
Гость программы — Владимир Легойда, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, член Общественной палаты РФ.
Темы беседы:
— 15-летие интронизации Патриарха Кирилла;
— «Разукрупнение» епархий — планы и результаты;
— Увеличение количества храмов и количества прихожан;
— Церковная жизнь на канонической территории Русской Православной Церкви;
— Церковь — духовный мост между конфликтующими сторонами;
— Единство веры — взаимоотношения Православных Церквей;
— Развитие православных СМИ и изменение информационного поля.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, уважаемые друзья! В студии у микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня, как всегда по пятницам в этом часе «Светлого вечера», Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО, член Общественной палаты. Добрый вечер.
В. Легойда
— Добрый вечер.
К. Мацан
— 1 февраля — 15 лет со дня интронизации Святейшего Патриарха Кирилла, с того дня, как на тот момент митрополит Смоленский и Калининградский возглавил Церковь как Предстоятель и вот 15 лет совершает свое служение. Дата для Церкви важная, и вышли фильмы, посвященные этому событию, бросающие взгляд на прошедшие годы, на то, каким направлениям служения себя Святейший Патриарх Кирилл посвящал и к каким это результатам привело, и, конечно, нам бы тоже хотелось сегодня об этом поговорить, потому что тема важная, мы вот 15 лет живем в Церкви, которую возглавляет Патриарх Кирилл, и на себе чувствуем изменения, которые происходят, а происходят они, понятно, при непосредственном участии, по благословению Предстоятеля. Ну вот несколько было фильмов, один более короткий, другой более длинный, один из них был посвящен тем направлениям, которым себя Патриарх посвящал, анализу того, что было сделано, и одно из первых, на что обращается внимание, это то, что за годы предстоятельства Патриарха Кирилла стало больше епархий в составе Русской Православной Церкви. Я помню, когда только начинался процесс, как это называлось, «разукрупнения» епархий, потому что исторически, об этом историки тогда говорили, очень крупные, широкие, большие епархии исторически сложились в Русской Церкви, это было связано с тем, что епархия, как правило, совпадала с размерами губерний, а пространства России большие и губернии большие, и вот начался процесс разукрупнения. Вот почему это было важно Церкви, Святейшему Патриарху, и насколько сейчас результат, намеченные цели может считать достигнутыми?
В. Легойда
— Вы знаете, если говорить о каких-то таких количественных категориях, то мы совершенно уверенно можем сказать, что за эти годы в наших х рамах стало больше верующих, в Церкви стало больше священников, у нас стало больше архиереев, что естественным образом связано с разукрупнением епархий, стало намного больше епархий. Конечно, Церковь не оперирует количественными категориями как критериями следования Евангелию, слово «успех» или «реализация поставленных целей» не очень применимо к Церкви, это тоже важно понимать и проговорить. Всегда, когда меня журналисты спрашивают, знаете, декабрьский вопрос или январские основные итоги года, главное событие, я говорю «Пасха», они каждый раз удивляются: «ну, а на самом деле — что?»
К. Мацан
— «Это понятно, Пасха, а на самом-то деле что?»
В. Легойда
— Да, и конечно, поэтому здесь нет количественного критерия, но в данном случае я специально акцентирую это всё, потому что это отражает является отражением внутренних процессов происходящих. Ну вот, коль скоро вы спросили про епархии, я просто вспомнил, как Патриарх сам не раз рассказывал о том, когда он уже думал об этом, и вот один эпизод он несколько раз вспоминал: когда он летел на самолёте, (по-моему, это был какой-то дальневосточный регион) и он, глядя вниз, просто спросил либо у правящего архиерея, либо у кого-то из сопровождающих: «А какая сейчас территория и сколько здесь храмов?» Ну и там огромные расстояния, было сказано: «там два или три», и Патриарх понял, что с этим что-то надо делать. А при этом, допустим, представьте, у нас в Нижегородской епархии было 500 храмов, я точно не помню, но где-то к началу этих изменений, которые стали происходить, было 500, и это означало, что вот, скажем, если на Дальнем Востоке в епархии всего несколько храмов, огромные расстояния, и архиерею их сложно посещать, и людям тоже нужно посетить храм, а ехать очень далеко, понятно, что там плотность населения не Нижегородская, но тем не менее, а в Нижегородской епархии, со своей стороны, это означало, что архиерею, чтобы посетить каждый храм — а это важно, чтобы держаться, так сказать, «ходить по земле», как Святейший любит повторять — ему нужно несколько лет. Причем, когда он заканчивает посещения, надо начинать заново, потому что уже несколько лет прошло, и что там в тех приходах, в которых он был в начале. Ну и потом, все люди, когда у тебя 500 храмов в епархии, будет их 505 или 503, или 499, наверное, не так важно. А вот когда у тебя — 50, тогда и активность какая-то, человек неизбежно ее проявляет, это, конечно, не главный момент, но такая человеческая составляющая тоже есть. Поэтому, если кому-то со стороны кажется, что это что-то такое, может быть, неважное, то вот я чем дальше, тем больше убеждаюсь, что это важнейшее решение, потому что это значит, что появляются храмы, появляется намного больше храмов, не просто епархии там взяли, поделили что-то, нет, а это значит, что у нас увеличивается количество храмов. У нас сокращается вот это расстояние между священником и архиереем, простым человеком и архиереем, простым человеком и священником, это тоже совершенно однозначно, то есть пастырская доступность, скажем так, не очень хорошее, наверное, выражение, но она тоже меняется, и это важнейший результат просто церковной жизни. Второй момент, если позволите, сразу к нему перейду, он просто связан с первым: это увеличение количества храмов. Мы вот несколько дней назад открывали выставку, которую пресс-служба Святейшего сделала, в храме Христа Спасителя она расположена, тоже 15-летию посвященная, и там идеи священника Игоря Палкина, нашего замечательного фотографа, фотохудожника я бы даже сказал, вот сделана выставка. И отец Александр Волков тоже, по-моему, это была изначально даже его идея, вот центром этой выставки смысловым является Литургия, то есть это служение Патриарха показано через совершение Литургии, даже отец Игорь сказал, что вот эта выставка, она может быть пособием по литургике, потому что выстроена почти вся она по частям Литургии, но проиллюстрирована вот Патриаршим служением за 15 лет, интереснейшие там художественные решения и просто это действительно очень здорово, и показана география, и всё. И вот там, естественно, в какой-то момент мы стали говорить, когда по выставке шли, Патриарх её смотрел, открывал, показывали, и он стал говорить про храмы, он сказал, что когда он этот вопрос поставил, тоже многие говорили «а зачем?» А там это было связано отчасти с тем, что в Москве, как во многих мегаполисах, всё, что не касается исторического центра, вот эти так называемые городские окраины, которые в советское время застраивались, там храмов нет вообще, и Патриарх поставил вопрос о храмах в шаговой доступности. Я честно скажу, что даже у меня была мысль, «даже» в том смысле, что, понятно, там были какие-то люди, они сами себя назвали храмоборцами и прочее, но мне казалось, что: вот, сейчас это такой ресурс потребуется и человеческий, финансовый, организационный, административный, нам есть чем заниматься, нужно ли вот именно на это тратить. И я хочу просто признать, что вот те мои сомнения, они не были там принципиально большими, что я, конечно, был глубоко не прав по многим-многим причинам: во-первых, потому что храмы не стоят пустыми, это доказано жизнью. Во-вторых, это ведь действительно, знаете как, вот у этих окраин городских, (ну не обязательно окраин, и в центре тоже строятся) но у города, давайте скажем так, у мегаполиса, у города появляется своё лицо, это не безликие бизнес-центры, похожие вообще во всём мире уже, наверное, а это храмы, которые придают этому даже визуально какой-то акцент, но для верующих людей, конечно, здесь важна не эстетическая составляющая, не визуальная, а тот смысл, который за этим стоит, что это земля, на которой живут православные люди, это наша земля, это наша вера. Мы понимаем, что вот это «свято место», на нём стоит храм, оно не пустое, на котором, как мы знаем, иначе появится что-то другое. Я уже не говорю о таких важных, но для Церкви, конечно, не первостепенных вещах, но тоже очень важных и для Церкви, и для людей: по замыслу Патриарха каждый храм, каждый новый храм, он должен был становиться таким, в первую очередь, конечно, религиозным богослужебным центром, но и культурным, социальным и так далее, это тоже всё произошло. Каждый новый храм, практически каждый, у него есть в ограде или рядом детская площадка, которая создана именно при храме и строителями храма. То есть не то, что там не возникает проблем с местными жителями, как пугали и пытались говорить, а местные жители рады, потому что можно прийти с детьми маленькими на площадку и так далее, и тому подобное. Ну и плюс вот социальная активность, культурная активность, фильмы какие-то смотрят, работа там с детьми, с пенсионерами, в общем, со всеми, кто нуждается в заботе и внимании, постоянные дела милосердия, источником и центром которых становится храм. И в своё время, ещё довольно давно, в одном из серьёзнейших, может быть, самых серьёзных до сих пор социологических исследований было чётко показано, что существует совершенно определённая зависимость между увеличением количества храмов и увеличением верующих людей, потому что люди... Ну мы с вами знаем, что пути Господни неисповедимы, но когда человек идёт мимо храма просто мимо, то вероятность того, что он туда зайдёт, намного больше, если он будет ходить по дороге, где храма нет, и таких историй сотни тысяч, наверное. Поэтому храмы не стоят пустыми, и люди приходят и обретают веру там, и меняют свою жизнь, что самое главное, конечно.
К. Мацан
— Причём храмы не то что не стоят пустыми, вот наш с вами храм при МГИМО во имя святого благоверного князя Александра Невского — на Крещение, вот буквально недавно, я впервые в нём попал в пробку, внутри храма, то есть количество людей было такое, что просто стало трудно расходиться.
В. Легойда
— Потому что литургии наверняка было две, да?
К. Мацан
— Да, две литургии. Конечно, люди были те, кто просто пришли за водой, но те, кто пришли за водой, тоже пришли в храм. И вот две очереди, которые: одна отходит от Причастия, то есть весь храм причащается, которая двигается туда, где дают после Литургии, как это полагается, запивку и просфору, и навстречу другая очередь людей, которые пришли в храм за водой. То есть говорить о том, что храмы не пустуют — они не то что не пустуют, они переполнены.
В. Легойда
— Переполнены, и не только на Крещение ведь, да?
К. Мацан
— И не только на Крещение, само собой, но вот построены, в том числе, вот в этих как бы спальных районах, где раньше храма не было. Но вот в том фильме, на который я ссылаюсь, большая цифра: 40 тысяч храмов Русской Православной Церкви, даже чуть больше, по всей территории канонической ответственности Русской Православной Церкви.
В. Легойда
— Ну, то есть не только Россия, конечно, да.
К. Мацан
— Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Продолжаем разговор о 15-летии со дня интронизации Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, про такое направление, как строительство храмов и разукрупнение епархий мы сказали, а какие ещё важнейшие направления в служении Патриарха за эти годы следует выделить?
В. Легойда
— Вы знаете, мы силами нашего Отдела и пресс-службы Святейшего ежегодно выпускаем сборник «Предстоятель», вот он сейчас тоже вышел, это, как Патриарх говорит, отчёт о проделанной работе за минувший год.
К. Мацан
— Отчёт как бы Патриарха перед Церковью.
В. Легойда
— Да-да-да, ну, вообще перед всеми. Это сборник с текстами, с фотографиями, и вот мы, когда его первый раз делали, мы подумали: а вот как нам структурно его оформить? И мы взяли слово Патриарха на интронизации как раз 1 февраля 2009 года, где он обозначил основные направления жизни Церкви, и по ним сделали сборник. И там через год, через два, через три поняли, что менять ничего не нужно, вот эти направления, которые Патриархом были обозначены, он ведёт довольно чётко, они вполне себе определены: это и просвещение, и образование, работа с молодёжью, забота о старшем поколении. Но вот если сейчас вспоминать, как у нас это выстроено в сборнике, там у нас есть «церковная жизнь», «внутренняя жизнь Церкви», у нас есть дальше «свидетельство о православии» вообще перед миром, потом «взаимодействие с инославными», потом есть раздел «Церковь Святой Руси» как раз-таки, где мы говорим о каноническом пространстве Русской Православной Церкви, к сожалению, сейчас переживающем такой тяжёлый период, есть «Церковь и общество», где мы взаимодействуем с внешним для Церкви миром, если мы начинаем с внутренней жизни Церкви. И вот эти направления внутри также подразделяются, скажем, «Церковь и общество» — это молодёжь, и образование, если мы говорим о взаимодействии с миром светского образования и науки. Если «устроение церковной жизни», первый раздел, там мы говорим, в том числе, об образовании церковном, в котором тоже очень много всего изменилось в плане качества преподавания в семинариях, статуса семинарий, которые обрели государственное признание тоже усилиями Патриарха и священноначалия. И вот все эти направления, они выдерживаются, причём они, кто-то может сказать: ну, это же понятно, это не связано с периодом, с временем, с людьми, вот они всегда присутствуют, но, с другой стороны, важно, какие акценты были сделаны, и важно, что эти направления, что ничего не бросается, вот оно как выбрано... Хотя, повторяю, что-то очень сложно переживается, прежде всего, конечно, важнейшая для Патриарха тема — это единство Церкви и то, что мы переживаем углубление раскола на Украине, помимо, я не говорю сейчас уже об общем контексте отношений нашего народа или наших народов, братских и близких, но то, что это ведь было чрезвычайно важно, и пока мы могли до 2014 года минимум один раз, а порой дважды в год Патриарх ездил только на Украину, и это действительно был довольно мощный такой акцент, впервые сделанный в новейшей истории Русской Церкви, впервые, когда Патриарх приезжал на Украину, в Белоруссию, в Молдавию и говорил, что «вот я здесь не в гостях, и дело не в цвете паспорта, который у меня в кармане, я не представляю, здесь я не посланник, так сказать, Москвы государственной, а я приехал к своей пастве», и мы чётко понимали, что визиты, любая поездка Патриарха в границах канонической ответственности, пастырской ответственности Русской Православной Церкви — это внутренняя поездка для нас.
К. Мацан
— Причём это подтверждалось эмпирически: какие толпы людей встречали Патриарха, эти многолюдные богослужения в лаврах украинских, то есть вот паства пришла к своему Предстоятелю, это просто было видно по фотографиям, по видео, по лицам людей.
В. Легойда
— Да, не могу не вспомнить даже вот курьёзный случай, я рассказывал, но наверняка не все слышали, когда вот первый или второй визит на Украину, и понятно, что были деструктивные, как принято называть их силы, которые там использовали разные ресурсы, в том числе и финансовые, чтобы людей подтолкнуть к каким-то не очень хорошим действиям. И вот едем мы, кортеж машин, и стоят какие-то люди вдоль дороги с плакатиками, там «Геть московского попа!» и так далее. И Патриаршая машина останавливается, он сказал «остановите машину», и он вышел к этим людям, видимо, будучи готовым к сложному разговору — они просто побросали эти плакаты, сложили ручки и стали говорить: «Ваше Святейшество, благословите», понимаете? Я просто это видел своими глазами. И тем не менее, даже вот эта ситуация это тоже к вопросу о том, что происходит, когда политика и государство, государственная власть не просто вмешиваются в религиозную жизнь, а она начинает предельно цинично использовать религиозную тему в своих интересах. Не просто там, понятно, что государственная власть всегда работает со всем, многое определяется человеческим фактором и так далее, и здесь с разных углов зрения это можно смотреть, но здесь это запредельные вещи, это когда просто становится частью политической программы, как это было у Порошенко, и это приводит к мощнейшему давлению на каноническую Церковь, ну и просто трагическая страница. А то, что сейчас происходит нельзя оправдать никакой общей ситуацией, потому что то, что декларирует нынешняя украинская власть, и то, что она реализует, декларирует вообще, там приверженность демократическим принципам, стремление войти в цивилизованный мир демократических государств и так далее — это никак, вообще никак это движение, вот это заявленное направление, оно диаметрально противоположно тому, что делает украинская власть по отношению к единственной канонической Церкви на своей территории, она её просто уничтожает, и имена людей, которые этим занимаются, они будут просто стоять рядом с именами большевиков, которые уничтожали Церковь в Советском Союзе в прошлом веке, и это навсегда будет в истории. Они, конечно, не знаю, отдают себе отчёт или не отдают, может быть, об этом не думают, но это именно так, и по-другому это никак невозможно истолковать.
К. Мацан
— Вот мы говорим о том, что такие важные направления для Патриарха, как единство Святой Руси, то есть окормление народов Святой Руси на территории канонической ответственности, на исторической территории Русской Православной Церкви — это Россия, Белоруссия, это Украина, это Молдова, несмотря на трудности, продолжается, и как бы странно, может быть, этот вопрос не прозвучал, но в чём сегодня это реализуется? Потому что для Патриарха эта тема в силу причин политических не отодвинута, не закрыта, а продолжается его попечение в этой области.
В. Легойда
— Вы имеете в виду: непосредственно какие действия он совершает или вообще в чём смысл этого всего?
К. Мацан
— Какие действия, в чём для него это выражается: только ли в молитве, и это нельзя обесценивать, или какие-то ещё есть у него те рычаги, то, что он может делать, чтобы нести своё пастырское служение, Предстоятельское, и для паствы на Украине тоже?
В. Легойда
— Если говорить всё-таки не только об Украине, а вообще о единстве Церкви, я так понял ваш вопрос, то здесь, конечно, мы исходим из того, что это духовное единство, которое сложилось, в том числе, исторически, и самым неправильным было бы увязывать его границы, скажем так, с политической конъюнктурой. При всём уважении Церкви к государственной власти, к суверенитету государства: политические эпохи приходят и уходят, меняется власть, меняются границы государственные по самым разным причинам, но вот единство церковное, оно всегда находится поверх этого. И более того, в конфликтных ситуациях, таких, как сегодня, это всегда, собственно, последний мост, который разрушается, и первый, который созидается, это самая главная возможность сохранить человеческое, что необходимо сохранять в любых ситуациях. Знаете, на секунду просто отвлекусь, не могу не вспомнить, как Александр Сергеевич Ходаковский, мой близкий друг и человек, который в своё время, в 2014 году, увидев все эти ужасы, которые происходили на Украине, был создателем бригады «Восток», и вот он уже 10 лет воюет, и он написал некоторое время назад о том, что когда всё закончится, и мы зайдём, люди по разные стороны окопов находившиеся, зайдем в один храм, перекрестимся... Ну, я сейчас не смогу это повторить, он очень пронзительно и чётко написал, причем это написал человек, который находится на линии боевого соприкосновения, и не первый год, и не второй, и не третий, и основной смысл этого текста, как я его понял, заключался в том, что это единственное, что может позволить нам после всего происходящего сейчас восстановить человеческие отношения, потому что ситуация действительно трагическая, о чём многократно говорилось, по крайней мере, здесь об этом говорилось и Патриархом, и представителями государственной власти нашей, и общественными организациями. Поэтому, конечно, это особая боль, и Патриарх часто говорит, что это тема, с которой он просыпается и засыпает, это совершенно тоже вполне понятно и по-человечески, и как угодно. А в целом, конечно, существует вот это единство, которое, кстати сказать, по-разному проявляется и по-разному создавалось, это ведь не только Украина, Белоруссия, Молдавия, это и страны Центральной Азии, это и автономная Японская Православная Церковь с совершенно своей историей, с уникальным святителем Николаем, который её создавал, это и община в Китае, у нас это и воссоединение с Архиепископией Французской, то есть тут у нас вот это единство, оно такое многосоставное, если можно так сказать, если единство может быть многосоставным. И, конечно, это молитвенное литургическое единство при каких-то своих своеобразных проявлениях веры в разных местах, географически я имею в виду, но это, конечно, постоянная связь с людьми, которые там находятся. Даже вот, смотрите, мы, например, проводили фестиваль «Вера и слово», понятно, что не все сегодня смогли приехать, кто хотел, но тем не менее, у нас, я сейчас боюсь ошибиться, то ли пять, то ли семь стран были представители именно нашей Церкви, и мы ощущаем себя единой Церковью, это тоже важные такие вещи, которые Патриарх благословляет и встречается, он же всегда встречается с участниками фестиваля нашего «Вера и слово» каждый раз, когда он проводится, и многое другое то, что Церковь делает. Конечно, тут есть свои сложности, в современном мире особенно, потому что мы с вами понимаем, что, вот скажем, если мы возьмем страны Центральной Азии, то понятно, что основную паству составляют русские русскоязычные люди, понятно, что часть их уехала оттуда, при этом есть, конечно, и местные, но там другой культурный контекст, там есть нюансы понятные в плане поиска религиозного и реализации этого поиска. Но при этом, понимаете, тут есть еще какой момент: Патриарх всегда подчеркивает, и мы об этом говорим, что вот, скажем, наш митрополичий округ, там в Казахстане и прочее, что это не посольство России, посольство России, оно есть, они занимаются своими важными государственными, межгосударственными делами, международными отношениями, о чем нам с вами в свое время много рассказывали в соответствующем институте во время учебы, а это Церковь, которая является частью жизни этих стран, и когда Патриарх в Казахстан, например, приезжает и встречается с людьми, то не только паства его говорит, что «приехал наш Патриарх», но и представители государственной власти говорят, что это «наш Патриарх», «мы встречаемся с нашим Патриархом», то есть они хорошо осознают, что это не встреча зарубежного гостя, а это встреча с лидером большой религиозной общины, часть которой на этой земле проживает, это уникальный и очень важный, мне кажется, в том числе и для каких-то уже не сугубо религиозных вещей, факт такой.
К. Мацан
— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ. Не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, еще раз здравствуйте, уважаемые друзья! У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня, как всегда по пятницам в этом часе, Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО, член Общественной палаты, мы продолжаем наш разговор.
В. Легойда
— Я прошу прощенья, хочу вдогонку того, что я сказал, просто, может быть, для кого-то эти слова вот так дежурно прозвучали и были восприняты, когда я сказал, что Церковь — это мост, попытка сохранить отношения, но, вы знаете, я постараюсь убедить наших дорогих слушателей, может быть, кого-то из них, что это совершенно не формальные вещи, я вот о чем подумал: понятно, что, как многие из нас, я просто в силу специфики работы вынужден находиться в гуще информационных потоков, и в силу того, что происходит сейчас, в силу конфликта, свидетелями, участниками которого все мы так или иначе являемся, понятно, что информационное пространство, оно насыщено далеко не самыми светлыми, радостными, радужными и добрыми смыслами, интонациями и прочее. Я вот недавно смотрел, что-то там по телевизору, что-то читаешь в разных социальных сетях и понимаешь, что: ну да, идет война, в том числе информационная война, и все напряжено, и даже я не то, чтобы с удивлением, но я обратил внимание на то, что какие-то известные спикеры, которые, в общем, могут выражаться и иначе, поскольку такая ситуация, они выражаются жёстко, они выражаются по законам военного времени, что называется. Так вот, Церковь и здесь обязательно присутствует со своей особой интонацией, и при том, что, скажем, сегодня в нашей стране наша Церковь со своим народом и со своей армией, и мы знаем, какую роль играют священники на передовой, мы знаем и все знают, что у нас есть и потери среди духовенства, и тем не менее присутствие священника там, священника, который, в том числе, и готов, и отдаёт, к сожалению, в каких-то особых условиях свою жизнь, оно тем не менее нужно, как, опять же, вспоминая Александра Сергеевича Ходаковского, который как-то мне говорил, что священник нужен в том смысле, чтобы в ситуации, когда в человеке проявляются далеко не всегда лучшие его качества, они разные могут проявляться, естественно, проявляются и лучшие, когда человек жизнь отдаёт за своих братьев и сестёр, но в такой ситуации, чтобы быть ещё одной преградой к расчеловечиванию возможному. И вот Церковь и сейчас, посмотрите тональность, в которой живёт Церковь, она отличается, и это, мне кажется, важно, не в том смысле, что она диссонирует, нет — Церковь вместе с своим народом. Когда я говорю о коллегах, у меня нет к ним претензий, они выполняют свою работу, многие выполняют очень качественно, и спасибо им большое, но они про другое. А Церковь вносит вот в эту палитру сложную и такую сегодня довольно жестокую и жёсткую, она вносит обязательную свою тональность, которая всегда говорит нам о том, что мы люди, и мы должны сохранять человечность, и это в данном случае выражается, условно говоря, не в правилах ведения боевых действий, которые тоже прописаны международными актами всевозможными и так далее, а это выражается в той истине, которая является основой церковной жизни и которая не меняется ни из-за каких внешних условий, и я полагаю это очень-очень важным.
К. Мацан
— Ну вот ещё одна тема из тех направлений, которые обозначены Патриархом, и вот вы упомянули сборник «Предстоятель», который ежегодно выпускается, как отчёт Патриарха о проделанной работе перед Церковью, перед всеми...
В. Легойда
— Да, так сам Святейший говорит иногда.
К. Мацан
— Одна из рубрик, вы об этом упомянули: «Единство веры». Вот мы поговорили про такую рубрику, направление как «Единство Святой Руси», а вот «Единство веры», где речь идёт об отношениях с другими Православными Церквями — тоже всё непросто, причём одно с другим взаимосвязано, если мы говорим про ситуацию на Украине, где действия Константинопольского Патриархата усугубили расколы и привели к тяжелейшим последствиям для всех верующих. Но вот тот же вопрос здесь: нет сомнений, что Патриарх молится и с этой темой тоже ложится и просыпается, и молитва Патриарха — это великое дело, это вот его пастырское попечение, но что ещё на этом, скажем так, в кавычках «фронте» происходит? Какие ещё здесь есть у Патриарха средства, возможности эту линию продолжать и иметь попечение об этом единстве веры православной в мире?
В. Легойда
— Вы знаете, здесь, я думаю, что важно подчеркнуть, что это должно быть именно единство веры и следование тем принципам, которыми Церковь всегда жила. Просто, мне кажется, для наших постоянных и внимательных слушателей совершенно очевидно, что Церковь делала всё, чтобы сохранить это единство и вот самым, может быть, таким ярким внешним проявлением этой церковной готовности была встреча, мы тогда не знали, но последняя личная встреча Патриарха Кирилла с Константинопольским Патриархом, когда Святейший хотел донести до своего собрата Константинопольского реальную ситуацию на Украине, потому что у нас были большие сомнения, что она до него доносится, что это не специальная по понятным причинам предложенная интерпретация. И вы понимаете, что есть же всё-таки нюансы церковного протокола, и когда обозначено было стремление к такой встрече, проведение такой встречи, то от Константинополя поступил ответ, Святейший тоже об этом рассказывал сам не раз, что «да, но вы должны приехать к нам». И были люди, ответственные за это направление у нас, которые говорили говорили Патриарху Кириллу, что надо на нейтральной территории встречаться, есть центры всё-таки где-нибудь в Швейцарии, давайте вот там вы встретитесь, и Святейший сказал, что меня вообще не волнует, как это будет выглядеть с точки зрения церковного протокола.
К. Мацан
— Ну, то есть ехать к Патриарху в Константинополь это некоторое такое как бы унижение?
В. Легойда
— Ну, по крайней мере, вот исходные позиции для дальнейших переговоров, то есть это просто ты чуть ли не как проситель приезжаешь, в общем, тут много всего.
К. Мацан
— Но Патриарх это же очень точно сформулировал, я просто помню...
В. Легойда
— Он сказал: «Я пешком готов идти».
К. Мацан
— Я был в этот момент, когда он это произносил в Зале Церковных Соборов, это было на фестивале «Вера и слово», это сильный момент, и он в эти фильмы вошёл, о которых мы говорили, когда Патриарх признаёт, он эти слова произносит, что это как бы такая попытка поставить на место, но для него это неважно.
В. Легойда
— Неважно, да. Он говорит «Я готов пешком идти», и он искренне совершенно поехал туда в надежде на то...Ну, по крайней мере, он не мог этого не сделать, он должен был эту попытку использовать, поговорить и сказать, и, к сожалению, это не было воспринято той стороной. Но, конечно, здесь, мне кажется, важно понимать, что до последнего, я не знаю, вот в той части, которая мне известна, это сложно, я не во всём готов эту фразу повторить, не во всех направлениях того служения, с которым я связан, но я могу сказать, что нам не в чем себя упрекнуть, и всё, что могли, мы делали вот из того, что я знаю, к чему я какое-то отношение имел. Это была действительно открытость, готовность, но поступиться и просто позволить Константинополю в нарушение всех мыслимых и немыслимых канонов, традиций и прочего, вести себя так на Украине, как они стали себя вести, невозможно было. Главное что, понимаете, ведь тут результат, он всегда всё ставит на свои места, даже если мы возьмём такой не церковный, но распространённый критерий «победителей не судят» — а где победители-то? Что говорил Константинопольский Патриарх: что вот, Русская Церковь не может уврачевать раскол, мы, как Мать-Церковь для Русской Церкви, для Украинской Церкви, мы сейчас вот всё сделаем. Что произошло в результате вмешательства Константинополя? Углубление раскола, отчасти, конечно, это связано в данном случае не только с Константинополем, а с ситуацией политической, но тем не менее, гонение на каноническую Церковь, преследование архиереев сегодня.
К. Мацан
— Захваты храмов.
В. Легойда
— Захваты храмов, просто насильственные захваты, выведение всего этого из правового поля жёстко при тотальном молчании международных организаций правовых, религиозных и прочее-прочее. Только Ватикан несколько раз, так вот, из заметного, пытался обозначить здесь то, что существует проблема. И вот, пожалуйста, поэтому как может Константинополь здесь чем-то оправдать свои действия? Да никак. Никакого результата, который можно было бы сейчас предъявить, да и, собственно, я не говорю уже о том, что так называемая автокефалия и томос, дарованный так называемой православной церкви Украины, он, в общем, предельно ограничивает её в правах, никакая это не автокефалия, конечно, настоящая.
К. Мацан
— Ну, не могу не спросить, хотя мы отчасти об этом говорили с вами в других беседах, но всё-таки вот в том фильме, который я посмотрел, на который я ссылаюсь, говорится о том, что Патриарх не оставлял своим вниманием такую сферу, как информационная деятельность, и в смысле традиционных СМИ, телеканалов, и в смысле встречи с священниками-блогерами, то есть новых СМИ, новых медиа, это ваша непосредственная «епархия», скажем так, в кавычках, вот что вы здесь видите, оглядываясь назад на эти 15 лет работы в этой сфере, что для вас такое, может быть, главное изменение произошедшее?
В. Легойда
— Я, во-первых, хочу подтвердить, что это действительно во многом инициатива Патриарха, потому что Синодальное учреждение, которое я сейчас возглавляю по благословению Синода и Святейшего Патриарха, оно возникло несколько лет назад в результате соединения двух структур: Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и Синодального информационного отдела, который я на тот момент возглавлял, в котором мы работали с коллегами, а информационный отдел был создан в 2009 году на историческом, как мы его называем, Синоде 31 марта, когда несколько было новых создано структур как раз-таки под реализацию того, с чего мы начали наш с вами сегодняшний разговор. И поэтому выделение информационного направления в этом смысле вот структурно в системе высшего церковного управления таким образом, что создано было отдельное Синодальное учреждение для реализации этого — это, конечно, и есть демонстрация важности, того значения, которое придаёт Патриарх и Синод этому направлению, это если говорить об отражении вот этого значения в структуре высшего церковного управления. Если же говорить о каких-то результатах, то, конечно, главным результатом вообще является радикальное изменение информационного поля. То информационное поле, в котором мы начинали работать в 2009 году, от него мало что осталось уже, это, конечно, совсем другая информационная картина. И тем не менее, всё чаще мы начинаем отказываться каких-то довольно радикальных пророчеств, предсказаний по поводу того, как будет дальше. Буквально на днях я прочитал в Telegram-канале моего одного уважаемого коллеги и товарища, где он говорит и признаётся в том, что когда он несколько лет назад ездил по городам и весям страны и говорил, что надо срочно всю бумагу закрывать, она уже умерла, не надо тратить время и так далее, а это было, помните, в день, когда у нас всё вдруг перестало работать, он сказал, что обязательно надо сохранить структуру региональных газет и газеты эти как способ коммуникации вот на такие случаи, это говорит человек, который был пионером движения того, что всё-всё-всё закончилось. Ну, уж сколько раз «хоронили» всю бумагу, в том числе и наш журнал «Фома», над нами смеялись все те люди, которые просто исчезли из информационного поля, а журнал «Фома», даже бумажный журнал, хотя «Фома» много чего делает, вызывает всё больше и больше интереса. Недавно мы встречались с представителями двух крупнейших корпораций, бизнес-корпораций страны, которые интересовались именно журналом бумажным. Но тем не менее, радикально, конечно, изменилось информационное поле, и в этом смысле главным изменением было то, как Церковь сможет в нём работать. Я совершенно, мне кажется, даже без необходимости это доказывать, могу сказать, что те информационные «проекты» или «продукты» — оба слова плохие, одно с точки зрения смысла, другое стилистически, но которые сегодня существуют в церковной орбите, они по качеству своему и по профессионализму не уступают тому, что делают наши светские коллеги, почему я про это говорю: потому что в 90-е и «нулевые» годы это было не так. Это было не так. И основной бедой «православных СМИ», как их называют, не буду сейчас углубляться в дискуссии о том, что это такое, было, конечно, то, что мы уступали в профессионализме очень сильно.
К. Мацан
— Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО, член Общественной палаты, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».
В. Легойда
— Да, я просто в продолжение, чтобы завершить мысль про нашу любимую тему о средствах массовой информации...
К. Мацан
— Приятно о самих себе поговорить, сам себя не похвалишь...
В. Легойда
— Да-да-да, о себе самих. И поэтому, сегодня, мне кажется, это очень качественные СМИ, безусловно, не все, но основные, которые хорошо известны. И, кстати сказать, в эфире Радио ВЕРА не могу не упомянуть, что Святейший Патриарх слушает Радио ВЕРА, по крайней мере, я несколько раз сталкивался с тем, что он в автомобиле, даже какие-то у него были там вопросы-пожелания по эфиру, которые я своевременно передавал руководству, или там благодарности. И, конечно, телеканал «Спас» принципиально на ином уровне сегодня находится, в том числе и с точки зрения потенциального охвата, после вхождения во второй мультиплекс, то есть доступа технического к большому количеству зрителей. Но, конечно, здесь самый большой вызов — это изменение этого самого информационного поля и общества в связи с этим, потому что такой связки вот этих двух реальностей, наверное, никогда не было раньше, и я могу лишь сказать, что это хорошо осознаётся священноначалием и прежде всего самим Патриархом, поэтому стараемся работать. Хотя я бы сказал так, что с точки зрения движения в этом самом информационном и коммуникационном пространстве на сегодняшний день вопросов, конечно, больше, чем ответов.
К. Мацан
— А я бы вот о чём хотел спросить: Патриарх встречался какое-то время назад со священниками-блогерами, а вот насколько в рамках подготовки этой встречи было понятно, известна ли Патриарху эта среда, или скорее это было знакомство Патриарха с этой средой?
В. Легойда
— Нет, она, конечно, известна, но это было и без подготовки, и без этой встречи понятно, потому что только по линии нашего Отдела готовится несколько материалов регулярно про информационное поле, которые Патриарх всегда внимательно смотрит. Вопрос в том, что, конечно, у него нет времени быть активным пользователем, но как это устроено, как это работает, он очень хорошо понимает. Более того, большинство участников той встречи ему были известны не только по именам, но и по своей деятельности, кто чем занимается, какие сферы миссии церковной в широком смысле слова, люди в каких участвуют. Но задачу, которую мы ставили, или точнее, то, что мы обсуждали с отцами, когда встречались, я, по крайней мере, говорил и просил их делиться с Патриархом тем, что их волнует, вот именно так я специально широко ставил вопрос. Если их волнует что-то более такое профессионально-инструментальное — можно поделиться, но с пониманием того, что Патриарх же не является узким специалистом. Если их пастырская совесть тревожит с точки зрения того, не много ли там времени, или не происходит ли какого-то смещения, это тоже вопрос, который есть у священников. Если их волнует активность в ряде тем, нужно ли, не нужно, вот она периодически встает, насколько нужно вовлекаться в то, что очевидно выходит за рамки собственно церковной повестки, или где точки пересечения повесток. Но это, кстати сказать, всегда, когда мы подобные встречи делали, Патриарх же не только со священниками, как мы их называем, интернет-миссионерами, не всем нравится из отцов, когда их блогерами величают. И вот когда мы, например, готовились ко встрече со священниками, ходившими в красную зону в ковид, она тогда, к сожалению, была с помощью средств удалённой связи проходила, но всё равно эмоциональный накал был очень большой, и мы когда готовились к этой встрече, понятно, что надо готовиться, обсуждать, что, как, время ограничено, а сказать хочется многое, и я тогда говорил, и не только я, конечно, о том, что лучше всегда говорить о том, что тебя действительно волнует. И там даже у нас была такая ситуация, когда один батюшка сказал: «Ну я же не могу сказать о том, что меня больше всего потрясло». Я говорю: «А что, батюшка, вас больше всего потрясло?» Он говорит: «А то, что я привык в храме, ко мне приходят с интересом, с вопросом, с болью, а тут я захожу в больницу, и кто-то вот просто со слезами на глазах, а кто-то отворачивается, и ему священник не нужен». Вот для священника это было открытием, человек давно в сане. Я говорю: так расскажите об этом Патриарху, это тоже важно, потому что понятно, что таких людей меньшинство в подобных ситуациях, но это тоже важно, раз для священника это стало потрясением, в общем, для священника опытного.
К. Мацан
— Он это рассказал?
В. Легойда
— Да.
К. Мацан
— И что Патриарх ответил?
В. Легойда
— Ну, это было в закрытой части нашей встречи. Вы знаете, я сейчас просто не хочу сочинять, потому что я не помню непосредственно, что прозвучало, но мне кажется, Патриарх всегда очень внимательно к таким вещам, но он поделился как-то своим представлением, впечатлением, и насколько я помню, ответ был как раз именно в русле того, что это, в том числе и свидетельство о том, что мы не можем успокаиваться, и действительно, нужно понимать, что когда ты находишься в ограде храма, и люди туда приходят, там принципиально иные условия начала общения вот этого, в том числе и пастырского, а пастырское внимание на территории, находящейся за оградой храма, оно, наверное, по-другому должно проявляться, где-то быть более активным и настойчивым, а где-то более мягким и деликатным, и ненавязчивым совсем.
К. Мацан
— Мы сегодня говорим о 15-летии служения Патриарха в качестве Предстоятеля, я могу только одной историей поделиться, предвопрос: 15 лет назад в это время я был стажером в журнале «Эксперт», и умер предшествующий патриарх Алексей II, готовился Собор Поместный, где должны были избрать нового Патриарха, и когда подходила очередная планерка и выясняли, какая будет тема недели, решили, что, конечно, вот выборы Патриарха должны быть темой недели. И оказалось, что единственным во всей редакции человеком, который как-то был связан с церковной повесткой, оказался молодой стажер, я. И я сейчас уже, оглядываясь назад, понимаю, что вот, видимо, промыслительно, может быть, ради одного этого материала тогда я весь год в «Эксперте» стажировался, чтобы вот в это нужное время в нужном месте оказаться, и мы со старшей коллегой, с редактором Ольгой Власовой эту тему недели писали. Я почему об этом вспоминаю: потому что в фильмах, о которых мы сегодня говорим, был кусок воспроизведён съёмок речи Патриарха, как раз-таки на интронизации, где он произносит слова, что «Избрание меня Патриархом я принимаю...»
В. Легойда
— Это не интронизационная речь, это его слово в завершение Поместного Собора, потому что речь интронизационную он уже в Патриаршем облачении говорил. А когда он как митрополит ещё, вот такие исторические слова он произносит, но это формула: «Приемлю, благодарю и нимало вопреки глаголю».
К. Мацан
— Да, я прошу прощения.
В. Легойда
— Но её по-разному тоже можно произнести, почему её часто повторяют: потому что это очень пронзительно.
К. Мацан
— А вот я именно к этому и обращаюсь сейчас, потому что в редакции журнала «Эксперт», где люди, скажем так, нецерковные, по крайней мере, глубоко в Церковь не вовлечённые и которые по-журналистски всё оценивают, стараются достаточно объективно, без эмоционального подключения, но даже они, я помню, были поражены вот тем, как Патриарх эти слова произнёс, вот как эта формула, но не дежурно, не формально. И я помню, кто-то из коллег старших и умных, сейчас не буду называть имён, чтобы не перепутать, сказал, что это поразительно, потому что Патриарх вступал на путь Предстоятельства не как, ну простите меня, триумфатор, которого избрал Собор, не как человек, который достиг чего-то, какого-то высшего положения в Церкви, а как человек, принимающий на себя колоссальную ответственность и осознающий, что вступает на путь, если угодно — крестный, путь служения, в котором действительно нет ничего личного, есть только служение Церкви, и это в этих словах чувствовалось.
В. Легойда
— Да, безусловно, и это, конечно, крест, и вообще христианский путь — это крест, он не может не быть крестом, другое дело, что тут он действительно у каждого свой, но даже вот пусть близко, но со стороны, глядя на Патриаршее служение, я понимаю, что это совершенно невместимые нечеловеческие нагрузки, и когда Патриарх говорит, что вот он ощущает молитву, благодарит за молитву, он ведь тоже всегда это говорит с таким полным чувством, потому что это так и есть. И я помню, что Святейший говорил, когда у него осознание этого стало наступать, он как-то сказал, это было публично, но в таком, не очень широком кругу, по-моему, потом это он где-то, может быть, даже повторял, но я это вот слышал непосредственно, когда он говорит, что «одно дело — всё-таки принимать участие в обсуждении каких-то вопросов церковной жизни, а другое дело — принимать решение. И он говорит: «Я много чего предлагал Патриарху Алексию», и это мы все знаем, что, конечно, Отдел внешних церковных связей, который возглавлял митрополит Кирилл, он был мощнейшим центром церковной жизни, и многие направления, которые сегодня Синодальные учреждения возглавляют, включая, кстати, информационные, они родились там и образовывались, формировались там, в Отделе внешних церковных связей. Но одно дело, он говорит, предлагать, другое дело — принимать решение, за которое потом надо нести ответственность. И, конечно, это действительно было так вот, как вы сказали, точнее, вот этот коллега из «Эксперта», думаю, он очень точен в этом случае.
К. Мацан
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу, мы её сегодня посвятили теме 15-летия интронизации Святейшего Патриарха Кирилла, и мы со своей стороны от лица коллектива Радио ВЕРА Предстоятеля поздравляем, уповаем на его молитву и тоже за него молимся в меру наших сил, уж какие есть. Спасибо огромное, Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО, член Общественной палаты, был сегодня с нами в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан, спасибо, до свидания.
В. Легойда
— До свидания.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Присоединение Астрахани к России». Александр Музафаров
- «Христианин в современном мире». Сергей Дубинкин
- «Отпуск с духовной пользой». Священник Александр Насибулин, Елизавета Дубовицкая, Оксана Кавальская
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Второе послание к Коринфянам святого апостола Павла

2 Кор., 171 зач., II, 3-15.

Комментирует священник Антоний Борисов.
Духовная жизнь с точки зрения христианства предполагает не только радость, но и терпеливое, мужественное несение порученного Богом служения. Чтобы понять это, достаточно обратиться к текстам, написанным одним из самых горячих проповедников Евангелия всех времен и народов — апостолом Павлом. О непростом характере своего служения, он, в частности, пишет в отрывке из 2-й главы своего 2-го послания к коринфянам, что читается сегодня во время богослужения. Давайте послушаем.
Глава 2.
3 Это самое и писал я вам, дабы, придя, не иметь огорчения от тех, о которых мне надлежало радоваться: ибо я во всех вас уверен, что моя радость есть радость и для всех вас.
4 От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам.
5 Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью,- чтобы не сказать много, и всех вас.
6 Для такого довольно сего наказания от многих,
7 так что вам лучше уже простить его и утешить, дабы он не был поглощен чрезмерною печалью.
8 И потому прошу вас оказать ему любовь.
9 Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны.
10 А кого вы в чем прощаете, того и я; ибо и я, если в чем простил кого, простил для вас от лица Христова,
11 чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы.
12 Придя в Троаду для благовествования о Христе, хотя мне и отверста была дверь Господом,
13 я не имел покоя духу моему, потому что не нашел там брата моего Тита; но, простившись с ними, я пошел в Македонию.
14 Но благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте.
15 Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих:
Православная Церковь в Символе веры — кратком тексте, в котором изложены основы православного вероучения — именуется единой, святой, соборной и апостольской. Каждое из этих определений вызывает вопросы, но лидером, наверное, является всё же прилагательное «апостольская». Почему? Всё очень просто. Как может Православная Церковь именоваться апостольской, если апостолы умерли уже две тысячи лет назад. И новых как будто им на смену на появилось.
Даже с исторической точки зрения такой скепсис не заслуживает уважения. Дело в том, что наряду с апостолами Церковью почитаются так называемые «равноапостольные» христиане и христианки, чьими трудами образовались и на первом этапе развивались новые поместные Церкви. Тут можно вспомнить и святую Нину, просветительницу Грузии, святого Патрика, просветителя Ирландии, святителя Николая (Касаткина), основателя Японской Православной Церкви. Таким образом, апостольское служение в Церкви живет. Но это ещё не всё.
Когда Господь Иисус Христос поручил перед Вознесением на Небо Своим ученикам идти и проповедовать всем народам, он дал им это поручение не как избранным специалистам по проповеди, а как Церкви, Которая на тот момент представляла собой группу из одиннадцати человек. Со временем община учеников Христовых значительно расширилась, умножилась. Но данное Спасителем поручение осталось в силе и оказалось обращено всё так же — ко всей Церкви. А значит — и к каждому из нас.
Да. Всё обстоит именно так. Каждый православный христианин, рукоположенный и нерукоположенный, призван нести апостольское служение, которое заключается в свидетельстве о Евангелии словом и делом. Это важно помнить и осознавать. Но вполне правомерно может возникнуть вопрос — а готов ли я? Может ли у меня что-то в плане апостольского служения получиться? Не встречу ли я на данном пути исключительно горечь разочарования.
Давайте посмотрим на то, как в прозвучавшем отрывке из первого послания к коринфянам рассуждает апостол Павел. Неужели кто-то полагает, что перед нами речь самоуверенного героя-победителя? Вовсе нет. Святой Павел фактически расписывается в собственной неудаче. Он долго и упорно проповедовал коринфянам, а они (стоило ему только уехать из города) начали делиться на группировки, выяснять, кто из них более правильный и духовный христианин. В результате Коринфская церковь оказалась на грани исчезновения.
Апостол, с одной стороны, выражает самое настоящее разочарование, а с другой, постоянно напоминает и себе, и читателям, что выполняет он служение, не человеком ему порученное, а Богом. И это значит, что Бог будет помогать и поддерживать. Прежде всего, тогда, когда никакой надежды уже не останется. И апостольское служение обязательно принесёт плоды. Пусть небольшие, но всё же принесёт. И из малого потом обязательно разовьется что-то большее. Как случилось это с апостольской общиной в своё время. Потому не будем падать духом, но будем просить у Христа вдохновения, чтобы, несмотря на все наши слабости и недостатки, Он помогал нам нести апостольское служение. Не в свою славу, а во славу Божию.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Фонд «Хранители детства» помогает подросткам сделать осознанный выбор профессии и пройти стажировки

Фонд «Хранители детства» более 10 лет поддерживает молодых людей из уязвимых групп: сирот, ребят с инвалидностью, подростков из приёмных, опекунских и кризисных семей. Фонд помогает им осознанно подойти к выбору будущей профессии, получить необходимые знания и первый трудовой опыт под руководством наставников.
Максиму 16 лет, он из Донецка. Молодой человек живёт и обучается в подмосковном Православном центре образования имени Преподобного Сергия Радонежского.
В прошлом году при участии фонда «Хранители детства» парень прошёл тестирование на профориентацию, а затем обучение и стажировку в Музее архитектуры в миниатюре. Он посвящён православным достопримечательностям Золотого кольца России. Максим участвовал в организации экскурсий и сам побывал в роли экскурсовода. За три недели наставники, подготовленные фондом, помогли ему раскрыть творческий потенциал, выявить профессиональные качества и определиться, куда двигаться дальше.
Фонд «Хранители детства» работает в 20 регионах России. Он знакомит молодёжь с современными, востребованными профессиями и устраивает на стажировки в различные партнёрские организации. Благодаря этому ребята из детских домов, приёмных, опекунских и кризисных семей, а также подростки с инвалидностью обретают уверенность, самостоятельность и могут попробовать себя в профессии.
Поучаствовать в проекте фонда «Хранители детства» можете и вы. Например, в качестве наставника рассказать ребятам о своей профессии, либо организовать для них стажировку. Подробнее об участии делами тут.
Кроме того, есть возможность поддержать проект и его подопечных финансово на сайте фонда «Хранители детства».
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Присоединение Астрахани к России». Александр Музафаров

Гостем программы «Исторический час» был преподаватель Университета имени Разумовского Александр Музафаров.
Разговор шел о присоединении Астраханской земли к России в 50-х годах 16-го века, о предпосылках и последствиях этого события и о его основных участниках.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Д. Володихин
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический Час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и сегодня мы поговорим об одном крупном историческом событии, которое отбрасывает тень на многие века вперед, до нашей с вами современности. Я имею в виду присоединение Астрахани и Астраханской земли, которое состоялось в середине 1550-х годов при первом русском царе Иване IV. Для того, чтобы обсудить эту ситуацию, достаточно непростую (мы, условно говоря, присоединяли Астрахань в два приёма, это был непростой процесс), так вот, для того чтобы со знанием дела обсудить её, мы пригласили к нам в студию историка, исторического публициста, преподавателя Московского университета имени Разумовского Александра Азизовича Музафарова. Здравствуйте.
А. Музафаров
— Здравствуйте.
Д. Володихин
— Ну, прежде всего, я думаю, нам стоит обсудить, в какой обстановке происходило присоединение Астрахани и Астраханской земли. Изначально, в общем, астраханцы не были враждебны к России, не совершали на неё походов, да и, в общем, им далековато эти походы совершать. Для того чтобы собраться с силами и напасть на Россию, им пришлось бы пройти через земли Ногайских орд, Казанского ханства, и, в общем, Астрахань богатела в большей степени не рейдами на соседей, а торговлей. Это был богатейший в торговле город. Туда приходили товары со всего Востока, из Турции, из Ирана, из государств-осколков Золотой Орды, с русских земель, и из дальних мест проходил товар европейский. И, конечно, город, где работал монетный двор, чеканивший монету из серебра, явно брал средства не из грабительских набегов на соседей. То есть, в общем, причин для войны вроде бы было относительно немного, но тем не менее ситуация сложилась так, что Россия буквально была вынуждена послать войско.
А. Музафаров
— Итак, для того, чтобы понять мотивы присоединения Астраханского ханства и самого города Астрахань, который тогда, кстати, назывался Хаджи-Тархан, нам необходимо бросить такой ретроспективный взгляд на события, последовавшие в первую половину XVI века после падения Большой Орды. Надо отметить, что сам город Хаджи-Тархан возникает в конце XIII века на землях Улуса Джучи, который мы называем Золотой Ордой, и действительно это торговый центр в Нижней Волге, где пересекаются караванные пути из Великой степи и волжско-каспийские торговые пути, т.е. это такой транзитный город. Он был жестоко разорен Тимуром в конце XIV века, но возродился. И вот что важно: изначально этот город находился в составе большого государства Улуса Джучи. После распада Улуса Джучи образуется маленькое ханство Хаджи-Тархана. И оно становится такой разменной игрушкой среди других наследников Большой Орды. И здесь надо учитывать, что в Южном регионе сложилась очень сложная ситуация. Наиболее мощным наследником Орды объявлялось Крымское ханство династии Гираев.
Д. Володихин
— После того, как рухнула Большая Орда, которая долгое время была наиболее крупным, наиболее могущественным государственным образованием, Крымское ханство, в общем, взяло на себя идею: давайте восстановим Большой Юрт, соединим все прежние земли, которые входили в Золотую Орду.
А. Музафаров
— Совершенно верно, поэтому Крымское ханство стремится взять под контроль Казань, что вызывает серию русско-казанских войн и, собственно, последний поход 1552 года, подчинить себе Ногайскую Орду, кочующую в степях Северного Предкавказья, и проявляет свой интерес к Хаджи-Тархану. То есть, вот это маленькое ханство, невраждебное само по себе России, становится игрушкой в руках противоборствующих ханов-наследников большой орды.
Д. Володихин
— То есть, по большому счёту, это драгоценная жемчужина, которая, по сути своей, никому не враг, но слишком дорого стоит, чтобы быть ничьей.
А. Музафаров
— Да, ну и к тому же, когда мы говорим, что астраханские татары не совершали набегов на Русь, ну, с одной стороны, да, с другой стороны, русские купцы от них порой весьма жестоко страдали. Мы вспомним хождение за три моря Афанасия Никитина — его ограбили именно под Хаджи-Тарханом. То есть, именно люди Хаджи-Тарханского хана. Поэтому обеспечение важнейшего для Руси волжского торгового пути тоже требовало, как минимум, нормальных отношений с этим ханством. И до поры до времени у Руси просто не доходили до этого руки, но после присоединения Казани в голову русскому царю и его боярам приходит такой очень дерзкий замысел. Почему дерзкий? Дело в том, что если посмотреть историю войны Руси с Казанским ханством, можно увидеть, что здесь Иван Грозный следовал по пути отца, деда и прадеда. С Казанью воевал ещё и его прадед Василий II Тёмный. Неудачно, в плен попадал, но тем не менее. Воевал дед Иван III, более удачно. Воевал отец Василий III. Тут он как бы продолжатель по дорогам отца, деда и прадеда, вёл свои полки на Казань.
Д. Володихин
— Он наследовал направление внешней политики, довёл дело до конца. В 1552 году Казань взял, Казанскую землю присоединил.
А. Музафаров
— А вот воинских походов на Нижнюю Волгу русские люди никогда не совершали. То есть, дорога была известна, русские купцы пользовались этим путём, то есть, знали. На Волге существовали отряды волжских казаков, таких лихих людей, которые, когда охраняли купцов за умеренную плату, когда предавались лихости и грабили купцов. Но в целом были людьми такими православными, тоже существовали на Волге. Но вот государевы воинские люди на юг никогда прежде не ходили. И вот для того, чтобы послать полки на юг, требовалась определённая дерзость. В 1552 году к московскому государю прибыли послы от ногаев. А, напомню, Ногайская Орда не хотела подчиняться Крыму и, соответственно, искала союза с теми, кто Крыму не подчинён, т.е. с Москвой. И ногайцы предложили Ивану Грозному следующую комбинацию. Они ему сказали: у тебя вот, Иоанн Васильевич, живёт такой хан Дервиш-Али, когда-то он правил Хаджи-Тарханом, его оттуда изгнал злобный Ямгурчи. Он у тебя тут живёт, ты ему там один город пожаловал, Звенигород пожаловал, он у тебя тут правит, давай посадим его в Хаджи-Тархан, и крымских людей оттуда выбьем.
Д. Володихин
— При том, что Ямгурчи был скорее противником Москвы, не мог нанести действенный вред издалека, но всё-таки вредил московской политике и московскому купечеству.
А. Музафаров
— Безусловно. Плюс здесь был ещё один важный момент. Противостояние с Крымским ханством становится одним из главных направлений внешней политики русского государства. Это борьба за Дикое поле, борьба за плодороднейшие чернозёмные степи. Но за спиной Крыма стоял его покровитель — Османская империя. А вот у Османской империи на востоке был противник — персидский шах, который поддерживал отношения с Москвой, и вот для того, чтобы вступить с ним в более прочные отношения, надо было выбить вот эту астраханскую пробку.
Д. Володихин
— И даже более того, в Москве очень ценили персидские товары не только частного, но и стратегического назначения. Брали доспехи, шлемы, оружие персидской работы, они на Руси очень ценились. Вот представьте себе, дорогие радиослушатели, между Москвой и союзным, ну во всяком случае, более-менее дружественным Ираном находится Астрахань. Астрахань — это очень серьезный экономический ресурс, торговый город. И если крымский хан (а к этому все идет) захватит Астрахань или посадит туда цепкого ставленника, который удержится надолго, то связь между Москвой и Ираном будет разорвана, весь этот огромный экономический ресурс будет подпитывать вражеское воинство, начнутся набеги, прежде всего на Казанскую землю, которую крымский хан мечтает вернуть вооружённой силой, да вообще любым способом. То есть, иными словами, Астрахань могла быть либо Крыма, либо Москвы. Худший вариант — если она станет турецкой, этого ни Крым, ни Москва не хотели. И надо было как-то этот процесс потери приостановить и повернуть вспять.
А. Музафаров
— Да. Поэтому в 1554 году Иван Грозный принимает решение, дерзкое решение, — послать рать на Астрахань. Подчёркиваю, до этого русские воинские люди так далеко вниз по Волге не ходили, и посадить в Хаджитархане на трон вот этого самого Дервиш-Али, который многие годы уже прожил на Руси и как бы считался, ну, в какой-то степени, своим. Тем более вроде и ногайцы говорили, что он с ними дружен. То есть возникало такое желание создать вассальное русское ханство на Нижней Волге, которое бы обеспечивало интересы Руси.
Д. Володихин
— То есть, заметьте, дорогие радиослушатели, в походе на Астрахань были воинства наполовину русские, наполовину татарские, может быть, в какой-то степени, ногайские, и здесь Чингизид служил русскому царю.
А. Музафаров
— Да, совершенно верно, потому что в поход на Хаджи-Тархан отправляется хан Дервиш-Али и великокняжеский воевода, князь Юрий Иванович Шемякин-Пронский, представитель династии рязанских Рюриковичей. Служил и московский аристократ.
Д. Володихин
— Причём достаточно знатный статус этого человека внутри русской знати показывает, что походу придаётся большое значение. Послали на Нижнюю Волгу значимого человека, вельможу.
А. Музафаров
— В состав его войск вошли: главная сила русской армии, служилая поместная конница, дворяне, стрельцы и казаки. По некоторым сведениям, казаками командовал рязанский воинский голова Чулков, представитель старинного тоже рязанского служилого рода, не княжеского, но дворянского, который, собственно, и командовал этим вот казачьим отрядом. По дороге к Царицыну присоединялись волжские казаки, которые тоже, во-первых, могли оказать им помощь как проводники и знатоки окрестных мест, во-вторых, они видели в этом возможность поступить на службу к русскому царю, что, в общем, тогда ценилось очень и очень высоко. Итак, русское войско спускается по Волге, и здесь тоже надо отметить такой момент: мы привыкли представлять русское войско XVI века как конницу, первичную там дворянскую конницу, казаков мы вообще привыкли видеть исключительно на лошадях, но надо помнить, что в XVI веке русский дворянин — это такой универсальный человек, он мог воевать и на коне, а мог воевать и в судовой рати. То же самое казачество. Казачество окончательно образ всадника обретёт только на рубеже XVII–XVIII веков, а до этого основным средством передвижения казаков были ладьи, струги и прочие речные суда. То есть это был поход такой русской судовой рати на юг, которая спускается вниз, проходит Переволоку, входит в Низовье Волги, и вот здесь очевидно, что русские воеводы достаточно хорошо владели обстановкой, т.е. русская разведка выяснила, что самого хана Ямгурчи в городе нет, что город занят малым гарнизоном. Они атаковали передовой отряд хаджитарханского войска, разгромили его, и потом берут штурмом сам Хаджи-Тархан. Хаджи-Тархан располагался чуть выше по Волге, чем центр современной Астрахани. Сейчас эта территория тоже города Астрахани, застроена там разными посёлками, хотя археологи нашли городище Хаджи-Тархана и находили там очень интересные находки.
Д. Володихин
— Ну вот здесь очень важный момент. Не столько брали штурмом Астрахань, а, собственно, преодолели незначительное сопротивление, поскольку хан не защищал Астрахань. Ему вообще, видимо, было это не очень характерно — проживать внутри города, они кочевали рядом с Хаджи-Тарханом. Важный момент, что выясняется, кто именно возглавлял казачьи лёгкие силы. Это атаман Фёдор Павлов, герой войн за Астрахань, очень крупный, видимо, для того региона военачальник.
Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио. Приятно напомнить тот момент, когда одержана важная победа, взята под контроль Астрахань. Так вот, это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и замечательный историк, преподаватель университета имени Разумовского Александр Азизович Музафаров рассказывает нам о том, как была присоединена к России Астрахань. Итак, Ямгурчи потерпел поражение, Астрахань попала под контроль русских войск, но вот это ещё не всё. Эпизод, который характеризует это взятие Астрахани, очень интересный. Судьба семьи Ямгурчи.
А. Музафаров
— Да, значит, дело в том, что Ямгурчи не принял боя с русской ратью, он просто бежал, причём бежал стремительно, бросив жён и дочерей. Казаки перебили охрану этого каравана, советников, хатуней и ханш взяли в плен и обращались с ними почётно, это был почётный трофей. То есть женщин не обидели, а, напротив, отправили к Иоанну Васильевичу в доказательство, что вот смотри, государь, мы пленили семью вражеского военачальника. Ну и, кстати, это был хороший знак для татарского населения Хаджи-Тархана: ну посмотрите, какой хан Ямгурчи, он собственную семью защитить не смог, чего, так сказать, вы от него ждёте. Таким образом, летом 1554-го Хаджи-Тархан был взят, и на его престол был возведён хан Дервиш-Али из московской руки.
Д. Володихин
— И надо сказать, что поскольку в Астрахани покупали русских пленников как рабов, то какое-то количество их, людей, томившихся в неволе, освободили и отвезли на Русь.
А. Музафаров
— Да, и это было не такое уж маленькое количество, было несколько тысяч человек. То есть несколько тысяч русских полоняников получили свободу, когда русские казаки, стрельцы и дворяне взяли Хаджи-Тархан и посадили там законного хана на престол. При этом главная часть русских войск во главе с воеводой ушла на север, а в Хаджи-Тархане остался сам Дервиш-Али с ним казаки, стрельцы и дворянский голова Пётр Тургенев.
Д. Володихин
— Невеликий человек, не столь значительный, как Шемякин-Пронский, но и не рядовой дворянин.
А. Музафаров
— Да, т.е. такой знатный дворянский род. Ямгурчи, воспользовавшись этим, привлёк на помощь какие-то отряды крымцев и попытался отбить свой улус, но ничего не получилось. Попытки татар взять штурмом Хаджи-Тархан были отражены оружейным и артиллерийским огнём. Русская рать хорошо владела огненным боем, и против огня русских пищалей и пушек крымцы ничего не могли противопоставить. Они ушли, и Ямгурчи исчез из окрестностей Хаджи-Тархана и из истории. Однако, через некоторое время возникли проблемы с самим Дервиш-Али, потому что этот хан провёл несколько лет на Руси, то есть он понимал, что такое русское государство, но, оказавшись в Хаджи-Тархане, стал слушать разных советников, местных уважаемых людей, и задумал отложиться от Москвы. Он начал переговоры с Крымом о возможном вассалитете по отношению к Крымскому хану. А Крымский хан в этот момент — злейший враг Москвы, ведёт против Москвы активные боевые действия. Однако, русское государство могло противопоставить не только воинские силы, но и работу протоспецслужб, потому что переписка астраханского хана с крымским была перехвачена. Небольшой русский отряд во главе со стрелецким головой Григорием Ковтырёвым и атаманом Фёдором Павловым с казаками, пришёл в Хаджи-Тарханы привёл Дервиша-Али к послушанию.
Д. Володихин:
— Ковтырёв, вообще говоря, выдающийся боец, участвовал во многих делах. Сам он не был стрельцом, он был из дворянского рода. Так что достаточно известные люди поучаствовали в ликвидации опасности мятежа.
А. Музафаров:
— На первый взгляд, Дервиш-Али всё понял, но оказалось, что недостаточно. Стоило Ковтырёву с Павловым уйти, он опять, как писали в Москве, «заворовал», стал общаться с крымским ханом. Слово «воровство» в русском языке XVI-XVII веков означало, в первую очередь, «измену». Крамола, измена. Он «заворовал» и напал на приехавшего из Москвы русского посла Леонтия Мансурова. Изначально это было обставлено как нападение степных разбойников. Но казаки и стрельцы отбились, и из пленных стало понятно, что речь идёт о спланированной операции. Это повлекло большие потери русского отряда — до полутора сотен русских воинов погибло в бою. Это говорит о том, что это не случайная банда, рискнувшая напасть на посольский поезд, а очень крупные силы.
Д. Володихин:
— Но вот заметим, стрельцы и казаки сделали своё дело, Леонтий Мансуров выжил, вернулся на Русь и сообщил, что Дервишу-Али доверять нельзя.
А. Музафаров:
— В Москве, после этих двух измен Дервиш-Али, решили, что дело надо менять радикально. На низ Волги отправляется войско. Поскольку силы русского государства были заняты в основном на других направлениях, ударный костяк этого войска составили казаки во главе с атаманом Ляпун Филимоновым. Были ещё отряды во главе с воинским главой Михаилом Колупаевым и вольные волжские казаки во главе с лихим атаманом Архипом.
Д. Володихин:
— Здесь надо сказать несколько слов для того, чтобы было понятно, как различались русские казаки того времени. Казаки-служилые. Их чаще всего отдавали под команду невеликой знатности детям боярским, т.е. дворянам. И голова казачья — это не казак. Вот Михаил Колупаев — это, скорее всего, из не очень знатных дворян человек. Что касается вольных казаков, то они не подчинялись воеводам, они не подчинялись головам, их, ну можно так сказать, брали на службу, нанимали. Нанимали их на условиях, в рамках которых вольными казаками командовали атаманы. Атаман — человек, который возглавляет казачье воинство и является еще и должностным лицом, которое общается с нанимателем. Казаки, конечно же, будучи русскими, православными в большинстве своем, искали службы у русского царя, потому что это было естественно для них, договориться было легче и они сражались в сущности в войсках русского царя против своих же противников против тех, кто представлял собой опасность для них на территории осколков Золотой орды, Казанское ханство, Астраханское ханство, Крымское ханство против турок И, конечно же, для них было нормально то, что они присоединяются к войску. Другое дело, что у них была значительная территория для проявления вольности. И они могли просто уйти с поля боя, они могли поддержать активно или достаточно пассивно. Речь шла об их лихости, азарте, об их храбрости. И, конечно, очень многое зависело от их настроения. Вот во время смуты появились ещё казаки бунтовские, гулящие. Это был всякий сброд, который просто бандитствовал, называя себя казаками. В данном случае мы видим Колупаев ведёт служилых казаков, Ляпун Филимонов, видимо, очень серьёзный лидер по тем временам, ведёт казаков вольных и, как вы сказали, ещё более вольных, самых вольных, неприручаемых казаков, видимо, ведёт некий атаман Архип. Казаки сделались фактически главной решающей силой для очередного похода.
А. Музафаров:
— Итак, русские войска подходят к Хаджи-Тархану, атакуют войско и наносят поражение передовому отряду, который сообщил, что на помощь Хаджи-Тархану подходит войско Крымского хана. Русские воеводы ускоряют движение, сходу атакуют Хаджи-Тархан. Дервиш-Али бежит из города, не дождавшись крымцев, уехал в Крым, а потом где-то там на чужбине сгинул. Казаки берут Хаджи-Тархан и приводят его под великую государеву руку. Туда приезжают государевы воинские люди, осматривают крепость и решают, что она какая-то неправильная. Решают, что крепость должна быть крепкая, каменная, прикидывают, что в 12 верстах ниже по течению места поудобнее, и там строится русский город, получающий название Астрахань.
Д. Володихин:
— Дорогие радиослушатели, напоминаем, что у нас здесь Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час» с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, исторический публицист, преподаватель университета имени Розумовского Александр Азизович Музафаров. Мы выходим из эфира буквально на минуту, не переключайтесь.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели! Напоминаем, что у нас здесь Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, исторический публицист, преподаватель университета имени Разумовского Александр Азизович Музафаров. Мы ведём беседу о присоединении Астраханской земли к России в середине 50-х годов XVI века. Изгнание теперь уже враждебного хана Дервиш-Али из Астрахани — это 1556 год, и с этого момента в Астрахани сидят русские воеводы, и никакой Чингизид там больше ханом не будет. Вот стоит поговорить о том, что принесла Астрахани и Астраханской земле русская победа. Там построили великолепный Кремль, который стал источником выгод для современной Астрахани, приток туристов не иссякает. Там построили православные храмы и распространили на Астрахань территорию Казанской епархии. Впоследствии появилась собственно Астраханская епархия. Туда распространилось духовное православное просвещение. И там торговля не иссякала, поскольку татарский город или русский торговая жизнь всё равно бьёт ключом, да и вообще границ между областями в России нет, это сделало Волжский путь единым, да и вообще границ в России между областями нет, позволило сделать эту торговлю местному населению получать хорошие прибыли от неё.
А. Музафаров
— Присоединение к России всего Нижневолжского региона, то есть присоединение Средней Волги, оказало благотворнейшее воздействие на этот край. Почему? Дело здесь не только в безопасности купеческих караванов, которые действительно пошли по Волге от Москвы до Персии и обратно, но и в том, что этот край стал заселяться и возделываться русскими людьми.
Д. Володихин
— Надо сказать, что угроза тех вольных казаков, которые промышляли грабежом, была достаточно быстро ликвидирована. То есть тех казаков, которые бандитствовали, оттуда изгнали.
А. Музафаров
— Да, вдоль Волги появились русские крепости: Царицын, Саратов, Симбирск, Самара, Верхний Ломов, Нижний Ломов и так далее. И вокруг этих крепостей стали селиться ремесленники, крестьяне, волжские степи стали распахиваться, превращая их в тот цивилизованный цветущий край, которым он является сейчас, в наши дни. То есть Волга становится не просто торговым путем, она становится житницей страны. Здесь начинают выращивать хлеб, здесь строят города, сёла, храмы Божьи, то есть сюда приходит цивилизация, то есть бывший дикий край оживает под русской властью. И Астрахань становится одним из крупнейших центров этого освоения. Напомню, в XVII веке Алексей Михайлович повелит астраханскому воеводе освоить выращивание специальных растений и разведение шелковичного червя. Первый русский шелк пойдет из Астрахани. Присоединение Волги к России сделает эту реку центром цивилизованного, цветущего, обработанного, развитого края. Присоединение этих земель к России для них было безусловным благом. Никогда еще Волга не была такой населённой, плодородной, обустроенной, какой она стала под властью русских государей. Это важный момент. Русские государи двигались вниз по течению реки не просто захватывать территорию, защищать торговые интересы, но неся туда созидательную цивилизацию, которая эти земли, как тогда говорили, расплодила.
Д. Володихин
— Ну да, с этим не поспоришь. Действительно, Нижнее Поволжье расцветает. С другой стороны, давайте посмотрим на контекст международных отношений того времени. Ведь, насколько я понимаю, Крым не успокоился после потери Астрахани. Это создавало постоянную угрозу для региона. Часть Астраханской знати, вот бывший хан Дервиш-Али и его приближённые, оказались в стане крымского хана Девлет-Гирея и участвовали в походах на Россию, и даже более того, Астрахань стала мишенью для ударов султанской Турции, ведь был же масштабный поход на Астрахань совершён.
А. Музафаров
— Да, был поход турецкого султана, причём такой масштабный, то есть они поднялись по Дону до Переволоки, султан приказал было прорыть канал из Дона в Волгу, но что-то там у них не сложилось, всё-таки перебрались они в Волгу, подступили к стенам Астрахани, но здесь оказалось, что русские мастера умеют строить хорошие крепости. Астрахань отбилась.
Д. Володихин
— Но в данном случае даже, может быть, дело в том, что вассал и союзник султанской Турции, крымский хан, очень сильно не желал того, чтобы в регионе утвердился твердой ногой его сеньор, и что-то не особенно помогал его силам.
А. Музафаров
— Да, не помогал, но в любом случае, если бы не храбрость русских воинов и не умение русских городовых дел мастеров, турки бы смогли взять город, и крымский хан бы им не помешал. Всё-таки, да, не желал, не помогал, но противостоять османам он всё-таки не мог. А вот русские смогли.
Д. Володихин
— Да-да-да. Османы не взяли Астрахань, это было поражение, и отступление сопровождалось большими потерями.
А. Музафаров
— Да, потому что вот здесь как раз крымский хан сыграл свою роль, просто бросив своих союзников на произвол судьбы, и да, значит, он превратил это поражение в разгром фактически. Надо отметить, что присутствие сильных русских сил в Нижнем Поволжье оказало влияние на весь этот регион. К России стали прибывать государи Северного Кавказа, проситься в подданство, просить союза. Русские люди, в первую очередь казаки, начинают появляться на Тереке. Именно с той поры начинается ранняя история терского казачьего войска. Возникает крепость Терки в северном Прикаспии, внизу Терека, терский городок, так называемый. То есть идет проникновение Руси дальше на юг. Это тоже новая перспектива, которая открывается как раз при присоединении Астрахани. И, конечно, это дает в руки русского государства гораздо больше элементов для влияния на Ногаев. Не случайно Ногайская орда потом всё-таки отколется от Крымской и присягнёт на верность России. Потом это облегчит русским проникновение на Кавказ, установление связи Закавказьем. То есть это даст в руки русским государям колоссальные возможности, которые они с толком используют. Но это будет уже в будущем, в XVII-XVIII веках.
Д. Володихин
— Но здесь мне хотелось бы поговорить ещё вот о чём. Ну хорошо, вот султан попробовал на зуб астраханскую землю, убедился, что коммуникация длинноватая, говоря современным языком, добраться туда сложно, нанести удар сложно, обороняют эту землю крепко. Отказался от этой мысли, бросил свои силы на другие направления. Но крымский-то хан, ему-то поближе, он, можно сказать, по соседству находится, и он очень хочет Астрахань отбить. Предпринимал ли он какие-нибудь действия, направленные на то, чтобы вернуть себе вожделенную Астрахань?
А. Музафаров
— Несколько набегов крымцев было. Крымцы несколько раз пытались, но здесь была та же проблема, с которой сталкивались крымцы, наступая на русские земли. По большому счёту, крымские воины не умели брать крепости.
Д. Володихин
— Они хороши были в поле, вы имеете в виду.
А. Музафаров
— А вот против каменной крепости, так сказать, и они были бессильны. К тому же, низовья Волги — не лучшая климатическая зона для действий конницы. Многочисленные протоки, реки, часто меняющие русло, густые заросли камыша, плавни. Для крымцев это совершенно непривычный ландшафт, зато хорошо привычный для русских казаков, которые играли здесь очень важную роль в предупреждении нападений. То есть, единственный шанс крымцев взять Астрахань — это взять город, что называется, изгоном, с налёту. Вот налететь, пока не успели закрыть ворота, ворваться, и вот такого шанса им никогда не дали. Астраханские воеводы и казаки несли свою службу очень хорошо.
Д. Володихин
— Был ещё один шанс, о котором я хотел бы поговорить. Этот шанс выпал через 15 лет после того, как Астрахань стала частью России со всеми окрестными землями. Я имею в виду нападение Девлет-Гирея, крымского хана, на коренные земли России, его атака на Москву, которая в 1571 году отчасти увенчалась успехом, тогда Москва сгорела. И после этого велись переговоры о том, что мир должен быть установлен ценой значительных территориальных потерь для России. Россия колебалась в разорённой, обугленной Москве, обсуждался вопрос о том, можно ли пожертвовать Астраханью, и, в общем, правительство Ивана IV было близко к этой мысли. Но Девлет-Гирей этим не хотел удовлетвориться, хотел большего: отдайте мне ещё и Казань, и, в общем, неплохо бы и дань платить. Таким образом желал захватить и нижнее, и среднее Поволжье и обогатиться. Это было уже слишком много, и, видимо, в Москве пришли к мудрой мысли, что если повадится волк ходить в овчарню, то не успокоится, пока всех овец не перетаскает. Решили, несмотря на достаточно тяжёлое положение, ему противостать. И в следующем году, в 1572, в большой битве у Молодей, южнее Москвы, ему нанесли поражение. В том походе, кстати говоря, астраханская знать участвовала. Это не принесло никакой удачи Девлет-Гирею, он вынужден был отступить, и в дальнейшем всякие переговоры «отдайте Казань», «отдайте Астрахань» опирались на твёрдую позицию Москвы. Проиграл — отступи. И Девлет-Гирей должен был отступить.
Д. Володихин
— Ну что ж, дорогие радиослушатели, мне важно напомнить на фоне вот этих побед, успехов о свете. Свет у нас тут на радио так силён, что мы называем себя Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, исторический публицист Александр Азизович Музафаров. Мы беседуем о том, как Астрахань и Астраханская земля были присоединены к России. У нас есть важный повод поговорить не только об Астрахани, но и об Иване IV. Сам он в походах, которые отдали России Астрахань, не участвовал. Участвовали его воеводы, воинские головы, атаманы казачьи. Но, тем не менее, всё это происходило по его воле и по его планам. Действительно, это был смелый план. Атака на очень дальней дистанции. Она увенчалась успехом. И вот в наши дни вопрос о том, чтобы увековечить память Ивана IV, провести уместную мемориализацию, пришёл в голову региональному руководству, это, наверное, разумно. И буквально несколько дней назад в Астрахани прошёл научный форум. Вот Александр Азизович как раз участвовал в нём. В Астрахани было сказано, что город украсится памятником Ивану IV. Это, так сказать, решённый вопрос. Любопытно порассуждать на тему, каким может быть этот памятник. Собственно, вот вопрос, что может составлять этот памятник, сейчас еще не решён и стоит, ну, если не поспорить, то уж во всяком случае рассмотреть варианты, какие версии памятника Ивана IV для Астрахани будут естественны и благоприятны. Мы живём в России, мы её граждане. Безусловно, для нашей страны присоединение Астрахани — это большой успех России, который был на пользу и самой Астрахани, и всей нашей стране. А вот вопрос о мемориализации тех лет, он, конечно, важный. Вот ваше мнение, Александр Азизович, как можно устроить мемориал памяти Ивана IV, а, следовательно, и тех времен, когда он присоединял Астрахань в этом городе?
А. Музафаров
— Ну, прежде всего, хотелось бы, чтобы памятник был не банальным, чтобы это была не очередная конная статуя или не очередной бюст. И второе, что хотелось бы, чтобы создатели памятника ушли от навязчивых образов ещё советского времени, от того чудовищного портрета Ивана Грозного, который слепил реконструктор Герасимов, и от того образа, которого сыграл актёр Николай Черкасов в одноимённом фильме Эйзенштейна. Мне кажется, было бы интересно изобразить Иоанна Васильевича, во-первых, молодым. Напомню, во время присоединения Астрахани ему было 26 лет примерно.
Д. Володихин
— Но в первом акте присоединения в 1554 году ещё 24 года.
А. Музафаров
— Да, то есть он совсем молодой, но уже что-то испытавший, он уже взял Казань. И в то же время это ещё не тот царь, который устроит опричнину, устроит походы на Новгород, ввяжется в Ливонскую войну. Это молодой государь. Вот эту молодость хотелось бы в памятнике воплотить. Молодость, силу, надежду. Во-вторых, мне кажется, будет, наверное, уместно, если государь на памятнике будет не один. Если рядом с ним будет стоять и воевода Юрий Иванович Шемякин-Пронский, и казачий атаман Ляпун Филимонов, и воинский глава Михаил Колупаев, и казачий атаман Фёдор Павлов, и Григорий Ковтырёв, то есть все те, кто присоединил Астрахань к России. Ему принадлежит замысел, им принадлежит исполнение.
Д. Володихин
— То есть, как минимум 4 человека, 4 знатных бойца, 1 вельможа, один стрелецкий офицер и два казака.
А. Музафаров
— Да, то есть это могла быть такая композиция, причём не обязательно, говорю, изображать Иоанна Васильевича на коне, то есть он может стоять и показывать им либо вручать указ, либо, может быть, даже, как там скульптор изобразит, показать что-то вроде карты, на которой он показывает им, что надо сделать. Да, и вот так появится вот такая, а на какой-нибудь бронзовой доске, которая может быть украшена, постамент, написать историю Астраханского похода, и дерзость решения, и перечислить имена русских воевод, которые вели русские рати вниз по Волге, и показать, как это произошло в коротком, ёмком, исторически выверенном тексте. И тогда этот памятник будет памятник вот этой эпохе, создателям, тех, кто, так сказать, пришёл на Волгу вслед за государевыми воинскими людьми, построил прекрасный город Астрахань, распахал окрестные земли и сделал их вот такими цивилизованным, процветающим, цветущим краем. Да, может быть, можно в каком-нибудь виде барельефа показать и фигуры других людей: казаков, стрельцов, служилых татар, крестьян, купцов, всех тех, кому открыл дорогу на Волгу вот этот вот поход. То есть, может быть, это... То есть, мне кажется, должна быть сложная композиция, которая вот покажет саму суть присоединения Астрахани к России, и ту роль, которую здесь сыграл и дерзновенный замысел Иоанна Васильевича, и исполнение, которое сделали его воеводы и русские воинские люди.
Д. Володихин
— То есть, иными словами, памятник Иоанну IV в Астрахани — это не памятник личности первого русского царя в её совокупности, его деяниям на протяжении всей жизни, это памятник, прежде всего, тому региональному контексту, который связан с его деятельностью. То есть это памятник фактически государю, присоединяющему Астрахань, и тем плюсам в истории Астраханской земли, которые реализовались благодаря его воле. Мы не говорим о том, что было там, условно говоря, в юности Ивана IV, мы не говорим о том, что было в старости Ивана IV, мы говорим: при Иване Четвёртом Россия стала твёрдой ногой в Нижнем Поволжье. Давайте вспомним об этом, поскольку это великое деяние, поскольку оно, безусловно, полезно для России, и государь, совершивший его, уместен как фигура, нуждающаяся в мемориализации. Это вы имеете в виду?
А. Музафаров
— Да, безусловно. То есть я хотел бы показать на этом памятнике Ивана IV как вдохновителя и организатора похода, присоединившего к России эти земли, как дерзкого человека, рискнувшего и выигравшего, присоединившего к России вот эти земли и положившего начало превращению в процветающий край, чтобы было видно, чем Астрахань обязана Иоанну Васильевичу.
Д. Володихин
— Где бы вы хотели видеть этот памятник, Александр Азизович? Вы хотите его видеть на городище Хаджи-Тархан? Вы хотите его видеть в Астраханском кремле, который был позднее построен русскими зодчими? Вы хотите его видеть на одной из главных площадей Астрахани, в каком-нибудь парке? Что вам подсказывает ваша историческая эрудиция?
А. Музафаров
— Ну, сразу надо отвергнуть городище Хаджи-Тархан, потому что сейчас оно застроено, и памятник там просто затеряется среди жилых кварталов, никто не будет знать, почему он здесь поставлен. Ну, конечно, там всё сильно зависит от художественного воплощения и масштаба памятника. Возможно, он может быть уместен в Астраханском кремле, там есть для этого место. Может быть, он будет уместен на набережной Волги. Может быть, он будет уместен на одной из новых площадей Астрахани. В конце концов, не обязательно его ставить где-то в историческом центре, а можно поставить, показать, что русские люди продолжают дело Иоанна Васильевича, его строят, дальше новый город. И это как раз будет значимо и цено. Но здесь, конечно, в первую очередь должны высказываться сами астраханцы, которые знают свой город и знают, где будет наиболее удобное место. И это сильно зависит от того замысла, художественного замысла, который предложат скульпторы, архитекторы, то есть творцы-создатели этого монумента.
Д. Володихин
— Ну, хотелось бы вложить свои пять копеек на эту тему. Моя точка зрения, что, конечно, наиболее удачная точка для размещения памятника — это Астраханский кремль или, во всяком случае, какая-то точка перед входом в него. Всё-таки правление Ивана IV, его походы, присоединение Поволжья, боевые действия по защите Астрахани связаны с работой русских зодчих. Та крепость, которая была в Хаджи-Тархане до их работы, вот то самое Хаджи-Тарханское городище, она намного скромнее того, что было там создано.
А. Музафаров
— Да, от неё ничего не осталось, в сущности.
Д. Володихин
— И наш современный Кремль — это, конечно, и гордость Астрахани, и, что немаловажно, статья прибыли в городской бюджет. Это важный момент. Таким образом, связать память Ивана IV с Кремлём было бы, на мой взгляд, важно. А вот кого поставить на этот памятник? А вы предлагаете героев присоединения, то есть князя Шемякина-Пронского, стрелецкого голову Ковтырева, казачьего голову Михаила Колупаева, казачьего атамана Ляпуна Филимонова и ещё другого атамана Фёдора Павлова. Может быть, может быть. Такой получится настоящий многофигурный мемориал. Мне кажется, что, может быть, это разумно, но есть другая идея — сделать обобщенные символические фигуры тех, кто сражался тогда за Астрахань. Государь сам по себе как человек, который постоянно поддерживал замысел по присоединению Астраханской земли. Конечно, стрелец, который поборолся за Астрахань, русский стрелец. Конечно, казак, без которого присоединение Астрахани было вообще делом невозможным, и, может быть, служил и татарин, как вы помните, в 1554 году присоединение Астрахани это было в не меньшей степени татарское дело, чем русское. В России жило огромное количество татар, многие из них служили Ивану IV, как знатные люди, условно говоря, царевичи, даже цари-чингизиды, так и знать, так и простые татары, они участвовали в походах по присоединению Астрахани, внесли свой вклад, ну, давайте почтим память и татарских удальцов, которые в этом важном деле для истории нашего государства поучаствовали. Вот может быть три фигуры плюс государь. Конечно же мы не пытаемся здесь с Александром Азизовичем заменить мнение астраханцев, населения города, населения области и тем более руководства астраханского, мы в данном случае просто обсуждаем, как можно было бы поступить, что здесь уместно, что здесь неуместно, что было бы наиболее очевидными идеями для такого памятника. АлександрАзизович, вы полагаете, что вообще в целом Астрахань — это город, который до сих пор процветает, когда-то он был южными воротами русской торговли, сейчас он на Каспии связан опять же с Каспийской торговлей. Вы видите, что в рамках России у Астрахани есть доброе будущее?
А. Музафаров
— Безусловно, как и у всей России в целом. Безусловно, и потом, понимаете, Астрахань открывает для себя новые грани, зайдите на любой форум рыбаков-любителей, Астрахань — это Мекка, куда стремятся рыбаки со всей России ловить волжскую рыбу, да, и это тоже еще одна новая грань жизни этого города, которая открывается вот буквально на ваших глазах, да, то есть множество, и я уверен, что это не последнее. Город может открыть себе много нового, интересного, и город, расположенный в этом месте, будет процветать.
Д. Володихин
— С моей точки зрения, Астрахань ещё и жемчужина русской архитектуры дореволюционных времён. Последние два царствования представлены в ней просто блистательно, и турист, который едет из любого уголка России в Астрахань, он не прогадает. Там исторический контекст так силён, что призраки истории буквально ходят с тобой рука об руку по набережной Волги и по старинным кварталам этого города. Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подошло к концу. От вашего имени я хотел бы поблагодарить Александра Азизовича Музафарова за его сегодняшнюю просветительскую деятельность. И мне остается сказать вам спасибо за внимание. До свидания.
Все выпуски программы Исторический час
- «Присоединение Астрахани к России». Александр Музафаров
- «Константин Николаевич Леонтьев». Дмитрий Володихин
- «Патриарх Тихон». Глеб Елисеев
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов