миновать изменения внешнего. Поэтому, если мы хотим кого-то полюбить, надо начинать с благотворения. Это, как мне кажется, очевидный ход.
М. Борисова
— Вроде бы всё ясно. Но на самом деле это никак не сочетается с продолжением заповеди «а Я говорю вам, любите врагов своих». Вот всё, что вы сказали, можно отнести к людям, к которым ты, в принципе, относишься нейтрально. Но как ты будешь делать что-то благое человеку, который тебя ненавидит и готов колотушкой тебя по голове стукнуть? Не в ответ на твоё благое деяние, а просто от того, что он тебя видеть не может. Вот тут нестыковка начинается.
Свящ. Александр Сатомский
— А как раз перечисленный список действий тот же самый Ветхий Завет относит точечно к категории врага. Писание так и звучит: «Голоден враг твой — накорми его, жаждет — напои его». Есть любопытная по этому поводу ремарка у апостола Павла, который говорит, что делая таким образом, ты собираешь горящие угли на голову его. И кажется, что это такой изощрённый вариант христианской мести. То есть я ему благотворю, продавливаю его вечную участь дальше и хуже, и там-то вот, в Царстве-то Господнем, мы поквитаемся. Погляжу я на тебя сверху вниз, поспрашиваю, как у вас там температура горения, и всё остальное. И на самом деле мысль эта сформулирована как бы не очень очевидно — о чём хочет сказать апостол. А вот в святоотеческом комментарии мы встречаем размышление о том, что таким образом ты рождаешь, вот в том втором человеке неочевидность и беспокойство. То есть мы же прекрасно как бы понимаем, для нас соразмерна ситуация, когда на зло отвечают злом. Это вот всё абсолютно очевидно, так и должно быть. Это вот так и работает, как бы мир устроен примерно по такой схеме. И когда любая схема даёт сбои, она как бы очевидно выбрасывает нас за границу привычного и ставит перед нами вопросы. Тут, конечно, тоже большой и важный момент. Очевидно, рассчитывать на то, что в любом и всяком случае это будет работать только так, и неожиданное благотворение всегда приводит к перемене ума нашего врага, конечно, будет ожиданием, скажем так, недальновидным.
Мы видим такого рода пример о том, как это не работает абсолютно, собственно, на примере Спасителя. Есть прекрасное византийское песнопение, которое мы слышали на Страстной, когда, скажем так, византийский автор размышляет о том, что бы мог сказать Христос вот всей этой аудитории. Там звучит это как бы очень, я бы сказал, трагично, что вот «за что распинаете вы Меня? За то, что мёртвых ваших воскрешал? Или за то, что очищал ваших прокажённых? Или, может быть, исцелял больных, или изгонял духов из бесноватых? За какое из этих зол хотите вы распять Меня?» И, да, мы знаем этот ответ, что, да, действительно, как бы сослагательными наклонениями эта история не закончилась, закончилась она, как кажется, самым мрачным способом. Однако, в итоге Христос победил, пройдя через смерть. Собственно, сейчас мы с вами это событие в рамках большого пасхального цикла и вспоминаем. Но, в любом случае, мы имеем в виду, что Священное Писание время от времени даёт нам достаточно трезвое учительство, указывающее на то, что соблюдение заповеди вообще не всегда связано с внешним благополучием. То есть заповедь — это не всегда наиболее ёмкая, корректная и комфортная схема достичь желаемого нами результата. Нет, в рамках соблюдения заповеди мы приближаемся к Богу, получаем единство с Ним и взаимодействие с Ним — и более ничего. То есть в рамках законов мира, который лежит в зле, мы, очевидно, в целом ряде случаев будем испытывать всякие разные крайне неприятные состояния. И по поводу врагов, к которым мы пытаемся благотворить, в том числе. Нельзя сказать, что так задумано, но, увы, издержка.
М. Борисова
— Священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». И мы, естественно, говорим о любви. Отец Александр, но вот с врагами — тут ещё есть о чём поговорить. Но дело в том, что наши благотворения порой в людях, которых мы любим и которые, как нам кажется, отвечают нам взаимностью, вызывают страшное отторжение. В этом смысле хорошая иллюстрация — не хочется приводить житейские примеры, потому что на каждой житейский пример можно привести контрпример, а вот из массовой культуры — был такой, недолго продержавшийся в топе, фильм Тодоровского «Страна глухих». И там как раз очень ярко показана ситуация, когда вроде бы взаимная любовь очень хорошей девочки и не очень хорошего мальчика приводит к тому, что девочка постоянно хочет спасти мальчика и как-то оградить, и даже готова на любую стадию самопожертвования. А с каждой новой её жертвой мальчика раздирает уже почти ненависть — он её видеть не может. И ему эта любовь, как пытка какая-то. Вот это в кино, в жизни возникают ситуации, может быть, не такого накала, но того же свойства. Вот почему это несовпадение? И насколько это важно или неважно, с точки зрения соблюдения заповедей?
Свящ. Александр Сатомский
— Вот это идеальный пример, идеальный. Я уже достаточно большой период времени его почти нигде не привожу, потому что как бы, скажем так, получается битая ссылка — уже поколение не смотрело этот фильм, а он в этом смысле прекрасен. Он достаточно сложный и тяжёлый, но вот если немножко докрутить авторскую мысль — мы, по большому счёту, видим историю, как бы попытку спасения человека. На месте вот этой девочки мы очевидно читаем присутствие Бога, Который готов на любые ходы, на любые шаги, всеми мерами, всеми способами. Но что происходит? Напомню вот этот финал, абсолютно ужасный, когда всеми правдами и неправдами, рискуя всем, чем только можно было рисковать, девушка получила необходимую сумму, отдала её молодому человеку. И он, будучи игроманом, просадил её буквально вот в секунду времени. И мы представляем все прекрасно, какой должна быть реакция. И она абсолютно обратная: она его утешает, говорит ему, что ничего страшного, «мы ещё с тобою заработаем». И вот на этом этапе он взрывается, он бежит от неё. И как бы, в общем-то, это и финал произведения.
Повторюсь, это прекрасная иллюстрация отношений с Богом, когда в свете Его чистоты и святости мы не можем находиться — настолько ярко Он высвечивает наш внутренний кошмар и несовершенство. Мы бежим не от Него, мы на самом деле бежим от себя — не хотим себя видеть такими. Нам соразмерно там, где темно и, соответственно, всё это в глаза не бросается. Относительно любви к ближнему, то есть отношений не между Богом и человеком, а между человеком и человеком, мы, конечно, понимаем, что, да, в абсолютной мере так не работает. То есть потому, что всякий из нас конечен. Ну и, соответственно, уж прям такие напряжённые примеры только в кино. Но похожих ситуаций тоже действительно хватает. И здесь, наверное, встаёт вопрос о том, что в отношениях между людьми на любовь — как оказывается на самом деле в отношениях между человеком и Богом — нельзя обречь, то есть любовь невозможно причинить. Её не вменить никаким внешним способом. Её можно предлагать, а её могут принимать. То есть в конечном итоге вторая сторона всегда свободна любовь отвергнуть. В общем-то, надо заметить, что на основании такого рода конфликта вообще абсолютное число художественных произведений мира построено — на неразделённой любви. Но, повторюсь, эта речь ведь совершенно не обязательно про любовь, например, там эротическую, вот про любовь мужчины к женщине. Нет, неразделенной может быть любовь и совершенно других качеств и свойств.
М. Борисова
— Детей и родителей, причём в обе стороны.
Свящ. Александр Сатомский
— Да, очевидно. Здесь, конечно, всегда есть определённый объём надежды, в том плане, что человек всегда существует в динамике. И в особенности всё-таки к теме детско-родительских отношений вот эта надежда на динамическое их развитие — это, наверное, один из самых таких как бы светлых факторов к всем этим не очень простым и, как правило, с течением времени только усложняющимся историям. Важно иметь в виду, что, условно, это та зима, за которой, скорее всего, весна всё-таки наступит. То есть на каком-то этапе кто-то из двоих явно поумнеет: либо родитель, либо ребёнок, либо, чудо невероятное, может быть, даже оба.
М. Борисова
— Но когда мы вообще рассуждаем сами с собой о любви, мы рассматриваем самые разные варианты, кроме того, о котором, собственно, и говорится в Евангелии. Я могу ошибаться, но мне кажется, что разница между той любовью, о которой идёт речь у Иоанна Богослова, у апостола Павла и вообще, когда там идёт речь о любви, там речь идёт о любви, у которой не может, по определению, быть какого бы то ни было выбора. А в нашем понимании любовь всегда всё-таки замотивирована нашим выбором. И мы можем удовлетвориться безответной любовью, можем перебрать всевозможные варианты, для себя приемлемые, но то, через что переступить очень трудно, даже православному человеку — не в качестве дидактической такой доктрины, а изнутри себя понять, что выбора никакого нет. Понять, почему для Бога последний негодяй так же ценен, как и праведник — вот это не укладывается в голове. То есть в голове-то можно уложить, но всё внутри восстаёт от этого. Это выбор настолько другого порядка, что мы всё время о него, мне кажется, спотыкаемся.
Свящ. Александр Сатомский
— Здесь, наверное, два важных тезиса. Первый про то, что именно благодаря выбору любовь и ценна. Собственно, когда мы обычно рассуждаем о ситуации Эдемского сада, о даре свободы, мы же каждый раз делаем именно этот акцент, что, собственно, только в свободе реализуется любовь. Свобода, собственно, в этом смысле синоним выбора. Второй важный момент, на который указывает уже именно православная аскетическая традиция, что часто мы начинаем весь этот разговор и чаще даже как бы какой-то набор дел с конца. То есть мы сразу пытаемся приступить к любви как любви — вот к этому как раз, значит, вселенскообъемлющему проживанию. У целого ряда святых, от каких-нибудь древних сирийских мистиков до преподобного Софрония (Сахарова) мы встречаем, в общем-то, простое утверждение, что вне вхождения в определённый этап отношений с Богом то, о чём мы с вами говорим, абсолютно обречённая схема. То есть это результат этих отношений, а не предшествующая им ступень. То есть иногда нам кажется, что нам нужно стяжать ряд добродетелей, они приблизят нас к Богу, и мы в эти отношения с Ним войдём.
Вот нужно иметь в виду, что, конечно, какие-то вещи, очевидно, мы делаем со своей стороны, имея надежду как-то к Богу приблизиться. Но если мы внимательно читаем новозаветный текст, то мы видим, что про любую добродетель в абсолютном её объёме новозаветные авторы говорят как о даре, который предлагает сам Бог. Плод духа — радость, любовь, милосердие, вера, кротость, воздержание и далее, далее. Мы, с одной стороны, пытаемся, в меру сил и возможностей, практиковать все эти добродетели, но важно понимать, что это крайне ограниченный набор возможностей — то, что мы практикуем со своей стороны. Но на каком-то этапе, когда всё-таки Бог касается человеческого сердца, вот на нём, не надрывно, не через надлом, не через понуждение, в человеке и произойдёт то изменение — в каком-то смысле в нём родится новый человек, который иначе сможет смотреть на все эти вещи. Я хочу заметить, что, скажем, такого рода людей я в жизни встречал.
То есть в этом смысле приходской опыт регулярно исповедующего священника обогащает нещадно. Потому что время от времени, как бы соприкасаясь с тайной устроения человеческой души, ты встречаешь удивительных людей, невероятные внутренние истории. Хотя так-то они с покаянием приходят, и у них там есть какие-то свои соображения про свои несовершенства перед лицом Божьим и всё остальное. Но ты смотришь и поражаешься. Потому что — ничего себе, до какого уровня, оказывается, человек в этих отношениях вошёл. Великое дело и, как правило, огромная тайна. Потому что, скажем так, со стороны глядя на человека, никогда даже близко не придёт в голову, какие там грандиозные процессы внутри могут происходить. То есть, скажем так, это может быть какой-нибудь предельно непримечательный человек.
М. Борисова
— Если вспомнить святителя Игнатия (Брянчанинова), он приводил пример людей, которых по благодати, вот без особых усилий одарил Господь вот таким удивительным чувством любви, совершенно детским, очень привлекательным по-человечески. Но святитель Игнатий называл их «свят, но не искусен». То есть человек не в состоянии объяснить никому, как это случилось. То есть его заслуга, конечно, была в том, что у него, по-видимому, было сердечное устремление к этому. Но у него нет никакого алгоритма, он не представляет себе, как это действует, и ни с кем не может этим поделиться, кроме как вот отдать себя. И тут вопрос, насколько... для него-то это, конечно, замечательно — такой подарок от Бога, Но это не может помочь тем, кого он любит, то есть это не транслируется.
Свящ. Александр Сатомский
— Здесь как бы двойственный момент. С одной стороны, всё-таки это транслируется опытно и в этом приятно хотя бы погреться. А с другой стороны, скажем так, в плане дидактической значимости — я полностью с вами соглашусь. Есть хорошая исламская поговорка про то, что не живи, как живёт мула, живи, как говорит мулла. Соответственно, она не столько про лживость принципиальную, значит, специалистов в области религиозного обслуживания, а про то, что в ряде случаев много говорят, пишут и проповедуют те, кто не имеют — ровно потому, что алчно ищут. Человек, наполненный этим чувством как раз вот природно, по дару, никогда не заострялся на нём — оно сопутствует ему. Условно, вот мы с вами ходим обычным образом, и у нас не встаёт вопросов к механике движения. А если бы, не приведи Бог, у нас была бы какая-то серьёзная травма ноги, мы бы, возможно, и книжку по этому поводу написали — как с ней всё-таки эту самую механику корректно сохранить. Слава Богу, это не наша ситуация. Вот похожим же образом — но как бы опять же, мы же ведь можем обратить внимание прямо на идеальный святоотеческий пример, вот эту мысль иллюстрирующий — блаженный Августин Иппонский, человек удивительного внутреннего устроения. То есть там этого африканского темперамента хватало на десятерых.
И при всём при этом очевидно, какой грандиозный внутренний путь он прошёл и много чего осуществил. И, несмотря на всё своеобразие этого пути, который он так вот совершенно честно излил в «Исповеди», мы можем назвать его одним из глубочайших христианских мистиков, созерцателей Божества. Но очевидно, что он взыскивал Его от недостатка. Он и писал, и думал, и как-то работал над этим, потому что не понимал, как — не находил эту точку. Или, найдя, не понимал, как в неё войти. И это обогатило христианскую и культуру, и вообще христианскую духовную жизнь на тысячелетия вперёд. Мы до сих пор его читаем с огромным интересом, потому что вот она — его дорога. Те люди, про которых вы говорите, они как бы никуда не ходили, потому они сразу пришли. Поэтому, да, их путь не повторить. У меня есть, опять же, и конкретный пример такого человека, к сожалению, ныне покойного. Один из наших очень достойных ярославских священнослужителей в своё время так и говорил: «Вот мне люди рассказывают, какой я хороший и замечательный человек. А ведь в этом нет ничего необычного. Так вышло, что мне природно свойственны некоторые качества. Я никогда над ними не трудился, мне ничего не стоит так делать». А тому человеку, который бьётся над этим день и ночь, конечно, как бы совсем другая речь, совсем другой разговор.
М. Борисова
— Напоминаю нашим радиослушателям: священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». В студии Марина Борисова. Мы ненадолго прервёмся. Вернёмся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.
М. Борисова
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость — священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле. Отец Александр, вот камнем преткновения, мне кажется, на протяжении очень долгого времени, судя по памятникам культуры, скажем так, литературы в частности, является то, что когда мы идём с любой благой целью к старцу, к человеку святой жизни, о котором мы знаем, это отдельная статья. Но когда практически такой же человек оказывается в абсолютно банальной житейской ситуации в кругу нашего общения, мы зачастую испытываем подспудное раздражение. Мы готовы отдать должное его замечательным качествам, но он нам в принципе мешает. Мы можем привести в качестве примера такие два литературные столпа — это «Дон-Кихот» и «Идиот» Достоевского. Вот попытка посмотреть на праведника в миру приводит к тому, что он вызывает смех — либо отторжение, либо смех, либо издевательство. В общем, ничем хорошим, по крайней мере в литературе, это не заканчивается — сюжет, как правило, достаточно трагичен. И люди, которым он хочет нанести добро, к несчастью, в сюжете литературных произведений часто заканчивают жизнь достаточно печально. Вот насколько соотносится литературный опыт с опытом жизни людей в реальности? Как вам кажется, это неизбежно возникает? Или всё-таки мы каким-то внутренним усилием можем переломить ситуацию?
Свящ. Александр Сатомский
— Во-первых, мне кажется, что здесь корень всего этого вопроса как раз в технике нанесения добра, как раз массового его причинения. И, в общем-то, это каждый раз обречённая ситуация. Мы видим, как действует в этом смысле Бог, Который, вообще-то, всесилен, как бы всемогущ и Которому, как кажется, не составляет вообще никакого труда повернуть любую историю так, как нравится Ему. И Он его не наносит и не причиняет. Он не благовествует с небесных облаков, сопровождая это какими-то экстраординарными знамениями. Он посылает унылого вида мужчин и женщин ногами ходить, сначала по Средиземноморью, потом, соответственно, по другим регионам, там впадать в целый ряд крайне своеобразных ситуации, и растягивает эту самую проповедь евангельскую на тысячи лет. Но ровно потому, что Он совершенно чётко целеполагает, Он работает на результат. То есть, соответственно, Ему не нужны как раз принуждённые к добру и погружённые в любовь, Ему нужны те, кто приняли Его дар и, соответственно, ответили на Его любовь. Поэтому это долгий, нудный, неочевидный процесс. Герои упомянутые всё-таки хотят бодро причинить любовь, оказать это самое добро так, чтобы никто не успел далеко разбежаться.
Но есть ещё один, мне кажется, важный момент. Ничто так не уродует, мне кажется, праведность, как серьёзное к ней отношение, в особенности со стороны её носителя. Когда человек преисполнен ощущением, о котором, если не ошибаюсь, прекрасно пишет апостол Павел в Послании к Римлянам в первых главах, что ты считаешь, что ты свет слепым, проповедник невеждам — в общем, всяческое носило добродетелей. И, конечно, отсюда: «Придите, чада, послушайте меня, страху Господню научу вас», — и другие удивительные глаголы. И опять же, есть прекрасный пример в нашей же Ярославской области из её недавней истории — это отец Павел (Груздев). Вот это человек огромной личной святости, прошедший все эти жуткие круги ада советской карательной машины, сумевший остаться человеком и во многом, по-видимому, сохранивший свою абсолютную не только адекватность, а потом ещё и преуспевший христиански, ввиду очень, я бы сказал, легкого, весёлого, а в ряде случаев, саркастического характера.
Есть такое количество непечатных историй и тех, которые я вот даже в радиоэфир не могу озвучить, что он рекомендовал людям в тех или иных их жизненных ситуациях. А это была идеальная рекомендация, абсолютно точная и точечная. Я хочу заметить, что если к ряду людей, которых, скажем так, народная молва крестит старцами и, соответственно, вменяет им, возможно, не вполне очевидную для них самих добродетель и выстраивается в очереди, и это, как правило, такое очень примитивное начинание. То тот же самый отец Павел — ведь его совершенно очевидно характеризует огромное количество духовенства, которое шло к нему тогда и которое воспитал он. То есть в этом смысле ряд архиереев, огромный ряд клириков завязаны на его личном примере. Причём пример этот был, именно в этом смысле, лёгким. Как бы отношение к самому себе и к окружающей действительности, при этом страшном объёме испытаний, выпавших на его жизнь, оставалось вот таким. И поэтому никакой давящей, душащей, вменяющейся любви от него никто не видел. Это была вот как раз та самая любовь, которая сама себя проповедует. За ней люди шли и ехали, чтобы просто где-то в углу посидеть и погреться.
М. Борисова
— А как быть, когда человек умом понимает?.. вот он читает Евангелие, он хочет соответствовать тому призыву, который он слышит, читая Евангелие. Но он из себя не может выдавить ни капли этой любви, он сухой внутри, нет там никакой влаги. И он, может быть, даже умом понимает, что хоть он тут завяжется в три морских узла, он всё равно ничего не выдавит, пока Господь каким-то образом не размочит его изнутри. Но это же ситуация, в которой человек уже сам ничего не может поправить. Как разобраться с этим? Потому что человек страдает, он хочет любить — у него не очень получается.
Свящ. Александр Сатомский
— Здесь, мне кажется, вы абсолютно корректно эту ситуацию описали. И она подходит не только, опять же, к этому вопросу, а вообще к целому ряду, когда мы вот полностью исполнены этим самым желанием и наблюдаем абсолютное, фатальное отсутствие какой бы то ни было возможности. Вот это и есть ситуация как бы взыскивания человеком Божией благодати. Потому что, опять же, мы всё-таки немножко в нашем православном мировоззрении чуть-чуть трачены таким полупелагианством, вот как бы углом зрения на то, что всё-таки наши усилия, наша возможность, наши действия рождают результат. Конечно, у этой схемы есть абсолютный контрагент, опять же от блаженного Августина происходящий, который говорит, что ничто наше не нужно, ничто наше не важно, только дар благодати. Правда где-то посередине.
М. Борисова
— Ну, говорит: люби Бога и делай, что хочешь.
Свящ. Александр Сатомский
— Да, но как раз имея в виду о том, что в любви к Богу ничего недолжного уже не прорастёт. Поэтому, говоря про правду посередине, мысль в том, что признание за собой фатальной невозможности — первая точка всецелого вверения себя Богу. Когда, да, Господи, очевидно, всё это как бы финал данной истории. Ничего как бы дальше не двигается с моей стороны, всё, что я имею, только желание, и то не цельное, траченное, не очевидное. Ничего другого принести не могу. То есть, соответственно, это нас возвращает к мысли отеческой про то, что нужно начать взыскивать Бога как Бога и только потом ожидать хоть какого-то прорастания добродетелей. К тому, чтобы эта земля совсем уж не стояла праздной, есть всё-таки очевидное понимание, что вот сколь угодно наличествующим, может быть, крайне ничтожным объёмом возможностей мы, не распаляя его направо и налево, можем корректно пользоваться в рамках очень маленькой опытной делянки, которая называется «наша семья». То есть возлюбить дальнего прежде возлюбления ближнего — ошибка в определении, так не бывает. Больше того, как бы гипотетически любить никогда не виданного дальнего — штука несложная.
М. Борисова
— Священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». Мы говорим о любви, ответной и безответной. Отец Александр, вот в качестве иллюстрации того, о чём вы только что сказали, была удивительная ситуация у знакомого мне священника. Он как раз очень искренне в начале своего священнического пути хотел исполнить эту заповедь, причём не насилуя своё нутро, ему было это свойственно. Но он не был монахом, он был белым священником, у него была семья, двое детей маленьких, родители-инвалиды, и матушка с ними всё время занималась. А он вот решил, что не надо, священник не должен запирать дверь, она должна быть всегда к нему открыта — запретил дверь запирать. И к нему постоянно приходили какие-то странные люди. У матушки закончилось терпение тогда, когда он привёл домой цыгана. На этом эксперимент был закончен насильственно, потому что она сказала «или-или». Так что, вот где грани? Потому что в нашем стремлении что-то сделать от великого до смешного и обратно очень короткая дорога у нас получается.
Свящ. Александр Сатомский
— Здесь, во-первых, не могу не заметить, как права Книга Притч Соломоновых в своей последней главе про то, что мудрая жена устраивает дом, и что без неё, на самом деле, никакое дело корректно не делается. Вот в этом смысле честь и хвала мудрым нашим жёнам, спасибо им большое. Здесь, опять же, мы возвращаемся к тому тезису, который озвучивали, про то, что в некотором смысле это всё сильно похоже на попытки начать с конца. Когда мы поняли, как должна бы выглядеть какая-то правильная практика, начали осуществлять её, не понимая, какая за ней работа, теория, подготовка, как к этому всему цельно и адекватно прийти. Ну и тогда из этого получаются вот такие штуки. Поэтому всё-таки мы работаем с малым, ищем Бога, взыскиваем Его благодати и помощи и ожидаем момент, когда хотя бы в каких-то ситуациях и в каких-то объёмах любовь будет не понуждающей практикой, а очевидной.
М. Борисова
— Позволю себе привести короткую цитату из святителя Игнатия (Брянчанинова), он писал: «Воздавай почтение ближнему как образу Божию. Почтение в душе твоей, невидимое для других, явное лишь для совести. Деятельность твоя да будет таинственно сообразна твоему душевному настроению. Воздавай почтение ближнему, не различая возраста, пола, сословия, и постепенно начнёт являться в сердце твоём святая любовь. Причина этой святой любви не плоть и кровь, не влечение чувств, а только Бог». Вот читать это очень просто, легко и кажется, что вот тебе расписали алгоритм — вперёд, исполняй, и всё приложится. Но ведь не факт, что приложится, и не факт, что это выйдет. Потому что вот это сочетание, когда ты что-то внутри себя выстраиваешь, при этом стараясь об этом не говорить, это не проявлять, без всякой внешней манифестации, вот не получается. Потому что так или иначе мы люди слабые и далеко не святые. Мы своим прокламациями «свободу Анжеле Дэвис!» — кто постарше, тот поймёт — это из советских времён ещё, когда мы все учились со школьной скамьи любить всё человечество, не обращая внимания на ближних, которые всё время мешались под ногами. Вот каким образом можно попытаться гармонизировать этот процесс хотя бы внутри себя?
Свящ. Александр Сатомский
— Здесь, наверное, нужно заметить, что по поводу такого рода рекомендаций есть очень обнадёживающий тезис, что даже если ничего не получится, то хуже точно не будет. То есть это точно те вещи, которые имеет смысл попробовать и имеет смысл практиковать. То есть даже если мы не вырастем в ту самую нами страшно ожидаемую меру вселенской любви, просто полученный в ходе этого процесса навык корректного отношения ко всякому — это уже хороший, на троечку, результат. Соответственно, и тройка, как мы помним из школьного процесса, это, в общем-то, тоже оценка. Больше того, уже хотя бы что-то наличествующее констатирует она. Поэтому точно стоит пробовать, вот точно стоит пытаться. Нормальная абсолютно стратегия. Вырастет — вырастет, не вырастет — уже хотя бы что-то мы да получим. По поводу гармонизации, опять же повторюсь, то есть в конечном итоге всё равно возлагая всё на Бога. То есть: «Господи, я делаю что могу». То есть «делай, что должно, и будь, что будет». Вот и делаем. Вообще, возвращаясь к самому евангельскому отрывку, про который у нас сегодня речь идёт, он ведь, по большому счёту, указывает на любовь как движущую силу и тайну бытия Церкви в мире. То есть для Иоанна же очень характерен такой как бы надрывный дуализм. Вот есть мир, который лежит во тьме и зле, и есть сыны света, которые движутся по какой-то совершенно другой траектории.
Практика, конечно, показывает, что это так не работает. То есть как бы в этом смысле это, скорее, точка зрения Иоанна, нежели отражение действительности. По этому поводу, кстати, прекрасно это иллюстрирует нам Апокалипсис тот же самый, где Иоанн, с одной стороны, очень чётко гнёт свою линию вот про эту как бы абсолютно диаметральную противоположность и разделение, а Христос её очень резко как бы корректируют. Когда в обращении ко всем семи Церквям, про которые идёт речь в введении, он каждый раз указывает, что ни одна из них не очевидна: за это тебя хвалю, за это порицаю; этого держись, этого отвращайся; вот это я не должен у тебя найти, вот это взращивай. То есть ни одна из них не одномерна. Оказывается, сыны света тоже нет-нет да и проваливаются вполне себе где-то в полутень, а где-то в очевидную тьму, но тем не менее находятся в процессе, в действии, в движении. Их и нужно продолжать осуществлять. Поэтому, как бы говоря про любовь как движущую, связующую силу Церкви, здесь нам нужно вспомнить бы ещё один фрагмент Евангелия от Иоанна. Это Первосвященническая молитва Христа, где Он говорит уже как бы немножко прям совсем о другой составляющей этой любви.
Всё равно всё, о чём мы сегодня с вами говорим, это любовь, скажем так, достаточно измеримая. Как бы вот она осуществляется в действии, вот мы в ней в каком-то объёме можем упражняться, взращивать её по отношению к ближним, искать, соответственно, какого-то большего дара благодати. А что это за больший дар благодати — как бы мы нигде ещё не артикулировали. И в Первосвященнической молитве Христа мы встречаем эту мысль: «Да будут они едины, как Мы с Тобою». То есть оказывается, что тайна Церкви и тайна любви внутри неё — это тайна любви внутри Троицы. Вот тот образ, к которому в итоге вся эта схема должна прийти.
И вот тут-то и приходит абсолютное понимание, что, да, к такому виду любви никакими собственными усилиями, что бы мы ни делали, кого бы мы ни кормили, ни поили бы и ни покоили, каких бы цыган домой ни водили, невозможно прийти. Вот она есть чистейший дар, причём, скорее, всё-таки дар преподаваемый Церкви, а не отдельным её частям. То есть он как бы гомеопатически туда преподан, в ней живёт, действует, перебраживает, вот эту новую закваску там осуществляет. Но когда она ещё взойдёт? В этом смысле нужно заметить, что есть очень, мне кажется, важный пример из соседней традиции. Очень почитаемая в католицизме святая — Тереза Калькуттская. Но она и в нашей культуре активно известна. То есть у нас за всю интеллектуальную деятельность отвечает Пушкин, а за всё милосердие — мать Тереза. «Я тебе не мать Тереза, поэтому — нет,» — как бы отвечаем мы обычно близким. И, соответственно, женщина, которая предприняла невероятного объёма филантропические усилия: и кормила, и поила, и покоила, и чего только ни делала. И у нас есть её дневники, её записи, где она пишет, уже ближе к концу жизни, что «я нахожусь в тьме, я не понимаю, куда мне идти, я не распознаю присутствие Божие».
Это не тезис про то, какие, смотрите, фу, они плохие — католические святые. А наши, смотрите, какие хорошие — у них отродясь такого не бывало. Вспомним Силуана Афонского и его четырнадцатилетний опыт стучания в стену глухую. Это как раз про то, что всё-таки в одно только механическое усилие не осуществить вот этого настоящего прорыва в любовь. Можно накормить — не только близких, можно покоить — не только знакомых. Но при всём при том абсолютным даром благодати будет вот эта любовь по образу Троицы. Но это не значит, что нам её не искать — нет. Делаем, что можем, а ищем большего. Осуществляем возможное, стремимся к лучшему. В этом смысле, очевидно, например, мать Терезу Церковь распознала как святую, признала её опыт как важный. При всём при том, что, мы видим, опыт, даже внутри этой традиции, не очевидный. То есть надо делать, но не иметь абсолютного полагания на свои собственные силы и мысль о том, что вот сейчас я приму вектор на любовь, и всё получится.
М. Борисова
— Смотрите, в нашем разговоре очень много присутствует об усилиях, о делах, о переживании неудачи своей. Но человек так устроен, что когда он слышит, видит или пишет, или читает слово «любовь», он ожидает радости. А слушая нашу сегодняшнюю беседу, на ум мне, как человеку уже из прошлого века, приходит на память цитата из фильма «Покровские ворота». Была в советское время такая очень популярная комедия. Там один из героев говорит другому: «Вот что ты за человек? Какая у тебя голова, и чего туда только не напихано. А простых вещей не понимаешь: живём не для радости, а для совести». Послушать нас с вами — выходит, что он абсолютно прав был.
Свящ. Александр Сатомский
— Смотрите, здесь какая важная штука: у нас на самом деле всё-таки есть очевидное направление любви, которое, в общем-то, во всей базовой задумке, должно дарить нам именно радость. И опять же, в эту же сторону нам очевидно это свидетельствует Священное Писание. Это та самая любовь между мужчиной и женщиной. Собственно, Песнь Песней — целиком абсолютно радостный гимн про отношения вот этих двоих. Да, это немножко типологически кажется другой формат любви, но тем не менее это одно из её направлений. Вот здесь мы можем иметь явную отдушину в любви, которая точно радость нам дарует. Да, там тоже есть как бы труд, тоже есть определённый процесс, но в целом мы получаем этот результат практически тут же. В остальных направлениях, да, трудиться несколько объёмнее.
М. Борисова
— Спасибо огромное за эту беседу. Сегодня этот час «Светлого вечера» с нами провёл священник Александр Сатомский, настоятель Богоявленского храма в Ярославле. С вами была Марина Борисова. До свидания, до новых встреч. Пойдём учиться любви.
Свящ. Александр Сатомский
— До новых встреч.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Путь к священству». Священник Кирилл Беляев
- «ГИМ и Новодевичий монастырь». Марина Чистякова
- «Богоявленский женский монастырь в Угличе». Игуменья Антонина (Злотникова), Светлана Максимова
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Священник Кирилл Беляев

У нас в гостях был клирик храма Тихвинской иконы Божией Матери в Троицке священник Кирилл Беляев.
Наш гость расскажет о своем пути к священническому служению через сомнения и поиски и почему он не сразу решился пойти по стопам своего отца-священника.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Все выпуски программы Светлый вечер
«Помощь людям с зависимостями». Игумен Иона (Займовский)
Гостем программы «Делатели» был руководитель программы помощи зависимым «Метанойя» при Свято-Даниловом монастыре в Москве игумен Иона (Займовский).
Наш гость рассказал, почему он стал заниматься помощью людям с зависимостями, по каким признакам можно определить, что проблема есть, почему важно помогать не только зависимому человеку, но и его родственникам, а также какую роль в исцелении от зависимостей играет духовная поддержка.
Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
Все выпуски программы Делатели
Псалом 60. Богослужебные чтения

Окружающий мир никогда не был простым для обитания местом. Вокруг нас постоянно происходят события, которые заставляют в лучшем случае волноваться, но чаще всего содрогаться, ужасаться. Где же найти утешение и опору? Верующий человек скажет — в молитве. И будет прав. Доказательством же может стать псалом 60-й, который читается сегодня во время богослужения. Давайте послушаем.
Псалом 60.
1 Начальнику хора. На струнном орудии. Псалом Давида.
2 Услышь, Боже, вопль мой, внемли молитве моей!
3 От конца земли взываю к Тебе в унынии сердца моего; возведи меня на скалу, для меня недосягаемую,
4 ибо Ты прибежище моё, Ты крепкая защита от врага.
5 Да живу я вечно в жилище Твоём и покоюсь под кровом крыл Твоих,
6 ибо Ты, Боже, услышал обеты мои и дал мне наследие боящихся имени Твоего.
7 Приложи дни ко дням царя, лета его продли в род и род,
8 да пребудет он вечно пред Богом; заповедуй милости и истине охранять его.
9 И я буду петь имени Твоему вовек, исполняя обеты мои всякий день.
Услышанный нами псалом был написан царём Давидом и имеет интересное надписание, которое указывает, что псалом должен петься под игру струнного инструмента. На первый взгляд, может показаться, что это свидетельствует о радостном характере произведения. Но нет. Псалом представляет собой самый настоящий молитвенный вопль. И предполагаемое сопровождение на струнном инструменте должно было, по замыслу автора, усилить религиозное чувство исполнителя.
Во всяком случае, сам царь Давид составленный им псалом пел, играя на, собственно, псалтири — переносной арфе. И делал это проникновенно, предельно остро переживая горестные обстоятельства жизни. Дело в том, что против Давида поднял бунт его сын Авессалом, решивший свергнуть отца и править самостоятельно. Царь, не желая воевать с наследником, покинул Иерусалим, начал скитаться. Но не столько внешние обстоятельства мучили Давида, его терзала изнутри невозможность посещать скинию — переносной храм-шатёр. И молиться там Богу. Это и имеет в виду пророк, когда в псалме провозглашает: «Да живу я вечно в жилище Твоём и покоюсь под кровом крыл Твоих».
Царь, конечно, понимает, что Господь способен услышать его откуда угодно. И Давид выражает готовность быть стойким до конца. Для него власть как таковая имеет, при этом, второстепенное значение. Царь, по большей степени, заботится о том, чтобы его служение принесло спокойствие и мир народу. Давид, в частности, понимал, что собственными силами он, например, не может преодолеть постигший страну кризис. То есть может — с помощью насилия, но принесёт ли данный вариант желаемый мир? Царь понимает, что не принесёт.
Поэтому Давид просит, умоляет Бога, усиливая молитву с помощью струнного инструмента, о том, чтобы случилось, по сути, самое настоящее чудо. И надо сказать, что Господь откликался на призыв Давида, через людей и обстоятельства жизни пытался достучаться до Авессалома. Но, к сожалению, упрямый наследник остался на изначальных позициях. За что впоследствии и поплатился. Авессалом был убит. И о смерти его Давид сильно горевал.
Какой же вывод можем мы сделать? Их, на самом деле, два. Первый — состоит в том, что никогда не нужно отчаиваться. Второй же вывод заключается в стремлении ценить молитву. Не просто как какую-то ежедневную обязанность, а как живой диалог с Господом Богом. Подобное отношение к молитве окажет на человека самое светлое влияние, принесёт человеку желаемые мир и утешение.