Поделиться
Наш собеседник — клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном священник Николай Бабкин.
Накануне Нового Года и Рождества мы говорили о семейных традициях их празднования. Отец Николай ответил, живую или искусственную ёлку он предпочитает наряжать, какова история елочных украшений, чем новогодняя ель может отличаться от рождественской, откуда пошла традиция обмена подарками в эти праздничные дни, а также какой может быть встреча Нового Года в непростой период пандемии. Наш собеседник поделился, как он готовится к праздникам со своей семьей, и каким образом раскрывает их значение детям.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев
— Здравствуйте. Вы слушаете программу «Семейный час», в студии ведущая Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— ...и Александр Ананьев.
А. Ананьев
— И Александр Ананьев считает самой трагической в истории культуры российской песню «В лесу родилась елочка».
А. Митрофанова
— Почему? (Смеется.)
А. Ананьев
— Ну потому что она росла, «зеленая была», «метель ей пела песенку». Ну, то есть жила обычной прекрасной жизнью — до тех пор, пока не пришел мужчина и не срубил ее под самый корешок. И почему-то в детстве мы пели ее, не вникая в подробности этой драмы. А сейчас я понимаю, что это действительно трагедия — срубил ее под самый корешок. И мы, так помню, радовались, когда пели. А сейчас я понимаю, что это какой-то кошмар.
А. Митрофанова
— Почему? Она же теперь «нарядная, на праздник к нам...»
А. Ананьев
— Будем откровенны: ее срубили и принесли. Прийти она уже не могла, ее срубили.
А. Митрофанова
— «И много-много радости»... (Смеется.)
А. Ананьев
— А вот о «много-много радости» мы как раз и поговорим с нашим сегодняшним замечательным собеседником. Мы представляем вам клирика храма Николая Чудотворца в Отрадном, главу большой и дружной семьи, популярного онлайн-проповедника, будем так вас величать, дорогого священника Николая Бабкина. Добрый вечер, отец Николай, здравствуйте!
Священник Н. Бабкин
— Добрый вечер, дорогой Александр, дорогая Алла, дорогие радиослушатели!
А. Ананьев
— Да, в отличие от Аллы Митрофановой, я по-прежнему считаю себя неофитом и до сих пор не знаю, стоит ли поздравлять с наступающим Новым годом священника Русской Православной церкви.
А. Митрофанова
— Поправка: мы все неофиты в том или ином смысле, на мой взгляд. (Смеется.)
Священник Н. Бабкин
— Нет, почему? Зачем вы так плохо о себе отзываетесь? Ведущие радио «Вера» уже давно никакие не неофиты, передача «Вопрос неофиту» поднимает, скорее, острые проблемы, на мой взгляд. Но вы уже далеко ушли вперед. Просто вы не знаете, что обычно спрашивают у меня люди, вплоть до того, можно ли мыться по праздникам и чистить зубы перед причастием, и семечки лузгать. А здесь...
А. Митрофанова
— А можно? (Смеется.)
Священник Н. Бабкин
— Кхгм! Алла — скромный человек и решила поддержать людей, которые не так давно пришли к вере, и у них еще есть вопросы, связанные с правилами благочестия.
Кстати, насчет Нового года тоже есть две стороны вопроса. Первое — это уместно ли праздновать сельские праздники вообще, и второе — можно ли праздновать праздники в пост. Так вот, светские праздники мы периодически празднуем, в том числе и в дни поста, гражданские праздники. Это может быть связано и с воспоминаниями Великой Отечественной войны, это может быть день рождения или Новый год, как сейчас предстоит. И каждый год возникает дилемма, и каждый год раздаются споры о переходе на новый, Григорианский календарь вместо старого, Ново-Юлианского. И вместе с этим, наверное, это бы действительно упростило и сняло бы этот вопрос вообще. С другой стороны, Церковь, вернее, несколько поместных церквей придерживаются старой ново-юлианской традиции, и получается так, что Новый год мы празднуем перед Рождеством и, соответственно, стол у большинства людей постный. И на этот вопрос священники отвечают по-разному. Один священник скажет, что всем нужно срочно идти на Божественную литургию, и никаких празднеств, потому что Новый год — это все придумало безбожное общество, припомнится Советский Союз и большевики даже, и подмена Рождественской елки новогодней елкой. И в этом есть своя доля правды — действительно, секуляризация, или расцерковление, общества — это печально, очень грустно, и Церковь должна стоять за сохранение традиций. А другой священник, который, может быть, более человечен в этом вопросе — не сам по себе, а вот именно в этом вопросе, — скажет, что Новый год — это просто праздник, наряду с другими светскими праздниками, отмечаемыми на протяжении всего года. Поэтому нет никакой проблемы для христианина отпраздновать обыкновенный светский праздник, если он этого хочет. Или даже так: если есть такая традиция в семье. То есть если с детства ты привык, что Новый год — это обязательно, у тебя семья была советская, и ты в Церковь пришел достаточно поздно, то я не вижу никакой проблемы в постном оливье и спокойной встрече Нового года.
С другой стороны, я бы предложил всем нашим радиослушателям замечательный альтернативный вариант, который сейчас проходит во всех, ну, практически во всех храмах, — это встретить Новый год в храме, а потом прийти и продолжить праздник в кругу семьи. Потому что не всегда среди наших домочадцев все люди воцерковленные, верующие. Одна женщина мне даже как-то похвасталась, говорит: «В прошлом году я так и сделала — я пошла на службу, быстренько сходила, там полтора часа, храм рядом с домом, и вернулась обратно. И села со всеми за стол. Стол был один для всех, общий». Ну, она говорит: «Он был все равно постный. Просто мы хорошо постарались, чтобы было вкусно. И вкусно, и без нарушения устава». Потом наутро родственники спросили: «А как же так? Ты же поститься должна! Почему ты ела вместе с нами?» Она говорит: «Так ведь на столе ничего не постного не было». То есть вот настолько она хорошо и вкусно все приготовила, что люди, которые праздновали с ней, они не почувствовали разделения между ними. То есть все радовались, все были единодушны, и все были в рамках приличия.
Сегодня же Новый год превращается в праздничную попойку, и поэтому священники часто восстают против праздника Нового года вообще. И здесь, наверное, нельзя быть таким категоричным — нужно смотреть на каждую ситуацию в отдельности и предлагать пастырский ответ, индивидуальный ответ на этот вопрос. Чтобы не быть чересчур жестоким и не получалась ситуация, как часто бывает у последователей сект, когда человек, уверовав, например, в какую-нибудь сектантскую идеологию, постепенно начинает отделяться от своей семьи, потому что она не верит или не хочет переходить на его сторону, и получается разделение. Церковь не призывает человека отделиться от своих домашних, даже если они неверующих. Наоборот, мы должны быть светом этому миру, и за новогодним столом христианин может напомнить и даже сотворить молитву перед предстоящим Новым годом. А если он еще в этот день и на литургию ходит, причастится, или с утра сходит, или хотя бы на молебен сходит на новогодний, то это вообще будет прекрасно и замечательно. И я не думаю, что здесь его вера от этого каким-то образом серьезно повредится. Но самое главное — сохранятся добрые отношения на весь праздник. И я просто не представляю себе, когда одна часть семьи празднует, а кто-то там, кто-то один из родителей — там, или бабушка, или дедушка, значит, просто уходят в этот момент из дома, когда вся семья собралась за праздничным столом. Потом про верующих говорят, что мы какие-то фанатики и ненормальные, которые считают себя лучше других. Вот, к сожалению, мне кажется, такие поступки тоже на это влияют. И мы должны понимать, что есть люди немощные, и немощные в вере — вот те самые неофиты, с которых мы начали разговор, для которых вот эти светские праздники представляют большую ценность, и они, даже придя к вере, не могут от них так легко и просто отказаться.
А. Ананьев
— Хоу, хоу, хоу! Как вы поняли, дорогие друзья, слушатели радио «Вера», сегодня мы говорим, как обычно, наверное, да...
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев
— ...как обычно за несколько дней до Нового года (мы каждый год так или иначе поднимаем эту тему) говорим о семейных традициях встречи Нового года. Это, конечно же, праздник, к которому, конечно же, у нас много вопросов. Но поскольку все равно праздничное настроение — оно есть, несмотря ни на что и вопреки всему, мы вот решили с отцом Николаем поговорить вот в первую очередь о семейных традициях, которые они бережно хранят у себя в семье. А это и новогодняя елочка, и подарки, и какие-то сюрпризы, и традиции. Вот об этом в первую очередь хочется поговорить. А причиной, по которой мы решили поднять эту тему именно в компании отца Николая, стала его замечательная публикация, что называется, «от создателей туалетных ершиков» — «Искусственная елка, первый шаг к ненатуральному питанию и фальшивым отношениям». Вот отец Николай признался, вот буквально на днях, в том, что уже много лет искусственным елкам, похожим на туалетные ершики, он предпочитает елки настоящие. И, в частности, вот вы написали, отец Николай: «Не люблю водить хороводы вокруг нефтепродукта с зеленым красителем». Вы знаете, вот тут я несколько смутился. Водить хороводы вокруг елки — ну это-то уже, получается, вообще язычество? Или я опять нагнетаю?
Священник Н. Бабкин
— Махровое! Махровое язычество! Нет, ну это ирония, не нужно воспринимать ее буквально, что я собираюсь водить хороводы. У нас нет такой семейной традиции — водить хороводы, если честно. Речь немножко о другом — об отношении к елке. И каждый год, когда у меня в ленте появляется елка, раздаются крики экологических защитников природы. Недавно мне одна даже написала и спросила так. Говорит: «А почему священники сами едят мясо, рубят деревья и не проповедуют о том, что это зло, это неправильно?» А я чего-то был не в настроении — бывают не в духе священники, — прочитал ее вопрос и написал так: «Вы знаете, мы правда едим мясо. Ну потому что оно очень вкусное». Это был всплеск негодования в ответ и ненависти в мой адрес. (Смеется.) Да, я, конечно, извинился, объяснил, что нет никакого запрета на то, чтобы рубить деревья, и в отношении елок тоже. К сожалению, когда говорят про новогоднюю елку, рождественскую елку, представляется какой-то страшный браконьер, который бродит по лесу и кровожадным образом вырывает с корнями, рубит топором маленькие, никем не защищенные елки, вот совершается это ужасное насилие над Матушкой Природой. Я хотел бы обратиться ко всем тем, кто так думает. Вы же когда едите свой салат, его же тоже из земли вырывают, он же тоже, получается, прекращает свое существование, чтобы жизнь жительствовала, чтобы жизнь продолжалась далее. Ну тем, кто против елок, ну ешьте камни тогда — они неживые, если не хотите вы быть источником, значит, прерывания жизней растений и животных, то тут уже, не знаю, надо быть даосскими монахами, бояться наступить на каждого таракана и на каждого комарика, чтобы, не дай Бог, не стать убийцей. Вот крайности в этих взглядах очень вредны. Библия вообще во многом говорит об экологии. Там говорится про юбилейные года, про отношение к природе, чего не было у язычников, кстати. То есть Библия предписывает людям заботиться о Природе. Это с самой первой главы начинается — Адам заботился о Рае. Он был там не потребителем, который, значит, сосал нефть из недр земли — он заботился о Рае, о животных, это изначально было так. Но после грехопадения мир изменился, мы живем в иных условиях, в иной реальности. У нас появились хищники, у нас появилась смерть в мире, и мы тоже, как и до грехопадения, так и после употребляем в пищу растения. А елочки выращиваются в специальных питомниках именно для продажи. И благодаря тому, что люди покупают живые елочки, «легкие» планеты очищаются, потому что елочка эта растет не один год. Люди, которые эти елочки выращивают, получают рабочие места, что тоже немаловажный факт.
А вот искусственная елочка — от нее отходов получается гораздо больше. Если живую елку можно потом утилизировать и даже деньги за это получить, кстати — не на свалку выбросить ее, не воткнуть в сугроб у подъезда, а благочестиво утилизировать, чтобы потом из нее сделали бумагу какую-нибудь, например, то это будет очень цивилизованный и экологический подход к празднованию Нового года. Поэтому я за живые елки — вот по ряду всех этих причин.
Но я не против искусственных елок, я бы хотел поставить себе хорошую искусственную елку. Но хорошая искусственная елка стоит больших денег. Это не 10 тысяч, это будет гораздо больше, в несколько раз, именно хорошая елочка. И у нас такая дома стояла раньше искусственная елка. Но потом папа с мамой стали приносить домой живую, и я оценил разницу. Я думаю, все понимают разницу между искусственной елью и живой красавицей, которая стоит у тебя дома, источает аромат приятный, наполняет дом жизнью. Да, она сыплется, да, после нее иголки валяются потом не один месяц по дому, но зато это настоящий праздник — и для детей, и для кошки, если она у вас есть.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Священник Н. Бабкин
— Она очень радуется обилию мишуры, ест ее с огромным удовольствием (что ей крайне вредно), прыгает на вашу елку с огромным удовольствием. И на искусственную, наверное, не так радостно прыгается, как на живую. Так что все, по-моему, на мой взгляд, выигрывают в этой ситуации, когда дома стоит живая елка, не искусственная.
А. Митрофанова
— «Семейный час» на радио «Вера» продолжается. Напомню, что сегодня наш собеседник — священник Николай Бабкин, клирик храма святителя Николая в Отрадном, в Москве. И говорим мы о праздничных семейных традициях — новогодних и рождественских, которые у кого-то успели уже в семье сложиться, кто-то сейчас на этапе формирования этих традиций. Они, конечно же, очень важны, и не только для детей как для тех людей, ради кого мы в первую очередь готовы праздник создавать, но и для нас, для взрослых. Потому что — ну как вот?.. Сейчас изоляция, и продолжается так или иначе, и не самые, скажем так, благополучные времена, хотя когда они были благополучными? Если мы сами себе не научимся праздники создавать, то для нас, наверное, никто их и не создаст.
А. Ананьев
— Ой, а помнишь, в минувшие новогодние праздники впервые за нашу семейную историю мы встретили Новый год в Москве? И возвращались с праздничной литургии, и так...
А. Митрофанова
— ...ночной.
А. Ананьев
— Да. И то ли в шутку, то ли всерьез говорили: «Вот как встретишь Новый год, так и проведешь! Трудно представить себе, чтобы мы провели этот год в Москве!» И на тебе пожалуйста!
А. Митрофанова
— Целиком и полностью.
А. Ананьев
— Целиком и полностью этот год мы провели в Москве!
Священник Н. Бабкин
— Так это из-за вас пандемия началась! Понятно!
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев
— Не исключено.
А. Митрофанова
— Вы знаете, отец Николай, да, возвращаясь... Просто буквально еще несколько слов хотелось бы сказать по поводу елочки — живая или искусственная, и так далее. Я помню, как мои родители для себя решили этот вопрос. У нас действительно много лет... Ну, сначала, там, когда я совсем еще маленькая была, приносили с елочного базара такую самую настоящую елку, а потом у нас появилась искусственная, потому что вообще был какой-то период — это были 90-е, и все как-то сложно, и базаров этих уже как-то и не было... Ну, видимо, зависит еще от региона, от места, где вы живете. И тогда у нас появилась искусственная елка, и как-то тоже мы подумали: ну правда, и вырубать елочки не будут таким образом, или меньше будут вырубать, мы лес сбережем, и так далее. А потом...
Священник Н. Бабкин
— Не-не-не, они в питомнике растут, они не в лесу. Питомник бывает при лесе, но это отдельно выращивают — именно для вырубки, специально сажают. То есть эта елка...
А. Митрофанова
— Я понимаю.
Священник Н. Бабкин
— Да-да-да. То есть это... В лесу, я говорю, это обычно по разрешению, это нужно у лесника получать разрешение, чтобы идти в лес и срубить елку. Это сейчас очень сложно, сложная тема. Простите, что я перебил...
А. Митрофанова
— Так вот это сейчас. Это сейчас так. Потому что было время, когда елки вырубались, ну как... таким, можно сказать, браконьерским образом. И опять, вот те же самые 90-е... Сейчас уже изменились времена. И если речь идет действительно о питомниках, которые обновляются ежегодно и подсаживаются новые елочки, и так далее, то, на мой взгляд, это действительно благо. Ну, помимо того, что это и кислород, и очищение воздуха, и для экологии это хорошо, это действительно еще и рабочие места, в то время как одна утилизация искусственной елки, когда она уже весь свой срок годности изживет и ее нужно будет выносить на помойку, вот это будет по экологии удар. В этом смысле я с вами абсолютно согласна. Времена меняются. И мне кажется, что вот очень важно и детям тоже объяснять, почему вот так или иначе. Если у нас искусственная елка, почему мы сделали такой выбор? Если и живая — опять же, тоже — почему?
Священник Н. Бабкин
— Потому что она красивее! (Смеется.) Просто она красивее.
А. Митрофанова
— Ну, по-разному бывает. По-разному.
Священник Н. Бабкин
— Да, если красивая искусственная елочка, почему нет?
Кстати, есть хороший вариант еще — если кто вот хочет живую, но не хочет рубить, можно купить елку в горшке, например, а потом высадить ее где-нибудь после праздников.
А. Ананьев
— Отец Николай, хочу спросить вас как человека осведомленного: а почему украшенная елка со звездой на макушке стала символом Рождества?
Священник Н. Бабкин
— Вифлеемская звезда. Елочка была рождественская всегда у нас. И вообще ель в России века, по-моему, с XIX стала появляться. Это традиция европейская, благодаря Петру Первому, кажется, впервые она стала... стали появляются елочные украшения.
А. Митрофанова
— Но тогда не прижились они.
Священник Н. Бабкин
— Да, не прижились, да.
А. Митрофанова
— Елки-палки получились! (Смеется.)
Священник Н. Бабкин
— Да, в XIX веке елки-палки получились, да. То есть это не были елки, это были какие-то веточки, то есть какие-то отдельные такие украшения. Но распространение получила, когда во дворце стали ставить елку... А у нас же все смотрят на царя... Соответственно, раз во дворце стали ставить елку, стали ставить ее и в других местах. То есть традиция ставить елку — она не такая уж какая-то сильно уж древняя. Елка была рождественская, она украшалась именно звездой всегда. Там никакой вершины. А потом — да, в советское время, конечно, праздник остался с елкой, Рождество отодвинули в сторону, а елку стали ставить на Новый год. Совсем недавно у нас, кажется, Рождество стало выходными днями. По-моему, раньше, насколько я помню, там был некий период после Нового года — люди выходили на работу, и потом 6-го, 7-го опять были выходные дни. А потом решили объединить. И сейчас у нас новогодние и Рождественские праздники в головах большинства людей представляют собой нечто единое целое. Ну мы вот ставим елку на 19 декабря, на Святого Николая, как это было принято. Вот. И украшаем ее, стараемся заранее подготавливать детей к этому празднику. У нас не получается какого-то такого различия — новогодняя елка, рождественская... Потому что елка — рождественская, а Святой Николай — не Санта-Клаус. И традиция ставить елку на 19 декабря — она отлично помогает разобраться в этой мешанине. Потому что очень грустно бывает — в магазин захочешь сейчас, там одни коровы. Ты ходишь и думаешь: «Причем тут коровы вообще и мы? Зачем нам китайский календарь?» Тут мне сегодня подписчица написала, что, значит, нельзя корову есть на этот Новый год, потому что Год Коровы. Вот. (Смеется.) Понимаете? То есть люди уже начинают придумывать какие-то новые ритуалы, связанные не только с елкой, но вообще с праздником Нового года. И доходят до такого вот абсурда.
А. Митрофанова
— Ну, корову действительно лучше не есть — все-таки постное время пока еще. Отец Николай, а как вы готовите детей к Новому году и Рождеству Христову? Вот вы сказали — 19 декабря вы елочку устанавливаете, все вместе, как я понимаю, и — ну какие-то разговоры у вас есть при этом, что-то вы рассказываете детям, когда звезду, например, водружаете на макушку?
Священник Н. Бабкин
— Вообще, даже украшение, кстати, рождественской елки — оно сильно отличается от новогодней. И здесь тоже могут быть свои традиции. Можно выделить пять групп украшений елочки Рождественской. Это могут быть подарки Христу. Можно купить на ярмарке игрушки ручной работы, на елочку повесить их. Заодно поможете благотворительным фондам, и дом украсится к празднику. Можно повесить подарки домочадцам, украсить рождественскими пряниками или украшениями, которые дети сами сделают. Ну, и, конечно, огоньками. Обычно это свечи, ангелы, символы Вифлеемской звезды, овечки, коровки. Ну, мелочи какой-нибудь ярмарки, сладости.
Из традиций — вот когда елочку ставим, матушка печет имбирное печенье, дарим деткам. Можно это делать на приходе. На 19 декабря, на Святого Николая, мы обычно или накануне, либо в сам день праздника монетки раздаем. Когда я служил на прошлом приходе, мы это делали для учащихся в школе, в детский садик ходили. Они были очень рады. А в прошлом году мы ходили к детям-сиротам.
Ну, Дед Мороз у нас непопулярен. Мы помним о том все-таки, чьим символом он является, и празднуем Святого Николая, подражаем в добрых делах, а потом празднуем Святого Спиридона 25-го числа. Сочельник, кутья или сочиво тоже имеются, конечно.
На само Рождество у нас с матушкой проблемы с традициями, потому что мы обычно устраивали праздник для храмовых детей-инвалидов, и мы сейчас немножко растеряны, что делать дальше, потому что сейчас я клирик, а не настоятель. Но стараемся изо всех сил, чтобы в сознании детей все-таки елочка оставалась рождественской, чтобы там был не Санта-Клаус, а Святой Николай. И соответственно подбираем даже мультфильмы и сказки в этот день, то есть где изображаем... Можно, например, найти в Интернете те же открытки или красивые картинки Святого Николая именно в архиерейском облачении или в одежде странника, который ходит по ночам и делает добро. Это замечательный пример ведь для детских душ, и его образ — он абсолютно не секуляризован и не опошлен, в отличие от Санта-Клауса. Вот. Ну, вот, в общем, как-то так.
Вообще в декабрьские вечера мы с матушкой стараемся переходить на свечи, гирлянды, поем рождественские катавасии, русские, украинские песни, Христославы. Есть замечательная книжечка «Маленький ослик Марии» с красивыми картинками. Ну, такие вот мелочи, которыми стараемся заполнить повседневную жизнь, они остаются таким теплым приятным воспоминанием в детском сердце, и я думаю, если наполнить вот эти дни ожиданием Рождества, в сознании ребенка на первое место выступит не Новый год, не Санта-Клаус, не какая-нибудь там корова, или Год Дракона, или Год Змеи, или Год Свиньи, а всегда это будет Святой Николай, это будут рождественские подарки, это будет добро и теплая любящая семейная атмосфера, которая будет передаваться из поколения в поколение.
А. Митрофанова
— Кстати говоря, отец Николай, я знаю семьи, где наряжают сознательно елку не на Новый год, а на Рождество. Но вот если, скажем, как в вашей ситуации, 19 декабря елочку поставить, вспомнить о святителе Николае, это правда замечательно. А, к примеру, Новый год встретить с новогодней елкой, а потом — мне просто сейчас такая идея в голову пришла — почему бы просто не разделить елочные игрушки на две части? И те, в которых есть символика именно Рождества Христова, добавить их уже после Нового года, ближе к Рождеству, к елке и рассказать детям, что вот это, например — это волхвы, это, скажем — животные, которые окружали Богомладенца-Христа, когда он в яслях лежал в пещере. Ну, и так далее. Ведь так тоже можно. Здесь, что называется, пространство для творчества — оно ничем не ограничивается!
Священник Н. Бабкин
— Да, ничем не ограничивается. Но изначально-то почему родился образ Святого Николая применительно к празднику Рождества? Потому что Святой Николай как покровитель мореплавателей... К его празднику как раз заканчивались морские путешествия. То есть корабли возвращались в бухты, и жены встречали вместе с детьми своих мужей. И, конечно, а те возвращались с подарками, они обменивались подарками. То есть вообще традиция была привязана к Дню Святого Николая. Поэтому, мне кажется, весьма уместно ставить елку на Святого Николая — хотя бы. Можно, конечно, и раньше, но лучше на Святого Николая. И оставлять ее именно как рождественскую ель, как елочку, которая вот-вот сейчас, так сказать, служит неким предзнаменованием праздника Рождества. И вот Алла замечательную идею предложила — дополнять ее какой-то рождественской символикой. Да почему бы и нет? Например, звездочку восьмиконечную можно на Сочельник, например, водрузить вместе с детьми. Спеть Тропарь Рождеству Христову, отправиться на богослужение, к примеру, или утром сходить на службу. Будет прекрасно, когда дети вернутся со службы и утром проснутся, смогут прийти и увидеть звездочку, увидеть рождественские подарки, вместе прославить родившегося Христа. Замечательно, если вся семья сделает вертеп рождественский — прямо своими руками, из бумаги можно сделать, из прочих материалов.
Мне в прошлом году подписчица за 700 километров привезла вертеп. Вот ей очень сильно хотелось вертеп для нашего храма. Она там вместе с детьми сделала огромущий, огромный вертеп из бумаги и привезла его сама в храм- для того, чтобы подарить радость.
Мне кажется, очень важно будет, если это будет не просто мишура — хлопушки и подарки, а чтобы это все имело смысл. Потому что сейчас мир настолько опошлен, и это уже превратилось в такой бизнес, в такой рынок, что люди уже не понимают, как радоваться-то. И когда наступает Новый год, у нас что в голове? У мужской половины — это «выпить что-то покрепче», у женской — забыться обо всех проблемах и закрыть уже этот год как тяжелое воспоминание.
И из года скорее всего год мы делаем одно и то же. Я бы предложил прислушаться к совету Алла и все-таки наполнить хотя бы, может быть, этот год чем-то другим, каким-то иным смыслом. Чтобы он стал запоминающимся. Не то, что было сейчас из-за пандемии — все эти проблемы финансовые, кто-то работу потерял... А чтобы этот год оставил приятные воспоминания в сердце — ну хотя бы не он сам, не весь, а последние дни, праздничные дни. Мне кажется, это замечательный повод приблизить праздник Рождества и наполнить его радостью ожидания в мир Господа нашего Иисуса Христа.
А. Ананьев
— Золотые слова! На этих словах мы прервемся ровно на минуту. У нас полезная предпраздничная информация на Светлом радио. А через минуту мы вернемся к разговору с клириком храма Николая Чудотворца в Отрадном священником Николаем Бабкиным в программе «Семейный час».
А. Ананьев
— Считанные дни остаются до Нового года, встрече Нового года посвящена наша сегодняшняя программа «Семейный час». Здесь Алла Митрофанова в костюме Снегурочки, практически...
А. Митрофанова
—...Александр Ананьев... (Смеется.)
А. Ананьев
—...Александр Ананьев и клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном священник Николай Бабкин.
Отец Николай, не могу вас не спросить об особенностях праздника в этом непростом году. Сейчас — ну, я видел кривую, вот буквально сегодня утром... У меня уж каждое утро начинается с информации о положении в стране, и в Москве, и в городе в отношении эпидемии коронавируса. Понимаю, что ситуация сейчас сложная. Вносите ли вы коррективы в традиции встречи Нового года в семье и в храме вот в Рождественские праздники? Что будет иначе?
Священник Н. Бабкин
— Да у меня ничего не будет иначе, потому что, я думаю, эта проблема связана, скорее всего, для людей, которые привыкли праздновать Новый год в общественных местах — например, там, в каком-нибудь клубе, в ресторане, в огромной компании друзей. А мы всегда празднуем Новый год дома, и Рождество тоже в храме. То есть у нас нет такой проблемы. И, слава Богу, я очень сильно надеюсь, что нас не закроют, как было с Пасхой. Потому что очень несправедливая ситуация, когда закрывают храмы, закрывают школы, закрывают культурные заведения, театры, где проходимость людей гораздо меньше, чем в тех же торговых центрах. Получается, людям торговые цетры нужнее, чем образование, культура и духовность, так, что ли? Вот я очень сильно надеюсь, что в этом году не будет на Рождественские праздники, как было с Пасхой. Потому что тогда мы, конечно, попытались отнестись с пониманием, но видишь, как ситуация дальше складывалась — этого понимания уже вот с моей стороны как христианина нету абсолютно. И если, не дай Бог, опять будет какое-то закрытие, я лично очень негативно к этому отнесусь и боюсь, что даже не смогу смолчать в этот раз. Потому что в Новый год, в новогодний праздник, например, на Божественной литургии собирается не так уже много людей в большинстве храмов. Многие люди проходят этот праздник с семьей. И даже если кто-то захочет прийти на новогоднюю службу, это будет небольшое количество людей. Хотя, конечно, в разных храмах ситуация может быть иная.
Так что я не думаю, что этот праздник каким-то образом сильно ударит по тем, кто празднует Новый год в кругу семьи. В кругу семьи — ну, в кругу семьи. Ну что от этого изменится? Будут закрыты какие-то развлекательные заведения? Ну ничего, можно выйти во двор, снежками покидаться, можно на площадке поиграть. Не обязательно таскаться в новогодние праздники по торговым центрам. И я даже думаю, что лучше, наоборот, в эти дни побольше времени вместе провести и уделить внимание не развлекательной программе, а именно семейной — вместе книжки почитать, вместе хорошие фильмы посмотреть, погулять, в лес съездить, например. То есть выходные все-таки наполнить общением с семьей, а не привычным походом по магазинам за вкусняшками, за подарками, там, за развлечениями. И я думаю, это будет полезно и с точки зрения пандемии, потому что людей будет меньше в магазинах, и для семьи будет лучше — времени больше вместе проведем. Мы постоянно куда-то спешим, вечно не успеваем. А сейчас праздники — это то самое время, когда и стоит обратить внимание на свою семью.
Я вот, как отец, постоянно себя укоряю за это — за то, что мало времени все равно остается на семью. То там, здесь, то тут... Ты домой приходишь — и дома тоже работаешь, и уже... Я себя уже насильно отрываю от работы, чтобы больше времени детям уделять. Жертвуя рабочим процессом, какими-то вещами. И в праздники я не собираюсь отдавать это время магазинам и каким-то развлекательным мероприятиям в общественных местах. Лучше...
А. Митрофанова
— Отец Николай, тогда поделитесь, пожалуйста, секретом. Для многих сейчас огромная проблема. и весной это все началось, когда в одном пространстве, фактически, оказались заперты все члены семьи. И детям пришлось переходить на онлайн-обучение, и они тоже постоянно дома. И у родителей — напряжение, связанное и с их удаленной работой, и с тем, чтобы обеспечить нормальные условия для занятий ребенку. И, в общем, ну как-то вот, знаете, у нас есть чат однокурсников, с кем мы учились вместе в институте. Практически у всех дети, семьи, и то, как это тяжело дается людям — вот у меня там просто тысячи сообщений на эту тему.
И вот сейчас, получается, мы оказываемся в ситуации, когда, ну, принципиально, конечно, не сильно что-то изменилось, ну да, была возможность передохнуть от этой изоляции летом как-то, худо-бедно — не у всех, опять же, да? А сейчас — снова. И, в общем-то, пандемия как-то нарастает, и никуда не сходишь, и разнообразия какого-то нет, и детские утренники в урезанном формате проходят, и спектакли детские тоже все в урезанном формате — попробуй еще достань билеты в театр, где 20 процентов — наполняемость зала сейчас максимальная. И родителям, получается, очень важно и между собою удерживать какую-то теплоту в отношениях, хотя люди ну действительно устают, и еще при этом для детей находить какой-то внутренний ресурс для того, чтобы детям создавать атмосферу праздника, хотя кажется, что фантазия уже иссякла. Как вы это делаете, расскажите, пожалуйста. И где вы эти силы находите у себя, для себя? Или у вас в принципе не стоит такого вопроса?
Священник Н. Бабкин
— Ну, все началось с того, что я в какой-то момент решил стать Дедом Морозом...
А. Ананьев
— Ничего себе!
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Священник Н. Бабкин
— Купил себе специализированный костюм, так сказать, да... И каждый год... В прошлой квартире мы жили на первом этаже, поэтому мне было достаточно просто залезть...
А. Митрофанова
— ...в окно?
Священник Н. Бабкин
— Сейчас я живу на третьем... В окно. Сейчас я живу на третьем этаже, вот. Поэтому придется что-то другое придумывать. (Смеется.) Потому что так хорошо лазить я не умею, у меня нету специального снаряжения, чтобы это сделать. И я прихожу и поздравляю, собственно, детей — с мешком, с подарками. Вместе гуляем, вместе смотрим любимые сказки. Вот «Рождественская сказка», например, про злого богача. И «Один дома», к примеру, есть такой... Что-то из популярного, что все, наверное, знают. «Иронию судьбы» — нет, не смотрим.
В театр — да, мы старались раньше детей на какой-нибудь утренник, в какой-нибудь театр. Но кроме того, что я наряжаюсь Дедом Морозом, обычно и детей пытаемся как-то принарядить. Ну, я думаю, это все родители делают. К примеру, сына я в этом году решил сделать богатырем. Сейчас тут ищу подходящие вещи для этого. Старшая у меня очень любит мультик «Холодное сердце» — вот там, где Эльза поет. И, в общем, нашли для нее костюм Эльзы специализированный. В общем, я не против хороших западных фильмов, которые учат красоте любви. Они у меня и русские народные сказки смотрят с большим удовольствием. То есть мы фильтруем, что давать детям, потому что понимаем, что то, что они смотрят, что они воспринимают, это их формирует.
Ну, Валентина пока маленькая еще. Поэтому там что-то на нее... не знаю... какое-нибудь платьице тоже будет нарядное. И там можно поиграть, уже дома что-то устроить. Когда надоест играть дома, можно на улицу пойти поиграть. Конечно, утренники сейчас запрещены, и как будут школы выкручиваться в этой ситуации, я слабо представляю. Но я думаю, торговые центры наверняка что-то придумают. И если родители привыкли устраивать какие-то интересные представления, то кинотеатры пока что, насколько я знаю, открыты, и какие-то... и театры, по-моему, тоже. Только там, насколько я знаю, ограниченность заполняемости есть и адские очереди, но мы никогда себе не ставили какой-то такой цели пробиться, потому что и до пандемии были громадные очереди, все было забито, и получить какое-то место, сводить ребенка на представление было довольно сложно. Поэтому какие-то праздники мы всегда старались организовывать в кругу семьи. Потом можно съездить к бабушке, к дедушке, их поздравить — там еще тоже время провести. Ну у всех же есть родственники, в конце концов. Ну хорошо, не попадете вы в театр — в кинотеатр сходите. Пусть... можно... оденьте детей в красивое платье. С одноклассниками можно встретиться погулять, в конце концов. Я понимаю, что для многих важно, чтобы был какой-то утренник. Ну, мы с детства это помним — было какое-то представление, а потом была фотография, где ты стоишь под елкой, весь такой нарядный и красивый. У нас это есть, наверное, в нашем сознании, в нашей голове. Но сейчас это не только школы проводят и не только театры. Сейчас масса заведений, которые предлагают подобные услуги. Если сильно хочется, то, я думаю, можно и это придумать. В конце концов, найти какой-нибудь сценарий кратенький в том же Интернете и сделать представление дома. Я не думаю, что для того, чтобы поиграть с детьми, нужен особо большой душевный ресурс. Нужно лишь немножко фантазии и на время самому впасть в детство — это тоже полезно — и поиграть с собственными детьми, если они еще маленькие. Вот для подростков, мне кажется, это сложнее — что-то придумать. Потому что... Ну, у меня дети маленькие. Я, честно говоря, слабо представляю, как подростки, действительно, время проводят, как они развлекаются. Мне кажется, здесь проблема больше для взрослых детей — что им делать в эти дни. Потому что они, в общем-то, да, наверное, страдают больше, чем...
А. Митрофанова
— Ну да, с родителями им уже неинтересно, а со сверстниками они еще пока не могут встречаться, и, в общем, довольно опасно их отпускать в какое-то свободное плавание. Действительно, вопрос. Ну вот, отец Николай, судя по тому, что вы говорите, я понимаю: у вас удивительное свойство — вы всегда были включены вот в эту самую семейную работу. И поэтому для вас сейчас, в принципе, не проблема, что нужно самостоятельно придумывать и какие-то сценарии, и создавать атмосферу праздника, и так далее. Мы зачастую... ну, я прошу прощения, конечно, за это слово. Но мы, наверное, отчасти привыкли, особенно вот в последнее время, к такому немножко потребительскому, что ли, отношению — что праздник организуют либо в садике, либо в школе, а потом можно будет ходить в театр. И мы, таким образом, свою задачу выполняем — отведем туда, отведем сюда. А теперь надо придумывать самим. И, наверное, не все мы к этому готовы оказываемся.
Священник Н. Бабкин
— Так обидно же, обидно! Ты пришел... Да, вот, к примеру... У меня старшая ходила на балет, и там им что-то организовали. Я привел ее на этот балет, я посмотрел, как они танцуют. Но я как зритель был, я не участвовал в этом. То есть мне-то невесело самому. Я понимаю, что у нас есть лень, у взрослых. Нам, конечно, хорошо, чтобы нас никто не трогал — мы спокойно сели бы у телевизора, взяли бы оливье, бокальчик шампанского — и, в общем, все прекрасно. Но если у тебя есть дети, ты же хочешь как-то и с ними тоже в процесс включаться. Мне кажется, проблема в том, что мы сами от этого удовольствия не получаем. Я почему купил себе костюм Деда Мороза?
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Священник Н. Бабкин
— Потому что во мне есть какое-то вот актерское начало — слабое, неразвитое, да, но оно есть во мне. (Смеется.) То есть... Ну вот люблю я похулиганить иногда. Может быть. недохулиганил в детстве, я не знаю. Но мне нравится. Пошел-ка я и надел костюм Деда Мороза. Поздравил детей, там. Они, конечно, узнали, поняли, что это я сразу. Не нужно придумывать потом никаких легенд про Деда Мороза — что с ним стало, существует он или не существует. Потому что когда в школе поднимается вопрос про Деда Мороза, они говорят, что «Дед Мороз — это наш папа».
А. Митрофанова
— То есть проблемы нету никакой?
Священник Н. Бабкин
— Да, это многих детей повергает в шок. Нет, да... А проблема в чем? В том, что мы, родители, сами не хотим в этом участвовать. В этом вы правильно сказали, что потребительство какое-то есть. Конечно, здорово, когда профессионалы организуют праздник. Это интересно, и нам с ними интересно это посмотреть. Конечно, и здорово, и хороший фильм вместе посмотреть — это тоже хорошо. Но надо и самому как-то в процесс включаться, чтобы и ты чувствовал от этого удовольствие и радость. Ведь Господь сказал быть как дети, быть простыми, и, мне кажется, вот Рождественские празднички — они помогают и самому стать проще, и к вещам относиться проще. Здесь не нужно какой-то фантазии особенной. Я вот, как мужчина, атмосферу не создаю. То, что я вам рассказываю про овечек, про барашков, про украшение елки, все эти дореволюционные традиции — это мне жена все интересно вот рассказывала. (Смеется.) Я раньше так сильно этой темой не заморачивался. Но благодаря тому, что она хотела создавать в доме праздничную атмосферу и меня к этому подготавливала, и я стал очень сильно интересоваться. И из года в год этот интерес у меня с возрастом повышается. И не потому, что я старею, — потому что мне интересней становится самому принимать участие во всем этом процессе. А мы, взрослые, мы обычно отстранены от собственных детей. Мы считаем, школа должна воспитывать, значит, театр, там, или утренники должны развлекать. А мы сами? Почему мы сами не хотим воспитывать, мы сами не хотим развлекать, и мы сами не хотим во всем этом участвовать и получать удовольствие? Ведь это ж здорово — напялить бороду на себя, или костюм Снегурочки, и поиграть с собственными детьми! Это же интересно! Ведь взрослые тоже нуждаются в том, чтобы играть. Мы тоже — конечно, в меньшей степени, чем дети, играем, но ведь играем! Это же замечательно! Когда, например, даже просто мужчина со своей любимой общается в шутливой форме, он же тоже с ней играет! Просто у нас уже взрослые игры, а у детей свои игры. Но мы можем играть и в их игры тоже. Нам просто кажется, что нам будет скучно и неинтересно, так просто мы не пробовали. Мы не пытались окунуться в весь этот процесс и получить от него удовольствие. Даже если ты по натуре интроверт, и ты не привык к тому, чтобы бегать с детьми, играть и подарки из мешков вытаскивать, все равно ты можешь попробовать себя проявить в той среде, которая тебе будет интересна. Может быть, это будет строительство каких-то снеговиков во дворе — со стороны отца. Может быть, вы скворечник захотите вместе с детьми сделать и мишурой его украсить. Можно же придумать что ты хочешь. Я думаю, каждый родитель может вспомнить, что он хотел в детстве сделать сейчас папой и мамой — вот в дни Рождества, в праздничные дни. И что, может быть, у него не получалось, потому что у них времени не было, они устали, там — ну, не сложилось. Вот просто вспомнить, поворошить свои воспоминания и постараться сделать то, что не успел в детстве, сейчас, пока ты взрослый. Иначе это никогда не будет. Иначе это никогда не будет сделано. Почему бы и нет — в дни Рождества немножко самому не впасть в детство?
А. Ананьев
— «Семейный час» на радио «Вера». Здесь Алла Митрофанова и Александр Ананьев и клирик храма Николая Чудотворца в Отрадном священник Николай Бабкин.
За что я раньше очень любил Новый год? Даже не за то, что происходило накануне, и даже не за то, что происходило во время боя курантов, и даже не за поздравления президента с большого экрана. Я любил новый год за то. что оставалось в холодильнике ближе к полудню 1 января, — остывшая курица с пюре, холодный салат оливье, полбутылки остывшего, выветрившегося, но отчего-то очень вкусного, как рассказывал Евгений Гришковец, шампанского. И все это доставляло такую радость, что мне все это очень нравилось.
Я хочу сейчас... Я даже не буду спрашивать вас о том, что чудесная матушка Алиночка готовит...
А. Митрофанова
— Постное, причем.
А. Ананьев
— Ну да, безусловно... Готовит именно вот ко встрече Нового года. Я не сомневаюсь, что с ее фантазией — она человек-праздник — она придумывает нечто невероятное. Но я хочу с вашей помощью, отец Николай, заглянуть к вам в холодильник 1 января. Что 1 января у вас находится в холодильнике?
Священник Н. Бабкин
— Ой, все это тяжелый случай...
А. Митрофанова
— (Смеется.) Почему?
Священник Н. Бабкин
— Ну потому что пост... Вот в детстве, например, ну, так как бабушка у меня украинских корней, она всегда переживала насчет всей этой истории, будучи глубоко верующим человеком, и пыталась изобрести, что же приготовить на Новый год. И поэтому это был постный оливье, это были какие-то вареники с картошечкой, с вишней. Рыба была, да... Поэтому обычно это были рыбные блюда, рыбные закуски. А вот на Рождество она уже старалась по полной — для нее... Новый год мы уже потом не воспринимал. И мы тоже — мы особого стола не накрываем на Новый год. Я думаю, многие люди даже суши покупают на Новый год. (Смеется.) Вот. Как-то у нас что-то такое было даже. А я вот сейчас пытаюсь припомнить.
Ну, у нас видите как? Ситуация-то другая с новогодним столом. Обычно я со службы возвращаюсь поздно. И пока дети были маленькие, они со мной не ходили. Ну, их много, и уставали. А сейчас они большие, и когда уже возвращаешься, соответственно, курантов уже нет, президента ты пропустил. Ты был на службе, ты молился, и потом садиться за стол уже как-то не особо интересно, потому что все спать хотят. Поэтому у нас новогодний стол — это обычно утром, когда уже все наконец-то проснулись после Новогодней службы. И каких-то особых традиций у нас, новогодних, нет. Мы всегда акцент все-таки на Рождественских делаем. Ну, я говорю — как-то было такое, что и суши...
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев
— Да, бегал я за ними...
Священник Н. Бабкин
— То есть помню — как-то да, вот утром я проснулся вот после этой новогодней службы. Рыбку можно было. Ну, и вот я пошел, значит, в какой-то магазин, там будут сидеть бедные, несчастные, сонные продавцы. Взял какие-то суши, и вот мы с детьми уплетали эти суши. То есть ну вот каких-то особых разносолов и новогодних традиций — у нас таких вот нету. У нас это богослужение и какой-то простенький поздний завтрак — после того, как все проснулись. Ну, а потом уже игры с детьми. Вообще, мы в этот день стараемся дома находиться. Мы если выходим, это на улицу, и это ненадолго. То есть как-то стараемся в этот день быть вместе. Потому что устали еще после службы. Да и пост не закончился. Вот, так сказать, особой мотивации нету веселиться и радоваться, потому что приближается праздник Рождества, есть вещи гораздо более интересные. И дети знают, что главные подарки, самые интересные будут именно на Рождество.
А. Ананьев
— Но все равно тот момент, вот именно то мгновение, когда 2020 превращается в 2021, и у тебя возникает пусть иллюзорное, но все равно ощущение, что это твой новый шанс, новая возможность. Поблагодарить, попросить прощения, начать что-то заново, бросить какую-то дурную привычку, приобрести ты последних навык... Все равно это есть. И очень важно, чтобы вот этот момент — он как-то остался в памяти, запомнился. Ну, по крайней мере, и для меня это важно. Думаю, то в какой-то степени, наверное, и для каждого, кто так или иначе вырос в культуре, где Новый год имеет значение и считается, обществе, одним из самых главных праздников — ну, после 23 февраля, конечно.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев А я хочу спросить вас вот о чем. Наверняка, за вашу жизнь была какая-то встреча Нового года, которая вам особенно запомнилась по тем или иным причинам?
Мы с Алечкой хотим попросить вас рассказать о самом ярком, запомнившемся — может быть, не самом прекрасном, но самом запавшем в душу празднике.
Священник Н. Бабкин
— Я у родителей всегда что-нибудь просил на Новый год, когда маленький был. Папа тогда еще не была глубоко религиозным человеком. Она вот как раз к Новому году отнеслась — ну, так, не особо — с энтузиазмом. И у меня отец только-только в храм начинал, ходить, приобщаться, помогать. Это как раз была эпоха первых таких... сегодня это уже, наверное, раритетные фильмы, там, по человека-паука какого-нибудь. Что-то западное стало впервые появляться, и какие-то такие вот игрушки я просил — ну, родители к этому относились довольно скептически. Кроме того, эти самые 90-е — были времена довольно непростые, и поэтому мы с братом знали, что у родителей сейчас, конечно, проблема с финансами, как и у многих, когда увольняли. И мы старались вообще ничего не просить, зная, что в какой-то момент у папы с мамой не будет возможности нам подарить. Но самый яркий момент — вот сейчас Александр спросил меня — у меня всплыл в голове, когда мы с братом проснулись на Новогодний праздник... Мы знали, что всегда под подушкой что-то будет. А потом будет что-то еще, вот. (Смеется.) Обычно под подушкой была такая новогодняя закуска — с мандаринками, с конфетками, с чем-то таким, что в обычные дни года не было, именно вот новогоднее. Это были какие-то красиво упакованные подарки, которые всегда были под подушкой. У родителей был талант их класть в тот момент, чтобы никто из нас не проснулся и этого не увидел. А потом уже мы с братом бежали под елку и искали того робота, о котором ты очень долго мечтал, или... Ну, вот я просто свои помню подарки. Брат, помню, как раз хотел того самого человека-паука. И нам, кстати, его подарили, вот, было дело! (Смеется.) Да... Ему очень радовались. Но подарили одного на двоих. Не помню, сколько мне было лет — то ли пять, то ли еще меньше. Ну вот совсем я маленький был. Вот помню робота, о котором давно мечтал, о «Тетрис», дело было... И вот тот самый паук, которого, наверное, сегодня многие бабушки называли бы бесом. Ну, для детского сознания это был герой, который спасает мир. Не думаю, что моя история самая трогательная и достойна подражания, но это классно — что-то положить ребенку под подушку.
А. Митрофанова
— Самое интересное, отец Николай, что то, о чем сейчас вы рассказываете уже применительно к своим детям, это пример того, как вы, не столько даже подарками, сколько своими собственными силами вкладываетесь в создание атмосферы праздника. А ведь что дети запоминают? Да, подарки — это, конечно, очень хорошо и круто. Но гораздо порой ценнее бывает, или очень важно, чтобы помимо подарков было вот это качественное время с родителями, когда можно просто вместе погулять или попеть, или, не знаю, поиграть в какие-то сумасшедшие игры, где папа, может быть, там, нарядится конем, например. (Смеется.) Ну, и так далее. Вот эти вещи — они, на мой взгляд, не менее важны, чем и материальные вложения. Они требуют, да, наших душевных затрат, и этих душевных сил порой может не остаться. Но мне кажется, что вот важно время от времени задавать себе вопрос: а если на это уже сил не остается, а ради чего были наши всякие пахоты на работе, если на самое главное, получается, ну, сил уже нет? И вот эта причинно-следственная связь и, как это принято говорить, иерархия приоритетов, она может помочь, наверное, какие-то силы сэкономить. Вот сейчас несколько дней еще есть... Как же это все-таки важно, чтобы и время, и желание было провести несколько дней вместе друг с другом!
Священник Н. Бабкин
— И деньги, и деньги чтоб были.
А. Митрофанова
— Да.
Священник Н. Бабкин
— Потому что всем кажется, вот как в 90-х, так у многих из-за этой пандемии сейчас вот эта ситуация финансовая сложная. И мы поэтому, зная, что Новый год — это большие финансовые вложения, всегда начинаем заранее к этому готовиться, заранее что-то прикупать к праздникам, планируя семейный бюджет так, чтобы потом не сесть в лужу перед детьми, чтобы, там, они что-то попросили, а ты не мог это исполнить. Мои дети знают, что нужно помолиться Святому Николаю и что-то у него попросить. Я потом подхожу, спрашиваю, что помолились, что попросили. Вот. (Смеется.) Ну мне же нужно исполнить, прийти с этим, так сказать! (Смеется.) И, получается, ожидание совпадает с реальностью. Это очень укрепляет детскую веру. И вот очень потом приятно слышать от ребенка, что он хочет не только сам в этот праздник что-то получить, но и что-то подарить. Я поэтому думаю, что важно вот, про те духовные ценности, про которые вы сказали, поддерживать в детях, чтобы в Рождественские праздники не только они получали подарки, но они их и дарили тоже. Они могут сами смастерить эти подарки, сами сделать, поздравить своих друзей в школе, одноклассников, там, не знаю, на сэкономленные какие-то карманные деньги сделать поделки своими руками — ну, придумать что-то, что могло бы порадовать других, может быть даже, самое простое. И чтобы это был не просто смайлик в соцсетях, а что-то реальное, от души, от тебя. Это гораздо важнее, чем просто получить подарок на Новый год или на Рождество.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное, отец Николай! Спасибо вам большое, особенно вот от меня лично низкий вам поклон за очень простую и понятную, но почему-то не приходившую мне раньше в голову идею, как пригласить на Новый год святителя Николая и при этом не поссориться с Дедом Морозом.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев
— Спасибо вам большое! Сегодня мы беседовали накануне Нового года с клириком храма Святителя Николая Чудотворца в Отрадном священником Николаем Бабкиным. С вами была Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
—...Александр Ананьев!
А. Ананьев
— Хоу-хоу-хоу! С Наступающим Новым годом!
Священник Н. Бабкин
— С праздником, дорогие братья и сестры! Спасибо за эфир! А если нет денег на подарки, скажите детям, что Дед Мороз не пережил пандемию.
А. Ананьев
— (Смеется.) И на этой светлой ноте — до Нового года! Прощаемся с вами! Пока!
А. Митрофанова
— До свидания!
«Любовь — христианский взгляд». Прот. Павел Великанов
Поделиться
У нас в гостях был настоятель московского храма Покрова Богородицы на Городне в Южном Чертанове протоиерей Павел Великанов.
Мы говорили о том, что такое Божественная Любовь, как она проявляется в жизни человека, а также о том, чем отличаются любовь к Богу и любовь к ближним.
Ведущая: Марина Борисова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Вера и социальное служение». Наталья Москвитина
Поделиться
У нас в гостях была журналист, основатель фонда «Женщина за жизнь» Наталья Москвитина.
Наша гостья рассказала о своем пути в вере, о том, как для неё связаны смирение и дерзновение и том, как она, несмотря на свои страхи и многочисленные трудности, основала фонд помощи беременным женщинам в сложных жизненных ситуациях. Наталья поделилась, что ей помогает в достижении более внимательной и осознанной молитвы, а также в чем для неё проявляется богооставленность, и что помогает ей выходить из этого состояния.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. С трепетной радостью нашу сегодняшнюю гостью приветствую: Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». Привет.
Н. Москвитина
— Привет.
К. Мацан
— Будем на ты, как в жизни. Я очень рад тебя видеть в студии радио «Вера». Мы с тобой за последние месяцы, годы на радио «Вера» не раз встречались, и это очень радостно, хорошая традиция, но в основном говорили об общественных проектах, о твоей работе, о фонде. Я думаю, что и об этом тоже мы сегодня поговорим, куда же без этого. Но я очень рад возможности сегодня с тобой поговорить больше о личном, до той степени, до которой об этом можно рассказывать, о вере, о пути к вере, пути в вере, о том каком-то мировоззренческом основании, которое, как мне кажется, стоит за всей твоей общественной работой разнообразной. Вот путь к вере и в вере у человека, как мне кажется, состоит из этапов. Это какие-то открытия за открытием, событие за событием, которые как-то в цепочку складываются, и потом, окидывая так ретроспективно, человек говорит: вот мой путь к вере. Вот какие этапы самые главные на своем пути ты бы выделила?
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я родилась вообще в Волгограде. И я бы даже сказала в Сталинграде. Несмотря на то, что во время моего рождения город назывался Волгоград, но для меня все что связано с Великой Отечественной войной, со Сталинградской битвой, это не пустой звук. Как-то так случилось, что я очень чувствительно все это воспринимала, я выросла прямо рядом с мельницей Гергардта — это единственное здание, которое осталось после войны, потому что город был полностью разгромлен, и домом Павлова, они рядом между собой. И моя мама, кстати, родилась как раз в доме Павлова. Ну там от дома одна стена осталась, но дом восстановлен был, и вот в этом доме она родилась. То есть это вот контекст моей жизни.
К. Мацан
— А эти вот дома, которые ты перечислила, это, так понимаю, вот точка, которую удерживали в боях...
Н. Москвитина
— Да, 58 дней оборона дома Павлова была. И до реки Волги там оставалось, и сейчас также остается, около двухсот метров — нельзя было сдать этот берег, и у нас говорят: за Волгой для нас земли нет. То есть иначе бы мы не только проиграли бы Сталинградскую битву, но не было бы вот этого перелома всей войны. И мне кажется, отсюда все, то есть вот от такого четкого понимания, что ты можешь изменить, изменив себя, ты можешь изменить очень многое. И мы каждый год обязательно там на 2 февраля ходили в «Сталинградскую битву» в панораму и, в общем, ну казалось бы, все одно и то же, и вокруг были дети как дети, абсолютно нормальные мальчишки и девчонки, которые бегали там между экспонатами, дергали там за косы девчонок, смеялись. Я почему-то всегда это воспринимала очень серьезно. И для меня вот этот вот хлеб, перемешанный наполовину с землей, это все было здесь и сейчас. И я действительно отходила после каждого такого похода еще две недели. Ну там было все это очень реально, как сейчас вот храм Вооруженных сил и музей «1418 шагов к Победе», нечто похожее было, тоже очень современное, и в «Сталинградской битве». И я, честно, даже не понимала, как можно к этому так поверхностно относиться, как мои одноклассники. И это как бы вот жило со мной еще какой-то промежуток времени, пока мы писали сочинения после этого. Ну как бы каждый год одно и то же, но я видела, как война меняет человека, я видела, что такое жизнь на стыке войны, и воспринимала это как ну такой вызов что ли для себя. Я не знаю, как это, в какой-то проекции объяснить. Потому что я все-таки, мне 37 лет уже будет, но почему-то, мне кажется, я недалеко от этого момента ушла и по-прежнему все это проживаю. Момент, что Бог очень рядом, и война — это очень неожиданная вещь, также как и начало и конец жизни: в любой момент жизнь может оборваться, и поэтому ты предстанешь перед Богом. И я училась в духовно-певческой школе. С семи лет, наверное, с семи лет, и изучала Ветхий Завет, историю религий, православие, конечно же, это было. И группа, с которой я училась, была старше меня, я была самая младшая. Там были вообще старшеклассники, то есть мне там было очень неуютно, потому что вокруг были взрослые думающие люди, и я все время была отстающей, моя большая проблема была в том, что я не успевала конспектировать, я вообще плохо писала. И со мной ходила бабушка. И она на задних рядах сидела, все это записывала, и потом мы все это разжевывали дома. И это был период, когда храмы только-только открывались.
К. Мацан
— А это был какой-то твой интерес или родители решили, что нужно ходить в духовно-певческую школу?
Н. Москвитина
— Это даже это совпадение каких-то непонятных вещей. Я не могу сказать, что я туда сама побежала, потому что это просто открылось впервые в городе —духовно-певческая школа. Я до этого ходила на фортепиано.
К. Мацан
— Надо идти.
Н. Москвитина
— Да, надо идти. Но пошли из нашей школы всего три человека: я, моя лучшая подруга и моя одноклассница. И так мы, в общем, до конца и проучились. И вместе с бабушкой я приходила к вере. И параллельно мы с бабушкой все время ходили на службы. Тогда, значит, восстановили Казанский собор, это кафедральный собор в Волгограде, и мы там были на всех службах. Я помню службу пасхальную ночную, и помню до деталей, до запахов — это вот прямо это часть моего детства. Я мало что помню, кроме вот таких ярких вспышек: именно служба, какие-то серьезные моменты моего там нравственного выбора. Например, я с подружкой пошла в магазин, она взяла меня с собой для того, чтобы я вместе нее купила ей сыр. Ну этот момент очень так характеризует детство очень так хорошо. Она стеснялась это сказать и всегда брала меня с собой за хлебом и за сыром там. И нам надо было до магазина дойти, там минут пятнадцать идти, и я все шла и как бы ее отчитывала, говорила: ну когда ты уже, Наташка, сама будешь ходить? Ее тоже Наташа зовут. И когда мы уже пробили этот чек, помню, такие серые чеки были, да, отдельно они пробивались, мы с этим чеком встали уже в отдел. И вдруг перед нами старушка стояла. И на эту старушку продавщица начала очень сильно как-то кричать — что-то было не так, не знаю, может, она чек не пробила, ну я вообще ума не приложу, что там произошло. Но меня это настолько возмутило, и я в момент включилась, и я стала ее защищать и наезжать на эту продавщицу, и говорю: как вы вообще смеете, это пожилой человек... В общем, я сама от себя не ожидала, и вот вся вот эта вот концентрация какой-то там несправедливости, да, вот все, что я тогда переживала, вот все это на мне сошлось. В общем, я решила защитить этого человека и, естественно, продавщица никак... ну она обалдела вообще: какой-то ребенок там, не знаю, десяти лет там, вот так вот себя ведет. И говорит правильные, по сути, вещи. И дальше пошло все вообще не по плану: то есть я обошла прилавок, за ним была дверь, она вела в коридор, и там была написано «Дирекция», и я, в общем, пошла туда. И, значит, я открыла дверь с надписью «Директор», зашла туда и продолжила свой монолог. И не помню вообще ответной реакции, я помню, что мне не было ни стыдно, ни страшно, ничего. Я должна была закончить это, я оттуда вышла совершенно удовлетворенная, что справедливость восторжествовала. И ушла оттуда. В общем, поход за сыром окончился помощью старушке.
К. Мацан
— Вот где предыстория фонда «Женщины за жизнь».
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я возвращаюсь к каким-то реперным точкам в своей жизни и понимаю, что зачатки были тогда. И еще был момент. Я очень хотела работать с детства, с 12 лет, и я пошла на биржу труда, а туда брали с 14. Но моей подружке было 14. Нас было три, и нам было 12, 13, 14. И провели по документам то, которой 14, а нас как бы просто скопом взяли и сказали: идите, короче, работайте, но по документам вот так вот. Ну типа зарплата одной платилась или что-то, как-то так, не помню. И нас поставили сначала на детский садик, подметать двор, и это было очень тяжело, потому что ну мы были маленькие, а метлы были такие вот, деревянные, там скрученные проволокой из веток, да, вот сама вот эта часть, которая, метет, они были очень тяжелые и очень грубые, и мы за несколько дней натерли такие мозоли, которые кровили. И мы пошли, в общем, это все говорить руководству: поставьте нас куда-то помогать детям, потому что мы, в общем-то, в садик пришли. Но нас не услышали, мы пошли опять на биржу труда, и нас поставили после этого (ну то есть мы как бы везде требовали, что вообще-то надо в соответствии с правилами действовать, да, какой-то все-таки распорядок должен быть) и нас поставили в другой садик. Мы начали там работать, и мы увидели изнутри вот этот весь произвол, когда детей били, там по лицу били, ругались матом, обсуждали свою интимную жизнь — причем это для меня был вообще колоссальный стресс, то есть я услышала эту всю правду отношений между мужчинами и женщинами. Женщины там все, нянечки и так далее, были совершенно не на высоте, и это все слышали маленькие дети. И ну, наверное, предел уже моего терпения был, когда на моих глазах ребенка, которой не говорил еще (это самая такая ясельная группа) били прямо по щекам.
К. Мацан
— Кошмар.
Н. Москвитина
— А до этого все накопилось. То есть мы видели, как они наливают в чайник воду из-под крана, как будто бы кипяченая вода. Ну вот все вот это вот, вся неправда, она была перед нами. А мы дети, мы вот как бы очень искренние. И я решила рассказать это все маме этого ребенка. Она меня не послушала. Ну естественно, я сама ребенок. И тогда рядом с домом был, я не знаю, вот я воспринимаю сейчас, это был какой-то фонд «Семья» — я не знаю, вот 90-е годы, что это на самом деле было, ну какая-то вывеска была, связанная с помощью семьям. И мы туда втроем пришли. А нас еще, так интересно, раскидали по разным группам, чтобы мы между собой не общались. Но когда мы вечером обсуждали, у каждого в группе было одно и то же. И мы пришли туда, и я все это по полочкам рассказала, что вот так вот и надо с этим что-то делать. И, наверное, это было со стороны просто очень революционно: три ребенка, которые возмущенно вот это все рассказывают и ищут, как можно помочь другим детям. И эта женщина сказала: вы что, ну в принципе это все ужас, кошмар, и с этим нужно что-то сделать. Но по закону мало что сделаешь, потому что доказать это — как докажешь. Еще мобильных телефонов же не было. И она спросила: а как там вообще на кухне? Чисто, нет? Ну и тут, конечно, просто у меня там список был подготовлен, там и тараканы, и все. И на следующее утро, когда мы пришли в садик, там уже стояла пожарная машина, скорая, всех вывели из садика и началась проверка. С тех пор на биржу труда меня не брали. Но в 14 лет я устроилась уже работать внештатным корреспондентом в газету. И это, в общем, просто шло по нарастающей, понимаешь, это были какие-то зачатки. Но в целом, наверное, самое интересное для меня это помощь людям и сами люди. Вот сами люди. И в какой момент человек пересекается с Богом и осознает это или не осознает, но уже есть какое-то вмешательство Бога, как меняется его жизнь, меняется ли, и как это можно спроецировать и на меня. То есть это всегда опыт: смотря на других людей, ты понимаешь, что человек рядом с тобой, он всегда выше, глубже, правильнее и удивительнее. И рядом все люди, они ну как бы хорошие и уникальные, да. Я ну вообще вот не воспринимаю людей, что они какие-то не такие, они там подлецы. Мы все подлецы, и мы, у каждого есть это испытание. Мне кажется, Бог как-то так вот проверяет нас, что мы думаем, что у нас будет проверка на то, на то — там не солгать, там еще на что-то, на самом деле нас на какие-то другие вещи проверяют. Вот сколько я смотрю судеб других людей — это очень нестандартные ситуации, где-то даже очень такой искренний диалог с Богом, когда ты не можешь спасовать, ты тоже должен как бы давать такой, в полный рост, ответ Ему, где-то делая вот неправильные что ли вещи. Как у Луки Войно-Ясенецкого, когда произошел спор, когда Господь ему говорил, что ты должен выбирать: или ты пишешь книги, или ты оперируешь. Я вот ну сейчас детально не помню, но меня это поразило, и я поняла, что этот диалог, он у каждого происходит, это какой-то, может быть, даже дерзновенный диалог, но где ты смелый. И вот Бог любит смелость эту, когда ты можешь ответить и тебе есть что сказать.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А у тебя этот диалог по поводу чего?
Н. Москвитина
— Наверное, за других людей. Вот очень много видя таких случаев, очень разных, когда люди себя очень по-разному ведут, вроде как превращаешься в такого ходатая что ли и...
К. Мацан
— За них перед Богом.
Н. Москвитина
— Ну да. Ну то есть я в корне изменилась вот через свое это социальное служение. И началось социальное служение с такого моего дерзновенного, знаешь, запроса: я не хотела идти в антиаборты, я так и сказала, что только не в антиаборт. Я очень долгое время просила Бога, чтобы Он меня поставил послужить. И я это видела как достаточно непростой выбор, потому что я не видела себя ни там, ни там, ни там — я везде себя пробовала и после миссионерских курсов я не знаю, где я не была. И ну это и кормление бездомным, это помощь людям после неудавшегося суицида, это и отправка посылок в тюрьмы, это и помощь беременным, и разная антиабортная деятельность просветительская, и помощь отказникам. И все, знаешь, вот как будто бы ну что-то, вот ну то есть я искала, искала — это было очень тяжело прямо, я очень переживала, это длилось долгие годы. И я примерно раз в неделю ездила в храм Христа Спасителя, к мощам Филарета Дроздова — ну как для меня это был святой миссионер, который поможет мне, человеку после миссионерских курсов, как-то определиться. И там был и спор, там было и выпрашивание, там было, ну то есть все: я говорила и с напором, прося, и так, и так. Раз в неделю то есть я стабильно ехала к нему, как к родному человеку, и на коленях просила: укажи мне путь, ну как-то за меня попроси Господа, ну что делать женщине? Мужчине очень легко, он может ну хотя бы алтарничать. А что можно сделать женщине?
К. Мацан
— Как ты почувствовала, что вот ответ пришел, если он пришел?
Н. Москвитина
— Ну он пришел.
К. Мацан
— Что вот это вот теперь я на своем месте, через что это воспринимается человеком?
Н. Москвитина
— Это вот через мою дерзновенную фразу: только не в антиаборт — это совершенно точно. И я сказала, что только не туда, потому что это расчлененка, это достаточно агрессивная деятельность — ну то есть я так ее видела, она такая была.
К. Мацан
— Когда говоришь: только не в антиаборт — ты имеешь в виду что только вот не этим видом социального служения я хочу заниматься. Чем угодно, только не этим.
Н. Москвитина
— Вот-вот.
К. Мацан
— И именно этим пришлось.
Н. Москвитина
— Да, да. Н у это как бы так Господь ставит. Ну если ты там на расслабоне это все делаешь, то это ну не жертва.
К. Мацан
— Ну вот этот момент, когда ты, не знаю, соглашаешься, или понимаешь, или чувствуешь, что вот да, это я на своем месте. Спрашиваю, потому что многие, думаю, наших слушатели, которые размышляют о вере и об отношениях с Богом, вот этим вопросом задаются: как вот как понять, что я сейчас здесь, где должен быть и вот это, грубо говоря, это Божия воля?
Н. Москвитина
— Ну во-первых, это правильно задать вопрос, найти тон и не вымучивать его. Я просто подошла к этому вопросу вплотную и задала его очень искренне. То есть это был прямо... Ну я поняла, что там, там, там я была и что похоже, что самое очевидное — это антиаборты. Ну я так и сказала: все что угодно, только не кидай меня в терновый куст. И повторила это несколько раз. И после этого мои друзья сказали... Ну прошло, я не знаю, несколько месяцев, наверное, я прошла через развод. И это был очень сложный период, когда ко мне пришли друзья в гости и, видя, что я в тяжелом очень состоянии, сказали: ты не хочешь вообще вот ну какое-то движение женское открыть, помогать другим женщинам? Ну вроде как это было из головы, то есть это было: ну тебе плохо — ты помоги другим, все равно вокруг тебя столько беременных крутится. Это, правда, было на тот момент — и беременных, и бесплодных, и тех, кто после бесплодия рожают. И как бы вроде такие наметки уже были, да, промыслительного пути, но воедино это не собиралось. И наверное, отсюда, от моего отрицания и пошел этот вот запрос. И вот ровно там через небольшое время я встала и вот перед этим выбором уже сама, я интуитивно чувствовала, что вот это оно. Но после того, как я решилась на это, где-то было полтора года очень тяжелых метаний, очень. Потому что деятельность, ну откровенно говоря, не по силам, невозможно где-то этого ресурса набраться и спокойно заниматься антиабортом. Антиаборты — это там, где смерть откровенная, где убийство, это все очень сильно ощущается, это очень сильные человеческие драмы, это где и любовь, где интимная сфера — это вот просто все на грани. И я, естественно, хотела развернуться и уйти. То есть у меня все время было такое чудовищное просто испытание. Я человек, который, ну мне вообще не свойственно поворачивать назад, вот это вот оборачиваться. Взявшись за плуг, не оборачивайся — это очень вообще мой девиз. Но тут я сомневалась, что это мой путь. То есть я, уже встав, все время у меня голова мне не давала покоя. Почему, потому что, открыв вот этот, ну сначала это не фонд был, это было волонтерское движение, в очень большом количестве пошли эти женщины. И первое, что нужно было, это помогать материально. Нашлись там психологи там, гинекологи, но людям конкретно там нечего было есть, а денег не было вообще. И я вкладывала свои деньги после развода, да, и это все было просто на разрыв аорты. Я искала, я встречалась со всеми, с кем, мне говорили: с этими не встречайся, эти плохие, эти еще хуже, а эти вообще там, да, — я ко всем трем категориям ходила. И у меня не было никаких предубеждений, потому что эти женщины — вот они везде, у них есть имена, фамилии, у них есть там, они сейчас перед этим выбором. Мне было вообще не до этих вот размышлений глубоких. Но я не могла понять: если Господь не дает вот этой стабильности уже тогда фонду, а для меня это все вообще было в новинку, я не знала, как фонд собирать, и в моей записной книжке — это было очень важно, — не было ни одного телефона, на кого бы я могла опереться. То есть не было никаких сильных людей вообще. То есть и мне пришлось само стать сильной. Это для меня самый главный вызов в жизни. Я всегда считала, что я очень слабая. Вот чему меня научил фонд — я узнала, что я сильная. Ну я до сих пор считаю, что я слабая, но я просто вижу результат деятельности. И меня метало так, что я ну если не каждый вечер, то, видит Бог, там первые полтора года восемьдесят процентов моей деятельности сопровождалось горючими слезами по ночам. Я прямо реально плакала навзрыд перед иконами. И у меня перед иконами такой коврик, и этот коврик просто слышал все. То есть я прямо навзрыд кричала и говорила: Господи, ну почему я тут? Что мне делать? Почему, если Ты меня туда поставил, что я должна этим женщинам сказать? Мне же надо конкретно им помогать. И ошибок тоже было много. Ну они и до сих пор есть. Я как бы абсолютно четко осознаю, что тут нет какого-то проторенного пути, это очень сложная деятельность, и она получается только потому, что ты рискуешь. И какое-то большое дело, оно всегда сопряжено именно с риском, с тем, что ты всегда будешь ошибаться, как бы ты ни старался, все равно, вот эти вот падения, они дают вообще-то...
К. Мацан
— Скажи, вот ты в начале программы упомянула, что такой твой какой-то принцип, твое мирочувствие — это что вокруг прекрасные люди, все лучше меня. Как один священник у нас в эфире, мне кажется, замечательно сформулировал, что смирение — это когда не я хуже всех, а все лучше меня. А с другой стороны, ты говоришь о разных трудных ситуациях, в которых очень легко в человеке разувериться. Не в женщинах, допустим, которым требуется помощь, а в том, кто их бросил, например, или в тех, которые помогают или не помогают, но обманывают. То есть ты видишь такую достоевщину, о которой я, допустим, могу только догадываться, а ты в ней живешь и работаешь часто. Как не разочароваться в людях?
Н. Москвитина
— Ну не знаю.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Ну честно, не знаю. И бывают такие моменты, когда ты очень сильно устаешь, и ну как-то вся вот эта вот несправедливость жизни, неправильных поступков людей выходит на передний план, и ты понимаешь, да какое ты вообще ничтожество, что ну, грубо говоря, я вот выйду отсюда и скажу: вот я сказала, что там все люди хорошие. Ну а не ты ли думала вот... Ну это я все, и это все я, да. Я только боюсь быть неаккуратной к людям. Я очень обычный человек и, может быть, хуже всех тех, чьи ошибки я наблюдаю каждый день, просто грешу, наверное, другим. И я боюсь в своей вот этой вот какой-то, ну своими установками, думая, что я там лучше, вот это вот все — это же неистребимо вообще, да, — поранить другого. Поранить человека, который ну явно что-то делает абсолютно там против совести, там ну те же аборты или измены, этого всего очень много. Но столько раз я убеждалась в том, что это вообще не правда жизни, что это настолько на поверхности, что эти люди могут быть святыми. Я же не могу увидеть там нимб или что-то, но это настолько чувствуется. Люди, которые женщины, совершили аборты, люди, которые предавали — столько вот как бы этой грязи ты видишь, слышишь, перевариваешь, очень тяжело это дается, и потом — раз, ты человека видишь с другой стороны. И ты поражаешься, что ты намного хуже. Вот.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». И мы говорим и о Наташином социальном служении, о том, как это связано с мировоззрением, с верой. И вот как раз, может быть, к этому второму измерению этой темы я хотел бы обратиться. Мне как-то, помнится, в свое время в одной из наших бесед (я уже, честно говоря, не помню, это была частная беседа или интервью твое было) поразила, очень согрела история, ты просто рассказывала о своем опыте, что время от времени ты уезжаешь из города на какой-нибудь отдаленный домик где-нибудь в лесу, просто гуляешь и просто разговариваешь с Богом. Я почему эту историю запомнил, потому что настолько это непохоже на то, как мы обычно думаем при слове «молитва»: вот либо церковная служба идет, люди стоят и молятся лицом к алтарю, либо какие-то тексты произносишь — чьи-то древние, святые, глубочайшие тексты, но вот какие-то не твои. Либо там дома стоишь. Если человек совсем на Церковь смотрит со стороны, то молитва это, как правило, кажется, какое-то выпрашивание чего-то, такое вот настойчивое домогательство до Бога, что вот хочу так, сделай, как я хочу. А ты рассказывала об опыте, который совсем не похож на это, какой-то просто разговор с Богом, и обращение к нему «Папочка» — вот что это такое, чем это важно?
Н. Москвитина
— Ну я прошла такой путь от Иисусовой молитвы, и почему-то нашла свой абсолютно другой диалог. Он именно мой, и вообще вот эта вся история про то, что мы все очень разные, и Бог с нами общается, исходя из наших внутренних настроек. И мне куда ближе благодарить Папочку и говорить, что я Его очень сильно люблю, это придает мне силы, я чувствую, что Он рядом. И вообще неважно, что как протекает день, но нужно обязательно найти вот эту вот волну. Иногда бывает еще вот такой лайфхак, там можно, да, уехать куда-то за город, в природу, найти какой-то свой уголок, именно только вот твой, может быть, даже никому не говорить, где это. Ну я так поступаю, я конкретный адрес и геоточку никому не говорю. Но еще есть такое, что я выезжаю на Садовое кольцо и делаю круг, то есть я вот в своем потоке еду и все это время молюсь, то есть мне не надо отключать мозги на то, где свернуть и так далее. Вот это определенное время занимает и очень помогает. Однажды я как бы случайно на это вышла, а потом поняла, что это классный такой ход для того, чтобы уединиться с Богом.
К. Мацан
— В городе причем.
Н. Москвитина
— В городе, да. Ну какой-то смысл есть и в этом цикле, то есть этот круг ты проживаешь, как-то все переосмысливаешь. Ну вообще духовная жизнь — это долгий-долгий путь, я думаю, до конца жизни мы не сможем это все препарировать до конкретных форм, у всех очень по-разному. Но я вот просто кайфую от того, что Бог дает какие-то еще возможности найти к Нему обратиться, и я думаю, что для определенного периода хорошо все: и молитвы по молитвослову, и молитвы, выученные наизусть, те которые ты ну от сердца, пусть их несколько, но от сердца, и Псалтирь, и вот именно вот какие-то вот такие вещи, из ряда вон выходящие.
К. Мацан
— Ну когда я вопрос задавал, конечно, я ни в коем случае не хотел обесценивать и церковную молитву, и молитву по молитвослову. Но вот почему еще так мне это запало в душу, твой рассказ про вот это вот обращение к Богу «Папочка», и это, кстати же, вполне в традиции: «Авва, Отче!» — «авва» это же и есть «папочка», это уменьшительно-ласкательное обращение.
Н. Москвитина
— Это я да, от тебя уже узнала.
К. Мацан
— Можешь приходить почаще. Я почему еще это так запомнил, потому что мне кажется, не знаю, так это в твоем случае или нет, вот прийти к такому обращению к Богу, к такому состоянию — это ну это не просто так, это что-то значит во внутреннем мире. То есть, видимо, был какой-то запрос, это как какой-то результат какого-то пути. Вот что это, желание все-таки пережить отношения с Богом как с Отцом, нехватка Отца в метафизическом смысле, Небесного, желание защиты, осознание собственной слабости и обращение — ответом на что было это вот, этот лайфхак?
Н. Москвитина
— Ну я думаю, что я очень слабая на самом деле. И несмотря на то, что жизнь меня ставит в такие условия, где мне нужно быть очень сильной, я открываю себя с сильной стороны, на самом деле я абсолютно не такая. Очень много граней, и я не могу ничего сделать с тем, что я все равно человек, который живет в таком внутреннем патриархате своей головы.
К. Мацан
— Это как?
Н. Москвитина
— Ну я все-таки считаю, что над женщиной должен быть мужчина, а над мужчиной должен быть Бог. Но я сейчас проживаю этап, период, когда у меня нет мужа, я стала главной для детей. Нет, ну отец присутствует в жизни детей, но тем не менее я как бы одна. То есть в отношениях в этой парадигме я и Бог, и я вот тут, в этом земном пути как одиночка двигаюсь, и надо мной есть только Бог, и Он мой начальник. И Он, я Его очень люблю, прямо вот я не могу это скрыть. И другой параллели как общение с Отцом у меня нет. И у меня были очень хорошие отношения с отцом, то есть это такой классический пример доброго, образованного, какого-то вот ну прямо идеального отца, которого я потеряла там как раз в один из периодов духовного роста. И я думаю, что Господь дал такой костыль, то есть Он открылся больше в тот момент, когда забрал отца. Ну как бы я, мне очень комфортно в этих отношениях, я не представляю, как можно по-другому, мне прямо очень гармонично, я всегда знаю, что папа со мной.
К. Мацан
— А вот если то, о чем мы говорим, переносить на отношения детей с Богом. Я имею в виду что, я вот по себе сужу, есть какое-то свое переживание общения с Небесным Отцом, и оно внутреннее, радостное, оно внутренне очень много значащее для тебя, и ты хочешь, конечно, чтобы дети испытали что-то похожее. По-своему, но что-то похожее. И при этом я сталкиваюсь с полной невозможностью это передать, этому невозможно научить. Это только может ребенок, взрослея, сам пережить. И тут же думаешь: а вдруг, вдруг не переживет? А вдруг я делаю что-то не так? А вот что здесь как родитель ты думаешь? Просто довериться, отдаться на волю Божию? Что может сделать мама или папа в этой ситуации, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Я что-то. похоже, хуже тебя, потому что не думаю об этом.
К. Мацан
— Ну почему же хуже, может, наоборот.
Н. Москвитина
— Ну я просто понимаю, что это не зона моей ответственности.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Я могу свою жизнь проживать максимально откровенно и искренне перед детьми, и они уже свой выбор делают.
К. Мацан
— А дети в алтаре, мальчики, я знаю.
Н. Москвитина
— Ну да, да.
К. Мацан
— Интересуются.
Н. Москвитина
— И я не могу же их... ну то есть я даже не предлагала это, вот начнем с этого, да. И оно вот идет само, и ну наверное, будут какие-то периоды охлаждения. Ну, в общем, это все так и должно быть. Я должна это заложить сейчас, и я просто как-то без насилия это закладываю. Мне кажется, это нормально. Ну то есть они станут взрослыми, именно вот от вот этих вот испытаний — терять Бога, находить Бога, — именно так они и станут зрелыми. Даже не то чтобы взрослыми, можно быть и в пятьдесят ребенком, да, можно там в четырнадцать осознать.
К. Мацан
— Слушай, ну вот очень интересная фраза, важная мысль: это не зона моей ответственности, ты сказала. Я думаю, что для кого-то из наших слушателей это может прозвучать как формула пофигизма. Я не имею в виду, что ты это закладывала, но очень часто, когда человек говорит: а, это не моя ответственность — это такое «с меня взятки гладки». И понятно, что ты не про это говоришь, но в чем, как тебе кажется, разница между таким вот пофигизмом и между тем, когда это какое-то здоровое, не знаю, осознание своей ограниченности и доверия Богу? Что такое доверие Богу вот в этом смысле? Как бы ты это объяснила, допустим, человеку, который, не знаю, сомневается?
Н. Москвитина
— В смирении, мне кажется. Ну ты понимаешь, что ты... ну это не моя зона ответственности именно в том плане, что я не могу сделать больше, чем я делаю. И смысл того, что я приведу детей, людей, там подопечные те же дети? Я могу применить все свои методики там миссионерских курсов, но только я сломаю человека, и будет грош цена этому, я отверну от Бога. Это будет работать какое-то время, а потом что? То есть человек должен падать, набивать свои шишки, это проходить через боль. В человеке очень много боли, и он должен вырасти через это, через вот эти вот сломы, как, знаешь, кость срастается, там все равно это место болит. У каждого на протяжении жизни есть какие-то вот такие точки — смерти, какие-то, не знаю, падения там собственные, я не знаю, ощущение собственной некомпетентности, где ты понимаешь, что ты один. А если ты один, то на кого ты можешь опереться? И вот тогда только ты осознаешь, что вообще-то есть Бог. И вот в этом момент Он оказывается прямо очень рядом. Грош цена из того, что я это все объясню. Я же не дам им пощупать, я там вложу в голову, но я могу отвернуть человека. Поэтому вот за это я ответственна — за то, что я отвернула его от Бога. Поэтому я говорю в отношении свои детей все Богу, а не детям. Ну это же такая известная формула, да, но мы ее вроде бы как понимаем головой, а когда дети стали взрослеть, я это просто прочувствовала изнутри и сделала уже по интуиции.
К. Мацан
— У митрополита Антония Сурожского есть такая мысль, он вспоминает евангельский пример слепца Вартимея, слепца, который сидел у дороги и, когда Христос проходил мимо, вот он воззвал к Нему, и Христос его исцелил. И владыка Антоний этот пример приводит как опыт человека, который находился в крайнем отчаянии, в последнем отчаянии, когда нет никакой надежды на себя и ни на кого, когда вот полная, как бы мы сказали, безнадега, вот тогда изнутри этого отчаяния можно подлинно обратиться к Богу, вот тогда возникает надежда. То есть человек претворяет это последнее отчаяние на самом деле в настоящую надежду. Вот я сейчас говорю — ты киваешь. Ты понимаешь, о чем говорит владыка Антоний на практике, ты это проходила?
Н. Москвитина
— Постоянно я прохожу. Я вот постоянно на этом днище, знаешь, сижу и кричу, потому что ну больше уже, ниже уже никуда не опуститься. Но у меня другая аналогия: мне кажется, что это как в открытом космосе, где ты один, скафандр, и вот эта пуповина кислорода — это пуповина с Богом. Ну и вообще моя тема, понимаешь, это новорожденные, и тема пуповины мне очень близка. Я вот реально как-то метафизически проживаю и ощущаю эту пуповину с Богом, она никуда не девается. И тема моя сложная тем, что это тема смерти, и очень много смертей как абортов, и смертей детей, которые были рождены, и абстрагироваться от этого сложно. Я говорю про днище, потому что понимаю, что ну у тебя очень ограничены ресурсы, ты вообще ничего не можешь сделать. Ну, по большому счету, ты можешь только молиться и все. И ты видишь, как перед тобой происходят всевозможные чудеса, и все за тебя делает Бог. Вот эта вот пуповина, она никогда никуда не денется. И мы рождаемся в одиночку — вот мы лежим, голые, мы можем погибнуть там через несколько часов, если мама нас не покормит, да, это абсолютное одиночество, пустота вокруг, и только присутствие родителей спасает тебя. И мы заканчиваем жизнь часто тоже немощные телом, наши дети уже ухаживают за нами, мы превращаемся в таких пожилых младенцев, и это же, представляешь, очень страшно: ты понимаешь, что ты сейчас опять будешь проходить через вот эти вот неведомые вещи. Мы не знаем вообще, что там будет, что было вначале и что будет в конце, и связь у тебя есть только одна — с Богом. Поэтому ты кричишь и просишь, чтобы не быть оставленным.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Есть такая фраза, которую часто мы, люди верующие, используем: «Слава Богу за все!» И, как мне кажется, мы нередко ее используем просто как фигуру речи, а еще чаще как такую благочестивую отговорку, стиснув зубы: «Как дела? — Да слава Богу за все!» Но мне кажется, что в тех ситуациях, в которых ты по жизни бываешь, и то, что ты описываешь даже в рамках нашего разговора, как-то заставляет к этой мысли, к самому этому состоянию души — «слава Богу за все» — по-другому относиться. Вот что такое сказать «слава Богу за все» в ситуации действительного кризиса? Может быть, ты видишь людей, которые так рассуждают, которые так, которые имеют на это силы?
Н. Москвитина
— Это очень сложный вопрос на самом деле. И я не знаю на самом деле на него ответа, потому что очень часто за этой фразой скрывается лицемерие.
К. Мацан
— Да.
Н. Москвитина
— И я вообще перестала употреблять так часто. Ну то есть это какой-то период, когда ты в это веришь и ты искренен в этой фразе. А в какой-то момент, когда ты видишь, что многие вещи совершенно не по воле Божией, а по воле человека происходят, то как бы, наверное, неправильно и говорить: «слава Богу за все». В общем, все как-то очень непросто в этой жизни. И не могу сказать человеку, у которого только что дочка вышла из окна: «слава Богу за все», понимаешь?
К. Мацан
— Ну конечно же, я не об этом говорю. Я скорее говорю о том... Вообще это было странно кому-то эту фразу говорить, в чужом страдании, это понятно.
Н. Москвитина
— Да.
К. Мацан
— Скорее мы говори о себе, когда случатся какая-то беда, ну которую человек субъективно переживает как беда. Нет смысла меряться, у кого тяжелее беда, но в этой ситуации очень трудно сказать: слава Богу за все. А с другой стороны, ты видишь, ну не ты, а мы видим примеры (но хотя ты, наверное, как раз таки их видишь, у меня-то они умозрительные), когда человек действительно в тяжелой ситуации действительно подлинно смиряется, и от него исходит такой свет и тепло, и ты думаешь: как это возможно? Вот бывали такие опыты у тебя?
Н. Москвитина
— Вот как раз сегодня, как раз вот этот вот кошмарный случай, который я сейчас описала — это самоубийство девочки, которая вышла в окно. Но перед этим был ряд таких событий... и там все очень ну как бы не так, как видится с первого взгляда, и ты понимаешь, что там могут и отпевание разрешить. И ты общаешься с мамой этого ребенка, и это все очень тяжелое испытание и для меня тоже. И меня очень сильно поражает и приподнимает этого человека на, не знаю там, на много ступеней выше меня, когда в конце такого очень тяжелого диалога, когда мама ребенка сидит перед моргом, она мне пишет: «Христос воскресе!»
К. Мацан
— Потрясающе.
Н. Москвитина
— Да, понимаешь, а там, там вот реально самоубийство, да, и это ребенок. Но ты вот в этот момент проживаешь физически понимание, что Бог милостив. Потому что мать этого ребенка, мать единственного ребенка, да, она в это верит. И как ты можешь в это не верить, если она верит?
К. Мацан
— Что самое трудное для тебя в вере, в пути в вере?
Н. Москвитина
— Потеря Бога.
К. Мацан
— А бывало это?
Н. Москвитина
— Постоянно, конечно.
К. Мацан
— Ну вот я в принципе ожидал ответ: постоянно. Но это же, наверное, не потеря радикальная...
Н. Москвитина
— Ну нет.
К. Мацан
— Ты же не становишься неверующей.
Н. Москвитина
— Ну такое, наверное, уже невозможно. Хотя все возможно, да.
К. Мацан
— Ну, кстати, тоже интересная тема: вот потеря Бога, которая вот чувство богооставленности, которое посещает и верующих. Это, кстати, тоже такой стереотип о верующих людях как о тех, кто как будто бы вот пришел, осознал...
Н. Москвитина
— Как будто бы у них иммунитет.
К. Мацан
— И дальше вот такая ровная, приятная дорога ко спасению. А с другой стороны, кажется, вот эта богооставленность — что-то такое ужасно кризисно-критичное, крест на всей биографии: вот он, значит, пережил состояние сомнения — как же так? Вы, верующие, переживаете состояние сомнения?
Н. Москвитина
— Нет, ну сомнения ладно. А вот я, например, с глубоким трепетом, и даже не знаю, как описать свое чувство, смотрю на людей, которые действительно пошли на какой-то радикальный шаг — например, ушли из монастыря. И как это, ну как бы сложно это все разложить по каким-то полочкам, понять, как люди после этого живут, и что они пережили, и как-то их обвинять, наверное, неправильно.
К. Мацан
— Но твоя потеря Бога, богооставленность, которая ежедневная, ты сказала — это про что?
Н. Москвитина
— Это про потерю радости.
К. Мацан
— А вот как?
Н. Москвитина
— Ну Бог — это все-таки ощущение такой благодати, полноты, без сомнений, понимание собственной какой-то неуязвимости, потому что ты не один. Но по факту все бывает совсем наоборот. То есть ты, наоборот, как тростинка, понимаешь, что куча разных испытаний и духовных, и физических, и нравственных перед тобой каждый день, и ты не в лучшем виде перед самой собой предстаешь. И ты судорожно, как это в темной комнате, начинаешь искать, где Бог. Потому что иногда ответы даются очень просто, ты понимаешь, что вот Он, рядом, и проблема не проблема, но в основном-то все наоборот. Куча разных вот эти вот испытаний, в которых ты не знаешь, как тебя судят — вот в чем проблема. Ты думаешь, что тебя по этим критериям смотрят, а потом полдня прошло, и я думаю: а ведь на самом деле это было вообще про другое, я на это не обратила внимания.
К. Мацан
— А вот можешь на примере пояснить, по какими критериям нас судят, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Ну ты закладываешь какие-то базовые вещи, там вот это вот все: не лги там, не лицемерь там, не завидуй...
К. Мацан
— Но это немаловажные, хоть и базовые вещи.
Н. Москвитина
— Да, да, но понимаешь, а есть еще какие-то вещи, которые ты думаешь, что ты этим не грешишь. Вот, например, вот прямо абсолютный пример, хотя он такой, часть исповеди буквально: я всегда думала, что я не завидую. Вот ну я думаю: вообще зависть — не про меня. Но когда ты начинаешь разбирать ход собственных вот эти вот душевных ну не терзаний, а движений души, то вдруг думаешь: а что это было, если не зависть? Вот это вот такое там, на 0,3 секунды, что это промелькнуло? А когда на исповеди священник говорит: да ты вроде не завидуешь, я говорю: да вроде да, и не завидую. А вот откуда это все берется? И вот за это и осудят. То есть ты вроде бы все сделал правильно, и ты еще думаешь: да и я вообще, грехов-то особо нет. А они есть. Ты чем дольше живешь, ты понимаешь, что а еще, оказывается, вот такой у меня пласт есть, до которого вообще раньше не добирался. Вот как с этой свечкой ходишь, да, и все больше и больше открывается. И потом фонарь включается — там вообще все паутина, грязь и свалка. Это именно что надо хорошо присмотреться к собственным грехам, особенно когда этот список у тебя уже утвержден, да, годами.
К. Мацан
— И заламинирован.
Н. Москвитина
— Ага, ага. И пора все, открывать эту толстую книгу, которая есть у всех дома, это список всех грехов, там такой, знаешь, томик, где там все до мельчайших подробностей, и заново смотреть на себя, брать этот фонарь и высвечивать.
К. Мацан
— Но вот то что ты сказала, потеря радости, а как она возвращается? Вот логично предположить, что потерял радость — ищи? Или это вернется само, когда Бог захочет? Или надо как-то себя, ну если угодно, настроить, чтобы из этого состояния богооставленности выйти? Вот я тут понимаю, что нет единых критериев и какой-то волшебной таблетки, но о чем говорит твой опыт?
Н. Москвитина
— Через усердие. Через прямо взять себя и тащить в ту сторону, от которой ты отходишь. Ну как машина, вот она когда едет, даже по ровной дороге, она все время какой-то крен дает — чуть-чуть ты, на сантиметр, влево руль, вправо руль. А где-то тебя — раз, вообще как занесло, да. А ты вроде бы едешь, и вроде это та самая полоса, ну то есть духовная жизнь идет, ты знаешь, что это МКАД, 110 километров, и все, я доеду. А на самом деле ты так по чуть-чуть, по чуть-чуть склоняешься. И только в собственной воле, прямо усилием, понуждением, возвращать себя на исходные позиции, зная свои особенности. И тогда Бог сразу рядом становится.
К. Мацан
— А исходные позиции — это что?
Н. Москвитина
— Наверное, это понимание каких-то своих основных грехов, и вот подрихтовать себя. Ты привыкаешь к себе, ты даешь себе слабину где-то, ты любишь себя короче, всю жизнь ты все равно себя любишь. Как бы ты там что на радио «Вера» не рассказывал, как бы ты там ни пытался там вписать еще три греха на исповеди, но, по большому счету, ты все время себе даешь поблажки. Когда ты расслабляешься, это все куда-то исчезает, и ты думаешь, что ты почти святой человек. А надо очень трезво на себя смотреть. Ну, может быть, даже не щадя себя. Поэтому, знаешь, я когда все эти истории про психологов, сейчас такие новомодные, что вот там надо себя любить, постольку поскольку вообще не очень это все люблю, вот это вот вечное ковыряние в детстве, что там что-то, какие-то травмы. И я вот прямо реально в это не верю, потому что есть все-таки какие-то установки у каждого, какая-то конституция души. То есть вот склонность к греху, например, да, в общем, ты вот ты уже уязвим, и ты уже несовершенен рождаешься. И встречается кто-то в твоей жизни, кто ну как-то там вмешивается, что-то там, где-то тебя повреждает, да, и нельзя на это смотреть как на безусловное зло. То есть мы в принципе несовершенны. Мы что, святые что ли? Нет. И Бог дает возможность и через этих людей тоже как-то нас подрихтовать. Вот Александр Пушкин, например, его мама не очень любила, вот за какие-то странные вещи, типа он грыз ногти и все время терял свой носовой платок, да. А другого своего сына, Льва, она любила. Но Господь Бог дал Арину Родионовну, да. И мы вот знаем вообще абсолютного гения, там «наше все». Но что, он работал с психологами? Нет, он прошел через вот эту свою там агонию, вода и медные трубы, какая-то там мама грубоватая, добрая бабушка. Если бы ему дали пяток психологов, то мы бы не получили гения. Это все закладывается, нет ни одного касания человеческой души с другой душой, в результате которого ну как будто бы что-то случайно и пошло не так.
К. Мацан
— Ну все-таки не будем на волнах радио «Вера» совсем обесценивать психологов. Они у нас часто бывают в гостях и людям помогает, если люди в этом себя находят и находят в этом пользу, и помощь, то дай-то Бог. Но мне важно то, что ты говоришь, кажется, потому что мы же нередко, скажем так, особенно опять же я себе воображаю человека, который смотрит на Церковь со стороны и понимаю, что для такого наблюдателя очень часто церковь — это еще один вариант психологической помощи: кто-то там неверующий — он идет к психологу, кто-то для себя решает идти к священнику, в церковь. Но в принципе все это одно и то же, некоторые одни и те же формы какого-то достижения комфорта внутреннего состояния. Хотя вот те же самые психологи говорят о двух разных подходах в психологии в этом смысле и в храме на исповеди. В одном случае ты как-то примиряешься с собой и как-то немножко успокаиваешься, наверное, в разговоре с психологом просто себя лучше понимать начинаешь, а покаяние требует другого, ну в каком-то смысле противоположного — изменения себя, исправления себя. И одно другому не противоречит, но, может быть, в принципе друг друга и дополняет. А вот из того, о чем мы говорим с тобой сегодня, из того, о чем ты так проникновенно рассказываешь, несколько раз ты слово «смирение» произнесла. Хотя то, что ты рассказала до этого про свое детство — про поход к директору магазина, про работу в детском садике, про то как вообще возникал фонд «Женщины за жизнь», — скорее мне кажется, что твоя жизнь в большей степени описывается словом «дерзновение». Вот не смирение, а дерзновение. Хотя, как известно, тоже это не противоположность, это не оппозиция. Как для тебя связаны смирение и дерзновение?
Н. Москвитина
— Ну к себе смирение, за других дерзновение. Ну и мне очень сложно усидеть на месте, когда ты видишь, что другому больно. Ну или мне вообще не дает покоя эта тема, что в жизни очень много несправедливости, но если ты можешь хоть как-то поучаствовать в судьбе другого человека, то нужно сделать просто максимально все — это и есть Евангелие в действии. Сделать все и при этом самому быть смиренным, потому что, помогая другим, ты все время слышишь негатив в свою сторону — почему-то это так работает. Ну это так и должно работать, да, чтобы не подниматься над землей. И ты постоянно отхватываешь какие-то претензии, несправедливость, оскорбительные слова, подозрения тебя в чем-то. Практически восемьдесят процентов работы — это вот работа с возражениями. Ну и тут ничего, как бы ты же не будешь там оправдываться или выходить из этой ситуации, тут вот именно нужно смиряться и терпеть. В большей степени смиряться. Потому что терпение — это как будто бы, ну терпение, оно имеет какие-то пределы. Вот как будто бы есть мешки с терпением, потом они — раз, и закончились. Мы как бы все-таки ограничены психоэмоциональным фоном и так далее, физической усталостью. А смирение — это вот мир. То есть ты не терпишь, и у тебя пробки перегорят, а ты просто понимаешь: ну человек такой, он по-другому не может. И что скорее всего, пройдет какое-то время, и ты с ним пересечешься уже на другом витке. И, кстати, у меня было несколько случаев в фонде, и вот такого порядка: проходили через предательство, и в социальной сфере это самое тяжелое. И люди обвиняли очень, представляешь, в каких-то вещах, к которым ты не имеешь вообще никакого отношения, и обвиняли очень жестоко, ну как-то... я даже не знаю, как тебе это описать, ну как-то не по-человечески, так вообще, кажется, хочется сказать: как ты вообще мог там подумать или могла подумать? Хочется защититься. Но каждый раз я ну вообще вот молчала. Ну наверное, что-то говорила, но я не оправдывалась. Потому что мне казалось, что ну это как бы уже перебор, too much какой-то, ну зачем еще, зачем влазить в это, если этого нет? И потом, спустя годы, каждый из этих людей возвращался ко мне и просил прощения. Причем так интересно, что люди прошли через подобное в своей жизни — вот это меня прямо поражало. То есть там каждая история типичная. То есть возвращается человек всегда через сообщение, пишет большую смс-ку о том, что ну там прости, пожалуйста, представляешь, в моей жизни произошло, я оказался на твоем месте. И я там понял или поняла, как был не прав. И я думаю: вот это вообще круто. То есть Господь закладывает и то, что если ты сейчас смиряешься и смотришь на это как на промысел такой, который должен тебя чему-то научить, то потом учатся двое — и ты, и тот человек.
К. Мацан
— Потрясающие слова. Спасибо тебе. И, наверное, лучших слов для завершения нашей беседы не найти. Спасибо за этот разговор и за его искренность. Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь», сегодня с нами и с вами была в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. До новых встреча на волнах радио «Вера».
Все выпуски программы Светлый вечер
Пасхальные традиции Румынии
Поделиться
Православие в Румынии — явление самобытное. Дело в том, что Румыния единственная православная страна, христианизация которой происходила не сверху, а снизу. Имеется ввиду следующее — в Румынии не было такого, что Православие сначала приняло руководство страны, а затем это решение распространилось на остальное население. Изначально христианство проникло на территорию Румынии через простое население, а затем уже было принято на государственном уровне.
Причиной самобытности румынского Православия является также и то, что в культурном плане Румыния находится как бы на границе западной и восточной цивилизаций. Почти все население Румынии исповедует Православие, но при этом многие моменты церковной жизни в стране почти полностью совпадают с западными церковными традициями.
Впрочем, самобытность румынского Православия часто выражается в местных обычаях, аналогов которых вовсе нет — ни на востоке, ни на западе. В качестве яркого примера можно привести традиции празднования в Румынии главного православного праздника — Пасхи.
Пасха в Румынии удивит вас обилием обычаев, которые и сегодня соблюдают большинство жителей этой страны. Первая особенность празднования Пасхи в Румынии состоит в том, что начиная с Великого четверга (четверга перед Пасхальным воскресением) жизнь в румынских городах как будто замирает. Многие учреждения приостанавливают свою деятельность, чтобы дать людям спокойно подготовиться к Пасхе.
А готовиться приходится усердно. Традиционно румыны стараются к Пасхе запастись большим количеством продуктов и приготовить побольше пасхальных угощений. Не только для того, чтобы порадовать себя вкусной едой в праздничные пасхальные дни, но и для того, чтобы часть продуктов раздать нищим. Румыния — страна небогатая. Тем не менее, большинство ее православных жителей считают, что Пасха — праздник всеобщий, а потому нужно помочь неимущим, чтобы они тоже смогли почувствовать пасхальную радость.
В Румынии так же, как и в России, принято на Пасху печь куличи. Правда, называются они в Румынии — «пасхами». У нас пасха — творожное блюдо, в Румынии же название пасха закрепилось за куличом, видимо, из-за того, что на сдобный хлеб там принято выкладывать сладкий творог. То есть румынская пасха — это кулич плюс творожная пасха.
Выглядит румынская пасха так. Пышный сдобный хлеб украшается сверху косичкой из теста. Обычно косичку выкладывают в форме креста. Внутрь получившегося креста помещается творог. Обычно его предварительно смешивают с сахаром или изюмом. Сверху пасху румыны традиционно посыпают корицей или маком. А чтобы пасха вышла яркой в дополнение ко всему добавляется еще и протертая тыква.
Приготовленная пасха относится в храм, где освящается или накануне Пасхе, или в саму пасхальную ночь. Вместе с пасхой освящаются и иные праздничные блюда. Например, пасхальная баба, блюдо из макаронного теста и меда. А еще в Румынии на Пасху принято освящать в храме деньги. С упомянутой уже целью — помочь нищим. Освященные деньги вместе с частью освященных продуктов принято раздавать неимущим. Так пасхальная радость, с точки зрения румын, распространяется на всех жителей страны.
Все выпуски программы Вселенная православия
