Поделиться
Наш собеседник — настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря в Переславле-Залесском игумен Пантелеимон (Королев).
Мы говорили о пути к святости блаженной Ксении Петербургской, о том, чем особенно труден подвиг юродства, и какие уроки из жизни этой святой могут извлечь для себя современные христиане.
Ведущий: Александр Ананьев
Александр Ананьев:
— Добрый вечер, дорогие друзья, в очередной раз пришла пора неофиту задавать свои неофитские вопросы тем, кто готов на них отвечать, меня зовут Александр Ананьев, и прежде чем я озвучу тему, на которую сегодня мы будем говорить, я хотел бы обратиться к одной из слушательниц радио «Вера», во-первых, со словами благодарности за то, что она не просто написала, но и высказала свою критику в мой адрес, а во-вторых, хочу ответить и ей и, наверное, всем, у кого эти вопросы возникают. Позволю себе привести её короткое сообщение: «Добрый день, Александр, вчера слушала вашу программу на радио „Вера“, пожалуйста, пишет она, не нужно задавать таких вопросов: зачем лечить людей, если они все равно умрут? Мой муж, онкологический больной, вчера приехал после обследования домой, и первое, что он услышал по радио „Вера“, когда зашёл на кухню после тяжелого дня». Дорогая Оленька, во-первых, спасибо вам, да, во-вторых, я с вами абсолютно, полностью согласен — данный вопрос действительно прозвучал, но это не мой вопрос, вот в чем штука. Это вопрос, который задают мне, это вопрос, который задают нам на радио «Вера», и очень важно услышать ответ не от меня, очень важно услышать ответ от человека, которому доверяешь, к которому обращаешься с просьбой, ответ от священника, бороться надо, лечиться надо, лечить надо, помогать надо, надо жить до последнего вздоха, до последнего шанса, но очень часто болезнь воспринимают в буквальном смысле как Божий промысел, и задают вопрос: ну а зачем тогда бороться, зачем вкладывать силы, средства, деньги, нервы окружающих, здоровье их на эту борьбу, очень важно этот вопрос задавать, вот поэтому я его и задаю, ещё раз спасибо вам за то, что он очень неудобный, очень болезненный, очень тяжелый вопрос вы задали мне, я вам очень благодарен и обращаюсь ко всем: если у вас есть такие вопросы, обязательно пишите, спрашивайте, для меня это очень важно. Сегодня мне хотелось бы посвятить выпуск программы «Вопросы неофита» блаженной Ксении Петербуржской, день памяти которой мы отмечали вчера, и продолжаем отмечать в течение всей этой недели, да и вообще не забываем блаженную Ксеньюшку, как мы её называем, она является для всех нас примером христианского образа жизни, ориентиром духовным, нравственным. Но получается, что лишь только на словах. Смотрите. Мне 44 года, меня зовут Александр, я хочу приличную работу, лучше пять, я хочу достаточно для того чтобы построить дом, ещё дом рядом для своих родителей, хочу вывезти свою семью куда-нибудь в красивое место подальше чем трёхзвездочный курорт в Египте, я хочу приличную удобную обувь и одежду, хорошую надёжную машину, и вот если бы я на деле стремился быть подобным Ксении Петербуржской, я бы всего этого не хотел, я бы ходил босой, я бы раздавал все то немногое, что у меня на короткое время появлялось и носил бы по ночам кирпичи на стройку бесплатно. Я осмелюсь предположить, что мы, наверное, все такие, и я, и вы. Все за исключением, пожалуй, тех, в 21-м относительно благополучном веке сознательно избрал путь монашеского служения, отказавшись от практически всех мирских благ. Вот поэтому я сегодня хочу поговорить об этом парадоксе, который меня, откровенно говоря, смущает с настоятелем Свято-Троицкого Данилова монастыря в Переславле-Залесском игуменом Пантелеймоном Королевым. Добрый вечер, отец Пантелеймон, здравствуйте!
Игумен Пантелеймон:
— Добрый вечер!
Александр Ананьев:
— Ну, во-первых, я хочу, чтобы вы прокомментировали сообщение от Ольги, которое она мне адресовала. Оно меня задело. Я очень переживал, что я ненароком, по недоразумению, по неразумию своему обидел человека, который сейчас переживает сложнейшие испытания, есть ли у вас какие-то, может быть, комментарии на это сообщение?
Игумен Пантелеймон:
— Конечно, тема неизлечимой болезни очень сложная тема, и тема, как общаться с такими людьми, правильнее говорить из своего опыта, у меня не было опыта общения с онкобольными, которые уже умирают. Хотя нет, путаю, одним из очень светлых моих воспоминаний и ощущений был мой визит в Первый Московский хоспис, и знакомство с теми людьми, которые там работают, и с той атмосферой, которую там создали, я давным-давно ещё делал интервью с Фредерикой де Грааф. И это ощущение, которое в этом хосписе есть, где люди по-честному соприкасаются с темой смерти, где они в каком-то смысле смотрят смерти в глаза и оказываются перед необходимостью быть абсолютно честными, перед необходимостью, отчасти перед необходимостью наслаждаться каждым днём, и жить в полную силу здесь и сейчас, готовить к той самой главной встрече, которая нас всех ожидает, к встрече с Богом, к которой мы потихонечку стремимся. И от того, насколько мы стремимся, зависит и наше желание и то, как мы их реализовываем. И мне кажется, что, конечно, когда натыкаешься на разговор чужих людей о возможности или невозможности помогать людям, находящимся уже на смертном одре, это очень больно, но с другой стороны, мне кажется, что вот это предельная честность, которая при этом встречается, она дает очень много сил, окрыляет. А ещё да! Путаю, путаю. Был ещё очень важный в моей жизни момент, когда я решил познакомиться с человеком, который уже собственно умирал от онкологии, было совершенно непонятно, сколько он ещё проживёт, а прожил он после нашего знакомства пару недель, и потом его отпевали. Это Антон Лосев, муж Натальи Лосевой, и это знакомство уже в больничной палате, которое было для меня важным и радостным, все по-честному, всё по чесноку, когда не пытаешься построить для человека какие-то иллюзии, вот ты здесь и сейчас, с этим человеком, и здесь для меня очень важная фраза в таком общении, фраза митрополита Антония Сурожского, который говорил о том, что самый главный человек на земле — это тот, с которым ты сейчас разговариваешь. И вот при таких встречах, уже на одре болезни, вот эта особенность общения перед лицом вечности, в свете вечности, уже оттуда светящейся, мне кажется, для всех нас очень важна. Вот этот финальный кусочек он очень ценен, очень важен, у меня ещё очень важная была история с моей прабабушкой, которая преставилась в возрасте 99 лет, которая прожила интереснейшую, богатую, очень полноценную жизнь, и которая вела себя уже, последние годы она просто не могла вставать с кровати, но вела себя благороднейшим образом, и было понятно, что находиться с ней рядом и утешительно, и она никого не хочет обременять своими немощами, и ведёт себя благородно, неся таким образом свое очень важное служение, служение больного человека, который с благородством принимает заботу и показывает, что это человеческое достоинство, любовь к каждому, она проявляется и помогает младшим поколениям расти. Вот моя прабабушка, соответственно все три поколения, которые при этом присутствовали, и меньшие от этого очень много получали.
Александр Ананьев:
— Спасибо большое, отец Пантелеймон, вот эти вот истории они действительно много значат. И я сейчас обращаюсь к тем, кто находится в какой-то борьбе, в борьбе с болезнью, с обстоятельствами, с какими-то невзгодами: если есть что-то, чем мы можем вам помочь, мы поможем. Если мы не можем вам помочь, мы просто рядом, мы с вами переживаем, сострадаем, сопереживаем, и вместе с вами плачем. Спасибо вам, отец Пантелеймон. Ну а теперь, что касается блаженной Ксении Петербургской. Давайте начнём сначала. Христа ради юродивая, я не совсем понимаю, юродивая — это значит сумасшедшая?
Игумен Пантелеймон:
— Или притворяющаяся сумасшедшей. Юродивый вообще это глупый, потому что есть у нас притча о мудрых и юродивых девах, и те девы, которые не причислены к мудрым, они просто поступили неразумно. И блаженная Ксения она как раз не была глупой, вовсе, она была весьма разумной, но она прикидывалась дурочкой. Во многом потому что наверняка это ей в каком-то смысле упрощало жизнь. В каком-то смысле ей это упрощало достичь тех целей, к которым она стремилась.
Александр Ананьев:
— Я не совсем понимаю, как-то есть в этом что-то неправильное, ну что значит прикинуться дурочкой? Когда наша с вами современница начнёт прикидываться дурочкой, чтобы добиться каких-то своих целей, неважно каких, всё равно это будет странно, всё-таки хочется говорить с человеком на одном языке, а если он будет, что называется, прикидываться дурочкой, ну какой с ним возможен вообще диалог?
Игумен Пантелеймон:
— Иногда, когда мы хотим сделать подарки человеку, мы рассказываем про Деда Мороза, про какие-то удивительные и нелепые вещи, для того чтобы сделать человеку приятно, а самому в какой-то степени скрыться, что вот некий Дед Мороз какие-то красиво украшенные коробочки, в которых то, что желают получить дети. Или не дети, и даже взрослые. И здесь мы в какой-то степени дурачимся, наверное, мы дурачимся, мы прикидываемся, мы хотим спрятаться за какую-то выдуманную историю, для того чтобы была более чистая и полноценная радость у тех людей, которые получают, что вот они получив долгожданную игрушку или что-нибудь то, чего они очень хотели: набор для рисования, билет в Турцию, сильно этому порадовались и не чувствовали себя вынужденными кого-то усиленно благодарить, чтобы они просто эту радость в танце выплеснули и в восторге сказали благодарность Богу и этому выдуманному Деду Морозу, и чувствовали себя абсолютно свободными. И мы здесь за такую глупость прячемся для того чтобы дать людям свободу, и чтобы себя чувствовать свободными, мы не получаем вот этими вот покупками и передачей их адресатам, не получаем над ними никакой власти, мы от этой власти, которую могли бы получить, мы от неё отказываемся, а могли бы начать манипулировать: вот я тебе подарил билет в Турцию, а ты давай делай то, то и то.
Александр Ананьев:
— Ну то есть другими словами, в этой добровольно взятой на себя роли можно серьезные вещи облечь в парадоксальную шутку, другими словами, и дальше уже твоё прав, как ты её будешь воспринимать, хочешь, всерьёз, хочешь относиться к ней с юмором, или вообще не обращать на неё внимания?
Игумен Пантелеймон:
— Господь, рассказывая нам в Евангелии многие вещи притчами, тоже дарует большую свободу. Можешь делать вид, что не понимаешь, можешь полениться и не понять, но, если ты потрудишься и захочешь это понять, и захочешь это применять на практике, да, тогда это станет твоим. Если ты этого не захочешь принимать, то у тебя есть свобода сделать вид, что эти слова не имеют к тебе вообще никакого отношения.
Александр Ананьев:
— Настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря в Переславле-Залесском игумен Пантелеймон Королев сегодня отвечает на вопросы неолита, я Александр Ананьев. И вы знаете, я сейчас, слушая вас, понял, что человек, которого я никогда, никак и ни при каких обстоятельствах не назову блаженным, но человек, который себя так ведёт. Я его очень хорошо знаю, это протоиерей Артемий Владимиров. Каждый раз, когда я с ним встречаюсь, он ведёт себя так, как будто бы я мальчик, мне, я не знаю, четыре года, и он достает из кармана какие-то конфеты, какие-то значки, какую-то ручку шариковую и говорит: Саша, я хочу подарить тебе это. Я, когда первый раз столкнулся с таким проявлением, я так смутился сначала, и у человека, который его хорошо знает, спрашиваю: слушай, а почему отец Артемий со мной говорит как с мальчиком? А он смеётся в ответ и говорит: ну как ты не понимаешь, он хочет, чтобы ты почувствовал себя ребёнком, знаешь почему? Потому что дети грешить не могут, отец Артемий очень не хочет, чтобы ты грешил. Понимаете, какая прелесть? Вот, оказывается, вот оно что, я ведь правильно понимаю? Это ведь тоже своего рода такое...
Игумен Пантелеймон:
— Тоже своего рода юродство.
Александр Ананьев:
— Да, но где граница между юродством и заигрыванием в таком случае?
Игумен Пантелеймон:
— Юродство, то которое мы восхваляем в церкви, оно Христа ради, когда мы стараемся спрятаться не ради какого-то своего тщеславия, не ради манипуляции другими людьми, заигрывание — это всё-таки мы хотим получить к себе очень высокое отношение, мы хотим, чтобы люди нас ценили, и ради этого принижаемся и начинаем заискивать и заигрывать. Если это не заигрывания, а вот такая искренняя честная игра, в которой тоже вполне понятные правила, то, наверное, правильнее и аккуратнее и действительно здесь в большей степени присутствие Христа чувствуется.
Александр Ананьев:
— Я полагаю, это все-таки дар, это всё-таки талант, нельзя любому человеку сказать: а я хочу также и вести себя также. В большинстве случаев это будет, наверное, смешно и не будет достигать тех целей.
Игумен Пантелеймон:
— Конечно, поэтому именно по этой причине это считается одним из высоких подвигов в христианской церкви, и не так много мы знаем людей, которые просияли в этом подвиге. Можно, начав двигаться по этому пути, соскользнуть и совсем прийти не к святости, а именно к реальному безумию, или же прийти к какому-то дикому тщеславию, которое будет подогреваться постоянным хайпом, как выразились бы сегодня, очень легко хайповать, но вот быть действительно... И блаженная Ксения, она же, её подвиг не только и не столько в том, как она себя вела на людях, а как она вела себя уединённо, как она уходила и молилась, как она находила тот сильный баланс противоположностей, баланс глубокой уединённой молитвы и вот этого публичного действия, которое было для многих смутительно, когда её многократно оскорбляли, и вот этот трудный физический и подвиг, это неудобная обувь, это разодранные ботинки, петербургские холода, ветра при одной и той же одежде зимой и летом.
Александр Ананьев:
— Кстати, это документально подтверждено как-то? Я, готовясь к нашей беседе, наткнулся на то, что кто-то там написал, хотел спросить у вас, может быть, вы обладаете более точной информацией, что первые достоверные, опять же достоверные условно, факты о Ксении Петербургской появились через 40 лет после её ухода, и никаких архивных данных они якобы нет. Есть ли доказательства того, что она была, что она вела такой образ жизни, что это все правда?
Игумен Пантелеймон:
— Я специально не занимался исследованием этих архивов, но к пустому колодцу люди не ходят. И понятное дело, что обращение к святой блаженной Ксении, которое получает скорый отклик в сердцах большого количества людей, не может быть надуманным фантомом. Здесь не какой-то там массовый психоз, это обращение к реальной личности, которая людям близка, и которую они близко чувствуют, и, конечно, сомнений в существовании блаженной Ксении Петербургской я ни разу не встречал.
Александр Ананьев:
— А есть фотографии блаженной Ксении? Я вот не припомню. Есть, конечно, иконы, но фотографий...
Игумен Пантелеймон:
— Много ли вы знаете сохранившихся фотографий чудаков того времени? Понятное дело, что даже про святых нашего времени, про них были противоречивые отзывы, кто-то преподобного Паисия Святогорца считал совершенно заурядным монахом, и про преподобного Силуана Афонского говорили: что вы там нашли в этом мужике? Люди видели внешнюю сторону, и было большое количество разных нищих, которые себя странно и вызывающе вели. Понятное дело, что в среде нищих поведение несколько иное, чем высоком обществе было. Не уверен, что были тогда люди, специализировавшиеся на на уличной фотографии различных чудаковатых людей.
Александр Ананьев:
— Но она же была очень известная, я на это и надеялся, что, может быть, сохранились где-нибудь фотографические изображения этой святой, они бы были бесценны. Смотрите, вот мы сейчас проговорили один очень важный момент. Для меня он был таким откровением маленьким, что Ксения Петербургская блаженной была по собственному выбору, и, цитирую вас, она притворялась, играла роль, потерявшей связи с реальностью немножко сумасшедшей женщиной, но на самом деле таковой не была. В этом случае, когда её не видели, она должна бы по моей логике вести образ жизни абсолютно нормального человека, потому что -ну а кому чего доказывать, когда никто не видит? Однако она продолжала вести этот образ жизни даже тогда, когда её не видели. Лишь случайно её замечали с кирпичами, у меня перед глазами эта картина стоит, когда она носила кирпичи на стройке храма, получается, что она объективно и на каком-то физическом уровне, пользуясь нашим языком, сошла с ума? Перестала вести себя так, как нормальные люди? Даже тогда, когда её никто не видел?
Игумен Пантелеймон:
— Не могу с этим согласиться, потому что она вполне, как нам описывает её житие, она поставила вполне конкретную цель: будучи впечатленной скоропостижной и вовсе не благочестивой христианской кончиной своего супруга, она решила посвятить свою жизнь и принести её в жертву в качестве замены за такую неблагочестивую кончину супруга. И она к этой цели планомерно двигалась, она всячески прилежала к молитве, она трудилась, и она эти свои молитвенные и физические труды скрывала под таким покровом, который не разорял их, который не приносил ей какого-то тщеславия, какую-то славу, которая могла бы ей принадлежать как великой молитвеннице, постнице и труженице, она скрывала под вот этим придуманным одиозным поведением. И вдобавок благодаря такому одиозному поведению, она имела ещё и возможность выражать свою любовь к тем детям, которых она встречала, которых она гладила по голове и выражала к ним свою любовь, в первую очередь, которую она стяжала благодаря молитве. И эти моменты, мне кажется, вполне последовательны, логичны, систематически выстроены жизнью, вовсе не жизнью человека, который сошел с ума и вовсе не понимает, чего творит, и его бросает из огня в полымя.
Александр Ананьев:
— Простой вопрос: можно ли прожить жизнь за человека, который ушел и не успел сделать все правильно?
Игумен Пантелеймон:
— За него прожить нельзя, но, когда мы чувствуем, что мы с этим человеком очень тесно связаны, и за него молясь, за него переживая, и стараясь, мы же можем каким-то образом помогать нашим и живым сродникам, и почившим через исправление собственной жизни, когда человек, кто-нибудь из близких пьет, мы можем ему помочь, например, взяв на себя обед трезвости. У нас, например, нет такой проблемы, мы можем выпить и остановиться, вместо этого мы решаем, что мы никогда не будем брать в рот ничего спиртного. Здесь человек, видя нашу такую жертву, поскольку есть вот эти ниточки невидимые друг с другом нас связывающие, мы понимаем, когда ему больно, мы чувствуем, мы с ним сорадуемся, и эти ниточки они не перерезаются смертью, и поэтому мы не проживаем за него жизнь, но поскольку мы с ним в одной связке, это в какой-то степени похоже на такой альпинистский поход, когда наш напарник сорвался, и у нас есть возможность, у нас есть выбор, мы можем тоже отпустить руки и за ним полететь в пропасть, а можем кричать, держать, карабкаться самостоятельно, и, может быть, в какой-то степени его вытянуть, по крайней мере, не дать ему разбиться. У нас есть вот эта нас тесно связывающая верёвка, можем её перерезать, а можем её не перерезать, можем за неё вытягивать, от того насколько мы в состоянии вот эти наши социальные связи, которые есть по причине родства, которые есть по причине дружбы, иногда возникают такие связи моментально и надолго, опять знакомство с человеком, находящимся на одре болезни, оно такие связи создает, именно такая искренняя встреча и полная открытость друг другу, ты понимаешь, что вот сейчас человек соскользнёт за грань видимого мира. А те ниточки, которые вас объединяют, с ними ничего не произойдёт. Ты будешь чувствовать его присутствие, его молитва будет получать определённый отклик, его молитва и твоя молитва.
Александр Ананьев:
— Я где-то слышал, сейчас уже даже не вспомню где, что священники — это люди, которые добровольно отказавшись от своей жизни, принимают осознанное решение прожить жизнь ушедших апостолов. Ну также как Ксения Петербургская. Чтобы продолжать их дело, так ли это?
Игумен Пантелеймон:
— Та благодать священства, которая передается через возложение рук и собственно от апостолов действительно нас призывает быть в одной связке с апостолами, не в том смысле, что мы отказываемся от своей жизни, потому что в каком-то смысле мы отказываемся от своих хотелок, но от этого жизнь наша не превращается в какое-то серое существование, наоборот она становится ещё более яркой.
Александр Ананьев:
— Но у блаженной Ксении Петербургской её жизнь не превратилась в серую, она стала яркой и интересной, образно говоря. Здесь тоже, насколько я понимаю, когда человек не просто принимает решение принять священный сан, а вообще принять монашество, он даже имя меняет, тем самым отказываясь вообще от той жизни, которая считается твоей, и начинает вести жизнь, исключительно посвященную Богу. Не ведя свою жизнь, не имея ничего, и не будучи хозяином самому себе. А в то время как я, вот в миру, в Москве, так или иначе все равно считаю, что я сам себе хозяин, по крайней мере, в большинстве бытовых вопросов.
Игумен Пантелеймон:
— Вот это вручение себя в руки Божьи, оно, конечно, страшно, а с другой стороны, оно и радостно, вот это ощущение себя такой живой жертвой. Вспоминается история про Преображение, что народ собрался в храм, принёс всяких яблочек и фруктов, и священник после того, как окропил святой водой, говорит: вот эти фрукты, которые вы принесли — это ваша жертва Богу, то есть это то, что вы Богу отдаёте, и соответственно можете идти домой, а эти фрукты, вот вы их принесли Богу, они Божьи, они соответственно должны остаться здесь. Люди сразу взгрустнули, поняли, что они хотели принести домой освященных яблочек, а придётся возвращаться с пустыми руками, но священник эту грусть их выразил, он сказал им, что Бог не жадный, и что Он теперь эти яблоки Свои дарит теперь вам. И поэтому вот этот образ жертвоприношения, что мы монахи, священники, просто христиане в каком-то смысле умирая в крещении или через постриг монашеский и оказываясь в полном смысле принадлежащими Богу, не оказываемся отобранными у самих себя. Бог нам говорит: вот я принял ваш дар, а теперь вот этим даром, который вы принесли Мне, давайте, правильно распорядитесь. Яблочки, которые освящены, вы их не свиньям скормите, а вот их с радостью и благоговением вкушайте в своем семейном кругу, радуясь и благодаря Бога, торжествуя праздник Преображения. Похожая истории с нашей собственной жизнью. И вот вдобавок эта сложная история с жертвоприношением, потому что в каком-то смысле и тот, кто приносит жертву, он с ней соединяется, он в каком-то смысле становится жертвоприношением, вот это участие в жертвоприношении, оно регулярное участие как священника, оно, конечно является ключевым. Для меня оно катастрофически важно, опять-таки вспоминая владыку Антония Сурожского, его тоже очень важная история про то, как у него в приходе был один человек, с которым у него очень сложно выстраивались отношения. И было владыке очень тяжело, выходил на 2 часа раньше начала богослужения и в храме молился и настраивался, просил у Бога, чтобы Господь сделал самого владыку ни коим образом не препятствующим, помог владыке сломать вот эту стену, которая существует, и помог бы стать Владике такой трубой, через которую проходит молитва этого прихожанина, и вот эта внутренняя работа по очищению себя и по тому, чтобы стать достойным, приносящим жертву, участвующим в этом жертвоприношении, чтобы через тебя, через твое участие могло происходить вот это освящение людей. И наверняка блаженная Ксения тоже старалась быть таким вот человеком, который приносит себя в жертву Богу и за мужа своего, и за тех людей, которых она встречала и которых она благодаря своему открытому сердцу принимала и любила, и старалась им всячески помочь.
Александр Ананьев:
— Могу ли я принести себя в жертву подобно Ксении Петербургской? А если могу, то почему не хочу? Об этом мы поговорим с отцом Пантелеймоном через минуту. Полезная информация на светлом радио, не переключайтесь.
Александр Ананьев:
— И мы возвращаемся к разговору, сегодня я беседую с настоятелем Свято-Троицкого Данилова монастыря в Переславле-Залесском игуменом Пантелеймоном Королевым, я Александр Ананьев. «Нищету Христову возлюбивши, бессмертныя трапезы ныне наслаждаешися », — говорим в молитве блаженной Ксении Петербургской. Нищета Христова, что такое нищета Христова и чем она отличается от нищеты, отец Пантелеймон?
Игумен Пантелеймон:
— По факту внешне наверняка ничем, вопрос именно нашего отношения, вопрос того избираем ли мы её добровольно или мы же её принимаем с отвращением и ненавистью.
Александр Ананьев:
— Получается, Христу это надо?
Игумен Пантелеймон:
— Господь нас пытается научить в этой школе временной жизни тому, каким образом войти в Царствие Небесное. И каждому он задаёт свои задачки и свои уроки. Иногда человеку нужно почувствовать заботу о нём Бога через то, что Господь дает ему много-много подарков, и в каких-то случаях зазнавшемуся человеку нужно почувствовать, что Господь о нём заботится, получив определённый щелчок по носу и что-то потеряв таким образом опомнившись и почувствовав, что Господь так о нём заботится, что он пошёл по неправильной дороге и вот этот сначала щелчок по носу, а потом более какие-то резкие движения могут быть со стороны Бога, если человек решает идти напролом в сторону греха, то Господь может его более резко остановить. Может не останавливать, здесь сложно какие-то вводить общие формулы, педагогика Божья по отношению к каждому из людей она персональна, и поэтому даже при большом сходстве внешнем, очень сложно нам догадываться, о том, что происходит внутри, и в Апокалипсисе говорится, что в Царстве Небесном Господь каждому даст камень белый, на котором будет написано его имя, и это имя никто не будет знать кроме самого человека и Бога. Это имя по толкованию будет характеризовать именно взаимоотношения этого человека и Бога. Притом у каждого взаимоотношения, они личные, и какие-то есть общие законы духовной жизни, но не обязательно два человека находящихся в нищете, в очень похожих обстоятельствах, для одного это действительно, может быть, нищета ради Христа, и вот он эту нищету принял, отдал все свои деньги на лечение какого-то близкого человека, для другого это нищета может быть каким-то вразумлением от Бога за то, что наоборот, не отдал деньги, когда мог это сделать и когда сердце ему подсказывало, что именно так надо сделать.
Александр Ананьев:
— Щелчок по носу, вы сказали, мне очень понравился этот оборот. Давайте предположим, что нас сейчас слушает человек, потерявший позавчера работу, у него ипотека, два потребительских кредита, один микрозайм, и в семье четыре человека.
Игумен Пантелеймон:
— Недостаточно информации.
Александр Ананьев:
— Сложившаяся ситуация — это щелчок по носу от Бога или сам накосячил?
Игумен Пантелеймон:
— Конечно, ситуация сложная, но вот вопрос в том, как это принять. Есть книга Иова, у которого не было ипотечных займов, но который лишился всех своих имений, у которого погибли дети, и у которого очень сильно пошатнулось здоровье. И жена ему говорила, что прокляни они Бога и умри. На что Иова отвечал: если мы принимали от Бога доброе, неужели не примем и тех трудностей, которые Он нам посылает? Если мы принимаем от Бога, вот чувствуя Его крепкую десницу, который нам это посылает, это тоже становится нашим благословением. Возвращаясь к Апокалипсису, который у нас в Троицком соборе изображен, к которому я регулярно обращаюсь, вопрос не в том, кого какие беды будут постигать, а в том, как люди будут к этому относиться. Потому что одной из ключевых фраз является про то, что люди не покаялись воздать славу Богу вот в этих трудных обстоятельствах. Кто-то это принимал действительно как действие Божие, и действие Божие заботливые, а кто-то принимал как акт ненависти, отвечал ненавистью.
Александр Ананьев:
— Ну то есть в любом случае мы определяем от Бога это или не от Бога?
Игумен Пантелеймон:
— Мы определяем, куда мы поворачиваемся лицом, точнее, каким лицом мы поворачиваемся к Богу: гневным или же принимающим? И здесь, если мы Богу скажем: хорошо, вот я лишился работы, принимаю это как из Твоей руки, из другой Твоей руки прошу: подай мне помощь, подсказку, как из этого выкарабкиваться. И мы не теряем при этом самого главного своего сокровища — веры и благодушия. Можем и при потере пяти рублей потерять веру и благодушие, у нас выпала монетка, и мы всех и вся начинаем проклинать, превращая мир вокруг себя в какое-то чёрное месиво. Александр Ананьев:
— Вопрос, который подразумевает фактический ответ: да или нет. Но думаю, что вы дадите более развёрнутый ответ, чем да или нет. Чем больше у тебя есть в этой жизни, тем дальше ты от Бога: да или нет?
Игумен Пантелеймон:
— Тем больше у тебя ответственности.
Александр Ананьев:
— Ну Ксению Петербургскую нельзя было назвать безответственным человеком, но она делала всё, чтобы деньги, какие-то вещи, начиная зеркалом и заканчивая едой какой-то, не задерживались у неё в руках больше чем на полдня. Она находила, кому это всё отдавать, будто бы боялась, что это утащит её подальше от Бога.
Игумен Пантелеймон:
— Евангелие нам говорит: «Трудно богатому войти в Царствие Небесное».
Александр Ананьев:
— Именно, я об этом и говорю.
Игумен Пантелеймон:
— Трудно, но не невозможно. И здесь мы принимаем на себя ответственность распоряжением тем, что Бог дает в наши руки, и прекрасен тот менеджер, который умеет найти моментальное применение ресурсам, которые попали в его руки. Ксения, наверное, в этом смысле была идеальным менеджером, и она сразу распоряжалась теми ресурсами, которые были у неё. Кому-то нужно на это больше времени, кто-то иначе распоряжается, ворочает каким-то совершенно иными суммами, но здесь в моих любимых повествованиях о египетских отшельниках, там четвёртый-пятый век в самых разных патериках есть диалог двух монахов, где один укоряет другого, что тот не оставил своих, принадлежащих ему полей, и продолжает о них заботиться, на что укоряемый ему отвечает, что скорее ты, дорогой друг, прилепишься сердцем к тому шилу, которым ты работаешь, чем я прилеплюсь сердцем к тем полям, которыми я управляю. И здесь вопрос, эти штуки проверяются потерей, если человек, потеряв свое шило, лишается своего душевного спокойствия, то, конечно, его сердечная привязанность очень велика к этому шилу и надежду на Бога в этом случае падает и рассыпается. А если он, потеряв эти поля, остается благодушным и совершенно спокойно смотрит и в будущее, то, наверное, сердце его к этим полям не прилеплялось. И здесь вопрос именно той свободы, которую мы имеем, которая является одним из важнейших даров, которые Бог нам дает. И из другого классического произведения, из душеполезных поучений Авва Дорофея, есть тоже эпизод, где Досифею, который управлял больницей, понравился какой-то нож, и он считал, что этот нож будет очень полезен в больнице, и он пришел к самому своему авве Дорофею и спрашивает: можно ли купить этот нож? На что авва начал его ругать: неужели ты хочешь быть рабом этого ножа? Но если этот нож нужен, то купи его для больницы, но никогда не прикасайся к нему. И Досифей купил этот нож, но никогда не прикасался к нему, не пользовался, и даже, когда его нужно было кому-то передать, он просил: возьми сам. И здесь вот это рабство по отношению к вещам, которое в нас при обилии этих вещей потихонечку входит, гаджеты прилипают к рукам, нам сложно и некомфортно передвигаться пешком, если у нас есть машина, вот эти все истории, они, то есть вещи пытаются к нам прилипнуть, то есть наша падшая природа пытается на природу материальную и опираться. Но когда мы чувствуем от этого свободу, и сколько бы у нас вещей ни было бы: нищему собраться — перепоясаться, вот это есть ощущение, отличное, есть какое-то количество вещей, которые вокруг меня есть, которые ко мне пытаются прилипнуть, ну вот я получу какое-нибудь назначение в другое место, и с лёгкостью окажусь там без каких-либо сожалений о тех вещах, которые я имел. Это то, что касается вещей. Более сложная история, которая касается взаимоотношений с людьми. Понятное дело, что, если вы захотите с завтрашнего дня подражать блаженной Ксении и пойдёте нищенствовать, наверное, это будет не очень разумный поступок, по той причине, что есть люди, которые зависят от вас. И здесь надо очень внимательно смотреть на то, в каких действительно мы обстоятельствах находимся, и за что с нас Бог спросит в первую очередь. У блаженной Ксении не было детей, поэтому она не была связана попечением о них.
Александр Ананьев:
— Настоятель Свято-Троицкого Данилова монастыря в Переславле-Залесском игумен Пантелеймон Королёв сегодня отвечает на наши вопросы неофита, я Александр Ананьев не могу не спросить: а как же Алексей человек Божий, у него же тоже был человек, данный ему Богом, за которого он тоже должен был нести ответственность, но на следующий же день после венчания он уходит от своей молодой жены, и начинает вести тот самый образ жизни, который вела блаженная Ксения Петербургская.
Игумен Пантелеймон:
— Я не знаю, что происходило в его душе. Какие были там борения и устремления, но видимо, он чувствовал, что есть более важные задачи, и что есть именно благословение Божие, чтобы ему вести вот такой одиночный образ жизни.
Александр Ананьев:
— Мы подходим к финалу нашего разговора. И в этом финале мне очень хочется получить от вас, ну если не ответ, то хотя бы утешение и наставление. Я очень сильно смущен тем, что на словах я как-то почитаю вот этот подвиг Ксении Петербуржской, я на словах опять же говорю, что да, она для меня пример, она для меня ориентир, и в этом есть дикое лукавство, потому что я одной рукой как бы говорю: да, да, я за вас, за вас, я самый за вас из всех тут вокруг, а другой рукой я смотрю на свой счёт, в мобильном приложении, всех трёх банков и смотрю там кривая вверх идёт или вниз. Если вниз, то я расстраиваюсь, если вверх, то я как бы доволен. Я ищу какие-то новые проекты, которые принесут мне как можно больше денег, и мы все так делаем, и в этом смысле, я потом иду в храм и как-то даже не знаю, как сформулировать это на исповеди. Я говорю: я веду не тот образ жизни, наверное, который должен был бы вести, но я ничего не могу сделать иначе, потому что у нас 21-й век, у нас с женой ипотека, и в общем, мы ещё хотим квартиру сменить, что делать во всей этой истории? Действительно ли я грешу? Тот образ жизни, который я веду, он греховен? И в каком смысле Ксения Петербургская, вот её служение, для меня пример? Потому что я никак не Ксения Петербургская ни по одному пункту.
Игумен Пантелеймон:
— Я думаю, что великий педагог, Господь, вам подскажет каким образом правильно действовать. И здесь нет необходимости никакой придумывать себе подвиг. Блаженная Ксения, она, будучи замужем, почти наверняка не могла себе такого вообразить, что будет этим заниматься. И здесь опять-таки возвращаясь к моим любимым патерикам, есть история про одного монаха, который пришел в общую для всех монахов пекарню для того, чтобы испечь себе хлеба, тогда, в те времена, в той местности монахи каждый пек себе хлеб. И пришел брат, который сказал: О, рад тебя видеть, помоги мне, пожалуйста, испечь для меня хлеба. Он помог этому брату, собрался печь для себя, приходит другой брат, говорит: помоги мне испечь, помог он и третьему, после того как он помог пятерым испечь хлеба, он испек хлеба себе и вернулся свою келью. И здесь вопрос не в том, что мы не несём каких-то особых подвигов, вопрос в том, как мы откликаемся на те задачки, которые Господь нам ставит, как мы отвечаем тем людям, которые к нам приходят. Если мы стараемся, чтобы наше сердце было открыто и отзывчиво, если мы понимаем, что кривая в наших банковских счётах несколько поползла вниз по той причине, что к нам пришли наши друзья, оказавшиеся в трудной ситуации, и мы помогли им купить лекарства или какие-то другие нужды их закрыть, и мы спокойно к этому относимся, понимаем, что отлично, вот здесь у нас поползло вниз, мы более-менее остаемся в рамках допустимого, хотя какие-то штуки у нас оказываются отложены на какое-то время непонятное, то опять-таки мы здесь мамоной неправедной покупаем себе, находим себе друзей, которые окажутся нам намного важнее в тот момент, когда у нас будет беда. И поэтому мы здесь, не столько такой торг, но по крайней мере, наши инвестиции в наше сердце. И об этом же говорит Евангелие, что где сокровище ваше, там и сердце ваше, если наше сокровище находится в нашем добром отношении к людям, которые к нам приходят, это очень ценное сокровище. И мы из этого сокровища получим прибыль. У блаженной Ксении сокровище было в первую очередь в её молитве, в тех людях, с которыми она встречалась, тоже она радовалась тем людям, которые к ней приходили. Преподобный Серафим Саровский, конечно же, радовался всем, приходившим к нему, когда он открыл двери своего затвора. И вот это планомерные инвестиции в наше сокровище, мне кажется, вот как раз та правильная стратегия, которой нужно следовать, и местами эту стратегию, где она становится непонятной, или наоборот, слишком понятной окружающим можно прикрывать дурачеством, юродством.
Александр Ананьев:
— Последний вопрос. В житиях святых нет ни одной истории, которая звучала бы примерно так: жил-был мужик, он был обычный, нормальный, у него была работа, семья, он был хороший, потом он умер, и стал святым. Нет таких историй, они все подразумевают подвиг. Тот образ жизни, который я веду, и я прекрасно понимаю, он не ведёт к святости, а грех — это то, что ты понимаешь, что ты делаешь неправильно, но продолжаешь делать. И тот факт, что я веду образ жизни, который я сейчас веду, понимая, что он не ведёт к святости, это грех или нет?
Игумен Пантелеймон:
— Есть такие жития, и причём довольно много. Про то что жил — жил мужик, а потом увидел, что христиан ведут на пытки и сказал: ой, я тоже христианин, и его тоже усекли мечом. Или благоразумный разбойник, вот даже не просто жил-жил мужик, не очень хорошо он жил, однако, в последний момент он воскликнул Господу: «Помяни меня во Царствии Твоем». И вот эта уже фраза его увела в рай, и эта история может быть историей долгой и пламенной любви к Богу, а, может быть, история святого как краткий пламенный порыв, происходящий в последний момент. И здесь, конечно же, вопрос не в том, откладывать этот момент и говорить, что я в последний момент смогу, потому что есть в этом очень большая доля лукавства, но вот быть наготове, сказать: Господи, я вот не понимаю, как я сейчас могу к Тебе рвануть, но, если ты мне мигнёшь, вот, честное слово, рвану. Ну и Господь может сказать: рваться пока не надо, вот здесь кирпичик принеси. И соответственно у вас будет такой ответ, вот, Господи, кирпичик принёс, скажи, что дальше. И вот такая готовность и внимательно направленные уши сердца по отношению к тому, что скажет Господь, жизнь может при этом быть вполне наполнена разной бытовухой. Жизнь монашеская она тоже в основном состоит из такой своеобразный рутины, сходили на службу, почитали, что-то потрудились, поели, помолились в келье, поссорились, помирились, поисповедовались, причастились. И здесь не то что есть какой-то...прекрасно, когда есть постоянное горение, но вот важно, чтобы была готовность вовремя рвануть.
Александр Ананьев:
— Спасибо вам большое, отец Пантелеймон. Я услышал ответ на вопрос, который задавал. Надеюсь, что наши слушатели услышали ответы на свои, может быть, другие вопросы. Сегодня мы беседовали с настоятелем Свято-Троицкого Данилова монастыря в Переславле-Залесском игуменом Пантелеймоном Королёвым, спасибо вам!
Игумен Пантелеймон:
— Спасибо вам.
Александр Ананьев:
— Меня зовут Александр Ананьев, вернуться к этому разговору вы можете на нашем сайте: радио вера.ru, ну а я продолжу свои «Вопросы неофита» ровно через неделю, присоединяйтесь!
