Поделиться
У нас в гостях был певец, композитор, заслуженный артист России Ян Осин.
Мы говорили о значении и особенностях церковно-славянского языка, о том, как можно научиться понимать его, и почему это важно для христианина. Наш гость рассказал, с чего начался его интерес к церковно-славянскому языку, и каким образом он в настоящее время раскрывает для желающих его смыслы и красоту.
Ведущий: Константин Мацан
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера», здравствуйте, уважаемые друзья, у микрофона Константин Мацан, в гостях у нас сегодня Ян Осин — певец, композитор, заслуженный артист России, добрый вечер.
Ян Осин:
— Добрый вечер, Константин, добрый вечер, дорогие слушатели!
Константин Мацан:
— Давно вы не были у нас в студии, но и не в первый раз вы уже у нас на радио «Вера».
Ян Осин:
— Да, не в первый, и очень скучал, потому что всё это пандемическое время, я как раз был практически перед началом пандемии, а потом вот эта суматоха, кутерьма началась, когда уже начались ограничения.
Константин Мацан:
— Внесены коррективы в нашу жизнь.
Ян Осин:
— Да. И даже я могу открыть секрет? Что мы собирались эту запись сделать не в студии, а посредством современных технологий: интернета, Skype, Зум и так далее.
Константин Мацан:
— Да, был такой план, я, к сожалению, приболел, но слава Богу, все позади, все в прошлом. ПЦР-тесты чистые, вот мы встречаемся в студии радио «Вера».
Ян Осин:
— Да это самое главное в наше время — здоровье.
Константин Мацан:
— Спасибо, что пришли и тема сегодня интересная, я прямо с места в карьер, вы сейчас до начала программы, когда мы обсуждали, как мне вас представлять, упомянули, что, помимо певец, композитор, заслуженный артист России, пропагандист церковнославянского языка. Что это за ипостась такая?
Ян Осин:
— Да, дело в том, что слово пропагандист оно на самом деле неплохое слово, потому что как ещё можно обозначить эту стезю? То есть я читаю и пою на клиросе более 30 лет.
Константин Мацан:
— Вообще слово по французски «пропаже», это просто распространять.
Ян Осин:
— Да.
Константин Мацан:
— Расширить охват, что называется.
Ян Осин:
— Да, сейчас это модно говорить: расширять аудиторию, как-то вот так. Мне кажется, сейчас мы живём в такое быстрое время, и такое оно, скажем так, светское очень, когда многим людям кажется, что церковь — это какой-то устаревший механизм, и, в принципе, живя в мире науки, живя в мире средств массовой информации, живя в мире гаджетов, божественная тематика она немножечко вытесняется вот как outside, как бабушки в храме, на самом деле, если приглядеться повнимательнее, то в храмах очень много молодёжи. Я бываю в разных, потому что пою в разных местах, бываю в других городах и вижу, что молодежь тянется, но вот как раз нехватка той информации, которая позволяет переступить грань от непонимания к пониманию, она зачастую, как мне кажется, зиждется на том, что очень многие и внутри церкви и вне её говорят: мы не понимаем, о чем поется и читается. И вот поэтому в силу того, что я много лет занимаюсь чтением и пением, мне хотелось определённые знания в этой области распространить, показать, что на самом деле церковнославянский язык это не какая-то очень узкая специализация, совершенно непонятная простому человеку, а наоборот, это наш корневой язык, из которого вышла и русская литература, русское искусство и вообще практически всё вышло, и создан он был святыми людьми и соответственно это такой фундамент и базис, на котором мы должны воспитываться. И он не настолько сложен, как может показаться, потому что ну процентов 80 слов, я так навскидку говорю, они нам знакомы. Просто они пишутся чуть-чуть другими буквами, может быть, хотя и букв процентов 80 тоже, это те же самые буквы греческого алфавита, которые использованы в обычном гражданском русском шрифте. То есть, в принципе, проявив небольшой интерес, потратив совсем немного времени, вы будете вознаграждены тем, что вы начнёте понимать и сердцем, и душой, и умом. Потому что это тот язык, на котором молились наши святые предки, те, которые сформировали и нашу Родину, и нашу Церковь Русскую Православную, и во многом наш менталитет. То есть образ жизни русского человека он отличался, и сейчас ещё более явно отличается от образа жизни тех людей, кто живёт на западе. Вот этот коллективный запад, который насаждает в стране, во всём мире, вернее, насаждает свои какие-то новые ценности, и они нам не близки. И как раз, может быть, как раз-таки благодаря тому, что у нас в подкорке, в подсознании, в генетической памяти как раз тот кодекс, ну я не про Домострой, конечно, говорю, это уже, конечно, иллюзия, сейчас так невозможно физически даже никак. Я думаю, что это и раньше был идеал, как Типикон — это идеал богослужения, его даже в самых сложных монастырях невозможно на 100% воплотить в жизнь во время богослужения, поэтому моя задача распространить информацию, чтобы вызвать интерес. То есть вот так я бы сказал, именно такая пропаганда меня интересует. Очень много интересных фактов о языке, о тех людях, кто им занимался, кто с ним познакомился уже в зрелом возрасте, как тот же Александр Сергеевич Пушкин, которого по инерции очень многие считают атеистом, хотя он уходил в вечность уже православным воцерковленным человеком, и во многом благодаря тому, что настоятель Святогорского монастыря в Пушкинских горах, ну тогда они были Святые горы, он приобщил Александра Сергеевича к рукописям древним, к истории России, и вот он через рукописи, через историю, через церковнославянский язык пришел к той мысли, что даже в то время, когда уже литературный язык был так или иначе сформирован, все-таки до него был и Державин, и другие, так сказать, современники, он считал в разговоре с Хомяковым, это зафиксировано в воспоминаниях, что нельзя переводить язык Священного Писания на современный, как он говорил, пошлый русский язык. Это, представляете, 19-й век, начало 19-го века, двадцатые тридцатые годы, тогда даже сам Пушкин считал этот современный язык пошлым.
Константин Мацан:
— В общем, нельзя переводить церковнославянский язык, считал Пушкин, на пушкинский язык. Как бы сегодня сказали.
Ян Осин:
— Я думаю, он не считал свой язык пушкинским.
Константин Мацан:
— Я иронизирую, мы сегодня говорим про тот язык, на который Пушкин не хотел бы переводить Священное Писание с церковнославянского, пушкинским в высоком смысле этого слова.
Ян Осин:
— Он закладывал его основы литературные, сам он, в принципе, даже до своего воцерковления он уже тяготел, мне кажется, потому что язык Ломоносова, даже Державина, который ближайший предок по литературе Александра Сергеевича он во многом, то, что мы называем высокий штиль по-Ломоносовски. И конечно, и в прозе, и в поэзии своей он поднимался до огромных высот, и те свои стихотворения, в которых использовано огромное количество слов из церковнославянского, тот же «Пророк», если ты не знаешь церковнославянский язык, ты его не сможешь понять. Потому что «жало мудрыя змеи» — это именно речь о змее, не жало мудрое, как в русских переводах это пишут зачастую, когда смысла вообще нет, как может быть жало мудрым? А вот змея как раз может быть мудрой, это символ определённый, например, это может быть из Ветхого завета. Вот эти мелочи: «слёзы первыя любви», у Блока, по-моему. Вот слёзы первой любви, именно так нужно понимать, когда ты знаешь церковнославянский язык и окончание этих слов.
Константин Мацан:
— А не слёзы первой любви.
Ян Осин:
— Да, да, конечно. Так же, как я привожу очень часто пример с одной лишь буквой и — десятеричная и и восьмеричная. «Война и мир», то есть это не противопоставление войны и её отсутствия, а это состояние общества во время войны, вот что Лев Николаевич заложил в название романа. То есть такие мелочи, которые даже в школе зачастую, даже в советской не рассказывали, потому что это казалось не так важно. А вот сейчас, когда ты живёшь, ты знакомишься с этой информацией, тебе становится самому интересно, ты её копаешь, ты смотришь источники, что- то в интернете, что-то в литературе, которой нет в интернете, что-то у знакомых филологов, у специалистов по языку академического уровня образования, это становится самому интересно. И соответственно мне нисколько не жалко поделиться этим сначала со своими друзьями, потом в проекте «Церковнославянский язык — практика церковного чтения», который я сейчас осуществляю при поддержке православной инициативы. Потому что это дает возможность большому количеству людей, и которые уже в церкви, и которые ходят на клирос, начинают читать, у них есть вопросы какие-то, какие-то недопонимания, или они вообще что-то не понимают в целом. А возможность познакомиться с этой информацией причём совершенно спокойно на моем канале в ютубе, куда можно в любое время дня и ночи войти, для этого не нужен ни прямой эфир, ни какие-то абонементы, ни какие-то билеты на творческие встречи или мастер-класс, мне кажется, это очень удобно. То есть современный формат нужно использовать.
Константин Мацан:
— По поводу слова «мир» даже есть, я сейчас вспоминаю, даже более такой пример, относящийся к литургическому действию, это фраза, которая известна всем, кто в храм заходит: «Миром Господу помолимся». И даже если я не путаю, у того же Толстого в «Войне и мире» Наташа Ростова эту фразу воспринимает, что вот мы всем миром помолимся Господу, это так здорово, это такое объединение. А слово стоит в смысле миром, то есть о покое, о мире душевном, внутреннем покое речь Господу помолимся. То слова о том, каким должно быть сердце во время молитвы, и сразу меняется смысл, даже когда вот на себя это проецируешь, не то, что мы сейчас всем миром стоим в храме с друзьями, все вместе дружно молимся, а это ко мне обращение: миром Господу помолимся. Это про внутреннее моё сердце, вот эти такие мелочи показывают то, о чем вы сейчас говорите, какие-то кардинальные важнейшие вещи в том, как мы общаемся с Богом.
Ян Осин:
— Да, конечно. Больше того даже в свете сказанного, это уже совсем не мелочи, от этого действительно меняется смысл. Ощущение свое в храме не просто как среди верующих, как в единой семье, Церковь — собрание верующих.
Константин Мацан:
— Это тоже немаловажно.
Ян Осин:
— Конечно, это тоже очень важно, согласен, соборная молитва, но это слово настолько же многозначно как слово «живот», когда и «весь живот наш Христу Богу предадим», которое сейчас очень многие священники, к сожалению, меняют на слово жизнь. Потому что живот гораздо более широкое во всех понятиях слово, оно включает в себя и жизнь, и тот живот, который, видимо, они не хотят, чтобы ассоциация была именно с животом человеческим, хотя в животе находятся все жизненно важные органы, то есть тут такие тонкие вещи, которые, когда не знаешь, действительно кажется мелочью, а когда в них погружаешься, начинаешь к ним прикасаться с точки зрения своего опыта и знаний, ты понимаешь, что наши предки мудрые люди были. А то что слова приобрели некоторые, например, в наше время другое значение, другой смысл, например, слово «выну». Сейчас слово «выну» понятно, что нужно что-то куда-то вынуть, а очи мои выну ко Господу, это значит, что очи мои всегда смотрят на Господа. То есть не сложно, согласитесь, открыть словарь и посмотреть, что значит это слово. Сейчас в интернете полно таких словарей есть, печатные, репринтные, есть современные словари, очень полезно иметь на клиросе такую книжку, чтобы можно было посмотреть правильно ли ты понимаешь. В особенности это касается канона Андрея Критского, который читается на первой седмице поста и потом на пятой седмице поста, и даже, я знаю, что многие батюшки ошибаются, потому что настолько редко он читается, что невольно от этого волнения, может быть, от напряжения первых дней великого поста, возможно ошибки, потому что и слова там сложные: Ахетафел, например.
Константин Мацан:
— Это ещё и выговорить надо.
Ян Осин:
— То есть сначала надо прочитать, до того, как ты произнёс, осмыслить: правильно ли ты увидел это слово, потом произнести. И конечно, там ещё сокращения, и титлы, вот я сейчас готовлю передачу, я даже разделил её на две про сокращение в церковнославянском языке, потому что очень много слов, написанных под титлом, и кроме слов есть ещё числительные.
Константин Мацан:
— Титл — это такой небольшой значок, который ставится над буквой, и он меняет чтение слова и произношение букв.
Ян Осин:
— Он обозначает то, что в этом слове пропущена та или иная буква, но поскольку под титлом записаны в основном слова сакральные, такого божественного содержания, то, в принципе, их набор достаточно ограничен. И при чтении на клиросе это в первые же пару месяцев ты к ним привыкаешь.
Константин Мацан:
— Например слово Богородица, пишется: Б Ц А, но человек, читающий текст читает не БЦА, а Богородица.
Ян Осин:
— Конечно, слово Господи тоже три буковые: Г Д И, а сверху титл стоит. Есть титла, которые обозначены просто значком титла, а есть так называемые слова-титлы, когда буквы вынесены вверх. А есть ещё числительные, то есть в церковнославянском языке...
Константин Мацан:
— Да, это же надо ещё выучить. Я помню, что я пытался выучить, но так и не смог.
Ян Осин:
— Все цифры?
Константин Мацан:
— Это надо же ещё перестроить привычные какие-то шаблоны восприятия, чтобы буковками эти цифры считывать.
Ян Осин:
— Но я могу сказать, так, во-первых, так же, как и сам церковнославянский язык, ну не скопированный с греческого, но большинство букв церковнославянского языка заимствованы из греческого, также система записи цифр. Но я в этой передаче, которую я сейчас готовлю, я там привожу несколько примеров из других языков, которые сейчас используются. К сожалению, я сейчас отвлекусь от темы, церковнославянский язык в Википедии назван мёртвым языком, что меня очень сильно удивляет.
Константин Мацан:
— Подредактируем.
Ян Осин:
— Да, на нём молятся миллионы верующих людей во всём мире, потому что Русская Православная Церковь не ограничена границами России, во всём мире присутствуют храмы Русской Православной Церкви, и вот язык, он, конечно, не может быть мёртвым, потому что каждый день он используется в разговоре с Богом. И поскольку он изначально был создан не для повседневной беседы, бытового общения, то его как бы сразу тогда можно было бы назвать мёртвым, так что ли? Ещё когда он только появлялся? Это, конечно, глупость, на мой взгляд. Но есть такие языки, я сейчас не буду раскрывать интригу, я в своей передаче расскажу, где числительные записаны так, что логику эту понять совершенно невозможно русскому человеку, ну совершенно невозможно. Я уже не говорю про экстравагантные языки, где сами буквы либо их нет, там значки, либо они так записаны, что ты никогда не догадаешься, самый простой пример — римская система чисел. Те, кто помнит из школы хотя бы, как записываются римские цифры — это, конечно, странно. Почему четвёрка это 5 — 1? Девятка это 10 — 1, а 40 это 50 — 10? Когда смотришь эти иксы, М, L и С, ты сначала вообще не понимаешь, что это такое. Поэтому в церковнославянском языке логика есть. Она есть, к ней привыкаешь очень быстро. Более того поскольку первые цифры от единицы до восьми означают количество гласов, которые поются каждую неделю, каждую неделю меняется глас, соответственно привыкаешь, что буковка а — это значит 1, буковка в- это значит 2, ну поскольку буковки б в греческом алфавите не было, поэтому её и не заимствовали в церковнославянском алфавите, она чуть позже появилась. Соответственно вот так ты привыкаешь к первым восьми циферкам, потом «Господи, помилуй» 12 раз, ты смотришь: ага: вот как пишется, понятно, потом 50-й псалом, ты смотришь: а вот какая цифра 50 и так далее. То есть глаз привыкает, потом ты сам адаптируешься к этому и, на самом деле, даже привыкаешь так быстро, что даже сам не замечаешь, как это.
Константин Мацан:
— Ян Осин, певец, композитор, заслуженный артист России, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер», мы говорим о церковнославянском языке. Вот вы привели пример: очи мои выну ко Господу«, в котором, если слово выну понимать, как кажется в современном русском языке, как будто бы глагол вынимаю, то звучит несколько странно. А вообще-то — это наречие всегда. Я помню, что ещё даже есть на эту тему, я встречал такой пример, митрополит Антоний Сурожский на это обращал внимание — эта фраза из псалма 50, который мы все читаем на внутреннем правиле: грех мой предо мною есть выну. И тоже как бы автоматически ты это воспринимаешь, очень даже благочестиво воспринимаешь, что грех мой, к Господу обращаясь, всегда перед Тобой обнажаю, признаю, каюсь в нём. Фраза, на самом деле, что грех мой всегда передо мной, он мне бросается в глаза, я в нём каюсь, и, казалось бы, что даже в неправильном варианте есть какое-то благочестие. А вот владыка Антоний Сурожский, я помню ю, что очень жёстко это комментирует, он говорит: смотрите какая большая разница, если мы эту фразу ошибочно понимаем, что грех мой я вынимаю, то как бы я, это, какая-то недолжная дерзость: на тебе, Господи, мой грех я его вынимаю на, держи, это уже почти кощунство, и какой другой великий смысл, что грех мой всегда передо мной есть.
Ян Осин:
— А видите, дело в том, что всякий мало-мальски знающий церковнославянский язык, он увидит глагол есть в этой фразе и он поймёт, что выну — это уже не глагол точно, потому что не может быть два глагола подряд. Есть и выну, либо вынул уже, либо ещё вынимаю, ну то есть логика в этом совершенно другая. Ну да, я согласен с Владыкой Антонием, потому что по этой логике получается, что если я его сам каждый раз во время утреннего правила вынимаю, этот грех, то мне и исповедь не нужна уже, а там глядишь, уже Причастие зачем?!Я же вот, зачем мне посредники, как сейчас говорят некоторые невоцерковленные люди, я сам с Богом общаюсь напрямую, мне ваши посредники-священники не нужны.
Константин Мацан:
— Вы в самом начале сказали, что цель вашей работы — популяризация в хорошем смысле этого слова по пропаганде славянского языка заключается в том, чтобы облегчить людям знакомство с церковной жизнью, может быть, вхождение в церковную жизнь, в литургию и так далее. На эту тему нередко замечают, что почему бы тогда не молиться по-русски? Даже в Церкви. Мы сейчас оставим за скобками разговор, безусловно, что такие решения, как перевод богослужения на русский язык принимает архиерейский собор. Это решение епископов, и мы как миряне этому решению подчиняемся, следуем, мы сейчас не будем переливать из пустого в порожнее, и кому-то к чему-то призывать, но и размышляем абстрактно, есть храмы, в которых иногда служат на русском языке, может быть, для детей, например, то есть такая практика не воспрещается, и мы сейчас не говорим, что нужно сделать это повсеместно, но вот сама идея, сам подход. Вы говорите, что можно облегчить человеку путь в храм через знакомство с церковнославянским языком, через объяснение его, кто-то скажет: а почему бы радикально не упростить, на русском языке, допустим, не предлагать молиться? Что вы таким скептикам скажете?
Ян Осин:
— Понимаете, Константин, дело в том, что мы, в принципе, когда совершаем келейное правило, мы же какую-то часть его читаем по молитвослову, а какие-то наши личные просьбы мы произносим про себя, кто знает церковнославянский тут какие-то слова использует из своего опыта, из церковнославянского языка, кто-то на русском, ведь мне кажется, что Господу по большому счёту вообще все равно, на каком языке человек нему обращается. И все многообразие языков, которое вообще существуют в мире, оно Им и дано, другое дело в том, что это наша традиция, наши благочестивые предки: Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Александр Невский, жившие до нас за несколько веков, за много веков до нас, тот же Нестор-летописец, потому что первые летописи, созданные им, и митрополитом Иларионом к 50-летию Крещения Руси, который написал «Слово о законе и благодати», они написаны на церковнославянском языке, и если ты его не хочешь даже мало-мальски узнать, ты лишаешь себя этого богатства, прикосновения к первоисточнику, потому что русский язык литературный он, конечно, красивый, надежда и опора, по словам Тургенева, и так далее, но он гораздо беднее, чем церковнославянский. И те термины, которые в церковнославянском языке заложены изначально, они зачастую при переводе на русский язык теряются свою не то чтобы свою сакральность, но нужно гораздо больше слов, чтобы выразить это. То есть это такое многословие получается. Я очень часто привожу пример из проповеди очень давней, в начале девяностых годов, недавно почившего митрополита Владимира Котлярова, который на одной из своих проповеди в Пскове в Троицком соборе сказал, тогда уже начинались эти дискуссии, а давайте все на русский переведём, много народу в храм приходит, им ничего не понятно. Он говорит: хорошо, представьте себе фразу из акафиста Богородице: радуйся, Невесто Неневестная, вот как вы простому человеку, пришедшему впервые в храм, переведёте это на современный русский язык? Вам же нужно будет рассказать историю Ветхого завета, как древние люди готовились к появлению и Спасителя, и Богородицы, о том, какие пророчества предшествовали этому всему, потом само Рождество Богородицы, историю Симеона Богоприимца, который исправил в переводе Септуагинты слово Дева на слово Жена и ангел ему явился и сказал: ты не умрёшь, пока не увидишь своими глазами и эту Деву, и Её Сына, Спасителя мира. То есть это такая глубина понятий, заключённая в трёх словах, которые каждому православному, воцерковленному человеку понятно априори. А человек, который просто прошёл мимо храма, заглянул и услышал акафист, ну разжуй ему это всё, ему всё равно придётся это все узнать на своем опыте, прочитать много книг, побывать в храме, акафист послушать, какие-то службы, праздник Богородичный, так сказать, где человек погружается в эту историю Ветхого завета, предуготовляется к Новому завету. Это все, конечно, хорошо. И потом значение русского языка я не умаляю ни в коем случае, все проповеди священика звучат на русском языке, они понятны, но все равно так или иначе идут отсылки к Священному Писанию, которое на службе звучит на церковнославянском, и что немаловажно, вот этот непривычный, на первый взгляд, звук этого языка, он создает определённую таинственность, нетривиальность, и уже сам по себе вызывает интерес. По крайней мере, я могу сказать, что у меня, наверное, так и было. Потому что, когда я приходил в церковь совсем молодым человеком, мне было 14-15 лет, меня как раз это и заинтересовало, то есть я понимаю почти все, и в тоже время это звучит возвышенно, это звучит не так, как я это слышу в обычной жизни, это интересно, это, наверное, что-то глубокое означает, открою я книжку и почитаю. Хотя тогда, в конце восьмидесятых, конечно, в библиотеках таких книг не было, и приходилось потрудиться, чтобы узнать. Я, конечно, читал все эти забавные Евангелия, забавную Библию, после чего выкидывал эти книги, потому что мне даже тогда ещё неверующему было очевидно, что это какая-то ерунда, бредятина, такое издевательство, которое ты отличаешь от сатиры, от иронии, то есть ты сразу понимаешь — это какая-то заказная литература, потому что представлять себе Бога, сидящими сандалетах на облачке с белой бородой — это просто смешно. Даже не мультипликация, даже не детское восприятие Бога, это такое обмирщление, которое церковнославянский язык сразу же своим звучанием убирает. Он как-то человека настраивает по-другому входящего храм, это какой-то другой звук, это какое-то особенное возвышенное состояние души, я не знаю, как это объяснить, может быть, мне как музыканту проще это воспринимать. Потому что я на слух воспринимаю этот язык тоже по-особенному.
Константин Мацан:
— Мне кажется, вы сейчас на очень важную вещь обращаете внимания, в том смысле, что церковнославянский язык в том числе, получается, делает Церковь немножечко иной по отношению к миру, к обыденной жизни, и это ценно, потому что, когда мы думаем: а почему бы не перевести богослужение целиком на русский, мы как-то внутренне исходим из того, давайте, чтобы Церковь больше была похожа на жизнь.
Ян Осин:
— Упростилась.
Константин Мацан:
— Вот у нас есть обычная жизнь, чтобы Церковь на неё была побольше похожа. Может быть, наоборот, смысл в том, чтобы дать нам какую-то альтернативу, чтобы именно была эта инаковость, чтобы это было не похоже на обычную жизнь, чтобы это нас к чему-то иному поворачивало, об этом, по-сути, вы говорите.
Ян Осин:
— Ну отчасти и об этом, потому что Христос не говорил, что всё останется, как прежде, если вы станете верующими, тогда ещё не было понятия христианство, оно чуть позже появилось. Но Он предупреждал, что это не будет просто, поэтому проявить даже такое небольшое усилие над собой, познакомиться с жизнью церкви, как она жила в эти 10 с лишним веков, своей истории, какие происходили противоречия, какие конфликты, это же живые люди, и то же самое с языком, та же книжная справа патриарха Никона вызвала раскол, и соответственно до сих пор он ещё не преодолен, до сих пор есть отголоски этого раскола, но с другой стороны, язык, хоть его Википедия, повторюсь, называет мёртвым, он все время менялся, и те ошибки, и опечатки, и описки, потому что книги изначально были рукописные, они постепенно с годами исправлялись. И собственно говоря, суть реформа патриарха Никона, как я её вижу, как раз была приведение кодекса богослужебных книг к единому образцу, без ошибок. Потому что как только не читали там, видимо, патриарх был опытным человеком, бывал в разных епархиях, в разных храмах и слышал, какие были ошибки. Поэтому это, в принципе, была благая цель, но как известно, благими намерениями не всегда выстлана правильная дорога, при этом всё-таки я знаю точно, что первый печатный апостол Ивана Фёдорова был напечатан без единой ошибки, и тираж был по тем временам огромный — несколько тысяч экземпляров.
Константин Мацан:
— Это, кстати, любопытный исторический факт, что локомотивом развития вообще книгопечатания в мире вообще, и в России тоже, была именно церковь. С целью, чтобы эти богослужебные книги выходили без ошибок. То есть, грубо говоря, индустриальный смысл, и вот распространение технологий книгопечатания, главным двигателем и мотором этого процесса была именно церковь, как ни парадоксально.
Ян Осин:
— Конечно. Ну, кстати, нужно спросить наших слушателей, пусть они сами себе зададут вопрос: какие книги печатал Иоганн Гуттенберг изначально. А, в принципе, я согласен с этим, потому что Церковь во все века несла просвещение, и даже праздник, который мы в середине января отмечаем, это Богоявление или Крещение Господне, у него есть ещё третье название — Просвещение. И вот это Просвещение во всех смыслах этого слова, то есть грамотность, информация, даже научные какие-то знания преподавались в той же греко- славянской-латинской академии, или славяно-греко-латинской, в которой учился Михаил Васильевич Ломоносов. То есть он изучал науки, благодаря в том числе и церкви, поэтому умалять значение церкви и противопоставлять её все время науке я бы не видел смысла. К тому же, как я всегда говорю, большинство величайших учёных были верующими людьми, потому что, когда они знакомились, глубже входили в науку, они прекрасно понимали, что случайным образом соединением двух молекул, таким же случайным, не может произойти вот этот громадный, роскошный по своему содержанию мир, эта вселенная. И соответственно приникая к этому истоку, они понимали, Кого нужно благодарить, потому что они не просто травинку видели, они могли её под микроскопом рассмотреть, посмотреть, как премудро она устроена, я уж не говорю про человеческий глаз, или про устройство человеческого тела, попробуй воспроизведи. Тут не то что случайно, даже целенаправленно это не сделаешь, до сих пор многие учёные мира бьются над какими-то медицинскими, в т.ч. вакцины, например, против коронавируса, это непростые вещи, это все было создано миллионы лет назад, вот так премудро все устроено, что если абстрагироваться от атеистической пропаганды, которая лет 70 насаждалась, хотя на самом деле, гораздо раньше это началось до советской власти, об этом предупреждал святой праведный Иоанн Кронштадтский, ослабление нравов внутри церкви, если попробовать прикоснуться и глазами, и умом, и сердцем к этой красоте, ты понимаешь, что Господь для нас сделал великолепный, красивый, очень премудрый мир.
Константин Мацан:
— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Напомним, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Ян Осин, певец, композитор, заслуженный артист России, у микрофона Константин Мацан, скоро вернёмся, не переключайтесь.
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, ещё раз здравствуйте, уважаемые друзья, у микрофона Константин Мацан, в гостях у нас сегодня Ян Осин, певец, композитор, заслуженный артист России, как мы выяснили в начале программы пропагандист в лучшем смысле этого слова церковнославянского языка. Кстати, вот мы сейчас говорили, вы начали рассказывать о том, что вас в каком-то смысле именно его какая-то непохожесть на обычный язык и привлекла в свое время. Заходишь в храм, там всё немножко другое, я вспомнил, это вообще-то слово еврейское, которое означает святой, кадеш, если я правильно его произношу, святость, означает выделенный, отделённый. То есть вот это место, святой камень, Бог его для себя из мира выделил. Вокруг мир обыденный, как бы профанный как бы сказали философы, а есть кусочек сакрального внутри этого мира, сакральное не может быть похоже на профанное, оно должно быть особенное, отличное, потому что оно сакральное. И вот инаковость даже языка в Церкви проявляется. Церковь, мир, который Дом Божий, Бог этот дом как бы немножко от мира отделил, показав его особенность, «Царство Моё не от мира сего», вот этот островок Его царства, и поэтому оно должно быть не похожим на мир, поэтому язык должен быть не похожим, поэтому иконы такие не похожие на картины.
Ян Осин:
— С обратной перспективой.
Константин Мацан:
— Это вот попытка через эту непохожесть, через такой контраст с миром указать на другой мир. На Небесное Царство, которое не может быть таким же как наше, наше царство земное по определению, не может быть, оно должно быть иным, поэтому нарушение перспективы, поэтому что-то такое особенное должно быть.
Ян Осин:
— Я могу сказать в поддержку этого мнения, я в одной из своих программ, которые наши слушатели могут на моем канале в ютубе найти, я привожу целых три примера, о том, как попытались упростить и сделать более понятным и привести к канонам современного языка, все эти попытки не увенчались успехом, я рассказываю. Один пример совсем недавний, это было в греческой церкви, когда в некоторых храмах был такой эксперимент, проводившийся в прошлом веке, ну как бы для нас это в советское время, когда, желая привлечь больше молодёжи, часть богослужения совершали на новогреческом языке, на котором говорят в Греции сейчас, эксперимент не увенчался успехом совершенно. Другой пример из нашей истории Русской Православной Церкви, когда митрополит Сергий Страгородский, который как раз возглавлял Синодальную комиссию по переводу некоторых текстов на русский, но это даже не совсем русский, есть сейчас такой термин «церковнорусский», то есть это всё-таки нечто среднее между современным литературным и церковнославянским в том изводе, на котором мы привыкли читать и петь в Церкви. Так вот он как раз переводил канон Андрея Критского, и эта комиссия года четыре занималась, ну всё-таки большой текст, серьезный, философский, и когда они закончили эту работу, владыка решил отслужить канон Андрея Критского в начале поста, это был, по-моему, 1911 год, в одном из московских храмов. И вот прочитали первую часть канона в переводе этой комиссии, владыка вышел в конце службы, и смотрит, народ не расходится, обычно концу службы всё меньше и меньше народу, и он спросил: братья и сёстры, а что вы не уходите? И раздались голоса: «Владыка, а канон Андрея Критского будут читать?» То есть народ был настолько не готов, несмотря на то, что про него говорят, что вот они не понимают церковнославянский язык, они, крестьяне простые, им надо упростить всё, а они как раз наоборот, не услышав привычных слов «откуду начну плакати окаянного моего жития деяний», они даже не поняли, но это, наверно, конечно, шутка, байка такая, но об этом, по-моему, отец Сергий Правдолюбов рассказывал, поскольку ему в академии, им учась в академии кто-то из педагогов, кто застал ещё дореволюционные времена, рассказал. А третий пример самый известный — это эпоха Возрождения, протестантизм, Мартин Лютер, тогда, в принципе, против влияния Рима и папы Римского сильно боролся в Германии. Вот они решили тоже, что это латынь, она слишком сложная, никто ничего не понимает, а давайте на немецкий переведём. И вот они занимались тем, что переводили на немецкий язык. Народу в храмах стало гораздо меньше, и они даже чисто экономически поняли, что это совсем невыгодная вещь. Сейчас, конечно, с течением веков все привыкли, но тогда это было очень заметно, отток верующих произошел очень быстро, потому что эта сакральность, возвышенность она всё-таки действительно по-иному учит воспринимать происходящее в храме. Там же у них ещё всё-таки орган есть, ну, казалось бы, чуть проще, заиграл орган, ты сразу же настраиваешься по-другому, звучит латынь эта возвышенная, а тут вдруг раз и на обыденном языке говорят, как на рынке: 200 грамм колбаски взвесьте мне, пожалуйста, и сырочка, там ещё окорочок. Ну как-то это слишком профанным делает всё, потому что язык привычный, он сразу упрощает восприятие происходящего, а язык другой, возвышенный, который более глубокими символами и образами насыщен, он по-другому восприятие формирует. Так что это совершенно правильно, не надо все упрощать, я очень люблю приводить пример из эстрадной жизни, поскольку я пою разную музыку. Я помню, где-то в начале 2000-х попсовая музыка очень активно вторглась в наши радиоприёмники, как говорят, из каждого утюга, Я помню интервью Ларисы Александровны Долиной, которая сказала: не нужно опускаться до вкусов публики, нужно публику за собой поднимать. То есть даже если на уровне эстрадном это у профессионалов своего дела, это априори понятно, то уж внутри церкви мы тем более должны этому как-то следовать, тем более не так уж и много труда нужно потратить. Мы учим английский язык, это такой самый простой вариант, мы учим немецкий язык, который более сложен с точки зрения произношения, с точки зрения формирования фразы, потому что, если ты не дочитал фразу до глагола последнего, ты можешь вообще неправильно воспринимать. Я уж не говорю про восточные языки: японский, китайский, корейский, где букв привычных нет, люди учатся годами, они мучаются, потому что это действительно непривычно, но потом они привыкают к этому, они могут говорить, хотя китайский язык я вообще не понимаю, там четыре буквы А или О, я даже не могу их как музыкант иногда определить на слух, а люди целенаправленно занимаются. Ну а ты свой язык, родной что же не можешь, даже не выучить, просто познакомиться, это же так несложно, так интересно, в конце концов, тоже какая-то интрига есть. Ты открываешь эту старую книгу, смотришь, люди писали вот эти рукописные книги, которые можно сейчас и у старообрядцев можно увидеть, и в библиотеках посмотреть, это же определённый дух времени, это такая живая история, язык наш эту историю сохранил. Среди вот этих 10 веков с лишним, которые существует Православная Церковь на Руси — это же очень классно, выражаясь современным языком, таким сленгом, классно, круто, когда ты знаешь его, пусть даже в какой-то мере. И потом тебя вот это тяга раскручивает и заставляет тебя по-Сократовски: чем больше я знаю, тем больше я не знаю, ты все глубже и глубже, значение, двойственные... Ну как вот в современном языке нет этого понятия, а в церковнославянском это есть. «Обема», когда речь идёт про двух человек, в русском языке единственное и множественное число, а в славянском ещё и двойственное число есть, и так далее, то есть такие маленькие штришки, которые заставляют тебя изучить чуть глубже, а вот это хочу изучить, а как это, а как то? Я не говорю, знать язык в совершенстве, это очень сложный язык, но вот проект мой «Церковнославянский язык и практика церковнославянского чтения» он позволяет людям на основании этого интереса, прикоснувшись к языку, в принципе, начать на нём читать. Потому что я много раз приводил пример во время своих лекций, с которыми ездил по линии издательского совета Русской православной церкви, просто человеку, который ни разу в жизни не держал текст, я вот брал свое пособие практическое по церковному чтению, говорил: вот возьмите буклет, любой текст вы откройте и через 15-20, когда лекция закончится, я в конце вас попрошу прочитать, сможете? 95% могли, да, с ошибками, они не знали, что ударение в каждом слове написано, но они исправлялись, потому что лишь на первый взгляд кажется, что буквы не привычные. На самом деле, смотришь: У, Л, Ы, «услыши молитву мою», то есть, в принципе, те же самые буквы чуть-чуть по-другому записаны. На самом деле, это совершенно не сложно, интересно, и вставая на клирос, человек, уже приготовившись к этому процессу, он уже гораздо легче воспринимает, осмысляет себя внутри богослужения. Я практически во всех выпусках своей передачи говорю, что не бойтесь этого, это интересно и не сложно.
Константин Мацан:
— Вы упомянули фразу из акафиста Богородице: радуйся Невесто Неневестная, вообще, наверное, не случайно. Не могло это упоминание в нашей программе не состояться, этого великого текста, акафиста Богородице. Наш великий академик Сергей Сергеевич Аверинцев тоже много писал вообще о византийской поэзии, и вообще поэзии, в частности, у него есть статья именно про акафист Богородице, он показывает, как из него, из этого текста, возникает западная традиция представления о рифме, какое значение этот текст оказал вообще на литературную традицию помимо того, что это богослужебный и сакральный текст, молитвенный. Почему я это вспоминаю — это же поэзия. В этом смысле можно подумать... я приведу пример: знаете, такая лихая параллель, но вот слушаешь песни, допустим, группы «Beatles», очень нравится. Пробуешь на русский перевести, и понимаешь, что это ужас какой-то.
Ян Осин:
— Простая очень зарифмовка.
Константин Мацан:
— Даже не то что ужас, я говорю не только про смысл песен, а ты вдруг перестаешь ощущать те же приятные ощущения от музыки, которые были до этого.
Ян Осин:
— Пропадает магия.
Константин Мацан:
— Эта музыка, эти песни тебе были нужны именно на английском языке, именно не на твоем языке, в этом часть их очарования. Вот что-то похожее мы можем подумать в этом смысле про церковнославянский язык, он наш родной, хотя и не совсем тот, на котором мы разговариваем, но вот красота молитвы совершенно особенная, когда именно вот этот не похожий на наш язык. Это как бы возьми, переведи его на русский, «магия» пропадёт.
Ян Осин:
— Кстати, пример очень хороший, потому что я знаю точно, что многие музыканты английский выучили благодаря влиянию западной музыки. То есть им хотелось узнать, о чем там Beatles поет, о чем там песни Queen и так далее? О чем «Дипёпл», но то есть все то, что в шестидесятые-семидесятые года, звуки вражеских голосов BBC, «Голос Америки», Сева Новгородцев в радиоприемниках все слушали, хотелось бы понимать о чем они. Люди начинали изучать язык. Так, по идее, церковнославянский, на примере Пушкина, становится отправной точкой, чтобы познакомиться с глубиной церковной жизни. Потому что он является основой, на нём богослужение и общение с Богом осуществляется. И кстати, воспоминания об академике Аверинцеве тоже, кстати, потому что я свой проект когда задумывал, о котором мы сейчас говорим, он изначально был двухсоставной, то есть основной частью является практика церковного чтения, а второй составляющей моих встреч являются беседы и интервью с людьми, для которых церковнославянский язык, церковная жизнь и вообще в целом культура и парадигма русской жизни они имеют большое значение. Причём это не только священнослужители, вот вышло уже интервью с моим духовником отцом Олегом Тэором, настоятелем Псковского воинского храма Александра Невского, и с митрополитом Евсевием, который около 20 лет занимал Псковскую кафедру и тоже, можно сказать, один из моих учителей. Вот я сейчас приоткрою тайну: я готовлю беседу с отцом Владимиром Василиком, протодиаконом, профессором, академиком и филологических, исторических наук. Человек эрудированнейший, таких познаний, ну я просто с ним с детства дружу, мы с 89-го года дружим, он, по сути дела, моим первым катехизатором был, я все эти годы не перестаю восхищаться его талантами многочисленными, учиться у него в чем-то, и вот наша беседа, мне пришлось её на две части разбить, потому что мы беседовали больше часа, причём это так легко и непринуждённо, цепочка беседы она вокруг основных вещей как бы крутится, но она потом уходит вот в какую-то сторонку так по касательной, и он какой-то пример приводит интересный, о котором нельзя не поговорить. И в дальнейшем уже есть договорённость с очень интересными людьми, Наталья Нарочницкая, Николай Бурляев, отец Андрей Ткачёв, Егор Холмогоров, то-есть люди из разных видов деятельности, из культуры, из политики, экономики, которые понимают значимость нашей культуры, и понимают, что основой и богослужений, и нашей жизни, и церковной и вообще христианской является наш церковнославянский язык. То есть мы будем говорить не только о самом церковнославянском языке, понятное дело, о культурной составляющей, о том, в каком состоянии сейчас находится то, что называется культурой, как и можно ли это регулировать или нет. Потому что я знаю прекрасно, что Николай Петрович Бурляев он ратует за государственную идеологию, вот недавно на одном заседании Госдумы депутатам которой он стал в этом созыве, он вышел, перекрестился на трибуне, что вообще, это редкий пример, и говорил о том, что это нужно, потому что если мы не воспитываем, как Сергей Михалков говорит, если мы не воспитываем этих детей, то через 20 лет они не граждане нашей страны, они какие-то оторванные люди, им внушают, что Россия это страна с тридцатилетней историей, как в 91-м году не стало Советского Союза и появилась Россия, а то что раньше была Россия, они как бы уже не знают. Но, я конечно, сейчас утрирую, это такая ирония, сарказм, но то из чего государство ушло когда-то, лагуны вот эти образовавшиеся их обязательно займут другие какие-то силы, которые воспитают наших детей в пренебрежительном отношении к нашей истории в целом, а мне этого очень не хочется. Я считаю, что такие люди, о которых я говорил, которые аргументированно, спокойно, без каких-то громких эмоций говорят о том, том что для них важно, мне хочется, чтобы они высказали свою позицию применительно к тому же церковнославянскому языку. Что для них язык, как они к этому пришли, в каком возрасте, какие у них ощущения от этого, важно ли им это, но то, что им важно, это априори, потому что иначе бы я не стал с ними беседовать, мне кажется, что нашим зрителям, слушателям тоже будет интересно это узнать.
Константин Мацан:
— Ян Осин, певец, композитор, заслуженный артист России, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вот вы начали рассказывать уже про свое первое знакомство с самим звучанием церковнославянского языка, в какой момент он стал для вас родным и значимым, любимым, вы помните момент, когда вы начали дома тоже молиться по церковнославянски, потому что уже эта привычка возникла?
Ян Осин:
— Я думаю, что моё знакомство с церковнославянским началось через чтение Библии в синодальном переводе, потому что даже синодальный перевод при большом количестве ошибок, он все равно имеет определённую непривычную структуру текста, «и восстал Иисус, и собрал учеников, и поднялся на гору», вот это вот другое звучание языка меня уже заинтересовало. Мне было тогда лет 12-13, когда я впервые Библию в руки взял, и меня это поразило, это было не похоже. То есть как у Максима Горького, ты читаешь его текст любой и сразу понимаешь, что это Максим Горький. И также Библия, ты её открываешь и понимаешь, что так может быть написана только Библия. И потом, когда я уже стал приходить в храм и слушать, и когда стал реально читать, так как-то мгновенно произошло, я включился, может быть, потому что был начитан, с детства любил читать, и для меня этот переход был естественным и органичным. Я приходил в церковь, будучи ещё некрещеным, я привык к его звучанию, и когда я уже открыл эти книги так сказать в натуральном виде на клиросе и у отца Олега дома, в домашней библиотеке, у него огромнейшая библиотека уже тогда была из дореволюционных книг, причём там 18-й век был, 17-й, то есть я как-то настолько проникся, что как-то мгновенно к нему привык. Я не могу сказать, что сейчас только исключительно на церковнославянском молюсь, я не знаю церковнославянский язык в совершенстве, я могу ошибаться, в написании там очень сложные есть правила, например, «и остави нам долги наша», где-то написана а, а где-то я, где-то юс буква использована. Я даже спрашивал специалистов: а почему так? Вроде то же самое звучание слова, а, оказывается там множественное число, от падежа зависит, то есть церковнославянский язык очень богат даже с точки зрения правил. Ну вот все равно он стал родным очень быстро. В принципе я вспоминаю все свои беседы все об этом говорили, что некоторые непривычность и незнакомость, как Владыка Евсевий сказал, я, говорит, открывал Часослов у мамы, я видел ГДИ и думаю, что такое ГДИ? Потом только мне сказали: Господ, или БЦА- Богородица. Оно все равно как-то настраивает человека на новый лад, бояться этого не стоит, как-то стесняться, это совершенно нормально, очень быстро привыкнете, дорогие друзья, ну, или даже в интернете, откройте любой текст на церковнославянском, а ещё лучше с переводом на русский, также Псалтирь или канон Андрея Критского очень полезно, даже литургию очень хорошо иметь в параллельном переводе. Это традиция, кстати, очень давняя, и до революции такое было на многих приходов, когда для лучшего понимания апостольского послания, евангельского чтения, и вообще самого богослужения, издавались в храмах такие двуязычные листочки. У меня, например, есть молитвослов, изданный в США в середине пятидесятых годов, где на одной странице на английском молитва, на другой на церковнославянском, тоже очень полезно, я когда учил английский язык, мне тоже это очень помогало.
Константин Мацан:
— Помните, как в кинофильме «Иван Васильевич меняет профессию»: скажи мне что-нибудь по-церковнославянски, «паки, паки иже херувимы, житие мое». Вот по тому, что вы говорите, если я вас правильно слышу, чтобы научиться плавать, нужно чтобы тебя бросили в воду и ты начал выплывать.
Ян Осин:
— Не совсем.
Константин Мацан:
— Читайте, погружайтесь, приходите на службу, и через погружение будете приобщаться к практике чтения и к церковной жизни.
Ян Осин:
— Мы же не зря начали со слова интерес. Моя пропаганда, моё проповедничество говорит о том, что вы откроете сначала книжку, не надо сразу на клирос вставать, вас, во-первых, никто не пустит, потому что вы ещё ничего не знаете, ошибок будет очень много, и вообще испугаетесь, вряд ли сможете что-то в первый раз прочитать, потому что я вспоминаю свое первое чтение шестопсалмия при архиерее, хотя перед этим я прочитал его несколько сотен раз, сначала дома, потом у отца Олега дома, занимался он своими бытовыми делами, я читал, а он исправлял мои ошибки. Мне казалось, что я его чуть ли не наизусть знаю, но когда я стал его читать на службе в Троицком соборе, я пришел в алтарь, поклонился владыке Владимиру, он меня подозвал: «Ваня, подойди ко мне с карандашиком и книжкой», и он мне шесть ошибок подчеркнул. Это для меня был не просто пример внимательного отношения к службе, что это какой-то мальчик 16-17-летний мальчик читает, владыка несмотря на то, что батюшки подходят, что-то спрашивают, он слушал стоял очень внимательно и запомнил ещё вот эти шесть ошибок, что вообще уникально. Я вот могу сразу поправить, потом я могу забыть, и вот этот опыт, который приходит с годами, я не скажу, что я сейчас читаю идеально, я могу ошибиться, конечно, всякое бывает на службе, те, кто поют и читальная клиросе, знают, ситуации бывают разные.
Константин Мацан:
— Но страшно это, что человек ошибается? Я почему спрашиваю, потому что я помню, что у меня, когда первый раз настоятель храма, куда я хожу, благословил после литургии почитать благодарственные молитвы, я был совсем ещё зелёный и даже не умел читать на церковнославянском и попросил русский текст, я читал и понимал, что этот момент был для настоятеля скорее всего миссионерский ход, чтобы конкретно этого человека приобщить. Дать ему почувствовать свою причастность к службе. Это важно для настоятеля как для пастыря.
Ян Осин:
— Да, это очень важно, приобщает к службе.
Константин Мацан:
— С тех пор почти никогда не читал эти молитвы.
Ян Осин:
— Так испугался.
Константин Мацан:
— Нет, жизнь складывается так, что я не участвую в богослужении, в алтаре не помогаю, потому что на службу с семьей хожу, там дети, нужно другими делами заниматься, но я почему это вспоминаю, потому что я когда тогда с амвона сошел вниз, ко мне подошли несколько бабушек и очень тактично, но строго сказали, что у вас были неправильные ударения, вы уж почитайте, получше поучите, а дальше была как бы их мотивация, потому что, они сказали, так непривычно было это слушать, что даже режет слух. Я тогда, честно говоря, подумал: ну я понимаю, что вам не привычно, может быть, но, в принципе, никакой смертельной катастрофы, от того, что я ошибся в ударении не произошло, Богу это точно не помешало никак нас любить, вам, наверное, помешало, но скорее, в силу вашей привычки, то есть ну непривычно было слушать, ну да, ошибки я исправлю, но, в принципе, ничего страшного не произошло.
Ян Осин:
— Тут видите как, тут слово «страшно» такое очень серьезное слово, понятно, что Господь и намерения целует как это сказано в пасхальном слове Иоанна Златоуста, но в данном случае страшно тогда, когда человек не то что не замечает, а когда он даже не хочет исправить их. Когда он считает себя профессионалом, а, дескать и так сойдёт, ничего страшного. Вот это страшно. А когда человек понимает, что он сделал ошибку и переживает, следующий раз ну правильно, возьмёт карандаш, ни в коем случае не ручку, в церковных книгах нельзя даже в новопечатных никак нельзя, некрасиво, по-хамски взять и ручкой начертить, карандашиком аккуратненько подчеркнуть это слово, когда он тянется к исправлению своих ошибок — это хорошо. Вторая составляющая моего ответа, всё-таки в церкви очень большое количество книг, которые напечатаны русским гражданским шрифтом, соответственно это тоже облегчает прихождение к церковнославянскому языку. И Минеи, издававшиеся в середине восьмидесятых при митрополите Питириме Нечаеве великолепные Минеи, в которых тексты все вообще полностью напечатаны русским гражданским шрифтом. Сейчас входят в обиход, возвращаются Минеи на церковнославянском языке, что тоже очень хорошо, я тоже очень приветствую, потому что на начальном этапе можно через Богослужебный сборник, который тоже напечатан русскими буквами, но звучание языка все равно церковнославянское, ты постепенно привыкаешь к этому языку, ударениям, к построению фразы, к мелодике этой фразы. Потому что, повторюсь, если ты этих ошибок не видишь, даже когда тебе делают замечание по делу, это страшно, всё остальное — совершенствуйся, расти, ни в коем случае никогда не считай себя профессионалом. Это одна из тех заповедей, которую я недавно в одной из передач выложил на прошлой неделе буквально, говорю.
Константин Мацан:
— Я вот помню ещё мне рассказывал как-то в одной зарубежной поездке, это было в Бразилии, русский эмигрант уже такой возрастной, который много-много лет на приходе русском в Бразилии, в Рио-де-Жанейро, там замечательный храм святой Зинаиды, он много лет в этом храме читает, такой легендарный человек, он много митрополитов повидал на своём веку, что называется разных, и он рассказывал из своей юности случай, когда он вышел читать что-то наизусть, может быть, тоже шестопсалмие, какой-то текст повторяющийся.
Ян Осин:
— И забыл?
Константин Мацан:
— Нет, он прочитал, как он рассказывает, все правильно, но митрополит это заметил, потом его подозвал, и рассказывающий человек ожидал похвалы, о, как здорово, он рассчитывал, что оценят, что он наизусть читает, а митрополит наоборот его мягко поругал: сказал никогда не выходи читать без книги. Никогда так не делай, даже если в себе уверен.
Ян Осин:
— Это одна из, по моему мнению, важнейших заповедей чтеца церковного. Я даже рекомендую «Трисвятое по Отче» наш не читать наизусть, потому что видел столько много случаев, когда человек вдруг выключался на какую-то секунду, и он даже не мог продолжить эту фразу, когда ему подсказывали. В моей практике был однажды такой случай, когда я совершенно не был готов к чтению никакому, мы пели литию митрополиту Иоанну, который 30 лет возглавлял Псковскую кафедру, и вдруг, обычно это делает диакон на панихиде, на литии, но вдруг мне сказали: почитайте, я сказал хорошо, я начал читать, я просто стоял в таком напряжении, мне было это непривычно, не потому что я это не знаю наизусть, конечно, я это знаю наизусть, ну когда ты привык это делать, имея подстраховку, но всякое может быть, тебя могут задеть, кадилом перед носом пронести, подержите секундочку, ты вроде автоматически это должен сделать, но это очень сильно отвлечь может. Я всегда говорю всем начинающим чтецам и профессионалам: никогда ничего не читайте наизусть. Я двумя руками поддерживаю того митрополита, хотя я не знаю, что это был за владыка, и при мне были случаи, когда на спор выходил священник, не буду называть его, и читал шестопсалмие наизусть, и вот во второй части он так заковыривался, что в итоге ему выносили Часослов. Это опытный священник, протоиерей, понимаете, для меня это было дополнительным аргументом в пользу того, что никогда ничего не нужно делать наизусть. Ну есть церковная книга, Часослов не такой толстый, не такой тяжелый, ну возьми ты его с собой. Бывают ситуации, при мне помню, нужно было чтецу выйти почитать 50-й псалом, а его что-то отвлекло, его нет просто, пауза возникла неловкая, и игумен Палладий, один из моих учителей, он начал читать 50-й псалом наизусть, ну потому что, естественно, он его знает наизусть. Ему принесли книжку, но он уже половину прочитал, то есть это экстренный случай, на который нельзя равняться, ни в коем случае нельзя выпячивать свой профессионализм, я говорю, что вам обязательно прилетит доказательство того, что так делать не нужно.
Константин Мацан:
— Ну вот наш сегодняшний разговор завершается призывом не выпячивать профессионализм, то есть призывом к трезвению и смирению.
Ян Осин:
— Конечно, смирение — важное дело в Церкви.
Константин Мацан:
— Спасибо огромное, Ян Осин, певец, композитор, заслуженный артист России, популяризатор церковнославянского языка был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» у микрофона был Константин Мацан, спасибо огромное, до свидания, до новых встреч!
Ян Осин:
— Всего доброго!
