Поделиться
У нас в гостях был врач церковной Больницы Святителя Алексия священник Игорь Блинов.
Наш гость рассказал о том, как пришел к вере и принял сан в Германии, почему решил вернуться на Родину, и как совмещает врачебную практику со священническим служением.
Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте, это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. В студии Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— И пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский. У нас в гостях священник и врач Игорь Блинов. Здравствуйте, батюшка.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте.
Иерей Игорь:
— Здравствуйте.
В. Рулинский:
— Отец Игорь — врач общей практики, трудится в церковной больнице святителя Алексия. Очень интересный у вас опыт жизни, про это, думаю, сегодня мы успеем поговорить, это как раз очень вдохновляющая, как мне кажется, история. Но прежде всего я хотел вас спросить про самые последние события — я знаю, что Новый год вы встречали в необычных условиях, буквально накануне Нового года мы с главным врачом отправились в Мариуполь.
Т. Ларсен:
— С главным врачом больницы святителя Алексия.
В. Рулинский:
— С главным врачом больницы святителя Алексия, да, он тоже у нас был здесь, в этой студии. И отправились, чтобы помогать, оказывать медицинскую помощь людям там. И это уже не первый раз вы ездили туда как доброволец, помогали. Расскажите, что вы увидели и что вы там делали.
Т. Ларсен:
— Только хотела спросить: вы добровольно туда поехали или вас просто определили в командировку?
Иерей Игорь:
— Внезапно предложили. Потому что все происходит внезапно, и в этот раз тоже Алексей Юрьевич внезапно позвонил и сказал, что у нас вот уже готов госпиталь, который пожертвовали, передвижной, который вот-вот уже отправляется на днях. Не успел я поучаствовать в его освящении, там другой батюшка это сделал. А удалось мне как раз выкроить время, поехать до Рождества, как раз новогодние праздники, поехать вместе с Алексеем Юрьевичем вот туда, в Мариуполь, где уже тоже однажды бывал, в мае, и поучаствовать в открытии этого госпиталя. И, конечно, вот под впечатлением до сих пор. Потому что ты занимаешься делом, которое тебе знакомо, которое ты любишь, ты участвуешь в таком творческом, совершенно нестандартном деле, в таком открытии такого передвижного госпиталя, который, в общем-то, ни разу в твоей жизни не встречался. И помогаешь тем людям, которые действительно в тебе нуждаются. И даже ты ощущаешь, по мере того как ты оказываешься уже вне этого, что тебя ждут и очень опечалены тем, что вот мы уехали. В тот день, когда мы уехали, собралось на площади триста человек...
Т. Ларсен:
— Потрясающе.
Иерей Игорь:
— В тот день пришло и очень расстроены, что вот нас уже нет. Ну там следующая смена должна была через несколько дней подъехать.
В. Рулинский:
— Это все люди, которые ждали медицинской помощи, они пришли.
Иерей Игорь:
— Да, там, конечно, не только медицинская оказывалась, там до того палаточный лагерь раскинули, который планировал заниматься оказанием такой вот социальной поддержки и помывочной, постирочной и раздачу одежды, гуманитарной помощью.
В. Рулинский:
— И сейчас он активно работает, я знаю, что по четыреста человек приходит туда каждый день.
Иерей Игорь:
— Тогда, конечно, меньше было, потому что только-только начиналось все. Это территория бывшего интерната, где учились дети с отклонениями в своем развитии, некоторыми отклонениями, и он был разрушен, потому что там базировались тоже азовцы до того, как Мариуполь перешел к нам. И там жил очень интересный человек, Александр его зовут, который уже много лет вот так вот скитается и помогает собакам. С ним было около пятнадцати собак.
В. Рулинский:
— Прямо в этом разрушенном здании жили?
Иерей Игорь:
— Да, топил он там по-черному, в бочке дожигал мебель, которая была полуразрушена. И очень интересно про себя рассказывал — такой вроде был глубокий, интересный, конечно, со своими особенностями. Владыка даже его посетил потом, когда приехал.
В. Рулинский:
— Владыка Пантелеимон?
Иерей Игорь:
— Да, Владыка Пантелеимон. Он, правда, не понял, что это Владыка, и он также непосредственно обо всем рассказывал. И очень печалился только об одном: что не удается вылечить всех собак, которые там от чумки умирали. И когда мы ему подарили один подарок, потом второй набор ему принесли, он сказал, что мне не надо такого, у меня все есть. Мне только дайте, пожалуйста, физраствор для того, чтобы прокапать мою собачку...
Т. Ларсен:
— Поразительно, подвижник. Вы сказали о том, что первый раз в Мариуполь вы приехали в мае, вы помните свои впечатления?
Иерей Игорь:
— Да, конечно, впечатления были.
Т. Ларсен:
— Вы поехали в составе гуманитарной медицинской миссии да, насколько помню, как Алексей Юрьевич Заров, главврач больницы святителя Алексия, как раз нам рассказывал, что там вообще не было врачей. Вы были первыми, кто вышел к людям навстречу.
Иерей Игорь:
— Да, тогда наша больница в числе первых тоже стала вот помогать в плане медицинском в Мариуполе, и я уже не в первых рядах поехал, до того Алексей Юрьевич был там с другими докторами. В клинике, которую оставили стоматологи — один из совладельцев был убит, второй убежал, и ее открыли уже...
В. Рулинский:
— Это было единственное пригодное место, да, где можно было принимать людей.
Иерей Игорь:
— Да, недалеко от храма, в общем-то, в центре микрорайона. Ее открыли для того, чтобы там врачи могли оказывать помощь. Запустили генератор, потому что света не было, воду подвозили. И там наладилась вот какая-то медицинская деятельность, и несколько врачей из Донецка приезжали и из других городов, и там они, в общем-то, коллективно вот так работали: помогали раздавать лекарства, которые привозили, оказывали хирургическую помощь и терапевтическую. Вот и мы туда приехали, уже когда Азов был освобожден, как раз оттуда выходили пленные. Уже взрывов не было, только такие, по разминированию, были слышны еще хлопки и взрывы, с сотрясанием земли, что тоже очень впечатляло. Хотя до того, говорили, конечно, было намного все ярче и страшнее. И мы там вот пару недель с утра до вечера трудились, выезжали тоже по домам, помогали тем, которые не могли прийти к нам людям. И, в общем, много повидали и много историй таких увидели, которые вот ни разу в жизни и не встречались, может быть, очень были такие впечатляющие и чудесные.
Т. Ларсен:
— Но у вас не возникло там какого-то отчаяния, чувства безнадежности? Что как до чего вообще может довести человека там, я не знаю, его как бы стремление ко злу. Ну иногда, когда смотришь кадры оттуда, на эти разрушенные, некогда цветущие парки и дома — все-таки это был почти курортный город, с пансионатами и домами отдыха, а теперь там просто ну как такая дыра черная.
Иерей Игорь:
— Вы знаете, я этого не застал, вот такого расцвета, и не было у меня близких людей, которые бесследно исчезли. Поэтому я про отчаяние вообще даже не могу сказать. Потому что, когда нет уже перспектив, отчаяние возникает у человека. У нас же, наоборот, было как раз вдохновение и большой задор, именно вот такой позитивный, да, если так его можно назвать, потому что мы занимались делом, которое мы знаем, и видели нужду, и видели перспективы, куда это все можно вот развивать. И те воспоминания, которые, конечно, вот у каждого доктора и у каждого человека, который там участвовал, остались, они только очень яркие и положительные, потому что ты занимался делом созидательным.
Т. Ларсен:
— А полгода спустя ощущается какая-то вот, ну какой-то прогресс, какое-то движение, может быть? Даже в людях, не знаю, может быть, у них глаза наконец-то загорелись?
Иерей Игорь:
— Люди тоже по-другому, конечно, выглядят, немножко уже увереннее и спокойнее. Сам город оживает, много квартир построили, домов. Правда, они еще когда мы были, не были заселены, там уже свет горел, воду подвели ко многим домам, и как-то город оживать стал. Часть людей, конечно, оттуда уехали уже после этих событий, потому что, конечно, у многих и родственники близкие находились уже в других городах, в других странах, и, конечно, большинству со своими близкими-то приятнее находиться и сподручнее. А некоторые люди вернулись даже, наоборот, из западных стран для того, чтобы все-таки как-то присматривать за домом. Ну молодежь, большей частью, конечно, не возвращается, с детьми особенно, потому что вот пока не знают, как сориентироваться в этой ситуации.
В. Рулинский:
— У вас еще был опыт когда, по-моему, это летом было, когда вместе с Алексеем Юрьевичем в Мелитополе тоже открыли при храме медицинский кабинет и там принимали людей. И насколько вот я понимаю, Мариуполь по сравнению с Мелитополем — это как раз вот два примера, когда город практически полностью разрушен был, да, Мариуполь и Мелитополь, который, можно сказать, практически не пострадал как город. Вот как отличаются запросы людей по тем просьбам, когда они приходят к вам, и как ситуация отличается, восприятие ситуации в Мелитополе, в Мариуполе? У вас есть возможность сравнить вот разные подходы, разные ощущения людей.
Иерей Игорь:
— Я думаю, что там, где люди пережили много всяких бед, они, конечно, совершенно по-другому смотрят на все и очень благодарны за любую вообще услугу, которая им оказывается, за любую помощь. Там, где люди просто вот лишились каких-то социальных пособий и пенсий и не увидели вот настоящих таких бед, они, конечно, просто немножечко разочарованы, может быть, даже раздражены — вот что мы в Мелитополе наблюдали. Не по отношению к нам, а вот в тех инстанциях, где там, допустим, паспорт надо было поменять, или какую-нибудь выбить пенсию, или еще что-нибудь. Там они часами и днями вынуждены были стоять, падали в обмороки, тогда было душно очень, жара, и там, конечно, они сильно были вот напряжены.
В. Рулинский:
— Я помню там видео, там просто длинная очередь к вам в кабинет, где принимали.
Иерей Игорь:
— К нам как раз — это в тени виноградника, под храмом, все как-то организовано было очень так гармонично. И там вот сами по себе отцы, которые нас позвали, они очень такие уважаемые в городе и занимающиеся делом таким большим по помощи нуждающимся, социально активные, они просто вызывали сами по себе уважение. И, конечно, вот если при храме были, то, соответственно, и люди тоже с большим респектом все это воспринимали. Но там, где, оказываясь тот, кто хочет помочь, естественно, и к нему обращаются люди, которые вот открываются за этой помощью, и в этом смысле даже, наверное, больше получает тот, кто дает, чем тот, кто получает. Потому что это уже такие вещи нематериальные, которые намного больше вот дают впечатлений, радости и пользы.
Т. Ларсен:
— Смысла.
Иерей Игорь:
— И смысла.
Т. Ларсен:
— Вы до начала нашего эфира сказали о том, что вы хотели бы еще раз туда поехать, ну вообще продолжать туда ездить, в Мариуполь. Именно за этим, за смыслом?
Иерей Игорь:
— Я бы оттуда не уезжал бы.
Т. Ларсен:
— Ничего себе.
Иерей Игорь:
— Даже не о смыслах речь, а о том, что там, где ты нужен, туда действительно тянешься. Потому что не там, где удобно, не там, где тебя уважают, не там, где как-то поддерживают, а туда, где имеет смысл быть. Скорее так.
Т. Ларсен:
— А вот именно это интересно, что вы сейчас сказали, что тебя тянет туда, где ты нужен. Вы много лет прожили за пределами России, в Германии, и вернулись сюда. Здесь вы нужнее?
Иерей Игорь:
— Вот я уже понял, что да. Потому что меня тоже отговаривали от отъезда из Германии тем, что я там вроде был и на месте, и занимался медицинской практикой — у меня своя была уже в последние там 20 лет, и в храме тоже меня рукоположили, стал священником.
Т. Ларсен:
— А в каком городе вы жили?
Иерей Игорь:
— Город Штутгарт. И дети у меня там уже все родились и учились, жена была очень довольна. Потому что она как русская немка переехала в свое время и там со мной познакомилась, и там мы поженились. Но за несколько, за два десятилетия до того, когда я уже через некоторое время, как я там уже пожил, поехал к батюшке за благословением, к отцу Иоанну (Крестьянкину), вернуться, он сказал: ты поезжай обратно. Когда там ты, говорит, женишься, там доучишься, когда нужен будешь, тогда и вернешься. И вот я вроде там и женился, и вся семья у меня там образовалась, и учился там. И вот оказалось, когда стал нужен, тогда и вернулся. Потому что эта нужда, она как раз проясняется, наверное, уже в процессе твоей деятельности и в процессе твоей жизни, когда ты чувствуешь вот, что ты на месте.
В. Рулинский:
— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим со священником и врачом Игорем Блиновым. В студии Тутта Ларсен...
Т. Ларсен:
— Василий Рулинский.
В. Рулинский:
— Отец Игорь, вопрос. Все-таки мы уже сейчас поговорили про то, что как вы медицинской деятельностью занимались в Германии. Ну было же то, что предшествовало этому. Собственно, вот это ощущение тяги к врачебному делу, как оно появилось и почему вы все-таки решили стать врачом, какие события этому способствовали?
Иерей Игорь:
— Ну как обычно, династийность для большинства — то есть моя мама была врачом, я был вдохновлен. Она хорошо рисовала, вдохновлен был ее рисунками по анатомии, физиологии, которые в альбомах сохранились. И когда я оказывался в поликлинике, где она работала, потом там в клинике, и видя всю ту деятельность врачебную, конечно, я был вдохновлен. Папа у меня рано умер, поэтому я только на маму был сориентирован, бабушка у меня тоже была медиком, я другого не представлял для себя. Потом, в свое время, конечно, я хотел быть стать и летчиком, и милиционером и так далее, смотрел сериалы «М.У.Р». И когда вот эти все мальчишеские детские мечты так стали уже более реальными, то я понял, что все-таки в медицине, конечно, то куда стремится душа, и вот найду себя. И мне нравились предметы, биология больше всего нравилась. И я довольно-таки быстро был сориентирован, уже там за пару лет до окончания школы, что я буду в медицинский поступать. Когда я поступил, до поступления в институт я еще крещение принял, в 10 классе, когда учился.
В. Рулинский:
— А семья...
Т. Ларсен:
— Это тоже интересно. Потому что скорее всего в медицинской семье...
В. Рулинский:
— Там все сложно с верой часто.
Т. Ларсен:
— Да, «мозг есть, а мыслей в нем не видно».
Иерей Игорь:
— Вот у меня мама тоже в храм не ходила. Но к ней пришла сотрудница, которая только-только воцерковляться с мужем стали, у них еще не было детей...
Т. Ларсен:
— Это был конец 80-х.
Иерей Игорь:
— Начало 80-х, это 82-й год был. И они в Псково-Печерский монастырь тогда стали ездить. И вот она моей маме рассказывала, ее бухгалтер, о том, как она себя чувствует, как понимает эти все вещи. И моя мама, которая не могла найти предлога, чтобы мне крещение принять, потому что она по традиции понимала, что без крещения нельзя жить...
Т. Ларсен:
— Вот это да.
Иерей Игорь:
— Нет, ну она молилась перед экзаменами, это для нее все-таки традиция была такая народная.
В. Рулинский:
— Но церковной жизнью не жила.
Иерей Игорь:
— Для большинства все-таки вот корни и память о своих предках, она просто вот определяющей в жизни является — даже несмотря на то что ты не практикуешь как христианин, все равно стараешься жить по-христиански. И познакомился со своим крестным, который буквально за одну-две беседы меня сориентировал. А там еще пришел у них батюшка квартиру освящать, отец Валериан Кречетов, и со мной больше часа проговорил, вместо того чтобы с ними побеседовать. Тогда по домам ходить было запрещено, по квартирам. А он еще пришел, и еще вот не им уделил внимание, а мне, целый час. И я, конечно, через пару недель решил к нему прийти в храм и крестился.
В. Рулинский:
— А что он сказал тогда, вы помните? Какие-то слова, может быть?
Иерей Игорь:
— Он, во-первых, у него тогда дети были такого же возраста, как я, мальчишки, и он стал просто рассказывать о вещах, которые вот материальная наука не признает, но они существуют — как существует наша душа, как устроено наше тело, в соответствии с нуждами и запросами души, что такое сердце. Ну тут не в словах дело, а в том чувстве, которое возникает у человека, в том отклике души точнее даже, наверное, которое ты испытываешь, не понимая даже того, когда ты встречаешься с человеком, который стремится к святому, который живет святостью.
Т. Ларсен:
— Слушайте, ну вы уехали в Германию — очень светскую страну, скажем так, мягко, да. Как вообще у вас там получилось рукоположиться, к этому прийти?
Иерей Игорь:
— Так вот, после того как я стал ходить в храм, я стал на клиросе петь, хотя я петь почти не умею. Но тогда пели все, кто вот из молодых людей приходил, у отца Валериана. И там был правый клирос, который более профессиональный, левый, который вот начинающих, таких дилетантов, но пели все, потому что в службе участвовать как еще. Алтарничать тогда еще нельзя было, алтарничали только, так сказать...
Т. Ларсен:
— Совершеннолетние.
Иерей Игорь:
— Отдельные люди и, так сказать, были на заметке, естественно, сразу. И в поездке в Германию, наверное, поучаствовало просто желание посмотреть мир. И одна пациентка, которая пригласила меня просто как доктора начинающего помочь ей с организацией медицинского центра в Восточном Берлине, когда там уже Берлин объединился. Ну там вот не очень сложилось все, а в результате я оказался в городе Штутгарте и там стал с докторами другими работать. И с того времени стал ходить в храм. Там был единственный храм, в Штутгарте.
В. Рулинский:
— Очень красивый, я помню, да, он такой, Русской Зарубежной Церкви сейчас принадлежит, еще дореволюционный.
Иерей Игорь:
— Еще дореволюционный, да.
В. Рулинский:
— По-моему, там еще Елизавета Федоровна была даже, да, в этом храме? Или что-то как-то связан он с Царской Семьей.
Иерей Игорь:
— Нет, там родственники Александра II, княгини Веры и княгини Ольги, были просто соучредителями, и храм, который был построен потом на Ротенберге, на горе, и который был перестроен из замка королем Вюртембергским в честь, в память умершей своей супруги в православный храм — то есть там к православию отношение такое традиционное.
В. Рулинский:
— Да. Но это просто фантастическая ситуация: вокруг современный город — ну Штутгарт был очень сильно был разрушен, и там очень много современных построек, и вдруг на углу улицы фантастически красивый храм, в совершенно именно такой древнерусской традиции, XIX века, да, постройки, невероятно красивый.
Иерей Игорь:
— Его почему-то немцы называли «перевернутым слоном».
В. Рулинский:
— Интересно.
Иерей Игорь:
— Почему-то там так по архитектуре казалось, что слон на спине лежит. Вот храм тоже был частично разрушен, но его быстро восстановили. И к тому времени, когда я туда приехал, там оставалось из той волны еще, послевоенной эмиграции, военной эмиграции, пару старичков. Один еле-еле приходил, но вдохновенно пел тенором, из казаков и староста, которая стала воцерковляться, только когда уже детей вырастила. И тогда, говорит, только почувствовала силу в себе. Она в свое время с Западной Украины уехала, там замуж вышла за немца, в Германии. И вот после 65 она ощутила себя в силах и стала вот помогать Владыке приходскую жизнь организовывать. И тогда было всего там два-три прихожанина буквально, вот в 90-м году, когда я туда приехал. И с тех пор там, конечно, община стала разрастаться из вновь приезжающих. Были очень два таких молодых инициативных и прекрасных батюшки, которые вот этот приход окормляли, потом появился владыка Агапит, почивший уже. И вокруг него, конечно, там огромная община организовалась, и вот он активно стал искать людей, которые могут послужить Церкви еще. Вот и он мне предложил однажды рукополагаться, я отказался, потому что вот тот же отец Валериан сказал мне: зачем тебе в Зарубежной Церкви рукополагаться. Потому что тогда отношения были непростые.
В. Рулинский:
— Да, еще не было воссоединения.
Иерей Игорь:
— Потом второй раз предложили — уже третий ребенок у нас родился. Опять отказался. А на третий раз даже я это случайно приехал к отцу Валериану, а к тому времени уже начались съезды по поводу объединения Церквей, соборы. И он мне сам сказал: ну что, лед тронулся, говорит, отец Игорь, соглашайся.
Т. Ларсен:
— Вот это да.
Иерей Игорь:
— Вот на третий раз, по классике жанра, согласился, и вот довольно-таки все так прошло. И вот я к тому письму от отца Иоанна (Крестьянкина) вернусь, он как раз сказал: когда ты доучишься, тогда и вернешься. Вот нужда-то вроде появилась. А я даже своих уже перевез...
В. Рулинский:
— В Россию?
Иерей Игорь:
— Да, в Россию, в 10-м году, да, и никак...
Т. Ларсен:
— А они не сопротивлялись?
Иерей Игорь:
— Ну тяжело супруге было. Детям-то, если с мамой с папой, все весело. И у нас, слава Богу, уже было куда приехать — мы к тому времени уже дом достроили у монастыря, в Аносино. И когда я уже думал, что все, мы переехали, оказалось, что не получается у меня оставить свое дело, свою практику, и я еще три года там жил один. Ну приезжая, конечно, в Москву, но как бы уже с неким отчаянием таким все это воспринимал. И через несколько дней как мне вручили диплом об окончании моей учебы в Академии духовной, через пять дней мне позвонил доктор и сказал, что я скорее всего возьму вашу практику.
Т. Ларсен:
— Фантастика.
Иерей Игорь:
— Даже не глядя на нее. Вот когда доучился, тогда и...
Т. Ларсен:
— Послушайте, а вы говорили в одном интервью, что после того, как вы рукоположились, у вас достаточно значительная часть вашего окружения, и в том числе ваших пациентов, отвалились. Это было связано с их религиозными убеждениями или там антирелигиозными? Или как, почему?
Иерей Игорь:
— Я думаю, это такая вещь, которая разделяет в человеке духовное и материальное. Потому что все-таки незначительная часть, это были некоторые люди, которые, может быть, и так бы перешли бы куда-то, но для них это было поводом, что вот все-таки теперь я не просто врач, а человек, который, так сказать, так или иначе относится не к их мировоззрению. И поэтому, может быть, из-за этого, может быть, еще из-за чего-то. Может, я что-то не так им сказал, чем-то обидел — прошу прощения.
Т. Ларсен:
— А они боялись, что вы будете их совесть лечить, а не только тело?
Иерей Игорь:
— Ну я старался как раз этого не делать. Потому что вот еще владыка Антоний Сурожский в свое время говорил, что вот он сравнивал себя и своего коллегу, который был хирургом, и оба они были рукоположены. И вот он как негативный пример рассказывал именно об этом очень таком активном своем друге, который, когда человек приходил с переломанной ногой, начинал ему о вере в Бога говорить. И, конечно, тот пациент не понимал. Это конечно было давно и в Англии, но вот совмещать эти вещи у очень многих не получается правильно.
В. Рулинский:
— Вот вы сейчас сказали про владыку Антония, у него же действительно тоже был медицинский опыт...
Т. Ларсен:
— На войне.
В. Рулинский:
— Закончил Сорбонну, да, и на войне он тоже как врач занимался, и потом уже только принял священство, монашество, по-моему, сначала монашество, потом священство, но потом все это оставил свое медицинское дело, да, и только вот церковному служению посвятил себя. А у вас, я так понимаю, продолжение вот и того, и другого направления. Вот хотел спросить, насколько вот это изменение приоритетов произошло в вашей жизни, внутри себя, после принятия сана? Как вы для себя вот эти два служения, так скажем, приоритезируете, как видите их взаимный контакт?
Т. Ларсен:
— Как совмещаете вообще или, наоборот, разделяете?
Иерей Игорь:
— Я думаю, это постепенный переход. Потому что когда я был рукоположен, у меня это не сразу стало происходить, вот в моем устроении, что вот я теперь священник, то есть я несколько лет себя священником еще только частично ощущал. И потихонечку в эту уже жизнь входил, и, наверное, по мере надобности, я бы сказал. Потому что там, где ты нужен, там ты и прилагаешь сердце твое и усилия. Потому что, в общем-то, и там и там ты служишь. И мне как-то, я не знаю, наверное, еще совпадением это не назовешь, когда я только был рукоположен, один батюшка, который там недалеко служил, в соседнем городе, говорит: я не понимал, почему у меня две частицы святителя Луки от мощей, значит, вторая для тебя? Вот дал мне, после рукоположения, еще к святителю Луке приобщил.
Т. Ларсен:
— Вот это да.
Иерей Игорь:
— Который, в общем-то...
В. Рулинский:
— Не разделял в себе.
Т. Ларсен:
— Врачу душ и телес наших.
Иерей Игорь:
— И очень некомфортно себя чувствовал, будучи уже епископом, когда он не занимался медицинской деятельностью. И вот рассказывал, что это два в одном совмещается, и это, конечно, приоритеты, которые вот по мере необходимости, наверное, в человеке формируются, ну и по мере его как-то устроения. Потому что действительно можно не в ту сторону пойти, если ты слишком акцентируешься на предыдущей твоей деятельности. Это, наверное, такой некий уже дар, который дается человеку по мере его возделывания.
Т. Ларсен:
— Но вы как человек, скажем, духовной профессии и в то же время, к которому приходят люди с физическими недугами, для вас стало что-то новое в человеке открываться и в его недугах, в их, не знаю, происхождении или течении, что, может быть, связано с их духовной жизнью?
Иерей Игорь:
— Конечно. Но это происходит не по мере твоего профессионального роста, а по мере, наверное, личного опыта, и духовного в том числе. Потому что когда человек обращается к тебе, казалось бы, с обычной там какой-нибудь болячкой — с давлением или еще с чем-нибудь, и когда начинаешь с ним разговаривать о более серьезных вещах, он раскрывается совершенно с другой стороны и задает вопросы не те, с которыми пришел. И благодарность его не оттого, что ему там выписал правильные таблетки, а оттого, что, может быть...
В. Рулинский:
— Выслушал.
Иерей Игорь:
— Даже вот помог ему взглянуть иначе на его вот сложности, на его жизнь. И это такой комплекс вообще вот вещей, которые сложно даже, наверное, с каким-то твоим вот делом совместить. Потому что ты говоришь, а человек вот слушает, но не слышит. Когда он узнает, что ты священник, он совершенно по-другому начинает все это воспринимать или, наоборот, замыкается. Вот тут очень все индивидуально. Но я больше, чем уверен, что вот Господь посылает тех людей именно, которым нужна такая встреча и для тебя самого тоже необходима, для твоего опыта, для твоего какого-то роста или понимания встречи с такими людьми. И от многих людей, наоборот, очень много чему учишься. Вот как, в частности, когда в Мариуполе впервые были — я уже об этой истории рассказывал, про одного молодого человека, который очень необычно так как-то подошел к нам. Потому что все подходили там за каким-то лекарством или еще с какой-то, так сказать, проблемой, быстро ее решали и уходили. А вот этот пришел и говорит: я вас буду ждать, у меня папа там, вот не может прийти, очень нужно, чтобы его посмотреть. Мы говорим: мы на вызовы не выезжаем. Нам запретили выезжать, потому что это небезопасно было. Все-таки дождался, мы с ним потом, ближе к вечеру, прошли там по тропиночке, там справа и слева могилки были прикопаны, еще даже погибшие, которых еще не перенесли.
В. Рулинский:
— Во дворе домов прямо.
Иерей Игорь:
— Да, во дворах, несколько дворов нужно было пройти. Разрушенные дома, которые там еще могли бы обвалиться, и не поймешь, что там было, там гарью пахло от одного дома, который весь выгорел. Приходим мы в этот дом, на второй этаж, в котором живет его отец, у которого микроинсульт случился. И вот за несколько недель до того туда несколько ракет залетело, в это дом, в разные места. И вот в одном месте над ними обрушились два перекрытия, то есть попало в 4-й, в 5-й этаж, 3-й и 4-й этажи рухнули на 2-й — они на 2-м жили, и у них ничего там не случилось. Они даже пыль увидели там из щелей которая пошла, и, в общем, живы, здоровы остались. И мы в результате там его посмотрели, ему лечение назначили, он получше себя стал чувствовать. И этот вот сын жив остался, несмотря на то что он рассказывал такие истории, которые, в общем-то, удивительно даже, как это он остался жить. А в других, так сказать, случаях именно в этот период. И отец, который вот так как бы легко получил помощь необходимую. И вот о почитании родителей детьми: да благо тебе будет, да долголетен будешь на земле. Вот и этот сын, который почитал отца и любил его, и ради этого готов был вот все сделать, последние деньги на лекарства тоже там поехал, купил — вот прямо в жизни проявилось, насколько это действенно.
Т. Ларсен:
— Вы слушаете проект «Делатели» на Радио ВЕРА, с вами Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— И пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский. У нас в гостях священник и врач Игорь Блинов. Мы вернемся после короткой паузы.
Т. Ларсен:
— Продолжаем разговор со священником Игорем Блиновым в проекте «Делатели». Я Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— И я Василий Рулинский. Батюшка, вот вы начали говорить про общину в Штутгарте, где вы трудились в качестве врача и где начинали свое такое церковное служение. А вообще, конечно, Германия это достаточно большая страна, мне кажется, самая большая в Европе страна, где наибольшее количество православных русских верующих находится, огромное количество храмов. Мне кажется, что практически в каждом крупном, даже более-менее даже таком мелком городе есть либо община, либо храм Русской Православной Церкви или Зарубежной Церкви. Хочется узнать — не каждый из нас бывал в Германии, хочется узнать вообще, что такое немецкое православие, вообще православие за рубежом. Как вы себе это вот, как это можно передать, вот это ощущение зарубежной такой православной жизни?
Иерей Игорь:
— Ну, наверное, сложно мне об этом говорить, потому что я людей застал из тех мигрантов, которые там родились и которые сформировались как верующие церковные люди, они, в общем-то, в меньшинстве остались. В лице чаще всего или священников, или монахов, которые, в частности епископа, который тоже не русский совсем, а из немцев. А почитав Достоевского и поняв, что русский язык, русская культура — это то, чего он ищет, и потом, случайно оказавшись на приходе во Франкфурте, и воцерковился там. После этого, конечно, уехал сразу в монастырь, потому что нормально для ищущего человека это все-таки...
В. Рулинский:
— Предельная форма такая.
Иерей Игорь:
— Такой поступательный процесс. И он решил на Афоне остаться, конечно. Но оттого, что он знал пять языков к тому времени...
В. Рулинский:
— Это про владыку Марка, да?
Иерей Игорь:
— Да, про владыку Марка. Его, конечно, попросили вернуться на кафедру, стать епископом. Вот он вернулся с условием, конечно, что его не будут никуда переводить. Вот так это условие сохраняется до сих пор.
В. Рулинский:
— До сих пор живет в монастыре, в качестве архиерея.
Иерей Игорь:
— Да, в монастыре живет и очень любит и монашеское делание, и свою Церковь, свою епархию. И готов просто все делать, и окормлять не только в Германии, но и в Англии, и в Иерусалиме приходы и монастыри. И поучаствовал в объединении как раз Церквей, потому что вот, будучи непредвзятым человеком, постарался вот найти слова и правильное отношение к этому. Те, которые, конечно, там родились, они тоже разные, но это, в общем, такая генерация детей, уехавших в первую волну эмиграции, и им, конечно, важнее было сохранить русскую культуру. Для них церковная жизнь это была такая уже как бы надстройка.
В. Рулинский:
— Вторичная.
Иерей Игорь:
— Может быть, и не вторичная, это сложно сказать, тут разбираться в душах людей. Но и в принципе для Зарубежной Церкви основная была вот мысль —сохранить то, что они получили от своих отцов, ничего не развивая, ничего не меняя ни в коем случае, там ни одной буквы, ни одного слова не меняя. Вот по-нашему это консерватизм, он такой здоровый консерватизм, конечно. И когда стали приезжать люди уже в 90-е годы с России, с Украины, с других земель туда, и многие воцерковлялись там, конечно, для них сама по себе общинная жизнь, которая вот сильно отличается от нашей городской, может быть, в деревнях она, конечно, немножечко больше подходит, потому что она такая более плотная, более тесная, потому что общины маленькие и живут небогато, и особо всяких социальных проектов не имеют, но просто само по себе общение и общение за Чашей, это, конечно, вот дает человеку такую какую-то очень глубинную связь с приходом и с Церковью, которая вот раскрывает для человека, например, для моей матушки, для нее вот именно этот момент, он неповторимым и невосполнимым оказался, когда она сюда вот переехала, она такого не может для себя найти. Ну, может, конечно, другой этап жизни уже. Но вот именно та вот, такая интимность вот внутриприходского общения, глубинность, я бы сказал точнее, и насыщенность, она, конечно, очень многих именно привлекает и притягивает.
В. Рулинский:
— Да, и я тоже могу присоединиться к этим словам. Такого, скажем, ощущения, действительно глубины вот этой общинной жизни, потому что я тоже в Германии фактически у меня основные такие мои события, связанные с приходом к вере, произошли. В Тюбингене учился — это городок как раз в той земле, где Штутгарт является столицей, Баден-Вюртемберг.
Иерей Игорь:
— Отец Митрофан там в свое время служил.
В. Рулинский:
— Да, в свое время, но я его уже не застал, он уже был старенький. А, к слову, о тех священниках, и монахах, и архиереях, которые из немецкой среды, почитав Достоевского, пришли в храм. У нас вот настоятелем был в Тюбингене нашей общины, храма, немец, отец Павел Зойле, который по-русски практически ни слова не мог сказать. Он пришел через то, что он зашел в один из храмов, по-моему, это было в Париже, Зарубежной Церкви или, по-моему, Русской Церкви, я не помню сейчас, и вот его сердца вот просто коснулся Господь. Он поехал потом в Россию, изучил русский язык, и поехал в Россию, чтобы рукоположили его в священный сан, служил. Вот такие люди, горящие своей любовью, радостные, открытые, там действительно общинная такая жизнь меня поразила. Я, собственно, с православием познакомился прежде всего в Германии, где каждая хозяйка из разных мест, из разных деревень вокруг города какого-то там маленького, села, где есть храмик, приезжают на машинах. Для них в воскресенье выехать куда-то, привезти свои угощение, каждая хозяйка привозит, после службы они тоже встречаются, общаются — это то, что, мне кажется, вот очень не хватает у нас в стране сейчас для общинной жизни. Потому что, конечно, собственно, главное-то, понятно, встреча у Чаши со Христом, и в этом смысле община, конечно. Но и продолжение этой жизни, и продолжение после службы этого общения — это, конечно, тоже важная часть, которую, мне кажется, вот у нас в России, вот я, может быть, ошибаюсь, вы меня поправите, но практически нигде не встречается. Может быть, потому что нас мало, в смысле там мало, а здесь много. Там поэтому держатся все друг за друга. Я не знаю, почему. Вот вы сейчас сказали про матушку, что у нее действительно такое ощущение, что она этого больше здесь не смогла найти. У вас это иначе было? Вы просто уже как священник воспринимаете, для вас это неважно? Или вы тоже видите эту вот нехватку этой общинной настоящей жизни здесь, в России? Что с этим можно сделать, как это можно взять оттуда, может быть, те лучшие традиции, которые русская эмиграция сохранила?
Иерей Игорь:
— Я, наверное, застал все-таки общинную жизнь полнокровную здесь, и вот в общине отца Валериана, в Акулово, в Покровском храме, там вот. Потому что там такое обилие было святых людей, которые через этот храм прошли. Вот я еще застал отца Тихона Пелиха, который в свое время был еще трудником Марфо-Мариинской, до закрытия, потом сохранил антиминс, в Троице-Сергиевой, когда перед открытием за несколько часов оказалось, что нет антиминса, на чем служить. И в Псково-Печерский монастырь, поездив, когда там еще вот такой дух единства — с отцом Иоанном, с отцом Нафанаилом, с отцом Адрианом, старцами, — вот просто сиял, сиял и всех притягивал. Потому что монастырь не закрывался никогда, в советское время там все равно богослужения были, была община монашеская. И для меня, конечно, вот это был стандарт такой, который, конечно, даже вот до него не дотягивала вот эта вот общинная жизнь. Но для людей, вновь пришедших в храм, конечно, это было очень ярко и вот неповторимо.
Т. Ларсен:
— Но все же вы вернулись. Вот мне все равно интересен вот этот момент. Какой импульс, какое событие, не знаю, какие стремления вас призвали обратно в Россию в 10-м году? Когда еще ну как бы, когда еще считалось, что заграница нам поможет, и верхом благополучия является жизнь за рубежом, и все стремились отучиться и уехать туда, потому что здесь-то — ну да, а там вот — ого!
В. Рулинский:
— Ну и у вас успешная медицинская практика, свое дело в Германии.
Иерей Игорь:
— Приехали ребята с Первого канала и сняли сюжет за два года до того, заранее, я даже не ожидал, что так это все разойдется. Я думал, что ну с какого-нибудь там канала приедут, что-нибудь снимут. И потом рассказали о том, что я вот собираюсь закрыть свое дело, уехать. Даже за три года до того, как я собрался. Это в 7-м, по-моему, или 8-м году.
Т. Ларсен:
— Они это сочинили что ли?
Иерей Игорь:
— Нет, ну они брали интервью, и мы просто рассказывали о том, как вот жизнь людей, приехавших из России, направлена все равно к России. Я тогда мысли-то эти в себе носил и, может быть, что-то обмолвился, но они как бы договорили за меня, что я вот собираюсь уже завтра закрывать и уезжать. И все мои пациенты в ужасе стали прибегать и узнавать: как же вы нас, доктор, покидаете? И то есть я даже не собирался еще вот это делать, ну так вот сложилось. Ну что называется, сердцу не прикажешь. Само прорывается, помимо тебя.
Т. Ларсен:
— Ну это удивительно. Ну а что, подождите, ну как, сердцу не прикажешь? Вы — опять я, да, вот у меня такая роль, я в каждой программе включаю, как это называется, обывателя. Вот. У вас все класс, у вас духовная жизнь налажена, община, служение — как бы экзистенциальный вакуум заполнен. У вас материальное благополучие — счастливая, довольная своей жизнью жена, дети пристроены, зарплата нормальная, работа классная — врач, своя личная практика, пациенты. Как от этого можно уехать? Куда-то в никуда, вот вообще в эту ужасную Россию, где, значит, дураки, дороги и прочие всякие сложности.
Иерей Игорь:
— Ну вот, наверное, как идут люди воевать и умирать за своих, когда можно было бы дома остаться.
Т. Ларсен:
— Потому что вы здесь нужнее, чем там? Или все-таки там что-то было такое, не знаю...
В. Рулинский:
— Некомфортное что-то.
Т. Ларсен:
— Может быть, вы не чувствовали себя там вот своим?
Иерей Игорь:
— Вот поверьте, ничего не было, ничего плохого. Все было хорошо.
Т. Ларсен:
— Может быть, либеральные ценности давили уже, в спину начали постукивать, нет?
Иерей Игорь:
— И тут не было ничего даже такого притягательного, кроме вот самой идеи и самого такого желания яркого, которое даже поначалу, может быть, не так осознанно во мне жило, но стремление к этому было с самого начала. То есть я думаю, это изначальная установка была твоя. Потому что когда человек думает, а вот так или иначе, когда вот мудрые люди говорят: если ты сомневаешься, что тебе нужно жениться, то лучше не женись, потому что ты не на том пути. А вот если ты не сомневаешься, вот к этому стремится все у тебя, хоть и даже как бы объективных таких вещей нет. Ну, наверное, тут это некий такой процесс, процесс души, который мы порой даже сами не можем вербализовать и объяснить, вот почему так, а не иначе, вот такой призыв, наверное.
В. Рулинский:
— А вы не разочаровались, хоть в какой-то степени, от того, что вы здесь увидели?
Т. Ларсен:
— Вообще трудно было здесь прививаться вот к этому дереву?
Иерей Игорь:
— Знаете, для меня как раз такой был розовый период возвращения, счастья, которое до сих пор не померкло, что я здесь.
Т. Ларсен:
— Вот это да.
В. Рулинский:
— А сколько лет уже прошло?
Иерей Игорь:
— Десять, больше даже.
В. Рулинский:
— Серьезный срок.
Иерей Игорь:
— Да, то есть я думаю, это постоянное чувство, это не сиюминутно. Просто, когда ты себя на месте ощущаешь, вот вне зависимости от того, как ты это объясняешь, как, так сказать, обстоятельства складываются, наверное, там и будешь ты счастлив.
Т. Ларсен:
— Ну неужели даже дети, не роптали дети?
Иерей Игорь:
— Ну вот это, наверное, за кадром нужно оставить. Потому что у каждого своя жизнь, свои взгляды, и неоднозначно, конечно. Но со временем...
Т. Ларсен:
— Опять же послушание отцу.
Иерей Игорь:
— Нет, я думаю, что тут больше именно такое семейное единомыслие, единодушие точнее даже. Потому что, когда оно есть, ребенку никуда больше не хочется, как домой, как быть в этом вот пространстве.
В. Рулинский:
— К слову о семье...
Иерей Игорь:
— Извините, я еще тоже добавлю. Вот для владыки тоже нашего, Агапита, почившего как раз самый основной фактор был сохранения детей в приходах — это отсутствие разномыслия в приходе, когда нет дрязг всяких, скандалов там и интриг. Потому что когда дети, по своей чистоте, это ощущают, они просто убегают, когда взрослые ссориться начинают.
В. Рулинский:
— Да, они это очень четко чувствуют.
Иерей Игорь:
— Ну поэтому тут вот именно, мне кажется, именно этот центр притягательный.
В. Рулинский:
— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с священником и врачом Игорем Блиновым. В студии Тутта Ларсен...
Т. Ларсен:
—Василий Рулинский.
В. Рулинский:
— Отец Игорь, вы недавно ездили в Мариуполь вместе со своими сыном. Что он там делал, как это получилось, что вы его взяли все-таки, сколько ему сейчас?
Иерей Игорь:
— Уже на 2 курсе учится, девятнадцать.
Т. Ларсен:
— Тоже медик?
В. Рулинский:
— Он в МГИМО учится.
Иерей Игорь:
— В МГИМО учится, языки и история, политология.
В. Рулинский:
— Как возникла вообще эта идея, почему вот решили взять и как это все?
Иерей Игорь:
— В таком возрасте хочется куда-то поехать, тем более с папой, тем более в такие...
Т. Ларсен:
— Он сам попросился?
Иерей Игорь:
— Попросился, конечно. И когда возможность такая предоставилась, естественно, захотел. И мы поехали вместе с Алексеем Юрьевичем, с его семьей тоже там немножко побыли вместе, потому что он дружит тоже с сыном Алексея Юрьевича. И приехали вот в Мелитополь — только не Мариуполе он был, хотя в Мариуполь заезжали, там тоже были. И помогал вот нам в приеме пациентов, очень быстро сориентировался и даже знал, какие кому лекарства раздавать. Самое его любимое лекарство было валерьянка. И он уже понял, для чего оно, и каждому практически было нужно.
В. Рулинский:
— Но сам не выписывал, чтобы мы радиослушателей предупредили, что все было...
Иерей Игорь:
— Нет, конечно. Он спрашивал у папы, можно ли такое дать. Потому что народу-то, конечно, приходило больше, чем мы могли принять, и зная, что лекарства есть, вот иногда спрашивали. И он под впечатлением, конечно, до сих пор. И вот в таком возрасте это прекрасно, вот в такой вот необычной побывать ситуации, когда ты сам еще чем-то можешь помочь, поучаствовать в этом.
Т. Ларсен:
— Я хотела расспросить вас о вашем, собственно, священническом служении. Вы священник Марфо-Мариинской обители и также служите в Елисаветинском хосписе, правильно?
Иерей Игорь:
— Вот я раньше там помогал.
Т. Ларсен:
— Помогали.
Иерей Игорь:
— Потому что этот хоспис уже стал как бы частью, самостоятельной как бы структурой, и епархия подмосковная окормляет, там батюшка приезжает из прихода соседнего.
Т. Ларсен:
— Ну в любом случае вы, у вас не просто приход, это приход, в котором есть особые дети, особые люди. Это какой-то был ваш осознанный выбор или это какой-то тоже призыв, на который нельзя было не ответить?
Иерей Игорь:
— Ну так сложились обстоятельства, что у нас и прихожанами нашими стали устроители этого хосписа, и владыка Пантелеимон в этом с «Милосердием», с нашей структурой там стал, так сказать, активно в этом принимать участие. И там просто появилась нужда детишек окормлять, приезжать к ним, потому что в тот момент других не было священников. И вот туда я ездил несколько лет, и мы, кстати, здесь у вас тоже были в студии, с замдиректора, и тоже рассказывали о работе хосписа. А сейчас мы как бы не очень связаны, хотя так переписываемся.
В. Рулинский:
— А сколько лет вы занимались вот помощью детям с неизлечимыми заболеваниями?
Иерей Игорь:
— Года три ездили туда, да.
В. Рулинский:
— Это было фактически новое такое для вас дело, потому что вы все-таки врач общей практики, не паллиативный врач, да, это все-таки, наверное, другое понимание. И насколько это было сложно, вот в эту тематику войти?
Иерей Игорь:
— Совсем не сложно, потому что общая практика подразумевает под собой все заболевания — это сельский врач, и такие тяжелые больные, они с самого начала появляются вот в твоей деятельности. А с детишками, конечно, реже приходилось пересекаться. И специфика только одна — что в слове добром и участливом очень нуждаются люди. Там большей частью, конечно, детишки были без родителей, из детских домов, которые там до сих пор вот остаются и их туда принимают, помогают им с тяжелыми уже какими-то заболеваниями, неизлечимыми, развивающимися. Ну и дети с родителями тоже там оказывались, уже умирающие. И вот больше, наверное, всегда затрагивает не то, что ты увидел, а то, что ты от этого получил. Потому что вот как раз ты получаешь больше, чем тот человек, который вот нуждается, нуждающийся в чем-то, может быть, хочет получить.
Т. Ларсен:
— А что получаешь?
Иерей Игорь:
— Как Иоанн Златоуст говорит: ты отдаешь серебро, а получаешь небо, ты отдаешь силы, а получаешь радость. И это какие-то такие категории, конечно же, нематериальные, в которых ты просто начинаешь, участвуя, вот совершенно по-другому вообще вот причастность ко всему, что тебя окружает и что тебе Бог дает возможность увидеть, начинаешь осознавать по-другому. Потому что это такая уже, наверное, таинственная вещь, в которой ты просто сам начинаешь вот частичкой себя осознавать чего-то большего.
Т. Ларсен:
— Ну неужели ни разу вам не задали там вопрос: а за что нам это?
Иерей Игорь:
— Детишки таких вопросов редко задают. Задают тоже, конечно, но больше родители. И многие родители потом, со временем, сами отвечают на эти вопросы. Потому что тот процесс, вот их сопричастности, вот с расставанием на время с человечком, которого ты очень любишь, в котором ты, без которого ты себя осознавать не мог, если человек не уходит вот в оболочку этого вопроса, а погружается в суть, он получает ответ. И вот для людей верующих это даже такой рост духовный, который человеку дает еще и ангела своего, покровителя, в виде ребеночка, который на небесах за них ходатайствует. Для человека, который не имел до того общения с духовным миром — вот у нас была одна мама, которая мусульманка, приходила несколько лет, панихиды служила по ее ребеночку, которого батюшка покрестил там в клинике, еще там, в Германии когда я служил, и с таким умилением молилась в храме за своего ребеночка, ощущая именно вот связь с ним, единство, которого она нигде больше не ощущала, как только на панихиде в православном храме. Оставаясь мусульманкой при этом. Что вот она ответ-то получила только благодаря вот такому опыту. И, наверное, есть, конечно, есть люди и будут встречаться, которые это не принимают и уходят вот от ответа на этот вопрос, и замыкаются, озлобляются, даже впадают в тоску. Но тут, наверное, свобода сохраняется человека: принимает он, не принимает этот выбор, понимает он перспективы этого или не хочет понять.
В. Рулинский:
— А у вас внутреннее ощущение как-то изменилось, как священника, вот просто как человека, когда вы начали все чаще и чаще соприкасаться вот с страданиями и с переживаниями вот умирающих детей и их родителей? Какое-то было у вас внутреннее, может быть, вопрошание или какие-то проблемы именно вот вопросы, которые вы никак для себя не могли решить?
Т. Ларсен:
— То есть да, вам самому пришлось на этот вопрос отвечать, почему с этими людьми это происходит? Ну или как бы или за что, или для чего? Вот был какой-то внутренний конфликт, может быть?
Иерей Игорь:
— Мне кажется, слов вот как раз недостаточно. Потому что вопрос и ответ — это немножко не тот уровень, на котором человеку приходится эти вопросы для себя решать. Притом это прожить нужно, побыть с человеком, поучаствовать немножко в его вот не росте сознания, а наверное, его вот расширении его сердца и его осознания такого, наверное, уже внутреннего какого-то, сердечного, того, что с нами происходит. Потому что не по своей воле мы сюда приходим, не по своей воле уходим из этого мира, и тут как раз не касается свобод, а процесс происходит. Но с свободой своей отнестись к этому с пониманием и с доверием Тому, Кто эту жизнь дарует и с благодарностью Тому, Кто ее забирает в Свои руки и не мешать этому — вот, наверное, это такая мудрость, которая у многих появляется.
Т. Ларсен:
— Вы сказали сейчас потрясающие вещи. Потому что одно дело, когда ты думаешь о том, что вот, забирают жизнь. А другое дело, когда забирает Господь в Свои руки — это совсем-совсем другая вообще вселенная, другой уровень.
В. Рулинский:
— Помните, там у Пастернака есть замечательные стихи «В больнице»: «и прячешь ее как в футляр» — помните вот такое выражение? Напомнило сейчас вот, как Господь так вот делает, вот, собственно, создает эту жизнь, приводит в этот мир и забирает к Себе, и вот так вот бережно. И действительно мы многие вещи не можем до конца осознать, как это происходит. Но точно это происходит, наверное, как-то так, как нужно.
Иерей Игорь:
— И для большинства причем людей, вот мне кажется, что-то недосказанное, недоделанное, участие в расставании, оно очень сильно потом гнетет. Если человек вот не проявил максимум своего понимания и сочувствия к этому человеку, своих сил не отдал, его это сильно угнетает, конечно. В отличие от тех, которые вот делают все, но делают это с правильным отношением к этому. Не желая вот сохранить и продлить этот момент, а именно вот...
Т. Ларсен:
— Принимая?
Иерей Игорь:
— Участвуя и понимая, что вот это все только процесс.
В. Рулинский:
— Спасибо большое за этот очень глубокий разговор. У нас был в студии священник и врач Игорь Блинов. Это была программа «Делатели». С вами были Тутта Ларсен...
Т. Ларсен:
— И Василий Рулинский.
В. Рулинский:
— Батюшка, спасибо большое за этот разговор.
Иерей Игорь:
— Вам спасибо.
В. Рулинский:
— До свидания.
Все выпуски программы Делатели
