«Воспитание детей». Прот. Федор Бородин

Поделиться

В нашей студии был настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин.

Мы говорили о воспитании детей: о ценном умении родителей добиваться от ребенка желаемого без наказания, о важности общей молитвы в семье, о том, что ребенку необходимо чувствовать уважение и любовь родителей, а также присутствие Бога в семье. Также разговор шел о воспитании веры, о том, какие последствия ссоры родителей могут иметь на детей, об отношении к ребенку в переходный период, о важности тактильного контакта с ребенком как выражения любви. По мнению отца Федора, счастье детей во многом зависит от отношений между родителями.

Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева, Алла Митрофанова

А. Леонтьева 
— Добрый «Светлый вечер». Сегодня с вами в студии Анна Леонтьева… 
К. Мацан 
— И Константин Мацан. Добрый вечер.  
А. Леонтьева 
— Сегодня у нас в гостях протоиерей отец Фёдор Бородин, настоятель храма Космы и Дамиана на Маросейке. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Добрый вечер. Здравствуйте. 
А. Леонтьева 
— Добрый вечер, отец Фёдор и, что очень важно для нашей передачи, отец восьмерых детей. Отец Фёдор, сколько лет вашим деткам?  
Прот. Фёдор Бородин 
— 27 старшему скоро будет и 5 — младшей. 
А. Леонтьева 
— Хороший разброс — уже есть о чем поговорить. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Целое поколение, да. Немножко мы с женой чувствуем себя дедушкой и бабушкой уже, чуть-чуть, да. 
А. Леонтьева 
— Отец Фёдор, вот я знаю, что вы какое-то особое имеете мнение о том, как воспитывать сыновей. Я хотела бы, наверное, с этого начать. Я знаю, что для многих это очень больная тема, потому что отец вообще в Москве кем бы ни работал — бизнесменом или священником — настолько занят, что полноценное участие в жизни сыновей ему очень сложно. Как у вас с этим в семье?  
Прот. Фёдор Бородин 
— Со старшими сыновьями, наверное, так и произошло. 90-е годы, когда открыли храмы и открылись все возможности проповеди, я действительно иногда не бывал дома целыми месяцами — могло не быть выходного дня. И это было очень большой ошибкой. Это было неправильно, потому что общение с детьми — с сыновьями и с дочками тоже — пропущенное в свое время восполнить невозможно. Просто общение вот это, нарастание, созидание сердечной связи с ребенком, оно в каждом его возрасте особое совершенно. Ребенку нужно просто присутствие отца дома. Просто как отец садится за стол, когда надо ужинать, как он отправляет спать маму, если она устала, и сам моет посуду, как он забивает гвоздь, как он таскает тяжесть или что-то еще делает, как он подметает двор, если это загородный дом. Это все — ребенок воспитывается в присутствии папы. Если этого не происходит, то потом, когда папа хочет о чем-то глубоком с ребенком поговорить, он может наткнуться на стену. Поэтому… у нас есть такая иллюзия, что мы реализуем себя в своей работе. Это действительно так, но это не самое главное. Все-таки мы не только, как вы перечислили, бизнесмены, там, священники, кто-то еще, мы отцы. И мы реализуем себя в том, чтоб наши дети выросли радостными, счастливыми, укутанными любовью, напитанными ей… 
А. Леонтьева 
— Хорошая фраза: «укутанными любовью». 
Прот. Фёдор Бородин 
— …выросшими в любви и в этом состоянии выходящими в отдельную взрослую жизнь. Если мы этого не реализуем, то, может быть, и все другое теряет смысл. Знаете, вот у меня есть знакомый священник, который имел очень большое число послушаний — помимо двух храмов, которые он восстанавливал большое число послушаний общецерковных, потому что он человек уникальных талантов. И его супруга однажды не выдержала и вместе с ним поехала к их общему духовнику — тогда еще жившему отцу Иоанну (Крестьянкину) и высказала, что «папы нету, и как это так?» И отец Иоанн достаточно сурово ему сказал: «Твои первые прихожане — это твои дети. И если ты их упустишь, грош цена всем трудам».  
А. Леонтьева 
— Тоже чудесная фраза: «первые прихожане — это твои дети».  
Прот. Фёдор Бородин 
— Да. Поэтому священник ты или кто-то еще, ты должен ими заниматься. Никто, кроме папы и мамы, не может дать ребенку вот этого воспитания в любви, только родители имеют на это дар Божий и поставлены на это Богом, чтоб вот эта ниточка людей, которые умеют любить, христиан, она так вот и тянулась и освещала своим присутствием жизнь этих людей потом, когда нас уже рядом не будет, и придавала смысл, может быть, и всему вокруг. Прямо вот так Господь сказал: «Вы — соль земли». В чем эта соль? В том, что мы, христиане, должны — у нас это плохо получается, но должны — быть людьми, которые живут по любви, по основному закону. 
А. Леонтьева 
— Отец Фёдор, вот вы говорите о том, что да, часто не получается… особенно, наверное, действительно достается первым детям, которые… 
Прот. Фёдор Бородин 
— Да, да.  
А. Леонтьева 
— Все эксперименты на них ставят, и отцы, и, наверное, мамы часто не вошли, так сказать, в полную силу. 
Прот. Фёдор Бородин 
— В мастерство.  
А. Леонтьева 
— В мастерство, да. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Нет еще родительского мастерства. Совершаются все ошибки над старшими, поэтому в многодетных семьях… в однодетных это не видно, не с кем сравнивать, а в многодетных видно, что старшие — обычно самые неспокойные. Потом, мы еще часто очень совершаем такую ошибку: когда рождается второй ребенок, потом третий, потом четвертый, мы воспринимаем старших, как взрослых, и ждем от них конкретной помощи. А им тоже хочется побыть детьми. И они ревнуют, им больно — вот они были таким центром любви и внимания, и вдруг кто-то другой занял это место. И часто эта ревность выражается в каких-то очень даже комичных вещах, например, уже большой ребенок может натягивать на себя памперс, пытаться пить из бутылочки, завязываться в пеленки. Вот у нас один из сыновей, когда родился второй, показывал на него и говорил так: «Уа вувуня агазин». «Уа» — это «гулять», «вувуня» — это «машина» и третье — «магазин». Вот три пути, куда он нам предлагал деть этого ребеночка, своего братика. То есть, да, он очень сильно переживал. И ошибка тоже наша родительская часто, к сожалению, осуществляемая в том, что мы их стыдим, мы с ними ссоримся, наказываем, объясняем, что это неправильно. Ничего объяснять не надо, надо их просто тискать, надо их сажать на колени, обнимать-целовать, посвящать им обязательно время, как это ни тяжело, именно тогда, когда только что родился следующий ребенок, и все пройдет. То есть все, что ребенок делает, в том числе капризы какие-то, безобразия — это просто он пытается привлечь к себе внимание и найти доказательства, что он по-прежнему любим.  
А. Леонтьева 
— Добрать, да. добрать то, что не добрал.  
Прот. Фёдор Бородин 
— Да, да. Поэтому если вы его посадите на колени и начнете обнимать и целовать, даже если он какое-то время будет сопротивляться, потом все это пройдет. Он поймет, что вы его любите, как раньше. И уже не надо будет ничего объяснять и ни за что наказывать. Мне кажется, что вопрос о воспитании именно сыновей, который вы, Аня, задали, он действительно актуальный, потому что воспитание сыновей в чем-то отличается от воспитания дочерей. Сыну очень важно помочь вырастить в себе волю. Это то, что сейчас, к сожалению, является колоссальной проблемой — безвольные мужчины, которые чаще всего в этом совершенно не виноваты, потому что они воспитаны мамой, без отца. При этом происходит что: мама, которая растит сына без отца неминуемо выполняет обязанности и мужчины, и женщины просто по сохранению и организации жизни такой ущербной семьи. При этом она мужает в каком-то горьком смысле этого слова. И это неизбежно раздавливает еще сильнее волю мальчика. Она вынуждена принимать решения… 
А. Леонтьева 
— То есть на вынуждена быть сильной, да? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Да, она вынуждена быть мужчиной, понимаете. Как сын мой утешал однажды, говорил: «Бабушка, не плачь, бабушка, будь мужчиной!» И это еще больше калечит ребенка. Проблема в чем? Проблема в том, что мы должны воспитывать ребенка не для себя, а мы должны его какое-то время провести через жизнь рядом с собой и выпустить его во взрослую жизнь и к этому приготовить. А вот главное, помимо навыков, помимо учебы, помимо института, что мы можем сделать — мы должны помочь ему сформировать волевой каркас личности, вот этот скелет, на который он будет опираться. В детстве у ребенка такого скелета нет, если эту аналогию продолжать, у него это все хрящики, которые двигаются, и волю ребенка заменяет воля родителей — отца и матери. И это нормально. Когда родители детей пытаются воспитывать, просто как младших друзей — тоже другой перекос — то ребенок от этого глубоко несчастен. Ребенок должен знать, что мир структурирован, что папа и мама его защищают, что они ведут его к определенной цели. И, кстати, очень важно, что… вот опишу вам такой феномен, что ребенок выходит из берегов, плохо себя ведет, совершенно ни в какие ворота, его увещевают, увещевают, он начинает себя совсем плохо вести, его наказывают, он какое-то время поплачет, потом он абсолютно счастлив. Тут вот тысячи раз наблюдал. Он был счастлив. 
А. Леонтьева 
— То есть ребенок хотел, чтоб его как-то ограничили.  
Прот. Фёдор Бородин 
— Да. Не хотел бы, а вот мир встал на место, понимаете, все сошлось. Вот теперь вселенная, которая под ним, которая структурирована родительской волей, понимаете, она на месте, она работает, она надежна, на нее можно опираться. То есть папа за ним следит, мама за ним следит и за его внутренним миром тоже. А ребенок, которому позволяют абсолютно все, позволяют, там, хамить, например, чувствует себя очень несчастным. У меня в детстве был такой эпизод. Нас достаточно строго воспитывали родители — мы ко всем многочисленным друзьям отца и матери обращались на «Вы» и по имени и отчеству. И был только один художник, который, когда я его спросил: «Как Вас зовут?», сказал «на «ты» и «Боря». Это меня совершенно ошарашило. И однажды, когда он пришел в гости к родителям, а их не было, я ему открыл дверь, мы стали с ним общаться, я понял, что надо как-то проверить, а что он мне позволит. Я назвал его «Борька» — я был маленький совсем. Он это протерпел. Я ему что-то еще более хамское сказал, то есть я прямо вот проверял, где же граница того, что можно: вот взрослый человек — ничего себе, он терпит. А потом я сказал ему: «Борька дурак!» И он меня отодрал за уши. Мне было обидно, но мне было очень хорошо, я это помню. Понимаете, мир встал на место — нельзя, вот нельзя так говорить взрослым людям, даже если они позволяют. Потому что он какое-то время, глядя на меня, колебался, но потом понял, что он не имеет права терпеть, потому что это меня будет разрушать. И поскольку я ему не чужой человек был, он меня отодрал за уши, и спасибо ему за это.  

А. Леонтьева 
— Сегодня у нас в программе говорим о семье с протоиереем Фёдором Бородиным, настоятелем храма Космы и Дамиана на Маросейке и отцом восьмерых детей. 
К Мацан 
— Воспитание воли у мальчиков — на практике как это происходит?  
Прот. Фёдор Бородин 
— Вы знаете, вот если продолжить эту аналогию, то окостенение этих подвижных хрящиков должно происходить дозировано. То есть медленно-медленно, но постепенно вы должны выделять ребенку некое пространство решений, принимать принятые им там решения, соглашаться с ним и давать ему нести за это ответственность. Потому что воля реализуется только в свободе. Если мы ничего не даем ему решать, а потом в 18 лет говорим: «Ты теперь взрослый, иди решай», — то он наломает очень горьких дров, к сожалению.  
А. Леонтьева 
— Отец Фёдор, простите, пожалуйста, я еще хотела бы сузить вот эту тему: а какие решения мы можем доверять ребенку?  
Прот. Фёдор Бородин 
— Вот я помню, например, отец и мать посадили меня и сказали: «Федя, а ты точно выдержишь и музыку, и художественную школу? Ты куда будешь ходить — туда или туда?» Я сказал: «В художественную школу». — «Хорошо». И мы перестали заниматься музыкой. И я был абсолютно счастлив, я все забыл, а когда меня в семинарии поставили на клирос, я даже заново учил названия нот — так вот я помню это. Потому что я рисовал каждый день, действительно. Но если бы я сказал: «Музыка», — они бы сказали: «Ладно, пожалуйста». 
К. Мацан 
— А если ребенок — я думаю, что это ситуация частая — говорит: «А я никуда не хочу — ни на музыку, ни в художку, ни на спорт…» 
А. Леонтьева 
— «Оставьте меня, пожалуйста, в покое». 
Прот. Фёдор Бородин 
— Поэтому вы, как хороший продавец, ему говорите: «Ты выбрал какой платочек — зеленый или красный?» Понимаете, вот… (Смеется.)  
К. Мацан 
— «Каким будет твое свободное волевое решение?» — да. 
Прот. Фёдор Бородин 
— «Какой будет твой свободный положительный ответ?» 
К. Мацан 
— Да-да-да. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Вот надо ему давать то, что он выдержит, и то, что его не разрушит. Понимаете, это вот так вот. А без этого нельзя. Потом еще вот что очень важно: что такое волевая сфера человека? Это умение понять, что вот это нужно делать, умение себя заставить это сделать, умение взять ответственность за какой-то кусок дел, не знаю, вот так скажем. Я для себя это называю служением вратаря, «быть вратарем». То есть полузащитник может пропустить мяч, защитник может пропустить, но если я пропускаю, то забивают гол. Им гол не забивают, забивают мне. То есть ребенка надо научить быть последним отвечающим за что-то. Вот это такой механизм души, очень важный, которому если вы научите ребенка, он потом позволит ему стать командиром роты, капитаном корабля, настоятелем храма, еще кем-то. Здесь вопрос даже не в карьере, а вопрос в умении отвечать. Потому что, допустим, когда вам надо нанять на работу нескольких человек и назначить из них старшего. Кого вы назначите старшим? Того, кто умеет отвечать, того, кто является вратарем. И это очень важно. И здесь для меня очень важен опыт моей мамы, которая нам с сестрой (сестра Анечка старше меня на полтора года) предложила в свое время — посадила нас перед собой и сказала: «Ребята, я не могу одна тащить все хозяйство дома. Вот есть такие, такие, такие обязанности — вот надо подметать коридор, надо подметать кухню, надо выносить мусор, надо убирать со стола и накрывать на стол, надо мыть посуду, надо ходить в булочную и в молочную. Давайте делить». Вот я взял все, чтоб только не мыть посуду. А молочную и посуду взяла Анюта. 
А. Леонтьева 
— А сколько у вас в семье было детей, отец Фёдор? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Нас было трое, но третий на девять лет младше, поэтому он в этом разделе не участвовал. 
А. Леонтьева 
— Не пополам разделили. 
Прот. Фёдор Бородин 
— И вы знаете, дальше что происходит? Мама сказала: «Хорошо», - она человек волевой, она педагог — преподаватель математики, у нее такое структурированное мышление. И она не слезала с нас, пока мы не выполняли эти обязанности. То есть я мог не убрать со стола, только если у меня температура или я приехал очень поздно откуда-то. То есть даже если я лег спать, если я чем-то занимаюсь: «Федя, иди сюда», — тряпка, стол. И так должно происходить какое-то время, пока этот механизм во мне не включится, пока я сам не сообразуюсь так, что не могу пройти… Вот я сейчас могу пройти мимо немытой посуды, хотя я ее часто очень мою. А вот мимо неубранного стола я не могу пройти, мне плохо. 
А. Леонтьева 
— Импринтинг это называется. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Мне шестой десяток… Как называется? 
А. Леонтьева 
— Импринтинг — ну, детские какие-то которые намертво впечатываются…  
Прот. Фёдор Бородин 
— Может быть, да. Но вот очень важно… причем как раз можно поставить перед собой ребенка и сказать: «Есть то-то, то-то, то-то. Что ты выбираешь?» Пожалуйста — пусть это будет коридор, расставить обувь в коридоре, подмести, вынести мусор, пожалуйста. Но вот этот ребенок делает это, всегда вы его зовете, и только он это делает. Вы в него этот механизм закладываете, и ему намного легче жить потом, потому что он знает, что там, допустим, девочка ваша знает, что она вышла замуж, значит, вечером если она не приготовит ужин, никто не приготовит — она его готовит. А если этого механизма нет, то «Ой, ужин! А где он? А нету». Понимаете? Ну, я условно говорю. Вот это очень важно — воспитание воли: помимо собственного стола, помимо собственной кровати, за которую, конечно, каждый должен отвечать железно, еще должен быть кусочек общего пространства. Он может быть небольшой, поскольку дети заняты. И если вы переделываете, то переделываете так, чтоб дети не видели. Они знают, они за это отвечают. 
А. Леонтьева 
— Отец Фёдор, а вот вы начали разговор с того, что сказали, что старшим детям меньше достается отца, потому что, как вы выразились, не сформировано родительское мастерство. Но, тем не менее, «этих отмыть или новых нарожать?» — приходится иметь с ними дальше дело и, наверное, как-то свои ошибки, которые ты осознал в каком-то возрасте — ну, что делать, не было у тебя такого навыка — когда не поздно их исправлять и как? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Знаете, отсутствие мастерства не в этом. Отсутствие мастерства в том, что мастерство родительское — я для себя так обозначаю, — когда ты можешь добиться от ребенка того, что тебе нужно, без наказания. То есть когда у тебя появляется такая система отношений с ребенком, такая родительская власть, которую он совершенно спокойно слушается. Но это все равно не всегда. А со старшими этой власти еще нету. Мы примиряемся, мы сами все дети из не очень полных семей. Например, моя супруга вообще выросла без отца и без матери, ее воспитывали бабушка и дядя, ей вообще то, что называется поведенческим сценарием, неоткуда доставать, понимаете, вот мне есть, а ей — нет. Причем я это очень четко ощутил, когда… дело в том, что отец расстался с матерью, они расстались, к сожалению, между ними произошла вот эта катастрофа развода, когда мне было 12 лет. И когда мои старшие сыновья перешагнули за этот период, я понял, что мне на автомате доставать нечего — папа не жил с нами, когда мне было, там, 15, 17, папа не реагировал на мой переходный возраст. Мы встречались, мы друг друга любили, он умер в 1990 году, мне его очень не хватает, я продолжаю его любить очень, молиться за него все время, но вот достать эти, так сказать, поведенческие сценарии мне неоткуда. А супруге моей вообще неоткуда достать ничего, ей в этом смысле значительно тяжелее. Я вот, может быть, последнее, что скажу — что очень важно — она потрясающая мать, потрясающая, у нее каждый отслежен, каждый осмыслен, причем каждый отдельно, как будто он один. Вот так вот даже наша знакомая взрослая сказала: «Как у тебя так получается?» Потому что материнство, отцовство — это то, что вложено Богом в человеческую природу. И даже если у тебя не было отца или тебя не воспитывала мать, или они были неправильные, или они как-то неправильно с тобой общались (что очень часто сейчас, к сожалению), если ты молишься, если ты относишься к этому, как к служению, как к заданию Божьему, в тебе это все, как трава через асфальт, прорастет, все получится. Может быть, тебе будет не так легко, как другим, но все равно получится. 
А. Леонтьева 
— Это вот очень хорошая информация. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Радостная, да. Радостная, свидетельствую.  
А. Леонтьева 
— Потому что я думаю, что очень большой процент наших слушателей сейчас подумали, что действительно детство как бы не удалось. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Надо молиться. 
А. Леонтьева 
— Вот вы говорите, у вас программа знаний закончилась в 12 лет. А действительно, дальше-то как? А дальше самое интересное начинается после 12 лет. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Да. Вы знаете, причем в многодетной семье это так: один вышел из переходного возраста, другой в пике, третий входит, а остальные смотрят и говорят: «Папа, почему им можно так с вами разговаривать, а нам нельзя?» Ты понимаешь, что когда человек в переходном возрасте, его нельзя за все ругать. Надо его наказывать только за самые невообразимые вещи, еще за существенную часть надо отшучиваться, а еще какую-то часть надо делать вид, что ты не расслышал. Потому что если ты будешь его по старой привычке наказывать за все проколы серьезные, которые были, там, раз в неделю, два раза в неделю раньше, то теперь они двадцать раз за день, и он такого может наговорить — он сам пугается того, что он говорит. Но вот он с этой своей свободой, которую он осваивает и которой он еще не умеет пользоваться, своей взрослостью нахлынувшей, которую он пытается реализовать, он какие-то ужасные вещи может говорить. Ты его сажаешь перед собой, ты ему объясняешь все, он все понимает. Проходит два дня — все как будто стерли ластиком. 
К. Мацан 
— Но смотрите: родители часто сталкиваются с такой вещью, что нужно провести границу между какой-то своей любовью, лаской, снисхождением к ребенку и тем, что уже ему навредит. Ну, например, вот вы привели пример, что вам было поручено убирать со стола и протирать стол, вот вы хоть даже спать легли, вас мама вызывала и говорила: «Вот тряпка». Я воображаю себя на месте вашей мамы. Понимаю, что, условно говоря, вот лег мой ребенок спать, я понимаю, что надо его вызывать, чтобы он сейчас протер стол, но во мне все сжимается: «Ну, что, я его сейчас будить буду? Ладно, я протру сам». 
Прот. Фёдор Бородин 
— Я думаю, что она много раз протирала сама все-таки. Но у меня было такое ощущение, что за меня это никто не сделает, и это, там, года полтора и потом это пошло само собой. 
А. Леонтьева 
— Незаменимости ощущение. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Ну, ответственности. Не незаменимости, а ответственности. 
А. Леонтьева 
— Ага. 
Прот. Фёдор Бородин 
— «Я отвечаю. Это мой кусок. Это мои ворота». 
К. Мацан 
— А есть проблема для родителя в том, что вот сейчас нужно в себе эту как бы жалость придавить немножко, приструнить как-то, пригасить, и все-таки, скорее, проявить в себе какую-то такую строгость: «Нет, все-таки ты встань и протри стол»? Потому что вправе ли я себе, как родитель, сказать, что я сейчас сам себе отказываю в проявлении как бы любви к ребенку («как бы» — это не слово-паразит, надо еще разобраться, любовь это или не любовь) ради какого-то воспитания, ради принципа? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Понимаете, передача этого принципа, заведение механизма этого в ребенке — это и есть любовь. Ведь как он будет жить, если он ничего не может? Опять я приведу вам пример: он пришел устраиваться на работу, поработал там полтора месяца, его увольняют, потому что ему что-то поручили, на него надеются: «Привези туда вот эти мешки цемента». А он вот: «А я не привез» — «А почему?» — «Остановился — знаете, такая осень прекрасная, золотая, все-таки я художник в душе. Правда, красиво?» Ну, образно говоря, да? Поэтому тут надо понять: любовь — она в чем? У нас ведь есть Великий Педагог с большой буквы Иисус Христос. Как Он общался с апостолами? Он с ними был очень строг, достаточно строг. Да, Он Петру говорит: «Отойди от Меня, сатана… потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое», — Он ни одному фарисею такого не сказал. Когда надо было, Он был очень с ними строг, Он ни в чем не потакал их страстям. И при этом, конечно, они были… купались просто в Его любви, конечно, потому что это Сын Божий, Который был все время рядом. И именно этот опыт они понесли… Если почитать, например, послания апостола Иоанна Богослова, Петра — они все время несут этот опыт. Вот Петр, сейчас не помню, в каком послании своем говорит: «Ибо мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв очевидцами Его величия. Ибо Он принял от Бога Отца честь и славу, когда от велелепной славы принесся к Нему такой глас: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение. И этот глас, принесшийся с небес, мы слышали, будучи с Ним на святой горе». Этот отрывок читается на Преображение. «Вот я видел такое! Я видел Бога рядом!» Он считает, что этого достаточно. «И вы, для того, чтобы быть достойными своего звания, вспоминайте об этом все время». Вот как это — вот этот свет? Этот опыт они и передавали. 
И я бы немножко по-другому ваш вопрос развернул. Бывают, конечно, такие вещи, что надо ребенка нагрузить так, чтобы он мог это выдержать. Понимаете, вот это очень важная святоотеческая мысль, она встречается, например, у Варсонофия и Иоанна, это вот такие вопросы-ответы, знаменитая книга VI века, одна из настольных книг монашества, но мы знаем, что отдельного монашеского христианства нет, а принципы везде одни, есть практика разная. И вот там есть такое наставление игуменам, оно многократно встречается там в разных формах, суть этой мысли такая, что когда ты человека ругаешь за какой-то проступок или возлагаешь на него какую-то епитимью, наказание, ты смотри внимательно — сможет он это понести или нет. Один сможет, другой не сможет. Нельзя давать больше, чем он сможет понести, потому что он упадет, потому что он впадет в уныние. Ребенок, даже когда его чего-то лишают, когда его наказывают, он должен чувствовать, что его любят. Вот это очень важно. Поэтому, допустим, одного человека можно прилюдно отчитать — он уже настолько возрос в смирении, что он это услышит, а второго можно только наедине, потому что если его отчитать при людях, его тщеславие пока этого не выдержит. И дети, они же тоже все разные. Один обидчивый, другой — нет. Вот они все из одного теста, исходные все одни и те же, а все разные. И то, что для одного просто, для другого очень тяжело. И поэтому здесь, конечно, очень важно, чтобы ребенок чувствовал вот эту любовь, потому что если его перегружать все время наказаниями, наказаниями, наказаниями, отчитываниями, отчитываниями, он: «А где эта любовь?» 
К. Мацан 
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню, сегодня у нас в программе «Светлый вечер» протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма Космы и Дамиана на Маросейке, отец восьми детей. В студии Анна Леонтьева, я — Константин Мацан. Не переключайтесь.  

А. Леонтьева 
— Сегодня мы, как всегда по понедельникам, говорим о семье с протоиереем отцом Фёдором Бородиным, настоятелем храма Космы и Дамиана на Маросейке, отцом восьми детей, из них шести сыновей, я так поняла. 
К. Мацан 
— Давайте про девочек поговорим. 
А. Леонтьева 
— Да. Но хотелось вот… что-то вот осталось недосказанное, то, что отец Фёдор говорил про сыновей, то есть вот я помню, что я кого-то из своих троих детей отчитала прилюдно. И я помню, что моя очень мудрая знакомая сказала: «Никого никогда — отойди в сторону и там скажи все». Но я просто вспылила, честно скажу. Но это так, как вы думаете? Это совет.  
Прот. Фёдор Бородин 
— Вот это надо смотреть, может это ребенок выдержать или нет. В переходном возрасте почти никто не может это выдержать. Что еще очень важно? Еще очень важно при воспитании детей: они должны чувствовать две вещи — присутствие Бога в семье и уважение родителей. Вот это нам всем надо понимать, что бывает такое, что уважение к ребенку, как к пока маленькому, но все-таки отдельному человеку, надо проявить, смирив себя в своих ожиданиях, в своих требованиях. Вот он этого не может — и все. И надо сказать: «Ну, ладно. Я тебя все равно люблю». То есть он не должен думать, что из-за того, что он не может получить «пять» по математике, вы его меньше любите, ни в коем случае. Это очень важно проговорить, это очень важно услышать. А второе, если мы говорим о семье, как о малой церкви (ведь церковь — это присутствие Божье на земле), вот малая семья тоже. В чем присутствие Божье в семье? Во-первых, обязательно в общей молитве. Утром это почти никогда не получается всем вместе — все старшие в разное время встают, убегают. А вот вечером чрезвычайно важно вместе молиться. Я все время всем это советую и по своей семье это знаю.  
Совместная молитва — это то, в чем осуществляется вот эта малая церковь. Она реализуется, приходит Христос: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». Вот это все осуществляется, созидается единство людей в Боге. Пренебрегать этим ни в коем случае нельзя. Это может быть короткая молитва, такая, которую могут выдержать дети, это может быть молитва с их участием — они что-то могут прочитать, может быть, пока коряво и не очень понимая, о чем речь. Но это должна быть именно совместная молитва. А еще что очень важно: вот мы ребенку рассказываем о том, что вот это нельзя потому-то, а вот это надо потому-то, и если мы это не подтверждаем своей жизнью, то ребенок воспринимает это, как лицемерие, особенно подросток, он очень болезненно воспринимает не то что лицемерие — любой намек на неискренность с ним, он сразу взрывается. Причем к родителям значительно более строгий суд, чем ко всем остальным, потому что переходный период — это когда прежде всего родительский авторитет подвергается сомнению и испытанию. Так вот, этот закон Божий для всех одинаково чувствуется в том, что родитель должен уметь прийти и попросить у ребенка прощения. Это первое. Вот я наорал на ребенка, может быть, за дело, но я точно так же нарушил закон, за который я на него наорал, понимаете. И я должен прийти и сказать ему: «Прости меня, сыночек, за то, что я повысил на тебя голос», — даже если ему три года, пять лет, двенадцать — не важно. И ребенок будет совершенно счастлив, и он все поймет, и ему значительно легче будет слушаться папу и маму, если папа может попросить прощения. И он будет чувствовать, что этот закон общий для всех: папа настаивает на своем не как на своем, а как на правильном. Еще очень важно, исходя из последней вот этой мысли, что ребенок должен видеть, что папа никогда на своем, как на своем, не настаивает, что если мама говорит правильно или даже если ребенок говорит правильно, или теща говорит правильно, папа совершенно спокойно слушается. Да, последнее слово за ним, да он может настоять и сказать: «Я все взвесил, и будет вот так», — но если все участники знают, что папа готов слушаться, то им легко слушаться самим, понимаете? Допустим, я прекрасно понимаю, что в каких-то вещах моя жена соображает значительно лучше, чем я, несмотря на то, что она помладше, какого-то детского семейного опыта нету, но есть вещи совершенно очевидные, где просто ей больше Богом дано. Поэтому я рад, что у меня есть такая супруга, и с радостью ее слушаюсь в этих вопросах. Когда ребенок это видит, ему спокойно слушаться папу и маму. 
К. Мацан 
— Иногда встречается в творениях духовных писателей, святых такая мысль, что папа и мама должны для ребенка всегда выступать единым фронтом. Не должно быть такого, что папа говорит: «Это «а», это правильно», — мама говорит: «Нет, вот это правильно», — и они спорят при ребенке как-то вот и ребенка дезориентируют тем самым. В принципе понятная мысль — с одной стороны. С другой стороны, возникает такая методологическая трудность, если, допустим, один из родителей на чем-то своем настаивает, что-то говорит такое, может быть, например, как-то несправедливо, как кажется второму родителю, ребенка ругает. Вот что делать второму родителю? Из необходимости сохранять единство фронта с папой или с мамой соглашаться, хотя в принципе внутренне не согласен, что за это нужно ругать? Или сказать: «Нет, так, стоп, минуточку, дорогая, я с тобой тут не согласен. За это нашего сына ругать не надо», — и тогда внести то самое разделение в голове у ребенка, что папа и мама, оказывается, друг с другом не договорились. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Сложный вопрос, конечно. Дело в том, что все-таки если мы говорим о том, что муж — глава семьи и «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу», — говорит апостол, Господь говорит: «К мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою», — все-таки принятие последнего, крайнего решения — оно за отцом. И бывает такая ситуация, что этот принцип в какой-то семье может быть безболезненно и явно тоже осуществлен, то есть папа говорит: «Нет, будет так», — при этом если мама начинает спорить при ребенке, то вот это действует чрезвычайно разрушительно. То есть она должны согласиться, она должна сказать: «Да, милый, будет так, как ты сказал», — потом она может, остыв, когда ребенок уже спит, все это проговорить с папой. И мастерство супружеское здесь, скажем так, родительское в том, что отец готов будет услышать, в чем он не прав, потому что ему нужна правда, а не свое, вот так вот. Если ребенок видит, что мама не слушается папу, то, скорее всего, он тоже никого слушаться не будет. Потому что вот эта конструкция семьи, она вот так Богом создана, и у ней нельзя разрушить одну опору, чтобы остальные крепко стояли. Вот эти все авторитеты — и отцовский, и материнский — они рушатся одновременно. И самое страшное при разводе, когда ребенок остался с мамой, мама начинает папу поносить, таким образом высказывать свою боль, свою обиду от его предательства, что он ушел, а потом удивляется, почему ребенок теряет к ней уважение. Вот нельзя, как бы ни было горько, с ребенком нельзя обсуждать папину неправоту, если это, допустим, не пьянство. Но все равно надо сказать, что «да, вот это плохо, но ты не судья своему отцу, мы с тобой об этом говорить не будем, я не хочу с тобой об этом говорить. Так же, как я не судья своей матери, и ты никогда не видел, чтоб я повышала голос на бабушку». И это должно быть так, потому что иначе это обязательно потом все от дочки, от сына получишь. Ребенок должен жить в этой конструкции. Ругаться, выяснять отношения, ссориться при детях категорически нельзя, это разрушается целостность их мира, потому что пока они маленькие, весь мир держится на отношениях папы и мамы, это как бы такой главный свод всей этой конструкции. Все рушится, если… 
Почему такая трагедия для ребенка — развод родителей? Вот мне шестой десяток, а у меня до сих пор все болит, хотя, соответственно, 48 лет прошло с развода родителей. Вот так вот. Потому что, когда я был маленький, в моей вселенной произошел ядерный взрыв, и вселенная, которая должна быть единой, раскололась пополам. Она должна быть вместе, я это знаю, это опыт моего сердца, и так было всю жизнь, а теперь она не вместе. Я люблю и его, и ее, они друг друга не любят. И я думаю, что тем людям, которые с легкостью разводятся — сейчас, к сожалению, это очень легко стало, даже венчанные православные люди, церковные люди — надо очень крепко подумать о том, что вообще вот в том, что сейчас происходит, они не главные. Они постепенно станут сначала пожилыми. Потом старичками, а дети понесут вот этот груз вот этого разрушения, этой боли, которую они в них посеют из своих каких-то там эгоистических побуждений, из нежелания смиряться, промолчать, уступить, отойти. Поэтому, конечно…  
А ссора между папой и мамой при ребенке — это начало вот этого ядерного взрыва, и она, конечно, колеблет все устои жизни ребенка. Поэтому мама должна стиснуть зубы, сказать: «Господи, помоги мне! Дай мне силы!» Сказать: «Конечно, милый, как скажешь, так и будет», — и потом ему все сказать: «Ты знаешь, вот я считаю… я тебя послушалась, пожалуйста, послушай меня: то-то, то-то, то-то, это имеет такие-то, такие-то последствия, давай больше так не будем делать». И, кстати, папе, когда жена не скандалит, а ведет себя так, ему тоже легче. Он, скорее всего, чувствует, что ей больно. И тут вопрос даже не в том, что, там, прав, не прав, чья власть, чья не власть, вопрос в том, что если такое насилие осуществляется, какая-то неправда, то это больно. А когда любимому человеку больно, ты это чувствуешь, и тебе самому больно, потому что он — продолжение тебя, а ты — продолжение его, «…будут оба в плоть едину», это такое единство, что тебе не хочется… И, кстати, еще очень важный вопрос, на который мы совершенно естественно выходим — это благородство, великодушие. Вот в 24-х вечерних молитвах Иоанна Златоуста есть две просьбы, которые мы обычно не акцентируем. Мы просим избавить… Я прошу избавить меня от малодушия и потом дать великодушие. Оказывается, малодушие — это грех, а великодушие — это христианская добродетель. И великодушие папы в том, что, допустим, мама очень устала и она в истерике, не давить на нее, не ставить ее на место, не ругать ее, не кричать, не стукать кулаком по столу (как у нас был такой прихожанин, который так стучал кулаком по столу, когда ставил на место свою жену молодую, что сломал себе руку), а просто уступить: «Иди, родная, отдохни, ну, иди, да-да, конечно, я все уберу, иди ложись отдохни. Или пойдем погуляем. Конечно, конечно, будет так». А потом уже тоже ей сказать: «Милая, ты смотри — ты при сыне роняешь мой авторитет. Зачем? Тебе ж самой потом тяжелее будет. Вот давай не будем так». И ей, видя благородство мужа, — ну, не выдержала она, понимаете, — тоже значительно легче в следующий раз слушаться. То есть вот это великодушие — это что такое? Это пример для сына, который увидел: вот как, оказывается, жена — это не та, кого постоянно тюкают и давят: «Я здесь власть — и всё», — а это та, кому тоже служат. 
А. Леонтьева 
— Отец Фёдор, очень такую прямо острую тему подняли. Я хотела, ну, прямо очень хотела поднять тоже очень острую тему. Вы говорили об общей молитве. У Вас восемь детей от 5 до 27 лет. И неужели никогда не было периода, когда кто-то из детей в своем подростковом таком бунте, своих каких-то выяснениях отношений с Богом, не вставал с вами на эту молитву? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Конечно, были. И тут тоже надо как-то через раз. 
А. Леонтьева 
— Что делали? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Бывает. Один говорит: «Я помолюсь сам» — «Ну, хорошо, иди». Ведь, понимаете, воспитание веры в человеке — это же такая тайна, веру же в общем-то воспитать нельзя, ее можно показать, чтоб он имел этот опыт — жизни в сладости благодати, детский опыт Причастия, молитвы, чтоб душа знала, как это сладко, как это красиво. А выбирать, жить ему в вере или не в вере, будет он все равно сам. Потому что мы знаем великих святых, например, Самуила пророка — вот с ним Бог с его детства в голос разговаривал, Он говорил: «Самуил!» — тот отвечал: «Вот я, Господи». И Он давал ему какие-то повеления —  что делать, что не делать целому народу, то есть руководил целым народом. А дети никуда негодные выросли. Что, Самуил был плохим педагогом, если он целый народ воспитывал? Конечно, хороший. Но просто человек сам решает. Вот есть в древнем патерике такая очень любимая мной фраза. Один старец сказал: «Если не скажет человек в сердце своем: «Есть только Бог и я», — не может спастись». То есть вот эта связь — не «мы с семьей с Богом», не «мы, народ, с Богом», не «мы, приход» — это все хорошо, но это продолжение «Вот Бог и я». А этот авторитет Божий, так же, как и родительский, Отца Небесного, как и отца и матери земных, ставится под очень жесткое сомнение. Если родитель не проявляет такта, гибкости и любви, то он может очень сильно повредить. Я, например, знаю семью, где ребенок мог получить сильную затрещину от папы за то, что он во время вечерней молитвы отвернулся от иконы. То есть ребенок должен был стоять и лицемерить — он ничего не понимает в этих молитвах, молитва долгая, но если он отвернет голову, папа, который читает молитвы и говорит о святости Божьей, о любви просит, дает затрещину. 
А. Леонтьева 
— Ба-бах! 
Прот. Фёдор Бородин 
— Нет, конечно. «Ну, хорошо, иди помолись», — если ребенок говорит: «Я сам». Ну, ладно. Или он не идет — «Иди сам помолись». Потом надо ему объяснить, надо сказать: «Ты знаешь, это вообще радость, которая у тебя не навсегда. Вот ты скоро вырастешь, и мы уже все вместе как церковь не будем молиться — мы с малышами останемся, а ты будешь отдельно. Ты береги это время. Смотри — это же здорово». Нет, «здорово» — плохое слово. «Это же красота, драгоценность, сокровище». Потом, обязательно молитва должна быть такая, какая по силам всем. То есть как в группе альпинистов ориентируются не по самому сильному, а по самому слабому. Например, жена лежит и кормит, свет погашен, горит лампада, отец читает наизусть что-то там, трехлетний ребенок возит машинку, пятилетний ребенок крутится чего-то, ковыряется где-то — не надо их дергать, да пусть они… Вот если вы скажете пятилетнему ребенку: «Прочитай «Богородице Дево», — тогда ему будет интересно. Вот он прочитает — как-то это будет почти ни слова не понятно, но прочитает, потому что он сам ничего не понимает. Вообще молитва — это творчество, это великое творчество, как святые отцы говорят, «наука из наук, искусство из искусств духовной жизни», самое главное в ней — это молитва. 

А. Леонтьева 
— Сегодня мы говорим о семье с протоиереем отцом Фёдором Бородиным, настоятелем храма Космы и Дамиана на Маросейке, отцом восьмерых детей от 5 до 27 лет. 
К. Мацан 
— Можно я все-таки еще раз повторю свою просьбу? Просто у меня, как в этом фильме, двое детей, но не мальчик и мальчик, а мальчик и девочка. Я про девочек тоже хочу узнать что-нибудь.  
А. Леонтьева 
— Чем отличаются, да? 
К. Мацан 
— В чем отличие… То есть мы поговорили подробно про мальчиков, Вы только что рассказали более так фундаментально об общих каких-то принципах семейного бытования. А в чем с девочками дров не наломать? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Ну, они значительно нежнее, они более хрупкие, с ними надо аккуратнее. И надо уважать их «девчачесть», так вот скажем. 
К. Мацан 
— Это как? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Это так, что, допустим, супруга моя одевает четырехлетнюю дочку, она ей говорит так в сердцах: «Мама, ты меня, как учительницу, одела!» Откуда она знает, как одеваются учительницы? Непонятно. Но ей это важно — важно, какие волосы, важно, что вот с этими колготками вот эту кофту она не наденет. Можно ее продавить и сказать: «Слушай, это все тебе понадобится в 18 лет, а сейчас пока вот ходи, как все, строем». Нет, нельзя. Надо уважать, понимаете… Сына тоже надо уважать. Любой человек должен знать, что ты его уважаешь. Это проявляется в том, что ты ему можешь уступить, ты его слушаешь, ты просишь прощения — мы об этом говорили. А девочка — она такая, она другая, ты ее тоже уважаешь — ей вот это важно, вот это ей нравится, вот это не нравится. Девочке, кстати, отец нужен не меньше мальчика. Причем, маленькому ребенку девочке тоже нужен физический контакт с отцом. Вот у нас был недавно такой эпизод мимолетный. Я как раз был в байдарочном походе и двоих младших, соответственно, почти три недели не видел, потому что они были в другом месте, пока мы все организовали, туда-сюда сплавали. И вот я сижу в кресле, мы все уже вместе. И мой восьмилетний сын Ванечка так чуть-чуть сбоку и сзади ко мне подходит, потихонечку кладет руку на плечо мне — он проверяет, с папой еще можно… вот пощупать папу можно. Я беру его на руки, я его тискаю, изображаю, что посыпаю его солью, мажу маслом, ем, это ему очень все нравится, и он совершенно счастлив. И потом он еще несколько раз за вечер подходит, добирает вот этого общения, и уже завтра оно так ему не нужно. Но вот просто телесный, тактильный контакт для ребенка, начиная с первого дня жизни  — это выражение любви. И так где-то лет, наверное, до 13, до начала вот этих переходных дел, когда они, наоборот, стесняются этого очень. Им очень это нужно — их нужно обнимать, целовать, сажать на колени, щекотать их, играть с ними как-то обязательно именно вот физически. Потому что для них это проявление любви. А многие родители, не получившие контакта такого в детстве, считают, что можно этого избежать, можно это миновать — «вот он подрастет, я с ним буду интересно общаться». А на самом деле если ты вот этого не делаешь, то сердечная связь истончается, она не нарастает. Поэтому я вам расскажу мое родительское ноу-хау. 
А. Леонтьева 
— Ура! Записываем!  
Прот. Фёдор Бородин 
— Смотрите, вы берете… Вот у нас есть дома диван и есть большой пуфик такой, «икейская» такая подушка, набитая какой-то там гадостью, такая бесформенная огромная капля. Вы кладете эту подушку примерно на расстоянии метра-полутора от дивана и ложитесь спиной на пол, подстелив что-то мягкое. И вы становитесь крокодилом или осьминогом, а ребенок — это антилопа, он прыгает с дивана на эту штуку, а вы его ловите, вы его ловите каждый пятый раз или каждый четвертый, он визжит от восторга, вы его едите под водой. Важно, что происходит контакт с отцом, и все восстанавливается — он перестает капризничать, ему ничего больше не надо доказывать, важно, что вы с ним поиграли. Или что-нибудь другое придумайте, чтоб это было с физическим контактом. 
А. Леонтьева 
— Классно! (Смеется.) 
Прот. Фёдор Бородин 
— И все буду счастливы совершенно. И вам хорошо, и вам тоже такое удовольствие, потому что потом, когда они становятся большими, с ними уже так не поиграешь. 
А. Леонтьева 
— Я думаю, что Косте это еще может даже пригодиться очень. 
К. Мацан 
— Да вполне. Диван-то дома есть, подушку найдем. 
А. Леонтьева 
— Осталось купить вот эту «каплю». 
К. Мацан 
— Или он будет прыгать прямо в болото к крокодилу. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Да. 
А. Леонтьева 
— Отец Фёдор, а есть такое что… Вот у вас младшая дочка, да? 5 лет. Говорят, что младшие — самые как раз боссы и есть. Ваша дочка — босс? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Самые что?  
А. Леонтьева 
— Боссы, начальники, самые главные. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Ну, вообще, конечно, у нее шесть старших братьев, и у нее бывают такие периоды в жизни, когда она вообще на пол не встает, она по рукам ходит. Она умеет этим пользоваться — кто-то ей поет песни, кто-то рассказывает сказки, кто-то ей наливает воду, кто-то ей мажет бутерброд. Ну, все ее любят, конечно. Что ж в этом плохого-то? Мы ее тоже воспитываем, мы ее окорачиваем, когда надо. И, кстати, старшие братья, они тоже, если надо… они, конечно, ее физически не наказывают ни в коем случае, но они ее тоже могут поставить на место. Вот как ей женихов приводить домой с шестью старшими братьями? Вот тут я за нее боюсь. (Смеется.) 
А. Леонтьева 
— Вопрос вопросов… 
К. Мацан 
— Вопрос открытый.  
Прот. Фёдор Бородин 
— Но я думаю, что ее небесная покровительница — а я смог себе позволить такое сочетание: она у нас Елизавета Федоровна, не каждый отец может себе такое позволить — я думаю, что она ей поможет. Мы очень молимся.  
К. Мацан 
— Помню, вы у нас были в программе, отец Фёдор, в какой-то тоже «Светлый вечер», и я где-то в контексте вопроса такую фразу произнес, что вот у меня двое детей, поэтому мне не на все времени хватает и вообще всякое такое, и вы так мудро по-пастырски заметили: «У меня восемь детей, — сказали вы, — поэтому для меня двое — это курорт». 
Прот. Фёдор Бородин 
— Да, но это понимаешь только, когда их больше становится. 
К. Мацан 
— Конечно. А я как раз хотел спросить: а в какой момент курорт заканчивается, на каком ребенке?А. Леонтьева 
— Я думала, когда начнется, ты хотел спросить. (Смеется.)  
Прот. Фёдор Бородин 
— Я думаю, что если бы у меня стало десять, то восемь мне показались бы курортом. Что еще очень важно, когда у вас не один ребенок: важно, чтобы вы хоть иногда, хоть изредка находили возможность общаться с каждым отдельно. То есть «папе интересен не наш строй, а лично я», потому что все-таки каждый из них — человек, который готовится к отдельной личной жизни в этом огромном мире перед очами Божьими, перед всеми этими проблемами. Ему важно, что «любят именно меня», вот не роту, а меня. Поэтому возьмите хоть раз в полгода, если у вас много детей, вот этого и куда-то с ним съездите или просто с ним посидите, поговорите. Потому что вот эту сердечную связь, которая для ребенка характеризуется прежде всего ответами на вопрос: «Я папе нужен или нет, вот лично я?» — она возобновляется тогда, когда вы отдельно с ним общаетесь. Вот это очень важно. Пока двое детей, вы можете много себе позволить с ними, конечно: и почитать книги какие-то, что-то рассказать им. Это же прекрасно! 
А. Леонтьева 
— У тебя еще не рота. 
К. Мацан 
— У меня даже еще не отделение.  
Прот. Фёдор Бородин 
— Когда много, тут действительно получается, что в 12 часов ночи ты заканчиваешь убирать кухню, а в полшестого тебе уезжать. И сил идти с ними разговаривать, как когда у тебя их было трое, четверо, сказки рассказывать, читать книги нет ни у тебя, ни у матери уже, потому что и годы уже не те, силы уже не те, хозяйство никто не отменял — все это надо сделать, в школу, из школы и прочее.  
К. Мацан 
— А вот часто говорят, что чтобы с какими-то не самыми страшными потерями пройти подростковый возраст, нужно — от одного психолога я слышал — до восьми лет успеть стать ребенку другом. И здесь вопрос о том, что такое «быть другом». Как вы это понимаете? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Ну, к сожалению, это часто очень превращается в построение панибратских отношений, что чрезвычайно вредно и болезненно для ребенка. Но другом стать надо, да. Что такое «друг»? Это слово однокоренное со словом «другой». То есть надо научить ребенка слышать другого человека, как иного. И этому можно научить только примером. Я для себя вывел такую формулу: умение дружить начинается с умения заткнуться, заткнуться и не навязывать другому человеку 
К. Мацан 
— Я это запишу. 
А. Леонтьева 
— Еще один лайфхак. (Смеется.) 
К. Мацан 
— Умение дружить начинается с заткнуться. Я это запишу. 
Прот. Фёдор Бородин 
— Безусловно. И любить тоже. Только тогда ты можешь через любовь к человеку — к другу, к жене, к ребенку… Он с тобой может поделиться тем богатством, которым является отдельный человек. Жена — это отдельный мир, это другая вселенная. Если ты ее ставишь в свою вселенную на определенную орбиту, потому что она должна делать какие-то вещи и соответствовать определенному твоему замыслу, то ты не откроешь ее вселенную для себя. Только тогда, когда ты, заткнувшись, в тишине, через любовь к ней, через уважение готов ее как хрустальную вазу взять на руки, вдруг тебе открывается ее видение мира, ее видение Бога, и ты становишься многократно богаче. Причем, поскольку жена меняется всю жизнь и ты меняешься, то, что ты для себя открываешь — это неисчерпаемый источник новых богатств, это роскошь. Любимый человек — это роскошь, если ты его правильно любишь. И ребенок должен быть таким же человеком, который знает, что ты его уважаешь, ты уважаешь его отдельность, его инаковость: вот ты хочешь, чтобы он был чемпионом мира по шахматам, а он хочет быть штангистом или еще кем-то… 
А. Леонтьева 
— Эх, я не успела… Вот отец Фёдор успел рассказать нам о том, как каждого ребенка надо отдельно взять и с ним отдельно обязательно что-то сделать или хотя бы поговорить. А я — вот передача кончается — не успела вот, скажите прямо два слова: а жену надо так отдельно брать и с ней говорить? 
Прот. Фёдор Бородин 
— Да. Вообще вся конструкция семьи зиждется на отношениях папы и мамы. Многодетность — это такая западня, что если вы жертвуете… вы воспринимаете жену, как продолжение себя, вы привыкли собой жертвовать и вы жертвуете отношениями с ней. А это жуткая ошибка, страшная, это мина замедленного действия. В какой-то момент ваши душевные отношения, ваша связь может быть утеряна. И вдруг, когда дети воспитаны, оказывается, что все это — как Анна Андреевна говорила, «одиночество вдвоем», ничего нет. Поэтому надо обязательно, помимо ребенка, с женой первой хоть когда-то хоть куда-то… Вот мы с женой берем две тележки и ходим по «Ашану». Понимаете, как же это ужасно совершенно, через 40 минут я схожу с ума уже совсем (Смеется.), но нам надо с ней отдельно общаться обязательно. Потому что если нет счастливых отношений между отцом и матерью, то дети это молниеносно почувствуют. Какая это счастливая семья? Вы не воспитаете счастливого ребенка, если вы вот эту любовь утратили. А любовь — это то, что надо каждый день строить. 
А. Леонтьева 
— Спасибо.  
К. Мацан 
— Я поеду, лягу на пол и буду крокодилом. 
Прот. Фёдор Бородин 
— А можно я еще одну вещь скажу? Я хотел бы сказать, что скоро 28 лет, как мы в браке, а я все больше и больше люблю свою жену. Она у меня солнышко, она у меня замечательная, и я Богу очень благодарен за нее. И это возможно, я не лукавлю, это действительно так. Просто надо друг друга беречь. 
А. Леонтьева 
— Отец Фёдор, какая же вам благодарность огромная за этот разговор. Ох! Его не хочется заканчивать…  
К. Мацан 
— Но надо, придётся. 
А. Леонтьева 
— Придётся продолжить.  
К. Мацан 
— Да, придётся продолжить. Вот мы сейчас при свидетелях, при радиослушателях договоримся, что вы к нам еще придете, и мы продолжим разговаривать про семью, потому что тема неисчерпаемая. Протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма Космы и Дамиана на Маросейке, отец восьми детей, любящий муж… 
Прот. Фёдор Бородин 
— Да.  
К. Мацан 
— … добавим к регалиям, был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии была Анна Леонтьева, я — Константин Мацан. До свидания.  
Прот. Фёдор Бородин 
— До свидания. 
А. Леонтьева 
— До свидания.