Протоиерей Роман Медведь
Революционный октябрьский переворот 1917 года обернулся волной красного террора в городах Крыма. В начале зимы матросы в Севастополе учинили расправу над морскими офицерами. 28 декабря на Малаховом кургане был расстрелян весь командный состав эсминцев «Фидониси» и «Гаджибей». К вечеру того же дня резня офицеров шла уже по всему Севастополю. В городе царили страх и паника. Поводом для преследования стали события пятилетней давности. Революционеры припомнили, что в 1912 году, после подавления восстания на линкоре «Святитель Иоанн Златоуст», многие его зачинщики были приговорены к расстрелу.
Накануне Рождества 1917 года настоятель Адмиралтейского Свято-Владимирского собора протоиерей Роман Медведь возвращался с вечерней службы домой. Улицы не освещались, вечер был безлунный. Темнота стояла такая, что собственной вытянутой руки разглядеть было невозможно. В памяти всплывали картины того самого бунта, из-за которого сейчас в Севастополе начались бесчинства. Известие о беспорядках на линкоре «Иоанн Златоуст» застало тогда отца Романа на даче, и он сразу же приехал к месту происшествия. Предложил арестованным бунтовщикам исповедоваться — и большинство из них откликнулись. Всю ночь священник выслушивал горькие рассказы смутьянов, которых ждали расстрел или каторга. Покаяться пожелали и многие из тех матросов, кто остался на свободе… Размышления священника прервал хриплый голос, неожиданно раздавшийся из беспросветной мглы.
Матрос:
Постой, отец Роман. Поговорить надо.
Священник остановился, напряженно вглядываясь во тьму.
Отец Роман Медведь:
Кто ты, мил человек?
Матрос:
Да не важно это. А вот то, что я скажу сейчас — очень важно. Уезжай из Севастополя. Вот прямо сейчас ступай на вокзал и уезжай. Постановление о твоем расстреле уже принято, я его видел своими глазами.
Отец Роман Медведь:
Это связано с бунтом на «Иоанне Златоусте»?
Матрос:
Формально — да. Но, на самом-то деле, причина проще. Помнишь, отец, ты матроса Докукина уличил в краже денег из церковной кружки? Вот он больше всех и горячился, чтоб тебя покарать, как контрреволюционера. Уезжай, Христом-Богом прошу. А то не прощу я себе твоей смерти.
Отец Роман Медведь:
Чем же я такую милость заслужил?
Матрос:
А вот когда ты нас в двенадцатом году исповедовал, я тебе сознался, что бунтовщикам сочувствовал, а ты не выдал меня. Сохранил тайну исповеди. Ты и не помнишь, поди? А я вот не забыл. Уезжай, отец. И жену с младенцем увози.
Отец Роман не смог покинуть Севастополь, не отслужив праздничной Рождественской службы. Это едва не стоило ему жизни. В тот момент, когда поезд тронулся, увозя священника в Москву, в дверь его севастопольского дома ворвались матросы.
Смутное время позволило протоиерею Роману провести в столице несколько трудных, но плодотворных лет. Местом служения священника стала церковь святителя АлексИя в ГлинИщевском переулке. Здесь он организовал православное братство в честь московского митрополита, имя которого носил храм. В противовес неустроенности, которая заправляла повсюду, члены этого братства жили глубокой, интенсивной духовной жизнью.
В конце двадцатых годов оживленная деятельность братства была замечена советской властью. За священникоми прихожанами был установлен надзор. В 1931-ом отца Романа приговорили к десяти годам заключения на Соловках. Из-за инвалидности, нажитой в лагере, срок заключения батюшки был сокращён. В 1936 году он вернулся из ссылки и поселился в городе МалоярослАвец, где, несмотря на костный туберкулёз и перелом шейки бедра, продолжал пастырское служение. 8 сентября 1937 года, причастившись Святых Тайн, он скончался.
На девятый день после похорон дочь протоиерея Романа, Ирина,заснула на его кровати, укрывшись его лагерным одеялом, и увидела, как отец стоит на коленях перед иконами в новом золотом облачении, подаренном ему ещё в Крыму, и читает Отче наш. «Как живой», — грустно добавила Ирина Романовна, рассказывая этот сон другу семьи, священнику Александру Ветелеву. «А он и есть живой. У Бога все живы», — ответил отец Александр.
Загрузка...