— Молодец, Андрей, что не забываешь старых институтских друзей, что к нам в Иркутск приехал. На концерт с тобой сходили, теперь вот в художественный музей выбрались. Как в юности! Помнишь, как мы на третьем курсе почти все подмосковные дворянские усадьбы объездили? Фотографировали на плёнку.
— Конечно, помню, Саша! Кузьминки, Кусково, Коломенское!
— У меня ведь фотографии до сих пор сохранились, недавно их пересматривал. Один снимок, кстати, вот на эту картину похож. Такая же песчаная дорожка вьётся вокруг цветника, особняк мерцает стёклами окон в глубине зарослей. Ну-ка, что здесь написано? Сергей Виноградов. «Сад». Интересно, где это? Наверняка тоже в окрестностях столицы.
— Нет, это Орловская область, усадьба Головинка. Она принадлежала в начале двадцатого века Всеволоду Мамонтову, сыну известного мецената.
— О, Савва Мамонтов был миллионером! Наверняка, поместье его наследника отличалось особой роскошью!
— А вот и нет! На склоне лет известный меценат разорился и не мог помогать своим детям материально. Сын его работал страховым агентом и вёл очень скромную жизнь.
— А как Мамонтов-старший потерял своё огромное состояние?
— Савву Ивановича обвинили в незаконных финансовых махинациях, пять месяцев он провёл в одиночной камере Таганской тюрьмы. Имущество мецената конфисковали и распродали на аукционе. Позже все обвинения с Мамонтова сняли, но он остался ни с чем.
— А Головинку успели переписать на сына?
— Головинка не имела отношения к Савве Ивановичу. Это имущество жены Всеволода, Елены Дмитриевны Свербеевой. Но всё-таки было в этом поместье нечто драгоценное, что унаследовала молодая чета от мецената.
— И что же это?
— Гостеприимство и радушие! Как Савва Иванович создал в своей усадьбе Абрамцево творческие условия для художников, так и Всеволод с Еленой привечали в Головинке талантливых живописцев. Это была благотворительность особого рода, она способствовала расцвету изобразительного искусства в России. После судебного скандала в 1899 году Мамонтов-старший уже не имел ни возможности, ни сил поддерживать таланты. А его наследники, хоть и были небогаты, продолжили семейную традицию.
— И Сергей Виноградов бывал в доме у Мамонтовых?
— Он приезжал в Головинку много лет подряд. Особняк абрикосового цвета, запечатлённый на картине «Сад» в 1810 году, узнаваем на многих полотнах художника. Именно здесь Виноградов обрёл свой неповторимый стиль, который назвали «усадебным».
— А что это за стиль? Чем он отличается от пейзажа?
— Особым настроением. Искусствовед начала двадцатого века Александр Трубников писал, что в русских усадьбах сконцентрировалась отечественная культура. Он сравнивал поместья с оранжереями, в которых, как цветы, раскрывались таланты — музыкальные, живописные, поэтические. А также особое дарование поддерживать других, привечать, утешать — вот как у Мамонтовых. И Сергей Виноградов в своих работах изображал не просто дома и деревья, он стремился передать сам дух заповедных уголков.
— Как у Пушкина — «там русский дух, там Русью пахнет». Судя по картине «Сад», дух этот радостный.
— Это правда! Виноградов, отправляясь на этюды в Головинке, так и говорил — «иду писать отрадное». И ласковые солнечные лучи на картине «Сад», и благоуханные белые пионы на клумбе, и сиреневые тени густых зарослей — всё это приметы светлых дней, насыщенных творчеством, добротой и любовью.
«Картину Сергея Виноградова „Сад“ можно увидеть в Иркутском областном художественном музее».
Тишина. Наталия Лангаммер
Вы когда-нибудь слушали тишину? — спросил нас режиссер в театральной студии, где я занималась в детстве. Мне было лет десять.
И мы решили послушать эту самую тишину. Замерли на минуту.
Вечер. Школа. Звуки уставших шагов учителей, которые задержались после уроков. Звук швабры, моющей пол. То ли звон, то ли шипение потолочных светильников. И тишина. Просто тишина.
Недавно слушала аудиобеседы владыки Антония Сурожского с прихожанами. Он рассказывал, что просит не беспокоить друг друга в храме, когда кто-то молчит, пребывает в тишине. Это очень важный момент. Момент погружения в себя, раздумий, молитвы. В конце лекции он предложил: «Давайте помолчим». И я вместе с владыкой и его паствой замолчала.
В детстве слушать тишину было любопытно. А сейчас?
Сейчас, в зрелом возрасте это, как глоток воды, как покой, как выдох усталости, как сладость.
Сейчас, когда я верующий человек, в тишине я слышу не звуки мира, я слушаю, я хочу услышать Бога. Я безмолвно молюсь. Кажется, мы оба молчим.
Как это нужно. Как это редко бывает. Просто остановиться и слушать тишину, а в ней — присутсивие Господа.
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Игумения Таисия (Солопова) и её мать
«Мать моя вложила мне в сердце любовь к Богу и ближним, и всё то, что подобает христианину», — говорила игумения Таисия (Солопова) настоятельница Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря. Будущая монахиня, духовная дочь святого праведного Иоанна Кронштадтского, устроительница храмов и монастырей, родилась в богатой семье дворян — морского офицера Василия Васильевича Солопова и его жены Виктории Дмитриевны, принадлежавшей к роду Пушкиных.
Супруги жили в одном из своих имений близ города Боровичи Новгородской губернии. Долгое время они оставались бездетными. Виктория Дмитриевна горячо молилась Божьей Матери о том, чтобы Владычица даровала ей дитя. И чудо произошло — 16 октября 1842 года на свет появилась здоровая, крепкая девочка. Малышку назвали Марией и окрестили в честь преподобной Марии Константинопольской. Василий Васильевич по роду своей морской службы редко бывал дома. С матерью же маленькая Маша была неразлучна. «Бывало, сидит она у окна своей комнаты, шьёт и рассказывает события из Священной Истории. А я примощусь на скамеечке у её колен и слушаю», — вспоминала игумения Таисия. Виктория Дмитриевна баловала дочь, покупала ей гостинцы и игрушки. Но, стремясь развить в девочке любовь к милостыне, часто говорила ей: «Видишь, Машенька, какая ты богатая, счастливая, сколько у тебя разных лакомств. А у других-то, несчастных, и хлебца нет, — ты бы поделилась с ними, а они бы за тебя Богу помолились». Девочка впитывала эти материнские уроки милосердия и всегда с радостью делилась тем, что имела. У неё была особая копилка, которую мама регулярно пополняла серебряными пятачками. Когда они с Машей выходили на прогулку, то брали копилку с собой и раздавали деньги всем нищим, которых встречали по пути.
В 1852 году Маше исполнилось 10 лет, и родители отвезли дочь в Петербург, в Павловский институт благородных девиц, где ей предстояло провести 6 лет. Разлука с домом, особенно — с нежно любящей матерью, плохо сказалась на здоровье девочки. Маша слегла и несколько месяцев провела в лазарете. Там, в помещении институтской больницы, она пережила несколько удивительных духовных видений, после которых ощутила призвание посвятить свою жизнь Богу и стать монахиней.
За 6 лет учёбы это желание только окрепло. И вот — выпуск из института, возвращение домой. Прошло немного времени, и Виктория Дмитриевна стала говорить о том, что девушке пора устраивать свою жизнь — прежде всего, найти подходящего мужа. Мария поняла: разговор о монастыре будет для матери неожиданностью. Но всё же решила открыть ей свою душу. Однажды, когда Виктория Дмитриевна пригласила домой портниху, Мария как бы между прочим попросила не шить ей много платьев. В ответ на удивлённый взгляд матери Маша, прижав руки к груди, взволнованно сказала, что не в состоянии жить светской жизнью; что она давно и всей душой стремится в монастырь. Виктория Дмитриевна оказалась непреклонна. «Если не хочешь раньше времени меня уложить в гроб, не повторяй больше никогда таких слов», — отрезала она.
Много дней и ночей провела Маша в слезах и молитвах. Но вот однажды матушка неожиданно собралась и уехала, не сказав, куда. А когда вернулась, обняла дочь и благословила на монашеский постриг. Виктория Дмитриевна рассказала, что во сне увидела Божью Матерь. Владычица укоряла женщину за то, что та не хочет отпустить дочь в монастырь. Проснувшись, она приказала заложить лошадей и поехала в близлежащий Иверский монастырь — помолиться перед иконой Царицы Небесной. «Там я дала обещание не удерживать тебя более», — со слезами сказала Виктория Дмитриевна.
Мария несколько лет прожила послушницей в разных обителях. 10 мая 1879 года в Тихвинском монастыре она приняла монашеский постриг с именем Таисия. Всё это время она вела с матерью постоянную переписку. А после её кончины узнала от родных, что последние слова Виктории Дмитриевны были о дочери: «Маша — вечная за нас молитвенница, сама Царица Небесная избрала её Себе».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
«Люди как деревья»
Золотая осень. Субботним утром я иду по дорожке парка, усыпанной листвой, и любуюсь деревьями, «одетыми в багрянец и золото». Вот пронзительно красные рябины. Вот дубы со светло-коричневыми листьями. Вот жёлто-золотистые берёзки. А вот сверкают на солнце ярко-зелёные иголки соснЫ. Небольшой ветерок, слегка колыхающий кроны деревьев, создаёт приятный шум. Деревья словно разговаривают друг с другом и обращаются к проходящим мимо людям.
А людей этим утром немного. Вот улыбаясь идёт девушка. Её длинные волосы оттенка мёда и платины будто сливаются с золотой листвой берёз. Да и сама девушка стройна, как берёзка. Навстречу девушке идёт юноша с ярко-красными волосами. В наушниках у него играет музыка, и он покачивается ей в такт. Юноша похож на рябину, такой же рубиновый, и качается как это дерево, только рябинка от ветра, а он под звуки музыки. Немного поодаль вышагивает крепкий широкоплечий мужчина. Невольно я сравниваю его с массивной сосной, мимо которой он проходит. Мужчина излучает уверенность и надёжность, он такой же сильный, как это дерево.
Я подумал, что люди, как деревья, разных цветов и оттенков. Они не похожи друг на друга, но в целом образуют красоту и гармонию. Как же прекрасен этот мир, созданный Богом!
Все выпуски программы Утро в прозе