«Путь к священству». Священник Константин Кокора

Поделиться

У нас в гостях был клирик Крестовоздвиженского храма в Митине священник Константин Кокора.

Наш гость рассказал о пути к вере и священству, а также о своём авторском курсе о вопросах брака для современной молодежи. 

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья! В студии моя коллега Кира Лавреньева —

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И я, Константин Мацан. А в гостях у нас сегодня священник Константин Кокора, клирик храма Воздвижения Креста Господня в Митине. Добрый вечер.

Свящ. Константин Кокора

— Добрый вечер, Константин, добрый вечер, Кира, добрый вечер, дорогие радиослушатели!

К. Лаврентьева

— Здравствуйте.

К. Мацан

— Напомню нашим слушателям и всем, здесь собравшимся, что в этих беседах мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела рукоположению в сан, как это решение вызревало, с какими внутренними сомнениями, поиском это было сопряжено и так далее. Но я расскажу нашим уважаемым слушателям, что наш сегодняшний гость молод. Мы с вами ровесники, я поэтому тешу себя надеждой, что мы оба молоды.

Свящ. Константин Кокора

— Да.

К. Мацан

— И, насколько я понимаю, именно в священническом сане вы второй год или третий.

Свящ. Константин Кокора

— Второй.

К. Мацан

— Именно как священник, до этого служили диаконом какое-то время.

Свящ. Константин Кокора

— Да.

К. Мацан

— То есть у вас еще, скажем так, начало и особые, наверное, впечатления, размышления, ощущения именно молодого священника, начинающего путь. Наверное, для священнослужителя два года в сане — это не такой большой промежуток времени, учитывая, что у нас были в гостях священники, которые служат 30 лет и больше. Вот насколько вообще для молодого человека — молодого священника, я имею в виду — это, если угодно, проблема? Насколько вы в священническом служении ощущаете риски, связанные с тем, что вы в самом начале?

Свящ. Константин Кокора

— Риски, безусловно, есть. Но мне кажется, такие же риски есть, и когда ты уже более продолжительное время и срок служишь. Потому что не секрет, например, что есть такой феномен, как выгорание, есть привыкание к тому, что ты делаешь. Поэтому я счастлив сейчас ощущать вот эту новизну призвания.

К. Мацан

— Горение.

Свящ. Константин Кокора

— Горение, да, которое... Меня предупреждали еще до моего священства, даже до диаконства и, по-моему, еще до того, как я стал чтецом, что бывают разные периоды в жизни священника. Мне сказали, что сначала будет период такого неофитства — как бывает в мирянстве, такое же неофитство в священстве. Но пока я это ощущаю, и, вы знаете, у меня, конечно, вопрос такой экзистенциальный всегда висит: «Почему мы думаем, что потом вдруг когда-то это прекратится?» То есть, безусловно, кризисы веры есть в жизни каждого человека и даже священника тоже, но не обязательно они будут именно в таком вот виде, который мы подчас себе рисуем в самых страшных каких-то картинах.

К. Мацан

— То есть радикальными они не обязательно будут?

Свящ. Константин Кокора

— Я думаю, не обязательно. И думаю, многое зависит от того, как само священство складывается, обстоятельства жизни, поддержка со стороны семьи, начальства и так далее.

К. Мацан

— А вот эти кризисы веры вообще для священника — это про что? Вот если они даже не те самые фундаментальные, а касаются, может быть, каких-то более частных проявлений, но со стороны кажется, что это уму непостижимо: священник — человек, который решил, что его основным и главным делом будет служение у алтаря, предстояние Богу, вдруг испытывает сомнения, кризисы в вере. Это же земля уходит из под ног! Или нет? Как вы это переживаете, что вы об этом думаете?

Свящ. Константин Кокора

— Пока таких кризисов не было. Но у меня были кризисы, когда я приходил к вере.

К. Мацан

— Как это было? Что за кризисы?

Свящ. Константин Кокора

— Вы знаете, я из нерелигиозной семьи. Мой отец до сих пор не обрел веру. Мама привела меня в храм — у меня началось все, знаете, в тринадцатилетнем возрасте. Я никакого отношения к Церкви совершенно не имел, был, как и многие из нас, крещен просто номинально. В 1986 году я родился, вскоре был покрещен, и никакого религиозного образования, так скажем, или мировоззрения мне никто не прививал. Даже не знаю, кстати, кто мои крестные. Но в 13 лет я впервые задумался о смерти. То есть я прямо помню этот момент: я лежу на даче, которую мы снимали, и понимаю, что вот когда я умру, ничего дальше не произойдет — ни чувств, ни воспоминаний, ни каких-то эмоций, никто о тебе не вспомнит, ты никому не интересен совершенно: жизнь прекращается. Как, знаете, один из атеистических философов говорил, что «когда наступит смерть, меня уже здесь не будет». И вот это ощущение настолько в меня сильно проникло, что я стал задумываться вообще над смыслом жизни. Это не был какой-то, знаете, порыв такой, как часто мы слышим в жизни каких-то святых или философов — они загорелись этим, стали прямо об этом думать. Но это шло как бы фоном: я занимался спортивными танцами — у меня международный класс, я учился прекрасно в школе — у меня медаль, я поступил в университет исторический, педагогический. То есть у меня все складывалось хорошо, но к 17 годам я понял, что мне ничто не доставляет радость. Это тоже парадокс какой-то: когда ты, например... все у тебя есть и все здоровы, все хорошо и все благополучно, а внутри тебя гложет какое-то ощущение пустоты, полной пустоты. Я прямо помню это лето, мне было 17 лет — это накануне 11-го класса, и тогда я читал Солженицына, он еще добил меня своим вот этим тоже поиском экзистенциального смысла, которого у меня пока не было, потому что я перебивался, знаете, когда есть дыра в душе, перебиваешься, пытаешься ее забить чем-то — футболом, просмотром фильмов (пока интернет не были широко распространен, сети — тем более)... ну, чем-то пытался. И вдруг я понимаю, что двигаться дальше некуда, что такой кризис... у меня начались какие-то мысли о смерти, у меня начались какие-то наваждения.
То есть можно сказать, это у меня депрессия была, можно сказать, что это был кризис просто какой-то в жизни. Я бы назвал, наверное, это зовом Божьим, потому что очень по-разному приходят люди к вере. И благо, моя мама к тому моменту уже пришла к вере, она мне посоветовала сходить в храм. В храм я попал к очень хорошему священнику — отцу Андрею Рахновскому, мы до сих пор общаемся. И вот мой первый вот этот, можно сказать... первая встреча со священником и положила начало моей, можно сказать, вере. Потому что я пришел — я не исповедовался, просто стал рассказывать о своей жизни, о своих взглядах, о том, чем я живу, к чему стремлюсь и так далее. Но я понял, что именно в храме обретаю какой-то смысл. Тогда я не понимал, что слово «смысл» мне нужно, сейчас, по прошествии многих лет я понимаю, что это был именно поиск того, ради чего я живу, какая цель моей жизни, ради чего стоит вообще умирать и, самое главное, что происходит после смерти. И вот так постепенно я стал обретать веру, что Бог — не просто некая абстракция, что где-то Он там есть умозрительно, а в то, что Он рядом со мной, что Он меня любит, меня оберегает и так далее. Дальше начался тяжелейший период неофитства с вычитыванием, с фарисейством, с какими-то сугубыми «зверскими» постами. То есть через все вот эти ошибки я прошел, чего только ни попробовал и куда только ни направлял свои стопы, но, благо, как-то Господь меня под ручки держал и постепенно вывел к тому, что, наверно, Ему было угодно.

К. Лаврентьева

— Вы помните слова, которые нашел отец Андрей, когда вы пришли к нему впервые?

Свящ. Константин Кокора

— Знаете, специальных слов не было, потому что я бы их точно запомнил. Он просто стал со мной общаться, как человек с человеком. Мне это очень помогло, потому что я сейчас понимаю, когда люди приходят, например, и говорят: «У меня серьезный кризис», а человеку, например, уже за 50, и он не может в своей жизни радикально ничего поменять в плане профессии, образа жизни, но он может обрести веру. Я понимаю, что иногда нужно просто человека выслушать, просто с ним поговорить, не навязывая веру, не пытаясь как-то морализаторство какое-то с ним провести, просто быть рядом с ним. Для меня это был такой урок, который я осознал, уже когда стал священником.

К. Лаврентьева

— У вас были истории, когда к вам приходили люди действительно 50-ти, 60-ти лет с какими-то очень серьезными жизненными потрясениями, и им нужна была ваша помощь, совет?

Свящ. Константин Кокора

— Таких случаев было, я бы сказал, за полтора года уже много.

К. Лаврентьева

— Как вы действуете в таких ситуациях?

Свящ. Константин Кокора

— Я стараюсь человека сначала выслушать. Мне очень помогло то, что я в свое время писал диссертацию по Антонию Сурожскому, и для меня его опыт встреч и бесед с человеком был очень актуален, потому что я почувствовал, так сказать, вкус того, как нужно вообще человека встречать, как с ним нужно обращаться. Но в первую очередь я стараюсь его выслушать и попытаться вникнуть в его ситуацию. Это очень важно, мне кажется — понять человека: от чего он отталкивается, с чем он пришел, куда он на самом деле направляется. Потому что каждому из нас не хватает вот этой встречи, каждому из нас не хватает просто сесть спокойно и поговорить. Вы знаете, у священников, как всегда, мало времени, много забот, много всяких людей вокруг. Но каждый раз ты понимаешь, что вот этим количеством не обретешь никогда качество. Поэтому я старюсь, по крайней мере, сейчас, на сегодняшний день максимально много уделять времени людям, которые приходят. Например, сейчас мы беседуем с моим преподавателем по танцам — он не был именно моим, но он был судьей, то есть которого я знал, с которым мы общались. У него онкология, ему 42 года. И вот именно с этой болезнью он, узнав, что я стал священником, попросил мой номер у моих же педагогов и приехал. Мы сейчас с ним общаемся, он обретает веру — первый раз исповедовался, начал причащаться. То есть для меня это опыт такой, что я понимаю: та жизнь не отрезана никак, но из нее можно с людьми как-то вот дальше проводить эти беседы и приводить их тоже к вере. Ведь парадокс в том, что все еще и крещеные, все когда-то действительно были Богу посвящены так или иначе, поэтому моя задача как священника просто, так сказать, очистить в них, это пласт христианства поднять и направить куда-то.

К. Лаврентьева

— Как говорят, хорошо попасть к профессору медицины — у него огромный опыт, много-много лет опыта лечений тяжелых заболеваний, проторенные дорожки в этом лечении, но хорошо попасть и к молодому специалисту, потому что, может быть, у него нет этого опыта, но есть свежесть взгляда, память о знаниях, полученных в семинарии, в академии и нестандартный подход. По поводу нестандартного подхода: отец Константин, были ли у вас случаи, когда вы делали явно не то, что положено, в общении с людьми, которые вот-вот перешли только порог Церкви?

Свящ. Константин Кокора

— Были. Я помню, ко мне приехал пьяный язычник...

К. Лаврентьева

— Вот!

Свящ. Константин Кокора

— Пьяный язычник, причем, с моим приятелем шизофреником.

К. Мацан

— Хорошее начало истории.

Свящ. Константин Кокора

— Значит, и шизофреник этот (мы до сих пор общаемся, он из бывшего моего прихода) приехал и говорит: «Я тебя не стал предупреждать, но я привел своего друга». И этот мужчина (он старше меня уже) начал мне доказывать, что Бога нет. Я понял, что он подшоффе, мы с ним стали общаться, я вышел к ним на улицу — мы беседовали на улице, чтоб не смущать людей — я ему предложил остаться на богослужение. И когда я увидел в начале всенощной при каждении, что ему плохо, «Я пойду, — говорит, — Буду ждать тебя на улице», я думаю: «Бедный человек — ждать еще два с половиной часа!» Но я не стал его расстраивать. Когда я вышел, он говорит: «Ты мне объясни, зачем все это надо». Мы с ним стали беседовать и ушли чуть ли не в ночь. По дороге... я жил недалеко от метро, он меня провожал, хотел до дому проводить, я говорю: «Пожалуйста, не надо. Давай вот мы с тобой здесь расстанемся». То есть что-то я ему очень долго объяснял, того друга шизофреника мы уже отпустили. Я сначала не знал, чем закончился весь этот разговор, потому что я понимаю, что с пьяными людьми общаться тоже немного пользы. Но потом, как мне этот друг шизофреник сказал, что он обрел веру. Ну, как обрел? Он понял действительно, куда стоит двигаться. Он стал посещать храмы, как-то пытался что-то делать. Но честно: на большее общение у меня сил, точнее, желания даже не хватило, потому что мы живем, во-первых, на разных концах Москвы — я ему посоветовал других священников, в частности, вот как раз мною названного отца Андрея. Говорю: «Он очень хороший. Просто и вам неудобно ездить...» И я, честно, общаясь с шизофрениками — это не первый человек — чувствовал то, что меня не хватает. Это я еще диаконом был, в конце диаконского служения. То есть я понимаю, что их рассказы на меня действуют очень негативно в плане того, что я не могу это принять.
И совсем недавно у меня был в течение нескольких месяцев ежедневный практически контакт с парнем, который наркоман, который тоже потерял смысл жизни и думает о самоубийстве. Причем мы с ним каждый день от сорока минут до полутора-двух часов разговаривали по телефону — я ему звонил, слушал его — в первую очередь, мне кажется, нужно слушать. Он говорил какие-то свои замечания и так далее. Потом я его передал своей куме, она психолог, она с ним теперь уже проводит эти беседы. Сейчас мы в не связи, но в любой момент можно это восстановить. Нестандартные ситуации были при том, когда люди приходят крестить детей. Я иногда понимаю, что, например, мы будем формалистами, если я покрещу ребенка при наличии каких-то мнимых, так сказать, крестных, а точнее сказать, формально крещеных людей, нецерковных совершенно. Но я вот тогда, например, делаю это без крестных вообще. То есть это вызывало, конечно, вопросы, мы со священниками старшими это обсуждали — как раз с отцом Григорием Геронимусом, который отвечает за катехизацию в викариатстве, с отцом Игорем Фоминым недавно на конференции. То есть это тоже неформальный подход, я считаю, что здесь тоже не нужно лукавить. Если у человека нет веры, то какой смысл ему становиться крестным? Но в общем-то я к чему? К тому, что таких примеров очень много. И каждый раз, кстати, ты понимаешь, что нужно действовать в каком-то индивидуальном порядке. То есть одно дело — человек пришел, например, наркоман, и вот он хочет избавиться от этого. А другой говорит: «А я вот не хочу и буду продолжать». И с этим что-то нужно делать. У меня недавно такой пример был: молодые люди пришли в храм, и вот он был пьяный тоже... Я сначала отказался исповедовать, говорю: «Представляешь, если я буду пьяный и буду тебя исповедовать — будет ли это нормально?» Но потом после пятнадцатиминутного разговора и увещания он все таки настоял на своем, я его исповедовал и понимаю, что у человека жизнь просто вот разорвана в клочья. Для меня это колоссальный опыт, потому что, мне кажется, это и делает тебя священником, когда тебя посвящают в свою жизнь, тебя приглашают разделить с ними вот эту скорбь, тесноту, сострадать им и остаться.

К. Лаврентьева

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Уважаемые радиослушатели, в этом часе с нами священник Константин Кокора, клирик Крестовоздвиженского храма в Митине. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Константин, вы сказали очень важную вещь о том, что вам крайне сложно понести какие-то длительные разговоры с людьми, например, с какими-то психическими заболеваниями, с алкоголизмом — ну, с какими-то отягощающими обстоятельствами, с людьми, которые имеют вот такие обстоятельства тяжелые жизненные. И за это вам огромная благодарность, что вы признаете: «Да, на это конкретно у меня человеческих своих сил нет. И в кармане у меня нет чудодейственного лекарства от всех болезней». Но, тем не менее, вы общаетесь, тем не менее, вы находите время как священник, потому что, получается, это ваша прямая обязанность. И вы знаете Того, у Кого есть лекарство от всех болезней, и отправляете человека к Богу. Вот вопрос: если вы чувствуете, что вот прямо «не могу! Понимаю, что я священник, что мне надо сейчас поговорить, и кроме меня поговорить некому, но не могу — нет моих человеческих сил», что делаете вы в этом случае?

Свящ. Константин Кокора

— Я пока что чувствую то, что если я... Я очень часто — честно говорю — очень часто не хочу. И в силу своего призвания, я часто имею опыт общения с людьми, которые приходят с улицы — с бездомными, пьяницами, людьми, которые потеряли в жизни все. Но часто очень я внутри сжимаюсь и говорю: «Господи, я вот прямо не хочу!» Я к Нему так и обращаюсь. Но я понимаю, что если я сейчас откажу, то мне станет еще хуже внутри, я потом всю жизнь буду об этом жалеть. Но с другой стороны, я понимаю, что когда я прихожу к человеку, часто, знаете, бывает такое ощущение, что вот, мол, сейчас будет так, так и так, а человек вдруг так раскрывается, что на самом деле вот тебе Господь его послал, и послал именно к тебе, именно сейчас, именно вот в этот момент. У меня вчера, например, был тридцатиминутный разговор с девочкой, которая пришла в храм, исповедовалась у другого священника, но, как бабушка сказала, у них не состоялась эта встреча: «Можно с вами поговорить?» Мы с ней третий раз встречаемся, у нее свои проблемы, на своем уровне — у нее нет взаимопонимания с одноклассниками. Ее отвели к психологу, а психолог вдруг с ней повздорил как-то, начал на нее жаловаться родителям. И она ищет вот, ищет чего-то. Но вы удивились бы, как она исповедуется — это как взрослый человек. То есть она настолько рефлексирует, как не дано, может быть, даже старшему поколению, которое жило в СССР. И для меня это колоссальный опыт. Тридцать минут я с ней разговаривал, то есть это совсем немного. И для меня это нужно. И это тоже очень важный критерий — в первую очередь нужно мне. Этим людям я действительно не всем могу помочь. Чаще всего, пройдя с ними какой-то путь, говорю: «Вот, дальше...» И себе говорю, и им признаюсь: «Дальше я ничего не могу сделать». Вот я помог, и либо «сами давайте», либо к кому-то еще обращаюсь, чтоб человек дальше его повел, потому что у меня нет ни опыта... в силу молодости и жизненного тоже никакого нету, естественно, у меня священнического опыта. И, конечно, я совершаю ошибки в том числе, то есть ошибки, которые могут на человеческой судьбе сказаться, и, конечно, я за это несу тоже ответственность.

К. Мацан

— Я бы, знаете, несколько так проблематизировал то, о чем мы сейчас говорим, может быть, даже намеренно в каком-то провокационном ключе. Мы очень часто говорим со священниками об их работе с людьми. И я слышал от очень опытных священников, что именно работа с людьми, общение с людьми — очень важная составляющая служения священника. С другой стороны, слышал я часто и другие мнения: что вот эта традиция, такая наша привычка священника воспринимать именно как того, с кем говорят, кто должен как-то общаться, откликаться — это какая-то тоже своего рода подмена, потому что в каком-то высоком смысле, в высшем смысле главная задача священника — это преподносить таинства. И в этом смысле, опять же, в некотором пределе не важно, какой он человек, какое у него образование, хорошо или плохо он общается — через него нам преподается благодать в таинствах, в этом его основная функция. А мы, как будто не замечая, часто превращаем священника в такого как бы психолога, недопсихолога, собеседника. Это два мнения, два таких полюса. Между которыми как-то нужно искать равновесие. Вот вам как кажется, есть вообще такая проблема сейчас — для вас на приходе — излишней социализации священнического служения? Может быть, это специфика истории нашей страны, вот так уж сложилось у нас? Или специфика дня сегодняшнего, именно последних 30 лет нашей Церкви? Это то, что должно быть преодолено? Или это нормально, и мы зря на эту тему... тут не о чем переживать, что называется? Что вы об этом думаете?

Свящ. Константин Кокора

— Я думаю, что есть запрос со стороны общества в лице бабушек, женщин, приходящих со своими проблемами, мужчин, которые ищут вот этот опыт познания Бога — желание поговорить на какие-то глубинные темы. Ведь не секрет, что все наше общение часто в миру на очень поверхностном уровне. То есть люди могут два часа обсуждать какие-то бытовые проблемы, политические какие-то распри, то, что они увидели по телевизору, и так далее. И, откровенно говоря, о Боге вообще речи нету, в принципе, не говоря уже о смысле жизни, о смысле и цели посмертного существования и так далее. Поэтому запрос, думаю, есть. И часто я себя тоже ловлю на том, что часто в исповеди, например, много слушаю или говорю, и это может превратиться в какой-то психологический тренинг. От этого, конечно, нужно бежать. То есть это такая, наверно, ошибка. С другой стороны, я часто себя останавливаю и говорю: «Человеку хочется высказаться». То есть, например, приходит какая-то бабуля — ее сын избивает в пьяном состоянии. Я понимаю, что ни к кому она больше не пойдет и жаловаться в полицию она не будет, потому что сына этого любит безумно. Я понимаю, что я единственный человек, которому она может все это откровенно сказать (потому что родным она тоже не хочет об этом говорить). И, безусловно, на мне это замыкаться не может, потому что я, конечно, ей говорю, что нужно участвовать в таинствах, нужно что-то делать — даже, может быть, сказать родственникам, даже как-то вот действовать дальше: «Приводите сына, давайте как-то разрешать эту ситуацию». Но, вы знаете, чувствуешь интуитивно, когда человек тебя просто использует, как подушку в плане того, что «давайте просто поговорим».

К. Лаврентьева

— Как психолога.

Свящ. Константин Кокора

— Как психолога. Я имею мужество говорить: «Вот у нас есть психологи реально, вам не ко мне». У нас есть штатный психолог при храме. Причем, когда мы общались с Екатериной Бурмистровой на эту тему, она говорит: «Мое мнение, что при каждом храме должен быть психолог, в том числе, и для священников тоже. Потому что, не секрет, нам тоже нужна часто помощь, нам тоже нужно кому-то высказываться. То есть эта цепь не замыкается на нас, есть кто-то еще старше, а над ним еще кто-то и так далее, а над ними Христос. Поэтому я бы, наверное, эти два полюса соединил и сказал, что священник — безусловно, и человек, который должен на себя принимать все (как помните образ Христа, как пастыря, берущего вот эту овцу на Себя), а с другой стороны, человек, который направляет тебя, переправляет тебя к Самому Богу, который обязан говорить: «Тебе в таинстве Покаяния даются благодать и силы себя преодолеть, в таинстве Причастия у тебя поменяется весь образ жизни, если ты этого захочешь». И ни в коем случае нельзя человека на себе тоже как-то замыкать: «Только ко мне приходи, только со мной общайся», — а дальше никуда его не отправлять.

К. Мацан

— Вы в начале, когда рассказывали о вашем пути к вере, упомянули, что была у вас какая-то внутренняя пустота, которая ничем не могла заполниться, хотя вокруг было много интересных занятий, жизнь была бурная. Потом сказали, что писали диссертацию по владыке Антонию Сурожскому, и все сошлось, потому что у него есть эта мысль — не только у него, наверное, но, кажется большинство из нас эту мысль знает именно из его текстов — что в человеке внутри есть какой-то кусочек пустоты, который может быть заполнен только Богом, ничем иным. С одной стороны, мы, читая владыку Антония глазами верующего человека, понимаем, что это про нас, это про меня, это очень точно сказано. С другой стороны, мне приходилось не раз общаться с людьми неверующими, которые в ответ на такого рода исповедание говорят: «Ну, это вы себе придумали. Подумаешь — пустота! Почему только Богом? Разная пустота бывает. У вас такие были психологические особенности. А я чувствовал такую пустоту — мне никакой Бог тут не нужен был, я вообще в эту сторону не думал, я пережил, переждал, влюбился, и хорошо стало, и женился...» То есть какой-то строго логической убедительности тут нет. А вот что бы вы отвечали — вы же много общались и общаетесь со скептиками, со скептиками с разной мотивацией — чтобы вы такому скептику ответили?

Свящ. Константин Кокора

— Вы знаете. Настолько все индивидуально действительно, потому что... Вы правы, я каждый день общаюсь с людьми, которые хотят крестить детей либо стать крестными. Для меня это колоссальный опыт, потому что люди приходят со своим бэкграундом, со своими взглядами на Церковь, на церковную действительность, на Христа, на Евангелие и так далее. И проблемы, которые мы поднимаем, как раз касаются веры. Веру невозможно навязать, невозможно доказать, невозможно сказать: «Смотри: так, так и так вот. Сумма теологии пять — доказательств существования Бога». Ричард Докинз написал пять доказательств несуществования Бога. И человеку ничего не остается делать, кроме как либо войти в этот опыт, либо не входить. Поэтому мне кажется, человеку нужно показать, то есть быть неким указательным таким знаком, но если человек не захочет по нему идти, мы за него это сделать не сможем — просто оставить его в своей свободе. Это же не секрет, что мы сеем, мы все обязаны сеять, а вот дальше — как это прорастет. У меня были такие случаи, когда другой человек сеял, и, по нашему общему мнению, ничего не произошло, а потом через несколько месяцев вдруг мы понимали, что человек пришел исповедоваться и, по крайней мере, продолжил свой путь. Поэтому, наверное, наше дело... как вот, помните, когда Христос возносится, Он апостолам говорит: «Будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли». Вот свидетельство — это то, что от нас требуется. А убедительных доказательств мы не можем привести, потому что это область веры, и даже Бог не может насиловать человеческую свободу, отдавая нам на откуп вот эти чудеса, но разумом мы понимаем, что очень по-разному к ним относятся. Кто-то примет это за чудо, кто-то скажет: «Просто стечение обстоятельств. Действительно, эта дыра в душе — не что иное, как некий кризис отношений между мной и женой, между мной и моим начальником, все это очень решаемо».

К. Мацан

— Вы упомянули нескольких священников, которые тоже были у нас на радио «Вера» и не раз, и в этой рубрике «Путь к священству» тоже были — отец Андрей Рахновский, отец Игорь Фомин. Я сейчас спрашиваю не про них конкретно, а вообще про священников старшего поколения, по отношению к нам с вами старшего. Вот вы на них смотрите. Чему вы учитесь? Какие черты пастырского служения, пастырского облика вы для себя «наматываете на ус», что называется — «вот это правильно, вот таким должен быть священник, я должен это запомнить»? Какой пример вы видите? Что для вас важно выделить?

Свящ. Константин Кокора

— В первую очередь честность перед собой, перед Богом, перед человеком. Мужество для того, чтоб сказать: «Да, я не могу, я не знаю, не ко мне нужно — к другому человеку». честность перед людьми, которые не обрели веру, в том, чтобы сказать: «Да, действительно, много чего плохого происходит — того, что может от веры отвести». Вера — как вот ни странно это звучит, не у всех священников ты эту веру видишь. У меня есть такие предельные просто примеры того, как люди служат литургию. Когда я увидел это первые разы в своей жизни, для меня это просто было неким богооткровением. Потому что не секрет — тоже по-разному очень священники служат. И вот те люди, которых я видел, с которых как раз пытаюсь брать пример, я видел, что, как ни странно это звучит, они молятся — они не просто что-то читают, какие-то тексты, не просто как-то в воздух обращаются к кому-то, не просто исполняют какой-то артистический номер, они именно молятся, я понимаю, что это живая вера в живого Бога, и этот разговор имеет ответ. Это самое потрясающее! То есть это не просто некое действо от нас, это еще и ответная реакция Бога. Поэтому в этих областях я стараюсь не копировать, а понимать, что у каждого священника, старшего поколения в том числе, есть какие-то черты, которые настолько должны быть у священника, это некий образец. Их немного, к сожалению, да, я вот говорю, потому что я со священниками, честно говоря, очень мало общаюсь в силу тех или иных обстоятельств, но те, которых я знаю, книги которых читаю, передачи которых смотрю — это для меня действительно примеры.

К. Мацан

— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню: сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Константин Кокора, клирик Крестовоздвиженского храма в Митине. В студии также моя коллега Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Не переключайтесь.

К. Лаврентьева

— Добрый, светлый вечер еще раз, уважаемые радиослушатели! «Путь к священству» — сегодня наша тема. В этом часе с нами священник Константин Кокора, клирик Крестовоздвиженского храма в Митине. У микрофона Кира Лаврентьева и Константин Мацан. Отец Константин, если бы вы могли сделать такую мысленную картинку «до — после»: как вы представляли себе священство до и как бы вы сейчас описали его после. Были ли какие-то ожидания, которые совершенно рассыпались в первый же день после рукоположения?

Свящ. Константин Кокора

— Знаете, когда я был диаконом, как это ни странно звучит, я о священстве не думал — как я буду стоять перед престолом, как я буду общаться с людьми. Во-первых, общение у меня было всегда, то есть с самого первого дня моего нахождения в Церкви, в Свято-Тихоновском университете и на приходе, потом, когда я уже стал служить в другом храме. Когда я был нецерковным человеком, для меня священники были представителями, я бы сказал, профессии какой-то — потому что для меня тогда это была профессия — которых я могу видеть только по телевизору, например, то есть какие-нибудь западные фильмы, где священник, пастор какой-нибудь западный требует себе машину или как-то неправильно поступает с людьми и так далее, в общем, карикатура, которая так часто происходит в нашей жизни. После принятия священства я понимаю, что из-за отсутствия вот этих ожиданий или, так скажем, неких проекций на то, как я буду священником, мне легче. То есть я не думаю, как вот это будет или вот это, я просто чувствую, что Господь настолько явно в твоей жизни участвует, настолько плотно с тобой созидает что-то, что у меня даже нет вообще никаких вопросов или сравнений, как это было или как после, потому что я где-то интуитивно чувствовал: «Будет так, как ты не представляешь». Сейчас, может быть, это несколько претенциозно звучит, но я ощущаю присутствие Бога во всей вообще полноте — когда я делаю что-то правильно или неправильно, когда я говорю что-то полезное или неполезное болтаю, когда я ошибаюсь и когда я действительно человеку как-то помогаю, я постоянно чувствую Его присутствие. Вот это, наверное, самое главное в священстве.

К. Лаврентьева

— А самое тяжелое что на сегодняшний день, тяжелее всего дается?

Свящ. Константин Кокора

— Честно говоря, наверное, вот это и вызывает у меня по большей части, я бы даже сказал, некую форму уныния — это священники, мои братья, которые мыслят по-другому, для которых вопросы, которые волнуют меня на сегодняшний день... Какие это вопросы? Равнодушие в обществе по отношению к Богу, безответственность священнослужителей за то, что они делают, подкупаемость. У меня был недавно случай такой, когда в диалоге с одной женщиной на ее просьбу освятить отель...Я принципиально этого не делаю, ни отели не освящаю, ни машины людям, которых я не знаю. У меня был опыт такого освящения, но каждый раз. когда я это делал, я поднимал какие-то вопросы, которые мне помогали убедиться в том, что человек просто меня использует. И когда я ей сказал, что не вижу пока возможности освятить, говорю: «Давайте, вы сначала придете поисповедуетесь, причаститесь, и потом вот на этом фундаменте я буду делать остальное». На что она достала бумажник и стала пересчитывать купюры. Я говорю: «Ну, если вы думаете, что в этом проблема, как раз вы очень глубоко ошибаетесь». Грустно оттого, что часто я вижу отсутствие этого общего знаменателя у нас — куда мы идем, зачем мы это делаем, какой в этом смысл, кто за это будет отвечать. Иногда мне очень грустно от этого, я вам честно говорю. Но благо, я при этом, как сказал, чувствую Бога и знаю, что есть немного совсем священников. На которых я могу ориентироваться, к которым я могу приехать, опять же, поделиться своими каким-то впечатлениями, размышлениями, которые обязательно мне вот как-то подскажут, как делать нужно.

К. Мацан

— А вы не считаете в эти моменты, когда вот так отказываете... Вернее, даже не так спрошу. Кто-то, наверное, сказал бы, что это такой юношеский идеализм, потом чуть попривыкнете, и окажется, что не так уж все идеально. Вы наверняка с такими мнениями встречались.

Свящ. Константин Кокора

— Уже много-много раз.

К. Мацан

— Что вы об этом думаете?

Свящ. Константин Кокора

— Я думаю, что нужно делать все честно. Я не могу поверить в то, что Бог будет действовать тогда, когда человек этого откровенно не хочет. Потому что чуть-чуть потрудившись, можно очень легко узнать, на самом деле какие у человека намерения, то есть зачем на самом деле он пришел и по адресу ли он обратился. Ни в коем случае, конечно, здесь вот не нужно ударяться в такое... в гордый отказ, когда священник просто говорит: «Нет и все». То есть, мне кажется, нужно объяснить, почему, и сказать: «Вот это сейчас вам будет неполезно совершенно». Я вам откровенно говорю: когда люди приходят совершить какой-то обряд — освящение или панихиду, или что-то связанное с внешней стороной Церкви, — я всегда стараюсь объяснить, в чем мы участвуем, смысл происходящего и ответственность, которую мы все вместе несем, если мы это сделаем. И, откровенно говоря, этот небольшой опыт освящений заканчивался тем, что выяснялось, что человеку вообще не нужно было этого делать совершенно, то есть он живет таким образом катастрофическим, что ему нужно поскорее прийти на исповедь и отказываться от того, чем он занимается, нежели ему нужно было делать этот обряд. Опять же, может быть, это промыслительно было.

К. Лаврентьева

— Ну, а если чисто так гипотетически порассуждать о том, что вот человек пришел освятить отель — чисто вот так отстраненно — и для него это, может быть, единственный шанс познакомиться с Церковью. Пока вы освящаете этот отель, вы можете с ним еще что-то обсудить. Но я не знаю ситуации, это просто вот, знаете, так: услышал историю... Хорошо рассуждать, когда ты не участвуешь.

Свящ. Константин Кокора

— Кира, у меня были такие опыты, когда я приходил освящал квартиры, когда я общался, то есть я никогда... я пытаюсь все делать неформально. Когда я с человеком общаюсь, стараюсь ему все объяснить, реально как все происходит, без обид, что «вот этого если вы ожидаете, этого не будет». Например, женщина приходит освятить машину. Говорю: «А с какой целью?» — «Ну, мне так будет легче». Я говорю: «Ну, вы понимаете, это не для того, чтоб гаишники не останавливали, не для того, чтоб перевозить, там, наркотики на этой машине». А потом выясняется, что у нее такой образ жизни, который полностью противоречит Евангелию. Мне кажется, в Церкви ничего нельзя делать и ничто не действует по принципу «хуже не будет», «а, может быть, так будет лучше»...

К. Лаврентьева

— На всякий случай...

Свящ. Константин Кокора

— На всякий случай. Потому, что у меня был такой разговор — я вот в «Крещении» тоже ставлю эти вопросы (я имею в виду ещё одну из передач). Говорят: «Батюшка, ну вот хуже же не будет». Я говорю: «Как вы себе это представляете? Например, вступаешь ты в брак — но ты же не вступаешь в брак потому, что хуже не будет, например, или не крестишь потому, что хуже не будет. Опять же, мне кажется, мы тем самым оскорбляем и людей, отказывая им в возможности поразмышлять, подумать, порефлексировать. Мы чего-то боимся на самом деле очень сильно — мы боимся не освятить, боимся не покрестить, боимся не вступить в какие-то мнимые отношения, потому что мы понимаем так, что Бог разозлится, прогневается, обидится и так далее. Но это же тоже ложная интенция. Даже с Крещением если взять — в древнем мире святые не чурались того, чтобы креститься в достаточно позднем возрасте. Августин пришел в 33 года к вере, святители Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст к 30 годам только обретали вот образ жизни именно христианский... Не образ жизни, ошибся! — приходили к крещению. А вот образ жизни у них уже был созидаемый вот именно... похожий на христианский.

К. Лаврентьева

— Но если к вам придут родители, которые не ходят в храм и будут просить покрестить их ребенка, что в такой ситуации делать?

Свящ. Константин Кокора

— Каждый день такие ситуации происходят. Я задаю опять же первый вопрос: «С какой целью?»

К. Лаврентьева

— Но если вот они говорят: «Да, мы не будем ходить в храм, мы хотим покрестить, потому что бабушка настаивает. Вот хотим — и все. Хуже же ведь не будет». Что вы делаете в этой ситуации? То есть вы отказываете?

Свящ. Константин Кокора

— Я отказываю. Я говорю: «Простите, я на себя не могу ответственность эту взять, потому что я понимаю, что, во-первых, после крещения ничего в жизни этого ребенка не поменяется. Мы можем говорить...»

К. Лаврентьева

— Но мы же этого не знаем.

Свящ. Константин Кокора

— Мы не знаем. Но мы не можем совершать таинство, когда мы не знаем. Мы не можем, например, вступать в брак с человеком, которого... У меня были, кстати, такие случаи, когда один из кандидатов в крестные не в контексте исповеди признался, что он еще на венчании знал, что будет изменять. И, конечно, для меня это большой вопрос — зачем было венчаться. Он говорит: «Ну, жена захотела». Я вас уверяю, таких случаев не один, не два и не десять. И в Крещении же то же самое происходит. То есть мы с Богом заключаем обоюдный свободный союз, основанный на любви. Если человек этого не понимает, то мне кажется, это будет ложью — говорить Христу то, чего на самом деле не существует. И таинство таким образом, физически произойдя, не произойдет на небесах. То есть Бог не будет участвовать там, где Он знает, что Он не нужен пока.

К. Лаврентьева

— Но это же ребенок, он же не виноват фактически в том, что родители его в храм не ходят. Ему же можно дать шанс.

Свящ. Константин Кокора

— Безусловно. Но шанс как раз, мне кажется, в том, что он вырастет свободным в своем вероисповедании. Вот я сейчас общаюсь с парнем, отец которого — православный христианин, мама — мусульманка. Он мусульманин, он собирается принять крещение. Мы с ним встречались уже раза четыре, он прочитал все Четвероевангелие, он замечательно настроен. Ему 17 лет. И для меня это некий образец того, что человек некрещеный действительно тоже может обрести возможность прийти к Богу, причем, может быть, даже большую возможность, нежели бы он был крещен. Ведь мы с вами понимаем, что из 80 процентов крещеных людей абсолютное большинство живет, как все, в чем они откровенно и признаются: «Мы живем, как все». И смысл этого крещения, мягко говоря, обнуляется. Поэтому, мне кажется, ставя некие пределы и рамки богообщения — это не есть некое дерзновение, это есть, мне кажется, исполнение Евангелия. Господь говорит: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам». Но зачем же мне крестить, если я знаю, что человек точно не будет соблюдать? Не будет ли это аналогом того, что человек вступает в брак, зная, что он не будет хранить свою верность?

К. Мацан

— Мы тут, мне кажется, приходим к тете вообще о статусе священника, но не в каком-то юридическом смысле, а в смысловом, бытийном. И тоже тема не простая. При всем широком согласии с тем, что вы говорите о том, как это важно, чтобы человек осмысленно принимал Крещение, что священник обязан подготовить именно, научить, можно на это и с другой стороны посмотреть. Ведь эта логика может привести к тому, что священник как бы превращается в такого, знаете, охранителя, охранника, не пускающего человека к Богу. Есть разная практика у священников допуска или недопуска к Причастию. Я знаю много священников, которые при малейшей возможности допустить человека допускают, потому что ему нужна эта Божья помощь. «Я не вправе, — думает священник, — становиться преградой. Кто я такой?» И даже в этом смысле те аналогии с браком, которые вы приводите, понятны, с одной стороны, с другой стороны в браке речь идет о двух людях, а в отношении крещения речь идет об отношениях человека и Бога, Который больше любого из нас. И никакие наши доводы, размышления и правильные мотивы не могут встать вровень с этим, не могут заслонить и не должны заслонять отношение Бога к этому человеку. Если совсем так вот сейчас заострить эту тему, то откуда вообще мы знаем, откуда священник знает и дерзает говорить, что Бог в этом не поучаствует, Бог не придет туда, куда Его не зовут? Откуда такое самомнение? Я, причем, выражаю сейчас не свое возмущение, свое мнение, а вот то, что я часто слышу от людей, которые об этом размышляют. То есть священник таким образом как бы, может быть, сам того не желая, оказывается таким, знаете, охранником, который «не пущать» — вот.

Свящ. Константин Кокора

— Да-да-да.

К. Мацан

— То есть «начальник спит, не буди его, сейчас к нему нельзя», злой такой секретарь — я сейчас намеренно даже иронизирую.

Свящ. Константин Кокора

— Мне здесь недавно тоже сказали: «Вы на себя много берете».

К. Мацан

— Я вам этого сейчас не говорил. Я привожу пример размышлений, которые часто слышу от людей.

Свящ. Константин Кокора

— Во-первых, мы можем ориентироваться на документы Русской Православной Церкви, где сказано о том, что если у людей нет намерения жить по-христиански, священник вправе им отказать. Я чувствую за собой ответственность за все происходящее. Я всегда людям объясняю, что я очень хочу, чтоб этот ребенок был крещен, но еще больше я хочу, чтоб он воспитывался в христианской атмосфере, в христианской семье. Безусловно, таких случаев единицы, к сожалению. Это большой вопрос вообще к тому: вот эти люди крещеные, а дальше кто за них будет отвечать — крестный или священник? И знаете, да, вот надевая поручи, мы поручаемся за все, что происходит. То есть это не просто некий элемент одежды, вот к священнику пришли...

К. Мацан

— Поручи — напомним для тех, кто, может быть, не в курсе — это такие элементы одежды священника, такие манжеты, грубо говоря, которые надеваются при совершении таинства.

Свящ. Константин Кокора

— Во-вторых, я ориентируюсь на опыт Церкви, опять же, на владыку Антония, которого мы с вами вспомнили. У него потрясающие просто по своей дерзновенности примеры того, как человек приходил в эйфорию, желая перейти либо из англиканской Церкви в Православную, либо просто принять крещение. И казалось бы... я даже думаю: «Ну, вот что бы я сделал?» Я бы его на этой волне... Владыка что говорил? «Ну, посмотрим, подумаем». И дальше долго-долго, как мы говорим, человека «мариновал», вот чтобы этот флер влюбленности, как, например, по аналогии с браком, ушел, и человек реально, осознанно пришел к тому, что на самом деле вот это и есть христианство. Опять же опыт древней Церкви, когда катехизические институты, существовавшие первые три века, они продолжались, как у нас сейчас говорят, беседы от года до трех лет. У меня недавно был разговор с одним католиком. Он муж нашей прихожанки и он захотел перейти в Православие. И, спрашивая его о намерениях и о мотивах его перехода, я затронул тему, а как он вообще оказался в Католической Церкви. Он говорит: «Ты знаешь, я пришел в один из московских храмов, прочитав Новый Завет, и спросил: «А что нужно мне, чтобы принять Крещение?» Мне сказали: «Нужно пять тысяч». Он говорит: «А вы меня чему-то научите?» Они спросили: «А зачем нужно это?» Он говорит: «Я пошел на Малую Грузинскую, пришел к католикам и сразу спросил: «А сколько?» Они говорят: «Нисколько». Он говорит: «А что же нужно делать?» Говорят: «А вот в течение года вы каждую неделю будете приходить и слушать Священное Писание, учиться молиться, читать комментарии святых отцов на Евангелие, в общем-то будете проходить катехизацию». Так вот он оказался у католиков. То есть для меня это, наверное, больше вопрос качества. И, безусловно, в священнике можно видеть человека, который берет на себя лишнее и отвечает на самом деле за Бога. Но я людям откровенно говорю: «Вы можете пойти в любой храм и так получить это крещение в два счета просто, даже, может быть, без бесед. Но что с этим крещением дальше делать, я не знаю. Опять же мой опыт того, что я был крещен, но в 17 лет только пришел — это еще как бы цветочки, есть люди, которых я отпеваю, но которые так и не пришли к Богу. Мы, конечно, прекраснодушно говорим: «Батюшка!»... и мне говорят прихожане: «Может быть, он пришел к Богу». А, может быть, не пришел, вот я не знаю, понимаете? И это очень грустно, потому что на самом деле можно было по-другому, наверное.

К. Лаврентьева

— «Светлый вечер» на светлом радио, уважаемые радиослушатели. В этом часе своей историей о пути к священству с нами делится священник Константин Кокора, клирик Крестовоздвиженского храма в Митине. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Батюшка, мы знаем о том, что у вас есть молодежные курсы любви и радости. Можете рассказать нам об этом?

Свящ. Константин Кокора

— Этот курс родился после того, как мы с супругой съездили в миссионерскую поездку в один из городов Рязанской области и там пообщались с местными школьниками. Пообщались мы в неформальной обстановке и узнали, что на самом деле личная жизнь каждого из них претерпевает огромную катастрофу. То есть люди не ориентируются в том, как и зачем строить отношения с противоположным полом, что можно делать, а чего лучше не делать, какой смысл в браке и так далее. И вот когда мы с супругой приехали, обратно в Москву вернулись под большим впечатлением, мы решили, начитавшись литературы, сделать некий курс, для того, чтобы молодым людям — подросткам или молодежи — помогать в том, чтобы дать какие-то ориентиры. Мы тогда только сами в брак вступили, поэтому были, можно сказать, еще пока горяченькие, и для нас это была актуальнейшая вообще такая тема. Мы взяли всю доступную на русском языке литературу, начиная от философов и заканчивая современными священниками, на разные совершенно вопросы: «Что такое дружба между мужчиной и женщиной?», «Какой смысл в браке?», «Зачем нужно венчание?», «Почему плох секс до брака?», «Что такое вообще пол, как некая данность личности человека?», в общем, все то, на что современная молодежь либо закрывает глаза, либо, наоборот, очень сильно этим интересуется, но не знает, у кого спросить. Таких курсов, кстати, я думаю, немало среди священников нашей Церкви. И мы вот решили повторить этот опыт. Он был, можно сказать, на ура, потому что на другом приходе мы его реализовывали в течение целого года, и у нас образовался некий такой костяк.
Потом мы организовали еще группу в социальной сети, но потом группу благополучно забросили. Одна из причин была — то, что я ушел из того прихода, вторая — то, что у нас появились дети, и нам, как говорят, стало не до того. Сейчас мы вновь актуализировали этот опыт уже на другом приходе с подростками. Причем, знаете, эти вопросы не замыкаются только, например, на отношениях между полами. Например, я помню очень пронзительный и глубинный такой разговор с подростками о суицидах, потому что у меня есть одна знакомая, она сейчас в 9-м классе, которая пыталась и очень желала покончить жизнь самоубийством. Мы с ней очень долго разговаривали об этом, потом я решил провести вообще для подростков общее такое собрание, поговорить на эту тему совершенно откровенно. Для них и для меня это было такое, сообразное взрыву от бомбы, потому что и они поняли, в чем дело, и я сам себе все это проговорил. Поэтому эти беседы — для меня некая отдушина тоже в жизни.

К. Лаврентьева

— Что вас побудило создать эти курсы?

Свящ. Константин Кокора

— Маленький совсем опыт проживания в браке и желание поделиться своими мыслями с людьми, которые только ищут не только этих отношений, но и жизни в Боге.

К. Мацан

— А что вам кажется самым главным стереотипом, с которым вы столкнулись, или непониманием того, зачем нужен брак. Те подростки, которых вы услышали, для себя как на этот вопрос отвечают? И что вы им хотите сказать? Тогда для чего нужен брак, если не для того — как они это мыслят?

Свящ. Константин Кокора

— Самый распространенный стереотип вообще о христианстве — что это система неких запретов: «Это нельзя, это плохо, это приведет к гибели», — все запрещено. Развенчивание этого мифа в первую, наверное, очередь, как раз было одной из задач этого курса. Я пытался дать понять, что брак — это самое прекрасное состояние, которое может быть у человека на земле, это здорово, это благословлено Богом, и к этому на самом деле человек всю жизнь призывается Им. Много, конечно, вопросов по поводу интимной связи до брака. Чаще всего у молодежи возникает вопрос: «А почему?» Я помню, один раз услышал такой вопрос от воцерковленной девушки, она говорит: «Но если мне не понравится муж, можно же развестись сразу. Можно же другого найти». Я тогда был еще более молодым, я, когда услышал, чуть в обморок не упал. Мы, причем, уже провели какое-то количество этих бесед. Я говорю: «Но как же так, как же так рассуждаешь?» Вопрос свободы опять же: что такое свобода и вседозволенность, что такое заповедь и как она коррелирует с этой свободой, почему это можно, а почему нельзя. Эти все вопросы, кстати, на поверхности не лежат. Я в свое время тоже ездил, помню, к отцу Дмитрию Смирнову, у него были беседы, по-моему, вот как раз на эту тему, к отцу Артемию Владимирову. То есть это вопросы, которые должны быть проговариваемы именно священником, кстати, мне кажется, и матушкой тоже. Тоже очень большая такая проблема: часто священники высказывают свое мнение, а вот у матушек никто ничего не спрашивает. Поэтому, например, вопросы брака и многодетности священники по-одному могут рассказать, а вот матушки изнутри уже, чаще бывая с этими детьми многочисленными, могут по-другому осветить эту проблему. Поэтому я стараюсь быть объективным, матушку тоже приглашаю к этому разговору, чтоб не было, что я монополизировал свое право высказывать свое мнение и судить.

К. Лаврентьева

— Когда вы приняли решение, каким оно было, стать священником?

Свящ. Константин Кокора

— А я не принимал этого решения, вот честно говорю. То есть все было, знаете, настолько... Ну, во-первых, когда я был диаконом, конечно, уже понятно, что ты будешь когда-то священником. Но я вам откровенно говорю: когда я учился в Свято-Тихоновском университете и параллельно работал, параллельно отвечал за литургическую практику, у меня не было мыслей о том, вот «когда я стану священником, как я буду выглядеть, какова будет моя жизнь?» То есть я просто шел день за днем к тому, куда меня ведет Господь. Я старался честно Ему говорить. Я помню, даже перед рукоположением я к Нему так и обратился: «Господи, если ты хочешь меня видеть священником — хорошо, если нет, то нет». То есть мне хотелось, чтоб это было максимально честно. Я перед священством пришел к викарному епископу и честно сказал: «Знаете, владыка, мне кажется, мне еще рано становиться священником». Это был и внутренний страх, и просто нежелание каких-то перемен, наверное, по-человечески — знаете, когда говоришь: «Жизнь так изменится круто, что после этого никогда обратно не вернешься». И, наверное, просто взвешивание такое, результат взвешивания своих сил, своих поступков, своих дум и всего прочего. На что он очень мудро мне ответил: «Не ты избираешь это, а тебя избрали. Вот мы тебя пригласили, значит, ты должен». И после этого, когда я был рукоположен и служил в храме Христа Спасителя, он ко мне подошел и говорит: «Ну, благослови меня!» Я говорю: «Владыка, ну, чего вы так шутите?» Он обнял меня и говорит: «Слава Богу, что ты стал священником!» И для меня это настолько было — знаете, как точка вот в этих думах и так далее, потому что это вот я чувствовал, что прямо Господь через других людей меня ведет. Я вам откровенно говорю, что я вот не выбирал этот путь, не было такого, что я мечтал об этом или думал, как это будет. Просто я понимаю, что вот Господь меня ставит, и сейчас — наверное, опять претенциозно звучит — я на своем именно месте. То есть я себя реализовываю, как человек, совершенно, во всей полноте — по отношению к людям, к Нему Самому, к Богу, к своей семье, к своей личности. Я на своем месте. Это не значит, что я безошибочен, не значит, что я не могу говорить всякую ерунду откровенную, что я лишен права быть не тем, каким меня воспринимают люди, но я знаю точно, что именно Господь меня привел.

К. Мацан

— Лучших слов для завершения нашей беседы не найти. Точка, которую вы сейчас поставили, очень символична, потому что мы говорили сегодня о вашем пути к священству. И этим вопросом мы завершаем наш сегодняшний разговор. Спасибо. Священник Константин Кокора, клирик храма Воздвижение Креста Господня в Митине, был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии также была моя коллега Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Спасибо. До свидания.

К. Лаврентьева

— Всего хорошего.