"Затопленный храм в Крохино". Светлый вечер с Анор Тукаевой (28.01.2016)

У нас в гостях была руководитель проекта сохранения церкви Рождества Христова в Крохино Анор Тукаева.

Мы говорили о той работе, которая сейчас организована по сохранению разрушающегося храма в Крохино, полностью окруженного водой, зачем его восстанавливать и кого удается привлечь к этой работе.

В. Емельянов

— Здравствуйте, вы слушаете программу «Светлый вечер» на радио «Вера». В студии Владимир Емельянов.

А. Пичугин

— Алексей Пичугин. Здравствуйте!

В. Емельянов

— Наш сегодняшний гость Анор Тукаева — руководитель проекта сохранения церкви Рождества Христова в Крохино. Это один из проектов фонда «Центр возрождения культурного наследия «Крохино». Здравствуйте, Анор!

А. Тукаева

— Добрый вечер!

А. Пичугин

— Здравствуйте!

Наше досье:

Анор Тукаева. Родилась в Уфе, в Москве получила два высших образования по инженерной и гуманитарной специальностям. Более 6 лет работала в сфере государственного и муниципального управления, занималась научной работой и полевыми исследованиями. После одной из экспедиций в 2009 году создала проект по сохранению затопленного храма Рождества Христова в Крохино Вологодской области. Спустя два года основала благотворительный фонд «Центр возрождения культурного наследия «Крохино». За время работы в фонде организовала более 30 волонтёрских экспедиций в Крохино и Белозерье.

А. Пичугин

— Я думаю, что поговорим мы сегодня в первую очередь, конечно, про Крохино, про храм Рождества. И он вполне вписывается в такой трагический проект «Затопленная Русь», о котором сейчас очень много говорят. Хотя, на самом деле, я постоянно сталкиваюсь с тем, что люди не знают даже самую известную Калязинскую колокольню. Скажешь про Калязин — «Калязин. А где это? Колокольня? Какая колокольня?» Хотя, казалось бы, это самое известное из того, что у нас осталось от этого наследия затопленного. Причём, проект сам — обводнения Волги, обводнения крупных рек — он, по-моему, естественно, провалился — этот старый советский проект. Но осталось огромное количество храмов... Вернее, ещё до 70-х годов на Рыбинском водохранилище 5-6-7 храмов возвышались над водой. Потом какие-то сами рухнули, какие-то в итоге обрушили. Калязинскую колокольню долгое время держали как маяк. И вот сейчас из самых известных памятников, да и вообще, наверное, всего их осталось два — это Калязинская колокольня, к которой огромное внимание приковано, она считается объектом культурного наследия, памятником архитектуры. И церковь Рождества Христова в Крохино — это Вологодская область, река Шексна и Белоозеро. Кстати, церковь в Крохино считается памятником архитектуры?

А. Тукаева

— Нет.

А. Пичугин

— Нет? Я долго очень смотрел на этот храм, причём, действительно, с болью в сердце, каждый раз наблюдая вот эти фотографические какие-то моменты, когда всё меньше и меньше от него оставалось фрагментов. И я, честно говоря, не знал, что кто-то им занимается. И когда узнал, очень обрадовался, что появилось движение вокруг этого храма. Вот обо всём об этом мы сегодня с Анор поговорим. Но для начала, конечно, хотелось бы выяснить, как вы там впервые оказались. Вы же, как я понимаю, житель Москвы?

В. Емельянов

— И была какая-то экспедиция. Вот что это за история?
А. Пичугин

— Началось-то всё, наверное, не с экспедиции?

А. Тукаева

— Да. Я не то, что житель Москвы, я, вообще, родом с Урала.

А. Пичугин

— А, вот!

А. Тукаева

— Потом уже, правда, переехала в Москву, естественно. И уже из Москвы вот это путешествие было запланировано. Идея путешествия как раз берёт начало от истории моего знакомства с этой трагедией, я бы сказала — строительства водных путей. Мне было 23 года, когда я посмотрела документальный фильм, который меня шокировал и поразил, потому что я ничего об этом не знала, абсолютно ничего, ни в школе, ни в учебниках истории, ни где-то ещё.

А. Пичугин

— А документальный фильм о чём? О затопленной Руси?

А. Тукаева

— О русской Атлантиде.

А. Пичугин

— Город Молога, Рыбинское водохранилище?

А. Тукаева

— Конечно, да. Как правило, когда говорят о русской Атлантиде, говорят о Мологе. И это меня настолько поразило, что я, можно сказать, заболела этой историей, темой. И начала искать, копать — что же сохранилось на тот момент. Это был 2008 год. И нашла фотографии, естественно, Калязина и Крохино. И у меня сразу же возникла идея обязательно съездить и туда, и сюда. Причём, поскольку я не знала, как обстоят дела летом и как туда добраться летом — найдём ли мы лодочника или не найдём, вообще, болото ли это или открытая вода, — поэтому мы с мужем решили поехать туда зимой. В первую же зиму нам не удалось всех планов намеченных реализовать, и мы посетили только Калязин. Я и не торопилась в Крохино, честно говоря. Потому что у меня были праздные цели: я хотела просто увидеть, как и все.

А. Пичугин

— Как и все, да.

А. Тукаева

— Очень мало информации в интернете было. Писали, что вот да, стоит поторопиться, потому что храму не долго осталось. В общем-то, у меня было то же самое, я бы сказала, потребительское отношение: хотелось бы успеть, хотелось бы запечатлеть, фотографии сделать красивые и так далее. И вот в 2009 году эта поездка состоялась. Это было 22 февраля, я очень хорошо помню этот день просто потому, наверное, что для меня это, может быть, какая-то даже поворотная точка в моей жизни. Храм мы увидели с переправы, то есть до него было ещё где-то километра два. Очень обрадовались, что действительно его видно и можно дойти до него. Шли по сугробам, по снегу. Было какое-то такое совершенно детское веселье: ура, нашли, и так далее. А когда я попала внутрь храма, вот всё обрушилось внутри. Когда ты чувствуешь, что эта гибель неминуема и она очень скоро произойдёт, а там это ощущение очень сконцентрировано, очень сильное. И вот ты понимаешь...

В. Емельянов

— Там внутри вообще ничего не было, да? Только обвалившийся кирпич, кровля?

А. Тукаева

— Ну как ничего нет? В храме всегда что-то есть. Это храм, прежде всего.

В. Емельянов

— Это понятно.

А. Тукаева

— Это ощущается стопроцентно. Это храм, это место непростое. Надо сказать, что там не только стены, там и фрески сохранились, несмотря на то, что они под открытым небом, под воздействием снега, дождя и волн, и так далее. Очень много чего сохранилось, на самом деле, если говорить о той агрессивной среде, в которой храм находится. То есть вот это эмоциональное переживание, потрясение, я бы даже сказала, которое там со мной произошло, оно вот что-то во мне перевернуло. Я ещё не знала что, но когда я вернулась в Москву через три дня, вот у меня появилась эта идея: храм нужно спасать, нельзя пройти мимо. Вот это ощущение, что мимо пройти нельзя, то есть понимаешь, что если ты закроешь глаза и просто... Ну, вот ты побывал, сфотографировал, галочку можно поставить и забыть. Но ты понимаешь, что ты с этим уже жить не сможешь — что ты прошёл мимо.

А. Пичугин

— А вы представляете, что вы, наверное, единственный человек, у кого... Приезжают-то посмотреть на храм в Крохино сотни и сотни, а вы единственный человек, у кого настолько это что-то в сердце перевернуло, что вы начали заниматься этим.

А. Тукаева

— Да, я понимаю. Но, наверное, может быть, я ждала этой встречи, может быть, он ждал этой встречи — я не знаю, как это объяснить. Но что-то там произошло со мной. И я поняла, что этим нужно заниматься. Надо понимать, что мне было 24 года, я была ещё на тот момент магистранткой, студенткой. У меня было абсолютно наивное представление, что я сейчас напишу несколько писем в администрацию...

В. Емельянов

— А у вас какое образование, простите?

А. Тукаева

— У меня одно образование техническое — я инженер. А второе у меня гуманитарное — я специалист в области государственного муниципального управления.

А. Пичугин

— Никакого отношения к памятникам истории, культуры профессионального нет?

А. Тукаева

— Ни к истории, ни к архитектуре нет.

А. Пичугин

— Теперь-то уже понятно, что появляется!

А. Тукаева

— Естественно, интерес у меня был. В рамках второго образования я семь лет занималась социологическими исследованиями в малых городах и сельских поселениях. И чем живёт глубинка я понимала, это во-первых. И храмов таких я повидала очень много. То есть есть у меня какая-то предыстория моя личная — отношение к культурному наследию. То есть на протяжении многих лет я это наблюдала, правда, понятно, что ничего так вот сильно не трогало. Я, как все — что я могу сделать, я же одна?

В. Емельянов

— Да, жалко, но поделать нечего нельзя. Пофоткать.

А. Тукаева

— Да, он такой большой, а я такая маленькая. Сами размеры тебе намекают, что ты бессилен.

А. Пичугин

— А я в начале не ошибся, когда сказал, что всего два храма осталось: Крохино и Калязинская колокольня? В России. Девять мы всего по миру насчитали перед программой.

А. Тукаева

— Есть храмы, которые находятся в полузатопленном состоянии. То есть они на берегу...

А. Пичугин

— Да, но их иногда в разлив вода большая...

А. Тукаева

— Нет, не совсем. То есть они на самом, получается, мысе стоят берега. И их подмывает и размывает точно также. То есть они не полностью затоплены.

А. Пичугин

— Это тоже вот от водохранилища осталось?

А. Тукаева

— Да. И это только Вологодская область, поскольку её затапливали позже на 20 лет. И именно по этой причине что-то осталось в Вологодской области. Но это ещё плюс два храма... плюс полтора, если быть откровенным. Потому что есть в Запогостье такая известная церковь, которая, кстати говоря, была запечатлена в последнем фильме режиссёра Балабанова, там она именовалась «Колокольней счастья». И она рухнула тоже...

А. Пичугин

— После смерти Балабанова, вскоре. Мы как раз об этом говорили много.

А. Тукаева

— Да, она рухнула как раз на сороковой день после его кончины. А есть ещё храм в устье реки Ковжи. Он тоже не полностью в воде, он в лучшем состоянии, чем Крохинский храм.

В. Емельянов

— Это всё тоже Вологодская область?

А. Тукаева

— Да, это противоположный берег Белого озера, получается, западная часть Белого озера.

В. Емельянов

— В общем, какие-то образцы вот этой русской Атлантиды есть?

А. Тукаева

— Есть.

В. Емельянов

— Анор, вы пережили такое достаточно мощное эмоциональное потрясение от всего этого. И для вас стало понятно, что нужно каким-то образом всё это дело сохранить. И как развивалась история дальше?

А. Тукаева

— Как я уже начала рассказывать, сначала я писала письма, очень много писем во все возможные инстанции, которые я только могла себе представить, которые существуют. Прошло полтора года этой совершенно бесполезной переписки. Я, естественно, не могла предполагать, что она будет настолько бесполезной. То есть это были какие-то встречи, я встречалась с архитекторами, до которых могла достучаться. В основном, все крутили пальцем у виска и говорили, что, ну, ты молодая, ты сейчас полгода переболеешь этим и перестанет всё это у тебя маячить. И когда я осознала, что никому это не нужно, абсолютно никому. То есть Министерства культуры пришли отписки, из Вологодской области из Департамента культуры пришёл ответ, что храм памятником не является, юридически его вообще не существует. Потому что, когда была земля, он памятником тогда не был. Землю затопили, земля перестала существовать, осталась вода. И на воде вот этот храм.

А. Пичугин

— По недоразумению. Но скоро, по идее, это недоразумение должно было исчезнуть!

А. Тукаева

— Оно должно было исчезнуть, но не совсем так. Дело в том, что храм сохранили не просто так. Дело в том, что храмы все либо взрывали, если это был конец 30-х, начало 40-х годов. А если 60-е годы, то их разбирали. И не разобрали его только потому, что его использовали в качестве маяка. Там, действительно, установили лампу маяка над куполом...

А. Пичугин

— Когда ещё был купол.

А. Тукаева

— Когда ещё был купол, да, безусловно. И 10 лет его эксплуатировали как маяк. Но поскольку маяк был устаревший, и эту лампу надо было постоянно подзаряжать, подливать что-то туда — я в технологиях маяков не разбираюсь. Но я разговаривала с инженером водных путей, он мне вот всё и рассказал: что это стало неудобно. Потом были какие-то работы, связанные со спрямлением фарватера, и храм значение навигационного знака уже потерял. Тем не менее, до 73-го года, может быть, до 75-го года при земляных работах перед храмом отсыпали гряду, когда делали углубление дна. Это видно в фильме «Калина красная», если посмотреть те кадры, где храм есть, там видна и эта земляная гряда. Она останавливала волны. Собственно, это на некоторое время...

А. Пичугин

— А это специально делали, чтобы сохранить?

А. Тукаева

— Да, я думаю, что это делали не случайно, потому что землю можно было отсыпать в любом месте, а отсыпали именно перед храмом.

А. Пичугин

— То есть это у кого-то такое доброе намерение было?

А. Тукаева

— Сейчас сложно судить. Дело в том, что церковь занесена на навигационные карты, на лоции до сих пор. До сих пор она числится как навигационный символ входа и выхода из Белого озера, так же, как храм в Ковже, который мы упоминали. Поэтому, возможно, всё-таки как маяк, уже не технический, а в целом большой такой, яркий некий объект, который помогает судоходству. Возможно, это и есть причина, по которой отсыпали эту гряду.

В. Емельянов

— Анор Тукаева у нас сегодня в гостях в программе «Светлый вечер». Она руководитель проекта сохранения церкви Рождества Христова в Крохино, вот о чём мы сегодня и говорим. Но я так понимаю, что чаяния ваши это не только этого храма. Вы предполагаете, что он будет храмом со временем? Там кто-то живёт, вообще, рядом, там будут прихожане этого храма?

А. Тукаева

— Нет, к сожалению, там уже никто не живёт. Местность затоплена была, и большое село Крохино, которое там располагалось до конца 50-х годов, оно полностью уничтожено.

В. Емельянов

— То есть вы хотите сделать там некий туристический центр?

А. Тукаева

— Я бы не назвала это туристическим центром.

В. Емельянов

— А как это можно назвать?

А. Тукаева

— Цель проекта — сохранение и консервация храма, и последующее обустройство в колокольне, которая сейчас является доминантой храма, путевой мемориальной часовни, а на верхнем ярусе колокольни — лампы маяка. Но это уже был бы другой маяк, другой символ, конечно, духовный. Потому что сотни, я бы даже сказала, десятки тысяч людей проплывает мимо. И каждый вот этот храм видит. Кто-то проплывает, причём, на протяжении нескольких годов и видит как бы вехи его умирания. И то, что он может быть сохранён — для многих это огромная, мне кажется, надежда. Что и подтверждает деятельность нашей инициативной группы, общественного движения и фонда. Потому что приходят десятки писем из разных регионов, которые все, в общем-то, об одном: что вот есть у нас какой-то храм, с чего начать, как это сделать? Люди вдохновляются тем, что уж если что-то на воде делается такое, казалось бы, нереальное, то на земле-то Сам Бог велел.

В. Емельянов

— А там проходят туристические теплоходы?

А. Тукаева

— Да.

В. Емельянов

— Стало быть, вы там можете сделать пристань для теплоходов!

А. Тукаева

— Нет, пристань там сделать невозможно по техническим соображениям — глубины не позволят сделать. Пристань для глубоководных судов — туристических лайнеров, потому что у них значительная осадка.

А. Пичугин

— Он, собственно, как маяк, мель-то и обозначал!

В. Емельянов

— Я просто не совсем понимаю вот конечную...

А. Тукаева

— Как туда добраться?

В. Емельянов

— Да нет, как добраться, я думаю, что можно найти. Конечная цель какая вот этих всех работ? Вот как вы себе видите завершение вот этого проекта? То есть вот стоит храм, у него наверху маяк. Храм действующий при этом?

А. Тукаева

— Здесь, вы знаете, наверное, не столько от моего видения это зависит. Дело в том, что ещё в 2009 году я обращалась в Вологодскую епархию с прошением о благословении проекта и с просьбой поддержать его, не финансово, а...

А. Пичугин

— Просто, да, по церковной линии.

В. Емельянов

— Получили?

А. Тукаева

— Нет, не получили. Нам написали отказ, причём, трижды. Дело в том, что когда я начинала проект, он выглядел, может быть, несерьёзно. Я говорю, из-за моего юного возраста, из-за того, что не было никакого опыта и понимания, может быть. Поэтому, возможно, такая реакция. И потом, прихода ведь там не будет. Епархии не интересен просто мемориальный храм без прихода.

В. Емельянов

— Всё-таки я тогда всё равно не до конца понимаю: епархии храм не интересен, туристический комплекс вы из этого делать не хотите. И тогда у нашего слушателя, как и у меня, возникает вопрос, преисполненный справедливого пафоса: а тогда, зачем это всё? Чтобы было что? Чтобы был просто такой объект, который... Кроме людей, которые проходят по воде, в общем-то, никто его больше и не видит.

А. Тукаева

— Мы предусматриваем, безусловно, инфраструктуру, благодаря которой к храму можно будет просто дойти. Мы будем делать дорогу. Мы начали там уже делать тропу для своих нужд. До храма можно будет дойти и путешественнику, и паломнику, и кому угодно. Мне сложно сказать, наверное, можно назвать это туристическим комплексом. Хотя, наверное, слово не самое подходящее.

В. Емельянов

— То есть там не будет ни гостевых домов, ничего?

А. Тукаева

— Нет. Там это совершенно невозможно! Понимаете, это большая заболоченная территория.

А. Пичугин

— Я бы, наверное, провёл аналогию с человеком, который находится в вегетативном состоянии, но его же не отключают от аппаратов искусственного обеспечения жизнедеятельности.

В. Емельянов

— Когда как!

А. Пичугин

— Понятно! Но всё-таки обычно не отключают и продолжают поддерживать жизнь. Так же и здесь — храм нужно просто спасать, несмотря на то, что он не будет храмом в прямом смысле слова. Ну, будут, может быть приезжать какие-то священники и служить молебны.

В. Емельянов

— Я, Лёш, почему так дотошно, понимаешь, по поводу вот всех этих туристических дел — строительства дорог каких-то, отелей, может быть, небольших. Потому что у нашего слушателя тоже может сложиться тогда впечатление, что это проект какой-то типа Нью-Васюки: и к вам поедут, и к вам приедут, и всё такое прочее. Вот чтобы было понятно зачем и для чего это делается, чтобы не было вот этого ложного представления, что: ага, нормально, ребята там увидели какой-то храм, который полузатопленный стоит в воде, да-да-да, это очень плохо, и всё такое прочее. Но тут ещё, оказывается, есть ещё земля и можно сделать там туристические всякие дела. И всё понятно, что это будет осваиваемая территория.

А. Тукаева

— Надо понимать, что земли всё-таки нет. И более того, территория, которая окружает храм, вплоть до переправы, это археологический заповедник федерального значения. Никакое строительство там невозможно в принципе.

В. Емельянов

— Всё, этот вопрос мы выяснили! Всё понятно. Просто, чтобы не было недомолвок.

А. Пичугин

— Да, давайте вернёмся к вашей деятельности. Вы пока рассказали, что вы написали огромное количество писем, которые остались без ответа, и в государственные учреждения, и в церковные. А всё-таки работа началась. Даже в «Википедии» написано, что с 2011 года организуются волонтёрские поездки.

А. Тукаева

— Так и есть, да. То есть, отчаявшись писать письма... Собственно, пришёл какой-то момент, когда я поняла, что это просто бесполезно, это тупик, дальше двигаться некуда. И тогда же появился архитектор-реставратор, который меня очень поддержал и сказал, что, собственно, письма — это здорово, но нужно ехать и что-то попытаться сделать своими руками. Мы собрали в августе 2011 года небольшую группу волонтёров — и знакомых, и незнакомых людей. Просто дали клич. На тот момент был сайт уже, группа в социальных сетях. И вот командой из 8 человек мы поехали на остров. У нас, в общем-то, ничего не было, кроме одних носилок, перчаток. И вот таким составом, с таким техническим оснащением мы начали разбирать завалы и подсыпать их в будущую рукотворную дамбу. Потом мы уже обзавелись каким-то хозяйством, и волонтёров стало больше. Таким образом, в 2012 году была уже полностью построена рукотворная дамба, которая защищает стены храма от механического воздействия волн, льда и так далее...

В. Емельянов

— А вот волонтёры как к вам попадают? Как вы их набираете? Это какой-то клич в интернете, да, и люди откликаются?

А. Тукаева

— Да, всё абсолютно происходит в интернете и благодаря социальным сетям.

В. Емельянов

— То есть, если кто-то из наших слушателей тоже заинтересовался вот этой темой разрушающегося храма... Фотографии ужасные, конечно, это всё в жутком состоянии находится. Вы, конечно, большие молодцы, что начали это дело. Потому что, мы с Алексеем когда смотрели перед записью программы фотографии этого храма, это производит, прямо скажем, очень гнетущее впечатление.

А. Пичугин

— И с каждым годом, судя по всему, всё хуже и хуже. Потому что в 2013-м, написано, что когда вы уже туда ездили, там обрушились последние остатки купола.

А. Тукаева

— Да, это так!

В. Емельянов

— Вот если кто-то из наших слушателей этой темой заинтересовался, возвращаясь к вопросу, то как он может выйти на вас?

А. Тукаева

— Наш сайт: www.krokhino.ru. И социальные сети, и ЖЖ, и очень много способов с нами связаться. В начале весны мы вывешиваем график волонтёрских экспедиций на текущий сезон. И можно присоединиться к любой из них.

В. Емельянов

— А где вы там живёте? Там можно палатки разбить?

А. Тукаева

— Нет, мы предпочитаем жить в доме. Мы арендуем дом в самом городе Белозерске — это 15 километров. Дело в том, что у нас ещё логистика завязана на Белозерске, потому что там и инструменты хранятся в гараже, и строительный магазин тоже там.

В. Емельянов

— Это далеко?

А. Тукаева

— 15 километров от переправы. И там ещё на лодке плыть 5-6 минут. Дело в том, что мы работаем с утра и до заката солнца, по большому счёту. Конечно, у нас не остаётся ни сил, ни времени на палатки, костры и приготовление пищи, потому что это совершенно другой ритм должен быть для этого. Группы, как правило, небольшие, потому что и остров небольшой, и большие команды — был такой опыт — не очень это комфортно, потому что группа больше 13 человек, она уже, скажем так, не совсем управляема. Поэтому группа небольшая, работа физически тяжёлая, поэтому нам, конечно, удобнее приезжать домой, готовить на плите, чтобы можно было сходить в магазин. Вот таким образом.

В. Емельянов

— Но этим женщины занимаются, а мужчины храмом занимаются? Или все храмом занимаются?

А. Тукаева

— Храмом занимаются все.

А. Пичугин

— А хотя бы на каком-то очень низовом уровне администрация вам помогает? Или, по крайней мере, прежде чем туда зайти, вы спрашивали какие-то разрешения? Или вы просто приехали, взяли инструменты...

А. Тукаева

— Нет, поскольку целых два года, получается, шла вот эта переписка и, можно сказать, подготовительная работа, и круглые столы какие-то организовывались, и приглашалась администрация из Белозерского района сюда, в Москву, и даже приезжал глава администрации. Но поскольку тогда были выборы, он сменился и сейчас уже, получается, за время работы над проектом уже третий глава администрации, и отношение к проекту, соответственно, менялось. Сейчас нет, никто не поддерживает.

В. Емельянов

— Типа, возятся там себе и пускай?

А. Тукаева

— Нет, есть очень такое негативное даже отношение к нам. Потому что, во-первых, москвичи. Условно, условно москвичи.

А. Пичугин

— Да, чего это москвичи приехали и начинают у нас тут ковыряться?

А. Тукаева

— На самом деле, москвичи, питерцы, череповчане, волгожане — много городов, даже Саратов. Тем не менее, условно, всё это москвичи — чужаки, люди пришлые. Потом, всё-таки люди местные, они не понимают, зачем мы это делаем. Благой цели они в этом не видят, им этот храм не нужен. У них в городе и не такие храмы рушатся. То есть там храм Иоанна Предтечи по проекту Баженова, например, в самом городе разрушается. И в общем-то, они этому не препятствуют.

А. Пичугин

— Я общался, это такое удивительное поколение просто людей. Замечательные люди, но...

В. Емельянов

— Это какого возраста?

А. Пичугин

— А это люди, которым сейчас 50, чуть больше, чуть меньше. Это люди, которые выросли, видя эти храмы не как храмы, а как зернохранилища, склады, места для игр в глубоком детстве.

В. Емельянов

— Я тебя понял!

А. Пичугин

— Я просто часто общаюсь с жителями разных деревень, которые смотрят вот на эти церкви и видят в них бывшие зернохранилища. И в принципе, если эта колокольня рухнет или всё окончательно развалится — для них в этом трагедии особой нет. Ну, жалко — в детстве там в прятки играли, а потом первый раз лазили курить на колокольню. Вот такое потребительское отношение, с ним постоянно сталкиваешься.

А. Тукаева

— Да, и это тоже очень серьёзная проблема затронута. И в поисках объяснения для себя, зачем эти люди приезжают, то есть мы, они объясняют это либо тем, что мы копаем золото древнего Белоозера. Ну, потому что археологический заповедник — я уже упоминала...

В. Емельянов

— А, может, вы вправду золото копаете? А прикрываетесь этим благим делом.

А. Тукаева

— Да, безусловно! Это у нас уже такая шутка. Мы, когда разгребаем эти завалы — алтарная часть, она самая значительная, — всё время каждый металлический гвоздь кованный... Такие шутки у нас тоже уже есть.

А. Пичугин

— Да, это же куда ни приедешь, все начинают показывать, где попы в своё время спрятали золото.

А. Тукаева

— Это вот одна из версий. А вторая версия — просто москвичам нечего делать, у них много денег и они развлекаются.

В. Емельянов

— А они-то там сами чем развлекаются?

А. Тукаева

— Рыбалка, грибы, охота. Вообще, там и браконьерство очень развито. Мне кажется, если бы это было село такое компактное, пусть даже малонаселённое, там бы мы быстрее нашли общий язык. Потому что это было бы личное общение, и люди бы понимали, просто видя нас с глазу на глаз, чем мы руководствуемся, как мы работаем, какие мы приходим вечером. То есть они бы видели, что это не пьяницы, люди не развлекаются. То есть они бы просто видели нас. А это большой город — 10 тысяч населения.

В. Емельянов

— Большой город — 10 тысяч населения!

А. Тукаева

— Да, и он полон слухами. Поэтому, у кого на что хватает фантазии, тот, в общем...

А. Пичугин

— Ну, как всегда это и бывает!

В. Емельянов

— Вы слушаете программу «Светлый вечер» на радио «Вера». В студии Владимир Емельянов.

А. Пичугин

— Алексей Пичугин.

В. Емельянов

— У нас сегодня в гостях Анор Тукаева — руководитель проекта сохранения церкви Рождества Христова в Крохино. Мы продолжим через минуту.

А. Пичугин

— Друзья, ещё раз здравствуйте! Это программа «Светлый вечер» на радио «Вера». Здесь Алексей Пичугин.

В. Емельянов

— И Владимир Емельянов.

А. Пичугин

— А в гостях у нас сегодня руководитель проекта сохранения храма Рождества Христова в Крохино Анор Тукаева. Анор также директор фонда «Центр возрождения культурного наследия «Крохино». И говорим сегодня, собственно, о затопленной Руси. И в первую очередь о храме Рождества Христова в бывшем селе Крохино. Храм сейчас находится в устье реки Шексны, он затоплен практически полностью водой. Думаю, те наши слушатели, которые смотрели фильм Шукшина «Калина красная» могли этот храм там видеть. Ну, и в интернете очень много фотографий, где можно проследить чудовищную совершенно, трагическую судьбу этой церкви — как она разрушалась. Если ещё в начале 90-х это был вполне себе стоящий посреди реки храм, то теперь от него практически ничего уже не осталось. Давайте немного об истории, может быть, поговорим! Мы как-то не упомянули практически никак историю храма. Это же было большое село Крохино, судя по размерам церкви?

А. Тукаева

— Да, это было даже не село, это был посад и безуездный город в восемнадцатом веке. Этот статус даровали ему и жителям, собственно, они были городскими жителями даже. И между посадом Крохино и прямо на противоположном берегу располагавшемся селом Каргулино всегда была вот эта конкуренция между жителями — сельские, городские. У них даже были там драки...

А. Пичугин

— Уличные бои...

А. Тукаева

— Возможно. То, что описывается в исторической литературе. А сам храм был построен на месте деревянного храма — каменный, трёхпрестольный храм. В 1788 году — дата начала строительства. Судя по всему, это было начало строительства, потому что в Новгородском сборнике указываются две даты: 1820 год и 1788-й. И действительно, паперть, которая окружает колокольню, она более поздняя. И видно по толщине стен, что она построена позже. То есть, возможно, это дата уже завершения строительства храма.

А. Пичугин

— А вы говорите, что это археологический памятник — вся территория вокруг. И археологи как-то вам помогают, нет?

А. Тукаева

— Археологи... То есть Институт археологии РАН, он, в общем-то, не может нам ничем помочь, как организация.

А. Пичугин

— Официально — нет. А как-то?

А. Тукаева

— Они, по крайней мере, нас поддерживают, потому что они сами заинтересованы, чтобы храм был сохранён. Потому что это единственный визуальный объект, который находится всё-таки на поверхности, который мог бы привлекать людей уже к археологическому заповеднику, который пока только в планах — вот его обустройство. Поэтому, можно сказать, что мы партнёры. Я бы так сказала.

А. Пичугин

— А скажите, кто люди, которые с вами работают. Вы говорите, что из Саратова приезжают, из Питера, из Москвы, из Вологды.

В. Емельянов

— У вас там есть серьёзные учёные, чуть ли не сотрудники Российской академии наук! Нет?

А. Тукаева

— Если только говорить о Институте археологии РАН, то да. А волонтёрами они, конечно, к нам не ездят.

А. Пичугин

— Просто друзья проекта, можно сказать.

А. Тукаева

— Да-да, можно так сказать.

А. Пичугин

— А волонтёры? Это молодые ребята в возрасте 19-25 лет или совершенно разные?

А. Тукаева

— Волонтёры — это абсолютно разные люди. Всё-таки Крохино — это особенное место. И привлекает оно совершенно разных людей. Вот самому младшему волонтёру было 16 лет, когда он приехал. А самой старшей женщине было 72 года.

А. Пичугин

— И она в 72 года тоже лопатой...?

А. Тукаева

— Нет, она не лопатой, она делала посильную работу. Она отдыхала, когда уставала. Это, вообще, нормально, когда ведётся добровольческая деятельность, каждый делает то, что ему посильно. Естественно, здесь не может быть никакого принуждения, ничего другого. Кто-то хочет готовить кушать, кто-то... естественно, мужчины делают более тяжёлую работу. Кто эти люди по профессиям? Но основной возраст, конечно, всё-таки, наверное, 30-40 лет. Всё-таки это люди зрелые, которые уже понимают, зачем они едут. И надо сказать, что не все из них...

А. Пичугин

— Православные верующие.

А. Тукаева

— Да, не все.

А. Пичугин

— Но, безусловно, это люди, которые любят свою культуру, своё культурное наследие.

А. Тукаева

— Это абсолютно, да!

А. Пичугин

— Что самое важное, наверное.

А. Тукаева

— И также, безусловно, люди, которые относятся уважительно и толерантно к вере, к религии и так далее. По профессиям совершенно разные люди. Вот даже не буду всё это перечислять. Вот единственно интересное, наверное, будет замечание о Саратове. Потому что Саратов прибился к проекту тоже по фотографии из интернета — руководитель детского театра... им нужно было сделать некую презентацию о культурном наследии. Она увидела фотографию храма, и настолько он её поразил по фотографии, что она начала искать тоже информацию. На тот момент сайт уже был. И всё это привело к тому, что они создали детский спектакль с участием непрофессиональных актёров — детей — о сохранении культурного наследия. Спектакль получился чудесным. Организовывали гастроли, делали безвозмездные показы в Москве, в Вологде и в Белозерске даже. И потом часть ребят приезжали к нам, помогали. И сама она приезжала со своей семьёй.

В. Емельянов

— Вы ездите и зимой, и летом? Или предпочитаете в летние месяцы ездить?

А. Тукаева

— Именно рабочий сезон у нас начинается в мае, когда можно уже доплыть, когда лёд сходит, заканчивается в октябре. Зимой мы, как правило, организовываем одну поездку для того, чтобы встретиться с волонтёрами, в какое-то такое место, поскольку все из разных городов. И чтобы навестить храм зимой, потому что все скучают, все хотят...

А. Пичугин

— Да, я как раз хотел спросить. Но ведь вы, наверное, чаще ездите сами?

А. Тукаева

— Нет, чаще невозможно физически. То есть семь раз в тёплый сезон... Получается, восемь поездок за год — это, действительно, много.

А. Пичугин

— В принципе, это не мало. От Москвы, наверное, полдня на машине.

В. Емельянов

— Вы на машине ездите или на поезде?

А. Тукаева

— Нет, на машине мы не ездим — это очень тяжело физически. Потому что, представьте себе, за рулём 10-12 часов, потом нужно работать сразу же, поскольку труд, действительно, физически тяжёлый. А потом ещё обратно садиться за руль, ехать, чтобы к понедельнику успеть на работу. Поскольку все работают и, как правило, все поездки, большая часть поездок — это поездки выходного дня, поэтому мы ездим только на поезде, чтобы выспаться.

А. Пичугин

— А организовать какую-то более-менее длительную экспедицию, хотя бы неделю, полторы-две — это не реально сделать?

А. Тукаева

— Это реально. Каждый сезон у нас такая поездка организуется в августе. Традиционно длительная поездка на 10 дней у нас приходится на август.

А. Пичугин

— Всего 10 дней.

А. Тукаева

— Да.

А. Пичугин

— Хотя, я думаю, что целых 10 дней, потому что за эти 10 дней много чего делается.

А. Тукаева

— Вы знаете, 10 дней — это такой марафон, физически очень сложный. Это сложно, наверное, представить. У нас маленькая лодка «Южанка». И на ней нужно за такую десятидневную поездку перевезти около 12 тонн груза.

А. Пичугин

— Вот давайте как раз о помощи поговорим, которую вы ждёте. Может быть, кто-то из наших слушателей, кто никогда не слышал про такой проект, вдохновился и имеет возможность как-то помочь. Расскажите, что вам нужно!

А. Тукаева

— В настоящее время мы начали сбор средств на проведение инженерных работ, поскольку есть определённый горизонт волонтёрских работ непрофессиональных — противоаварийных, уборочных, как угодно их можно назвать. И есть острая необходимость в привлечении специалистов. Понятно, что безвозмездно такую работу делать не будут. Сейчас и времена сложные, и вообще люди к этому не готовы, прямо скажем. Этот сбор у нас идёт уже месяц на сайте Planeta.ru — можно найти в поисковике по запросу «Крохино». Мы собираем сейчас 660 тысяч на геологические изыскания — это бурение скважин для того, чтобы определить качество грунтов и глубину залегания грунтовых вод. Собственно, это очень важные исследования, благодаря которым можно будет начать проектирование как дамбы, уже профессиональной, и системы гидроизоляции стен, так и всех прочих...

В. Емельянов

— Там ещё, наверное, подводные какие-то работы нужно проводить?

А. Тукаева

— Нет, подводные работы не нужны. Собственно, храм сейчас уже не затоплен. Храм уже окружает дамба и, собственно, внутри храма воды нет. Ну, видимой воды, понятно, что она везде, эта вода. То есть мы ходим по острову. Это храмовый остров — теперь мы его так называем. И помимо геологических изысканий, эти же деньги пойдут на первый этап проектирования дамбы как раз. То есть мы понимаем, что деньги достаточно большие, поэтому мы разделили их на такие этапы — работы, которые нужно сделать в первую очередь. Геологические изыскания — это только зимой, потому что дороги нет, а буровую установку туда нужно как-то доставить — по льду. Вот это первоочередное. Ну, и потом, естественно, остальные проектные работы.

В. Емельянов

— Анор, а вы, вообще, представляете себе вот так вот более-менее реально, сколько это стоит или сколько будет стоить на сегодняшний день в сегодняшних ценах в финале всех работ?

А. Тукаева

— В финале я не могу эту цену назвать. Почему? Потому что всё зависит от геологических изысканий. Как я сказала, они, как такая большая, не отправная, но жирная точка. Потому что от этого зависит, какой глубины должна быть дамба, сколько нужно отсыпать грунта и так далее — очень много нюансов, которые все упираются в данные, которых пока нет. Когда они будут, тогда, возможно, будет примерная смета. Но я хочу заметить, что, в любом случае, работы, которые проводим мы своими, получается, силами, они на не памятнике, то есть объекте, который не является памятником истории и культуры, обходится в 10, 20, а то и в 50 раз дешевле, чем если бы это был памятник.

А. Пичугин

— Простите, и если бы это был памятник, не факт, что вас туда бы допустили.

А. Тукаева

— Это было бы абсолютно исключено, во-первых! А во-вторых, нас туда и так не пускают. Так, давайте я сначала про смету дорасскажу! А то мы сейчас уйдём далеко.

А. Пичугин

— Давайте!

А. Тукаева

— Вот Калязинская колокольня, о которой мы упоминали в самом начале, она — памятник. И как раз сейчас проводятся работы проектные, которые должны... заново и инженерные изыскания, и проектные. Поскольку та обваловка, которая была проведена в конце 80-х годов, она всё-таки уже деформируется, размывается, поскольку понятно, что это волновое воздействие — недалеко фарватер.

В. Емельянов

— Да и лет уже сколько прошло!

А. Тукаева

— И лет уже прошло, получается, 35. там требуются сейчас новые работы. Так вот, проектные и изыскательные работы оценены в 19 миллионов! У нас эти работы будут стоить полтора миллиона.

А. Пичугин

— Это всё из-за статуса памятника или его отсутствия?

А. Тукаева

— Да, получается так! Просто дело в том, какие организации могут проводить эти работы. И соответственно, ценник растёт.

В. Емельянов

— Я ещё думаю, Анор, знаете, в чём дело, почему у вас там полтора миллиона, а у них 19? Там, где 19 миллионов, где памятник, там очень ртов много.

А. Тукаева

— Естественно! Это понятно.

В. Емельянов

— Тут же надо осваивать бюджет, надо распиливать, по карманам раскладывать, поэтому вот такие суммы.

А. Тукаева

— Да, безусловно. Тут ещё есть такой нюанс: прежде, чем найти исполнителя на тот или иной этап работ, я пишу порядка 50-70 писем в разные-разные организации.

В. Емельянов

— Вы мне скажите, вы не жалеете, что ввязались, вообще, в эту историю?

А. Тукаева

— Я не жалела об этом ни секунды, хотя это очень тяжело.

В. Емельянов

— А бывает так, что руки опускаются? Вот вы пишите-пишите, а как об стенку горох — просто реально людям не надо ничего в этом смысле.

А. Тукаева

— Да, я не буду лукавить, это очень даже часто бывает. Это очень сложно. Вы, наверное, представляете, как это всё сложно.

В. Емельянов

— Вот Алексей, наверное, в большей степени себе представляет, нежели я. Потому что вот у него тоже есть занятие, потому что он ездит и по разным областям, и с археологическими всякими экспедициями, и так далее. Я могу себе представить, что это такое, на самом деле. Это очень тяжело, даже физически просто!

А. Тукаева

— И физически, да. И нет достаточной поддержки ни общественной, ни, наверное, среди близких людей. Потому что непонятно, зачем, собственно, я вот, получается, директор фонда, который не получает зарплату.

В. Емельянов

— Анор Тукаева у нас сегодня в гостях — директор фонда, без зарплаты, как она сама сказала. А вот, кстати, по поводу всяких материальных благ продолжим разговор. Точнее, не благ, а вот что хотелось спросить: а ваш фонд, ваш вот этот проект, он на какие деньги существует? Как-то государство помогает или есть какие-то частные пожертвования, может быть, благотворители какие-то есть? Или вы это всё за свои деньги, за свой счёт?

А. Тукаева

— Нет. Но, безусловно, первые поездки, они полностью оплачивались нами самими. Но до сих пор все волонтёры, кто едет в поездки, дорогу оплачивают себе сами. Мы скидываемся на проживание, питание, это всё до сих пор сохраняется. Никаких спонсоров у нас нет, и государство... Как может государство помочь фонду? Только через гранты некоммерческим организациям. Но поскольку сфера сохранения культурного наследия у нас не является приоритетной, откровенно говоря, то грантов этих мы ни разу не получали. Хотя заявок писалось очень много. И, на мой взгляд, они были достойны того, чтобы получить какие-то средства. Но тем не менее... Есть частные пожертвования небольшие, но они пока нерегулярны и пока их очень мало. То есть это в пределах двухсот тысяч в год — это те средства, на которые мы существуем.

А. Пичугин

— Я думаю, самое время ещё раз назвать адрес сайта: www.krokhino.ru. И там раздел «Помощь», где, как я понимаю, основные ваши нужды перечислены?

А. Тукаева

— Да. Там есть и о волонтёрстве — о той работе, которую могут вести волонтёры не только на храмовом острове, но и вне его. То есть, не отходя от компьютера можно помогать, и так далее.

А. Пичугин

— Мы уже несколько раз вас представляли как руководителя проекта по сохранению памятника. Вернее, памятник только для нас — простых людей. Попытайтесь объяснить нашим слушателям, у которых может возникнуть вопрос: что такое сохранение? Все привыкли, что есть реставрация — вот были руины, а стал храм, пришёл батюшка и начал служить. Или не пришёл, и руины сами по себе развалились. А вот что такое «сохранение» или, выражаясь научным языком, «консервация здания» — вот это, наверное, понять сложнее! Попробуйте как-нибудь объяснить! Потому что, как я из всего нашего разговора сегодняшнего понял, задачи полностью восстановить храм и позолотить купола — такой задачи нет.

А. Тукаева

— Да, такой задачи, действительно, нет, потому что нужно всегда понимать, для чего, для кого будут эти золочённые купола, то есть, целесообразно ли это в данной местности.

А. Пичугин

— Мы об этом говорили, да!

А. Тукаева

— Да, мы об этом говорили. Научная консервация может включать в себя и элементы реконструкции, если это необходимо для сохранения прочности здания, и элементов реставрации. Безусловно, то, что сохранилось, должно быть реставрировано. То, что сохранилось и находится в аварийном состоянии, должно быть закреплено. Вот, собственно, что это означает! И понятно, что консервация должна остановить разрушение храма от осадков, от непогоды и так далее...

А. Пичугин

— От Шексны, в конце концов!

А. Тукаева

— Это безусловно. Но в данном случае более сложная ситуация, потому что здесь нужна дамба и система гидроизоляции, если мы просто говорим о консервации памятников. И нужно заметить, что в России именно направление научной консервации в текущем состоянии, оно... пока его не существует. Действительно, храм либо восстанавливают полностью, заметая вообще следы истории, когда он был в забвении. Хотя, мне кажется, это очень важно показывать детям и пояснять, что он не всегда был такой красивый и золочённый. Более того, существует много мест, которые сейчас, допустим, необитаемы — сёла, которые уже вымерли. Но мы не можем сказать, что через 10-15 лет туда не вернётся жизнь, и не можем принимать на себя такое решение за, получается, наших детей, которые из-за нашего бездействия этот храм точно не увидят. Тут получается, что своим безразличием, бездействием в отношении сохранения духовного и культурного наследия мы делаем осознанный выбор: нам это не нужно. А может быть, это детям будет нужно, а может быть, это правнукам будет нужно?

В. Емельянов

— Так, может, они тогда сами-то и восстановят себя?

А. Тукаева

— А там уже будет нечего восстанавливать! Вот в чём проблема.

В. Емельянов

— Построят заново.

А. Тукаева

— Но это уже не будет наследием.

В. Емельянов

— Согласен!

А. Тукаева

— Заново можно построить всё, что угодно. Но мы говорим о сохранении культурного наследия.

А. Пичугин

— Да, буквально недавно, в прошлом месяце, в конце года, появилось сообщение в соцсетях, что в Ярославской области снесли храм восемнадцатого века. Пришёл инвестор-застройщик, которому нужно было как-то освоить эти земли, построить коттеджный посёлок. Пригнали тяжёлую технику и снесли стену восемнадцатого века. Но, правда, чтобы возвести на этом месте тоже храм, такой же точно, из новых материалов. Но вот исторические стены — он перестоял большевиков, которые его закрыли, он простоял ещё 25 лет после них. Пришли какие-то непонятные инвесторы-застройщики, всё это по кирпичику снесли, чтобы построить, пускай, то же самое, но как — это непонятно... Вот, может быть, такими же будут и наши...

В. Емельянов

— Потом, и намолить же его тоже надо. Я здесь с тобой согласен. Я периодически такие провокационные вопросы задаю, потому что каждый по-разному эту ситуацию воспринимает. Я ещё раз повторюсь, что у некоторых наших слушателей может сложиться такое ощущение, что эти все усилия, по большому счёту, напрасны. Ну, будет он стоять там, ну, хорошо.

А. Пичугин

— А в Африке дети голодают.

В. Емельянов

— Да, с другой стороны. Или горят дома для умалишённых — вот эти интернаты по всей стране, тоже непонятно, почему. То есть понятно, но тем не менее. А тут вот есть какие-то люди, которые в этих болотах каких-то там ковыряются и пытаются уже рухнувшие стены каким-то образом, хоть что-то вот разрушенное законсервировать. И не понимают, зачем вы это делаете.

А. Тукаева

— Вообще, есть очень большая пропасть непонимания, связанная как раз с сохранением культурного наследия. И эта пропасть связана с потребительским отношением. Оно абсолютно губительно. Если я не ошибаюсь, вы, наверное, говорите о храме в бывшем селе Коприно. Возможно, вы о ещё каком-то говорите.

А. Пичугин

— Я не помню названия села, честно!

А. Тукаева

— Вот это произошло буквально недавно.

А. Пичугин

— Ну совсем недавно.

А. Тукаева

— Дело в том, что храм в Коприно стоял...

А. Пичугин

— Коприно, да! По-моему село называется Коприно.

А. Тукаева

— Да, храм в Коприно стоял прямо на берегу как раз Волго-Балта. И это был символ той самой русской Атлантиды, одним из этих символов. Там сохранилось порядка 20% храма, только вот буквально 2-3 стены. Но, тем не менее, они простояли десятилетия и были запечатлены на многих, на многих картинах, фотографиях и так далее. Это был, действительно, очень важный храм.

А. Пичугин

— Кто-то из местных чиновников ещё посмел сказать, что храм разрушил ветер.

А. Тукаева

— Да-да! Якобы ветер разрушил. И не такие шторма, я думаю, видал этот храм, и не такие предательства.

А. Пичугин

— Если уж Крохино стоит посреди реки!

А. Тукаева

— Это, конечно, выдающаяся ситуация.

А. Пичугин

— Акт вандализма.

А. Тукаева

— Акт вандализма стопроцентно. Дело в том, что организаторами там был тоже благотворительный фонд, который провозглашал целью восстановление, полное восстановление и реставрацию храма. Я читала форум, где обсуждалось даже, какой кирпич нужно заказать, чтобы он соответствовал тому старинному размеру, и так далее. И была полная уверенность, что, действительно, есть такие планы по восстановлению этого храма.

А. Пичугин

— Но они, может быть, его и восстановят, воссоздадут из этих своих кирпичей определённого размера, но это будет уже совершенно другое!

А. Тукаева

— Понятно, что совершенно другое, да.

В. Емельянов

— Главное, что они всё пытались тихой сапой сделать, а потом это всё вскрылось. Кстати, я уверен, что во многом благодаря вот этим всем соцсетям и так далее, и так далее. Потому что это инструмент, конечно, уникальный в мгновенности реагирования на ситуацию.

А. Пичугин

— Скажите, а вы занимаетесь только памятником в Крохино, храмом в Крохино? Или уже потихоньку ваша деятельность распространяется на другие порушенные храмы, ненужные никому?

А. Тукаева

— Мы пробовали расширить свою деятельность. Но не от того, что у нас очень много ресурсов или появилось больше времени и сил, а это была вот такая попытка наладить контакт с местным населением и попробовать вообще что-то совместными усилиями сделать. Мы выбрали два очень знаковых храма тоже. Один из них также запечатлён в фильме «Калина красная» в деревне Садовая. Это тоже Белозерский район Вологодской области. Причём, храм стоит на кладбище. Мы осознано сделали выбор в его пользу, потому что подумали, что храм на кладбище, он соберёт, в любом случае, больше людей, которые хотели бы помочь что-то с этим сделать. Четыре субботника мы там провели. На первый собралась администрация, об этом вышли публикации в региональной прессе. Но закончился у них субботник очень рано, а небольшая часть волонтёров-местных жителей продолжили работы. Собственно, в основном в храме работали женщины. Причём, такие женщины за 50, брёвна таскали и так далее. Ну, как у нас на Руси положено.

В. Емельянов

— Да, у нас женщина всегда в храме. Кто у нас в восьмидесятые годы храмы сохранял? Бабушки, которые в двадцатых годах были комсомолками.

А. Пичугин

— Белые платочки.

В. Емельянов

— Да. А кто у нас сейчас тоже сохраняет всё это? Женщины 50 лет, которые в семидесятых были комсомолками.

А. Тукаева

— Да. И на следующий субботник, когда мы сами организовывали транспорт для людей, им не нужно было ломать голову, как туда добраться, потому что это от города тоже в некотором отдалении, сначала семь человек, потом два, и...

А. Пичугин

— И всё!

А. Тукаева

— Да. То есть у нас была какая надежда? Что, во-первых, это такой душевный подъём, когда ты видишь, как много можно сделать своими руками за непродолжительное время. Вот за первый субботник полностью расчистили храм от растительности, вынесли брёвна, вычистили вход на колокольню. Очень много сделали! Действительно, этот такой видимый результат, особенно, когда это в первый раз происходит. И это так воодушевляет. И мы думали, что вдруг найдётся активист, который скажет, что он хотел бы это продолжить. А мы бы ему уже помогали, направляли, помогали бы собирать средства, то есть дали бы некоторый алгоритм, как дальше действовать, помогали бы его осуществлять. Но активиста мы такого не нашли. Более того, несмотря на то, что музей водит туристов в деревню Садовая, там когда-то достаточно посещаем был музей — якобы дом, в котором был Шукшин. Собственно, это не имеет значения — якобы или не якобы, но туристы туда ездили. И этот храм показывали, потому что он также фигурирует в фильме: Егор Прокудин на пригорочке рыдает на фоне этого храма, когда показывают сюжет с его мамой. Но нет, в общем, ничего из этой затеи не вышло. Второй храм, он островной, поскольку озёр в этом крае очень много. Он всегда был на острове, это тоже такое очень древнее, интересное место. Там было поживее. И местные жители более положительно восприняли инициативу проведения субботников. Два субботника было таких по 35-40 человек. Причём, это были местные жители. Из нас было только несколько руководителей, так скажем. Но, к сожалению, и там это заглохло, потому что нашлись умные советчики, которые сказали, что ведь прихода всё равно не будет, значит, это делать всё не нужно. То есть всё-таки вот этот элемент потребления — если нельзя потребить, значит, не нужно этого делать.

В. Емельянов

— Мы сейчас живём в такое время.

А. Пичугин

— Это извечно, что нет пророка в своём Отечестве. Эти же самые люди включают телевизор: «Ах, Эйфелева башня!» Какая у них Эйфелева башня? А то, что у тебя в деревне стоит храм шестнадцатого-семнадцатого века, это уже так — ну, стоит и стоит. Всю жизнь стоял, корову гонял около него.

В. Емельянов

— Ну и наша с тобой Шуховская башня. Ты возле неё живёшь, я её из окна дома вижу. И чего? Они только сейчас чухнулись, что она, оказывается, вся сгнила, проржавела. И чуть ли не собирались...

А. Пичугин

— Да, её чуть не снесли.

В. Емельянов

— А, действительно, это же памятник инженерной мысли. И по подобным проектам — вот этого сплетения кружева металлического — очень многие вещи в нашей стране сделаны.

А. Пичугин

— У нас знаменитейший дом Наркомфина, который ты тоже, наверное, прекрасно знаешь — на Садовом кольце дом коммуны первой стоит. Иностранцы приехали несколько лет назад, попросили показать им знаменитейшую работу эпохи конструктивизма — дом Наркомфина. Наши чиновники удивились, сделали такие глаза: «Что показать, где? Оказывается у нас, да? Ух ты, а мы не знали!» И как он рушится последние 20 лет, так он благополучно за высоткой и рушится. Так что...

В. Емельянов

— Не на весёлой теме нам приходиться завершать разговор. Но давайте будем немножко оптимистичными. Мы надеемся, что ваши усилия даром не пропадут. И всё-таки получится сделать то, что вы запланировали.

А. Пичугин

— Да, спасибо большое, что сегодня к нам пришли, рассказали. Просто потому, что всегда приятно общаться с людьми, которые знают, чего хотят, и занимаются... ну, пускай для большинства это что-то такое, совсем какая-то блажь. Но надеюсь, что просто станет людей больше, которые будут понимать всю необходимость этого процесса.

А. Тукаева

— Спасибо. Я тоже надеюсь.

В. Емельянов

— У нас в гостях сегодня в «Светлом вечере» была Анор Тукаева — руководитель проекта сохранения храма Рождества Христова в Крохино. Это проект фонда «Центр возрождения культурного наследия «Крохино». Спасибо вам большое!

А. Тукаева

— Спасибо ещё раз!

В. Емельянов

— А с вами мы прощаемся, уважаемые слушатели, до новых встреч! До свидания!

А. Пичугин

— Всего хорошего, будьте здоровы!