«Вопросы неофита». Светлый вечер с прот. Игорем Фоминым (17.09.2018)

— Здравствуйте! Вы слушаете радио «Вера». Программа «Светлый вечер». Меня зовут Александр Ананьев. Позвольте представиться: мне 40 лет, и крестился я в этом году, на Сретение. Я очень долго готовился к этому. Я очень долго к этому шёл. Было очень много знаков и событий, которые меня к этому вели, и мне казалось, что вот после Таинства Крещения все те вопросы, которые у меня были — они получат ответы, и все те сомнения, которые у меня были — они исчезнут.

После Крещения — такое впечатление, что вопросов у меня стало больше. И у нас возникла идея: здесь, на светлом радио, на радио «Вера», дать мне возможность, лично, получить ответы на мои вопросы. Это очень личные для меня вопросы, которые я хочу задать очень особенному для меня человеку.

У меня в студии, в гостях протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма Святого благоверного князя Александра Невского. Добрый вечер!

О.Игорь:

— Здравствуйте!

А.Ананьев:

— У меня сразу вот какой вопрос. Прежде, чем я обозначу тему, на которую мы сегодня будем говорить. Когда у человека исчезают все вопросы? Когда он получает все ответы, и когда в его душе наступает вот то спокойствие, которое мы все ищем?

О.Игорь:

— Можно ответить одним словом, а можно — чуть-чуть побольше растянуть. Я хотел бы второй вариант взять, Саша, для ответа. Вы сказали, что у Вас было такое чувство, что вот Вы сейчас покреститесь — и все вопросы начнут сразу решаться, и после Крещения они отпадут, и тому подобное... Ну, во-первых, они не отпадут, но и решаться они начнут. Потому, что Крещение — это именно Таинство, которое вводит человека не просто в какую-то интеллектуальную такую, богословскую сферу Церкви, но — и в первую очередь — в сакральную. С этой стороной Церкви соприкасается человек, и не просто соприкасается, а начинает участвовать. Это, наверное, один из самых важных аспектов познания того, о чём говорит Церковь.

И вот, когда закончатся вопросы? Ну, во-первых, они, наверное, закончатся тогда, когда мы уже решим все свои проблемы здесь, на земле, и будем пребывать в таком, сладостном блаженстве, и я надеюсь, что это блаженство наше будет именно с Господом — мы все на это надеемся, иначе чего мы, в общем-то, и делаем в Церкви, зачем мы туда приходим? Но... вопросы будут всегда.

А.Ананьев:

— То есть, наивно было бы предполагать, что вот ты живёшь, живёшь, делаешь что-то, учишься чему-то, читаешь что-то, а потом в твоей жизни случается такой «щёлк», после которого раз — и всё становится светлее, и всё становится более ясным.

О.Игорь:

— Да, это совершенно неправильное, я считаю, мнение. Потому, что пока мы задаём вопросы с вами, мы с вами — живём. Вот, в детстве мы с вами бегали под стол, не нагибаясь, и спрашивали: «Почему?» И нам иногда говорили, а иногда говорили: «Потому». И вот, это «почему», пока оно в нас живёт, мы будем живы. Вот, как только оно умирает, человек умирает. Хотя, может одновременно и кушать, и ходить, и двигаться.

А.Ананьев:

— Я смотрю на людей, которые меня окружают, на людей, которые стоят рядом со мной в храме, на людей, с которыми я общаюсь — я смотрю на них, и я им страшно завидую. Я вам даже сейчас объясню, почему. Мне кажется, в них есть какой-то необъяснимый дар веры. Какой-то талант, которого я... ну, это, знаете... это как абсолютный музыкальный слух. То есть, человек приходит, и он может отличить, там, до-мажор от ми-мажора. А мне, чтобы услышать ми-мажор, надо услышать ре-мажор, чтобы понять.

О.Игорь:

— Вы — счастливый человек!

А.Ананьев:

— А у них — настроено... а у них есть какой-то внутренний камертон, и у них есть вот этот дар, которому я завидую. Есть такая штука, как дар веры. Талант.

О.Игорь:

— Да. Я считаю, что любая вера — это является даром. То, что Вы пришли в храм и крестились, раз Вы здесь, и Вам дана возможность решить какие-то личные вопросы, которые, кстати, будут очень интересны всем тем прихожанам, которые стоят рядом с Вами в храме, поверьте мне...

А.Ананьев:

— Мне кажется, они всё знают!

О.Игорь:

— Да, но вот именно аспект, поставленный вопросом вами, им будет очень интересен. Потому, что любая тема — она имеет несколько подходов, и вопросов к этой теме столько, сколько, в общем-то, людей, на самом деле. И всегда это очень интересно и замечательно красиво.

Но, любая вера — это дар. Вот, Вам тоже дан дар веры. Вас почему-то, вдруг, коснулся Господь — Вашего сердца, Вашего сознания — Вы стали ставить вопрос. Вы сейчас можете рационально попробовать мне объяснить — Вы встретились с замечательным человеком, Вы прочитали прекрасную книжку, ещё что-то такое... поверьте, куча людей встречается с замечательными людьми, куча людей читает такие книжки, которые, наверное, нам бы с Вами и не снились, но у них нет этого дара веры. Не потому, что они лучше, хуже, или ещё какие-то особые — это всё за рамками. Господь им этого не дал. Вера даётся человеку не для того, чтобы он вдруг решил все вопросы, или вдруг нашёл путь решения всех вопросов, а вера человеку даётся для того, чтобы он послужил этой верой. И вот, Крещение — это выход на гигантский путь, очень большой пласт, который является не просто служением Богу, а такой — очень серьёзной — жертвой Богу, ради своих ближних. То есть, мы с вами — верующие люди не потому, что можем кого-то чему-то научить, не потому, что мы должны блаженствовать, скажем так, вместе со Христом, хотя это — тоже одна из задач верующего человека, и Господь даёт, наверное, шансы — именно через веру мы спасаемся. Но мы с вами верующие люди, потому, что мы должны послужить ближнему. Во Христе. Вот это — очень важное условие. Мы не должны быть добрыми, мы должны быть христианами, которые живут по Заповедям Божиим.

А.Ананьев:

— Сейчас я попробую сформулировать очень сложный вопрос для меня — опять же, прежде, чем мы обозначим тему, завершая вот этот вот вводный разговор. Другими словами, когда я стою в храме, и пытаюсь сконцентрироваться на Литургии, пытаюсь сконцентрироваться на тексте, пытаюсь избавиться от всех этих неправильных, отвлекающих меня мыслей, и пытаюсь нащупать в себе какое-то физическое ощущение, которое по моему внутреннему убеждению, обязательно должно быть у человека на Литургии в храме — и не ощущаю его, стоя в храме, и испытываю от этого какое-то... досаду, разочарование в себе, какую-то... знаете... усталую такую: «Да что ж я за человек такой? Почему у меня это не получается?» — вот, что с этим делать? Это... помните, у Евгения Гришковца, в спектакле... когда он очень долго шёл к тому, чтобы увидеть Мону Лизу в подлиннике, и вот, он, наконец, приезжает в Париж, и встаёт перед Моной Лизой, и смотрит на неё, и говорит себе: «Чувствуй! Почему ты ничего не чувствуешь? Это — она. Это написал — он». Вот... с этим что делать?

О.Игорь:

— Это очень хорошее чувство, что Вы ничего не чувствуете.

А.Ананьев:

— Здрасьте!

О.Игорь:

— На самом деле... предвосхищая наш дальнейший диалог, я хотел бы сказать, что вот этот вопрос, наверное, было бы уместно задать в конце передачи, когда мы с Вами поговорим о той теме, которую Вы хотели бы сегодня затронуть. Я-то в курсе этой темы, наши радиослушатели даже немножко понимают, что меня предупредили, о чём мы будем говорить, — и мне кажется, что это, конечно, было бы очень замечательно обсудить в конце. Но... Вы знаете... Церковь — она, наверное, устроена так, что здесь — совершенно другая проекция. Ну, вот, мы на икону смотрим: дорога, не сходящаяся в точку, а, наоборот, расходящаяся. Чем дальше ты смотришь, тем шире дорога становится. Или... это — другая проекция, совершенно, на мир. Поэтому, я хотел бы предвосхитить наш результат, наверное, диалога будущего, и сказать следующее. Если Вы ничего не чувствуете, в результате посещения Литургии, и тому подобное, Вы, наверное, всё-таки, на правильном пути. Что Вы, единственное, должны ощущать? Это — присутствие Бога. Это — вот ту любовь, внимание и заботу Божию, которая есть. Но она не выражается ни в каком-то, там, тёплом чувстве, ни в каких-то особых сердцебиениях, ни в каких-то, в общем, восторженных умозаключениях, и так далее, и тому подобное. У Паисия Святогорца есть очень интересный рассказ, который... знаете, не сразу... как-то так... начинаешь и понимать. Он рассказывал, как он жил на горе Синай, в келлии, и у него была традиция, что он каждую ночь ходил в соседнюю келлию — там подвизался какой-то подвижник. И надо было пройти 3-4 ступеньки. Ночи на Востоке очень тёмные — выколи глаз, что называется — тем более там, где нет цивилизации, ничего не светит, и отблеск ни от какого, там, фонаря или прожектора — не отдаёт. Там, где звёзды с блюдце, большие — тогда может что-то ещё быть ясно, а когда туманно или облачно, тогда ничего не видно. И он себе подсвечивал этот путь зажигалкой. Подойдёт, где-то здесь ступенечки — он посветил и прошёл. И, в какой-то момент, зажигалка не загорелась, огонь не смог загореться. И тогда вдруг ясный луч с соседней горы осветил ему путь. Он развернулся, и ушёл к себе в келлию. Сказал: «Нет, ты меня так не возьмёшь!» Казалось бы, ну... человек, который в храме, должен сказать: «Вот как обо мне заботится Господь! И сейчас я сойду под светом Божественной благодати, вещественного огня, можно так сказать — Фаворского света, сойду с этих ступенечек, и приду в келлию, где я обычно совершаю молитвенное правило», и тому подобное. А человек смиренный, человек, который находится в покаянии, он понимает, что он — недостоин Божественного внимания. Он не то, что вот... ну... : «Вот, только если, конечно, Господь ко мне соблаговолит, тогда я... там... достоин» — нет, у него даже таких нету помыслов. Он просто — недостоин. Он настолько ощущает себя последним, как я люблю говорить, в очереди в Царствие Небесное, хотя, конечно, этого не будет — очереди, что он, действительно, не достоин. Значит, если это не Бог, то это — диавол. И он это расценил как искушение от диавола — и уходит.

Вы знаете, если мы чего-то ощущаем, не надо, в общем-то, этим обольщаться. Подвижники этого всегда бегали. «Господи, если это от Тебя — я недостоин, а если это от лукавого — избави меня, я — человек немощной».

Поэтому, Божественная Литургия — она должна принести... и, вообще, Богообщение должно принести одно в жизнь человека — это мир. Мир в твоём сердце. Мир и любовь в твоём сердце. Вот и всё. Вот — единственное, что мы выносим с Литургии.

А.Ананьев:

— Ну, что ж... спасибо Вам большое! Таким образом, мы обозначили уровень наивности моих вопросов, которые я сегодня буду задавать моему гостю.

О.Игорь:

— Вот, здесь бы я хотел Вас резко прервать, и сказать, что нету... в духовном плане, нету наивных вопросов. Знаете, какие самые тяжёлые вопросы? Мне, просто, как человеку, которому часто приходится отвечать на вопросы... я, честно говоря, больше всего боюсь детских вопросов.

А.Ананьев:

— Они — самые глубокие?

О.Игорь:

— Вы знаете, да. Они — самые наивные, они — самые искренние, они — самые глубокие — вот эти детские вопросы. И, поэтому, вот здесь бы я хотел не только Вас, а, вообще, всех наших радиослушателей предостеречь: не бойтесь задавать вопросы. Не бойтесь. Ведь по количеству вопросов, по их... скажем так... простоте, по их актуальности в вашей жизни, вы — да и, в общем-то, и священник — он видит, что тебе жизнь духовная важна. Она тебе не безразлична. Поэтому любой аспект — как, что делать, ну... в общем-то, очень важен. Вы, наверняка, сейчас наблюдаете — сейчас на телевидении самая популярная передача — это всё, связанное с едой. Помните, как там всё то рассказывают? Как подробно: «Надо резать кубики такой ширины, или такой и так далее, а вот варите столько-то, а берите — столько-то...» Нет такого: «Возьмите на глаз, возьмите примерно...» — и тому подобное. Точно так же и здесь. Вы знаете, любой вопрос для человека, болеющего чем-либо, он очень важен. Вот. А я желаю, чтобы мы все болели Христом.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— Вы слушаете радио «Вера», меня зовут Александр Ананьев, у нас в гостях протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского, и у меня сегодня уникальная возможность — задать ему свои наивные вопросы.

Буквально несколько минут назад Вы, отец Игорь, упомянули очередь, которой не будет, и то, что сейчас — в ближайшие, буквально, 40 минут — будет проходит в эфире радио «Вера», будет вопросами неофита в очередь на исповедь.

О.Игорь:

— Замечательно!

А.Ананьев:

— Вот, самое главное, что меня обескураживает, когда я готовлюсь к исповеди — и их у меня было, откровенно говоря, не много. Я напомню — крестился я на Сретение, и пальцев на одной руке хватит, чтобы перечесть все мои исповеди. Или я бы даже назвал их попытками исповедаться. Потому, что вот я лично внутренне считаю, что ни одна попытка у меня так и не удалась. Внутренне у меня не получилось дать себе оценку, так: «Александр, вот это было — хорошо!» Я каждый раз отступаю от Вас, и понимаю, что: «Так... о главном мы опять не поговорили».

Смотрите, нас всегда учили видеть хорошее — в людях, в жизни, стараться не обращать внимание на дурное, и — самое главное — уметь видеть доброе и хорошее в самом себе. Дурное-то мы всегда можем там рассмотреть, но именно позитивный взгляд на жизнь и на самого себя является основным условием создания вот той креативной, доброй, созидательной атмосферы в жизни. Вот, мне тоже не хочется высматривать в себе плохое, и никому не хочется. Потому, что я считаю себя хорошим человеком, который специально плохого не делает. А внутренне — ощущение, что мне перед исповедью мне настоятельно советуют найти в себе плохое, и от этого возникает когнитивный диссонанс внутри меня: я ведь хороший, зачем кто-то пытается заставить меня увидеть в себе плохое?

О.Игорь:

— Да, вопрос очень важный и хороший. Действительно, не только светская психология учит видеть в другом всё хорошее, да и в себе видеть хорошее, но и Церковь, в общем-то, говорит, что грех другого надо скрыть, и ни в коем случае его не помнить, ни в коем случае, о нём не говорить, не знать, и так далее, и тому подобное. Но вот Церковь говорит... скажем так... о реальности. Вот, в данном вопросе, я хотел бы поговорить о том, что Церковь говорит о реальности.

А.Ананьев:

— О честности?

О.Игорь:

— Просто — о реальности. Вот, даже не честности, а просто — реальности. Честность — это тоже, знаете, такое понятие... мы отдельно, наверное, с Вами как-нибудь поговорим. А вот реальность — она такова. Ну, вот, представьте, Вы ждёте гостя какого-нибудь — дорогого. Ну, допустим, меня.

А.Ананьев:

— Да.

О.Игорь:

— Вот, Вы ждёте меня в гости... причём, исповедь — это же тоже подготовка к принятию в гости самого дорогого, кто только у тебя есть — Христа. Потом будет Встреча, на Литургии, Причастие, Бог даст, и так далее... И, если следовать тому вопросу, который Вы задали, то — что же надо сделать? Надо закрыть глаза на мусор, который находится у Вас в комнате — творческий бардак, скажем так, и так далее — немытую посуду... и увидеть самое хорошее. Ну, что? Замечательные занавесочки, прекрасные... вот, у меня же всё так хорошо, замечательно, прекрасно! Причём, придёт дорогой гость — и я вам это говорю с полной ответственностью — я тоже замечу только замечательные занавесочки, только прекрасных каких-то слоников, которые у Вас там стоят, и даже не обращу внимания на слой пыли, измеряемый в миллиметрах или сантиметрах на этих слониках, и ни в коем случае Вам не скажу об этом. Но, мне кажется, Вы будете себя чувствовать не очень удобно.

А.Ананьев:

— Ну, это — мягко говоря!

О.Игорь:

— А когда, вдруг, угощая меня... там... чаем с тортиком с каким-то... вдруг тарелочка будет... там... грязной, или ещё что-то...

А.Ананьев:

— Страшные вещи рассказываете!

О.Игорь:

— Да, страшные вещи рассказываю. И, мне кажется, подготовка к встрече дорогого гостя в виде меня, будет заключаться в том, что, в общем-то, семь потов сойдёт с Вас, пока пусть даже и маленькая квартирка, но будет вымыта, подготовлена и тому подобное...

Да и когда она уже будет чиста, придёт дорогой гость, Вы скажете: «Вы знаете, так неожиданно! Так, в общем-то... не успел подготовиться в полной мере! Вы уж простите за тот беспорядок, который здесь находится!» Что это — ложь? Нет, это не ложь. Но, мне кажется, вот то, о чём я только что говорил — это знакомо каждому.

А.Ананьев:

— Да-да. Одна наша общая знакомая, встречая — простите, я Вас перебил — встречая нас в гостях... так, до сих пор и не могу забыть эту чудесную фразу... мы заходим к ней — там всё сверкает, всё великолепно — а она грустная стоит в идеальном халате, и говорит: «Простите, домработница будет только завтра!» — и это было так красиво!

О.Игорь:

— Да, вот... с исповедью... я хотел бы сказать — примерно, то же самое. Церковь призывает нас реально — не честно — а именно реально посмотреть на себя. Ведь, мы с вами прекрасно знаем, что в нас живёт несколько «я». «Я», которое знает Бог, «я», которое знаю я сам, «я», которое знают мои близкие родственники, друзья, «я», которое знают начальники, «я», которое знают люди, не знакомые мне, с которыми я еду, там, в метро или... там... буду отдыхать летом где-нибудь за городом, и так далее... «я», которое знают комары, допустим — это тоже особое «я» такое: вроде, он хороший и замечательный, но под руку — не попадайся, убьёт, да ещё этого комара фашистом обзовёт — совсем другое «я». И вот, эти «я» — чем они ближе стоят друг к другу, тем целостнее человек становится. Вот, Церковь предлагает человеку все эти «я» приблизить друг к другу, чтобы не было совершенно разных людей, чтобы это был целостный один человек. И предлагает это сделать — через исповедь. Вынести из себя всё противное и ужасное, и оставить всё то доброе и замечательное, которое должен отметить не сам человек, а именно Господь. Именно вот Господь должен отметить, что: «Чадо, как ты, в общем-то, прекрасен и замечателен в том, что ты о себе много не мыслишь, в том, что ты реально на себя можешь посмотреть — какой ты». И, давая себе оценку на исповеди — то есть, исповедуясь: «Я — такой-то, я — сякой-то, я — пятое, я — десятое...» — человек вдруг понимает: «Слушай, ну не такой я уж и розовый... и никуда, в общем-то, я не полечу, потому, что я так врос грехами в эту землю, что, в общем-то, оторваться от неё мне намного сложнее и ужасней, чем, наверное, другому человеку». И вот именно этот взгляд на себя — он даёт возможность Богу тебе помочь. Приходит отец Игорь к Вам, и Вы вдруг говорите: «Отец Игорь, Вы уж простите меня... я плохо себя чувствую, я... там... болею, я не способен убраться у себя в доме. Но, вот, если Вы мне немножко поможете, мы с Вами прекрасно проведём вечер, и попьём чаю». Поверьте, вот именно такое смиренное состояние человека, оно привлекает, наверное, какую-то... ну... большую близость, большую открытость. Ну... скажем так — половину вечера уже мы сразу можем — вот, те, знаете... реверансы, которые друг перед другом гости... пока, вот... ко второй части перейдут вечера, когда уже такой... душевный разговор там... уже... обычно, это бывает в конце, когда уже вот пора уходить, и вдруг — всё это душевное начинает раскрываться — будет снято. Потому, что отец Игорь помоет, там, тарелочки, Вы заварите чай, мы сядем, и, в общем-то, попьём чайку совершенно замечательно, в совместно убранной кухне. Вот, исповедь призвана именно к этому. Реально посмотреть на себя, и призвать себе на помощь Христа, который и очистит твою душу, и дарует тебе возможность вот такого общения. Не надутости, да... как там: «Ах, простите, домработница придёт только завтра...»

А.Ананьев:

— У меня много вопросов написано передо мной, но, боюсь, что я даже до второго не дойду, потому, что Вы постоянно говорите какие-то вещи, на которых хочется остановиться, и сказать: «Во... во... во... подождите... это так важно — то, что Вы сейчас сказали!»

Правильно ли я Вас понимаю, что со своим любимым ребёнком я должен быть тем же, кем я являюсь со своим начальником на работе?

О.Игорь:

— Это было бы идеально. Поэтому я говорю, что вот эти все «я» — чем они ближе стоят друг ко другу, тем целостней человек. Если они соединяются, если у Вас отношение к начальнику, как к своему ребёнку... Как мы к своим детям относимся? Мы их оправдываем. Вот, что бы они ни совершили — это самые гениальные люди на земле. Да, они немножечко... скажем так... заблудились, но — самые гениальные! Если начальник вдруг недоплатил зарплату, то большего жмота, в общем-то, трудно представить в этом, так прекрасно Богом зданном, мире, в который совершенно случайно вот этот сор, в виде нашего начальника, как-то залетел. Я именно имею в виду, что святой человек — это тот человек, в котором живёт одно «я». То есть, все вот эти «я» — они соединены. Наверное, по этой причине и бежали многие святые отцы в пустыню, где... в общем-то... ты мог бы не распыляться на этих многих-многих «я», и не держать в голове, как мне надо вести себя в транспорте, дома, на работе, на отдыхе, в театре и так далее.

А.Ананьев:

— То есть, вся эта история со светским этикетом, деловым этикетом, повседневным этикетом — это, как раз, противоречие с тем, к чему мы стремимся, приходя в храм?

О.Игорь:

— Ну... этикет — он может быть разным: деловой, церковный и тому подобное. Как обращаться, как вилку держать, котлету в какую руку брать... ну, и так далее, и тому подобное — он может быть. Мы же сейчас с Вами говорим о внутреннем человеке. Не о внешнем человеке, который, естественно, должен стараться быть безупречным, но чтобы и внутренний человек соответствовал твоему внешнему. И внешний — внутреннему. Мы только вот сейчас именно это и имеем в виду.

А.Ананьев:

— Правильно ли я понимаю, что в основе исповеди, о которой мы сегодня говорим, лежит довольно забавный, на мой взгляд, парадокс: если ты видишь в себе те грехи, с которыми ты пришёл на исповедь — это хорошо, если ты не видишь в себе этих грехов — это плохо. Другими словами: я хороший, и это — плохо, или я — плохой, и это — хорошо. Действительно ли этот парадокс... вот... выглядит, вот... в этом виде?

О.Игорь:

— Да, если тебе не в чем покаяться — плохо ли это, или хорошо? Ну... если тебе не в чем покаяться, наверное, это хорошо. Хотя, здесь вопрос в другом стоит. Апостол Павел, честно говоря, так и говорит, что если совесть тебя не обличает — вот, если у тебя нет этого раскаяния — то блаженный ты человек. То есть — счастливый человек. Задаются вопросом: «Ну, как же так? Ведь нет такого человека, который бы не согрешил. А псалмопевец Давид вообще говорит, что нет такого человека, который бы час прожил бы, и не согрешил...»

А.Ананьев:

— Серьёзно?

О.Игорь:

— Да, у него есть в псалмах такое выражение. Действительно, не доверять ему мы не можем. Он слишком уж был и богодухновенный, и опытный человек, псалмопевец Давид. Как же здесь быть? На самом деле, из себя вымучивать какие-то грехи, придумывать... за собой — ничего не надо. Очень часто, кстати, с этим сталкиваюсь — подходит человек, и ты чувствуешь, что он, бедный, мучается. Надо что-то сказать — и вот, он начинает... как-то... говорить, и ты говоришь: «А, может быть, лучше покаяться в том, что Вы не видите свои грехи? Вы... вот... просто душевно немножко, так, ослепли на данный момент, и честно в этом взять — и признаться? Батюшка, не вижу своих грехов, и вот это меня немножко угнетает».

А.Ананьев:

— Вот, именно об этом мы поговорим ровно через минуту. У нас в гостях протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского. Это программа «Светлый вечер». Услышимся через минуту.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— Снова здравствуйте! Меня зовут Александр Ананьев. У меня в гостях на программе «Светлый вечер» протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского — моего любимого храма, где на входе есть такая специальная стойка, и я обязательно, заходя в храм, беру две брошюры с этой стойки. Одну, собственно, тематическую — если, вот, сейчас какой-то праздник, или я, там, готовлюсь... к чему-то я готовлюсь, не важно, а вторую — просто первую, которая мне попадается, она, как всегда, не случайная.

Когда я стою в очереди на исповедь, о которой мы говорим сегодня в программе, я, безусловно, брал какое-то время специальную брошюрку «Готовимся к исповеди». Потому, что я, действительно, как бы, не совсем понимал, о чём же говорить на исповеди со священником. И там, прям, вот, по пунктам: какие... в чём надо исповедоваться. И ты начинаешь ловить себя на мысли, что ты буквально — школьник на вот этом самом экзамене ЕГЭ, где от тебя не требуют развёрнутых ответов, а от тебя требуют, буквально, поставить «галочку»: да, нет, не знаю — нужное подчеркнуть. И ты сидишь так: «Ага! Понятно. Вот здесь — да, нет, да, нет, а потом вот со всем этим — формальным абсолютно — списком ( а откуда его ещё брать?) ты приходишь к своему священнику, и говоришь: «Да, нет, да, нет, да...» — потом смотришь ему в глаза, и так: «Сдал? Не сдал?» И вот, куда деваться от вот этого формализма неофита? Я понимаю, что речь идёт именно о неопытности. Речь идёт о человеке, который буквально недавно принял святое крещение, и начинает учиться исповедоваться. И не может избавиться от ощущения того, что он слишком формально подходит к этому процессу. Потому, что, с одной стороны, он может прийти и сказать: «Батюшка, слушайте — в общем, мне не в чем... — вот, мы сейчас с Вами говорили, — я хороший человек, я ничего дурного не делаю: кошек не мучаю, женщин не обижаю, даже если они сильно попросят», а вот формально подходить — тоже неправильно. Что с этим делать?

О.Игорь:

— Ну... то, что Вы описали, честно говоря, это ужасно. Это вот ужасно, и экзамен ЕГЭ, причём, и в подлинном его, в общем-то, составе, и в том, что Вы только что описали. Не хочется, чтобы так оно выглядело. Ну, я имею в виду, чтобы исповедь именно так и выглядела, как экзамен ЕГЭ, где надо отметить то, что есть, то, чего нету, ну... и так далее, и тому подобное.

А.Ананьев:

— Откройте тайну, пожалуйста. Часто ли Вы ловите себя во время исповеди на ощущении, что вот эти все формулировки — они взятии из этой брошюры?

О.Игорь:

— Ну... честно говоря, когда я готовлюсь к исповеди, я беру эту брошюру, и тоже по ней готовлюсь.

А.Ананьев:

— Серьёзно?

О.Игорь:

— Да, серьёзно. И подготовка к исповеди у священника, наверное... ну... намного легче, наверное, происходит, потому, что ты с исповедью сталкиваешься не один раз в день, а, в общем-то, несколько раз в день. И так далее. В чём же здесь такой секрет, и в чём польза или вред этих брошюр? Ну, польза в том, что, всё-таки, брошюра — это напоминание, шпаргалка, которая может нам напомнить, что такой грех существует. Не обязательно в тебе! Но он просто существует, и, испытывая свою совесть, мы можем совершенно случайно обнаружить, что: «Надо же! А я это совершаю, и даже не думал, что это — грех. У меня когда просили обижать женщин, я их обижал, и даже совершенно не подозревал, что по просьбе — это, действительно, грех. А оказывается, это — грех». Или ещё какой-то... любой такой поступок и действие, которое становится грехом. Это — положительные моменты этой брошюры. И брошюрка, в общем-то, она нам нужна, чтобы просто напомнить... ну... границы, хотя бы, нашей праведности или греховности. А второй момент, который очень важен — что, всё-таки, когда мы приходим на исповедь, мы должны разделять покаяние в исповеди и раскаяние. Это, всё-таки, два разных понятия, о которых, я надеюсь, мы поговорим немножечко позже. Дело в том, что недостаточно увидеть, что ты грешник. Недостаточно даже назвать, что ты грешник. Очень важно не просто назвать — очень важно получить прощение. Когда ты получаешь прощение? Вот, это то, с чего мы начали с Вами программу. Есть ли ощущения какие-то?

Могут ли быть после исповеди ощущения? Могут быть после исповеди ощущения, но это опять не про нас. После исповеди у нас должна быть уверенность, что тот Гость, которого мы позвали в свою грязную квартиру — Он обязательно поможет. И Он об этом говорит, что: «Я помогу убраться тебе — ты только попроси. Ты только вот позови Меня — дверь приоткрой. Я стою и стучу, и кто отворит, у того буду вечерять». Там не сказано — в чистом сердце, в нечистом сердце буду вечерять: «Я буду вечерять, и помогу тебе там прибраться». Очень важно, чтобы человек, заглядывая в эту брошюру — не просто констатировал. Пришёл и сказал: «Батюшка, я сегодня так классно подготовился к исповеди, к Причастию, что... просто, прям... знаете... изумительно! Всё из себя вынул! Ну, что... я теперь готов Причащаться! Достоин я теперь Причащаться?» И вот здесь сразу возникает очень большой вопрос. Если человек ощущает своё достоинство, значит вот именно здесь и надо ему рекомендовать отложить Причастие до другого момента, когда он позовёт, всё-таки, в гости Христа, чтобы вместе прибраться в его квартире.

А.Ананьев:

— Мне сейчас пришла в голову, отец Игорь, аналогия. Вот, Вы сравнили исповедь с гостями, а мне вдруг стало ясно, что это, скорее, визит к врачу. Когда врач спрашивает тебя: «На что жалуешься?» — и, вместо того, чтобы начать перечислять: «Слушайте, у меня вот здесь болит, меня вот этот ноготь беспокоит, у меня вот здесь вот волосы выпадают...», ты начинаешь говорить: «Да у меня всё хорошо! Я — отличный человек, у меня всё прекрасно...» И тогда визит к врачу, получается, вообще не имеет никакого смысла.

О.Игорь:

— Скорее всего, не визит к врачу. Скорее всего, Врач здесь должен прийти к тебе. Ты лежишь весь в струпьях, уже смердишь, и говоришь: «Меня это так устраивает! Это вот... доктор, можете прилечь рядом — будем вместе в этой грязи бултыхаться!» Нет, здесь, всё-таки, визит к врачу подразумевает, что ты — пришёл. Ты пришёл, и значит, ты для чего-то должен оторвать врача... украсть у него время. Так, что: «Доктор, Вы знаете, я пришёл к Вам — поболтать. Вы такой замечательный собеседник — давайте вместе пофилософствуем. Да, об аэродинамических свойствах шестокрылого Серафима — может ли он летать, или не может он летать, судя по всем этим... вот, в нашем пространстве». Естественно, это не покаяние. Естественно, это не крик о помощи. Это не крик: «Я, Господи, погибаю... но вот... если можно... последний раз — пообщайся со мной!» Вы знаете, Бог вообще не уйдёт от тебя, если ты так вот скажешь. Если ты закричишь Ему: «Господи, я — самый плохой, недостойный! Я знаю, что... вот... мне положено вечное мучение. Но если есть хоть немножечко вот... ко мне какого-то снизхождения, давай вот этот вечер ( то есть, Литургию ) я проведу у Тебя». Бог вообще от тебя не выйдет. Ты всегда будешь с Богом. Как ни странно. Именно недостойный человек, именно человек, который ощущает себя грешником, он привлекает, как ни странно, милость Божию.

Вспомните своих детей, дорогие радиослушатели. Маленьких детушек, которые вдруг садятся так вот около окошка, щёчку подпирают ручкой, и говорят: «Да... меня никто не любит. Я такой плохой». Всё — все бабушки, все дедушки со слезами на глазах, все родители — и папа, и мама — говорят: «Ну, что ты! Ну... пойдём-ка мы с тобой съедим мороженое!» Или дедушка говорит: «Нет, сначала мультики! Потом — мороженое!» — и ребёнок удивляется: «Надо же... Я, вроде бы, ни к кому не приставал. Я, вроде бы... вот... констатировал факт, да?» И вот, почему то к такому ребёнку — особое внимание. В чём проблема? Проблема в том, наверное, что человек оценивает себя настолько смиренно, настолько ничтожно, что обязательно привлечёт внимание других.

А.Ананьев:

— Возвращаясь к моему, и, в чём-то даже неправильному, вопросу, основанному на этом школьном экзамене ЕГЭ, и вот этом страхе школьника «сдать или не сдать», правильно ли я понимаю, что ощущение, что ты «сдал» — плохо, а ощущение, что вот, как раз, «не сдал», несовершенен, не... не... вот эта неудовлетворённость — это то, чего надо не бояться, как минимум, а, как максимум, искать. Или я опять ошибаюсь?

О.Игорь:

— Нет. Вы совершенно правильно... Вы знаете, вот Вы сейчас говорите «сдал — не сдал», я сразу вспомнил свою юность. После армии я поступал в медицинский институт. Я уже как-то рассказывал об этой истории, но, знаете, она очень поучительная, на самом деле, в духовном именно плане. Я пришёл из армии, мама моя работала в 3-ем меде — я поступал в 3-й мед, причём, не на стоматологический факультет, а на лечебный факультет. В тот момент сын ректора жил у нас на квартире бесплатно — мои родители ему сдавали, мама проработала в этом институте почти 30 лет, то есть, её все знали, меня все знали там, в общем-то. Первый экзамен был литература, я пришёл — сдал, написал сам, и первый написал сочинение. Причём, у меня была шикарная тема: «Образ войны в произведениях Высоцкого». Это — 90-й год, только вот открылись эти... ворота, и вот, всем хотелось бы как-то так... всех удивить. И вот, Высоцкого я знал, к тому моменту, наизусть, так как рос в диссидентской семье, и Высоцкий у нас звучал каждый день в виде шансон такого, да. Сейчас кто-то слушает шансон, или, там, классику, но мы слушали Высоцкого. Написал, сдал и пошёл домой. Посмотрел, когда следующий экзамен, и пришёл на следующий экзамен — не посмотрев результаты предыдущего. А предыдущий я не сдал. Ну, точнее — не «двойку» сдал. И я, когда даже не увидел себя в списках на другой экзамен, я думаю: «Ну, невнимательно посмотрел... сейчас, я ещё заново посмотрю». Нет — и нет. Нигде, ни в каком потоке — нету. Я так был удивлён! Я даже не посмотрел результаты. Я полностью был уверен, что я сдал.

Я пошёл в деканат, так как меня все знают. Я зашёл, и мне говорят: «О, Игорь! А ты чего здесь?» Я говорю: «Да вот, сдаю экзамены...» — «Да? Сейчас посмотрим... слушай, а ты не сдал. Ой-ой-ой... ну-ка, давай, мы сейчас сообщим...» Я: «Всё-всё-всё...» Я сразу понял, в чём проблема: я выпросил благословение на поступление в этот институт у своего духовника, который сказал: «Ну, иди, потеряй годик!» Я это всё сразу вспомнил, и побежал домой... в общем-то... с покаянием.

Понимаете, когда ты ощущаешь свою, такую, «правоту» — очень мало у тебя шансов в этой правоте, скажем так, удержаться. Сколько наших детей приходят и говорят: «Пф-ф... ЕГЭ? Я написал!» Потом приходят результаты, и ты понимаешь, что — 26 баллов из 80-ти заявленных только что, накануне, твоим ребёнком. Вот эта самоуверенность — она очень часто... да не то, что очень часто, а — всегда, служит очень отрицательным для нас... играет с нами очень отрицательную... шутку очень плохую над нами совершает. Поэтому, вот именно смирение, покаяние, кротость — вот они, те качества, которые должны присутствовать до исповеди — и после.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— Я напомню: вы слушаете радио «Вера», меня зовут Александр Ананьев, и сегодня нашу беседу с протоиереем Игорем Фоминым мы обозначили как «Четыре вопроса неофита в очередь на исповедь». И я уже услышал несколько очень важных для меня вещей, и думаю, что самое важное мы услышим вот именно в этом, финальном блоке программы «Светлый вечер».

Знаете, буквально на днях, вот в эти выходные, я посмотрел впервые третью часть «Крестного отца». И не смог не обратить внимания на сцену, в которой главный герой — Майкл Карлеоне, отвратительный человек, мафиози — встречается с кардиналом Ламберто, и тот предлагает ему исповедаться. На что главный герой спрашивает: «Отец, но какой смысл исповедоваться, если я всё равно не раскаюсь?», на что он, как человек остроумный и глубокий, отвечает: «Я слышал, Вы человек практичный, так что Вы теряете?» — и, разумеется, эта исповедь стала поворотным событием в жизни главного героя.

Однако, какой смысл исповедоваться, отец Игорь, если я не раскаюсь? А у меня такое ощущение постоянно возникает. Я прихожу к священнику на исповедь. И говорю: «Слушайте, я понимаю — Великий Пост, и я курю. Я знаю, что это неправильно. И дело даже не в том, что на пачках написано — я знаю, что это в принципе неправильно, но прихожу на следующую исповедь, и, в общем-то, особенно ничего не поменялось.

О.Игорь:

— Да. Ну, то, что ничего не поменялось на следующей исповеди — это уже говорит о многом, на самом деле. Это тоже — очень прекрасно, да? То есть, список остался на том же месте — он не усугубился. Говоря о исповеди, мы уже как-то сказали, что надо очень чётко различить раскаяние и покаяние.

Мы помним, раскаяние — это то событие, которое совершилось у Иуды. Он раскаялся в том, что совершил, и что предал своего Божественного Учителя, пришёл, и даже бросил эти 30 серебреников, которые получил, пошёл и удавился. Оказывается, раскаяние не приносит... скажем так... окончательного плода. Это — какой-то этап, незавершённый, видно, этап, который может привести человека даже к самоубийству, то есть, к одному из самых страшных грехов.

А.Ананьев:

— Груз слишком тяжёлый...

О.Игорь:

— Да. Груз слишком тяжёлый. Теперь — покаяние.

Если взять в греческом истолковании, то покаяние — метанойя — это изменение ума. То есть, покаяться — значит изменить своё мышление, изменить свою жизнь, и так далее, и тому подобное. Там есть несколько обозначений, именно покаяния — там, хамартия, то есть «промах»... ну, и так далее... это всё понятно. Нам самое интересное — это, всё-таки, покаяние — изменение сознания, изменение ума.

Значит, когда мы приходим на исповедь, очень часто, даже чаще всего, исповедь — это уже констатация твоего или раскаяния, или уже даже покаяния. Что это такое? Раскаяние, то есть... то, что ты что-то делаешь плохо, неправильно, может наступить где угодно — это может наступить в студии на радио «Вера», это может наступить в метро, это может наступить во время обеда, и так далее... Это может, кстати, наступить, и очень часто это бывает, на каких-то творческих мероприятиях — там, концертах, спектаклях и тому подобное. То есть, вдруг до тебя дошла та идея человека творческого, автора того или другого произведения, которое он писал, быть может, именно в этом состоянии, и у тебя градом полились слёзы — вот именно о себе. Не умиления, которое... там... происходит, а именно — о себе полились слёзы. Это раскаяние — оно очень важно для человека. И на исповеди может произойти констатация именно этого раскаяния, и должна происходить констатация — то есть, как бы, работа. Ты приходишь уже к священнику для того, чтобы решить тот или иной вопрос, чтобы вот это раскаяние... Что мне дальше с этим делать? Пойти, повеситься? Или есть выход из сложившейся ситуации? И он скажет, что есть выход из сложившейся ситуации. Выход именно в покаяние, в изменение твоего состояния, в изменение твоего ума.

То есть, недостаточно придти и сказать, что: «Батюшка, Вы знаете, я курю, и ничего с этим поделать не могу. Вот, принимайте меня, как хотите. Мне это необходимо, мне это важно, это меня лечит от стрессов, и так далее, и тому подобное, или от чего-то другого...» Он говорит: «Ну, давай, хотя бы, попробуем. Давай попробуем изменить эту жизнь. Давай, ты будешь курить... ну... только, там, после 12 дня», — или ещё что-то такое. Вы знаете, когда человек не просто складывает ручки и говорит: «Вот, я такой, принимайте меня таким, какой я есть», а когда пытается что-либо изменить в своей жизни — это и есть покаяние. Это и есть пробы изменения своего ума.

Причём, эта проба изменения ума — она бывает очень эффективна, когда ты всё отдаёшь в руки Божии, делаешь, что должно — и будь, что будет. Не обязательно ты бросишь курить. И, на самом деле, многие не будут требовать от Вас того, что Вы бросите курить. Может быть, Вы придёте с каким-то страшным грехом, и скажете: «Вот, такой-то грех...» — и не увидите никакой реакции на Ваше чувство и переживание. А потом скажете: «Ну, Вы знаете, у меня есть... там... мама, которая живёт недалеко, километрах в 100 от меня... ну, вот... я ей иногда позваниваю — то, сё...» — и вдруг Вы увидите бурю эмоций. Или: Великий Пост, приходит бабушка какая-нибудь, или тётя, или ещё кто-то, и говорит: «Вот... там... у крестника ( у внучка, у племянника ) День рождения, первый юбилей, родители невоцерковлённые, сочувствующие, и решили ему устроить в ресторане, там, это всё... Я купила подарок, сегодня вручу — вот, завтра День рождения...» — ну, казалось бы, всё нормально. И вдруг священник бурю эмоций: «Что? Хочешь откупиться от своего племянника? Ну-ка — в ресторан, веселиться, есть всё, что есть на столе!» — и у человека вдруг происходит слом понятий. Он говорит: «Как так? Да за... какое же это православие-то? Пост! Молитва! А меня — в ресторан?» — и тому подобное, пятое, десятое.

То есть, понимаете, исповедь — это не просто ты пришёл и, в присутствии свидетеля ( хотя, так оно и есть ) каешься пред Богом в своих каких-то грехах. Исповедь — на данный момент — в Русской Православной Церкви это ещё и такой «разбор полётов», которые у тебя есть в жизни.

Как священник, могу свидетельствовать: не всегда мы говорим о том, о чём мы хотели бы подчеркнуть, человеку. Иногда бывает так, что ты начинаешь говорить о чём-то, о чём совершенно не хотел сказать этому человеку, совершенно не хотел подчеркнуть, но так получается, что ты это сделал. И иногда, бывает, так себя неудобно чувствуешь, что думаешь: «Господи... ну, зачем это надо было...

А.Ананьев:

— О! Очень знакомое...

О.Игорь:-

— ... человеку...» — и ты просто иногда даже напрягаешься, когда он в следующий раз приходит. А он приходит, и начинает тебя благодарить.

У меня был случай. Я отчасти его рассказал — вот, про этот вот ресторан Великим Постом. Ну, ни с того, ни с сего вдруг накинулся на нашу прихожанку, и стал просто её гнать в этот ресторан, чтобы она туда сходила и была с внучком... и она пропала. Думал: «Ну, всё... я отвадил человека от Церкви». А потом она пришла и сказала: «Батюшка, я Вас благодарю. Я ужасно переживала... ( Ха, как я переживал — это был тихий ужас! ), но я многое услышала и поняла». И вы знаете, я благодарен Богу, что... вот... священник чаще всего не от себя говорит с прихожанами, а именно вот является орудием в руках Божиих. Иногда — тем прутиком, которым Господь... или отец может наказать ребёнка. Причём, «наказание» — это в церковно-славянском переводе «научение». Потом иногда, бывает, отец берёт и выбрасывает этот прутик — ломает и выбрасывает, как ненужный. Точно так же и в жизни человека. Какой-то священник что-то сказал — и он пропал из поля зрения этого человека, а пользу, в общем-то, Господь донёс до него.

А.Ананьев:

— Однако, при этом, священник является человеком — очень конкретным, хорошим человеком.

О.Игорь:

— Не всегда... хорошим!

А.Ананьев:

— Позвольте с Вами не согласиться. Так вот... это очень конкретный человек, перед которым ты стоишь, и ты должен рассказать ему о вещах... я не стану говорить, что это вещи, в которых ты сам себе боишься признаться, вещи, которые, там... за которые ты стыдишься — да, в общем-то, нет... ты же, в общем-то, хороший человек, ты не делаешь ничего такого, за что тебе будет стыдно... Стараешься, по крайней мере!

Однако, есть какие-то табуированные темы, которые не принято обсуждать с другими людьми. Не то, чтобы секреты... но — это не обсуждают. И это для человека, который только-только начинает исповедываться — а я, уважаемые слушатели, напомню, что крестился на Сретение, вот совсем недавно, и я только-только пытаюсь понять, что же такое исповедь, и справиться со смущением и с неопытностью — ты пытаешься заставить себя говорить со священником о вещах, о которых с другими людьми ты стараешься не говорить. Вот, как побороть вот это смущение — ведь здесь тоже это важно?

О.Игорь:

— Никак не надо. Не боритесь с этим смущением. Пусть оно у Вас остаётся, пусть совесть Вас теребит, пусть она Вас обличает, пусть Вам будет стыдно — и это будет прекрасно, поверьте. Это не будет мазохизмом каким-то, ни в коем случае. Это будет — естественный, живой организм. Естественно, нам очень часто бывает больно от чего-то отказываться. Нам бывает больно лишить себя какой-то там... не знаю... родинки, но врач тебе говорит: «Слушай, срочно надо вырезать!» — «Да, ладно! Не беспокоит она меня. И так поживу». А потом, через какое-то время, приходишь и говоришь: «Доктор, а сейчас-то можно что-то сделать?», а он говорит: «А сейчас уже ничего сделать нельзя. Всё проросло, и имеет корни...» — и так далее, и тому подобное.

Избавиться от смущения — я думаю, нет... это будет нас останавливать в дальнейшем при совершении греха. Как ни странно, как это ни грустно звучит, но очень часто от греха нас останавливает — я имею в виду православных христиан — то, что потом в этом грехе придётся исповедываться перед своим духовником. Бывают хитрые христиане. Приходят на исповедь — в другой храм, к другому батюшке. Но также немало и совершенно опытных, замечательных батюшек, которые говорят: «Слушайте, всё это я понял, да... давайте-ка, вот с этим надо побороться, но эту исповедь Вам надо будет повторить Вашему духовнику». И иногда просто слышишь... так... всплеск руками видишь: «Блин! Не получилось...»

А.Ананьев:

— Списать не удалось.

О.Игорь:

— Да, не получилось. Говорит: «Мне неудобно говорить об этом своему духовнику!» Неудобно — не совершай. Не делай. А, потом, что это за духовник твой, которому ты не можешь признаться, или в присутствии которого ты не можешь признаться в каких-либо своих злодеяниях. Ну, по-другому, в общем-то, грех-то и нельзя назвать — делание зла. Поэтому, чего мы будем, в общем-то... бегать совести... такого хладнокровия... это ужасно! Надо быть или тёплым, или... ой... надо быть или горячим, или холодным... в общем, теплохладным быть нельзя.

А.Ананьев:

— Завершая наш разговор... хотя у меня ещё, поверьте, много вопросов, я даже не задал ещё те, что заранее подготовил... а у меня ведь ещё родилось много...

О.Игорь:

— Но мы, наверное, завершим в этом часе? А потом, я надеюсь, мы продолжим...

А.Ананьев:

— Мы обязательно продолжим, но... буквально, завершая вот эту тему, скажите: другими словами, если я умолчал о чём-то во время исповеди... вопрос покажется наивным. Я умолчал во время исповеди священнику о чём-то, что для меня, на самом деле, важно, но — не поборол смущение, не решился рассказать. Дискредитирует ли это саму исповедь, не помножает ли это на ноль? Не является ли это ложью?

О. Игорь:

— Это не... является... скажем, утаивание греха в молитве перед исповедью — это сугубый грех ( «...если что скроешь от меня, то сугуб грех иметь будешь» ). Это ни в коем случае не уничтожает исповедь в других грехах. То есть, другие грехи если мы исповедуем искренне — и они прощаются, и даруется нам возможность как бы начать с нового листа. Но, честно говоря, когда мы утаиваем — специально, причём... можно же двояко не сказать на исповеди грех — можно о нём просто забыть, а можно специально не сказать, то есть, такое... утаивание — из-за ложного страха, ну... и так далее, и тому подобное.

Ложный страх, да — вот, это очень важный такой, мне кажется, момент. Тут, действительно, этот грех как бы сугубо начинает прорастать у тебя в душе. Он сугубо начинает, в общем-то, портить... ты даже можешь его больше не совершать, потому, что тебе будет стыдно... всё равно придёт время, когда ты... понимаешь... когда об этом заговорят. Но: я здесь хотел бы предупредить Вас вот о чём. Так как, всё-таки, дело нашего спасения — оно лежит и в наших руках, и самое важное, что мы можем сделать — это именно и действительно — раскаяние, смирение и кротость, то Господь не хочет смерти грешника, то, естественно, этот грех будет каким-либо образом всё равно из тебя вынесен. То есть, Господь устроит так, что ты этот грех всё равно из себя вынесешь.

Способов может быть много. Вот, мы просто смотрим на историю человечества, и видим — какие это могут быть способы? Человек может выстрадать этот грех — то есть, его может поразить какая-то болезнь, хотя, болезнь — это не всегда из-за греха, это мы тоже должны с вами чётко понимать. Этот грех может быть обнародован — ты сам можешь, в общем-то... жизненные обстоятельства сложатся так, что — у тебя была возможность исповедоваться, но ты этой возможностью не воспользовался, и этот грех пришёл, как бы случайно, во всенародное... скажем так... публичное пространство, в котором, наверное, будет более страшно с ним пребывать, чем на исповеди. То есть, принцип простой: грех по морде даст. Как говорит народная пословица. В любом случае, ты можешь или сам от него избавиться, или тогда... в общем-то... из-за него пострадать.

А.Ананьев:

— Я думаю, это прекрасное многоточие для нашей беседы с протоиереем Игорем Фоминым, настоятелем храма святого благоверного князя Александра Невского. Этот разговор мы ещё обязательно продолжим, а я хочу пожелать вам, уважаемые слушатели, не бояться задавать вопросы. Потому, что ни один вопрос не останется без ответа.

Отец Игорь, спасибо Вам, и я очень надеюсь на продолжение разговора.

О.Игорь:

— Благодарю и Вас, дорогой Александр. И я надеюсь, что наши радиослушатели понимают, что нету... скажем так... наивных, глупых вопросов, есть вопросы, которые беспокоят тебя. А если они тебя беспокоят, значит, ты ещё живой.

А.Ананьев:

— Прекрасно!

О.Игорь:

— До свиданья, дорогие мои!

А.Ананьев:

— До свиданья!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».