Поделиться
«Сегодня я решаюсь воспеть болото, как решался воспевать реку и лес, озеро и родную деревню, потому что имею оправдание в себе, оно называется - любовь, а любовь не может злословить, по слову Иоанна Златоустого, она лишь благоволит. Много прошло лет, и мно¬го довелось увидать – могучие горы и просторы океана, бескрайнюю тайгу и огромные реки, песчаные пусты¬ни и великие города Европы, чтобы обратиться к тебе, родное болото, и в сыновнем поклоне склонить перед тобой голову.
Ты – воистину чудо, где хляби небесные соединяются с твердью земной самым прихотливым образом, где по моховому ковру можно ходить по воде, словно посуху, а нежная зеленая травка означает пропасть бездонную, где живут дивные хищные растения, поедающие летаю¬щих тварей, а из черной топи вырастают цветы белее самой белизны, где рядом растут самые сладкие и са¬мые кислые ягоды севера, а в глубинных недрах спрята¬ны сокровища – ты, верховое сфагновое болото, и тебе этот поклон…»
Этот пронзительный поэтичный текст, вызывающий в памяти старинную поговорку про кулика и своё болото (осмысленную мной без всякой иронии) из новой книги архитектора, реставратора, писателя и краеведа Ленинградской области Александра Сёмочкина читал Кирилл Иоутсен …Читал из недавно выпущенных «Повестей Оредежских долин», – пытливо-ретроспективного путешествия по берегам этой особенной русской реки с её красными песчаными берегами, равных которым – согласимся с руководством Пушкинского заповедника – не сыскать.
Александр Александрович Сёмочкин, живущий в старом родовом доме, в деревне Выра Гатчинского района – человек легендарный. В частности, именно он создавал, и после катастрофического пожара 1995-го восстанавливал музей-усадьбу «Рождествено», мемориал, связанный с детством писателя Владимира Набокова, находящийся недалеко от сих мест. Вот тут, в русле Оредежа Сёмочкин и вырос, и - выучил эту землю как «Отче наш». …Между прочим, стоят здесь и возведённые-возрождённые по его проектам церкви…
…Я могу свидетельствовать: обаятельный, крепкий, немолодой мужчина с седой бородой и низким, сипловатым от бесконечных экскурсий голосом – национальное достояние нашей Родины. Полтора часа общения с ним (а в поездке под Петербург я был вместе с опытными, рафинированными московскими литераторами) легко и просто показали мне, – на ком и на чем держится наша память, история и культура. – Да на таких вот Сёмочкиных, коих, увы (еще и с литературным талантом, с энциклопедическим багажом) – ныне совсем немного, как тех алмазов в кратере потухшего тысячи лет тому назад вулкана.
Пассаж о болоте – в соответствующей главе «Повестей Оредежских долин», в самой середине книги. …А начал-то он её главкой «Гимн реке», и начал почти исповедально:
«…Пришла, пришла пора отодвинуть повседневные за¬боты и совершить поклон родной земле, и родной реке, и всему сущему на них и в них, что так премудро устроил Господь, и пусть обозначит этот поклон начало конца моего человеческого эгоизма и моего мужского тщеславия.
Это они, эгоизм и тщеславие, заставляют в молодости нашей презреть родившую нас землю и вскормившую нас реку ради мишуры городов, эфемерной карьеры, пустоты заграниц и лжи богатства. Но проходит время, опадают листья некогда пышной кроны, и лишь тогда замечаешь, как прекрасна голая черная ветвь на темно-синем и как еще более прекрасна она на лунном диске, в безветрии ноября».
Десять глав «Повестей Оредежских долин» – от «Деревни», «Дома» и «Лошади» до «Зимних забав», «Болота» и «Грибов» – довели меня до состояния глубочайшего стыда и обиды. Не на автора, конечно же, не на автора.
Потому что стоит еще, шевелится слева и справа от Оредежа одухотворенная Божьим благословлением ежедневная жизнь. И – есть, есть кому о ней ярко и человечно рассказать-поведать, в том числе – детям, еще не выжжена память.
Стои́т, стои́т еще его, Сёмочкина, малая родина, пусть и покалеченная так называемой цивилизацией.
А мне что сказать? Снесенное приарбатье – дворы-фасады (детство), порушенная самаринская усадьба-санаторий в Переделкине (отрочество), обезличенные Измайлово и Лефортово (юность)… Какие и как подобрать слова?
А Сёмочкин просто открыл тетрадь или файл в компьютере и начал записывать: «С надеждой и трепетом приступаю я к повествованию о тебе, Господин Верхний Оредеж. С сыновним трепетом, должно сказать, потому что рожден на благословенных твоих берегах, и с сыновней же надеждой, потому что бо́льшая часть жизни прошла здесь, и я знаю, как благосклонен ты к своим чадам, будь они скотами или рыбами, стрекозами или челове¬ческими детенышами…» В таком духе.
