«Священник Дмитрий Акинфиев». Алексей Константинович Светозарский

Мы беседовали с профессором Московской Духовной Академии, заведующим кафедрой Церковной истории, преподавателем и профессором Сретенской Духовной семинарии Алексеем Светозарским.

Мы говорили о жизни и служении известного московского священника протоиерея Дмитрия Акинфиева.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.

---

А. Пичугин

— Здравствуйте, дорогие слушатели. «Светлый вечер» на Светлом радио. Сегодня четверг, и, как всегда в это время, у нас выходит наша совместная программа Светлого радио и Музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Директор музея — Ксения Толоконникова...

К. Толоконникова

— Добрый вечер, дорогие друзья! Как я рада, что мы вместе!

А. Пичугин

— И я очень рад, что мы снова вот в таком составе собираемся, пускай и удаленно, но все равно от этого, я думаю, качество сильно не пострадает. Наш постоянный участник наших программ, уже постоянный участник наших программ — Алексей Константинович Светозарский, один из учредителей музея «Советский Союз: вера и люди», заведующий кафедрой истории, церковной истории Московской Духовной Академии, преподаватель, профессор Сретенской семинарии. Здравствуйте.

А. Светозарский

— Здравствуйте.

К. Толоконникова

— Да, сегодня мы попросили Алексея Константиновича рассказал о замечательном московском священнике — о протоиерее Димитрии Акинфиеве. Кстати, как раз мы сейчас собираемся в день, близкий к его дню ангела, который отмечается 8 ноября — память великомученика Димитрия Солунского. Алексей Константинович долгие годы был знаком с отцом Димитрием, который ушел от нас уже, преставился в 2008 году, довольно давно, но память сердца — она с годами не слабеет, а становится сильнее. И, наверное, можно даже сказать, хотя вот я всегда опасаюсь этих выражений, можно все-таки сказать, что вы, Алексей Константинович, были его духовным чадом. И вот мы сегодня хотели поговорить об этом замечательном батюшке.

А. Светозарский

— Ну, а насчет «духовного чада» отец бы Димитрий, конечно, сыронизировал. Но по факту это, конечно, несомненно, так. Я исповедовался у него и старался руководствоваться какими-то его наставлениями, указаниями. Но он не любил вот этих... таких вот несколько книжных установок, которыми жили люди, пришедшие в Церковь, неофиты, начитавшиеся разных книг, где все так идеально. Он в шутку называл «чадца мои». И у него была установка, характерная для многих представителей духовенства его поколения: «Я даю тебе совет, ты волен его исполнять или нет».

К. Толоконникова

— А вы в каком году с ним познакомились, Алексей Константинович? И как это произошло?

А. Светозарский

— Ну, мы ходили в храм. Ну, я-то этот храм помню еще со школьных лет, преподобного Пимена Великого. Но уже так более близкое общение началось после того, как отца Димитрия перевели в 1988 году, 15 декабря в храм Святителя Николая в Хамовниках.

К. Толоконникова

— То есть буквально накануне престольного дня?

А. Светозарский

— Да, накануне престольного дня и после того, как он, так сказать, отправил торжества, посвященные Тысячелетию Крещения Руси. Там и храм приводили в порядок, и, так сказать, как теперь принято говорить, одной из площадок празднования был храм преподобного Пимена Великого. Вот их поменяли с отцом Николаем Петровым местами — ну, Бог весть, почему. И прихожане не сразу заметили. Потому что издалека особенно батюшки были внешне несколько похожи.

А. Пичугин

— Два митрофорных протоиерея в проеме Царских Врат — так сразу и непонятно...

А. Светозарский

— Непонятно, да. Народу всегда много. Храм вмещал и вмещает Пименовский до 4 тысяч молящихся. Поэтому там издалека многих было не видно, только...

К. Толоконникова

— Хотя внешне так и не скажешь по нем, что он такой пространный внутри, этот храм.

А. Светозарский

— Да. И спрашивали: «Что это у батюшки Димитрия с голосом-то сделалось?» У отца Димитрия такой немножко был голос... Он очень четкий был, но на заре, так сказать, своего служения... Так получилось — он служил в храме Успения в Гончарах, и он остался один на Страстной и на Светлой. И где-то у него чуть-чуть такой был надтреснутый голос, хотя он...

К. Толоконникова

— ...сорванный.

А. Светозарский

— ...четко, да. А у отца Николая такой глуховатый. «Что ты, батюшка, забасил так?» Вот. (Смеется.)

А. Пичугин

— А вот мог, оказывается, как и басом тоже. Алексей Константинович, интересная судьба, биография у отца Дмитрия. А ранняя его история — детства — ведь тоже непростая. Из семьи репрессированного священника из Рязанской области. Расскажите и про его семью, и про ранние годы.

А. Светозарский

— Да, история-то вот такая — он родился в селе Дуровщина Троекуровского района тогда Центральной Черноземной области. Ныне это Липецкая область. Ну, а такой своей родиной малой он считал село Печерниковские Выселки (Михайловский район в то время Московской, а ныне Рязанской области). Вот родился отец Дмитрий в 1928 году, 3 ноября. О дне своего рождения он не знал до 16 лет, потому что всегда отмечались именины. Вот когда надо было какую-то справку получить для поступления уже в семинарию, он спрашивает: «Мама, а когда я родился?» — «На Казанскую». Ну вот он полагал, что на летнюю Казанскую (Казанских же две). Ну, потом выяснилось, что это 3 ноября.

Отец его был из крестьян. Это вот тоже такое удивительное явление. Это люди, которые пришли к священству в период гонений, прекрасно понимая, что за это будет.

А. Пичугин

— И это не духовное сословие. Поскольку я вот, готовясь к программе, смотрел биографию его отца, и вот в биографии его отца — там не указано происхождение, там только написано, что он был в 20-е годы священником и был репрессирован. А то, что это не...

К. Толоконникова

— Нет, он в 1930 году принял сан.

А. Пичугин

— В 1930-м, да? А, это, видимо, я...

К. Толоконникова

— Да. Что особенно дает нам почувствовать остроту этого выбора, да? 1930 год.

А. Светозарский

— До этого он, там, занимался крестьянским трудом, что-то такое, может быть, какие-то были даже должности у него небольшие. Вот образование «низшее», как тогда писали, то есть начальное. Ну вот преданность Церкви, желание... Он пел в Церкви. Вот он рукополагается, его назначают в Печерниковские Выселки, где прослужить-то ему пришлось немного. Отец был очень у него такой рукодельный человек, он иконостасы сделал новые в храме. Как вспоминал отец Димитрий, отец ходил всегда в подряснике по селу. У него была тросточка такая, вроде посоха, и ходил в подряснике. Отец Димитрий помнил, как отца арестовали. Даже вот он показывал место, где это произошло, — его арестовали в лесу, повезли в дом производить обыск. Люди, потрясенные такие вот, ждали на улице, когда это все завершится, и потом отвезли в тюрьму местную, так, что он не успел... Он был... ходил, значит, причащать, ну, видимо, больного или умирающего, и с ним осталась дарохранительница со святыми дарами. И вот когда мама отца Димитрия, супруга отца Александра Елена Федоровна, она пришла мужа навестить, ей дали свидание, он передал ей дарохранительницу и сказал: «Скажи Мите, чтобы он поставил в алтаре на престол». И вот это такой первый шаг к служению, как мы говорили — вот этот маленький мальчик вошел в алтарь. Хотя к престолу нельзя прикасаться, но в таком экстренном случае вот он поставил эту дарохранительницу.

А потом — все, отец исчез, и они наводили справки, говорили, что он в дальних лагерях, а на самом деле его в 1938 году расстреляли, потому что в лагере возникло новое дело — дело о тайных богослужениях. Ну его там обвинили, что он портит какой-то инвентарь во время работ. Но самое главное, что накануне праздничных дней и воскресных какая-то группа людей собиралась и пела церковные песнопения. Ну понятно, что это было к тому времени совершенно запрещенное совершение богослужений. За это вот он был приговорен к расстрелу. Никого он не оговорил, вел себя очень мужественно, и вот таким остался пастырем до конца. Они не знали о его судьбе, и даже были слухи, что вот скоро придет, что вот, там, сначала амнистия была, потом реабилитация, и только вот уже потом, наверное, году в 1956-м, он выяснил...

А. Пичугин

— ...уже будучи сам священником...

А. Светозарский

— Он был не только... Да, и, причем, он служил, он рассказывал — говорит, вот такое было чувство... Его приходской был участок — храм Успения в Гончарах, Болгарское подворье, он с 1956 года там служил. И, ну, ходил с требами по домам и проходил мимо тогда еще действовавшей Таганской тюрьмы. Вот, говорит, мысль была: а не там ли отец? Действительно, выяснилось по документам, что отец там, в этой тюрьме, находился некоторое время, пока его не выслали в лагерь.

А. Пичугин

— Вообще, это такое очень, наверное, страшное ощущение — впоследствии это люди осознают, как мне кажется, хотя слава Богу, что нам это понять сложно, когда вот человека уже нет полтора десятилетия, когда... он был расстрелян-то практически сразу, в 1937-м арестовали, в 1938-м расстреляли... в 1936-м, да... Ну, через полтора-два года расстреляли. А семья ждет — там, 20 лет ждет. Только...

А. Светозарский

— Да, семья ждет и не знает, потому что сообщили, что умер, там, от какой-то недостаточности сердечной или что-то еще, а то, что вот он расстрелян, узнали уже вот там, не знаю, на рубеже, может быть, 80 — 90-х годов. Вот. Такое у него было интересное тоже, поучительное отношение. Ну, понятно, там, выяснили обстоятельства его кончины, и... Ну, в общем, надо было собирать документы, подавать на канонизацию. Вот как-то он было начал, и потом — раз! — говорит: «Нет, — говорит, — Бог своих знает». То есть вот смирение проявлялось и в том, что, ну, ему было неловко — как это, сын...

К. Толоконникова

— То есть он не предпринимал никаких усилий для канонизации отца?..

А. Светозарский

— Нет... Собрали документы, он показал эти документы, рассказывал, что это такое, я их видел — ну, копии, конечно. Но вот так: «Бог своих знает», у него было вот такое. Знаете, иногда бывает такое. Ну понятно, что если, там, родные пострадавшие есть, там, в церковных семьях, выходцы из духовного сословия — там у меня такие святые, сякие, но иногда их перехлестывает — там, «у нас, у новомучеников, принято...», там, что-то вот такое... У него этого не было ничего абсолютно. Была память об отце...

К. Толоконникова

— Да, да, к сожалению, это иногда становится каким-то поводом кичиться.

А. Светозарский

— Заносчивость, да.

К. Толоконникова

— И это мне напоминает басню Крылова, помните? О том, как гуси Рим спасли: «Да, ваши предки Рим спасли, а вы-то сами что же?», да? Вот.

А. Светозарский

— Ну, есть такое. И так смиряет Господь в таких ситуациях. И он... Всегда было литургическое поминовение. Он очень долго, как вот батюшки того поколения... У него были огромные какие-то синодики, и такая была традиция (ну это с послевоенного времени идет — с военного, с послевоенного), и он всегда вот четко, у него на первом месте иерей Александр, затем протоиерей Михаил — это его дядя. Потому что как-то он уже с ним был близок. Он не оставлял вот своего мальчишеского церковного служения. Вот он рассказывал, что первое «Шестопсалмие» он прочел в шесть лет, выйдя на середину храма. Прочел до половины — дыхания больше не хватило, три псалма, и удалился в алтарь. Вот так началось его церковное служение. Он всегда был при храме. Храм не был закрыт. После ареста священника храм продержался в войну, ключи были у старосты, она не дала их немцам — они там появились, в Михайловском районе, хотели использовать как...

А. Пичугин

— А, туда немцы заходили, да?

А. Светозарский

— Да. Это вот уголочек был...

А. Пичугин

— Печерниковские Выселки — я смотрю по карте — это же практически граница с Московской областью, с той стороны, где Серебряно-Прудский район, Серебряные Пруды.

А. Светозарский

— Ну вот, да. И михайловцы гордятся. Они считают, что с них началась битва за Москву и разгром немцев под Москвой.

Ну, а там пришли немцы, а накануне — это было в обычае того времени, чтобы, значит, врагу не оставлять, — людям раздавали продовольственные запасы, товары вполне официально. Значит, вот уходящая советская власть раздавала...

К. Толоконникова

— Да, и в Москве это делалось в октябрьские дни 1941 года, да.

А. Светозарский

— Да, это не было разграблением. Но будущий отец Димитрий опоздал — ему достался глобус. И мы потом шутили, когда он рассказывал: «Ну, батюшка, вам Господь весь мир указал, таким образом подарил».

Вот. Ну, было немало скорбных, конечно, страниц, потому что после ареста отца мама осталась одна с четырьмя детьми. Колхозницей она не была — как жена священника. Потом она работала в совхозе, и в войну работала, и тяжело очень было. Но она всегда вот это помнила. И когда... Ну вот он говорил: «Мне и в кино хочется куда-то пойти, и что-то еще», она говорит: «Нет, ты — сын священника, ты должен быть в храме». Вот в этом...

К. Толоконникова

— А они — дети колхозников.

А. Светозарский

— Да.

К. Толоконникова

— Да.

А. Светозарский

— Мама была такой очень строгой, вот четко именно его направляла на путь служения священнического. Надо сказать, что это было его искренним желанием, но вот в свое время меня поразило в его личном деле в Академии прошение о поступлении в семинарию. 1946 год: «Прошу принять... — и так далее, — я хочу продолжить дело пострадавшего за веру отца». Это я видел сам.

А. Пичугин

— Я напомню, что сегодня, как всегда по четвергам, вы слушаете программу «Светлый вечер», совместную с Музеем и исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». И сегодня мы беседуем с Алексеем Светозарским, профессором Московской Духовной Академии и Сретенской семинарии и заведующим кафедрой церковной истории Московской Духовной Академии. И мы вспоминаем замечательного русского священника — отца Дмитрия Акинфиева, которого уже больше 10 лет как нет в живых, но, тем не менее, вот память о нем добрая сохраняется. И, Алексей Константинович, вы говорили, что в 1946-м он, поступая в семинарию, указал в качестве своего желания поступления, желания служить в Церкви — продолжить дело отца, пострадавшего за веру. Ну, а насколько это в 1946-м году, пускай и при временном таком зримом ослаблении гонений на Церковь, было воспринято?

К. Толоконникова

— Насколько это было аргументом, да?

А. Пичугин

— Не то, что аргументом, — насколько это было безопасным аргументом?

А. Светозарский

— Разную мотивацию люди указывали, ну, видимо, включая какого-то внутреннего цензора: «послужить на благо Родине», «совершить патриотическое служение в священном сане», по-разному писали. Но он написал именно так, и, ну, вот так...

К. Толоконникова

— А причину было необходимо указывать? То есть, в любом случае надо было указывать?

А. Светозарский

— Да, да.

К. Толоконникова

— Да, понятно.

А. Светозарский

— Но люди разные приходили. И потом, в общем-то, даже возникла проблема, потому что много людей пришло не то, чтобы случайных, но не готовых к этому. Уже выросло поколение вне Церкви. Там в его время уже, наверное, не было людей, которые завершали образование, недополученное до революции, это вот самый первый был набор. А это были уже те, кто закончил советскую школу. Ну, там разные были — у кого четыре класса, у кого семь классов. Ну, отец Димитрий — вот он семилетку закончил в своем родном селе, которое он считал своей Родиной, и потом, чтобы продолжить учебу, он перебрался...

А. Пичугин

— ...к тете.

А. Светозарский

— ...да, в Нахабино, и там учился. Ну, я даже и не знаю — что-то он говорил, какие-то у него были проблемы, какая-то была вредная учительница, какой у него аттестат был... Ну, за девять классов точно был — по тем временам это было вполне-вполне. Вполне-вполне.

Вот еще интересный момент: он, вспоминая вот эти тяжелые годы... Тяжело вспоминал, вот так вот, если... Он так обычно и отшучивался, и человек был с большим чувством юмора и с чувством самоиронии такой христианской. Но здесь вот такая боль была. Но он говорил так, что «вот остались мы одни — утром проснешься, на крыльце — картошка, иной раз мясо привезут какие-то люди, желающие остаться неизвестными». Мы его спрашивали: а вот каково было быть, там, сыном врага народа, да еще, так сказать, сыном священника репрессированного? Он говорит: «Ну вот так вот. Люди помогали, помогали анонимно. И он говорил: «Я не знаю, то ли страха ради, а то ли из христианских таких вот соображений».

К. Толоконникова

— Я думаю, и того, и другого было намешано, да.

А. Светозарский

— И вот этим как-то людям, ну, была какая-то помощь. И мама работала. Вот выживали. Выживали.

К. Толоконникова

— А в семинарии он учился с 1946 года? То есть это был один из первых выпусков, да? С 1946 года, окончив в 1950-м, да, получается?

А. Светозарский

— Да. И потом Академия...

К. Толоконникова

— Сразу же?

А. Светозарский

— ...это выпуск 1954 года, выпуск очень такой яркий впоследствии в церковной жизни. Вот его однокурсники — отец Кирилл...

К. Толоконникова

— Да, с которым, я так понимаю, они были дружны на протяжении всей жизни.

А. Светозарский

— Да, батюшка собирал, отец Кирилл, на свои именины — вот у него такое было. В день... У нас в Академии было принято встречаться, ну, где-то раз в пять лет, когда вот все-таки какие-то события проходят. Но не было такого срока. Ну, какие-то курсы вот собирались на свои юбилеи. А здесь они почти каждый год и, может быть даже, каждый год собирались. Отец Кирилл всегда хлопотал, устраивали там где-то на подворье Лавра или где-то еще собрание вот всех... Небольшой у них был выпуск. Там был наш профессор Марк Харитонович Трофимчук, там был отец Валентин Радугин, такой близкий друг юности отца Димитрия.

А. Пичугин

— Относительно недавно ушедший тоже.

А. Светозарский

— Да, да, да. Отец Валентин такую долгую жизнь прожил. Вот. И так они как-то... Осталась вот эта юношеская у них дружба и какие-то немножко мальчишеские отношения. Я помню, идем — совет поздно закончился в Академии — на электричку. 90-е, какое-то все такое неприглядное, серое, колючее. И, значит, слышу: «Ну, Митька, чего ты там? Давай-ка, иду я!» — так вот как-то у них такие совсем задорные какие-то, мальчишеские отношения. Могли так друг друга и подколоть.

К. Толоконникова

— Бурсацкие такие, да?

А. Светозарский

— Бурсацкие чуть-чуть, да.

К. Толоконникова

— Да, да, да.

А. Светозарский

— Вот такое было поколение интересное. И учились с ними люди, которые войну прошли, — тот же отец Кирилл, и не только он. То есть вот такие два тут встретились поколения.

Отец Аркадий Станько с ними учился, бывший вот настоятель...

К. Толоконникова

— Любопытные воспоминания о дружбе отца Димитрия и отца Кирилла оставил отец Александр Шумский, тоже уже, к сожалению, ныне покойный — как однажды отец Кирилл хотел подарить митру Иоанна Кронштадтского отцу Димитрию, которую ему передал кто-то из его духовных чад. И отец Димитрий потом отшучивался: «Митра не подошла — не налезла на грешную голову».

А. Светозарский

— Да, это в его стиле, в его духе. В его духе. Вот.

Ну, а потом было служение его. То есть, ну вот не знаю... Вот это был человек — такой вот пример пастыря, который хотел быть пастырем. Его интересы были, ну, так сказать, такие очень многообразные — он, так сказать, любил... и литературу любил, и с разного рода людьми пообщаться, и с интеллигенцией пообщаться. Всегда ровно, не важно, кто перед ним, он со всеми общался ровно, независимо от социального статуса человека, от его профессии. Но при этом главным было служение. Главным было служение. Это были пастыри, которые не хотели быть еще кем-то.

К. Толоконникова

— Вот-вот! Это какой-то очень... Это особая такая, очень ценная и цельная порода людей такая.

А. Пичугин

— Хотя время такое было, когда, с одной стороны, священник и не мог бы быть еще кем-то, но и, с другой стороны, все-таки огромное количество возможностей в то время было у молодых людей стать еще кем-то, но не священником. И вот, конечно, удивительно, как люди проносили эту веру, приобретенную, которую они переняли от своих родителей.

А. Светозарский

— Мог быть, мог быть. И... Ну, я думаю, что, так сказать, мы не судьи тем людям, которые иной какой выбор сделали. Он мог быть и куда-то на внешние связи, и предлагали вот... Ну, отец Валентин Радугин — он откровенно рассказывал в интервью, там, так сказать, было определенное условие для того, чтобы разъезжать по заграницам, участвовать в активной деятельности. Совсем же другая жизнь!

А. Пичугин

— Да тут мы и не можем осуждать! Мы с теплотой часто вспоминаем и тех людей, которые разъезжали...

А. Светозарский

— Это их не прельщало никак. Им хотелось служить, они к этому стремились, охтя и тот же вот отец Димитрий — он и в представительской работе, еще будучи молодым человеком, вот он встречал делегацию нашего тогда вот Западноевропейского экзархата, он встречал представителей Парижской школы, водил...

А. Пичугин

— Но он же работал в ВЦС, в итоге, некоторое время.

А. Светозарский

— Ну, я точно не знаю. Ну, может быть, как-то привлекался. Тогда все это по-домашнему было. Вот. Ну...

А. Пичугин

— А, ну это, видимо, было так, что это только-только зарождающийся Отдел внешних церковных тогда еще сношений, и отец Димитрий же некоторое время служил в Преображенском храме, вот ныне воссозданном, на Преображенке, в котором настоятелем был митрополит Николай. Да, а тот, будучи главой ВЦС, я так понимаю, видимо, как-то молодого священника привлекал к каким-то работам.

А. Светозарский

— Ну да, он очень такой был человек, который мог, да, и рассказать, и поддержать беседу с вот этими людьми. Там был такой отец Дионисий Шамбо, знаменитый деятель тоже во Франции, Лосский был... Вот всех он их видел, о них рассказывал. Конечно, о митрополите Николае, всегда поминал его тоже на литургии, рассказывал о его проповедническом таланте. Вот тоже один из храмов — ну просто он, видите, как-то он был уничтожен в 1964 году, и так вот только его рассказы. А храмы, с которыми он был связан, и люди из этих храмов за ним тоже переходили, — это Таганка, это Пимен Великий и Хамовники. Вот это три таких...

К. Толоконникова

— Три основных таких храма, да.

А. Светозарский

— ...главных храма, с которыми связаны такие важные очень этапы его жизни. Вот в Таганке, в Болгарском подворье он служил с 1956-го по 1975-й. Затем его назначили настоятелем в 1975 году в Пимена Великого на место — такой был протоиерей Борис Писарев, он был и регент, и церковный композитор, тоже известный московский батюшка. Но у него инсульт случился, и он вынужден был уйти от служения. Ну и, конечно, мы говорим об отце Димитрии, но каждый человек — это эпоха, в которой он живет, это люди, с которыми он общается. Ну, а в данном случае, конечно, это храмы и прихожане храмов, в которых им довелось служить. Тем более, что это вот так эпоха, которая нас интересует в русле деятельности нашего музея. И все это очень интересно. И люди эти, кто-то о нем оставил свои воспоминания, и до сих пор вспоминают те, кто здравствует. Ну вот у нас в Хамовниках не проходит — вот нет ни одного какого-то нашего неформального общения, чтобы мы отца Димитрия не помянули.

А. Пичугин

— Напомню, что сегодня мы в рамках нашей программы, совместной с Музеем «Советский Союз: вера и люди», общаемся с Алексеем Константиновичем Светозарским, профессором Московской Духовной Академии, заведующим кафедрой церковной истории, профессором Сретенской семинарии, и вспоминаем протоиерея Дмитрия Акинфиева, замечательного московского священника. Ксения Толоконникова — директор Музея «Советский Союз: вера и люди», я — Алексей Пичугин. Через минуту мы снова вернемся.

Дорогие слушатели, мы возвращаемся к нашему разговору. Напомню, что сегодня эта программа совместная — радио «Вера» и Музея и исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова — директор музея, я — Алексей Пичугин, и с нами Алексей Светозарский, заведующий кафедрой церковной истории Московской Духовной Академии, профессор, профессор также Сретенской семинарии. И мы вспоминаем протоиерея Дмитрия Акинфиева, замечательного московского священника.

Алексей Константинович, а отец Дмитрий как-то рассказывал, или, может быть, вы знаете, приезжал ли он в родное село? Я вот посмотрел про церковь, которая находилась и находится в Печерниковских Выселках, — она действительно не закрывалась долгое время, до 1958 года, а потом в постсоветское время вновь открылась. И вот, может быть, вы знаете — он ездил туда по старой памяти, служил? Или нет такой информации?

А. Светозарский

— Конечно, это было, но уже, так сказать, в последние годы его жизни, его служения. Он как-то был очень опечален тем, что храм, закрытый вот в Хрущевское время, вроде бы, пережил такие самые тяжелые времена, а при Хрущеве был закрыт и как-то он разорен. Он ездил. Более того, он обращался в епархию, но на тот момент там не сочли возможным как-то этот храм восстанавливать. Уже и в селе народу...

К. Толоконникова

— Село обезлюдело, да?

А. Светозарский

— Да, обезлюдело, но не совсем. Там такое очень ухоженное, очень красивое сельское кладбище рядом с храмом. Ну, живут люди — так надо пройти, конечно. Просто там есть рядом действующий храм, и люди к нему уже, там, привыкли. Но отец Димитрий вот предпринимал усилия. Собственно, он начал возрождение этого храма, не дожидаясь, предложил свою помощь. И там были люди, которые произвели вот самые необходимые работы — поставили там рамы, окна застеклили. Ну, и вот какая-то там первая работа была проведена, батюшка приезжал туда. Более того, там был даже случай — он организовал автобус, собрал бабушек. Так бы они, может быть, и не дошли, тяжело бы им было, а так их на автобусе привезли. Это было на Светлой Седмице, вот он там служил. Он любил там бывать. Он любил там бывать, он очень любил вот эти родные места, несмотря на то, что, ну, наверное, одна из таких главных трагедий его жизни была связана, такие вот тяжелые воспоминания, с этим местом. Он очень любил свою Родину. Там похоронен младенец, его брат, напротив алтаря. Вот он восстановил могилу, поставил памятник. Ну, для отца это кенотаф, просто памяти священника, который здесь служил и пострадал. Так что он очень был привязан. И я так понимаю, что там как церковная жизнь сейчас затеплилась, налаживается. Есть священник, по крайней мере, назначенный на этот приход. И вот был случай, когда что-то вот такое, неофициальные какие-то работы стали производиться, то под Пасху туда прибыл пост милицейский — наблюдение их за порядком. И они очень удивились, что никакой службы нет еще. Так что храм уже вот ожил, даже в народной молве.

А. Пичугин

— Я смотрю: по поводу того, что село обезлюдело, — действительно, в 1930 году там проживало 4 тысячи человек, а сейчас — около 100.

К. Толоконникова

— Ну, к сожалению, это обычная ситуация для срединной России, да, да.

А. Светозарский

— Исчезнувшая улица... Ну, там бывает так, что да, с одной стороны, обезлюдела, с другой стороны, бывает, что просто центр этой вот жизни — он перемещается. Вот то, что было такой вот митрополией местной, оно перестает быть, и куда-то люди там... Ну, помните — там, всякие центральные усадьбы, вот эти моменты. Может быть, и с этим связано. Хотя вот, ну, так он очень эти места любил и показывал: вот здесь такая улица была, а там ни одного дома уже нет и следов нет.

К. Толоконникова

— Но, я так понимаю, большими возможностями ездить отец Димитрий не располагал, потому что уже с 1975 года, являясь настоятелем Пимена Великого в Новых Воротниках, он был довольно серьезно загружен. Потому что вот сейчас передо мной открыта эта наша церковная энциклопедия http://drevo-info.ru, и здесь вот такие сухие слова: «Назначен настоятелем», «Здесь показал себя как незаурядный организатор и мудрый настоятель, который в соработничестве с клиром и прихожанами осуществил множество работ по реставрации и благоустройству храма и прилегающей территории». Но на самом деле вот за этим абзацем стоит очень многое. Можно себе представить, скольких усилий... сколько времени, сколько душевных и физических сил требовалось в 70 — 80-е годы для того, чтобы что-то благоустраивать. Алексей Константинович, а рассказывал отец Димитрий? Вполне вероятно, что там какие-то и курьезы бывали в процессе вот этого всего и соработничества, и организации, и благоустройства.

А. Светозарский

— Ну, курьезы... Вот он такой был все-таки сторонник независимости клира и подчеркивал это порой в каких-то ситуациях и острых... Вот он пришел, когда в Пименовский храм был назначен. Староста, но не та женщина, с которой впоследствии там у него были очень хорошие такие отношения деловые... И староста его, значит, усаживает в кабинетике своем за стол, «сейчас, — говорит, — оговорим условия»... Он говорит: «Я не наниматься на работу пришел. Вот указ, вы говорите». Указ Святейшего Патриарха. У него такой был момент. Хотя, конечно, все это надо было...

К. Толоконникова

— Хотя, конечно, юридически-то он пришел наниматься, да? Его исполнительный орган его нанимал, как и всех священников тогда.

А. Светозарский

— Ну вот это было для него тяжело. Ну, и, конечно... Нет, там много было у него забот, конечно, связанных с храмом, и... Потом ведь, в год Тысячелетия уже была открыта Оптина Пустынь, на чердаках там в Пименовском храме хранились иконы — множество икон, видимо, из закрытых храмов или уничтоженных, которые как-то там оказались. Вот он занимался передачей этих икон. Так что эти Пименовские иконы теперь украшают храмы Оптиной Пустыни. Такое было.

Ну, а клир — клир был очень дружный. Вот тот состав уже, который мы застали, это тоже известные священнослужители. Это отец Владимир Еремин...

К. Толоконникова

— Да, да, это правда. И матушка его Эмилия Андреевна очень тепло вспоминала о Пимене и так даже, с некоторой экспрессией: «Ну вот жили, как у Христа за пазухой». Я думаю, что не в последнюю очередь благодаря усилиям настоятеля, отца Димитрия, конечно.

А. Светозарский

— Безусловно. Потому что вот какая-то это у него и природная деликатность, и, ну, некий нравственный авторитет. Вот одно дело, когда я начальник, а ты — известно кто, а другое дело, когда твой авторитет, и как начальника, в том числе, всеми признается, и ты первый среди равных и заботишься о брате, и вот это — та самая картина. Никто из тех, кто там с ним вместе служил, не может говорить каких-то вещей, там, негативных. Служил отец Владимир Диваков там, отец Василий Бланковский (сейчас он за штатом, но продолжает служение в одном из подмосковном храмов), это, конечно, два протодьякона Сергия — отец Сергий Громов, ученик знаменитого протодьякона Холмогорова...

А. Пичугин

— Ничего себе!

А. Светозарский

— Да.

А. Пичугин

— Это уже какой «мостик» тоже из эпохи в эпоху!

А. Светозарский

— Да, брат его был посошником у митрополита Трифона Туркестанова. Это такая вот московская купеческая в прошлом семья. И отец Сергий Голубцов, внук профессора Московской Духовной Академии Александра Петровича Голубцова, и хранитель предания, и исследователь, историк Московской Духовной Академии, московских храмов. Вот это очень такой был дружный коллектив, дружный сонм наших пастырей. Ну это со стороны было видно, что вот отношения такие очень добрые и хорошие связывают их.

А. Пичугин

— А отец Василий Бланковский, кстати, не за штатом — он штатный клирик в Мытищах.

К. Толоконникова

— Но, тем не менее, за пределами уже Москвы.

А. Пичугин

— Ну, уже не в Москве... Ну, почти в Москве — в Мытищах, да.

К. Толоконникова

— Если я не путаю, говорят, что отец Димитрий был как-то даже огорчен, когда его переместили из Пимена в Хамовники, потому что, естественно...

А. Светозарский

— Он говорил: «Не мог, не могу привыкнуть. Ну привык уже — там так, — говорит, — все было уже благоустроено — и храм, и люди, и коллектив, конечно, безусловно. Ну никак! А потом, — говорит, — вроде бы, и ничего. И вот служу, и нравится, и хорошо, и привязался к Хамовникам».

К. Толоконникова

— А как он относился к традициям хамовническим, которые были заведены до него? Там же ведь мы с вами как раз, Алексей Константинович, говорили же о храме в Хамовниках, и вы рассказывали о нем. Там ведь были такие, ну, не совсем обычные для церковной Москвы традиции. Как применился к ним отец Димитрий?

А. Светозарский

— Ну, воспитанный на следовании церковному уставу, конечно, он некоторые моменты так... ну, должен был принимать все как есть, понимая, что ломать традиции, которые близки прихожанам, он не может, не вправе. Довольно бережно относился — по крайней мере, ну, как здесь принято, он прислушивался к этому.

К. Толоконникова

— То есть, с каким-то пониманием и где-то даже со смирением.

А. Светозарский

— Эта ночная служба — она, конечно, потрясающая. Это служба со Страстной Пятницы на субботу, как раз вот чин погребения ночью, Литургия Великой Субботы ночью. Ну, во-первых, это очень ограниченное число людей, которые на это отваживаются...

К. Толоконникова

— ...в преддверии Пасхальной службы. Конечно, да.

А. Светозарский

— Да. Вот две подряд ночные службы — вот это он как-то постепенно этот обычай переменил. Служить стали утреню Великой Субботы с вечера, рано утром — Литургию Великой Субботы. Вот это — да. А так остальное все — он так с вниманием относился. С вниманием и с пониманием.

К. Толоконникова

— А можете ли вы, Алексей Константинович, сказать, что вы были, ну, как-то своим человеком в доме отца Димитрия, например? И как вообще происходило его общение с прихожанами? Ограничивалось ли оно только пространством храма, или, например, где-то он собирал в ином месте людей? Могли ли люди прийти к нему домой? Как это все было устроено?

А. Светозарский

— Ну, был какой-то круг близких людей, да. Батюшка был очень радушный. Ну вот, например, если какое-то торжество — его личное торжество, имеется в виду, там, скажем, именины, — справлялось это в храме всегда, и двери были открыты. И вот если человек решил зайти, его поздравить, набрался смелости все-таки тоже так незваным прийти, он тут же усаживал его рядом, где-то за столом, выслушивал поздравления, что-то такое отшучивался. Это было. Был близкий более круг общения, весьма подвижный. Все мы были молодые — те, кто его окружал. Вот если в Пименовском храме это были люди, которые, за исключением отца Сергия Громова, так, лет на 10, его моложе — это, так сказать, и близко, ну, и, вроде, так, а здесь все совсем молодые. Старейший клирик, отец Александр — 1954 года.

А. Пичугин

— Это когда уже отец Дмитрий служил?

А. Светозарский

— В Хамовниках, да. Там ему...

К. Толоконникова

— То есть все уже годились ему в сыновья, хамовнические?

А. Светозарский

— В сыновья. И единственный был его ровесник — отец Михаил Клочков, памятный нам всем как человек, который никогда никого не осуждал. И вот когда, ну, уже, так сказать, по болезням как-то и по возрасту что-то батюшка стал сдавать, отец Димитрий, тем не менее, он и в клире его продолжал, так сказать, держать, как говорится, как начальник, опять же, к этому разговору, и батюшка продолжал вот жить той своей привычной жизнью. Ну, что-то по немощи он не мог совершать, но тоже такой был очень любимый пастырь, тоже его хочется сегодня обязательно вспомнить.

Ну, а так были — и поездки, конечно, были, и с детьми ездили, и со взрослыми ездили. Может быть, он нечасто, но выбирался. Я помню, замечательная была поездка в Звенигород. И вообще надо сказать, что он очень любил молодежь — ну, видимо, как-то внутренне человек молодой, и очень любил молодых клириков. Не значит, что он, там, вокруг них плясал — он был строг порой, особенно не выносил небрежения по службе...

А. Пичугин

— А в чем строгость выражалась? Это всегда интересно, потому что вот мы вспоминаем как очень доброго, очень проникновенного человека, но мы понимаем, что он, в том числе, и начальник, он настоятель храма, у него...

А. Светозарский

— Читаешь ты чего-нибудь на клиросе, зашел, а он тебе и говорит: «Двойка, профессор!» Ну, я не профессор был, может быть... «Двойка тебе, доцент!» Он мне давал рекомендации же в Академии. Я говорю: «А чего такое?» — «Ну как ты читаешь? Ну как ты читаешь? Ну написано же — «вогнездятся», а ты — «возгнездятся»! Да что ж такое-то! «Во-гнездятся» — «в гнездо войдут». Ну, где-то и шутка, и как-то это немножко... Но была у него такая ирония, была, и это была наша школа. Он ничего не слышит, вроде — чем-то занят, там, читает по служебнику, — раз! — и все, и ошибочка замечена!

К. Толоконникова

— И пощунять!

А. Светозарский

— Да! Ошибаться было не принято.

А. Пичугин

— Я напомню, что сегодня мы беседуем с Алексеем Константиновичем Светозарским, профессором Московской Духовной Академии, заведующим кафедрой церковной истории, профессором Сретенской семинарии. А последние годы, уже 90-е? Вот мы вспоминаем начало жизни, мы вспоминаем советские годы служения, а вот как последние годы проходили, когда уже возраст, когда уже какие-то немощи и болезни? Да, и новая действительность?

А. Светозарский

— Как сказать... Наверное, может быть, последние года два такой вот был уже недуг — ну, не немощь совсем, конечно, но уже было видно, что... Но он никогда не подавал вида. Вот. Он никогда не болел. Удивительное свойство — так, чтобы серьезно как-то или что-то... Всегда был...

К. Толоконникова

— Это тоже по-крестьянски, да.

А. Светозарский

— Да. В таком благодушном настроении... Он всегда был в храме. Вот последние годы он как-то так при храме, собственно, и жил. Там у него была небольшая комнатка, такой домик, построенный как раз вот к юбилею Тысячелетия Крещения Руси, что-то вроде такой маленькой квартирки. Ну, а когда-то там и Патриарха принимали, в этой маленькой комнатке, и все. А так вот он там жил — комната, небольшой зал и кухня.

А. Пичугин

— А он овдовел уже, или как? Или он с супругой там жил?

А. Светозарский

— Да, особенно после кончины матушки. Но он приходил в храм обязательно на каждую литургию. Он — вот тоже интересный момент — он никогда... Ну вот там есть расписание, да? Вот он придет вне этого расписания, что-то ему послужить... Обязательно приходит помянуть, на проскомидии. То есть он все время был и при храме, и в храме, и никого это не удивляло и даже было ну вот таким хорошим тоном и понятным, что даже если, там, священник не стоит в расписании, но в такой день, в общем-то, желательно быть и сослужить. Так что все эти праздники мы вот там соборные встречали, собор.

К. Толоконникова

— Хотя, конечно, для московских настоятелей той поры, ну, и что греха таить, и нынешней тоже, это не очень характерно, да? Дай Бог, если в воскресный день праздник — послужат. А вот, насколько я понимаю, отец Димитрий как раз был человеком, ну, таким... Центром его служения все-таки была литургия, да? Он был литургическим человеком и говорил своим близким священникам, что служить надо стараться как можно чаще, потому что жизнь человека коротка. И мне вот в связи с этим вспоминается — помните, у Розанова? — «постоять со свечечкой на «Двенадцати Евангелиях». Сколько раз за всю жизнь ты сможешь постоять со свечечкой на «Двенадцати Евангелиях»? Ясно, что немного. И поэтому ни одного раза пропускать нельзя.

А. Светозарский

— Да, для него служба была действительно центром жизни.

А. Пичугин

— А какая память о нем сейчас в Хамовниках?

А. Светозарский

— Ну, конечно, время прошло, несколько сменился состав прихожан. После него у нас уже сейчас третий настоятель. Но люди помнят. Люди помнят. К нему на могилу приезжают и в день его кончины, и вот 8 ноября люди приходят. Всегда там служится панихида, и общаются, и вспоминают о нем. Память жива. Память жива.

К. Толоконникова

— К нам несколько раз и в музей приходили люди, которые называли себя духовными чадами отца Димитрия и, ну, прямо отзывались о нем как о старце. Вот «старец» — называли его «старец», «батюшка», вот. И как-то, когда так говорят: «Батюшка», сразу становится понятно, о ком идет речь. Я думаю, что, конечно, сам отец Димитрий, как уже Алексей Константинович говорил, он относился к этому со здоровой иронией, да?

А. Светозарский

— Да, ирония была. Иногда она даже прорывалась. Какая-то женщина — ну опыт-то огромный, опыт-то огромный духовнический! — подходит, говорит: «Батюшка, а вы не отчитываете?» Ну, на языке православных это понятно.

К. Толоконникова

— Да-да-да.

А. Светозарский

— Он так улыбнулся, говорит: «Нет. А вот матушка моя здорово отчитывает». (Смеется.)

А. Пичугин

— Ну это, мне кажется, такое, знаете, обычное отношение прихожан, простых прихожан к священнику, которые в нем видят не просто человека, совершающего богослужения, не просто пастыря, но еще и какое-то такое всеобъемлющее магическое лицо.

А. Светозарский

— Нет, ну, на самом деле, конечно, люди чувствовали и... Ну, к пустому колодцу чего за водой ходить? Они чувствовали облегчение после исповеди — какое-то особое такое чувство. Ну, как-то умел он, а как — не скажешь. Вот дано было — и все. Дано и возгревалось. Всегда... Ну, мы как-то глаза опускали в алтаре. На евхаристическом каноне всегда он слезу смахнет. Ну не надо кричать, там, «имел дар слез» — он бы высмеял, конечно, безжалостно. Он такие вещи пресекал. Вот я, насколько помню, все вот эти елейные разговоры тоже так тактично, иронично он сразу вводил в нормальное русло общения.

К. Толоконникова

— Ну да. А я думаю, что как раз для конца 80-х — начала 90-х годов эти разговоры — они были очень характерны, потому что действительно в Церковь пришли люди, начинавшиеся «Откровенных рассказов странника духовному отцу своему» и вот всяких репринтов более или менее для народа и воинства. Вот. И... Ну откуда было взять другого стиля? И я думаю, что к отцу Дмитрию люди тянулись еще и потому, что он как раз был носителем вот этого другого стиля — какого-то очень здорового.

А. Светозарский

— Да! Ну это можно отнести к очень многим священникам вот его поколения. Вот они... Вот отец Валентин Радугин, мне кажется, тоже такой был. Очень здравое, очень трезвенное отношение.

А. Пичугин

— Ну если уж мы вспомнили эту семью, надо сказать, что какие-то старые вот такие московские богослужебные традиции если кто-то хочет увидеть, можно прийти в храм Рождества в Измайлово, где служит его брат, отец Леонид.

К. Толоконникова

— Мне кажется, что еще и поэтому, ну, эти пастыри уходят. Отец Димитрий ушел уже давно. Еще и поэтому о них какая-то сохраняется особая память. Она, вроде бы, и негромкая, и не кричащая, но она какая-то очень прочная. Тихая и прочная такая память, которая ровным светом горит и согревает.

А. Пичугин

— Ну что ж, спасибо большое всем участникам сегодняшней программы. Наше время подходит к концу. Я напомню, что мы сегодня вспоминали отца Димитрия Акинфиева, московского священника, полвека прослужившего в разных московских храмах в достаточно непростое время — с первой половины 50-х годов, середины 50-х годов — ну, и уже до близкого к нам времени, до кончины в 2008 году. Это совместное... Да?

К. Толоконникова

— Простите, пожалуйста. А еще — вот я забыла спросить об этом Алексея Константиновича. Алексей Константинович, а правда, что отец Димитрий очень любил кошек?

А. Светозарский

— Ой, там такую целую легенду раздули...

К. Толоконникова

— Или нет?

А. Светозарский

— Он всю живность...

К. Толоконникова

— Выглядит симпатично!

А. Светозарский

— (Смеется.) Про то, что «если в храме нет кошки — беги оттуда»...

А. Пичугин

— Ну это уж Ксении Андреевне опционально... нравится история. (Смеется.)

А. Светозарский

— Эту информацию дошел бы... Я так... Нету, конечно... Вы знаете, он все-таки, как человек, выросший на земле... Я думаю, что у него такое тоже более спокойное, нежели у нас, таких закоренелых горожан, отношение. Но всякую живность, всякую тварь он любил, конечно. Собачка там была у нас при храме, имелась. Подарили.

А. Пичугин

— Любительница кошек и директор Музея «Советский Союз: вера и люди», музея и исследовательского центра Ксения Толоконникова. Спасибо большое. Алексей Светозарский — профессор Московской Духовной Академии, заведующий кафедрой церковной истории и профессор Сретенской... — тоже любитель кошек, да!.. — Сретенской семинарии... Я, что греха таить, тоже кошек люблю. Но у меня такая аллергия на них, что... (Смеется.) А с собаками мне вот проще в этом отношении. Спасибо большое, друзья! Мы прощаемся с вами до новых встреч в эфире. Всего доброго, будьте здоровы!

К. Толоконникова

— Спасибо! До свидания!

А. Светозарский

— До свидания!