«Святые Царственные Страстотерпцы». Прот. Павел Карташев

У нас в гостях был настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области протоиерей Павел Карташёв.

В день памяти Царственных Страстотерпцев мы говорили о роли императора Николая II и его семьи в истории России и о значении их подвига.

Ведущая: Марина Борисова

---

Марина Борисова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области, протоиерей Павел Карташев. Добрый вечер, отец Павел.

Протоиерей Павел Карташев:

— Добрый вечер. Добрый вечер. Спасибо.

Марина Борисова:

— Отец Павел, мы, поскольку с вами сегодня и с нашими слушателями встречаемся в памятный день, когда мы вспоминаем царственных страстотерпцев, хочется отдельно и подробно поговорить об их жизни, судьбе и их значении для каждого из нас. Мне кажется, что люди нашего с вами поколения особо сильно это прочувствовали ещё в юности. Я просто помню, когда мы начинали ходить в церковь, у нас были такие синодики у каждого, очень длинные, где были отец Иоанн Кронштадтский с его матушкой, были какие-то преподобные с целым семейством и непременно были Николай, Александра и дети. Причём подавали записки на панихиду. Я помню эти длинные-предлинные такие свитки, которые мы подавали на панихиду в церкви, и все свои знали, что это за люди и почему мы их вспоминаем. Когда они были канонизированы, для всех была такая личная радость, потому что можно наконец уже просто им молиться, потому что у многих дома были фотографии. Многие читали какую-то самиздатовскую литературу, воспоминания. Я помню книгу Дитерихса в двух частях, которую передавали из рук в руки. Для многих из моих сверстников знакомство с этой историей было полным откровением, потому что всё, чему нас учили в школе и в институте, было, как я бы сказала, перпендикулярно тому, что было на самом деле. Поэтому для нас очень важны были все даже самые малейшие крохи информации. Теперь информации очень много, даже, мне кажется, чересчур, потому что очень трудно понять, где информация истинная, где информация фальшивая. Отношение личное уже далеко не у всех. Как вам кажется, вот метаморфоза нашего отношения к царской семье и к тому подвигу, который Господь даровал им совершить. Что означают эти метаморфозы для нас самих?

Протоиерей Павел Карташев:

— С чего бы начать? Это вопрос очень... Пожалуй, вот вы сейчас, мне кажется, задали даже, может быть, самый ключевой, самый главный вопрос. Потому что они святые у Бога. Они молятся за Россию. И они совершили свой жизненный путь так, это трудно понять, может быть, не всем понятно, так, как, дай Бог, всякому и каждому, и поэтому самым важным является, а мы причастны этим плодам, для нас, так утилитарно и грубо просто говоря, польза какая-то есть от того, что что ими совершено? И понимаем ли мы, что это для нас вот это вот, пожалуй, такой вопрос очень важный, и он не сегодня возник. И можно сказать, что корни ответа на этот вопрос, они уходят прямо в непосредственно в июль 1918 года. Для меня, кстати говоря, вот я когда эту тему переживаю, а я возвращаюсь к ней периодически, и в 2017 году, в год столетия революции так я по собственной инициативе какие-то ролики записывал, статьи писал, выступал. Однажды в большом собрании был такой в огромном спортивном центре, митрополит Ювеналий, министр образования Московской области, и меня как раз попросили составить, написать слово, которое я по собственной инициативе, так как меня не регламентировали строго, к столетию русской революции. И вот я писал там на важную тему, если сегодня позволит время и обстоятельства, я отдельно об этом скажу, потому что она непосредственно связана с последним русским царем, с нашим государем-императором, страстотерпцем. Ну, я сказал, что корни уходят в июль 18-го года. А что это значит? А это значит непосредственная реакция людей на совершившееся тогда, когда, ну, интернета не было и средства массовой информации не обладали такой всепроникающей властью, и тем не менее газеты и наблюдения людей в столицах, в Петрограде и в Москве, очень характерные, очень показательные. То есть вот мы с вами фактически, если с точки зрения хронологии, мы начинаем с конца. Но если уж мы начали с конца, то вот у меня тут есть два свидетельства. Одно Марины Цветаевой, которое как человеку, очень одаренные люди, они не всегда собой управляют, они не всегда справляются со своей одаренностью, со своим талантом. Иногда их швыряет из стороны в сторону. Но, тем не менее, она, будучи человеком очень тонким и глубоко переживающим, она чутко реагировала на происходящее. И вот она вспоминала об июльских днях 1918 года, это вот только что все произошло. «Стоим, ждем трамвая. Дождь и дерзкий мальчишеский петушиный вскрик: «Расстрел Николая Романова. Николай Романов расстрелян рабочим Белобородовым! (Он был тогда председателем, Белобородов. Это его была не настоящая фамилия, но это, к примеру, о том, кто руководил всем этим делом). Смотрю на людей, тоже ждущих трамвая и тоже, в скобках, тоже с восклицательным знаком, слышащих, рабочие, рваная интеллигенция, солдаты, женщины с детьми. Ничего. Хоть бы что. Покупают газету, проглядывают мельком, снова отворачивают глаза. Куда? Да так, в пустоту». То же самое писал граф Коковцов. Ну, никак нельзя сказать, что это креатура государя-императора, но это человек, которого он и поднял на самую высоту власти, который был и министром финансов, и в свое время руководителем кабинета министров. «20 июля (это граф Коковцов) или около этого числа в официальных большевистских газетах появилось известие об убийстве государя в ночь 16 на 17 июля в Екатеринбурге по постановлению местного совета солдатских и рабочих депутатов. Приводилось имя председателя этого подлого трибунала Белобородова. Говорилось тогда об убийстве одного государя и упоминалось, что остальные члены его семьи в безопасности. Я не скрывал своего взгляда и говорил многим о том, что думал, и когда мы узнали, что их увезли в Тобольск, и потом появилось известие, что на Екатеринбург двигаются чехословаки, нечего было и сомневаться в том, какая участь ожидает их. В день напечатания известия я был два раза на улице. Ездил в трамвае и нигде не видел ни малейшего проблеска жалости или сострадания. Известие читалось громко, с усмешками, издевательствами и самыми безжалостными комментариями. Какое-то бессмысленное очерствение, какая-то похвальба кровожадностью. Самые отвратительные выражения: „Давно бы так!“ „Ну-ка, поцарствуй еще!“ „Крышка Николашке!“ „Эх, брат Романов, доплясался!“ — слышалось кругом от самой юной молодежи, а старшие либо отворачивались, либо безучастно молчали. Видно было, что каждый боится не то кулачной расправы, не то застенка». Ну то есть вот, это мы сейчас обозначили одну грань общественной реакции. Безусловно же были другие, и сам Коковцов об этом пишет, что люди старшего поколения смахивали слезу, и многие очень переживали. Мне кажется, что некая, знаете, как в истории бывает, как будто какая-то модель, она может увеличиваться в масштабе, она может расти, но пропорции могут сохраняться, от совершенного индифферентизма, индифферентности, как угодно, до глубокого сопереживания и сочувствия, как будто это твоя личная беда и это твое горе. Мы с вами, наверное, общаемся даже больше среди людей, для которых это личное, для которых это горе, для которых это великий урок. Великий урок. И люди тогда тоже, реагировавшие на всё происходящее, они не были статичны. Они менялись. И упомянутая Цветаева, которая там писала поначалу такие издевательские стихи в адрес византийских глаз государя-императора, а потом об этом же профиле, об этом контре, там, «где на монетах молодость моя, той России нету, как и той меня». И Бердяев, который поначалу выступал с такими задорными обличительными статьями, а спустя всего пять лет уже понимал, что революции посылаются за грехи. И Россия, она заслужила, в кавычках, ну, заслужила то страшное, что ее постигло.

Марина Борисова:

— Но неужели нужно было ещё какое-то время для того, чтобы осознать? Ведь дело в том, что люди, причастные к перевороту в феврале, практически все погибли злой смертью. Более того, меня в своё время потрясла история последнего духовника царской семьи, который 2 марта после отречения государя-императора больше ноги его не было в царских покоях. Александр Васильев, и представить себе, что не пройдёт и года, и он погибнет среди заложников, которых расстреляют большевики после убийства Урицкого. То есть это вот всё, а практически все генералы, которые прислали ему телеграммы с требованием отречения, и вот за что ни возьмись, как говорится, все люди либо глубочайшим образом переживали своё предательство, либо очень печально заканчивали свою жизнь. Казалось бы, каких ещё объяснений нужно? Несмотря на это, прошло несколько десятилетий, и до сих пор продолжаются споры о том, что же это за фигура в русской истории? А, собственно говоря, для верующего человека, наверное, и спорить не о чем. В то же время и среди верующих было достаточно словопрений, когда перед юбилейным собором, перед канонизацией очень много писалось, говорилось, шли дискуссии.

Протоиерей Павел Карташев:

— Я свидетель того, как все мы голосовали, духовенство.

Марина Борисова:

— Протоирей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». Мы вспоминаем царственных страстотерпцев и судьбу и государя-императора, и его семьи, и значение всех тех событий, которые мы можем оценивать только из какого-то исторического наследия, для нашей сегодняшней духовной жизни. Так вот, неужели что-то... Остаётся какой-то зазор, который не дает... Смотрите, мы все солидарно, очень с большим почтением относимся к новомученикам. Несмотря на то, что для многих это некий символ, скорее, и личного отношения, может быть, не так часто можно добиться и не так часто встретишь, но, когда начинаешь конкретно вспоминать там, и говорить о ком-то, там, Серафиме Чичагове или, там, отце Алексея Мечёве, начинаешь просто вспоминать конкретные фамилии, у человека возникает и искреннее внутреннее личное чувство. Что касается царской семьи, как-то всё очень политизированно и это очень странно, потому что все политические вот эти разнопрения, они все в далёком прошлом, и...

Протоиерей Павел Карташев:

— А темы-то актуальные. Те реалии, которые переживались, те вызовы, на которые государь должен был отвечать, а что, в сущности, поменялось-то? Вызовы, на которые приходилось отвечать государю-императору, они узнаваемы. Они, эти вопросы, вновь перед нами стоят и перед Россией, ну разве нет? И перед каждым из нас, потому что перед каждым из нас выбор, мы свободные люди, и мне лично как священнику у меня не вызывает удивления, почему же мы, имея перед глазами очевидные вещи, не меняемся или... Ну почему? Ну потому что вот мы грешные, и нам трудно. Нам нужно приложить усилия к тому, чтобы опыт, накопленный в церкви, стал личным опытом и изменил нашу жизнь. Поэтому все, что случилось с государем и с его семьей, это как только начинаешь погружаться в эту тему, как только начинаешь читать, и даже если есть такая возможность, не только пересказы, изложения и трактовки, но и эпистолярное наследие, и дневники, и непосредственные свидетельства, и, может быть, скупые свидетельства тех, которые были рядом с ним до конца. Ты понимаешь, что это были удивительные люди, что это были люди долга, величайшей ответственности, но это люди, которые совершенно никак, даже без мысли, не красуясь, никак себя не выставляя, а наоборот все время стремясь свою личную жизнь, свою сокровенную внутреннюю жизнь спрятать от глаз любопытных и посторонних, это были люди, которые в своей жизни явили образцы поведения христианского, начиная с жизни семейной и кончая отношением ко всему, что тяжелейшим временем лежало на плечах, мы в первую очередь думаем, на плечах государя и императрицы, и великих княжен, которые должны были, обязаны были во всем участвовать, обязаны были во всем участвовать, как великие княжны, и, конечно, царевича Алексия. Вот. А русское общество, да пускай опять же в лице представителей противоположного, ненавидящего всё, что связано с царём, в лице этих людей, например, Маяковский 28-му году, 10 лет прошло после трагической гибели, он вспоминал в одном стихотворении, что подъехала ландо, в ней с окладистой бородой мужчина, и как четыре чурки, четыре дочурки. Вот это всё, вот это вот глумление, оно жило тогда. И как этот... как граф Коковцов писал, бессмысленное очерствение и вот эта кровожадность. Вот это всё, оно... Я всё о чём-то негативном, простите меня, потому что всё, знаете, как рана открытая, как вот пепел Клааса стучит в моё сердце, но, слава Богу, есть такая возможность сейчас при всем этом обилии информации, у нас есть сейчас возможность прикоснуться к этой жизни, слава Богу, все это перепечатывается, тиражируется, и если лень нам не мешает, и здоровая любознательность помогает, то мы тогда открываем перед собой мир святых людей, святое семейство начала 20 века. Людей, которые заповеди Божии исполняли тихо, сокровенно, органично.

Марина Борисова:

— Мне кажется, что, может быть, именно за это их так и не любили, и до сих пор так не любят. На самом деле, меня больше всего в их истории вначале потрясло, что это семейная абсолютная история так же, как вот Евангелие — такая абсолютно семейная история. Если абстрагироваться от тех смыслов, которые мы всё время стараемся постичь, перечитывая и обращаясь к святоотеческому наследию. Но сама история, сама история — это история семьи. И вот царская семья именно как удивительно... Это один живой организм, они все очень разные люди, но...

Протоиерей Павел Карташев:

— Насколько сплочённо.

Марина Борисова:

— Мне было всегда очень трудно представить, ну как. Вот куча всяких этих, связанных с этикетом обязанностей, с точки зрения современного человека, порой совершенно дурацких. Нужно было где-то присутствовать, нужно было где-то как-то производить какие-то телодвижения, совершенно не дающие ничего ни уму, ни сердцу, при этом дети, которые постоянно болеют. Императрица, которая тоже далеко не блестящего здоровья, и которая несмотря на то, что, ну вот, ну нигде, не то, что там в царских домах, а просто в, там, даже купеческих домах уже не принято было, скажем, кормить детей без помощи кормилицы. А здесь супруга императора считает, что самая главная её задача — выкормить и вырастить, и воспитать детей.

Протоиерей Павел Карташев:

— И быть супругой мужа.

Марина Борисова:

— На каждом шагу то, что они переписывались все, причём не только император с императрицей. Дети бесконечно писали письма и родителям, и друг другу. Они постоянно участвовали в каких-то общих делах. Причём дел с каждым годом становилось всё больше, чисто исторически, в особенности, когда началась война. Ну, мало того, что старшие дочери вместе с матерью просто служили в госпитале медсёстрами, но младшие же тоже по очереди, по расписанию непременно там несколько раз в неделю бывали в тех же госпиталях, читали письма, писали письма, там, не знаю, читали стихи, как сейчас вот волонтёры ходят в госпитали, поют песни, царские дети занимали свой досуг тем, что помогали старшим членам семьи в этом. Но это же всё не на пустом месте берётся. Мы когда читаем воспоминания Серебряного века, нам кажется, что это всё, это Содом, это кошмар, это сплошные какие-то противоестественные скандалы. А сестра родная государя-императора, великая княгиня Ольга Александровна, она не то, что в госпитале служила, она на фронте была. Что такое медсестра хирургическая на фронте в те времена, когда ещё и обезболивания нет, когда чуть ли не на живую отрезают руки и ноги, и тут же стреляют, и всё это... Это тоже можно вспомнить, если перечитать «Доктор Живаго». Он как раз очень... Больные сцены, когда попадают герои как раз в ситуацию прифронтового госпиталя, и эти собаки, которые растаскивают только что ампутированные ноги. То есть всё это члены царской семьи считали необходимым взять на себя. Ну, мы же все живем не в безвоздушном пространстве, и даже в Советском Союзе, который сейчас многими вспоминается как некий эталон такой общности, никому в голову не придет, что члены политбюро ЦК КПСС отправили бы своих жен в прифронтовой госпиталь во время Великой Отечественной войны.

Протоиерей Павел Карташев:

— Ну да, да. Конечно, вы сказали, вот, бремя обязанностей, груз. Тогда жизнь, ну, были журналы, в которых отмечалось, где присутствовали, что совершали, при каком освещении. Но уже появилась кинохроника. И вот 1913 год, подготовка к 300-летию дома Романовых. И лучшие фотографы, и тогда уже первые, сейчас бы сказали, видеографы, которые сопровождали императорскую семью и свиту, что они в основном фиксировали? Это с точки, может быть, зрения современного человека какой-то, знаете, я согласен с вами, бессмысленный груз непонятных участий, присутствий. А когда мы смотрим по факту, а что преобладало во всем этом? Удельный вес чего? А это посещение монастырей, церквей, присутствие за богослужением. Сейчас очень трудно себе представить, что человек столько времени своей жизни тратил на то, чтобы с утра быть на литургии. То есть с этого начинались очень многие дни, рабочие дни, которые продолжались заполнить государя-императора. И можно сказать, ну вот, пожалуйста, молился и что? Вот такой набожный человек молился и святым стал? Мы бы на это ответили. Но, ко всему прочему, это же... Это... Это постоянные дела. Это пожертвования, это участие непосредственно делами во всем том, что составляло тогда инфраструктуру, базу, основу русской церкви. И не только строились храмы и монастыри, но и приюты, и богадельни, и дома, и училища. И это только одна сторона, это одно из направлений деятельности. Вот. Но кроме того, и очень многое другое, что... Если бы с этой точки зрения рассмотреть, что делал государь для своей страны? Наверное, скорее можно было бы перечислить, чего он не делал, что выпало из его поразительной энциклопедичности, в хорошем смысле слова, такая разносторонность, то есть он во всё вникал и всё понимал, и тот миф, который существует, что кто-то там за него правил, что он менял министров, что он там назначал кого-то на эти посты. Это случалось тогда, когда человек совершенно оказывался не на высоте своего положения. Когда военный министр Ридигер вдруг начинал подпевать раскачивающим судно российской жизни оппозиционерам и говорил: да-да, у нас очень плохо с кадрами, мы не умеем назначать вот это. Он был смещен со своего поста, был назначен другой, Сухомлинов, это один из примеров. То есть, и когда послу Англии, попросившему приема, и государь-император ему отвечает, что и оставьте навсегда это мнение о том, что за мной кто-то стоит, кто руководит кадровыми вопросами или еще какими-то, я, говорит, назначаю сам, и я вникаю во всё сам.

Марина Борисова:

— Протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма в селе Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». В студии Марина Борисова, мы ненадолго прервёмся. Вернёмся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

Марина Борисова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья! В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость — настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области, протоирей Павел Карташев. Мы вспоминаем сегодня царственных страстотерпцев и говорим о том, какое значение в нашей жизни имеют эти удивительные святые люди. Вот вы только немножко затронули то, что называлось «правительственной чехардой» и то, что вменяется бесконечно в вину государю, что он был слабый правитель, что революцию можно было бы предотвратить, но что тут возразить?

Протоиерей Павел Карташев:

— Можно многое возразить. Можно многое возразить. И что он не был слабым правителем. И что... Знаете, есть некоторые вещи, которые предотвратить невозможно. Можно только остаться человеком. В том... В той лавине событий, которая... Человеком и христианином.

Марина Борисова:

— Ниневитяне покаялись.

Протоиерей Павел Карташев:

— Ну, да, покаялись проповедь пророка, и он достиг их сердец от царя до последнего человека. Но когда мы проводим параллель с настоящим временем, мне часто приходится... Ну представьте себе, что появляется какой-то вдохновенный, мы с вами отвлеклись немножко, ну ладно, такая лирическая регрессия, историко-лирическая. Появляется человек, который вдруг в 1943 или 1944 годах встает на центральной площади Берлина и говорит: покайтесь, потому что приблизились союзники с двух сторон, и скоро вам всем крышка. Вот, что бы с ним сделали? Я думаю, он и шаг бы не ступил дальше. То есть, с одной стороны, это исторические реалии, Ниневия, а с другой стороны, мы понимаем, что в истории нарастают некоторые тенденции, которые делает ее плохо управляемой, и все теперь зависит от роли личности, она в истории никогда не исчезнет и останется руководящий, но мы понимаем, что в то же время есть процессы которые нельзя изменить, потому что нельзя, как часто очень звучит, почему Бог попускает не только революции, почему он попускает бедствия, катаклизмы, эпидемии и вообще и вообще всякого рода зло, которое свирепствует на всем лице земли? Но потому что Бог, прости меня, Господи, не директор магазина игрушек, не создатель киборгов, биороботов, потому что если бы мы были запрограммированы хорошими и добрыми, то это была бы совсем другая история, это не было бы человечество, потому что «милости хочу, а не жертвы». Бог ждет от нас свободного выбора. И тут мы возвращаемся к вопросу о том, а что же случилось с русским обществом? Почему еще недавно оно такое с виду, с виду благополучное, консолидированное, единое и стройное: православная Русь, случилось не вчера, и не в шестнадцатом году, и не в девятьсот пятом. И когда мы начинаем искать в истории истоки русской смуты, то это, конечно, и не восемьсот двадцать пятый год, и не декабристы, и не петрашевцы, и не Нечаев со своей страшной организацией, которая подвигла Достоевского на создание романа «Бесы». Вот, это, конечно, уходит куда-то глубоко-глубоко, но переломные какие-то знаковые явления, которые стали видны и ощутимы, они обозначились в XIX веке. В XIX веке, некоторые наблюдения принадлежат святителю Филарету Дроздову, есть еще какие-то частные такие тоже свидетельства о том, что как многое вдруг в одночасье, где-то начиная с 40-х, кончая 80-ми годами XIX века, в настроениях, в мироощущении, в мировоззрении отдельных русских людей вдруг изменилось. Вот эта тема особая. Русское общество, оно все присягнуло в лице каждого своего совершеннолетнего члена, от крестьян, которым читался манифест о восшествии на престол нового императора, до самой верхушки, уж не говоря о военных, духовенства, начиная с псаломщика, все присягали на верность государю- императору, потому что он был олицетворением, царь-батюшка, Россия-матушка, он был олицетворением государственности, то есть организованной жизни. И начиная с генералитета, министров и всей огромной народной массы, мы с этого начали с вами, вдруг в несколько дней забывает, отворачивается, поворачивает глаза, как сказала Марина Цветаева, в пустоту, в никуда, то есть в себя, какое-то прислушивание к себе, как мне будет: выгодно-невыгодно, выживу-невыживу, что-то поменялось вообще в человечестве с тех времен? Нет, для нас это уроки, сейчас случись что-то подобное, какова будет твоя реакция? Своя рубашка будет ближе к телу или вдруг в тебе проснется какая-то самоотверженность, какие-то самые высокие понятия, и ты станешь героем, может быть, не который пойдет впереди, строя не призыв тебе или там не и не закончит свою жизнь славно мученическим подвигом, но внутренне он окажется верным, мужественным, стойким человеком, который не дрогнет. Поэтому все происходящее тогда, оно самым непосредственным образом адресовано каждой душе лично. Вот мы, сейчас я упомянул, роман «Бесы» есть, позвольте еще два слова. Там Петр Верховенский, в котором еще издавна видели все прообраз Владимира Ильича Ленина. Вот, Петруша, такой по задору, по быстрой речи, не знаю, картавил ли он или нет, он Ставрогину, вот этому самому могучему, «ставрос», крест, знаковая фамилия, это антикрест, это воплощение антихриста, он Ставрогину отчитывается о проделанной работе, говорит, тут мы с офицерами, с офицерами пили, вот, и разумеется, говорит, Бога раскассировали, рады, визжат. Между прочим, Шатов говорит, что если в России бунт начинать, то непременно с атеизма. И тут один, говорит, седой бурбон-капитан, сидел-сидел, слушал-слушал, потом взял свою фуражку, поднялся и сказал: но если Бога нет, то какой же я после этого капитан? Взял и вышел. И Ставрогин реагирует. «Довольно цельную мысль высказал». То есть мировоззрение многих-многих русских людей. Государь-император, это тот, как мы говорим, замковый камень в своде, вынув который, разрушается, начинает рушиться всё. Всё катится в тартарары. И мы видим, какие пророчества звучали в 19 веке, и как они сбылись в 20-м, «Россия, кровью умытая». Вот это название романа Артёма Весёлого. «По крови по щиколотку ходили в подвале Ипатьевского дома». Вот с этой крови, которая вдруг покрыла поверхность самой великой православной державы, началась новая история наша, история советская, которая закончилась официально в 1990-м, но, как вы справедливо заметили, в некоторых умах и сердцах она продолжается. И мы сейчас видим эти тенденции, эту ностальгию, голоса некоторых историков или общественных деятелей. А уж про блогеров это новая популяция, и говорить не о чём. Комментаторы и блогеры — это новая такая страта, нашего общества которая не промолчит, чтобы чего-нибудь такое умненькое, я с иронией, с сарказмом говорю, не сказать.

Марина Борисова:

— Мне всегда интересно было, как же так случилось, что вот такая истинно христианская церковная семья, но столько рядом было действительно духовных людей, в конце концов тот же Иоанн Кронштадтский, но никто не стал близким духовным другом, человеком, с которым мог бы тот же государь-император просто уединиться в кабинете и поговорить о том, что больше всего его волновало. Были люди, которые, может быть, готовы были выслушивать, но людей единомысленных в этом плане, по крайней мере, по тому, что попадалось мне в воспоминаниях, у семьи не было. Они могли опираться только друг на друга.

Протоиерей Павел Карташев:

— Константин Геннадьевич Капков, историк, он посвятил отдельное исследование, очень примечательное, замечательное. Исследование, посвященное всем тем лицам духовного звания, которые окружали государя. Все там духовники со всеми их биографиями представлены очень подробно. Из этого исследования совершенно явствует, что государь и государыня, они искали таких людей, они нуждались в них, они иногда вдохновлялись встречей и они писали друг другу, что какой замечательный человек, как он хорош с детьми, как он преподает, тот же Васильев Александр, но проходило время, менялись обстоятельства, эти люди куда-то уходили. Почему они уходили? Ну, это вопрос-то... Желание это было со стороны. Государь-император брату своему сказал, что я давно уже никому не доверяюсь. Сказал, очень грустно, смотря своими светлыми глазами в окно, кроме жены. Духовно близкий человек — это не обязательно человек в духовном сане. Может быть, мы здесь иногда и живем, но я, мне постоянно это приходится встречать и сталкиваться, будучи священником, что ну как без духовного отца. Духовный отец — это милость. Духовник, который вот с тобой посидит, побеседует, который с тобой поплачет и порадуется, это милость Божия. И тот же Иоанн Кронштадтский, он не был духовно близок царю-батюшке Александру Третьему. Он молился за него. Он, совершавший чудеса над многими людьми, как сам потом говорил, царя-батюшку вымолить не смог. В 48 или 49 лет ушел Александр III, вот поэтому это вопрос такой, знаете, на который нет ответа, но мы только видим, что желание, это горячее желание, находить людей, а как иначе? Ведь мы можем сказать так, жизнь царя и царицы, и всех детей, это была еще в каком смысле идеальная христианская жизнь? Вектор ее был направлен на служение. Это было служение семье, служение ближним, служение Отечеству, долгу, своему высокому призванию, но предателем самого себя клятвопреступником. Мы можем сказать так, без всякой образности. Единственным человеком в России, ну из тех, кого так вот обобщаю, конечно же, нет, кто не нарушил клятвы, кто сдержал слово, был государь-император. Потому что, будучи помазанником Божиим, он свое помазанничество, свое, как говорили, слово тогда сейчас ушло из языка, самодержавство, он сохранил, он пронес его до конца, как крест.

Марина Борисова:

— Протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». Мы вспоминаем царственных страстотерпцев. Отец Павел, вот как вам кажется, почему не верхушка общества, а то, что тогда называлось низшие чины, то есть те люди, к которым всегда наиболее расположен был сам император и его семейные, чада и домочадцы, именно они от него отвернулись, потому что ведь кто был в охране, начиная с ареста еще в Царском Селе? Это были вот те самые солдаты, о которых государь больше всего пекся. И я помню рассказы бабушки своей, она была гимназисткой, и вот как раз очень живо запомнила празднование 300-летия дома Романовых, потому что их как раз всех собирали, они на Тверской стояли с приветственными всякими штандартами, цветами, кричали и хлопали. И она мне рассказывала, что это действительно было, конечно, детское воспоминание, но это воспринималось как счастье. Было такое ощущение, что все их любят, что все к ним очень хорошо относятся. Все это имеется в виду на уровне, как такое литературное выражение, народ.

Протоиерей Павел Карташев:

— С Николаевского зала, когда буквально на руках до Дворянского собрания принесли, когда была объявлена война. Такой был подъём.

Марина Борисова:

— Вот, поэтому совершенно непонятно, как всё это буквально по мановению волшебной палочки превратилось в свою противоположность. Ведь то, что происходило в Ипатьевском доме, — это тоже те же самые низшие чины. Ведь кто-то же добивал несчастных детей штыками, кто-то же прятал тела на болоте. То есть этим же занимались вот те самые низшие чины...

Протоиерей Павел Карташев:

— Которые в перерыве молоко ходили пить в соседнюю деревню. Совершенно верно, да, да. А как мы, наблюдая за самими собой, говорим: «Но только же что? Я же Богу обещал самое высокое и светлое. А как-то я согрешил-то?» И когда вот этот психоз, общее такое стадное и очень могучее чувство захватывает людей, они окажутся в водовороте этих событий, и уже сколько на эту тему было написано, в какую лавину погрузилась тогда, в какую воронку, были утянуты люди самых разных сословий, и при этом у вас сейчас были личные воспоминания, я, когда вы говорили, я вспомнил одного своего прихожанина, который поделился со мной воспоминаниями деда. Государь-император на фронте на Пасху в шестнадцатом году раздавал яйца низшим чинам и христосовался с каждым. И он рассказывал своему внуку, а внук говорит: ну и что? Говорит, ты знаешь, ты, наверное, меня не поймешь, (он был простым человеком, херсонским крестьянином), говорит, ты, наверное, меня не поймешь. Я вспоминаю это со слезами, как вы сейчас сказали, момент счастья, откровение, как что-то такое. И говорит, дело не в этом, у всех какие-то слезы на глазах, потому что вот как будто мы прикоснулись к какой-то чистоте, к чему-то самому святому, самому высокому, и словами, говорит, это не выразить. Это говорил простой совершенно человек, который всю жизнь степь пахал, большие урожаи собирал, был такой трудовой человек, которого потом в 29-м депортировали в Сибирь со всей семьей, погибло 4 человека, то есть это вот это люди, которые прошли через все, можно сказать так, он был обижен советской властью, он был такой скромный и такой немногословный, и он всю жизнь трудился и говорит, чтобы деда моего раскрутить на такое откровение и признание, это, наверное, действительно было потрясением в его жизни, которое он провел через всю свою жизнь. Вот что-то такое необъяснимое, оно присутствовало, и мы будем всегда стоять перед тайной. Но почему святые не для всех пример? Такой даже не пример, а сила, которая покоряет и заставляет менять жизнь. Но мы же окружены, мы погружены, особенно в церкви эти примеры. Почему мы грешим? А что касается общечеловеческого настроения, то человек меняется, слава Богу, он кается. Кается и меняется — это синонимы. И поэтому покаяние, оно к очень многим людям пришло. К кому-то заграницей, кто осознал это очень поздно. Вот. Кто-то очень искренне, кто-то там иногда и даже покаяние это вызывает какое-то негодование. Может быть даже, сказать: да лучше бы ты молчал. Керенского спросили, что нужно было, чтобы предотвратить русскую революцию. Он говорит: нужно было убрать только одного человека. Кого? Меня. Но это уж ты слишком много, Керенский, на себя берешь. Но, тем не менее, ну да, все понимали, что все были в страшном сговоре. Были люди совершенно мрачные, типа генерала Рузского или Александра Ивановича Гучкова, который не скрывал, что он личный враг, что государь-император и императрица были его личные враги. Говорит, у нас в 905 году не получилось, потому что армия была за царя. Поэтому я всю свою деятельность направил на то, чтобы разлучить царя с армией. Получилось. Выходит, дело по факту-то получилось. Вот что, а мы сейчас стоим перед этой трагедией и думаем: а как же это могло по мановению волшебной палочки вдруг так перевернуться? Вопрос, он не риторический, он очень актуальный, он злободневный. А что нужно, чтобы таких вещей не происходило вновь? А что нужно? А возможно ли это? Мы делаем свое дело. Мы как-то капиллярно, гомеопатически, проникновенно пытаемся людям объяснять, вот есть какие-то основы внутренней, нравственной, духовно-нравственной жизни. Среди этих основ есть такие категории, которые неотменны, не пересматриваемы, среди них верность, вера, верность, долг. Семь раз отмерь, но когда уже ты отмерил и ты пришел к выводу, что это истина, это правда, стой на этом месте, не сходи, не слушай голоса плоти и крови, то есть своих земных интересов, а будь человеком высоких убеждений и устремлений. Вот это человек, это по-настоящему человек. Поэтому правы те историки, которые говорят, что с государем на самом деле Святая Русь как град Китеж погрузилась в небытие. Но не в небытие, на самом деле, а скрылась от наших глаз. Живёт. И не только в истории, не только идеально, но мы понимаем, что в духовной сфере, в другом мире, там, наоборот, то, что живее всего живого. И оно на нас ещё как будет влиять, но только нужно нам сделать это приоритетом. То есть сказать: а вообще-то, на самом деле, это главное, это всё проходит. Sic transit gloria mundi — так проходит слава мира, а остаются вот эти самые важные вещи которые явлены были в жизни государя- императора и его августейшей семьи.

Марина Борисова:

— Но удивительно, что мы очень хотим покоя, мы молимся тихое и безмолвное житие, тихое и безмятежное житие. Да, очень мы этого хотим. Но поразительно, что именно на сломе, именно на грани трагедии происходит что-то очень важное, и если это запомнить, может быть, это поможет. У великой пианистки Марии Юдиной есть воспоминания о том, что как раз вот в начале 20-х годов она пела на клиросе в храме Спаса на Крови в Петербурге.

Протоиерей Павел Карташев:

— В Ленинграде уже тогда.

Марина Борисова:

— Да, и её больше всего потрясало, вот в дневнике она пишет, что её больше всего потрясало еженедельное количество хиротоний диаконских и священнических. То есть вполне атеистическое общество, которое привело к тому, что случилось в 1917 году, уже к началу 20-х годов люди совершенно сознательно, потому что тогда уже всем всё было ясно, и человек, который принимал тогда сан, он понимал, что он вступил на путь на Голгофу, и ему вряд ли удастся свернуть с этого пути. Но люди шли, шли, шли и шли, они как будто хотели этого пути крестного. То есть что-то очень важное произошло внутри.

Протоиерей Павел Карташев:

— Морока кончилась, что-то такое как буря пронеслась, и люди вдруг пришли в себя, и многие с ужасом осознали, что произошло. А вот, а знаете, как удивительно, ведь когда все это вдруг надвинулось как черная туча, вот в то время сохранить ясный взгляд и понимание происходящего, это могли какие-то или очень мужественные, очень глубокие, святые люди, очень прозорливые, очень укорененные вот в этих добродетелях, о которых я сказал, я всегда потрясен был свидетельством 12-летнего мальчика который в марте 1917 года пишет коротенькое письмо. Посмотрите, какой замечательный почерк. Как это вообще вообще... «Всемилостивейший государь Николай Александрович, если вам тяжко переносить заключение свое, то верьте и знайте, что миллионы русских сердец оплакивают вас как страдальца за Святую Русь. На нашей планете, начиная Спасителем, немало было страдальцев, и на вашу долю выпала эта горькая чаша. Люди злые, но миллионы русских сердец возносят мольбы ради утешения вас. Молитесь же и бодрствуйте, верный и неизменный вам двенадцатилетний Георгий».

Марина Борисова:

— Ну, тут можно только присоединиться к этим словам и надеяться на то, что всё-таки мы будем достойны наших предков. Очень хочется.

Протоиерей Павел Карташев:

— Да, эта связь никак не должна порваться. Да.

Марина Борисова:

— Спасибо огромное за эту беседу. Протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района Московской области, был сегодня с нами в этот «Светлый вечер». С вами была Марина Борисова. До свидания, до новых встреч.

Марина Борисова:

— До свидания, до свидания. Спасибо вам большое.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «11-е воскресенье по Пятидесятнице, Сретение Владимирской иконы Богородицы». Прот. Федор Бородин
• «Семья, как задумал это Бог». Прот. Андрей Рахновский
• «Любовь и личные границы». Наталия Инина

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов