«Путь к священству». Светлый вечер со свящ. Стахием Колотвиным (06.11.2018)

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева —

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И я — Константин Мацан. И сегодня в этой студии с нами и с вами иерей Стахий Колотвин — настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине. Добрый вечер, отец Стахий!

Свящ. Стахий Колотвин

— Добрый вечер.

К. Лаврентьева

— Отец Стахий — почему такое имя? Ведь мы знаем, что от рождения ваше имя — Станислав.

Свящ. Стахий Колотвин

— Да, я по-прежнему регулярно им пользуюсь и в соцсетях под ним зарегистрирован, и я его очень люблю и ценю, однако такого православного святого нет. В принципе, многие славянские святые прославлены были Западной частью Христианской Церкви ещё до эпохи разделения, поэтому именам Ростислав, Вячеслав повезло побольше. А Станиславы были прославлены, но уже католиками после их отпадения от полноты Вселенского Православия. Но, поскольку я ещё застал Советский Союз, совсем немножко, поэтому меня крестили по советской традиции, когда бабушка несёт своего внука крестить, а родителей даже в городе в этот момент нет, поэтому в родном городе моей мамы, в Курске, дедушка отвёз — не вышел из машины — бабушка зашла, покрестили так, хотя уже вроде вовсю Перестройка шла, но люди как-то привыкли крестить более-менее тайком. И вот был я крещённым, но когда родители стали воцерковляться — сначала мама — уже мне года два было, и она задалась вопросом: с каким же именем меня крестили. Моя бабушка сказала: «Естественно, Станислав, с каким ещё?» Но тут проблема стала в том, что в нашей русской традиции, в отличии от, к примеру, сербской, болгарской или даже греческой, не дают народные имена, не крестят с ними, а крестят с именем святого того или иного. Это выяснить никак было нельзя, потому что крестины не регистрировались, и бабушка моя была единственным свидетелем, но она этого не помнила. Моя мама была в недоумении немножко у неё на тот момент была такая хорошая студенческая подруга Светлана Мосолова — ныне преподаватель философского факультета Московского государственного университета. И она отправилась к своему, на тот момент, духовнику, как я помню, ещё вроде иеромонаху Ростиславу, который подвизался в Троице-Сергиевой лавре — сейчас это митрополит Томский. И он — человек, который сыграл в моей судьбе такую, первый из архиереев, хотя я его никогда вживую не видел, разве что на какой-то многолюдной службе, где там около трёхсот архиереев было, что в общем ряду где-то глаз мимо го лица пробежал. Но вот он как раз сказал, что есть замечательное имя Стахий — апостол от семидесяти, первый епископ Византия, такой родоначальник кафедры Константинопольских патриархов, — и надо считать, что я был крещён именно с этим именем. И если у нас магическое сознание, то мы скажем, что, нет, а вдруг не с тем именем крестили и так далее. Но в принципе, Господь не глупый, Господь разберётся, даже если мы в чём-то так или иначе ошиблись. И моё имя было утверждено, когда меня с ним рукополагали — сначала в сан дьякона, потом в сан священника, поэтому сейчас уже никаких сомнений остаться не может.

К. Мацан

— Вот как раз вы упомянули рукоположение, и об этом мы хотим сегодня с вами поговорить — о пути человека к вере, в вере и к священству. Вот судя по вашей биографии и тому, что вы сейчас рассказывали, какого-то такого большого пути к вере, вот в нашем понимании, когда человек до какого-то возраст остаётся абсолютным агностиком, потом вдруг что-то случается и приходит вера к нему, видимо, нет. Вот в вашей даже биографии на сайте вашего храма написано, что вы родились в православной верующей семье и были старшим братом. Потом вы учились в знаменитой классической Шичалинской гимназии, которую основал Юрий Анатольевич Шичалин — известный философ, филолог, переводчик древних авторов, античных философов и святых отцов, человек церковный, верующий, который был секретарём Лосева — легендарная личность. Потом вы учились в Свято-Тихоновском православном гуманитарном университете и вот потом стали священником. Кажется, что это такой очень логичный, прямой, органичный путь. А как вам кажется: действительно ли было, что называется, на роду написано быть священником? Или всё-таки это был путь непростой?

Свящ. Стахий Колотвин

— Есть взаимодействие Промысла Божия и свободной воли человека — это как раз такая одна из важнейших философских проблем мира — как это совмещается. Когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что Промыслу Божьему был естественно меня к священству привести, но я о нём не догадывался и действовал по своей свободной воле. Поэтому, как ты идёшь по тропинке в лесу и не очень уверен, что тебе по ней идти, ты поэтому направо отошёл, поблуждал, налево отошёл, поблуждал, но если далеко от тропинки не уйти, то в принципе рано или поздно ты выйдешь уже к людям, увидишь огоньки деревень, дымок над домами спасительный. Поэтому, конечно, я не думал становиться священником, если не считать, конечно, детских игр такого ещё дошкольного возраста, когда я кадил таким массажёром, сложенным вдвое, он гремел, был похож на кадило...

К. Мацан

— А вы почему в это играли? Обычно дети священников играют.

Свящ. Стахий Колотвин

— Ну на службу ходишь, молишься...

К. Лаврентьева

— Ну да, в православных семьях это бывает.

Свящ. Стахий Колотвин

— И так можно сказать, что я родился в православной семье, но, конечно, семья крещённая, можно сказать, что семья была невоцерковлённая на момент моего рождения. Но она воцерковлялась ударными темпами по стандартной схеме: сначала мама, потом папа, ну а дети уж... То есть можно сказать, что мои младшие братья, сестра, они уже родились именно в православной такой воцерковлённой семье. Может быть, как раз из-за того, что человек, когда воцерковляется... моей мамой куда больше было заложен сил, чтобы я был в Церкви, потому что сама моя мама старалась побольше ходить в храм, не только в воскресные дни, но и на будничные службы, на память великих святых. Ездили мы в паломнические поездки, причём в такие, в стиле 90-х, когда ты приезжаешь и там большой барак, туда все как-то... И папа тоже у меня любит путешествовать, и меня с собой в командировки брал. И обязательно в командировке мы приезжали в монастыри, поклонялись святыням, храмы прекрасные тогда ещё в полуразрушенном состоянии видели. Конечно то, что человек выбирает тот или иной путь — это заслуга родителей. У моих родителей даже никогда такой идеи не было, чтобы я стал священником. Конечно, они старались, чтобы вера в моём сердце сохранялась и возрастала как-то, но наоборот, у них надежда эта, я думаю, никогда не озвучивалась, что я стану таким пропуском в светлое, счастливое земное будущее, получу хорошее образование, буду зарабатывать деньги, построю успешную карьеру, поэтому родители всегда вкладывались в моё образование, учился я в школе замечательной — школа платная, не такая дорогая, как элитные школы, но по меркам, действительно, людей, которые то работают, то из-за кризиса теряют работу, это действительно тоже отдельный подвиг моих родителей — как они всё это вытянули, и наверное, они хотели, чтобы какая-то отдача была.

Сейчас они, безусловно, рады, они видят, что отдача от их трудов есть, может быть, не совсем такая прямо пропорциональная, которую они ожидали. Кроме того очень важно для того, чтобы человек в принципе остался в Церкви, это каким лицом перед ним Церковь является. Потому что я ходил даже в православную группу детского сада — храм Бориса и Глеба в Дегунине. Во время демографической ямы 90-х годов настоятель отец Георгий договорился, что разрешат сформировать на базе государственного детского сада группы, куда будут отбирать именно из воцерковлённых семей детей. Она просуществовала десять лет, когда демографическая ситуация выправилась, группу разогнали, то есть сделали обычной, хотя замечательные были и утренники, и вообще такая здоровая атмосфера, но при этом, какой бы ни был деятельный священник, когда один храм на сотни тысяч человек Северного административного округа, то, понятное дело, если ты представляешь Церковь только как храм, забитый бабушками, в который просто войти технически нельзя в воскресный день, а до программы «200» это была нормальная ситуация для жителей любого спального района, то, конечно, сложнее к Церкви прикрепиться.

Но мои родители не ленились — тогда ещё годы молодые были, сил было больше, поэтому мы садились — сначала на электричке по городу ехали, потом на метро, приезжали в храм Всех Святых в Красном Селе к духовнику родителей — отцу Артемию Владимирову. При этом родители считали, что там слишком уж расслабленная атмосфера, и я это тоже так воспринимал, что можно побегать, поиграть в снежки вокруг храма на Всенощной, но только на ключевые моменты зашёл: на Шестопсалмие, на помазание, потом на песню Богородице, на «слава Тебе, показавшему нам свет», — а перерывах это такое полное право, чуть ли не богослужебный устав, что это надо бегать, веселиться и лазить по ещё таким буеракам страшным, которые там были, но для детей это было очень интересно. Поэтому на Литургию мы ездили в Новоспасский монастырь... тогда ещё архимандрит Алексий, позже епископ, архиепископ Алексий (Фролов) (умер в сане архиепископа Костромского и Галичского) — он тоже в моей судьбе отдельную роль сыграл. И как раз вот эта картина, что Церковь бывает разной, она позволяла мне всех вот этих привычных вопросов не соответствия высоты евангельского идеала повседневной жизни Церкви избегать, точнее, даже не избегать, а просто на него находить ответ. Да, где-то что-то более жёстко, да, где-то более Устав, от которого, может, охота отдохнуть, как, например, в монастыре, но при этом ты приходишь в приходской храм и там тебе более свободно: «Ой, наоборот, приход — чуть ли не клуб по интересам — вот люди собираются, общаются», — это, на самом деле, хорошо, но всё равно, если ты хочешь чего-то другого, то сходи в монастырь. Если у тебя нет сил проехать до храма, который тебе по душе и где тебе легче молиться, или если здоровья нету, тогда хотя бы постарайся, если не войти, но хоть подойти к стенам храма, который рядом с твоим домом — уже хорошо.

К. Мацан

— Очень интересно то, что вы говорите, для наших бесед, где мы беседуем со священниками об их пути к вере, это вообще очень необычно.

К. Лаврентьева

— Вот я сижу и думаю об этом.

К. Мацан

— Я ещё даже такой лично для себя некий очень интересный опыт испытываю, потому что я, может быть, впервые в жизни общаюсь со священником, который в принципе мой ровесник, то есть мы все здесь втроём в студии — люди одного поколения, родившиеся во второй половине 80-х. И вот вы говорите о том, что можно сходить в разные храмы, посмотреть разные практики — когда-то это было немыслимо для кого-то, для тех, кто воцерковлялся раньше. А нашему поколению такая интересная возможность уже дана — потрясающе.

К. Лаврентьева

— В студии «Светлого вечера» священник Стахий Колотвин — настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине. С вами мой коллега Константин Мацан, я — Кира Лаврентьева. Отец Стахий, у меня на самом деле сразу возникает вопрос: вы очень органично рассказываете о том, что вы ездили в такие экстремальные паломничества. Мне это очень знакомо, например, паломничества 90-х годов, когда монастыри только восстанавливались, когда не было паломнических центров, не было гостиниц, не было где комфортно и удобно разместиться — это люди иногда просто спали в храме на полу ночью, им просто стелили какие-то подстилки, и вот они так спали — с множеством детей маленьких, больших. И у кого-то от этого возникали благоговение и трепет, а кто-то... я встречала людей, которые говорили: «Да меня мама по паломничествам очень много возила и постоянно в храм, и постоянно молиться, и постоянно поститься. И вот как-то мне это всё в переходном возрасте приелось, и я решила попробовать свободной светской жизни». Вы сейчас рассказываете с совершенно другого ракурса, то есть всё ваше повествование, сколько мы с вами беседуем сейчас, оно шло в русле того, что это было для вас радостью. Правильно ли я понимаю, что вам это всё очень органично, и мирно укладывалось на душу — такое выражение, не очень, наверное, грамотное. Но вот храмы, молитвы, службы, паломничества — не было ощущения, что много, надо уже вот такого подросткового, ребяческого, надо уже с мальчишками куда-то пойти погулять, надо попробовать что-нибудь ещё из светской жизни?

Свящ. Стахий Колотвин

— Тут, конечно, у людей разные склонности, просто кто-то домосед — я знаю, например, батюшки, которые никуда не ездят и копят, и покупают себе автомобиль. Даже мы берём людей, которые, правда, достаточно скромно живут. Я, конечно, такого представить не могу: как можно взять и в отпуск куда-то не поехать, сидеть в Москве и на что-то там копить — просто разные склонности. Кому-то важно удобное кресло, тёплый плед, машина и так далее, а мне и многим другим важно какое-то движение. Вот я просто люблю путешествовать, поэтому, возможно, мне это не помешало, то есть независимо от паломничества я путешествовать люблю и по-прежнему стараюсь ездить со своими детьми и меня это не останавливает. Но ещё, опять же, вот как я говорил о храмах, что видишь некоторый выбор и свободу, точно так же вот я упомянул, что папа ездил в командировку, брал меня с собой — он там на какой-то конференции выступил, совещание провёл, и мы в свободное время...

К. Мацан

— Папа учёный какой-то?

Свящ. Стахий Колотвин

— Нет, папа сейчас комплаенс-менеджер, до этого был директором по персоналу, а ещё в 90-е годы он работал в грантовой организации. И все его работы были связаны с командировками, которые не занимали основную часть времени, но были регулярными. И вот то, что мы, например, ездили с папой — это, наоборот, была другая жизнь, потому что ты останавливаешься в такой гостинице солидной. Тут дома — съёмная квартира, такие скромные условия, а тут ты приезжаешь — тут тебе отель, шведский стол — это тогда, в 90-е годы, вообще такое слово было знать... И тоже мне это давало некоторую картину, что можно ездить по-разному. Поэтому и сейчас, когда я сам организую некоторые поездки в частности, то я тоже поступаю по-разному. Вот я, когда беру взрослых прихожан, которые работающие или пенсионеры, которых дети могут отправить... и вот мы ездили в Святую Землю, ездили в этом году в Константинополь и в Грецию, надеюсь, в феврале получится организовать поездку в Рим. Да, там уже мы хоть и скромные условия берём, но обязательно, чтобы были удобства в номере и так далее. А вот когда я еду со школьниками или с молодёжью, это значит уже хостел, это уже значит, что самим приготовить, то есть всё для каждого можно найти, если уже вернуться к тому именно моменту — не хотелось ли какой-то альтернативы вне Церкви? Не надо просто в Церкви замыкаться, у меня была компания, с кем я бегал во время Всенощной вокруг храма в Красном Селе, пока отец Артемий за нас, непутёвых мальчишек, молился в храме. Это тоже очень важно, важная часть приходской жизни — это то, что есть круг общения, причём не только взрослый, но и детский — что ты общаешься с ровесниками.

К. Мацан

— Всё равно дети были церковные, получается.

Свящ. Стахий Колотвин

— Да. При чём не то, что вот ты один — когда ребёнок помещён в некоторое гетто, что вот вокруг мир и вокруг никто не верит, а вот надо, как исповедник, идти в храм, то, понятное дело, у ребёнка больше появится желания от всего этого оторваться, потому что он себя чувствует инородным телом в обществе. У меня такого не было. Поэтому, когда вот строился наш деревянный храм, ещё не было литургических сосудов, мы их одалживали, брали на службы в храме Всемилостивого Спаса в Митине, а первые суммы денег, которые получилось собрать, которые не настройку пошли — мы купили аудиосистемы, установили колонки на улице, чтобы мамы с детьми могли тоже слушать службы, то есть чтобы служба собирала людей тоже вокруг храма. Например, после того, как мы сейчас закончили строить деревянный храм на приходе — стандартная практика переходить на строительство капитального храма, но это тоже зависит от каких-то средств и так далее, но всё равно можно хоть что-то делать — фундамент сделать или ещё что-то и годами ждать. Нет, мы силы нашего прихода направили на строительство воскресной школы, потому что храм-то уже, а очень важно для детей совместное общение. При этом не нужно только изолировать в православной среде, потому что я приходил в храм — там православные ровесники, приходил в музыкальную школу — там ровесники другие. Я бегал с ребятами, просто во дворе в футбол играл, там ребята третьи, и всегда есть выбор. И чаще всего выбор, что более достойные, более приятные друзья — это как раз дети из верующих семей.

К. Мацан

— А подростковый какой-то кризис — отход от Церкви, который мы часто наблюдаем, о котором часто говорят, — у вас был?

Свящ. Стахий Колотвин

— Нет, не было, и я тогда не очень понимал, почему, и в принципе не задумывался.

К. Мацан

— А сейчас?

Свящ. Стахий Колотвин

— А сейчас мне кажется, что вот у меня, может быть, такая даже излишняя любовь к спорам была, со временем она ушла. Я сейчас, наоборот, если человек не хочет слушать, я не буду его переубеждать; если человек хочет побеседовать, то постараюсь. А так, может быть, был некоторый такой, наоборот, запал, что именно за Церковь, то есть, что мне хотелось быть таким человеком, который показывает, что Церковь права, что наша вера православная — это здорово. То есть можно сказать, что какие-то крайности моего характера — какая-то раздражительность, любовь к спорам, да, и любовь, увы, как-то людей, может быть, высмеять, подколоть, от которой я более-менее избавился, но в подростковые годы всегда это и популярность в компании приносит, когда ты можешь подшутить над кем-то и так далее.

К. Лаврентьева

— Самоутвердиться.

Свящ. Стахий Колотвин

— И когда это идёт с позиции как раз, что вроде в защиту православной веры, то, может, в этом даже был мой интерес, то есть протест был не против Церкви, а как раз против тех, кто, можно сказать, в Церкви сомневается. Кроме того, очень важна была атмосфера в классической гимназии, которую основал Юрий Анатольевич Шичалин при своём греко-латинском кабинете, потому что это православная гимназия: Закон Божий, иконы, домовый храм, в котором я уже с 11 лет начал алтарничать, — но при этом дети там всегда учились, когда я начинал, почти все из невоцерковлённых семей. Сейчас, спустя 15 лет, где-то 50 на 50, то есть воцерковлённость не ставилась обязательным условием: никого не заставляли приезжать на молитвы до учебного дня. Была некоторая такая свобода, поэтому в принципе мои ровесники: одноклассники, класс младше, класс старше (классы не очень большие, поэтому общались и в том числе так — вертикальные связи были с окружающими классами) — они были невоцерковлёнными, которые в принципе Православие уважали, или, наоборот, шли в какой-то, может, протест, что вроде православная гимназия. И у меня не было такой среды, что вот я внутри тех людей, которые как-то начинают лицемерить: что от них требует что-то школа, а они делают что-то другое. Потому что изначально было, нет: воцерковлённых людей никто в храм не заталкивал. Как ни странно, это в чём-то ситуация хорошая, вот сейчас я преподаю, с момента основания, в нашей школе Северо-Западного викариатства «Спас» Закон Божий, и я стараюсь как раз брать более старшие классы. Но сейчас у нас ещё выпусков нету, самый старший — девятый класс. Как раз моя постоянная такая забота — показать руководству, что не надо как-то завинчивать гайки в сторону Православия, что нужна максимальная свобода. И с детьми мы тоже стараемся понять, что ничего они не обязаны родителям ходить в храм, не обязаны школе ходить в храм — это должен быть ваш выбор, потому что это здорово, это наше конкурентное преимущество — это что взрослым, что детям (детям — не малышам в школе, а уже таким подросткам) надо просто пояснять, доказывать, что христианин может делать всё то же самое, что неверующий человек, но христианин ещё может пользоваться помощью Божьей, поэтому стартовая позиция значительно лучше.

К. Лаврентьева

— «Делать то же самое, что и неверующий человек» — это такая ловушка, да, для подростка?

Свящ. Стахий Колотвин

— Всё можно, но не всё полезно. Просто очень важна дополнительная какая-то образовательная деятельность для ребёнка, я рад, что родители меня тоже так немножко гоняли, даже чересчур. Например, мама хотела, чтобы я на скрипке играл, и я два с половиной года учился в первом классе в разных школах — меня не переводили на следующий год, не было у меня желания. Потом я благополучно закончил Первую школу, Прокофьевскую, по классической гитаре — но вот скрипка не шла. Но в любом случае то, что я занимался фехтованием, потом кандидатом в мастера спорта стал, и потом музыкальную школу закончил, и на резьбу ходил.

К. Лаврентьева

— А увлечение футболом тогда началось?

Свящ. Стахий Колотвин

— Я в футбол играл во дворе независимо от этого. Всегда некоторая такая активность дополнительная забирает энергию, которая может быть направлена куда-то не туда. Если ребёнка заточить, чтобы он с утра до вечера только зубрил, то обязательно ему ещё захочется просто из-за скуки, ради интереса что-то найти самому, и не факт, что то, что он найдёт сам, это будет что-то полезное для его души.

К. Мацан

— Вот когда такие фразы, как «не надо замыкаться только в Церкви», «не надо как-то принуждать к Православию», что называется, произносит не досужий обыватель-наблюдатель, а священник, который за свои слова отвечает, эти слова дорогого стоят. И мне кажется, тема, которую вы поднимаете, очень важная: вот как воспитывать детей, чтобы они и были в Церкви, и как бы, что называется, не переели этого. Это самый главный вопрос на самом деле: с одной стороны, как сделать так, чтобы не замыкаться в Церкви, как вы сказали, а с другой стороны, чтобы Церковь, как некая противоположная крайность, не получилась неким таким сегментом — ну вот есть работа, школа, музыкалка, футбол, а ещё по воскресеньям мы в храм ходим. Но в принципе, это такая ни к чему не обязывающая часть жизни семьи, но грубо говоря, громко говоря, реально Христос не становится в центр твоей жизни и в центр жизни ребёнка. Как эту золотую середину найти, как вы её искали, как, может быть, вы её ищете сейчас с вашими детьми?

Свящ. Стахий Колотвин

— Это действительно сложно, потому что хоть семья моих родителей верующая, но не будет никакой лубочной картины, и тоже, наоборот, даже я мог, помню в детстве сказать маме, что не по-православному со мной так обращаться, то есть когда меня как-то наказывали и так далее — про несоответствие. Но надо так, чтобы Церковь была не сегментом, а просто она была неотъемлемой частью жизни. То, что ты молишься — это ты молишься, просто по ходу своей общаешься с Богом: начинаешь неделю с Богом в храме, начинаешь день с Богом в молитве, начинаешь еду — тоже Господа благодаришь, что Он что-то тебе ниспослал. Молитва очень важна, я сам человек совсем не молитвенный: мне тяжело молиться самому, служба любой длительности — это я готов поучаствовать, это как-то вдохновляет, а дома встать на молитву для меня большой труд, но всегда выручает возможность просто молиться — не то что что-то читать, а молиться своими словами или даже слова молитв какие-то вспоминать, или идти, в голове петь песнопения какие-то, которые приходят на ум. То есть Богообщение, если есть в жизни... Богообщение — это не то что ты ушёл, на какую-то гору забрался большую. Поэтому почему так важно, когда детки в воскресной школе... может быть, более важный предмет, чем Закон Божий, это церковное пение, причём даже для детей, у которых вообще слуха нет и голоса и они, наоборот, мешают всем остальным. Но это отдельная проблема, может быть, им выделять специальную студию такую, в которой будут дети со способностями, и хор просто для всех. Потому что, когда ты Господа воспеваешь вот именно так искренне, непосредственно с детства, то тебе и неохота как-то от Него отделяться. Понятное дело, что у меня по ходу жизни были какие-то и просьбы Господу, на которые Он не откликался, какие-то волнения... молился: «Господи, пошли мне настоящую любовь», — но тут достаточно быстро Господь исполнил, то есть в 20 лет я женился. Но до этого тоже — встречаешься с девчонками и видишь, что, нет, всё-таки нет такого единодушия с тобой. Потом просил: «Господи, вот уже столько сил я потратил, чтобы рукоположиться, а тоже не получается», — тоже потом Господь всё послал. Поэтому легче рассуждать, конечно, спустя какое-то время. Но точно так же я надеюсь и прошу: «Господи, помоги мне решить жилищные проблемы, в которых сейчас тупик», — но тоже я надеюсь, что Господь как-нибудь когда-то это разрешит.

К. Мацан

— Вот очень важные слова, мне кажется, прозвучали, спасибо вам за них огромное, что, если возможно как-то эту золотую середину определить, то она в этом личном Богообщении, которое происходит и в Церкви, и вне Церкви — просто по жизни. Напомню, что сегодня в «Светлом вечере» с нами иерей Стахий Колотвин — настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине. В студии моя коллега Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Мы прервёмся, вернёмся к вам буквально через минуту.

К. Лаврентьева

— «Светлый вечер» на светлом радио, уважаемые радиослушатели. У нас в гостях священник Стахий Колотвин — настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине. В студии мой коллега Константин Мацан, я — Кира Лаврентьева, мы продолжаем нашу интересную беседу. Отец Стахий, для нас с Константином, как он уже в начале программы сказал, действительно сейчас эта беседа очень интересная, потому что мы с вами одного поколения — это редкость для «Светлого вечера».

К. Мацан

— А с другой стороны, повод задуматься о своём возрасте. Вот уже и подошло поколение священников, которое родилось с нами в одно и то же время примерно.

К. Лаврентьева

— Поэтому всю первую часть программы мы вас «пытали»: а как было это воцерковление, а были ли подводные камни, а как воспитать ребёнка, чтобы он потом не ушёл из Церкви, а как вот сделать, чтобы Церковь не приелась? — и так далее. И нам это действительно очень интересно, потому что наше воцерковление выпало на 90-е годы. И я как раз была тем человеком, который шёл в храм, как вы сказали, как воин: что мир погряз во зле, а я несу свет и истину. И, честно говоря, это было очень сложно, то есть в подростковом возрасте это невероятно, потому что дети же очень чувствуют, когда ты считаешь себя избранным, то есть: я православный, а вы все здесь погрязли во грехе. То есть вот эта крайность есть, и вы совершенно правильно отметили, что тут важно себя не обособлять, важно общаться там, общаться здесь, то есть не считать себя лучом света в тёмном царстве. И, возвращаясь к вашей истории, отец Стахий, очень интересно: когда вы уже поняли, что вы хотите стать священником, когда это было осознанное желание?

Свящ. Стахий Колотвин

— Желание, наверное, было неосознанное всё время, потому что мне нравилось алтарничать и читать за службой, то есть с дикцией у меня всегда проблемы были, а вот с громкостью голоса в принципе всё хорошо. Поэтому я не мыслил жизни вне Церкви, более того, я хотел как-то потрудиться в том числе, но именно внешне, то есть Церковь поддерживать, потому что я с детства видел, что когда есть какой-то человек, влиятельный или знаменитый, или просто элементарно богатый, то он Церкви действительно может помочь как-то. Вот ещё один момент, может быть, к предыдущей рубрике, но очень он характерный, вот только сейчас о нём вспомнил: я ещё пел в детско-юношеском хоре византийского распева. И замечательная наш регент, энтузиаст Лимонова Елена Евгеньевна возила нас в паломнические поездки, тогда ещё как раз как-то могла быть спонсорская помощь — вот в начале 2000-х годов страна как-то встала на ноги. Мы, например, в Иерусалиме спели у храма Гроба Господня, поехали куда-то в святое место, а потом взяли и в какой-то момент с ребятами убежали и против арабов играли в «Контр-Страйк» — мы за милицию, они за террористов...

К. Мацан

— Это компьютерная игра.

Свящ. Стахий Колотвин

— Да, компьютерная игра, не все слушатели, кто, может быть, более старшего поколения, знают, что это такое, не все играли. Но точно так же я понимал, что мне неохота постоянно, как на работу, в храм ходить, что это, правда, здорово — сходить в субботу, в воскресенье, здорово сходить посреди недели на Двунадесятый праздник, но охота заниматься чем-то ещё — не только стоять на службе. Как это водится, очень часто выбор профессии, вообще какого-то стремления связан с учителями. И вот были замечательные учителя: истории — Кувшинская Ирина Владимировна; истории искусства — Сусленков Виталий Егорович, с которыми я познакомился в конце четвёртого, вот пятый класс, и много лет они у меня вели историю Древнего мира, Средних веков, искусства, соответственно, и тоже нас в поездки школьные возили. Поэтому вначале я загорелся археологией заниматься, и до сих я очень люблю историю, историю искусства, стараюсь как раз ездить, по развалинам брожу, карабкаюсь по горам Каппадокии: один ребёнок в рюкзаке, двух на руки взял и так далее. То есть эта любовь никуда не ушла, но я ещё в средней школе понял, что вот именно сидеть и что-то копать — мне не очень интересна археология. Потом, яркий физик у нас был, и захотелось мне физикой заниматься, ну и тем более это серьёзное образование, кроме того, знал многих физиков, которые не были по профессии физиками, а имели физическое образование и занимались самыми разными вещами, и хорошо зарабатывали. И тоже я думал, что это вот такое некоторое базовое образование, и родители тоже это поддерживали: не важно — получил диплом, а потом он уже пригодится для чего-то. Вот отец моего одноклассника, тоже физик, а он был коммерческим директором одной сети салонов сотовой связи и так далее. Но потом я тоже, как и с археологией, понимаю, что я решаю, вроде, примеры, пятёрки получаю, но мне это не очень интересно — изо дня в день разбираться с формулами, задачами.

И я задумался над тем, чем же мне всё-таки интересно заниматься, и понял, что мне интересна какая-то такая работа с людьми: я люблю спорить, люблю что-то там организовывать. Поэтому я решил пойти учиться на юриста, причём чтобы не быть адвокатом, а стать политиком — таким политиком православным, который будет ещё помогать Церкви. Тоже на меня произвело впечатление, что у Новоспасского монастыря как раз появился такой попечительский совет, куда входили политики, и один из них тогда был заместителем председателя Государственной Думы, сейчас он немножко отошёл на второй план, хотя и был даже кандидатом в Президенты на недавних выборах и так далее. То есть я видел, что, правда, есть православные политики. Тут я тоже благодарен родителям, что они иногда не то что направляют или за их детей что-то решают, но они подсказывают какую-то ещё возможность. Потому что родители: «Куда хочешь идти учиться?» — ну, конечно, как и родители, в МГУ идти. Ну а запасной вариант — мало ли, не поступишь — в МГИМО поступить...

К. Мацан

— Хороший запасной вариант — скажу я, как выпускник МГИМО!

Свящ. Стахий Колотвин

— У меня сестра сейчас в МГИМО учится, я МГИМО очень люблю. То есть брат у меня в МГУ, сестра в МГИМО, поэтому оба вуза мне в чём-то родные, но я именно так за родителями шёл. И третий вариант — Юридическая академия, курсы дорогие подготовительные — папа уже вздохнул, что надо их, помимо гимназии, оплачивать и так далее. Но вот пошёл я вместе с мамой за благословением на беседу к владыке Алексию (Фролову), настоятелю Новоспасского монастыря, викарию Святейшего Патриарха Алексия на тот момент, председателя Отдела по монашеству, и много ещё разных комиссий на нём. Нельзя сказать, что я с ним как-то тесно общался, и никогда он не был духовником моим. Но вот всегда, когда я приходил на службы туда, на Литургию, проповеди его впечатляли, и как-то действительно понимал, что моё Православие такое ещё было немножко поверхностное.

К. Лаврентьева

— А духовник был у вас, отец Стахий, простите?

Свящ. Стахий Колотвин

— Да, более того, у меня так сложилось, что всё-таки духовник тоже был — в начале, в детстве, духовник родителей — отец Артемий. И если к отцу Артемию терпеливо в очереди пробился, то тоже воспринимаешь, что он — духовник. Но в чём-то, возможно, в детстве он и был моим духовником, потому что духовную жизнь детей направляют родители, если у родителей есть духовник, то, соответственно, дети, даже если не ходят, а я любил всё-таки, чтобы в очереди не стоять, к какому-нибудь другому батюшке прошмыгнуть — который меньше чего-то там спрашивает. Потом я начал алтарничать в гимназическом храме, и тоже так удивительно сложилось, что там тоже друг университетский родителей, иеромонах Тихон (Зимин), с которым они в студенческие как-то общались, а потом он принял монашество, уехал в Магадан, вернулся, и пути опять сошлись. И тоже я вроде там просто алтарничал, ну и по умолчанию у него исповедовался. И вот он стал моим духовником совершенно нежданно и негаданно, и до сих пор им остаётся, и до сих пор я его очень люблю и ценю, хотя я видел какие-то его, может быть, такие даже недостатки, что батюшка слишком размеренный, что, может быть, чересчур мягкий, но, наоборот, это мне и нравится, что я приезжаю и меня никто не прессует, а действительно как-то своей любовью, как и всех окружающих, окутывает. Но тем не менее никогда духовник не воспринимался, и это абсолютно верно — что духовник что-то решает за человека, если этот человек не монах. У монаха послушание, он выбирает путь отречения от свободной воли, принимает постриг, и уже за него отчасти решает другой человек. А здесь же я не считал даже каким-то ущемлением прав своего духовника то, что я пошёл посоветоваться к владыке Алексию.

К. Мацан

— И что он сказал?

Свящ. Стахий Колотвин

— Так, если начат с конца: ну, пришёл к епископу, он действительно сказал: «Будь попом!» — ну что он ещё мог выдумать? Нет, на самом деле владыка Алексий сразу сказал: «Здорово, что ты хочешь поступать на юридический, адвокатом будешь — хорошая, важная, полезная профессия». Я сказал: «Да видел я этих адвокатов. Зачем это всё? Неинтересно. Я хочу быть именно политиком». Но он так: «А почему?» Я сказал, что ну вот — православный политик... Владыка очень посмеялся искренне, и меня это даже немножко так удивило: вроде вокруг политики и так далее. Он не стал ничего пояснять, но это уже потом я в принципе понял, что, одно дело, человек пришёл в политику, уже как-то пробился и действительно понял, как идти к вере. Так всё-таки совмещать политическую деятельность с изначальной воцерковлённостью чрезвычайно сложно, и вообще вопрос, насколько это реально возможно. Поэтому чаще всего воцерковлённые, по-настоящему верующие политики — это те люди, которые пришли к вере уже состоявшимися в карьерном плане людьми. А тут он действительно начал разбирать какие-то различные возможности — не то что он сказал, что вот надо священником становиться. Он говорит: «А как там быть инженером?» Я говорю: «Да вот я как раз до десятого класса, до лета, после него, думал быть физиком, как-то чем-то заниматься в этом направлении, но я понял, что мне не интересно изо дня в день этим заниматься». — «Да? А быть врачом?» Я говорю: «Ну да, тоже интересно, но всё-таки вот так в людях как-то копаться — это не очень... а быть даже каким-то врачом прикладной специальности — это не так интересно. Если всё же быть, то обязательно хирургом, а хирургом я, наверное, не смогу быть, не смогу людей резать — как-то нет у меня такой решительности». Так вот потихонечку некоторый круг профессий был перебран, и владыка спрашивал: «А как ты считаешь, чем ты можешь людям послужить, что тебе нравится?» Я говорю: «Вот я действительно хочу вести людей за собой». Он говорит: «Тогда чего искать? Надо у Престола Божия служить, тем более стартовая позиция есть».

Это действительно очень примитивный пересказ — это как описать в газетной вырезке журнала, который телепрограмму и рекламу бесплатно распространяет в почтовые ящики, шедевры мирового изобразительного искусства. Но некоторое такое свидетельство, что действительно чудесная это была беседа и судьбоносная: вот там сидела моя сестра, которой на тот момент было года... то есть, если мне лет 15 было, то соответственно, ей было пять лет где-то. И у неё в детстве характер был такой очень непоседливый, то на секундочку просто замереть на месте она не могла, но тогда она сидела в кресле, даже не шелохнувшись. Её просто некуда маме было девать, мама меня как раз повела, может быть, без неё бы и не решился бы я прийти на эту аудиенцию. То есть сестра эти сорок минут просидела просто на одном дыхании, в обнимку с подаренным ей пушистым зайцем. Тоже это я считаю настоящим чудом Божьим, потому что у меня никакого плана двигаться в этом направлении не было.

Правда, когда осмысляешь, спустя годы: когда я попал в Свято-Тихоновский университет (и тоже это не сразу осмыслил), потом ещё, спустя какое-то время, я понял, что со мной учатся люди, которые получают второе высшее образование — богословское. Потому что люди отучились и поняли, что они хотят всё-таки служить Богу, хотят служить у Престола Божия, хотят получить богословские знания, и можно сказать, что время не потеряно — их светские навыки всё равно пригождаются. Но всё равно можно было бы этим заняться раньше. Более того, я как раз немножко словам владыки, которые были как некоторое такое благословение, расстроился, потому что мне не хотелось идти в семинарию. Я думаю: «Как там сидеть в четырёх стенах? Ни пофехтовать, ни никуда не сходить, да и вообще какой-то казарменный тип», — ну и в принципе, семинария как заимствование из Западного, из католического мира, которая не предусматривала семейного монашества, это, конечно, некоторая просто историческая особенность развития Русской Православной Церкви, которая как вот такая общежительная монашеская система, ещё большой вопрос, насколько она оправдана. И кроме того, даже больше меня — понятно, что самое первое, самое ближнее: как же — ограничение всей этой свободы, которая мыслилась как неотъемлемая часть в том числе христианской жизни, — как ещё это совместить с планами делать карьеру, зарабатывать деньги и так далее. Поскольку я рос в воцерковлённой семье, то я, в отличие от людей, далёких от Церкви, у меня не было стереотипов про батюшек на богатых «Джипах». Я знал, что есть великолепные пастыри и люди им помогают: что вот есть отец Артемий, и действительно есть люди, которые его обеспечивают, и он ни дня даже не занимался приходским хозяйством, то есть всё время кто-то решал это за него — Господь ему всё посылал. Да, есть действительно батюшки, у которых много детей, всё сложно, жилья нет, машины нет — например, как у меня сейчас, только ничего сложного нет. Другое дело, что, понятное дело, Господь как-то поддерживает, но ты же старший сын в семье, в тебя так вкладывались, надо брать и как-то карьеру делать, деньги зарабатывать. Тем более, что учился я в школе хоть православной, но платной, там были дети и из куда более богатых семей, которые и сейчас какую-то более серьёзную карьеру сделали и серьёзные деньги зарабатывают, то есть не из дворовой школы. Поэтому я немножко, конечно, смутился сердцем, мама это заметила ещё сразу во время этой беседы, и она говорит: «Ой, владыка, а можно сейчас ему поступить на светское образование?» — она привела пример, что тот же духовник родителей отец Артемий Владимиров, что множество других священников, которые их окружали, духовники друзей моих родителей — отец Максим Козлов и так далее — они все были людьми со светским образованием, которые потом получали богословское. Владыка как раз сказал: «Ну что, можно, как блудный сын, пойти, рожков поесть, а потом вернуться». И я так подумал: «Что это такое — потом, может, вернёшься или не вернёшься?» — и я решил поступать по итогам этой беседы отнюдь не в семинарию, а я решил поступать — ну ладно, так и быть, что-нибудь такое более гуманитарное, к богословию — поступлю-ка я на филологический факультет.

К. Лаврентьева

— Свято-Тихоновского?

Свящ. Стахий Колотвин

— Нет, естественно, МГУ. Я вообще не очень знал, что такой вуз существует в мире. Была задача учиться в том вузе, где учились родители, где друзья родителей — вот этот круг общения семейный, не который вокруг окружает. Очутиться там, а потом уже поживём — посмотрим. Была ещё мысль, что я отучусь, а потом ещё учиться. И тут как раз я очень благодарен Юрию Анатольевичу Шичалину — была тоже возможность с ним поговорить, тоже некоторая судьбоносная беседа. Он как раз сказал: «Зачем пытаться по очереди что-то делать? Вот есть такой Свято-Тихоновский университет», — только, кстати, статус университета получил в 2004 году, до этого просто институт был, и я впервые услышал, что такой университет есть. И он сказал, что там есть отделение, где можно учиться как на филфаке, с древними языками, с древнехристианской письменностью, при этом это богословский факультет, и при этом это не семинария — ты не отрываешься от своей домашней церкви, от семьи, ты в ней остаёшься. Правда, я потом — что меня всегда волновало — некоторая такая свобода: я взял, отзанимался, поехал на тренировки — и вот эта свобода сохранялась.

К. Мацан

— Иерей Стахий Колотвин, настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Ну и вы поступили в ПСТГУ, вы его закончили, вы стали священником. И мы сегодня так или иначе к этой теме возвращаемся: очень интересно узнать у вас, что такое бытование молодого священника. Вот как относятся прихожане к священнику, который младше их, возможно, оказывается? Как вы сами себя ощущаете, будучи ещё вполне молодым человеком, и даже по каким-то официальным государственным критериям попадаете под категорию «молодёжь» и «молодая семья», и вы пастырь? Какое это переживание, что вы при этом чувствуете, если для вас это какое-то значение имеет, какой-то вопрос стоит об этом?

Свящ. Стахий Колотвин

— Тут даже вопроса: то есть внешне как люди относятся; и как уже сам я отношусь? Разница существенная, потому что так всё вроде гладко шло, пока я учился в Свято-Тихоновском и не задумывался о рукоположении, не было задачи жениться поскорее, чтобы рукоположиться, из-за чего множество трагических семейных ситуаций в семьях священников, увы, складываются. Но так получилось, что и женился я ещё по ходу учёбы и выпустился — никакой распределительной системы Свято-Тихоновский университет не стоял. И ходил я в гимназический храм, куда священник не нужен, где родной Новоспасский монастырь — там монашествующие, зачем туда белый священник. Храм, где отец Артемий Владимиров, конечно, можно было бы туда попроситься, но тоже там большой штат и там тоже вроде нет в тебе востребованности. Да, действительно, я долгие годы алтарничал, то есть я закончил в 21 год, и ещё три года я алтарничал. И тоже ты вроде при храме, ты вроде что-то делаешь, но, правда, так люди не замечают — тут некоторое, увы, такое магическое сознание есть, что вот если батюшка, то даже если батюшка дурной, то ему всё уже глубоко верующие люди прощают, принимают, другой вопрос — люди воцерковляющиеся. Эту разницу я почувствовал, когда, спустя эти годы, всё-таки удалось мне стать дьяконом — уже совсем другое отношение, но тоже люди не замечают: вроде и служит, вроде и красиво, но это всё не то — это не батюшка. А потом раз, и становишься священником, тоже достаточно рано, но после выпуска столько уже времени прошло — в 25 лет. Мои друзья, ровесники-семинаристы, уже давно священники, кто-то настоятель в подмосковных храмах и так далее, а ты вообще ещё никто, и тебя люди не замечают, ты вроде для чего-то все эти знания получал, для чего-то частную школу заканчивал, для чего-то тебе все эти языки — что новые, что древние — все эти навыки, а как-то применить не можешь.

Но тут, может быть, в удачное время я попал, потому что стали спрашивать с приходов какую-то молодёжную деятельность. И настоятель, который не спешил меня продвигать на рукоположение, он говорит: «Ну, иди организуй молодёжную группу», — была молодёжная группа, средний возраст которой был 50 лет, но всё равно какая-то обратная... Вот уже начинаешь общаться, и уже люди, хоть ты не священник, но как-то твои знания уже востребованы, им с тобой интересно. Но когда становишься священником, уже... правда, есть пока что у нашего народа ещё доверие к священству, которое ещё сложилось в чём-то и в советские годы, когда Церковь ругали, но всё равно все видели, что священники строгие, пусть и недоступные. Да, вспоминают подвиг новомучеников, вспоминают тех батюшек, которые разрушенные храмы восстанавливали, поэтому на самом деле угроза, главное, в противоположном: что вот к тебе относятся так замечательно — чтобы ты это не воспринял, что это действительно так: что ты почти святой человек. Поэтому главное, наоборот, всячески вот это отстранять — вот этот стиль барокко в церковном общении. У нас молодой приход — половина из них в храм вообще не ходила ещё совсем недавно. А вот те люди, которые долгие годы ходят в храм, они сразу: «Ой, наш батюшка, наш настоятель», — причём без какой-то корыстной цели — это вот просто надо им так возвеличить. И приходиться останавливать: «Нет, не надо — я не святой, чтобы его воспевать в каких-то стихирах и так далее». Поэтому этому доверию людей ещё надо соответствовать. И для этого надо какие-то усилие приложить, в частности пока-то ещё легко, знания свежи, но тоже основная проблема современных городских священников, что люди что-то когда выучили многие годы назад и потом ничего нового стараются не узнавать, просто времени действительно нет, и как-то и не пытаешься. И ты привык к некоторому такому восхищению, почитанию, пусть и дистанцированному, ты привык к какой-то богослужебной рутине и у тебя это действительно становится как некоторая работа. Слава Тебе, Господи, вот чего я боялся ещё после первой беседы с владыкой Алексием, да и почему вообще не задумывался о священстве: что вот только ходить на службы — служить. Слава Тебе, Господи, служение священника это не только совершение служб, это и служение проповеди, ну и есть возможность отвлечься мне по должности и на всякие хозяйственные дела — это даёт возможность не заскучать.

К. Лаврентьева

— Отец Стахий, не могу не задать этот вопрос: когда мы готовились к встрече с вами, мы прочитали много материалов, в том числе статью, где вас называют «викингом в рясе». И я сижу и понимаю, что я не могу не задать этот вопрос, потому что у меня совершенно не умещается в голове вот тот образ, который сейчас сложился перед нами, и образ футбольного фаната с 12-летним стажем.

Свящ. Стахий Колотвин

— Футбольный фанатизм бывает разной степени накала, и в моей жизни он тоже был разной степени накала. И какие-то крайности вполне получилось преодолеть — это тоже такая интересная, молодёжная, тинейджерская история, которая тоже яркие воспоминания какие-то оставила. Но сейчас у меня есть абонемент на футбольный стадион, более того, не на фанатский сектор, а на солидный — на центральной трибуне. То есть когда службы позволяют, не пересекаются, то стараюсь — спасибо моей терпеливой жене, она отпускает меня сходить и с ребятами пообщаться, которые тоже повзрослели, которые тоже были такие горячие головы, а сейчас уже у них семьи, дети.

К. Мацан

— Это старые друзья ваши, да?

Свящ. Стахий Колотвин

— Они вот, можно сказать, сейчас даже больше друзьями стали, потому что были действительно такие знакомства, пусть и взаимная поддержка некоторая, а сейчас это стало как-то всё более живо, потому что объединяет не просто некоторое хобби, а объединяют живые житейские вопросы, которые... понятное дело, никто меня там не воспринимает, что ой священник, батюшка — как раз очень полезно очутиться в компании, где тебе с придыханием не говорят: «Ой, наш батюшка!» — а где берут, и даже немного издеваясь, поют на протестантский манер: «Я так рад, что спас меня Иисус!» — хором, человек 10-15 и так далее. Но это всё равно с любовью. Поэтому всё, что Господь в жизни посылает, какие-то ситуации, из них можно как, увы, грехов понабраться, так можно и чего-то полезное вынести.

К. Мацан

— Спасибо огромное за эту беседу! Она какая-то получилась, на мой взгляд, в чём-то даже такая социологическая, потому что мы абсолютно увидели срез поколения и опыт человека, который родился в Перестройку, воцерковлялся в Перестройку и в 90-е, учился богословию в нулевые, стал священником вот в это уже наше новое время. Это тоже такой феномен какой-то и духовный, и социологический, который требует ещё своего осмысления, наверное, в будущем. А мы сегодня к этому опыту прикоснулись, впервые на него посмотрели — для меня, по крайней мере, так впервые очень глубоко. И будем ждать новых встреч с вами, отец Стахий, в эфире.

Свящ. Стахий Колотвин

— Спасибо.

К. Мацан

— Иерей Стахий Колотвин — настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине был сегодня в программе «Светлый вечер». В студии также была моя коллега Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. До свидания.

К. Лаврентьева

— Всего хорошего.