«Люди Церкви»

В этом выпуске своими светлыми воспоминаниями, связанными с людьми, которые сыграли важную роль в жизни и помогли прийти к вере, поделились ведущие радио ВЕРА Алла Митрофанова, Алексей Пичугин и Александр Ананьев, а также наш гость — клирик храма Преображения Господня в городе Жуковский Московской области протоиерей Александр Лыков.

---

А. Митрофанова

— «Светлые вечер» и «Светлые истории» на радио «Вера». Дорогие друзья, здравствуйте. Наш новый формат, который, надеюсь, многим слушателям и зрителям уже полюбился. Потому что эту программу радио «Вера» можно не только слушать у нас в эфире, но и смотреть на нашем Ютуб-канале. Кто ещё не подписался, обязательно сделайте это в ближайшее время. Найти нас очень просто: радио «Вера» — с нашим фирменным синим логотипом, круглым таким, я думаю, что довольно легко определяемым. Время рассказывать светлые истории снова пришло. Сегодня мы вчетвером собрались здесь: протоиерей Александр Лыков, клирик храма великомученика и целителя Пантелеимона в Жуковском. Отец Александр, добрый вечер.

Прот. Александр Лыков

— Добрый вечер.

А. Митрофанова

— Дорогие коллеги: Алексей Пичугин, Александр Ананьев —

А. Пичугин

— Здравствуйте.

А. Ананьев

— «Светлые истории» — имеющие глаза, да увидят.

А. Митрофанова

— Ура. Я — Алла Митрофанова. Вот в такой чудесной, очень тёплой компании. Мы сегодня будем говорить о тех людях, которые нас изменили, о людях Церкви, которые повлияли на нас и, может быть, во многом нас и сформировали. Не знаю, какие истории расскажут коллеги и отец Александр. А про себя могу сказать, что человек, о котором буду говорить, во многом действительно очень серьёзное влияние на меня оказал. И это огромное счастье, когда такие люди есть в нашей жизни.

А. Ананьев

— Судя по восхищённому выражению лица твоего, жена, говорить ты будешь не обо мне.

А. Митрофанова

— Сашенька, ты главный человек в моей жизни, выше тебя только Господь Бог. А тот человек, о котором будем говорить сегодня, появился, наверное, лет 20 назад в моей жизни. То есть он подготовил меня к тому, чтобы мы встретились с тобой, он сделал меня лучше, он сделал меня такой, какую ты меня знаешь.

А. Ананьев

— Ну, и после вот этой увертюры мы всё-таки не можем удержаться от того, чтобы начать «Светлые истории» именно с твоей.

А. Пичугин

— Просим, просим!

А. Митрофанова

— Поскромнее мне надо быть, конечно. Хорошо, пожалуйста. Действительно, много-много лет назад, когда ещё я училась в институте, так получилось, что произошла моя встреча с журналом «Фома» — через Владимира Романовича Легойду. И как-то очень удивительно это всё произошло. Он сказал: «Вы поезжайте на встречу с моим другом и заместителем по журналу „Фома“, который давно хочет с вами встретиться». Ну, представляете себе: зелёная студентка. Ну что такое 2-3-й курс института? Второй, по-моему. Зелёная студентка, ничего из себя не представляющая, ничего ещё в этой жизни не сделавшая. И со мной, оказывается, хочет познакомиться сам первый зам главного редактора журнала «Фома». Приезжаю, мы встречаемся. И этот человек по имени Владимир Гурболиков буквально наповал сражает меня первой же фразой: «Давно наблюдаю за тобой». Вы понимаете, вот эта внимательность к человеку, который вообще ничего из себя не представляет, меня поразила, действительно поразила. И чем дальше мы с Володей глубже знакомились, тем больше я понимала, насколько ему дорог абсолютно каждый человек, который в его жизни встречается. И, наверное, апофеозом таких наблюдений и таких его проявлений по отношению к людям был момент, когда...
Мы же очень сильно подружились, подружилась не только с Володей я, но и со всей его семьёй, с удивительной супругой Катей, с двумя дочками Кирой и Симой, стала часто бывать у них в гостях. И поскольку в Москве жила я в общежитии, мне очень не хватало какого-то семейного круга. Меня практически удочерили в володиной семье. И мы очень часто с ним вместе завтракали, вместе приезжали на работу, ну и так далее. И часто становилась я свидетелем того, как Володя общается с людьми на улице. Вот сидит бабушка и просит милостыню. У меня уже тогда, знаете, такой интеллигентский пафос в голове был, что за всеми этими людьми стоит обязательно какая-то структура, поэтому неправильно подавать им деньги. Это значит кормить каких-то троллей, которые за ними стоят и так далее. А Володя в каждом просящем видел человека. И вот бабушка, которая сидела у метро «Бауманская» на улице, он каждое утро, проходя мимо неё, останавливался, здоровался с ней, спрашивал, как у неё дела. Выгребал из кармана пригоршню мелочи, то есть у него всегда было огромное количество монет в кармане, то есть эти карманы просто оттягивали ему куртку вниз. И мне кажется, трудно так ходить, но я просто знаю какая у Володя сумка набитая ещё разными книгами, ноутбуком и всякой всячиной, ещё более тяжёлая. То есть ему так вот, видимо, как-то сподручнее, что ли. И он из кармана просто пригоршней мелочь доставал и ссыпал бабушке в ладони, радостно так. Вот настолько радостно, что вот этим его поступком он просто заражал, наверное.
И каждый раз я на это смотрела и поражалась: сколько же в человеке любви. Но однажды так получилось, что мелочь просыпалась. Ну, бабушка там как-то не вовремя ладонь протянула, Володя как-то промазал. Так что дальше произошло? Он буквально опустился на асфальт на коленях и начал ползать, эту просыпавшуюся мелочь собирать. Собрал всё до копеечки и снова бабушке с улыбкой и с благодарностью протянул. С благодарностью, что она у него эти деньги принимает. И когда я ему: «Володенька, мы же не знаем ничего про эту бабушку». Он говорит: «Знаем, знаем. Эта бабушка здесь живёт, давно здесь сидит на этом месте, своя бабушка». Понимаете, вот как ему дорог каждый человек, который, с ним в близком контакте, точно так же, вы знаете, практически как Христос, ему дорог каждый человек, которого он встречает на улице. Просто каких-то очень много можно таких вещей про него рассказать. Он меня отругал потом...

А. Ананьев

— Вообще, проблема с Владимиром Александровичем как раз в том и заключается, что историй, связанных с ним очень много, но каждую историю ты так бережно хранишь в сердце и она настолько личная, и настолько её не надо рассказывать вот именно всем. Но каждая бесценная — это правда, это человек удивительный.

А. Митрофанова

— Правда, если есть в жизни те, за кем хочется расти, он один из них. Но он потом мне всыпет за то, что я здесь рассказываю, отругает. Поэтому заранее хочу попросить у него прощения. Просто знаю, как многим людям хочется о таких историях и о таких близких в нашей жизни знать, просто знать, что они есть. Поэтому об этом рассказываю. Просто для того, чтобы и мы, и наши слушатели были в курсе. Это не истории из святцев, это история из нашей реальной жизни, такие люди есть. Да, для меня это невероятно важно. И для меня это какая-то недосягаемая планка любви. При том, что Володя всякий раз плачет, что он не умеет любить, понимаете. Искренне плачет и переживает, что он не умеет любить. И я смотрю на него и поражаюсь. При том, что очень много у него всяких сложностей в жизни, самых разных задач, которые ему, как руководителю в журнале «Фома» и как главе семьи, приходится решать. И с какой любовью каждый раз он всё это делает — у меня просто нет слов. И низкий поклон ему за то, что вот, знаете, в нашей простой такой, житейской, бытовой жизни просто открыл мне Христа. Он просто показал, что такое быть христианином в быту. И для меня это невероятно важно. Но, наверное, я немножко заболталось. И поскольку Александр Владимирович смотрит на меня строгими глазами, наверное...

А. Ананьев

— Есть люди, о которых можно и нужно говорить. И даже сами рассказы об этих людях делают мир прекрасней. Правда, я, когда рассказываю о реальных людях, я всё время как-то пытаюсь придумать им другое имя. Отец Александр, я начинаю говорить, как вы, прямо. Я с вами пообщался немножко и начинаю говорить, как вы.

Прот. Александр Лыков

— А я уже, наоборот, успокоился. Вы, чувствует, я уже держу себя в руках?

А. Ананьев

— Да. Я им придумываю какое-нибудь красивое имя: Эдуард — и рассказываю об Эдуарде.

А. Митрофанова

— Ну, здесь нет смысла придумывать имя, потому что всё это связано, конечно, с журналом «Фома» и с нашим таким тесным знакомством и так далее. И хочу сказать одно: кто для себя, может быть, сейчас вот озадачился, как поближе познакомиться с Владимиром Гурболиковым. Есть удивительная книга, им написанная, она называется «Боль, любовь, вера», где он описывает свой опыт прохождения через рак, через битву с раком. Онкология — это всегда очень тяжело. Это его личная история, его самого. Он проходил через химиотерапию, это было больно, это было страшно и непонятно, как. И в этой его битве с этим загадочным, до конца не изученным заболеванием как раз и случилась история, которая, наверное же, есть в жизни каждого врача-онколога. Потому что каждый врач-онколог, я думаю, может сказать, что бывают ситуации абсолютно необъяснимые, рационально не поверяемые. Алгеброй гармонию здесь совершенно никак не получится вывести, и тем не менее такие истории есть. У Володи довольно сложная была ситуация, он тяжело болел. Это в двухтысячные годы было. Помню, как носила ему котлеты. Он был абсолютно тощий, лысый, в общем, как все люди, которые через химиотерапию проходят. За него молились очень многие, потому что уже тогда он так много делал, и сейчас делает, и тогда уже много делал для самых разных людей, знающих его лично, не знающих его лично, общающихся с ним только в каких-то мессенджерах, в переписке, в ЖЖ — не знаю, где тогда общались.
За него действительно молились по всему миру. И в какой-то момент, когда ему нужно было контрольный сдавать анализ... а ситуация была не очень хорошая, то есть там химиотерапия, всё в подвешенном таком состоянии. Он приехал на очередные анализы, ему провели обследование. И потом, когда результаты анализов были готовы, и врачи посмотрели на эти результаты, они сначала подумали, что они перепутали анализы, что это какой-то другой пациент. Потом перепроверили всё. Потом вызвали Володю и спросили. Он об этом рассказывал, поэтому у меня есть, что называется, основания эту историю сейчас в эфире повторить. Врачи спросили: «А что вы делали за то время, за тот месяц, который прошёл с предыдущих анализов, что вы делали?» Он говорит: «Ничего». — «Но так не может быть, потому что перед нами анализы практически здорового человека. С вашей формой рака это невозможно. Что вы делали?» И вот тогда Володя и сказал: «Вы знаете, да, я соборовался. И у меня есть ощущение, что меня отмолили».
И он тогда собрал всех, кого можно было собрать, всех своих друзей, и сказал: «Ребята, вы понимаете, что произошло чудо?Вы меня отмолили». И он написал всем, кто за него молился, он как-то постарался поблагодарить каждого, потому что это было настоящее чудо, не только для него, для его семьи, для его друзей и близких, но и это было чудо для врачей. И тогда как раз и была произнесена эта фраза, что в жизни, наверное, каждого онколога хотя бы раз происходит такая ситуация, которую объяснить невозможно. И только как вмешательством свыше не объяснить этого никак. И я думаю, что такие истории, конечно, сердце размягчают, они очень сильно человека меняют. Повторюсь: «Боль, любовь, вера» — так называется книга Владимира Гурболикова. Она есть в открытом доступе и, пожалуйста, можно её прочесть и ближе познакомиться с этим нашим удивительным современником, который открыт для абсолютно каждого из нас.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на радио «Вера» продолжаются. Наш новый формат. И напомню, что в этой студии удивительные наши друзья и коллеги: протоиерей Александр Лыков, клирик храма великомученика и целителя Пантелеимона в Жуковском, Александр Ананьев, Алексей Пичугин. Мы делимся сегодня своими историями, воспоминаниями, опытом общения с людьми, которые на нас повлияли, может быть изменили нас в чём-то, может быть сделали нас лучше, подготовили к чему-то в жизни. И хочется сейчас предоставить слово Алексею Пичугину, наверное.

А. Пичугин

— А чего же не отцу Александру?

Прот. Александр Лыков

— Ничего, мы идём так вот — неожиданно. Можно только вставлю пять копеек, даже три копейки? Вы знаете, меня очень подкупило то, что Аллочка начала рассказ. Я думал, что сейчас она будет говорить о священнике каком-то, о таком человеке, который ввёл... и это очень важно, когда мы говорим о людях Церкви, что мы не замыкаемся только на духовенстве, скажем. И для меня было неожиданно, что первый рассказ, который в этой замечательной студии прозвучит, будет рассказ о мирянине, о церковном человеке, но человеке, который не имеет сана такого. Спасибо огромное, очень неожиданно. Спасибо.

А. Митрофанова

— Я думаю, что сегодня мы и о священниках тоже будем говорить.

А. Пичугин

— Вот прямо сейчас, если уж мне слово передали. Да, невероятно ценно и про Володю, которого я тоже, но не так, конечно, хорошо, как Алла, знаю. Но ещё и, конечно, невероятно ценно, как правильно подметил отец Александр, что речь идёт о человеке не в сане, не о священнике, а о мирянине. Я же всё-таки о священнике. Я в церковь попал... не бывает случайностей, бывает Промысл, который часто мы очень хотим увидеть в каких-то явных проявлениях, просим у Бога того, что вот пускай будет так. Оно, может быть, так и случается, но случается так не по щелчку пальца, а происходит постепенно, меняя какие-то вещи совершенно незаметно для человека и вроде бы как-то привычное течение жизни. Я, например, не особо думал, что я когда-то попаду в храм. Ну, было мне 15 лет. А до этого — ну, водили, опять же 90-е годы, храмы открывались, мы жили рядом с Елоховским собором, который вообще не закрывался. Поэтому в какие-то праздники мы заходили туда. Перед школой меня крестили. Только недавно открылся храм, вот только в конце 80-х он открылся, меня там крестили на даче. Ну, вот и наше соприкосновение с Церковью на этом, наверное, в семье и заканчивалось. Книжки постоянно какие-то я видел на полке: «Агни йога», Блаватская — вот что-то такое из восточных практик. Не могу сказать, что это меня сильно впечатляло, но это был этап, который проходили мои родители и через который в то время очень многие проходили. И вот Церковь как бы через запятую там присутствовала: вот «Агни йога», вот Блаватская, вот Евангелие, вот какие-то там околоправославные книги. Вот там же нашёл, я помню — тогда книга очень популярная в своё время в церковных кругах была, про Иисусову молитву. Как же она называлась? Я забыл.

Прот. Александр Лыков

— «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу».
А. Пичугин

— Да. И вот она тоже там стояла. Я не уверен, что у меня тогда на тот момент родители её читали, а, может быть, читали. Но это всё воспринималось в таком, наверное, религиозном коктейле. Я помню был на даче, там же и храм, где меня крестили. Мне было 15 лет, я пропадал на рыбалке всё основное время. И вдруг в субботу я проснулся с мыслью, не знаю почему, что надо пойти в церковь, что сегодня вечером будет службой и надо пойти в церковь. Никаких таких мыслей у меня до этого не возникало, а тут вот почему-то. И я другу своему, с которым мы всё время на рыбалку ходили, сказал. Он, естественно, посмеялся, что попы, святоши, ага вот ты к ним решил. Я не то чтоб посмеялся, но думаю: дай-ка схожу. И пошёл, дошёл до храма, где меня крестили, а туда ходила половина города Климовска, который сейчас микрорайон Подольска, в этот храм, потому что он только открылся. Там был священник отец Борис, настоятель, он и сейчас, слава Богу, там, жив, здоров и уже 33 года настоятель в этом храме, с самого его открытия. Но у него столько народу было, что вот, видимо, моему запросу тогда, что мне нужно в церковь, это не удовлетворяло. Я вспомнил, что где-то недалеко там, буквально через поле, через дорогу, ещё через одно поле, недавно начали реставрировать храм, как я видел.
И я пошёл туда, то есть как-то туда вело-вело. Я прихожу, суббота, вечер и уже служба вечерняя заканчивается. Я пробираюсь через какие-то замшелые могильные плиты старинного кладбища. До сих пор помню на одном такая эпитафия была написана: «Супруга, дети и внучата на гроб мой приходите, мольбы усердные о мне взошлите. Всё в жизни сей и суетно и тленно, лишь имя доброе навеки незабвенно». Единственная эпитафия XIX века, я тогда с удивлением понял, что это крестьянские могилы, там знатных людей не было. Усадьба, которая была в этом селе, задолго до этого разрушилась, была заброшена, от неё уже почти ничего не осталось сейчас, только парк и церковь. И вот там эти крестьянские могилы, на одной из них была эта эпитафия. Вот я пробирался, какие-то собаки, как потом узнал приходские, бегали вокруг меня, большие, мне было страшно. Только потом узнал, что это милейшие создания. Я захожу в храм, заканчивается служба, и выходит из алтаря что-то говорить священник. Я не могу понять, впервые смотрю на человека и не могу понять, сколько ему лет. Разброс был такой: от 45-и до 85-и. То есть ещё вечернее солнце красиво падало через рамы, и я вот так смотрел и понимал, что как солнце упадёт, так ему и есть. Вот оно так падает — 45, вот так падает — лет 80.
Я помню проповеди в Елоховском соборе, они не отвечали моему запросу, тогда 9-10-тилетнего, когда выходил священник и что-то монотонно, долго говорил. А тут вышел очень живой человек и начал не с того, что вот сегодня Православная Церковь вспоминает, а там какой-то очень такой живой деловой разговор, фактически диалог с людьми. А там храм недавно начали восстанавливать и народу было ещё не очень много. И вот такой живой диалог про то, что вот рядом воинская часть, надо там что-то кому-то помочь, вот к нам кто-то приходил. И мне так это понравилось, я впервые увидел, что священник говорит с людьми нормальным, живым языком, что это не «паки и паки, иже Херувимы», а это вот что-то такое живое, настоящее, человеческое. Помню, я вышел из храма и выкинул в канаву пачку сигарет. На тот момент ненадолго, 15 лет мне было, но выкинул. Мне очень хотелось туда вернуться. Вернулся я туда, наверное где-то через полгода, может быть чуть больше. Мы с моим очень-очень близким до сих пор другом Мишей Хрущёвым, с которым у нас здесь проект был «Прогулки по Москве», и в других программах он у нас появлялся и появится, я уверен, поехали перед каким-то праздником тоже на дачу и решили дойти до этого храма. Дошли, и, в общем, стал я там как-то мелькать. И я уже стал приезжать и на литургии, на вечерние службы. Сам стал ездить, у меня родители удивлялись, что как же так? Вот в школе учусь, но по субботам мне надо обязательно доехать. Не служили всенощные бдения, потому что народу было... на Литургию народу было вагонами, прям автобусы полные приезжали людей, которые ехали из Москвы, кто-то из Подольска, кто-то ещё откуда-то к отцу Александру. А вечером никто не приезжал, поэтому служили просто вечернюю службу.
Я, ради вот этой вечерней службы на полчаса, на 40 минут, приезжал из Москвы в это Никулино, в Спасский храм. Потом, я был маленький, несовершеннолетний, машины, естественно, никакой нет, надо было вернуться. И меня либо до Подольска кто-нибудь довозил до электрички... а мне хотелось с отцом Александром пообщаться. Я же приезжаю — ещё мне нужно поговорить, но это уже потом я узнал, что у нас очень схожие взгляды на разные вещи. Он из диссидентов-шестидесятников, он и поэт, у него была совершенно какая-то невообразимая богемная жизнь. Он и по археологическим экспедициям в Средней Азии мотался, и фотографом работал, а потом, когда крестился достаточно быстро в 80-е, стал священником и уехал в глухое свердловское село на Урал восстанавливать храм. И восстановил его, и в середине 90-х вернулся только потому в Москву, а он коренной москвич, и жена его тоже коренная москвичка, что у отца Александра тяжело болела мама и за ней некому было ухаживать. И его назначили сюда, под Подольск. И какая-то такая общность взглядов. А мне сколько лет? Наверное, 16-17 лет, и у меня куча вопросов, а у него на все есть ответы, которые меня максимально не то чтобы устраивают, но они абсолютно мою картину мира дополняют. И он мне стал настолько близким, что я не мог себе представить... в воскресенье я не приезжал на Литургию, мне было важно приехать...
Очень я любил песнопение «Свете тихий», потому что я подъезжал, помню, осень, такое ещё закатное солнце, хорошая погода. В тот год почему-то вообще осень была достаточно тёплая, солнце садится, я прихожу в храм, потому что автобус так приезжал, что нельзя было к началу успеть, только к «Свете тихий» примерно, чуть-чуть пораньше. И вот эти лучи солнца падают последние, и «Свете тихий» хор поёт, и у меня всё куда-то поднимается внутри. А отец Александр жил в посёлке Десна, это по Калужскому шоссе километров 15, наверное, от Москвы. Конечно, он до Москвы меня довезти не мог, но он после службы уезжал к себе домой, сажал меня, и мы с ним долго-долго ехали, потому что от храма до его Десны где-то час с небольшим. И вот он меня до Десны довозил, я садился там на автобус и до Тёплого стана доезжал. И так было достаточно долго. Потом у меня мама начала туда ездить. Мы с мамой туда ездили долго. Там уже была община, такая очень хорошая община, и мы, естественно, уже на литургии приезжали.
Потом я и в институт поступал, приходил и благословение у него брал. Мы просто подружились. Он в гости приезжал, а мы постоянно к нему в гости в Десну ездили. Я помню, на Белое море мы с ним ездили на остров Кий рядом с Онегой, там ставили кресты на остатки монастыря на крыше. Я не знаю, где мы только ни были, куда мы только ни ездили, и эти какие-то там посиделки наши, потому что всё это как-то так во мне отзывалось, что я понял в какой-то момент, что вот эта жизнь церковная, потому что это была действительно церковная жизнь, это то единственное, что я в своей жизни хочу. И вот я ехал на службу, помню, я уже был на машине тогда, приезжаю, а отец Александр ездил на «Ниве», а «Нивы» нет. Ну нет и нет, сейчас приехать должен. Но он не приехал, он погиб по дороге на службу. В его «Ниву» врезалась машина — выехала на встречную полосу. Ну, там подушки безопасности, иномарка, водитель выжил, в общем, сильно так не пострадал, а отец Александр погиб на месте. Это уже прошло 17 лет, но вот с тех пор каждый день я всё равно его вспоминаю. И вот все 17 лет мне его очень не хватает.

А. Митрофанова

— Человек, который фактически сформировал твоё представление о церковной жизни и о христианской жизни.

А. Пичугин

— Да. И которому я до сих пор каждый день благодарен за каждый день, прожитый в Церкви, проведённый.

А. Митрофанова

— Удивительно. Алексей Пичугин, Александр Ананьев, протоиерей Александр Лыков, настоятель храма великомученика и целителя Пантелеимона в Жуковском, я — Алла Митрофанова. Мы рассказываем сегодня светлые истории о людях Церкви, которые на нас повлияли, нас сформировали, может быть в чём-то нас изменили. Ну, и если будет оставаться время, будем ещё и музыку, наверное, слушать. Буквально через минуту вернёмся к этому разговору.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» продолжаем рассказывать на радио «Вера» мы: Алексей Пичугин, Александр Ананьев, протоиерей Александр Лыков, клирик храма великомученика и целителя Пантелеимона в Жуковском, я — Алла Митрофанова. Мы сегодня делимся с вами, дорогие слушатели, опытом своего общения с людьми, которые повлияли на нас, сформировали нас, люди Церкви, открывшие для нас что-то очень важное в нашей жизни. Отец Александр, вам слово.

Прот. Александр Лыков

— Да, друзья, видите, задача на самом деле, как оказалось, очень непростая. Дело в том, что когда мы говорим, создаём такой тон, что вот нас люди сформировали — это так и есть, конечно, безусловно. Но есть ещё один момент, аспект, который тоже, как мне кажется, нельзя упускать, что в людях, которые нас, собственно, формируют как-то, происходит узнавание, ребята. И вот это узнавание очень важно, потому что когда Алексей и вы рассказывали о свои светлые истории жизни, для меня совершенно очевидно было, что то, что вы видели, то, что вы слышали, то, что происходило, это было на тот момент созвучно вам. И вот эти ноты у каждого человека очень разные, вот эти тональности. Одного трогает одно, другого — другое.

А. Митрофанова

— Да, это точно.

Прот. Александр Лыков

— Причём очень важный тоже момент, что есть периоды жизни, когда что-то меня может вообще не коснуться, а спустя много-много лет то, мимо чего я прошёл когда-то мимо, даже не посмотрев в эту сторону, окажет существенное влияние на мою жизнь, может быть, и даже моих близких, если какой-то прозвучит ответ. Мне, наверное будет трудно, потому что для меня, скажем, люди Церкви это не один человек. И если бы меня спросили бы, это я совершенно откровенно говорю, что кто из твоих людей самый такой, я бы, наверное, воздержался, я не буду отвечать на этот вопрос.
А. Ананьев

— Правильный ответ: матушка.

Прот. Александр Лыков

— Матушка прекрасна, но дело в том, что с матушкой мы ходили вместе в церковь. И в то время, я могу сказать, что я в большей степени был для неё человеком Церкви, хотя ещё тогда не был в Церкви, но я просто сделал несколько шагов чуть раньше, сознательных шагов, раз мы про матушку заговорили. Хорошо, Александр, это вы мне помогаете немножко. Но я о другом скажу, постараюсь не сбиться. Я у вас учусь. Так вот, с матушкой мы из разных миров пришли. Она пришла из атеистической семьи, а я всё-таки из семьи верующих людей: мама у меня была церковный человек, папа верующий человек был, но не ходил в храм. Мама никогда не пропускала служб и ходила — была улицы Неждановой, сейчас Брюсов переулок, храм Воскресения Словущего. И мы пришли из разных миров, но я как-то, в силу, во-первых, потенциала, который у меня был, детского вот этого семени, которое во мне жило и каких-то уже шагов, сделанных до знакомства с Людочкой, я уже какие-то шаги сделал даже в плане исповеди, причастия... оно ещё не было для меня таким постоянным, регулярным, как 30 лет назад это произошло. Поэтому Людочка повлияла на меня, безусловно, и влияет, продолжает влиять, но мы говорим о людях Церкви, которые именно помогли нам войти, почувствовать вот эту церковную жизнь. Какое-то время назад была передача, когда говорили об общине как о семье, тоже как о людях, которые помогли сформироваться. Так вот, я хочу сказать, что больше о Людочке пока не буду говорить. Людочка, я думаю, если бы она была в этой студии, она бы безошибочно назвала бы человека, который повлиял, безусловно, на её жизнь. На тот момент это архимандрит Алексей (Фролов), наместник Новоспасского монастыря, первый священник, который ей встретился в её девичьем каком-то горе, в раздрае полном. Она, простите, примерно одета была, как вот вы сейчас примерно: кофточка, я помню, только у неё была такая розовенькая, волосики растрёпанные, никаких косыночек, брючки. И у неё какая-то семейная драма, она в соплях, в слезах. Ей одноклассница говорит: «Слушай, открылся Новоспасский монастырь. Сходи к монахам».
И Людочка, не будучи церковным верующим человеком, но ей сказали пойти к монахам, она пошла к монахам. Если бы ей сказали идти к раввину, она, может быть, к раввину пошла, не знаю, но, может быть, не пошла бы. И она пошла к монахам. И так случилось, как в жизни мы говорим о чудесах, о чудесном... мне так понравился рассказ про переход через поле, через другое поле. Вот это для меня, как поле жизни такое. Этот свет, который падал на священника, менял его возраст. И вот чудеса такие визуальные, скажем. И вот Людочка пришла в раздрае, и идёт навстречу монах. Он видит, что девочка такая: что случилось? Она говорит, что вот дедушка то-то и это, бабушка что-то... «Ну, ничего!» — он её гладит по головке. А он, как выяснилось, ровесник её папы, 1947 года тоже, то есть он ей отец, практически. Я не буду утомлять, но на протяжении всей его жизни, он ушёл несколько лет назад от рака, вот уже будучи архиепископом Костромским и Галичским. Он ушёл, но не ушёл из её жизни. Вот Людочка, я уверен, она бы сказала, что это вот тогда архимандрит, а потом архиепископ Алексей (Фролов).
В моей жизни люди Церкви всегда загорались, знаете, как вот маячки какие-то. Я сегодня встретился с девушкой и рассказывал ей историю, как я хотел обрести такого человека. Для меня это было очень важно, потому что я приходил в храмы и был никому не интересен. Я уже на тот момент прочитал Евангелие, я уже что-то понимал, помимо «паки и паки, иже Херувимы», начал разбираться в структуре богослужения. И в какой-то момент меня перестало удовлетворять вот это просто прихождение в храм. Я всё время хочу найти альтернативу слову «зависть», но не нахожу, к сожалению, в русском языке. Я не завидовал, но, может быть, вы мне поможете, как филологи, образованные люди, какое-то есть слово, когда ты радуешься тому, что происходит, но у тебя этого нет. Вот как-то это сказать?
А. Митрофанова
— Может быть, ревнуешь?

А. Пичугин

— Ревность, зависть?
Прот. Александр Лыков

— Нет, вот ревность — нет. Вот когда ты видишь, что другому хорошо, но тебе в этот момент нехорошо, но ты при этом не испытываешь зависти — вот это вот такое. То есть ты ему сочувствуешь.
А. Пичугин
— Это радость за другого человека.
А. Митрофанова
— Сорадование, сопереживание, соучастие...
Прот. Александр Лыков

— И я видел, что люди в церкви общаются. Священник там, помимо того, что он их там благословляет, и они вокруг него собираются, а меня никто в эти круги общения не приглашает. Я ходил в Елоховский собор, в храм «Всех скорбящих Радость» на Ордынке, в Донской монастырь — помню там совершенно дивные проповеди отца Даниила, который ещё помнил Патриарха Тихона, вот такого маленького росточка был. Он ходил тогда пешочком из этого из монастыря, из...
А. Пичугин
— Да, помню. Он был последним канонархом закрытого ещё Даниловского монастыря.
Прот. Александр Лыков

— Так он из него и ходил тогда, вот это удивительно. Но всё это было на моменты вхождения в Церковь. И как бы мне хотелось, чтобы меня кто-то, как вот тоже один добрый человек сказал, чтобы кто-то дал мне, может, не пинок, но как-то вот... и нет, и нет. И я помню, тогда я набрался смелости и всё-таки подошёл к настоятелю храма «Всех скорбящих Радость», подошёл к нему в надежде, что он мне сейчас скажет: ходи к нам. Я уже к тому времени примелькался как-то, и он скажет: ходи туда или туда. И мне очень была важна определённость. И думаю: кто же этот человек, который мне даст определённость? И вот я к нему подхожу, до этого я никогда к священникам не подходил. Они для меня были как, знаете, ну, не боги, конечно, как небожители, как олимпийцы, полубожественные такие. А я ещё заикаюсь от природы, и мне нужно сформулировать как-то, найти, чтобы согласных не было твёрдых, чтобы меня не заклинило, как у меня бывало неоднократно, от волнения. И вот я помню конец Всенощного бдения, уже люди расходятся, уже отпуст, всё. Он в алтаре медлит, может быть, переодевается, какие-то там распоряжения даёт — это суббота вечером. И он, значит, выплывает — пошёл, пошёл такой большой, статный. Мне от этого ещё больше страшно. Был бы он маленький какой-нибудь, может быть, у меня было меньше страха. А тут он такой большой, солидный — и тут я. У меня в голове всё перемешалось, я говорю: «Батюшка, простите, пожалуйста, у меня вопрос». Но чувствую, ему как-то не терпится идти дальше, и этот вопрос досаден. И я не нахожу в его глазах поддержки. Я не хочу про него плохо сказать, просто я так это пережил. Может быть, этого и не было, но я так это пережил. И я чувствую, что я не очень ему интересен, может быть, кто-то его ждёт, и он чувствует, что серьёзный вопрос какой-то. Он говорит: «Что случилось?» Я говорю: «Понимаете, я хожу в несколько храмов, в ваш хочу. Мне хочется определиться как-то». И он так меня отечески похлопал по плечу и говорит: «Молись, молись, молись...» — и пошёл. И вы не можете себе представить, как я тогда на него обиделся, я думал, что вот я и ему неинтересен. Я-то искал готового ответа, и ему неинтересен, кому же интересен?
Но прошло время, и это слово, это семечко, которое он бросил, может быть, даже в него ничего не вложил, а может быть и вложил, и я ему благодарен до сих пор. Это один из первых людей, которые мне помогли и помогают. Сколько лет прошло уже, а это где-то 1989 год. И я вдруг понимаю в какой-то момент, придя домой и когда с меня сошло всё это, — как-то не понравилось мне это «молись, молись». И вдруг я в этом «молись, молись» усмотрел совершенно другое — что нужно молиться. А я-то не молюсь, жду готовых ответов, что сейчас придёт человек некий. И я начал молиться. И думал, что сейчас мне будет какой-то указующий перст. А всё ведь совершенно иначе. И вот я этому человеку благодарен в том плане, что всё может быть совершенно иначе, как мы себе представляем. Это тоже один замечательный человек недавно в передаче рассказывал о том, как организовывал свадебный банкет, и что-то пошло не так в какой-то момент, но получилось гораздо лучше, чем было задумано. И я стал молиться. И оказывается, ничего искать было не нужно, потому что на той работе, где я работал в то время, это был институт, и один из сотрудников этого института, мой сослуживец, которого я и раньше видел, который с бородкой, глаза немножко на выкате у него такие, очень благообразный вид. Я понимал, что он немножко такой странный, он всегда медлил с ответом, а, оказывается, он психологией занимался и всегда просчитывал не до десяти, во всяком случае, но до трёх, когда вопрос звучал. Мне это было очень странно. И однажды я ему просто сказал, что у меня такие чаяния, а он оказался очень хорошо знающим московскую жизнь.
А. Митрофанова

— В том числе церковную жизнь?

Прот. Александр Лыков

— В первую очередь церковную жизнь. И он стал со мной ездить по разным храмам Москвы. И один из храмов был восстанавливающийся храм Митрофана Воронежского — эту историю, если позволите, я ещё чуть позже расскажу. И в конечном итоге он привёл меня на огласительные беседы, и моя жизнь, начиная со Скорбящинского храма, действительно приобрела совершенно иное русло.
А. Митрофанова
— Потрясающе. Главные выводы из того, что вы, отец Александр, сейчас сказали, лично для меня: во-первых, в очередной раз убеждаешься, что не бывает счастливой таблетки, красной или синей, которую выберешь и вот тебе всё определится. А с другой стороны, то, что на языке психологии называется «ограничивающими убеждениями», на самом деле есть и в духовной жизни, наверное, тоже. Это когда мы себе в голове рисуем план, как должно быть в нашей жизни и как мы хотим, чтобы Господь устроил. Когда Господь устраивает иначе, мы: «Ах, Ты не отвечаешь на мои молитвы!» А на самом деле Он отвечает, просто мы себе начертили определённую схему действия, забывая, что Аслан — не ручной лев. И вот получается, что открой глаза и смотри, что действительно тебе даёт Господь. Удивительная вещь, спасибо вам огромное.

Прот. Александр Лыков

— Мы учимся всю жизнь, наверное, всю жизнь учимся, извините.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» продолжаем на радио «Вера» рассказывать для вас мы: протоиерей Александр Лыков, клирик храма великомученика и целителя Пантелеимона в Жуковском, Алексей Пичугин, я, Алла Митрофанова, и Александр Ананьев, очередь которого пришла сейчас. Светлые истории о людях, которые повлияли на нас, которые нас, может быть, и в чём-то даже изменили, люди Церкви.

А. Пичугин

— А можно одну только маленькую ремарку? Я сейчас слушал отца Александра и думал: у меня даже с отцом Александром какие-то такие необычные истории связаны. Были мы как-то в далёком-далёком селе Ивановской области с отцом Александром Лыковым. Я там много чего знаю, думаю: сейчас всё покажу, сейчас отец Александр приехал, а я тут уже много лет. Я сейчас тут всё ему покажу, всё, как есть. Идём мы с ним по этому селу, а он такой: «А вот дом видишь? А мы в этом доме в 1996 году первый детский лагерь устроили!»

А. Ананьев

— С отцом Александром вообще, по-моему, всегда так происходит. Не так давно нам с Алечкой ближе к вечеру позвонил наш дорогой друг, замечательный священник протоиерей Андрей Рахновский, говорит: «Слушайте, друзья, я знаю, что вы любите и знаете Суздаль. Где можно в Суздали пообедать как следует?»
А. Пичугин

— Я отца Андрея Рахновского один раз в Суздале в кафе встретил.

А. Митрофанова

— Так это тот раз и был.

А. Ананьев

— О чём и речь!

А. Пичугин

— Я опередил? Кстати, при той встрече отец Александр присутствовал.

А. Ананьев

— Так о чём и речь! У меня ощущение, что в какой бы город ты ни приехал, и если там есть лучший ресторан или там какая-то лучшая компания, ты придёшь, а там отец Александр Лыков.

А. Митрофанова

— Ну, не то, что лучший, а просто душевный. Мы-то как раз отца Андрея Рахновского отправили в душевное, хорошее, светлое место.

А. Пичугин

— А мы в этом душевном, светлом месте душевно, светло сидели.

А. Ананьев

— А он потом позвонил. Мы говорим: «Ну, как нашли?» Он растерянно так: «Да, нашёл», — «Хорошее место?» — «Да, отличное. Но самое удивительное, что здесь прекрасная компания. Здесь Алексей Пичугин, отец Александр Лыков». И он был очень счастлив.

Прот. Александр Лыков

— А вот это когда было-то!
А. Пичугин

— Это после Пасхи было, да.

Прот. Александр Лыков

— Он с семьёй был?

А. Ананьев

— Да-да.

Прот. Александр Лыков

— Это удивительно!

А. Митрофанова

— Мир тесен.

Прот. Александр Лыков

— Так вот за ручки если мы возьмёмся, то вот как-то...

А. Ананьев

— А уж когда мы с Аллой Сергеевной ближе к Суздалю переедем, вот тогда-то мы будем встречаться ещё чаще, особенно с Алексеем, который страсть как любит те места.
А. Пичугин

— Он, вообще, там уже живёт почти 20 лет.

А. Ананьев

— Но вот о чём и речь. У нас будет даже комната для вас, Алексей, специальная. На ней будет висеть, я не знаю, картина с суздальским Опольем обязательно, чтобы уж как дома.

Прот. Александр Лыков

— И наконечник стрелы какой-нибудь или кость.

А. Ананьев

— Но это не самое главное, с чем у нас ассоциируется дорогой Алексей. По поводу людей, которые изменили меня. Попытаться даже, хотя бы попытаться рассказать о людях, которые меня изменили и не рассказать о жене, было бы странно, потому что если бы не она, то... Но давайте откровенно, вот я точно знаю, что если бы не Алла Сергеевна, вряд ли бы моих ног хватило для того, чтобы дойти до церкви и креститься. Ну, не было бы, наверное, вот этого. Всё-таки я искал Бога, нашёл жену, и она меня взяла за руку и привела в церковь. Но это было бы не совсем правильно, наверное, рассказывать о женщине, которая учит меня не врать по мелочам, не скупиться по-крупному, всё-таки жить больше для себя, жить больше для других и не для себя, и верить в то, что, чтобы ни случилось, всё к лучшему. Это происходит каждый день на протяжении уже многих лет, и за это я ей очень благодарен. И если не рассказывать о ней, то непонятно, о ком рассказывать, потому что найти человека, который бы больше изменил мою жизнь, чем она, довольно сложно. Поэтому я решил поступить вообще хитрым образом. Я решил рассказать буквально о случайных людях, которые даже далеки от Церкви, на которые постоянно меняют мою жизнь и тем самым доказывают... отец Александр, вы же согласитесь с тем, что даже если человек далёк от Церкви, даже если он не крещён, всё равно, как говорится, душа-то его христианская по природе, а этого не изменить.
Несколько таких случаев мне вспомнилось, я просто прямо решил по верхам пройтись. Случай первый. Может быть, даже, поскольку мы с Алексеем работаем в одной сфере, даже он его знает, не буду называть его имени, пусть это будет Серёга. Вот именно так: Серёга. Это звукорежиссёр, замечательный парень, настоящий профессионал, человек, далёкий от Церкви, более того, даже смеющийся над ней, а уж тем более зная, что я воцерковляюсь, хожу в храм, он всё время надо мной подтрунивал, вот всё время. И какие-то вопросики такие задаёт, вот чтобы поддеть. А я-то вижу в этом во всём не просто желание обидеть, нет — он замечательный человек, он не хочет, но он таким образом задаёт сам какие-то свои вопросы, вот в этой своей въедливой, ироничной, даже циничной и скабрезный форме. Вот копнуть, подзадеть...

А. Митрофанова

— Ему не всё равно.

Прот. Александр Лыков

— В хорошем смысле копнуть, найти, может быть, глубину какую-то почувствовать.

А. Митрофанова

— Именно.

А. Ананьев

— И всё равно ему так неловко от того, что он эти вопросы задаёт. И тут мы с Алечкой проводили марафон. 12 часов подряд нон-стопом в маленькой студии в центре Москвы в прямом эфире я читал аудиокнигу, не выключаясь.

А. Митрофанова

— Для ребёнка собирали деньги на лечение.

А. Ананьев

— Да. И в итоге получилась 12-часовая аудиозапись. Понятно было, что её надо было почистить, привести в порядок. У меня такого времени нет и квалификации такой у меня нет. И я звоню этому Серёге и говорю: «Серёга, сколько хочешь денег за то, чтобы почистить это?» И этот Серёга, далёкий от Церкви...

А. Митрофанова

— Нет, он уточняет: а что это было-то? И Саша объясняет, что это марафон благотворительный — ребёнку нужны большие деньги на лечение.

А. Ананьев

— Студия в монастыре, и мы читаем там и какие-то жития, и истории из журнала «Фома» православного...

А. Митрофанова

— И Пушкина, и всё на свете. То есть самое разное.

А. Ананьев

— И этот Серёга говорит, узнав подробности, цитирую дословно: «Санёк, ну какой разговор? Я же вижу, для чего и для кого ты это делаешь. Я не возьму с тебя ни копейки и с радостью сделаю для тебя всё, что ты попросишь». И он взял и эти 12 часов смонтировал наилучшим образом, действительно не взял за это ни копейки. И вот вам, пожалуйста, человек далёкий от Церкви, но если б вы знали, как он изменил в этот момент моё отношение ко всему. Это первый случай.
Второй случай. Не так давно отвозил в аэропорт девушку, которая живёт сейчас в Соединённых Штатах Америки. Мы с ней долгие годы были знакомы, в Нижнем Новгороде ещё вместе работали, а потом не виделись, наверное, лет 20. И вот она проездом из Нижнего в свою Америку. И надо было четыре часа покататься, мы катались по городу, говорили: а ты чего? а ты чего? — вот то, о чём в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» не напишешь, друг другу рассказывали. И она так говорит: «Ну, а вот эта твоя вся церковная история?» Я ей попытался объяснить. Оказалось, что она очень не любит всю эту тему, у неё несколько друзей пропали в каких-то сектах и все эти религиозные истории её, скорее, напрягают. И я пытался ей рассказать что-то про Бога, про Церковь, про крещение, про венчание, что меняется у человека в жизни. Но, как это часто бывает у человека без какого-то опыта, получилось очень криво ей всё это рассказать. И я еду и так ругаю себя так про себя, думаю: «Ну что же ты за человек такой? Вроде как русский язык знаешь, почему ты не можешь человеку объяснить, почему для тебя это важно?» И заговорили о собаках. У меня есть собака, которую мы с Алечкой очень любим — рыжий, ушастый пёс Добби.
И она рассказала про свою собаку. Она говорит: «Ты знаешь, а я всю жизнь боялась собак. И тут подружилась с соседским бульдогом и решила, что у меня тоже обязательно будет собака. И какое-то время я накапливала в себе это желание, и в какой-то момент поняла, что это желание стало нестерпимым. Муж был против, говорил, что вот переедем в большой дом, обязательно заведём собаку. И это был первый раз в жизни, когда я мужа не послушалась и всё-таки решила завести собаку. И вот я лежу однажды вечером, не могу заснуть. И думаю о том, что у меня будет собака. Я не знаю, какой она будет породы, какого цвета, какого размера, пола. Я ничего не знаю об этой собаке — ни её клички, ничего, но я лежу и чувствую, что я очень люблю свою собаку». Я ей говорю: «Ты понимаешь, что ты сейчас сказала? Ты сейчас доказала бытие Божие вот прям здесь, в машине, и рассказала о Боге больше, чем я вообще пытался тебе рассказать. Она говорит: «Что, правда, что ли?» Я говорю: «Ну, конечно! Откуда берётся в человеке вот такая любовь, когда ты не знаешь вообще, кого ты... ты не видишь, не знаешь, ты просто любишь. Откуда это берётся, как ты думаешь?»
И последняя история. Я хочу рассказать о прекрасном юноше с зелёным шлангом, который сегодня взялся ниоткуда по моим молитвам, когда я опаздывал на радио «Вера» и не мог выехать из ледяного плена нашей нечищенной парковки. То есть в буквальном смысле никого нет, тишина, я не могу выехать. Просто колёса скребут по льду, вокруг снег, я понимаю, что не могу выехать. Более того, я ещё думаю, что, может быть, дворнику позвонить? Но понимаю, что и дворник уволился — мне об этом рассказали в подъездном чате буквально на днях. И вот я буквально произнёс: «Господи, помоги!» — из-за угла выходит симпатичный парень с зелёным шлангом. Зачем ему зелёный шланг посреди дня за нашим домом? И он так смотрит на меня: «Застряли? Ну, садитесь, толкну». И он меня легко так выталкивает, я поехал. Спасибо вам большое. Меня просили рассказать, неизвестный юноша, о людях, которые изменили мою жизнь. Вы мою жизнь сегодня изменили, за что вам низкий поклон.

Прот. Александр Лыков

— Неожиданно тоже, ребята, если можно сказать. Я под впечатлением. Вы друг друга часто видите, поэтому вы уже...

А. Ананьев

— Мы в последнее время редко видимся.

Прот. Александр Лыков

— Но всё равно чаще, наверное, чем... И вот удивительно, ребята, я даже совершенно не думал в таком ключе. Ведь я думал о людях Церкви, о церковных таких, маститых. И вот первой сразила меня Аллочка, рассказав не про священника. Затем дополнил Алексей поэтическим этим прохождением через поля вот эти вот. А тут вообще, то есть вот эти истории — удивительно, что они в эфире звучат. Казалось бы, им не должно быть места. Кто эти люди с зелёным шлангом или эта девушка, которая любит собак? А это, ребята, ведь, может быть, начало пути. И этот шланг, может быть, будет когда-то обрамлён в какой-то раме. Если бы он знал бы... а вы с ним не познакомились?

А. Ананьев

— Нет.

А. Пичугин

— Наверное, он его вытолкал, и Саша поехал просто.

А. Ананьев

— Нет, я вышел, я его поблагодарил.

Прот. Александр Лыков

— Когда он узнает, какого человека он вытолкал...

А. Митрофанова

— Кстати, если сейчас вы, дорогой спаситель, слушаете радио «Вера»...

А. Пичугин

— Если вам ещё нужен ваш зелёный шланг, то он в багажнике у Александра!

А. Митрофанова

— Пора уже заканчивать, к сожалению, наш разговор. Опять, правда, ощущение, что только-только собрались. И спасибо огромное за эти истории. Спасибо, Господи, за этих людей в нашей жизни. Я уверена, что каждый из нас, абсолютно каждый, все наши слушатели, если вот так задуматься, мы сможем таких людей в своей жизни найти, обнаружить. И тех, кто как-то глубинно и основательно на нас повлиял, и тех, через кого просто Господь Себя проявляет в наших повседневных каких-то делах. Вот как те удивительные люди, о которых сейчас Александр Владимирович нам рассказывал.

А. Ананьев

— Самое удивительное, что они не удивительные.

А. Митрофанова

— Как и мы. Мы все очень обычные...

А. Ананьев

— Как вообще сама природа чуда. Чудеса с нами происходят каждую минуту, каждый день, каждую неделю, но кто-то замечает, а кто-то нет. И надо уметь замечать эти чудеса и благодарить за них Бога: «Слава Тебе, Господи. Это же такой невероятный Ты мне подарок принёс».

А. Митрофанова

— Величайшее чудо — умножения хлебов. Но не меньшее чудо — произрастание хлеба. Кто это сказал? Напомните, пожалуйста. Августин? Тертуллиан?

А. Пичугин

— Не помню, кто, нет.

А. Ананьев

— Будем считать, что это сказала Алла Митрофанова.

А. Митрофанова

— Здрасьте, нет уж, сошлёмся...

А. Пичугин

— В студии радио «Вера» об этом сказала Алла Митрофанова. А все, кто хочет узнать больше, могут погуглить.

А. Митрофанова

— Спасибо огромное за этот разговор. Протоиерей Александр Лыков, клирик храма великомученика и целителя Пантелеимона в Жуковском, Алексей Пичугин, Александр Ананьев, я, Алла Митрофанова, прощаемся с вами. В этом эфире на музыку времени не осталось, но было очень много замечательных людей у нас в разговорах, которым, конечно, низкий поклон, и за которых спасибо Богу.

А. Ананьев

— Ну, а я напомню, что «Светлые истории» можно не только слушать, а и смотреть. Канал радио «Вера» на «Ютубе» обязательно найдите. «Светлые истории». Пока.