«Семейное счастье Вячеслава Шумского и Людмилы Шагаловой». Иван и Людмила Шумские - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Семейное счастье Вячеслава Шумского и Людмилы Шагаловой». Иван и Людмила Шумские

Поделиться Поделиться

У нас в гостях были супруги Иван и Людмила Шумские.

Наши гости рассказали о том, как в их семье сохраняется память о дедушке и бабушке: знаменитом кинооператоре Вячеславе Шумском и о его жене, известной советской актрисе Людмиле Шагаловой.

Ведущая: Анна Леонтьева


А. Леонтьева

— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева. А у нас в гостях Иван и Людмила Шумские, искусствоведы, Иван — художник. Надо сказать, что мы собрались по поводу того, что Иван — внук знаменитого легендарного кинооператора Леонида Шумского и Людмилы Шагаловой-Шумской. Добрый вечер, дорогие.

И. Шумский

— Добрый вечер.

Л. Шумская

— Добрый вечер.

А. Леонтьева

— Сегодня у нас в студии очень много старинных дневников, от руки написанных, ребята принесли просто невероятное количество каких-то записей. И знаете, я подумала о чем? Недавно ушли из жизни мои родители, и я поняла, что вот все, что я у них не успела расспросить, я уже никогда не узнаю. И мои дети тоже никогда не узнают. И меня это так поразило. На самом деле вот с тем, что я как бы осталась таким старшим человеком в роду, я могу любую историю рассказать детям, и они будут передавать это моим внукам, да, и это будет, ну вот я могу творить историю. Но что-то мне, конечно, очень жалко, что я недоспросила, недозапомнила, недозаписала и так далее. А вот у вас какая-то уникальная возможность, и вы перед передачей сказали, что карантин тоже способствовал разбору этих архивов, появилось много времени дома. И вот все эти бумаги, которые лежат, что это?

И. Шумский

— Ну вот да, вы правильно сказали. я тоже себя часто ловлю на такой мысли, что надо что-то оставить потомкам. Потому что ну по себе знаешь, что очень интересно узнавать и то, что о тебе же, например, думали или писали ну как о члене семьи — это все человек думает прежде всего во многом о своей роли в семейной истории. Это очень интересно. Потому что я вот действительно очень благодарен моим бабушке и дедушке. Людмиле Шагаловой — мы ее называли в семье по ее просьбе «Ляля». Она не хотела никогда быть бабушкой, не хотела быть старой, говорила: я только Ляля. И для друзей она была Ляля Шагалова. А дедушку, Вячеслава Михайловича, называли «Вава». И уж не знаю почему, ну такое вот у него было семейное прозвище: Вава Шумский.

А. Леонтьева

— Ну Слава.

И. Шумский

— Ну Слава, да, Вава. Ну вот. И я действительно очень признателен, я знал, что они все записывали, всегда очень внимательно относились к историям своей жизни, вообще, так сказать, к окружающей жизни. И действительно то, что вот они оставили поле себя вот это огромное количество записей, заметок, каких-то зарисовок, это великое дело. И, конечно, я никогда, наверное, вот не смогу уже, я уже довольно взрослый человек, не смогу это уже сделать. Понятно, даже если начну, у меня не хватит терпения. Потому что надо быть таким человеком, чтобы это делать регулярно.

Л. Шумская

— Ляля вела стенгазету, она выпускала каждый месяц стенгазету, там сотнями исчисляется, в которую постоянно вклеивались всевозможные фотографии, с юмором делались там какие-то зарисовки. И она была очень последовательна в этом, и этих газет просто там огромное количество чемоданов. И мы просто там семейные вечера проводим, потому что это бесконечно можно смотреть.

А. Леонтьева

— Разбирая это. Я просто хотела радиослушателям сказать, что, может быть, не все знают, что Вячеслав Шумский — кинооператор легендарных фильмов. Я просто несколько скажу, их очень много: «Дом, в котором я живу», «Доживем до понедельника», «А зори здесь тихие», «Белый Бим Черное ухо», «И на камнях растут деревья». А Людмила Шагалова снималась тоже в огромном количестве фильмов. Например, «Молодая гвардия», «Женитьба Бальзаминова», «Усатый нянь», «Пеппи Длинный чулок» ну и так далее. Просто чтобы, потому что, знаете, я вот тоже не всегда знаю, кто что снимал, когда режиссер обычно звучит...

И. Шумский

— Конечно, представить, о ком мы говорим, конечно.

А. Леонтьева

— Да.

Л. Шумская

— Ну и эти образы, которые, так сказать, у них были, надо понимать, вот теперь видно, когда эти дневники лежат перед нами, и видны, так сказать, эти записи, огромное количество частных историй из их жизни, они вошли в эти фильмы. Потому что они, как все, родом из детства, эти истории. И когда мы говорим о фильме «Доживем до понедельника» или «На семи ветрах», да, это вообще история жизни Вячеслава Михайловича Шумского. И это можно почерпнуть теперь только в этих дневниках, где это записано, как и что, то есть их настоящие свидетельства. Ну вот мне, как историку, кажется таким уникальным, сейчас вот мы современники, я не устаю это говорить на выставках, которых я делаю или где-то еще, детям своим, что мы современники невероятного феномена нашей жизни: мы единственное первое поколение тех людей, которые можем проследить назад историю практически любого человека, жившего до нас. И уж тем более это должны быть наши близкие.

А. Леонтьева

— Слушаю и завидую вам.

Л. Шумская

— Любая информация, которую мы получаем — неважно, в библиотеке ли, или из писем наших родных, мы же можем косвенно ее еще дополнить, посмотреть там, сям, да.

И. Шумский

— Информационное общество.

Л. Шумская

— Информационное общество, мы можем собрать много чего. И сейчас мы вот сами немножко в таком, знаете, шоке от того, какой объем вообще материала. А это люди, которые жили без интернета, без Яндекса, навигаторов...

И. Шумский

— Может быть, поэтому и такой объем, что не отвлекали.

А. Леонтьева

— Да, и писали от руки дневники, и вот все что сейчас вы вклеивали там, заметки из газет. А можно я задам сразу Людмиле вопрос: вот вы говорите, фильм «Доживем до понедельника», он такой автобиографичный. А в какой линии?

Л. Шумская

— Я не могу сказать, в какой линии, потому что я не очень хорошо знаю, я вам честно скажу, фильмографию вот этих проектов. Но интервью, которле вот Вячеслав оставил для кинооператоров будущих ВГИКа, и лежит неопубликованным, принесли его интервью достаточно большое, он достаточно тут откровенно свидетельствует, что мне было легко работать с этими картинами, потому что они касались пережитого мною самим.

И. Шумский

— Мы еще сами хотим это выяснять. Я говорю, мы только вот подбираемся к этому. Потому что, конечно, я прошу прощения, что я перебил...

А. Леонтьева

— Можно. Мы будем все друг друга перебивать сегодня, потому что очень много информации.

И. Шумский

— Спасибо, да. Потому что мы во многом тоже как бы на это смотрим сейчас немного и изнутри, и со стороны, потому что ну да, есть, понятно, была и своя частная семейная жизнь. Хочу сразу сказать, она довольно жестко оделялась от работы. На самом деле семья — семьей, а работа — работой. Не было между этим противоречия, но просто семейная жизнь была тоже настолько богатая, что ее хватало, так сказать, в частных подробностях. Поэтому какие-то такие конкретные вещи мы тоже хотим изучить и начинаем изучать. Конечно, по мере изучения, поскольку мы ближе к этому, мы были бы очень рады делиться со всеми. Потому что нам самим это интересно, мы понимаем, что это интересно и зрителям, слушателям и вообще людям, которые интересуются нашей культурой. Точно так же, как и нам это интересно.

А. Леонтьева

— Ну давайте начнем с чего, наверное, с истории — я так поняла, что всю передачу мы будем говорить не о фильмах, а будем говорить об очень долгой великой любви, которая вот закончилась, буквально с разницей в два года они ушли друг за другом. Вот с чего начиналась эта история?

Л. Шумская

— Ну Вячеслав старший, и с него, наверное, стоит начать.

И. Шумский

— Да, Вячеслав, надо сказать, что вот 17 декабря этого года будет большой юбилей Вячеславу Михайловичу, моему дедушке Ваве — столетие со дня его рождения. Вот во многом тоже, так сказать, поэтому мы собрались, в связи с этой датой тоже, потому что тоже дата такая серьезная. Вот он 1921 года рождения. Родился он в городе Витебске, в вагоне поезда. Военная ситуация, 1921 год — точно не могу сказать, что там было, еще все предстоит выяснить. Единственное, что я знаю, что Витебск — это не родной город, это вот в связи с тем, что отец был задействован в этих, видимо, военных действиях. Все еще буду выяснять, конечно, ситуация была тяжелая. Мама, Анна Михайловна, сушила пеленки на себе — видимо, не было ни дров, ни угля, ничего. Родился он, как я повторяю, в вагоне. О чем всю жизнь вспоминал, говорил: я родился в вагоне, — говорил так полушутя, полу, в общем, все очень серьезно. А вообще родом он — это город Балашов, это река Хопер. В общем-то, они родом из хоперских казаков, как их там, в тех местах называли чиги хоперские. Вот это тоже интересная история. Вот по вот линии и матери, и отца он из этих мест. Мать, да, с реки Вороны, отец с реки Хопра — это все, так сказать, хоперское казачество. Вот во многом, кстати, я тоже начал изучать этот вопрос, и очень многое для меня стало понятно из его...

Л. Шумская

— Увлечений.

И. Шумский

— Ну и увлечений, так сказать, бытовой его культуры. Потому что он замечательно шил, например. Не каждый мужчина умеет шить, правда?

А. Леонтьева

— Не каждый.

И. Шумский

— Да, не каждый. А он шил лучше своей жены, бабушки Ляли. Она хорошо шила, она и взяла, но он делал это, ну поскольку я с этим жил, видел, знал, он нас обшивал с моим братом. У меня есть брат Федор, тоже художник, старший брат. Это сейчас я маленькое отступление. Собственно, мы внуки, ведь важно сказать, что наш отец, Геннадий Вячеславович Шумский, кинорежиссер, детский кинорежиссер, не только детский, но вообще детский — так это называлось, но он серьезный кинорежиссер, как я считаю, потому что у него очень тонкие фильмы. Такие как «Голубой портрет», «Прилетел марсианин в осеннюю ночь», они может быть не на слуху немножко, но именно в силу своей такой...

А. Леонтьева

— Камерности.

И. Шумский

— Камерности, да, совершенно верно.

Л. Шумская

— Они не для всех.

И. Шумский

— Вернусь к тому, что Вячеслав прекрасно шил, прекрасно вообще работал с металлом. Он обожал реставрировать старинные вещи и работал с деревом, с металлом, он готовил замечательно. Вот это вот, как ни странно, я прослеживаю вот эти родовые, скажем, и я понимаю, что это все оттуда идет. Потому что я понимаю, что в этих вот краях мужчины, они, видимо, должны были уметь все. Потому что, извините, казачество, ну есть разные версии...

А. Леонтьева

— Я тоже хотела сказать, почему казачество и умеет все?

Л. Шумская

— А это автономная культура.

И. Шумский

— Нет, это очень интересно. И во многом это, потому что есть разные версии происхождения казачества и, видимо, вот этот вот весь субстрат, так сказать, вообще верховье реки Вороны, река Хопер — это так называлась местность Червленый Яр — это вообще в принципе родина казачества. Они как-то связаны, есть такая теория, не знаю так или нет, но это все связано, так сказать, видимо, с северокавказскими в древности племенами.

Л. Шумская

— Ну которые пришли на службу к русскому царю, согласились на службу.

И. Шумский

— А там, как мы знаем, это все очень развито, да, и работа по металлу, и шитье. Это моя, так сказать, какая-то теория, художественная теория, но я вот...

Л. Шумская

— Вячеслав действительно любил, и все поделки, которые там дарились на праздники, они все были украшены, расписаны, вышиты. Ну то есть человек находил упоение там в вышивке определенной и так далее. Это все время такая, ну так сказать, часть, да. Ну я думаю, что перейти к Москве, как он, так сказать, очутился в Москве.

И. Шумский

— Просто я хотел сказать, что это важно, чтобы понимать, что это был человек очень точного такого подхода вообще к любому действию, к любому делу, к любому абсолютно — и к работе, и к частной жизни, ко всему. И вот что бы он ни делал, он всегда старался это сделать максимально качественно, четко, точно и так далее.

А. Леонтьева

— Ну так что, мы говорим: талантливый человек талантлив во всем.

И. Шумский

— Ну да. Наверное, можно и так сказать, да.

А. Леонтьева

— Можно перейти (я буду вас все время перебивать, мне такое, знаете, я вас слушаю, и мне кажется: ой, надо успеть, надо успеть) — Москва, да, Вячеслав Шумский в Москве, как он оказался в Москве — это целая история?

Л. Шумская

— Это не то что большая история, но это какая-то история очень как бы сродни ему. То есть в Москве, конечно, он дышал и жил. Потому что семья поселяется в Марьиной Роще, дом № 8, деревянный дом, большой двор. У него есть брат Константин, у него мама и папа, вместе счастливая семья. У него есть бабушка и дедушка, которые вот остались на фотографиях. Сейчас мы уже понимаем, что там тоже, видимо, была какая-то история раскулачивания, не так все просто.

И. Шумский

— Расказачивание.

Л. Шумская

— Расказачивание, да. То есть эти грустные лица, чемоданчики в руках нам о многом говорят, да, потому что переселение было и так далее. Но тем не менее большой двор, и с раннего возраста он начинает заниматься в кружке, начинает заниматься фотографией. И, так сказать, видя его увлечение, все родственники собираются и покупают ему сначала «Фотокор», потом ФЭД, и огромное количество альбомов сохранилось с его первыми опытами. Это там все — там Царицыно, Останкино, огромное количество московских пейзажей, которые уже пропали. Но самое главное, что его интересует — это портрет. И то, что потом, собственно, мы видим в кадрах фильмов. Не будем опять же уходить в фильмографию, но портрет — это то, что его интересует, их огромное количество.

А. Леонтьева

— Да. Вот вы сейчас говорите, я вспоминаю фильмы и понимаю, о чем вы говорите.

Л. Шумская

— Ну вот как современники их говорили, что да, эти большие глаза на экране, да, когда выдержка идет до напряжения, и мы продолжаем смотреть и смотреть в эти глаза, да, этих актеров и актрис, собственно, это его волнует. И огромное количество фотографий, где он фотографирует себя, он фотографирует своих родных, собачек, кошечек. Но самое главное, это его 242-я школа в Марьиной Роще, в которую он ходит, и огромное количество фотографий вот этого такого ну какого-то веселого детства, которое, несмотря на страшные 30-е годы, да, оно все равно вот захватывающее. Мы видим вокруг руины уходящей России, но в то же время здесь растет молодое, новое поколение, которое очень хочет быть счастливо. И эти фотографии 1938 года, 1939 года, они действительно счастливые, счастливые мальчики и девочки.

И. Шумский

— Ну на них, честно говоря, страшно смотреть. Потому что мы же понимаем, что было дальше. Ну во-первых, сама ситуация была тоже, не все было радужно, как мы знаем. Страшно было вокруг все время.

А. Леонтьева

— Да, многие судьбы были уже впоследствии сломаны.

И. Шумский

— Да, абсолютно просто попали под это. Уже смотришь и понимаешь, что там война впереди и после войны тоже много чего.

Л. Шумская

— Ну и дальше очень быстро начинают развиваться события. Конечно, может быть, в обычной жизни он бы спокойно дальше поступал во ВГИК, и дальше все бы было как бы, аккуратно складывалось. Потому что его учителем даже в этом кружке был известный оператор Левицкий, то есть постепенно как бы он входил в эту свою профессиональную историю. Да, и знаете, даже на фотографиях его родители, видишь, как они смотрят альбом с его фотографиями. Это такой сюрреализм немножко, когда они смотрят опыты своего ребенка, то есть видно, что им это нравится, они наблюдают и его увлечение поддерживают. Ну и 41-й год — ему ну что там, всего-ничего...

А. Леонтьева

— А сколько было в 41-м году?

Л. Шумская

— 20 лет.

И. Шумский

— Ну ему не исполнилось, когда началась война, еще не исполнилось, в конце года. То есть ему было 19 лет в 41-м.

Л. Шумская

— И его, собственно, вот из этой счастливой ситуации: мама, папа, брат — вполне такая сохранившаяся семья, где есть и бабушка, и дедушка...

И. Шумский

— Брат Константин, да, тоже служил, тоже попал на фронт и был ранен.

Л. Шумская

— Ну и вот Северный фронт, сначала он призывается, потом входит в состав двух армий Северного-Западного фронта.

И. Шумский

— Поначалу была учебная часть — Суслонгер, это вот нынешний Марий Эл, республика. И потом уже оттуда было выдвижение на фронт, и каким-то образом поезд прошел мимо Марьиной Рощи, и он успел выскочить вот буквально...

Л. Шумская

— И повидать родителей, маму.

И. Шумский

— Не знаю, был ли там отец, на этой встрече, но повидал мать.

Л. Шумская

— Но с матерью он виделся.

И. Шумский

— Буквально это вот мгновение, и уехал дальше, уже на фронт.

А. Леонтьева

— Сегодня у нас в гостях Иван и Людмила Шумские, искусствоведы. Иван — художник и внук легендарного кинооператора Вячеслава Шумского и легендарной же актрисы Людмилы Шагаловой. Давайте продолжим вот про фронт. Я ничего пока не знаю, но я знаю, что было какое-то ранение и какое-то чудесное спасение жизни...

И. Шумский

— Да. Ну понятно, что он совершенно был молодой человек такой, попал в это во все, мясорубку. Он служил в разведроте, и понятно, что были переходы, были бесконечные всякие до этого продвижения и так далее. Он видел все эти ужасы, о которых, конечно, он не очень любил рассказывать все это. Но, в общем, когда там, если я его расспрашивал, говорил, что в основном впечатления остались, что это дождь, дождь, грязь, дождь и там мокрый снег, и, в общем, полная разруха. И вот как-то шесть человек, если я не ошибаюсь — тоже надо все уточнять, — был приказ отправиться в тыл на разведку. По пути туда, ночью, во вражеский тыл — это в районе реки Ловать, Северо-Западный фронт, он попал на мину вражескую, был, соответственно, взрыв, и его вытащили оттуда два человека, его спасли.

Л. Шумская

— Кто с ним пошел в разведку.

И. Шумский

— Да. И остальные погибли. Во многом вот как бы он остался жив именно из-за этого. Потому что тех, которые ушли вперед, их закидали гранатами, они не вернулись. Ну со страшными болями, с раздробленной ногой, его везли на какой-то таратайке долго-долго. Вот он тоже рассказывал, что зажимал ткань во рту, кусок там, я не знаю, рукава или что-то. Ну такая адская боль, конечно, никаких обезболивающих там вообще не было. В госпитале — это был Калинин, госпиталь, ну тоже надо все уточнить...

Л. Шумская

— Ну тогда Калинин, теперь Тверь.

И. Шумский

— И хотели сделать ампутацию. Но вот ампутации удалось избежать, потому что, по рассказам, медсестра уговорила хирурга, что вот, мол, такой красивый...

Л. Шумская

— Молодой, да, что этого не делать. Но у него сохранялись осколки до конца его жизни в ноге, нога одна была короче другой. А самое интересное, что в этих ранних как раз альбомах, там еще фотографии его вот в этой армейской шапке, да, и написано там: «Мое спасение чудесное», и фотографии двух людей, которые его спасли. А потом мы, рассматривая очередные уже фотографии позднего времени, вдруг мы прочитали фамилию одного из этих спасителей. Есть фотография Вячеслава, он стоит — видно, это кладбище, кресты, и он на могиле одного из своих спасителей. То есть он, видимо, до конца своей жизни сохранял память о тех, кто его спасли, вытащили, то есть эта история как бы не уходила. Конечно, он возвращается в тыл после вот этого долгого лечения и как раз, видимо, встречает одну из своих старых знакомых, которая готова передать некоторые его пробные фотоснимки во ВГИК, попробовать подать на операторский факультет. Но до этого, еще до войны, он занимается в актерском кружке...

И. Шумский

— Прошу прощения, что перебью. Фамилия одного из тех, кто спас, Соломатин, если я правильно разобрал фамилию под фотографией. Вторую еще надо разобрать, там немножко смазалось, это все надо выяснить. Я говорю, мы только подбираемся к этому всему, обязательно надо будет выяснить.

Л. Шумская

— Кто-то, может быть, из слушателей тоже эту историю с другой стороны, знает про нее что-то больше, чем мы.

И. Шумский

— Потому что это спасители дедушки.

Л. Шумская

— И также на фронте он встречается с Ростоцким, с режиссером, с которым он будет работать дальше. Потому что Ростоцкий тоже, поступив во ВГИК, уходит на фронт в числе многих добровольцев, которые взялись помогать, да, в этот момент стране. И Вячеслав возвращается хромой, на костылях, и оказывается, что его документы приняты во ВГИК, и ему нужно просто прийти и написать заявление. То есть его вот эти фотопробы, которые были поданы, они сработали.

И. Шумский

— Это 43-й год.

Л. Шумская

— Осенью 43-го года он приходит во ВГИК. А ВГИК, конечно, это не то, что сейчас и не то, что 20 лет назад. То есть это постоянная текучка кадров, и постоянно записываются добровольцами студенты, то есть нельзя сказать, что это какой-то постоянный состав. И таких, как Вячеслав...

А. Леонтьева

— То есть кто-то уходит на фронт, а кто-то остается...

Л. Шумская

— Кто-то уходит и не возвращается. Мы потом перейдем к дневникам Ляли, это вот больше у нее видно, как это происходит, потому что фиксирует. Но надо сказать, что актерское дарование Вячеслава достаточно сильное. Потому что он ищет себя, очень огромное количество фотографий, где он в гриме, он участвует в разных спектаклях. И это видно, что он этим увлечен.

И. Шумский

— Был театральный кружок в Марьиной Роще. Он вообще, по-моему, хотел быть актером.

Л. Шумская

— Ну вот этот выбор операторский, окончательное определение его в операторскую как бы историю, вот оно происходит уже после этого ранения, конечно.

И. Шумский

— Ну он просто во многом, как я понимаю, почему он выбрал именно это, потому что актер — это одно, так сказать, направление, но оно все-таки, видимо, не очень было свойственно его характеру. Он был немножко такой любитель созерцать и природу, и вообще красоту. И когда в руках камера, когда перед тобой там пейзаж, или натюрморт, или человек, он, может быть немножко отстраненным и выстроить исключительно свою картину, свой взгляд на мир. А актер — это, конечно, было больше по юности, я так думаю.

Л. Шумская

— Интересно, что первая встреча их происходит, то есть не встреча, а то объявление войны — 22 июня 41 года, они вместе на одном и том же киносеансе в кинотеатре «Художественный». Это потом они выяснили, когда встретятся, что, выходя на остановку кинотеатра «Художественный», у каждого из них было это воспоминание, что они встретили это известие после киносеанса там. То есть, конечно, кино, да, и Москва этого времени, вот она была в жизни каждого из них. Там всего у них два года разницы. И в этот момент, так сказать, Ляля Шагалова тоже как бы искала себя, и тоже в 43-м году происходит ее зачисление во ВГИК.

А. Леонтьева

— Там они и встретились, да, и познакомились?

Л. Шумская

— Там они и встретились. И тут как бы история такая, что достаточно долго, я бы сказала так, они встречались. Потому что окончательно они поженились в 45-м году, в 47-м родился у них уже сын. Ну как бы с 45-го года они уже были вместе. А Ляле пришлось пройти тоже огромный путь, прежде чем выбрать его. Ее дневники, там начинается с 16-летнего возраста, ну что может еще хотеть девочка вот в 16–17 лет? Конечно, она хочет веселой жизни, как положено в этом возрасте подростку.

А. Леонтьева

— И хочет стать актрисой.

Л. Шумская

— И хочет стать актрисой, да. Ну вот сейчас мы об этом расскажем.

И. Шумский

— Да, но при этом она потеряла маму очень рано. Папа был человек-то у нее замечательный, но, во-первых, очень занятой, как я понимаю. Я, честно говоря, в глубине детства помню его, потому что мы были с бабушкой в гостях у него, это у меня в памяти осталось. Это был 81-й год, наверное, это было на Никитском бульваре в коммунальной квартире, такого дореволюционного вида человек, скажем. Он родился в 1895 году, прошел огонь и воду, как говорится. Он и участник Первой мировой войны, и участник гражданской войны.

Л. Шумская

— И еще Ляля рассказывала, там были потрясающие истории еще из той жизни, Первой мировой войны. Потому что он, молодой офицер — ну это тоже как бы людям, профессионально занимающимся историей, да, нам некоторые подробности сейчас, конечно, видны лучше. У Ляли были такие устойчивые рассказы про это, про то, как на Первой мировой войне он попал тоже в одну из больниц, из госпиталей Москвы, ему тоже должны были ампутировать ногу. Ну классически, особенно в Первую мировую это действительно были страшные ранения рваные, да, потому что применяемое оружие было очень страшным. И вот ампутировать ногу. И вот там такая семейная история была о том, что ему должны были ампутировать, но там работали сестры Марфо-Мариинской обители. И вот одна из них предложила написать Елизавете Федоровне, великой княгине, письмо...

И. Шумский

— Да, история, что прошел хирург, он зеленкой помазал ногу быстро, и было понятно, что там ампутация, пометил. И он лежал, плакал — он понимал, что это значит.

Л. Шумская

— И она посоветовала написать письмо великой княгине, и на следующее утро его не забрали на операцию. Уж по молитвам ли великой княгини или по всем обстоятельствам, видимо, это тоже не случайность, нога была сохранена. И ему предстояло отчасти стать таким человеком, которому пришлось во многом возглавить многие направления танковой промышленности во время Второй мировой войны — это очень серьезно, конечно. И Ляля росла, несмотря на то что она родилась в Рогачеве, с одной стороны, у нее дворянское происхождение, по матери — Пославские.

И. Шумский

— Да, но дворянскую грамоту съели мыши, как она всегда говорила.

А. Леонтьева

— Я на самом деле прошу прощения. Мы подвесим сейчас интригу, потому что прервать вас невозможно, но я напомню слушателям, что у нас в гостях находятся Иван и Людмила Шумские. Иван — художник и внук легендарного оператора Вячеслава Шумского и актрисы Людмилы Шагаловой. Мы вернемся к вам через минуту.

А. Леонтьева

— Напоминаю вам, что сегодня с вами Анна Леонтьева. Мы говорим о семье с Иваном и Людмилой Шумскими. Иван и Людмила — искусствоведы. Мы собрались, чтобы поговорить о неизвестных страничках жизни дедушки и бабушки Ивана, Вячеслава Шумского, легендарного кинооператора, который снимал фильмы «Доживем до понедельника», «А зори здесь тихие», «Белый Бим Черное ухо», «И на камнях растут деревья», многие другие. И актрисы Людмилы Шагаловой, снявшейся во множестве фильмов, в том числе «Молодая гвардия», «Женитьба Бальзаминова». Ну я просто напомню радиослушателям, с кем и о чем мы говорим и, наверное, вот поскольку это уже вторая половина программы, я очень спешу перейти к следующей страничке: женитьбе, совместной жизни Вячеслава и Людмилы Шумских — как это все было? Я еще прошу прощения, если что-то вам хочется прочитать, потому что перед нами разложены потрясающие старые бумаги, дневники...

Л. Шумская

— Ну вот дневники Лялины, да. Она поступает в ВГИК, до этого первый фильм, который снимает режиссер Протазанов, это «Семиклассники» — в 37-м году. Да, она входит в кино через своего дядю, Бориса Пославского, брата родного ее матери, который знаком, это народный артист и, так сказать, понятно, что Ляля с кино знакомится, семейная эта история возникает.

И. Шумский

— Ляля — прошу прощения, это ее семейное прозвище. И не только семейное, но она известна была как Ляля Шагалова.

Л. Шумская

— Ну да. Хотя она Людмила, она всю жизнь звала себя Лялей, и ее все звали Ляля, и во всех официальных афишах, везде это Ляля Шагалова. Так вот Ляля Шагалова эвакуируется, вместе с частью своей семьи их эвакуируют в Челябинск, и достаточно сложная история. Вот эти бумажки, на которых очень много записей, они написаны на бланках народного комиссариата танковой промышленности, да, то есть понятно, что это связано с деятельностью ее отца. И Ляля, так сказать, фиксирует вообще события. Вот, например: «Дела плохи, фашисты у ворот Москвы. Были в театре на большом концерте, скука ужасная. Домой пришли в два часа ночи. День ото дня неприятнее. Фашисты очень близко от Москвы. 18-го, то есть вчера, получили телеграмму от папы из Горького, он с наркоматом едет в Челябинск. Ура!» — она ждет приезда папы. «3 июля, 44 года. Прошел ровно год, учебный год моего существования во ВГИКе на актерском факультете. Многое изменилось, из 45 человек нас осталось 13. 13 — это не значит, что все убиты, но некоторые есть ушедшие добровольцами, они вернутся только с окончанием войны». В Челябинске ей приходится работать везде, и даже она заработала мешок картошки. Она всю жизнь ездила на этот Челябинский завод, и говорила, и сохранились эти большие надписи, то есть ну видно, что ею сохраненные огромные фотографии, где подписано: «Наш завод».

И. Шумский

— Ну вообще, да, она обожала, и надо сказать, несмотря на то что она объездила весь свет, она обожала ездить по России, ну тогда по Советскому Союзу. И она в восторге была от всяких встреч на заводах и так далее. Всегда привозила отовсюду сувениры, очень любила. Ну это не какие-то там дорогие вещи, любые, вплоть там, не знаю, какой-нибудь там кусочек угля откуда-нибудь или что-нибудь еще — ну все, что вот можно было, так сказать, связать с этим определенным местом. Она очень любила вот такие вот поездки, обожала общаться с людьми в этих поездках. Ну не только официальные встречи, а вот люди все там — рабочие, я не знаю, водители, кто угодно, или, не знаю, сотрудники каких-нибудь Домов культуры, ну просто люди, как это можно сказать, с людьми всех профессий. Она обожала общаться просто с людьми и обожала вот эти поездки. И вот в том числе этот завод, да, она тоже туда очень любила ездить, конечно.

Л. Шумская

— Ну да, она работала, как и все в это время. Конечно, полно записей о том, что она хочет перчатки, она хочет шубы, и вообще она пишет: мне все это надоело, я хочу просто обычной жизни, да, как все девочки.

А. Леонтьева

— Красивая жизнь.

Л. Шумская

— Как все в этом возрасте, да, я хочу обычной жизни. И, конечно, очень нервная ситуация с папой, потому что папа все время перебрасывается с одного завода на другой, она живет там с бабушкой. При этом вот эта книжка, тетрадка, на которой это написано, здесь такая вклеена буква латинского алфавита — она пишет, что она учит с бабушкой французский. Челябинская эвакуация, ну какой французский? Но при этом она пишет, что она десять раз сходила, пытается заказать себе перчатки. Но это, как Ваня сказал, да, как грамоту съели мыши. Но вот ощущение вот это есть, что жизнь должна нормальная продолжаться. Она у нее есть, она переживает. И осенью вот 44-го года они возвращаются уже в Москву, а Москва пустая, в нее стекаются просто все из эвакуации. И вот первая запись ее в дневнике о Вячеславе Шумском, она пишет: «Есть у меня два друга воздыхателя: Слава Шумский и Саша Хвостов, оба со второго операторского. Не знаю, скажу прямо. Сегодня Слава обиделся и уехал из Мамонтовки (дача Саши), очевидно, приревновал. Ой, все надоело, хочу влюбиться в Купера, в Бренда и так далее». То есть обычная, так сказать, история. А потом это уже меняется следующими записями, там их много: «Очень много изменилось за три-четыре года. Через декаду я защищаю диплом, и на этом моя студенческая жизнь закончится». Диплом ее был по «Молодой гвардии», по Вале Борц. «Может быть, я переживаю, я снимаюсь в „Молодой гвардии“ в роли Вали Борц и играю в первом составе в театре эту же пьесу. В 45-м году я вышла замуж за Славу Шумского. Он также заканчивает в этом месяце диплом по операторскому факультету. Еще одно событие: я, очевидно, осенью буду рожать».

А. Леонтьева

— Все вместе.

И. Шумский

— И эта легкость, и одновременно и сложность, и умение опускать какие-то вот эти, знаете, бытовые подробности ее, оно потрясающее. Вот действительно представляешь, что у нее есть перчатки и шуба, скорее всего и, в общем, жизнь немножко другая. Но есть опять же вот одно свидетельство это документальное, а есть еще визуальное свидетельство — это фотографии. И вот, казалось бы, да, страшный фильм, «Молодая гвардия» — мы помним там эти афиши. Мы плохо, честно говоря, представляем всю эту историю, но, безусловно, она связана с пропагандой советского кино. Безусловно.

И. Шумский

— Страшный фильм — ты сюжет имеешь в виду?

Л. Шумская

— Сюжет, конечно.

И. Шумский

— Страшная история. Не то что страшный фильм, а страшная история рассказывается в этом фильме, да.

Л. Шумская

— Потом, оказывается, в последующей своей жизни, Ляля будет встречаться с этой настоящей Валей Борц, она с ней знакомится. То есть это вообще Валя Борц суперсоветская разведчица потом, в будущем. И она присутствует во многих историях. Ну она, кстати, умерла, до 96-го года дожила настоящая Валя Борц вообще, и ее прах по ее завещанию был развеян над Краснодоном. Мы, занимаясь архивом, в какие-то подробности входили. Но они абсолютно молодые. И ты смотришь этот альбом... У Вячеслава Шумского была первая его дипломная работа — это он готовил фильм про то, как снимался фильм «Молодая гвардия», он снимался параллельно со съемками. И тогда был великий оператор Раппопорт, и Вячеслав был у него ассистентом, и это была первая работа. И мы смотрим на эту историю не глазами через фильм, да, — честно вам скажу, мы и фильм так, чтобы сели мы и посмотрели хоть раз его вместе, этого не было. Мы знаем его тоже урывками, как и многие, я думаю, наши ровесники.

А. Леонтьева

— Как и сам роман.

Л. Шумская

— Как и сам роман тем более. Но мы видим другую историю, визуальную историю — фотографии альбома Вячеслава. А там потрясающая, яркая молодость. Там, да, Герасимов — в шляпе, такой серьезный. Но как они уходят, там есть последняя фотография в этом альбоме, она меня потрясла до глубины души: там огромное пшеничное поле, в которое Вячеслав несет на руках Лялю. То есть это, значит, он сам поставил кадр, то есть это история просто молодости. Они, Ляля выходит с тазиками, там Клара Лучко молодая, там огромное количество молодых, красивых людей.

А. Леонтьева

— Талантливых.

Л. Шумская

— Они все наслаждаются жизнью, общением друг с другом, умываются из этих умывальников самодельных.

И. Шумский

— Все-таки тут еще тоже важно понять, что они выжили, что они живут. Потому что погибло-то сколько людей.

Л. Шумская

— Это всего два года после войны, и большинство из них было на войне и знают о войне или потеряли своих близких. Но вот эта молодость, которая идет сквозь это...

И. Шумский

— Просто радость оттого, что они живут. Они живут, а сколько не живет. Это чувствуется.

Л. Шумская

— И вот это тоже некоторое наше такое открытие и то, что вот хотелось бы передать и детям нашим — вот у нас взрослые дети уже есть, две дочери взрослые. И хотелось бы просто, вот они боятся, некоторые, вот прикосновения к советскому кино. Именно потому, что они не имеют вот эти уже культурные коды, которые позволяют им вот это принять. Но не надо этого бояться, потому что в этом есть настоящие живые люди с настоящей живой жизнью. Потому что за занавесом находятся вот эти фотографии, вот эта настоящая история, потому что у них у всех горят глаза, они все просто счастливы. И вот это, конечно, первая их история любви, жизни, видно. Потому что там видно, что он снимает ее — это, конечно, сделано уже человеком абсолютно влюбленным, то есть вот с этого начинается их первая история. И Ляля доснимается в последние уже там кадре, она уже беременная, на шестом месяце вот отцом Вани, Геннадием. И вот так начинается их жизнь, как творческая совместная.

А. Леонтьева

— Я напомню, что у нас в гостях Иван и Людмила Шумские, искусствоведы. Иван — внук знаменитого легендарного кинооператора Леонида Шумского и легендарной актрисы Людмилы Шагаловой. У нас осталась последняя четверть программы, и я говорила, что мы не успеем много всего, но я надеюсь, что мы, может быть, сможем еще встретиться. Расскажите, пожалуйста, вот про эти послевоенные годы и, если хотите, можете что-то прочитать, вот как дальше развивается семья, как они живут, выживают тоже в непростых условиях. Не только потому, что была война, а потому что народ арестовывали, доносы и вот это все, и как они сохраняют эту свою семью, светлейшую любовь.

И. Шумский

— Я, конечно, не свидетель того времени, потому что меня просто не было в то время. Но было многое, как я понимаю...

Л. Шумская

— Вот арест отца вместе с этой славой.

И. Шумский

— Как я понимаю, многое было действительно страшно. Потому что прадедушка, вот о котором мы говорили, Александр Григорьевич Шагалов, отец Людмилы Александровны, бабушкин отец, он был арестован.

А. Леонтьева

— Замминистра.

И. Шумский

— Да, танковой промышленности. Я должен тоже уточнить все его чины, так сказать, это надо уточнять. Он был связан с танковой промышленностью. Он сидел в Инте (Инта — это Коми) после войны, да, был арестован, отбывал срок в Инте, там было страшно. Потому что, например, был такой рассказ, что он был в карцере, очень холодно, ледяной холодный карцер. Он уже в таком полуобморочном состоянии ходил вдоль этих стен и почувствовал, что из одного угла дует просто ледяной воздух, идет поток ледяного воздуха. Он в полузабытьи стал уже так тянуть туда, протянул руку и стал вытаскивать эту каучуковую резиновую кишку, шланг, из которого нагнетался ледяной воздух, завязал его узлом...

А. Леонтьева

— А, то есть он специально нагнетался туда.

И. Шумский

— Да, специально туда нагнетался, ну как пытка. Он завязал его узлом, и был хлопок, потому что он лопнул. Что было дальше, я не знаю, я знаю, что был такой случай. Были допросы тоже, когда пытка бессонницей и так далее. Ну, в общем, много чего было. Он в один момент, когда там был в лагере, отпустил длинную бороду — уж я не знаю, как это было позволено там или нет, это факт просто был. У него была длинная борода, и он разделил ее на две части, и закрывал уши в надежде эту шапочку так прижать.

А. Леонтьева

— Ох, ничего себе истории.

Л. Шумская

— Нельзя было не ходить на работы. Да, он крестился в какой-то момент. Мы тоже не очень хорошо знаем эту историю.

И. Шумский

— Не очень хорошо эту историю знаю, да, честно говоря, но вот надо все это...

Л. Шумская

— Потому что есть воспоминания, что там справляли Пасху очень сильно.

И. Шумский

— Но хочу сказать, что вот это все, конечно, повлияло на то, что никакие, так сказать, темы не обсуждались, сплошной просто страх, я понимаю, у Ляли. Она категорически не хотела говорить, когда: все, хватит, о политике не будем.

Л. Шумская

— Ну потому, что вместе с фильмом, с успехом, да, Сталинской премией, которую она получила за «Молодую гвардию», сажают отца. То есть это происходит одномоментно.

А. Леонтьева

— Сталин сажает отца, а дочь получает Сталинскую премию.

Л. Шумская

— Да, а дочь получает Сталинскую премию тоже да. И там эти фотографии сопровождаются фотографии Лялиными в Марьиной Роще, как она сидит на ступеньках дома и на руках новорожденный Гена. И понятно, что это такая немножко пауза. Потому что ну то, что сейчас нам видно, что это страшное время. И только после этого там начинаются поездки там с этим фильмом там, и прочее, но это какой-то такой период ожидания на самом деле. И не так все прекрасно, как многим кажется.

А. Леонтьева

— Ну да. Мы, наверное, когда вот я начинала разговор, я, наверное, ожидала услышать разговор об очень успешной и красивой жизни. Но так это я, грубо говорю, да, великого там кинооператора и актрисы. А сейчас я слышу вот то, что слышу.

И. Шумский

— Ну успешная и в чем-то красивая жизнь тоже была. Это все было попозже, так скажем. Потому что они в начале в 60-х годах уже жили на «Аэропорте», это станция метро «Аэропорт», в доме кинематографистов.

Л. Шумская

— Над ними жили Гайдаи, и было множество...

И. Шумский

— Да, и был дом, наполненный, так сказать, как говорится, киношниками. В общем, это была такая большая, можно сказать, семья, скажем так, потому что все друг друга знали, и это такое анклав киношный московский. И были путешествия по всему миру с фильмами, и туристические поездки были тоже, да, потому что была возможность это делать, они этим пользовались. Они объездили весь свет, особенно Ляля, она была неутомимая путешественница. Вячеслав Михайлович был очень привязан к дому, а вот Ляля, она готова была путешествовать и путешествовать. И, в общем, в детстве было огромное количество рассказов об этом, со всякими подробностями.

Л. Шумская

— Расскажи про очередь за удавом.

И. Шумский

— Да, например, ездили во Вьетнам, там была... У нее был такой звонкий голос, она говорит: «Там была очередь на удава. — Как это? — Ну как, сварили удава, и все записывались, по номерам, кому какой кусок достанется. Мы танцевали с Хо Ши Мином». Ну Хо Ши Мин — понятно, кто такой, это глава коммунистического Вьетнама. Это все, конечно, очень милые и веселые рассказы, но тем не менее Хо Ши Мин — это Хо Ши Мин. Но мы, я ребенком слушал, и меня больше всего интересовали, и моего брата Федю, и мы с ним обожали эти рассказы. Потому что она рассказывала обо всем на свете действительно, тем более все это было в красках. Красок было мало в то время как бы...

Л. Шумская

— В жизни.

И. Шумский

— В жизни, да. А в рассказах было огромное количество. Как в Африке, например, в Того, африканцы садились перед экраном, у каждого кирпич лежит перед ним, они сидят на земле. Показывать будут фильм, какой-нибудь там боевик. Ну, может быть, даже советский боевик, например, там «Дело № 306», где Ляля снималась. Такой, я так понимаю, что наш такой брутальный детектив.

Л. Шумская

— Немножко Голливуд.

И. Шумский

— Да, и немножко Голливуд, наш ответ Голливуду, да, такой нуар, детектив. И вот они сидят, африканцы, перед ними лежат кирпичи, и в руке у каждого тоже кирпич. И вот они кладут пистоны сверху на кирпич и, когда стреляют на экране, они тоже начинают, весь импровизированный этот зал начинает хлопать: бух! бух!

А. Леонтьева

— То есть интерактив такой.

И. Шумский

— Да, интерактив. Полет над Сахарой в самолете, когда отказывает двигатель, и самолет... «А, ничего, — говорит там французский пилот, — се ля ви». И самолет, как говорится, козлит над Сахарой — так то вниз, то вверх прыгает, ну и как-то долетает в Дагомею, из Дагомеи обратно в Мали, из Мали в Того. «Идиотский маршрут! Боже мой!»

А. Леонтьева

— Прелесть какая.

И. Шумский

— А надо сказать, что все эти рассказы на кухне, на «Аэропорте», да, сидим мы у них на кухне, у бабушки с дедушкой, и над столом висит политическая карта мира. Это, кстати, вот я хочу сказать, огромную роль играет то, что она там висела. Почему, потому что, во-первых, этот цвет, все страны разноцветные, все можно показать и указать, где что.

А. Леонтьева

— Я даже забыла это вот — политическая карта мира, у меня вылетело из головы.

И. Шумский

— Ну она такая довольно подробная была. И это очень помогло мне, например, тем, что у меня какая-то картина мира сформировалась. Потому что я понимаю, где что. И вообще я бы всем советовал родителям повесить такую карту на кухне. Потому что, если дети сидят у стола, и на стене карта мира — во-первых, она сама по себе красивая и интересная, потому что ее можно бесконечно разглядывать — там и реки какие-то, да, разноцветные страны, и вообще создается просто понимание того, на чем мы, на какой мы живем планете.

Л. Шумская

— Ну не было такой страны, про которую Ляля не могла бы рассказать.

А. Леонтьева

— Какую-нибудь такую колоритную историю.

И. Шумский

— Ну вот она рассказывала. И тут же, конечно, Африка, она по центру, она над столом. И она это водит пальцем: «Идиотский маршрут — зигзаг с севера на юг, с юга на север! Боже мой!» И вот мы летали.

А. Леонтьева

— Мысленно летали.

И. Шумский

— Мысленно летали, я тоже следил за этим. Дагомея. Я смотрю на карту: где же Дагомея? А оказывается, это Бенин, потом Дагомею переименовали в Бенин. Тоже это важные подробности такие, которые можно узнать из карты.

Л. Шумская

— Ну и Индия тоже.

И. Шумский

— Индия чуть попозже была у нее. Ну, в общем, она объездила почти 50 стран.

Л. Шумская

— Ну тут надо еще сказать, что это состав Госкино, это официальная делегация, да, и Ляле пришлось быть как минимум на трех Каннских фестивалях. И надо сказать, что не каждый человек может эти представительские функции выдержать. Ей приходилось общаться, когда в 69-м году Московский кинофестиваль был в Москве. И вот мы сейчас обнаружили, что огромный провал. Дело в том, что огромное количество актеров того же времени, что и Ляля, с потомством оказалось очень сложно. Ну возникли разные ситуации, люди уезжали — кто в Дубаи, кто в Болгарию, и архивы оказались многие потеряны. И мы очень долгое время пытались найти в интернете хоть какие-то выходы на архивы других их современников. А это провал, их почти нет, это очень странный такой период. Потому что мы хотели подтверждение наших находок. Мы смотрим фотографии — Ляля открывала кинофестиваль в Москве 69-го года, прекрасная фотография: они с Вячеславом идут на Пушкинской, ее фотография с Симоной Синьоре, да, с Ив Монтаном. То есть, оказывается, она открывала, в Сокольниках была выставка обуви каких-то там марок и так далее. И мы хотим хоть какую-то информации об этом, а она эпизодическая, эта информация, у нас ее очень мало.

И. Шумский

— Ив с Симоной Синьоре, по-моему, в 63-м году был. А в 69-м — это Каннский фестиваль, там тоже какие-то встречи.

Л. Шумская

— Ну вот в Каннский тоже расскажи, какие встречи были.

И. Шумский

— Там встреча с Пикассо на Каннском фестивале 69-го года.

Л. Шумская

— А он вообще очень был расположен к русским актрисам, его очень это интересовало тогда, и Татьяна Самойлова, и Клара Лучко. И на этих фотографиях они такие счастливые — такое ощущение, что они ходили к нему домой пить чай. То есть вот это ощущение, вот опять же то, что мы знаем из политического противостояния, да, истории, но этого нет. Потому что ничто не может прервать человеческую радость общения на самом деле, на фотографиях она другая, другого свойства. Но тут еще надо сказать, интересно, что Вячеслав никогда ее не снимал в кино. Никогда. То есть у Ляли совершенно отдельная кинематографическая история.

И. Шумский

— Это у него был принцип такой. да, чтобы не было никаких там моментов, когда можно было сказать, что кто-то кому-то помогает, кого-то там проталкивает. Нет, ни в коем случае. Вот я говорю, у них все очень было, они, конечно, обменивались какими-то, так сказать, творческими вопросами, да, и помогали друг другу, но вот это мое кино, а это твое кино. Все очень четко прослеживалось.

Л. Шумская

— И Вячеслав снимал тоже тогда вот это «Майские звезды», первая картина — это Чехословакия, вообще большой период тоже его жизни. То есть у него был как бы свой ракурс, а у нее свой. И Ляле предстояло встречаться с разными президентами. И приводили пример, когда часы, подаренные где-то в Америке, от президента Америки, я не помню, кто тогда был. Но Ляля рассказывала, что когда там они развалились, то там «Made in China» — то есть они были очень удивлены, что какие-то такие, смешная история. Ну и вот они были полны вот этих встреч. А потом еще интереснее оказалось, что вот эти вырезки, которые она собирала, что Ляля еще публиковала статьи в газетах о моде. Она увлекалась коллекционированием — это Ваня сейчас скажет. И она просто, практически как художественный критик, рассказывает там в газетах советских о том вообще, как правильно там относиться к молодежи, вообще не надо давать советы молодежи, она лучше знает. Потом художественный мир Москвы и не только Москвы ее еще заботил.

И. Шумский

— Да, мы всегда ходили с ней на выставки в Манеж, она очень за всем этим пристально следила. Всегда была в курсе всех важнейших выставок, в том числе не только официальных, но и не официальных. Вот таких как там выставка Зверева, она была на последней выставке Анатолия Зверева, да, которого недавно как раз 90 лет праздновали, отмечали, знаменитый художник неофициальный.

Л. Шумская

— Существует ее портрет, написанный Зверевым.

И. Шумский

— Она за всем очень внимательно следила. И несмотря на то, что она была открыта ко всему в искусстве вместе с тем, то есть она могла любить и Зверева, например, и тут же любить совершенно непохожего на него, это уже в более позднее время, Шилова. Небезызвестного нашего художника Александра Шилова. И я должен сказать, что я с ней ходил на выставку Шилова в Манеж, я не помню, в каком году, я был...

Л. Шумская

— В начале 90-х.

И. Шумский

— Ну или в конце 80-х была огромная выставка в Манеже. Я не могу сказать, что мне Шилов близок, но я тем не менее хочу сказать, что на меня это гигантское впечатление в то время произвело, я был ребенок. Потому что у него я, открыв рот, ходил смотреть, как у него все эти там бархаты написаны, это потрясающе было. А она его просто обожала.

Л. Шумская

— А как она изучала искусство изобразительное. У нее была целая теория вот, основанная на филокартии.

И. Шумский

— Да, она всю жизнь собирала открытки. Это, кстати, очень важно, потому что она ходила и со мной, и с братом, ну он тоже все подтвердил, слова, что она сыграла огромную роль в нашей с ним жизни.

Л. Шумская

— Сколько тысяч карточек ее собрание было, которые она собирала? Вот эта переписка даже, которую она вела поэтому...

И. Шумский

— Много, она собирала еще этикетки, действительно.

Л. Шумская

— То есть это открытки с известными произведениями искусства. И мы были потрясены, когда какая-то вырезка просто выпала, и там было написано ею — она публикует то ли в «Комсомольской правде» то ли где, что ее адресатов, по ее публикации о ее коллекции, 8 тысяч писем — то есть представить это в принципе невозможно.

А. Леонтьева

— Ну мы сейчас можем представить только 80 тысяч подписчиков, 80 тысяч писем — не можем.

И. Шумский

— Вот-вот. И даже не можем представить 80 тысяч лайков.

А. Леонтьева

— Я прошу прощения, очень быстро протекает время беседы, и мы так много всего не успели...

Л. Шумская

— Мы ушли от Вячеслава вообще.

А. Леонтьева

— Да. Может быть, вот напоследок вы прочитаете что-то, что вы думаете важным из тех бумаг, которые у вас с собой.

И. Шумский

— Да, и пока мы ищем странички, хотел быстро сказать, что Людмила Александровна, она очень любила изобразительное искусство и поэтому всегда смотрела с нами, с братом, альбомы по искусству. И тоже такой маленький, так сказать, совет от нее родителям, бабушкам, дедушкам.

А. Леонтьева

— Да, вот это важно.

И. Шумский

— Вот, например, в руках у вас альбом по искусству, сидят рядом дети маленькие, да, там ну сколько, лет пять-шесть, может быть. Вот она брала и говорила: тук-тук-тук, там, книжечка три раза подуем, постучим книгу, что нам откроется? Когда открывается, например — о, красные рыбки Матисса! — это альбом там Пушкинского музея, музей изящных искусств. И — хлоп, она закрывала: так, а сколько тут рыбок? И мы, увидев на мгновение этих рыбок, они в глазах до сих стоят у меня, эти чудесные рыбки Анри Матисса, мы пытались что-то воспроизвести...

А. Леонтьева

— То есть она, как актриса, их подавала вам, искусство.

И. Шумский

— Да, то есть это было очень живо. Или там бюст Гудона Вольтера и так далее. Это можно бесконечно рассказывать.

Л. Шумская

— Вот его неопубликованное интервью. Все-таки Вячеслав художник, да, и вообще хотелось бы, чтобы память о нем была все-таки как о художнике. Не просто, как вот мы говорим, советский кинооператор, а его отношение к профессии было, как художника.

И. Шумский

— Вот это, возможно, да, будет интересно послушать операторам. «На студии мне предложили снять дипломную работу для студентов режиссерского факультета ВГИКа, картина называлась „Переполох“. Это был мой первый серьезный, совершенно самостоятельный опыт. Важным моментом была работа в ансамбле с режиссерами и со сценаристами, в каких-то моментах я выступал и в качестве сорежиссера. Мне необходимо было находить соотношение портрета человека с атмосферой помещения и световые решения. Для этого требовалось знать широту пленки, ее контрастность, чувствительность. Вообще я хочу сказать, что очень много зависит от определения тональности лица. Ведь портрет — это главное в кинематографе, а в портрете главное — глаза. Кроме того, важен жест и фон. В „Переполохе“ у нас было две декорации. Одна из них состояла из накрытого стола, за которым сидели гости, в том числе и главная героиня, которую играла Нина Меньшикова. Комната была довольно просторная, в ней находилась лестница, ведущая на второй этаж и, кажется, даже камин. И всю эту комнату вместе со всеми предметами я решил выкрасить в один цвет, используя различные тона. Казалось бы, кино черно-белое, и цвета должны быть соответствующими, но тем не менее я взял за основу зеленый цвет. Несколько оттенков, нанесенных на большой лист бумаги, я снял на пленку для пробы. Получившийся негатив я проверил на плотность по каждому цвету — это было нужно для того, чтобы убедиться, что разница оттенков заметна на пленке. Когда я убедился, что все в порядке, мы выкрасили декорации в выбранные цвета и поставили на их фоне загримированную актрису. Потому что лицо — это эталон, это ключ, от него идет весь отсчет. Вопрос интервьюера: а почему выбрали именно зеленый цвет? А он какой-то спокойный, этот цвет, очень помог нам в работе. Хотя иногда приходилось слышать высказывание: это что такое, вы что здесь, лягушек снимаете, что ли? Я мог бы сделать декорацию в нормальных тонах — коричневые стены, коричневые пол, бежевая дверь, белые наличники, предположим. Но с зеленым мне было удобнее, он меня не сбивал».

Л. Шумская

— А потом возник хромакей, помните, да? Когда на зеленом фоне сейчас для кино снимаются вот эти вещи.

А. Леонтьева

— Да, то есть это было открытие, да?

Л. Шумская

— Да, и то, что он его не сбивал, это своего рода открытие. Он потом их еще применял несколько раз, это свое открытие.

И. Шумский

— Ну вообще-то зеленый цвет действительно, поскольку он был просто влюблен в природу, он всегда говорил, что да, зеленый цвет, это вот недаром он занимает все на земле, да, центральное. Потому что он самый спокойный. Он это все обожал.

Л. Шумская

— Ну и теперь, куда бы мы ни приезжали с детьми, все равно есть места их памяти. Вот мы были летом в Ялте — там стоит до сих пор корабль, Ляля играла в «Острове сокровищ», и мы можем сказать им там. Мы были в позапрошлом году в Выборге — а там стоят корабли, которые построены для фильмов, снимал Вячеслав, «И на камнях растут деревья». То есть мест огромное количество, которые до сих пор. И многим людям, кстати, в Выборге кажется, что это действительно корабли викингов, которые исторически там стояли.

А. Леонтьева

— Это исторически, но для кинематографа.

И. Шумский

— И, кстати, это семейная история. Потому что «И на камнях растут деревья» — это же по книге другого моего дедушки, детского писателя Юрия Петровича Вронского — «Приключения Кукши из Домовичей», такая книжка. Очень хорошая книга детская про русского юношу, подростка, можно сказать, которого похитили викинги, и который стал для них талисманом, вот его злоключения, приключения с викингами.

Л. Шумская

— Это большой последний фильм Вячеслава, да, «И на камнях растут деревья».

И. Шумский

— Не последний, а один из последних.

Л. Шумская

— Ну один из последних больших, ярких фильмов.

И. Шумский

— Один из последних советских вот таких, перед развалом страны.

Л. Шумская

— Ему пришлось жить в Норвегии, и он, конечно, был потрясен тоже природой, всем, и очень много писем оттуда. И понятно, что как человек, попавший в Норвегию, конечно, он пишет подробно, что там происходит и как это все. Но вот мы вчера только как раз, готовясь к интервью, открыли вот письма — он живет в гостинице, место называется Харейд, 25.03.84, да, 25 марта 1984 года. И все письма начинаются со слова таких: «Как мне надоело здесь все, ужас! Так соскучился я по дому. А дом — это ты», — он пишет Ляле.

И. Шумский

— Ну надоело — потому что он мог быть счастлив только, конечно, с Лялей. Он очень страдал, если был далеко от нее.

Л. Шумская

— Да. Он пишет о том, что он ей не дозвонился, и то, что у нее скоро день рождения, и он должен обязательно ее поздравить. И он пишет о том, как ему хочется ее поздравить.

И. Шумский

— Да, и когда они возвращались домой, он всегда говорил: «Слава Богу, мы дома. Как хорошо».

А. Леонтьева

— Слушайте, ну мы продолжим историю этой большой любви. Программа наша, к сожалению, подходит к концу. Напомню, что сегодня с вами Анна Леонтьева. А у нас в гостях Иван и Людмила Шумские, искусствоведы. Иван — художник и внук легендарного кинооператора Вячеслава Шумского и легендарной актрисы Людмилы Шагаловой. Спасибо вам большое.

И. Шумский

— Спасибо.

А. Леонтьева

— До новой встречи. Всего доброго.

Мы в соцсетях
ОКВКТвиттерТГ

Также рекомендуем