«Путь к священству». Священник Александр Елатомцев

У нас в гостях был настоятель храма Рождества Христова в селе Рождествено Истринского района Московской области священник Александр Елатомцев.

Наш гость рассказал о своем пути к вере, о том, как стал священником, и какое влияние на этот выбор оказали встречи и общение с протоиереем Дмитрием Смирновым. Также отец Александр поделился, как создавалась при его храме православная общеобразовательная школа, и почему туда приезжают учиться дети не только из окрестных сёл и деревень, но и из Москвы.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

---

К. Мацан

— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона моя коллега Кира Лаврентьева...

К. Лаврентьева

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И я, Константин Мацан. Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня протоиерей Александр Елатомцев, настоятель храма Рождества Христова в селе Рождествено Истринского района Московской области. Добрый вечер.

Протоиерей Александр

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Я напомню нашим радиослушателям и вам, отец Александр, что в этих беседах мы обращаемся к теме пути к вере и в вере нашего гостя, пути к священству и в священстве. Не каждый верующий мужчина становится священником, не каждый дерзает.

Протоиерей Александр

— К сожалению.

К. Мацан

— Не каждого... Так. С этого места подробнее. Почему?

Протоиерей Александр

— Ну как однажды сказал отец Дмитрий Смирнов, священство — это самая нормальная мужская профессия.

К. Мацан

— Ну отец Дмитрий был известен хлесткими афоризмами, и как любой афоризм, этот афоризм...

К. Лаврентьева

— Радикален.

К. Мацан

— Он, в общем-то, не отражает всю полноту жизни, наверное. Или вы так не думаете?

Протоиерей Александр

— Нет, конечно, священниками, надевшими рясу и получившими рукоположение, конечно, станут не все, потому что мужчины нужны везде. Но вот в определенную меру осознать себя как священствующего, как ведущего, как священнодействующего, хотя бы за трапезой, чтобы благословить стол или помолиться вечером с детьми, должен каждый верующий мужчина.

К. Мацан

— Ну это же в том же смысле, наверное, как я полагаю, в каком мы читаем в Послании апостола Петра, что все вы, христиане, царственное священство.

Протоиерей Александр

— Вот, вот.

К. Мацан

— А вот давайте чуть подробнее об этом скажем. Как это понимать: все вы царственное священство? Чем это отличается от нецарственного священства, вот самих, как бы институционального священства?

Протоиерей Александр

— Ну чем это отличается, от нецарственного, то есть институционального, иерархического, официального, скажем так. Ну этот признак, царственное священство, наверное, только к тому и относится, что в Царствие Небесное проходят все те, кто любят священнодействие как таковое. Другим, наверное, туда входа нет.

К. Мацан

— Ну то есть, я просто пытаюсь для себя и для наших слушателей как-то, что называется, с русского на русский перевести. Вот у нас в голове есть образ священника как человека в рясе, который совершает богослужение. А когда мы читаем, что все вы царственное священство — видимо, имеется в виду какой-то характер отношений с Богом, который у всех людей в этом смысле он одинаковый: все призваны.

Протоиерей Александр

— Глубоко личный. Ну если пытаться все это восстановить, значит, священника видят неким посредником между мирянином, между простым человеком и Самим Богом. Но на самом деле такого посредства быть не должно. Единый у нас ходатай — Господь Иисус Христос, а Он и Священник, и Бог одновременно. И если у человека в его практике не сложилось вот таких отношений с Богом, если никто из священников ему в этом не помог, то вот он и лишен опыта царственного священства. И нормальные священники, собирающие вокруг себя паству, должны понимать, что они же не к себе приводят людей, а они просто вот к Богу их приводят, этот ли священник, другой ли священник. Так что вот этот термин «царственное священство», которое употребляет апостол Петр, как раз и проявляется необходимость личного опыта общения с Богом.

К. Мацан

— А тогда до Христа каким священство было, не царственным?

Протоиерей Александр

— Ну если вспомнить Мелхиседека — то про него ведь язык не повернется сказать, он не царственное священство. Если вспомнить Иова Многострадального — про него язык не повернется сказать, что он не имел личный опыт богообщения, он священнодействовал, он такие вещи выговаривал, которые без личного опыта общения с Богом не поймешь, не произнесешь. А теперь у нас священство действительно сделалось иерархическим — это и необходимость церковная, и это, конечно, великая опасность, огромная для самих священников.

К. Мацан

— А в чем она?

Протоиерей Александр

— Духовные люди — особые люди,

Им сервируют в отдельной посуде.

У них другая длина волны,

И даже хвост у них не с той стороны.

Я уж не знаю, кто это сказал, может быть Б.Г. Но вот когда человек осознает себя духовным, священным, носящим рясу, которому можно то, чего нельзя другим — ну тут уже туши свет.

К. Мацан

— А вы в себе эти искушения фиксируете? Как с ними бороться?

Протоиерей Александр

— Фиксирую, борюсь и подавляю. Да, ну у меня хорошая школа — я видел отца Дмитрия, который...

К. Мацан

— Смирнова, да.

Протоиерей Александр

— Да, который на проповеди, например, мог сказать: «Ну что вы пристали к священнику: батюшка, а как то, батюшка, а как это? Неужели вы не понимаете, что священник — это такой же баран Христова стада? Просто он идет впереди и с него спрос больше». И это его хлесткая фраза получила такое развитие внутри прихода.

К. Мацан

— Хождение в народе.

Протоиерей Александр

— Нет, это был просто эпизод анекдотичный, когда отцу Дмитрию сестры, сестричество Елизаветы Федоровны, которое он основал, однажды вот на день рождения приготовили какой-то подарок, поставили на столе. Было собрание сестричества, стояло что-то накрытое тканью, непонятно, что это было. И вот в конце концов Татьяна Вениаминовна, по прозвищу «Татьяна Витаминовна», главная сестра сестричества говори: батюшка, вот мы теперь хотим подарить наш подарок. Снимает эту накидку — и там вот такие, знаете, как вешают на стену, охотничьи трофеи, огромные завитые бараньи рога. Вот отец Дмитрий, он...

К. Мацан

— Оценил?

Протоиерей Александр

— Оценил, да. Он еще артист, это было неподражаемо. Ну это правда жизни, что священник, он такой же баран Христова стада, и это надо хорошо понимать.

К. Лаврентьева

— Ну а как вы, отец Александр, в это Христово стадо вообще попали? Каким был ваш путь?

К. Мацан

— Кто кричал: цоб-цобе?

Протоиерей Александр

— Вот путь был таким. Это я уже много раз об этом рассказывал, потому что мне, по большому счету, больше не о чем рассказывать, это самое интересное в моей жизни. Путь был таким. Я рос в семье без отца, отец маму оставил. Мама долго изображала, что папа просто в дальней командировке и изображала подарки от него. А у меня сложилась вот там с пятилетнего возраста острая потребность в мужском примере, в примере такого человека, с которого можно было как-то, у которого можно было опыт перенимать и себя как-то по его образу делать. Я мамке притаскивал разных дяденек и говорил: смотри, нам этот в папу подойдет. Все смеялись. И таким человеком на одно время стал для меня тренер в яхт-клубе, потом отчим стал для меня таким человеком, но все чего-то не хватало. И в какой-то момент я встретился с отцом Дмитрием Смирновым, просто пришел в храм. Он имел с собой вот именно такой мужской характер. Но этому была некоторая преамбула, конечно. Потому что попалась книжка джорданвилльского издания, значит, «Закон Божий». И там во втором томе (очень хорошо помню, потому что я его почти выучил наизусть) было толкование Символа веры и первые, значит, основы просто богослужения: устройство суточного круга, литургии. И я все это почитал, и вот как-то это заинтересовало, потом именно пошел в храм. А в храме вот эта встреча с отцом Дмитрием совершенно меня определила. Я понял, что я хочу быть таким же увесистым, как этот батюшка.

К. Лаврентьева

— Отец Александр, ну а что это была за встреча? Понятно, что отец Дмитрий, безусловно, производит впечатление — это ясно даже тем, кто его никогда в жизни вживую-то и не видел. Ясно, что это харизматичный, глубочайший человек, сильнейший пастырь, который сделал очень много для Святой Церкви. Это все понятно, тут даже вопросов у меня нет. Но для вас что это была за встреча? Вы нашли мужской авторитет, вы нашли образ отца в виде отца Дмитрия, которого искали?

Протоиерей Александр

— Тут все многое сошлось. Тот Крестовоздвиженский храм в селе Алтуфьево, в который я пришел, отец Дмитрий же там не был настоятелем, он там был вторым священником.

К. Лаврентьева

— Служил.

Протоиерей Александр

— Он служил на ранних литургиях, и еще надо было прийти на эти ранние литургии. Сперва я приходил на обычные, поздние, и общался с отцом Михаилом, тогдашним настоятелем. И он как-то не смог отвечать на мои вопросы, точнее отвечал, а я не понимал ответов. Например, у меня был вопрос: вступать ли мне в комсомол. Потому что вот я не хотел, но меня стращали мои еще тогда нецерковные родители...

К. Лаврентьева

— Сейчас это уже хрестоматийно так звучит.

Протоиерей Александр

— Да, меня стращали меня мои родители, что ты в МГУ не поступишь. И вот я приходил и спрашивал, как мне быть. А он мне говорил: можно быть комсомольцем и не быть комсомольцем. И я не мог его совершенно понять. Ну просто в силу своей какой-то лояльности...

К. Лаврентьева

— Дипломатичный ответ.

Протоиерей Александр

— Да, я не мог понять, что он имеет в виду. Как это: быть и в то же время не быть?

К. Лаврентьева

— Ну как бы быть формально, а сердцем не быть, видимо, так.

Протоиерей Александр

— Понятно, что смысл именно такой. Но я вот тогда, в свои эти 15 лет...

К. Лаврентьева

— А отец Дмитрий все конкретно вам объяснял.

Протоиерей Александр

— Нет, с отцом Дмитрием получилось по-другому. Ведь вот эта его увесистость, брутальность, если хотите, это только одна черта его характера. А главное — это глубина и широта. То есть мне всегда хотелось найти какое-то такое, не знаю, мировоззрение, которое бы было всеобъемлющим. Я в Символ веры-то потому и залип, когда его в учебнике Закона Божиего читал, что там как-то все очень складно получалось: что вот у мира есть Творец, значит, и есть идеальный порядок вещей. И если сегодняшний мир идеальному порядку вещей не соответствует (а он явно ему не соответствует), то ничего страшного — придет Хозяин этого мира в конце веков и порядок наведет. Вот Он этот мир не оставил, Он сюда уже приходил, пострадал — какая-то такая единая получилась картина, которая... Знаете, вот подросток, он же взрослеет, и ему хочется, чтобы мир оставался сказочным, как в детстве, а в то же время у него злое и корявое лицо. И вот подростка корежит, и он не знает, чему ему соответствовать, начинает на себя напускать какую-то такую излишнюю взрослость. А в лице отца Дмитрия оказалось, что все эти несоизмеримые понятия соизмеряются. То есть он меня привлек не только увесистостью своих проповедей, а просто оттого, что он рассказывал об идеальном порядке мира всем. Вот эти его долгие проповеди в Крестовоздвиженском храме — о том, как Господь готовил людей к Своему пришествию — там вся история человечества из раза в раз происходила. И это вот все сыграло свою роль.

К. Лаврентьева

— Протоиерей Александр Елатомцев проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». Напоминаю, что отец Александр настоятель храма Рождества Христова в селе Рождествено Истринского района. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Александр, а вот это развитие в сторону священства, оно как пошло из глубоких богословское философских разговоров и изучения Писания?

Протоиерей Александр

— Оно пошло из чувства, а потом я отменил свою программу поступления на географический факультет и сказал батюшке: я хочу быть священником.

К. Лаврентьева

— А родители ваши как на это отреагировали?

Протоиерей Александр

— А родители запаниковали.

К. Лаврентьева

— Естественно, да.

Протоиерей Александр

— Мама хотела, чтобы я был врачом. Но раз я не захотел по врачебной линии идти, но хоть какое-то высшее образование собрался приобретать, ее это утешало. А тут вдруг, значит, я отцу Дмитрию говорю (я уже стал волосы такие длинные отращивать, как семинарист), говорю: хочу быть священником после школы. Он говорит: «Рано тебе. Иди-ка ты поучись ну или в педагогику, или в медицину». А я уже «Лествицы» начитался, я про послушание все выучил, говорю: ну пойду в медицину. Пошел в медучилище. И вот тут моя родная мамочка прибежала с паникой, что если моему сыну поступать куда-то, то надо в вуз, почему в училище, куда вы его там гоните?!

К. Лаврентьева

— К отцу Дмитрию прибежала.

Протоиерей Александр

— Да, к отцу Дмитрию. Это была одна из ее первых встреч вообще со священником. Он ей сказал, что, понимаете, мамочка, мы с вами в одной упряжке: и вы хотите блага своему сыну, и я. Ну и как-то ее сманипулировал, так что она восприняла этот выбор, я учился в медучилище. То есть священнику надо жизнь повидать. Вот эти священники, которые попадают к аналою после школы и семинарии, ничего в жизни не попробовавши, это, может быть, особо одаренные люди, но это группа риска. Мне, слава Богу, меня из этой группы риска отец Дмитрий изъял. Вот все годы, которые я провел в сестричестве, в училище, среди больных, среди всего этого, чему полагается быть в неврологическом отделении — с залежавшимися больными, со всеми этими смертями, реанимациями, со всем — ну это что-то человеку дает.

К. Мацан

— А что вам это дало как будущему священнику?

Протоиерей Александр

— Умение поставить себя на место того человека, который перед тобой есть. Вот он лежит, бедненький, неумытый или, извиняюсь, с кишечником, не освобождавшимся уже много суток, и ему ни до чего. И надо сперва — вот поставь себя на его место — глазки протри, значит, пену у рта смой, чтобы ему хоть позавтракать нормально. Вот уход за больным человеком очень много дает вообще любому, начиная от утраты брезгливости, кончая вообще ну каким-то состраданием, может быть.

К. Мацан

— А после медучилища вы все-таки в семинарию поступили.

Протоиерей Александр

— Я поступил в Богословский Свято-Тихоновский институт. Тоже была замечательная пора обучения там.

К. Мацан

— Вы очень тепло и так светло рассказываете об отце Дмитрии Смирнове, и я не могу вас чуть подробнее об этом не спросить. Потому что я думаю, что у многих, даже людей не глубоко церковных, есть какое-то представление об отце Дмитрии по его интервью, по его выступлениям — он известен хлесткими выражениями, очень точными, бьющими не в бровь, а в глаз. А при этом меньше из нас знали его в личном общении, к тому же уж совсем меньше были его духовными чадами. А что он, ну если угодно, говорил о Христе или не говорил, а что самого важного из общения с ним вы для себя поняли о Христе?

Протоиерей Александр

— Что Он есть, что Он нас любит, и что нет высшего предназначения, чем Ему Самому служить. И что это служение должно быть вот на бытовом уровне, и не в каких-то там высокопарных словах. А просто мы вот в эту медийную эпоху живем, и всегда, когда мы видим интервью или читаем выражение какое-то опубликованное, мы должны ясно понимать, что это сколок с человека, и ни о ком, вообще ни о ком нельзя составлять впечатление без личного общения. Потому что оно будет всегда обрезанным, таким урезанным. И в личном общении такой грозный отец Дмитрий оказывался всегда человеком очень мягким и очень любящим.

К. Мацан

— Да, многие вот его духовные чада так именно об этом рассказывают.

Протоиерей Александр

— А это не передашь словами. Это: ну да, вот адепты отца Дмитрия, его секта, понятно, они про него будут говорить хорошо. А ничего не скажешь. Вот чтобы о человеке говорить, его нужно потрогать, надо вот с ним побеседовать лицом к лицу.

К. Лаврентьева

— Он пестовал вас как-то уже после рукоположения, вел вас, помогал вам все эти годы?

Протоиерей Александр

— Да. Ну тут большое значение имеет то, что я сам за него держался. То есть ему пестовать меня было особо некогда, сколько через него прошло таких будущих священников. Но я все время норовил вернуться в храм Митрофана Воронежского — на праздники, со всякими проблемами приезжал, — то есть я его как отца держался, у меня другого духовного отца не было.

К. Мацан

— Мы уже начали об этом говорить, но мы говорим о вашем пути к священству, и вы подчеркиваете, какую роль здесь играл отец Дмитрий Смирнов. А вот для вас его облик священника — это какой облик? Вот что мы о священстве главного можем понять, если посмотрим на отца Дмитрия, как вы на него смотрите? Что, какой урок, может быть, главный о священстве он вам преподал?

Протоиерей Александр

— Очень большой урок заключается в практичности священства, в практическом вообще приложении теоретических истин. Я не знаю, как это объяснить. То есть отец Дмитрий мог богословствовать и мог говорить замечательные проповеди, но все же в практике: как храм построить, где деньги взять, как с людьми разговаривать, как все успеть. Я приходил после, значит, смены в больнице и, значит, занятий в институте, в алтарь, говорил: батюшка, я выучусь плохо, я ничего не успеваю, значит, вот учиться не успеваю. И он говорил простые практические вещи: «Хочешь быть священником — успевай делать сто дел сразу. И все хорошо». Это же чистая практика, ее нигде не возьмешь.

К. Мацан

— Мы часто говорим о том, и вы сегодня с этого начали, что есть у людей, у мирян такая склонность ну обступать священника, делать его центром своего внимания. И в каком-то смысле идти в храм не ко Христу, а ко священнику — к батюшке, к нашему батюшке. Я вовсе не имею в виду, что то, что вы про отца Дмитрия рассказываете, похоже на это, но тем не менее, а как здесь не перепутать, как здесь мирянину не перепутать: все-таки к кому ты идешь, ко Христу или к священнику к любимому? И как священнику в этом смысле ну не потерять этой грани?

Протоиерей Александр

— Священнику, как ни странно, нельзя привязываться к людям, нельзя с ними выстраивать душевные, «душевненькие» отношения. Их надо любить по большому счету, а не вот в угождении им. Ну а мирянину как не перепутать? Не знаю. Я что-то вот понимаю, что я достиг уже какой-то этой поповской деформации, я не понимаю, как это быть мирянином. Наверное. Ну потому, что мирянин, конечно, ищет утешения. Мирянин, конечно, этого всего душевного ищет, но это неполноценный христианин, который ищет душевного. Да, вот этого всякого своего батюшку, к которому хочется прилепиться под крылышко, к которому хочется встать, надо всегда сравнивать с Евангелием, тогда, может быть, и не заблудишься.

К. Мацан

— А вот как это на практике выглядит: сравнить с Евангелием?

Протоиерей Александр

— Что батюшка говорит. А в Евангелии так написано? А в Посланиях Апостольских так написано? А в традиции церковной так написано? Я понимаю, что это можно сейчас запустить вообще такой маховик проверки священников на их полноценность, протестантизм такой.

К. Мацан

— Просто текст евангельский и вообще библейский — это же текст, который только в интерпретации и существует. К тому, что мы мерить текстом — всегда мы меряем некоторой интерпретацией текста.

Протоиерей Александр

— Да, пожалуй, надо ввести какую-то более точную дефиницию, заключаться она будет вот в чем: надо смотреть не только на попа, надо смотреть еще на ту общину, которую он собрал. Потому что, действительно, слово Божие живет не в мертвой букве, оно живет всегда в своем практическом применении. И если есть община, в которой есть труд, любовь, несении своих крестов, больших и маленьких, если в этой общине хочется быть — ну, значит, батюшка что-то такое правдивое в своей жизни делает. То есть вот когда мы говорим о священнике как таковом, священник без прихода — это министр без портфеля. Вот отец Дмитрий, чем еще, например, его практика проверяется — тем, что его Господь забрал, а его община духом христианской веры живет и, я надеюсь, будет жить. То есть вот я сейчас это особенно остро переживаю, что священнику надо собирать общину. И в этой общине каждый найдет себя, и каждый привнесет в общину что-то, без чего она оказалась бы неполноценной. Вот это вот собирание, соборное такое служение — это вот было на всех уровнях на примере отца Дмитрия и священников, с которыми мы его всегда видели. Можно было увидеть, что такое священническая дружба; что вот любовь, единство священников, священнослужителей, пастырей создает единство паствы — вот это все доводилось видеть на практике. Сейчас священников собирают на собрания, а вот этой вот дружбы не всегда найдешь.

К. Лаврентьева

— Вам удалось хотя бы частично собрать такую общину, о которой вы говорите?

Протоиерей Александр

— Не знаю.

К. Лаврентьева

— Но у вас она есть, в селе Рождествено, где вы служите.

Протоиерей Александр

— Ну в селе Рождествено есть община, эта община что-то из себя представляет, не могу судить, надо смотреть извне. Но мне мало, мне хочется, чтобы община была больше, чтобы она...

К. Лаврентьева

— А что такое община в вашем представлении, вот сейчас, какая она есть? Какая она, сколько там человек, чем они занимаются, что их объединяет? Как это все организовывается?

Протоиерей Александр

— Прежде всего нас объединяет служба, богослужение.

К. Лаврентьева

— Это само собой, да.

Протоиерей Александр

— Потом начинается уже какое-то применение. Значит, у нас применение оказалось практическое — я же всегда про практику пытаюсь говорить, у нас практическое применение оказалось таковым, что мы на приходе сделали православную школу. Наверное, одна из самых больших православных школ —лицензированная, аккредитованная, значит, выпускаем учеников, даем аттестаты.

К. Лаврентьева

— То есть это общеобразовательная школа, которая православная.

Протоиерей Александр

— Да, дает на выходе аттестат государственного образца.

К. Лаврентьева

— Ну да, это очень большой такой проект.

Протоиерей Александр

— Он большой, он живет. Но как ни крути, школа это все равно учреждение, люди приходят, потому что им надо привести детей. И приходят православные люди из других общин, из других приходов. Некоторые становятся нашими прихожанами, а некоторые не становятся, потому что их же не оторвешь от той общины, которая их родила. Многие священнослужители отдают нам своих детей, их же не оторвешь от их приходов. И возник вот такой, вот можно даже сказать перекос: то есть наша община создала и тянет большую школу, а сама не очень-то растет. Вот я потому и заговорил сегодня о том оглашении, которое хотелось бы вести, что мне необходимо, чтобы и община росла, чтобы внутри нее завелись, кроме школы, еще какие-нибудь дела.

К. Мацан

— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» протоиерей Александр Елатомцев, настоятель храма Рождества Христова в селе Рождествено Истринского района Московской области. У микрофона моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. В гостях у нас сегодня протоиерей Александр Елатомцев, настоятель храма Рождества Христова в селе Рождествено Истринского района Московской области. Мы продолжаем наш разговор. Ну вот в конце прошлой части вы заговорили о своей мечте: сделать большой, длинный такой период оглашения, то есть подготовительных бесед с некрещеными перед Крещением, как это было в истории Церкви вот всегда.

Протоиерей Александр

— Да, такой опыт, слава Богу, в Церкви существует. Тут надо прямо отсылать интересующихся этой темой к опыту питерского храма Феодоровской иконы Божией Матери и к настоятелю, отцу Александру Сорокину. А меня пленило больше всего то, что Крещение теперь у нас стало требой, частным делом: приходит человек, крестится, и он воспринимает это дело как свое сугубо личное, интимное. И община видит: а, ну появился какой-то новый член. Пока пройдет время, пока они с ним познакомятся, приглядятся, поздороваются, узнают, как его зовут. А это ведь не так было в древности. То есть то, что человек к Крещению готовился, об этом знали все, вот эти «оглашенные издытие» — все знали, кто из этих «оглашенных» уходит. И кульминации это достигало на Пасхальной службе, когда человек в Великую субботу крестился и, на радость всех, становился членом общины, первый раз в своей жизни причащался. Это, конечно, великое священнодействие, сохраняемое теперь у нас как церковный атавизм, и я не знаю, получится ли у меня на моем сельском приходе вот все это технически сделать. Я поэтому и обращаюсь к слушателям, что если кого-то интересует такое планомерное вхождение в Церковь, по древним традициям и вот с таким эмоциональным и богословским насыщением, то вот я просто сейчас ищу таких взрослых оглашаемых, которые хотели бы это оглашение пройти. Так вот мысли об общине в том и заключаются, что это община — не один только священник и не один только катехизатор вынашивают этого нового члена Церкви, в этом должны многие потрудиться. И тогда этот человек, пришедший и крестившийся, он будет видеть, что Бог ему Отец и Церковь ему мать. Вот дети не бывают без двух родителей. Церковь — уже конкретная община, вот она моя конкретная мамка.

К. Лаврентьева

— Ну а как это выглядит в повседневной жизни? Ну человек попал в вашу общину. Как вот в идеале в общине, и не вашей, вообще, как это выглядит?

Протоиерей Александр

— У меня в общине этого еще нет. Понятно, что любая община должна стать таким материнским лоном для человека воцерковляющегося. В силу того, как его примет священник, как его примут все остальные люди, не нашикают ли на него там бабушки у подсвечников, найдет ли он себе какого-то друга. Вот человек приходит в храм — ему батюшка понравился, а больше он никого себе другом здесь, в храме, и не нашел. Сам, может быть, интроверт, замкнутый или все остальные как-то смотрят на него: ну вот новенький, ну и новенький. Но вот у нас действительно дефицит вот этой вот общинности, любви друг ко другу. И я прекрасно понимаю, что ее руками не сделаешь, надо создавать технические приспособления, чтобы она рождалась, но рождается она как-то мистическим образом.

К. Лаврентьева

— Отец Александр, знаете, у каждого человека, занимающегося какой-то профессией, каким-то делом, есть своя специализация. Ну это нормально. Ты идешь к кому-то, и ты знаешь, с каким вопросом лучше к нему обратиться. Если ты идешь к врачу, пусть он даже там невролог, то есть тебе говорят: вот он по головным болям прямо специалист. А вот ты иди вот к этому стоматологу — он тебе зуб мудрости так удалит, что ты...

Протоиерей Александр

— Мудрым останешься.

К. Лаврентьева

— Даже вот не моргнешь глазом, и вот так вот. Я, если о Косте Мацане думаю, я сразу думаю: вот надо мне с ним Бердяева и Соловьева обсудить или его диссертацию. Вот, отец Александр, а с какими вопросами чаще всего идут к вам люди? А самое главное, в каких вопросах и в каких темах вы чувствуете себя более уверенным что ли, чем в других? Что вам проще и легче с людьми обсуждать?

Протоиерей Александр

— Проще и легче обсуждать только одну тему: о том, что мужчины должны быть мужчинами, а женщины должны быть женщинами.

К. Лаврентьева

— То есть семейную.

Протоиерей Александр

— Да, что жен нужно любить, терпеть, прощать.

К. Лаврентьева

— Вот это мы нащупали сейчас больную тему.

К. Мацан

— Кира у нас сейчас нащупала тему, с которой к Кире нужно идти.

К. Лаврентьева

— Так.

Протоиерей Александр

— А современные мальчики, они воспринимают женщин как равных: что вот она меня обидела, она меня не поняла.

К. Лаврентьева

— Ну в позиции жертвы, да. А женщины, в чем они неправы?

Протоиерей Александр

— В чем они неправы? Не знаю.

К. Лаврентьева

— То есть вы знаете, просто у нас отец Макарий (Маркиш) был в гостях, и он очень же много написал книг по семейной жизни в свое время, он много отвечает на вопросы по поводу семейной жизни в интернете, переписывается. И если раньше он очень как-то к женщинам как-то так обращался, давал им какие-то советы, то потом, когда я его после программы спросила: отец Макарий, ну а как женщинам быть, как мужчинам быть? Он говорит: вы знаете, Кира, у меня вопросов больше к мужчинам, чем к женщинам на самом деле.

Протоиерей Александр

— Да, да.

К. Лаврентьева

— А вот мужчины, они привыкли как-то все-таки в женскую сторону: женщина — хранительница очага, женщина — ствол семьи, стержень.

Протоиерей Александр

— Ну с самого того начала: жена, которую Ты мне дал, она мне дала, и я ел.

К. Лаврентьева

— Вот-вот, с самого начала так это и идет. А это как-то вот можно, на ваш взгляд, изменить?

Протоиерей Александр

— Нужно изменять.

К. Лаврентьева

— Вот эту систему, устаканившуюся в православных мужских головах, начиная с 90-х.

К. Мацан

— Однажды уже изменили — великий потоп был.

К. Лаврентьева

— Ну если не так радикально, а все-таки как-то более демократично к этому подойти.

Протоиерей Александр

— Потому священство и является самой мужской профессией. Потому что, когда мужчина осознает, что ему надо священнодействовать, а образ священнодействия — Христос, у него начинают вправляться мозги: что «ах, мне плохо! ах, мне тяжело!» — ну вот, есть крест, повиси-ка на нем. Или ты не соответствуешь своему гендерному признаку. Поэтому на эту тему проще всего говорить. Труднее всего исполнять.

К. Лаврентьева

— То есть все-таки семьи к вам идут вот такие вопросы решать?

Протоиерей Александр

— Ну и ко мне, как ко всякому священнику, идут с семейными вопросами. Вы спросили, о чем мне легче говорить.

К. Лаврентьева

— Да.

Протоиерей Александр

— Вот я просто про это и говорю.

К. Лаврентьева

— Все-таки семейная тема — это вот ваша такая вот, ударная сила.

Протоиерей Александр

— Ну какая ударная сила...

К. Лаврентьева

— Но вы так сразу вот легко прямо в нее вошли, это впереди вас идет.

Протоиерей Александр

— Ну хорошо, если так.

К. Мацан

— Мы заговорили еще об одной теме, мне кажется, очень важной — об общинности. И я вот о чем бы здесь хотел поговорить. С одной стороны, я очень хорошо понимаю, когда и вы, и многие другие опытные пастыри говорят о необходимости вот этой атмосферы дружбы, любви, общины церковной конкретного прихода. Я вспоминаю, меня очень так в свое время зацепили слова в одном из текстов Сергея Фуделя, как он так, почти исповедально пишет, что (ну я своими словами мысль пересказываю), что вот христианство — это когда ты стоишь на службе плечом к плечу с какой-нибудь старушкой рядом, может быть, даже незнакомой, но вы с ней вот сейчас вместе, и ты ее от себя не отделяешь. И ты переживаешь это действительно как очень большую близость, как открытие себя другому и теплом своего дыхания согреваешь всех, кто рядом. И вот быть с другими вместе в приходе и...

Протоиерей Александр

— Ну я бы добавил...

К. Мацан

— И Фудель при этом резюмирует: вот это нам тяжелее всего дается. И когда он говорит, что тяжелее всего дается, я очень хорошо понимаю, о чем он пишет. Потому что на противоположном конце этого спектра такое одиночество. Ну хорошее одиночество, которое кажется хорошим: вот я перед Богом, я молюсь, я каким-то...

Протоиерей Александр

— «Не трогайте меня».

К. Мацан

— Ну даже не в этом смысле. А вы знаете, вот я занимаюсь каким-то своим внутренним деланием, ну в хорошем смысле слова, да, ведь все равно молитва —это один на один разговор с Богом.

Протоиерей Александр

— Да.

К. Мацан

— И тогда может показаться, что ничего больше не нужно. И тогда как раз возникает эгоизм и «не трогайте меня». А на другом полюсе, там где общинность, там искушение такое, что я пришел в клуб по интересам: вот мы все вместе, вместе чайку попьем, помолимся вместе — и там вот люди уже важнее Бога. Как вот золотую середину удерживать?

К. Лаврентьева

— Баланс.

Протоиерей Александр

— Баланс держится, только если у этой общины, которая хочет любить друг друга, быть открытыми друг ко другу, появляется дело, которое люди делают вместе. Дело христианское. Только по делам все это судится. Не то что вот мы чайку попили, поулыбались, сопли друг другу поутирали. А пошли и вместе больными занялись, заключенными занялись, школу сделали, образование какое-то устроили внутриприходское или шире — дела надо делать. И в делании дел люди-то как раз и становится друг другу нужными, по-настоящему любимыми.

К. Лаврентьева

— А что для вас самое трудное в вашем священстве. Всё?

К. Мацан

— Или ничего.

К. Лаврентьева

— To be, or not to be... Как звучит!

Протоиерей Александр

— Да, трудно соответствовать всему тому, что говоришь. Дома.

К. Лаврентьева

— Да, золотые слова. А что самое радостное, из чего вы больше всего восполняете свой ресурс?

Протоиерей Александр

— От службы.

К. Лаврентьева

— В служении Божественной литургии.

К. Мацан

— Вы рассказывали в самом начале, с этого начали, что у вас было с юности стремление к священству, с тех пор как вы уже стали воцерковляться, познакомились с отцом Дмитрием Смирновым. И вот мы, поскольку говорим о пути к священству, я к этому возвращаюсь, вот вы захотели быть священником. Вас отец Дмитрий благословил сначала пойти учиться. Вы пошли в медицинское училище учиться, потом учились в Православном Свято-Тихоновском Богословском институте и после этого вы рукоположились. Вот мечта сбылась. С одной стороны. С другой стороны, в этот момент ты наверняка погружаешься на практике в то, о чем мечтал, и эта практика, эта реальность с какой-то другой стороны тебе открывается, о которой, может быть, раньше не подозревал. Вот что было самым большим удивлением, чего невозможно понять было о священстве, смотря на него со стороны, а не изнутри?

К. Лаврентьева

— Ожидания и реальность.

Протоиерей Александр

— Вот какого-то такого зазора почему-то не было. Мне отец Дмитрий говорил, что вот ты стал священником — сейчас все для тебя будет по-новому, все по-другому, все придется переосмысливать. Но как-то вот здесь, дерзну сказать, что слова батюшки не сбылись. То есть вот как я себе представлял — ну, может быть, не знал, что действительно так трудно, там еще что-то, но очень был приготовлен вот к тому, что в семье не ной, ну и так далее, — то есть все сбылось, о чем договаривались. А так на практике вот какие-то недоумения там: вот, я никак храм не могу восстановить, хочется служить... Он говорит: «Ну служить тебе хочется... Ты его сперва построй, этот храм, потом будешь в нем кадилом махать». Все вот как-то так на практике сбывалось. И вот такого, чтобы было что-то ожидаемое, какие-то очарования, а потом разочарования, какая-то разница между тем, что ожидалось и тем, что стряслось — не помню такого.

К. Лаврентьева

— А какие-то вот тяжелые ошибки? Знаете, как у врача есть свое кладбище, так и у священника.

Протоиерей Александр

— Наивность — очень тяжелый недуг. Когда вот начинаешь с каким-то человеком работать и не видишь, что с ним каши не сваришь.

К. Лаврентьева

— Подождите, а если ты увидел, что не сваришь, то что ты должен делать? Отказаться от взаимодействия?

Протоиерей Александр

— Ну да, приходится. А что делать? Кашу-то надо варить.

К. Лаврентьева

— А что значит, не сваришь? Как вы это понимаете?

Протоиерей Александр

— Ну вот человек имеет свои дефициты. И поначалу кажется, что да он же их преодолеет! А не преодолевает.

К. Лаврентьева

— И что тогда? Вот ему самому что делать? Если даже батюшка, получается, от него отказывается, что ему, как с собой справляться?

Протоиерей Александр

— Ну вот надо батюшке так сполитиковать, чтобы человека никуда не отшвырнуть, не вышвырнуть, а просто сказать, что, знаешь, ты это послушание нести не можешь. Вот смотри, у тебя объективно не получается. Ну без обид тут редко обходится. А наивность, она на самом деле, конечно, вытекает из самонадеянности: вот этот вот мотив, что ну правильное же дело делаю, со всей же душой делаю, оно же должно получиться. Ну вот оно не всегда получается. Надо быть строже к себе и к людям, которых выбираешь, чтобы с ними можно было действительно эту кашу сварить.

К. Лаврентьева

— Ну хорошо, кашу в отношении общины вы, видимо, имеете в виду. А если человек...

Протоиерей Александр

— Ну да, в отношении конкретных дел.

К. Лаврентьева

— А если человек с собой борется? И вот просто он приходит вне общины, и с собой борется, и не знает, что делать. Ну проблемы, например, у него семейные. У вас бывало такое, что вот такой совет дали, что вообще все развалилось? Ну так вот честный вопрос — честный ответ. Можно не отвечать.

Протоиерей Александр

— Чтобы совсем все развалилось — не вспомню.

К. Лаврентьева

— Или, наоборот, так подсказали людям, что у них вообще все стало сказкой просто.

Протоиерей Александр

— Ну сказкой не становится. Но просто подсказываешь же самые обычные вещи: в вы в храм ходите, а вы терпите друг друга, а вы повенчайтесь. И у кого-то вдруг — раз, и случается.

К. Лаврентьева

— Выправляется.

Протоиерей Александр

— Да.

К. Лаврентьева

— А психотерапевтом вам вот приходится быть?

Протоиерей Александр

— Конечно.

К. Лаврентьева

— Или вы все-таки разграничиваете область?

Протоиерей Александр

— Конечно, приходится говорить всякие такие добрые словечки. Жилеткой приходится, конечно, быть. Этого никуда от священника не денешь.

К. Мацан

— В гостях у нас сегодня протоиерей Александр Елатомцев, настоятель храма Рождества Христова в селе Рождествено Истринского района Московской области. Я от одного очень опытного священника слышал такую мысль, что кто вот годится как кандидат в священство, для священников — тот, кто внутренне хочет, мечтает быть священником и при этом считает себя недостойным. Вот сочетание этих двух факторов, оно дает такой результат, что человек в священстве оказывается на своем месте. А вот вы киваете сейчас. Слушатели не видят, но вы киваете. А вы это вот в себе вот это, то что я хочу, но недостоин, как это переживается?

Протоиерей Александр

— Это переживалось с самого начала, благодаря шести словам Иоанна Златоустого «О священстве». Он же бегал от священства. Друга своего подвел, чтобы его рукоположили, а сам сбежал. И по этому поводу написал замечательные слова. Мне их довелось почитать до принятия сана, и они меня совершенно точно настроили: что куда тебе в попы, а очень хочется. Станешь — ну будешь работать.

К. Мацан

— А что еще там сказано такого, вот для тех, кто не читал из наших радиослушателей?

Протоиерей Александр

— Надо читать. Святых отцов надо читать в подлиннике. Ну как, в первоисточнике. Он приводит множество примеров — и о врачах, и военачальниках, которые понесут тяжкую ответственность за то, что если они взялись за то, чего делать не умеют, и люди у них болели и померли, и армию их разбили. И я сейчас уже не воспроизведу все мысли Иоанна Златоустого, но они меня очень хорошо зарядили, и я просто ждал. Я заявил своему духовнику, что хочу быть священником, а дальше ждал, когда он скажет: ну там, давай, не знаю, документы собирай, еще что-то. А делать — всегда находилось что.

К. Мацан

— Но ведь когда я говорю, вот пересказываю эту фразу о том, чтобы хотеть, но при этом чувствовать себя недостойным, вот в этом «чувствовать себя недостойным» я слышу во всяком случае не то, что опыта мало, поднаберись, потом будешь священником. А некую несоразмерность меня, грешного, с тем служением, с предстоянием алтарю с Богом. То есть как я могу дерзать вот своими руками совершать Евхаристию? Это и страшно, и ответственно, и где вообще я, а где Святой Дух, Христос, Который в этот момент эту Евхаристию совершает.

Протоиерей Александр

— А потому что царственное священство. Вот это вот состояние священного ужаса, оно очень хорошо описано в Евангелии, вот в том самом эпизоде чудесного улова, когда, значит, апостол Петр по слову Господню закинул сеть, и потом, когда сеть прорывалась, он сказал: Господи, уйди от меня, я человек грешный. Ему было страшно. Но надо сцепить один евангельский факт с другим евангельским фактом. Он сказал Христу: уйди от меня, а потом бросил свою эту сетку рыболовную и за Христом пошел. Уйди от меня, а я за Тобой пойду. Вот это антиномичность христианских истин — они состоят из двух взаимоисключающих определений.

К. Мацан

— Недавно, не так давно в церкви этот эпизод евангельский звучал, и в одной из проповеди я такую мысль услышал, меня она очень поразила, никогда об этом не думал, что апостол Петр говорит, когда видит, что всю ночь ловили рыбу, ничего не поймали, но просто пришел Христос говорит: киньте еще раз. Ну мы же ничего не поймали. Ну хорошо, раз Ты говоришь — закинем. Ну вряд ли что-то будет, но закинем.

Протоиерей Александр

— За послушание.

К. Мацан

— Да. И выловили столько, что не могла лодка увезти. И апостол Петр тогда говорит: Господи, выйди от меня, я человек грешный. Потому что он увидел, что здесь чудо, здесь иначе это не объяснишь, здесь Господь. Но одновременно он падает в ноги и удерживает ноги Христа. То есть уйди, но я Тебя не отпущу при этом.

Протоиерей Александр

— Да. Уйди, но я Тебя не отпущу. Уйди, но я пойду за Тобой. Вот это атрибуты священного ужаса.

К. Лаврентьева

— Вся противоречивость человеческой натуры.

К. Мацан

— А мы уже об этом отчасти заговорили, но вот я часто слышу от опытных священников, у которых за плечами много лет служения, то что они на себя молодых смотрят ну с позиции прожитых дней и понимают, что они сегодняшние как священники не равны себе вчерашним, что какой-то есть путь за плечами. И вот что бы вы сегодня себе, молодому, сказали, вот только что рукоположившемуся?

Протоиерей Александр

— Ну такая большая степень сослагательного наклонения. Что бы я себе самому сказал? Ну будь повнимательней, будь поосторожней. Наверное, вот так.

К. Мацан

— Поосторожней с людьми?

Протоиерей Александр

— Ну да. Потому что в молодости надеешься на свои силы и на какую-то там, не знаю, харизму, на свою целеустремленность — на себя.

К. Мацан

— Знаете, я вот, мне кажется, понимаю, о чем вы говорите. Мне тоже слова одного нашего гостя очень так запомнились, зацепили. Он в не очень старом возрасте стал настоятелем и крупного прихода, на котором сам воцерковлялся, его все знали. И он делился потом впечатлениями, такими внутренними своими состояниями, что я понял, что для настоятеля главное — молиться. Вот главное —молиться. А все остальное — там ремонт и организация, все приложится. Я при этом понимаю, что для человека внешнего, который смотрит, например, на Церковь со стороны эти слова — «главное — молиться» — это символ такого, ну как бы пассивности: я вот буду молиться, а остальное на авось, как-то само сложится. Ну вот, наверное, не это имеют в виду священники, когда говорят, что главное — молиться. Что вы, как вы это понимаете? Вот вы кивали сейчас, когда я говорил, что главное настоятелю — молиться.

Протоиерей Александр

— Да, как бы я хотел, чтобы священника освободили от многих нужд и послушаний, чисто практических, чтобы он мог помолиться. Поэтому я кивал. Вот это общение со всем кругом своей приходской жизни, оно и не провернется, если помимо тебя Сам Господь здесь действовать не будет. Ты что-то сделаешь, ошибешься, наступишь на какие-то грабли, а нужно вот делать, действовать и при этом как-то самоустраняться. А куда самоустраняться? Не в безделье, а в молитву. Ну к тем, кто не пробовал молиться, не объяснишь, что молитва — это труд, похлеще всякого другого. Ну тут ничего не поделаешь.

К. Лаврентьева

— Как сказал владыка Тихон (Шевкунов), тяжелее всего в жизни за родителями пожилыми ухаживать и молиться Богу. Вот две самые тяжелые вещи он обозначил именно так. Но вы знаете, вот мы все равно слушаем вас, думаем сами, и наши радиослушатели сейчас нас слушают. Кажется, что если молиться так тяжело, то это же такой труд, это же, получается... Ну а зачем тогда молиться? Ну я люблю Бога, Бог любит меня. Вот если мы сейчас отправимся в самое начало, уйдем сейчас от вашего пастырского опыта в Церкви, внутри Церкви и просто вот вернемся к истокам. Человеку, который только зашел в храм и еще не знает ни святых отцов, он не изучал глубоко Евангелия, Послания Святых Апостолов, толкования святых отцов, он ничего не знает. И мы сейчас ему говорим, что молиться очень сложно — ну наверное, это будет для него неудобоваримо.

Протоиерей Александр

— Да, это такая антиреклама.

К. Лаврентьева

— Да, антиреклама, вот что...

Протоиерей Александр

— Ну антиреклама работает иной раз лучше рекламы.

К. Лаврентьева

— На да. С одной стороны — да. А с другой стороны, что находит человек в молитве и ради чего он может перенести с Божией помощью все трудности?

Протоиерей Александр

— Ну а каждый находит свое. Господь к каждому поворачивается каким-то Своим боком. Утешения ищешь — найдешь утешение. Это же действительно Господь каждому дает свое. А молитва, хотя она самый тяжелый труд, она, конечно, и утешает человека больше всего.

К. Лаврентьева

— Поэтому и труд самый большой. Все трудное, да, ценится особенно. Особенно сильно.

Протоиерей Александр

— Я не умею говорить там про сладость молитвы, про какое-то углубление в эту молитву, потому что сам в этой области являюсь учеником. Но молитва не в единоличном ее исполнении, а в соборном исполнении, в богослужебном исполнении вот действительно является самым красивым вообще действием, священнодействием человеческим. Поэтому люди так на службу и тянутся. Молиться одному трудно, молиться в Церкви, все знают, легче. И там бывают какие-то такие удивительные откровения.

К. Мацан

— А семейная молитва? Я почему об этом спрашиваю, потому что, с одной стороны, вот вы говорите, что молиться одному трудно, молиться вместе легче. А я знаю семьи, которым, где там мужу с женой намного проще молиться по отдельности. Не потому, что они друг друга не любят, а вот потому, что ну вот какой-то такой настрой, когда хочется именно уединиться в этой молитве.

Протоиерей Александр

— Дверь за собой закрой, войди в свою келью — да, да.

К. Мацан

— Ну да. Ну или даже там у меня бывает такое, что вот ты молишься, потому что там готовишься к причастию завтра, вокруг бегают дети, что-то делает жена. Ну вот она сейчас этим занимается, а я сейчас молюсь. Потом я домолюсь, пойду, помою посуду, она помолится. Но нет проблемы в том, чтобы мы молимся по отдельности, а бывает и вместе, и все очень по-разному.

Протоиерей Александр

— Нет, общее правило семейное, родителей с детьми, конечно, должно быть. Оно очень много значит, и оно совершенно не отменяет молитву папы отдельно или мамы отдельно. Но вот это вот общее правило — маленькое, такое подъемное для всех членов семьи, оно очень многое дает. У меня вот дети, как бы мы там вечером ни торопились, там что-то уроки не сделанные, какая-то всегда нервная обстановка, они уже говорят: пап, а молиться-то мы будем? При этом они ведут там себя безобразно — они там кувыркаются, шумят...

К. Лаврентьева

— Да, это ужас, я вот сижу, хочу спросить вас.

Протоиерей Александр

— Но им нужно это общее дело. Здесь молитва становится общим делом, здесь молитва становится священнодействием

К. Лаврентьева

— Отец Александр, ну а вы молитесь в этот момент, когда они кувыркаются? Серьезно.

Протоиерей Александр

— Я страдаю.

К. Лаврентьева

— Вот, вот. То есть это получается одно сплошное раздражение.

К. Мацан

— Не знаю, я вспоминаю слова владыки Антония Сурожского. К нему пришли в приходе, как рассказывают (причем я это слышал от, собственно, от самих прихожан уже — в возрасте люди, которые еще помнят Владыку). Люди, которые сказали: по храму бегают дети и мешают нам молиться. На что Владыка ответил: когда вы начнете молиться, дети перестанут вам мешать.

К. Лаврентьева

— Вы не будете замечать. Да, это правда. Ну, значит, не молюсь. Потому что мне с детьми очень сложно молиться.

Протоиерей Александр

— Аминь. Да, с детьми молиться сложно. Но вот это небольшое правило должно быть. Понятно, что потом будешь и дочитывать и свое, и как-то пытаться вообще понять, как ты дошел до жизни такой. Но вот это маленькое дело, оно и есть священнодействие. Вот я пытаюсь все время вывести на эту мысль, что царственное священство — это практическое делание. Накричал на жену, дал по попе ребенку — какой из тебя молитвенник и предстоятель домашней Церкви? Нет, всех собери, значит, краткая молитва, давайте мы ее исполним. Священнодействие должно быть совершено. Это вот как солнце, которое...

К. Лаврентьева

— Не заходит во гневе вашем.

Протоиерей Александр

— Ну да, вот если солнце мало того, что не должно зайти во гневе нашем. Но нужно еще, чтобы в жизни были вот такие постоянные дела: вот как сердце бьется, как вздох выдох происходит, как солнце садится и встает, как приливы, отливы случаются — как все вот это происходит, также должна быть молитва. Никто кроме людей это священнодействие не совершит. И даже когда вот такой вот нерадивый, неказистый папа или мама, если он это дело не сделает, будет такой огромный пробел мистический в бытии, дыра такая. Надо сделать любыми средствами.

К. Лаврентьева

— Вот это да. Спасибо огромное.

К. Мацан

— Ну вот на этой оптимистической ноте мы нашу беседу закончим. И пожелаем всем себе эту дыру в бытии пойти, да, залатать по мере сил своей ниточкой тоненькой, хотя бы туда эту ниточку положить.

К. Лаврентьева

— Залатать.

К. Мацан

— Протоиерей Александр Елатомцев, настоятель храма Рождества Христова в селе Рождествено Истринского района Московской области, сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер». У микрофона была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свидания.

К. Лаврентьева

— Доброго светлого вечера.