У нас в гостях был клирик храма святой мученицы Татианы при МГУ и руководитель фотослужбы Пресс-службы Патриарха Московского и всея Руси священник Игорь Палкин.
Мы говорили с нашим гостем о его приходе к Богу, и как у него родилось решение посвятить свою жизнь церковному служению и стать священником.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега
Кира Лаврентьева...
К. Лаврентьева
— Добрый вечер.
К. Мацан
— И я, Константин Мацан. И сегодня в этом часе «Светлого вечера» с нами и с вами
священник Игорь Палкин, клирик храма мученицы Татианы при МГУ, заведующий
фотослужбой Патриарха. Добрый вечер, отец Игорь.
Свящ. Игорь Палкин
— Добрый вечер.
К. Мацан
— В этих беседах, которые мы с Кирой ведем и на которые приглашаем именно
священников, мы говорим о том, о чем, как мне кажется, со священниками говорят не
часто. Потому что обычно от наших отцов просят, и вполне справедливо, духовных
советов, каких-то размышлений на жизненно важные или богословские темы. А мы хотим
поговорить, в допустимой степени, о личном — о пути человека к вере и в вере, и о том
решении, которое в итоге привело к священству. Ведь это часто путь и сомнений, и
выбора, и отказа от чего-то. И в этом смысле, наверное, этот путь и эти размышления
могут быть как-то соотнесены и актуализированы в опыте любого человека — и
верующего, и только задумывающегося о вере, ищущего Бога. Вот поэтому об этом мы
хотели бы с вами сегодня поговорить.
К. Лаврентьева
— Отец Игорь, очень хочется начать наш разговор с отрывка из интервью журналу
«Фома», которое было опубликовано в 2009-м году. «Когда я крестился, у меня не было
никаких воцерковленных знакомых. Я жил в общежитии, и меня окружала целиком
светская среда. После крещения один из друзей задал мне вопрос: „Что ты хочешь делать
теперь?“ Я сказал, что хочу стать священником. Сказал интуитивно. Что такое быть
священником я, конечно, не понимал. Более того, меня в первую очередь пленяла
возможность быть причастным к сакральному, нравились облачения и представлялась
очень интересной роль учителя. Вот так вот радикально!» Сейчас, спустя много лет после
тех переживаний, как вы сами объясняете свое устремление в тот период? Какой-то
особый Божий призыв, может быть, неофитство, или и то и другое?
Свящ. Игорь Палкин
— Это, конечно, очень громко всё... Во всем Божий призыв, что ни происходит, во всем
смысл есть. Ну, вот как-то так, да, спонтанно — да, было абсолютно четкое желание,
никак неподкрепленное, никакими рассудочными мотивами. Было.
К. Мацан
— А это вы все-таки оцениваете, как факт неофитства?
Свящ. Игорь Палкин
— Нет, оно быстро прошло, не то чтобы оно задержалось или еще что-то. Я помню, как-то
оно возникло, казалось, что да, если уж туда, то уж до конца. Но, с другой стороны,
понятно, что монашество есть, и такой выбор и сякой в жизни. Как-то оно...
К. Мацан
— А что пришло ему на смену? Вы же в итоге все-таки приняли сан, в итоге все-таки
пошли по этому пути.
К. Лаврентьева
— Что осталось после него?
Свящ. Игорь Палкин
— Вы знаете, спрашивали много раз, и люди спрашивают, прихожане иногда, какие-то
друзья: как ты стал священником? Я, по-моему, раз 15-20 какими-то способами отвечал на
этот вопрос, всегда были разные какие-то ответы. И нельзя сказать, что каждый раз я
говорил неправду.
К. Мацан
— Но вдруг не все наши радиослушатели имели возможность вас спросить об этом лично.
Свящ. Игорь Палкин
— Потому что каждый раз... То есть, вот когда в первый раз Евангелие прочитал, потом в
армию пошел, и те священники, с которыми я встретился, они тоже на это повлияли. Вот
вроде бы каждый пункт был по-своему каким-то ключевым, поэтому я даже не могу
выбрать, когда отчетливо... Наверное, в армии. Абсолютно точно, вот в армии. Желание
поступать в семинарию, я даже духовнику написал письмо: «Хочу в семинарию». Он
говорит: «Давай, дело хорошее. Там еще долго учиться, так что дерзай». Вот я стал
готовиться.
К. Мацан
— А почему именно в армии? Это как-то связано с пребыванием в армейской среде?
Свящ. Игорь Палкин
— Это связано с тем, что в армии, где я служил, там было достаточное количество
призывников, призванных по так называемой церковной директиве. Тогда это была
новинка в 90-е годы, когда Отдел по взаимоотношениям с Вооруженными силами
направлял призывников, вернее, мог ходатайствовать о том, чтобы призывников, которые
верующие ребята, направляли в те части, в которых есть возможность посещать храм.
Естественно, в свободное от несения службы время. И нас там было, наверное, человек
30-40 таких, рассыпанных по разным ротам. И это было одним из лучших моих
христианских переживаний и времен, когда мы такие молодые все и очень... Тогда
вообще такое время было — все целеустремленные, копали, искали, и передавали друг
другу кассеты, которые можно было послушать, с лекциями, книжки. Ходили,
выцарапывали себе буквально разрешение сходить на службу, сами пели, сами в этом
храме всё убирали, мыли. И поэтому всё было этим наполнено, мы были, как древние
христиане такие. В такой среде абсолютно нецерковной. Но при этом мы были открытые.
Все знали о том, что мы пришли по директиве и поэтому на нас смотрели: как они себя
ведут? И видели каждое пятно на нас и проецировали его на всю Церковь. Поэтому это
было ответственно.
К. Лаврентьева
— Отец Игорь, а если немножко раньше копнуть, немножко отодвинуть время назад.
Очень хочется вам задать такой простой неизысканный вопрос: а почему именно
Православие? В 90-х годах был такой ассортимент сект и религиозных организаций.
Свящ. Игорь Палкин
— Для меня самого в какой-то момент это было открытием таким внутренним. Потому
что в первый раз я Евангелие вообще в комиксах прочитал, вот так получилось. Я жил в
городе Дубна, это такой научный город, там вакуум полный церковный был. И поэтому
первое Евангелие, Библия, которую я смог подержать в руках, это был комикс, который
привез один человек из загранкомандировки. А потом уже ближе к 90-м, в 80-х годах
стали появляться разные протестантские издания и они мне попадали в руки. Ну, я их
прочитал, естественно, чтобы ознакомиться. «Мастера и Маргариту» в школе проходили.
Буквально со скукой даже — я отчетливо помню, как продирался сквозь эту историю: да,
хорошая такая, классная сказка. Хороший парень Иисус Христос, зря Его убили. И всё,
это просто как культурный момент осталось в памяти в бэкграунде. А мы увлекались
Гребенщиковым и всем тем, чем он увлекался. Хипповали, ходили в кителях, в длинных
волосах, играли и песни пели. И этим очень были захвачены. И поэтому всё, что касалось
рок-культуры, этой субкультуры — это и буддизм, Блаватская, Рерихи — это всё нас больше
интересовало. А Церковь — с ее храмами, с бабушками непонятными — она никаким
образом, даже с тем Евангелием... Ну, я никак не мог понять, где это соединяется. Я
отчетливо помню случай, это было, кстати, в пионерском лагере, мы там были вожатыми.
Я взял у кого-то такую толстую книгу «Буддизм», она была красного цвета, такая
толстенная. Стал ее читать... И как-то поймал себя на мысли, что я всех этих будд,
кришн, и всех остальных сравниваю с Христом. Внутренне. Это совершенно непонятно,
это для меня самого было странным откровением — как так? Они как бы не дотягивают
до той высоты, о которой я когда-то прочитал. И вот, собственно, это и было отправной
точкой, когда был «Буддизм» отложен, а уже Новый Завет взят повнимательней.
К. Лаврентьева
— То же самое есть в воспоминаниях отца Серафима (Роуза), который вообще очень
серьезно увлекался буддизмом, дзен-буддизмом...
Свящ. Игорь Палкин
— Даже сравнить нельзя — Серафима (Роуза) и Игоря Палкина...
К. Лаврентьева
— Тем не менее, отец Игорь, прямая такая аналогия.
К. Мацан
— Я тут не могу не спросить, может быть, так, на полях. Вот вы сказали, что увлекались
Гребенщиковым и всем тем, чем увлекался он, как автор. Может быть, я путаю по
времени, я не помню, не очень ориентируюсь в годах выходов альбомов, но там же есть и
«Серебро Господа моего», и «Никита Рязанский», «Господи Боже, помилуй меня»...
«Русский альбом» есть.
Свящ. Игорь Палкин
— Да, это «Русский альбом», это как раз было приблизительно в то самое время. «Русский
альбом» — как раз я помню этот концерт в ДК Горбунова.
К. Мацан
— То есть вы вместе с Гребенщиковым обращали внимание на Православие.
Свящ. Игорь Палкин
— Нет, тут нельзя сравнивать. Все-таки он, как лидер мнений и всё такое, для нас был
если не кумир, то, по крайней мере, весьма уважаемый человек, для меня в принципе. Я
ему за это благодарен, потому что плохому не научил. В какой-то момент, когда это было
нужно... Это было приблизительно то самое время, но мы как-то задержались, а он
дрейфовал, дрейфовал, и по-моему, так еще и дрейфует.
К. Мацан
— Как один священник сказал афористично, мне очень понравилось — мысль была такая,
что буддизм Гребенщикова для него лишь свидетельствует о широте его Православия.
К. Мацан
— Священник Игорь Палкин, клирик храма мученицы Татианы при МГУ, заведующий
фотослужбой Патриарха, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Игорь, мы
в этих беседах всегда не можем обойти вопрос, к которому, мне кажется, вы нас сейчас в
своих ответах подводите логично. Есть такое выражение: встреча со Христом, встреча с
Богом. А как она произошла у вас? То есть, какое из жизненных событий, переживаний,
состояний вы для себя идентифицируете как встречу с Богом, после которой я понял, что
уже прежним я не буду?
Свящ. Игорь Палкин
— Опять же, как говорить?.. Вот было первое прочтение Евангелия — это встреча с Богом
или не встреча с Богом? Нельзя же сказать, что это не было встречей с Богом, и она
действительно, как оказалось, повлияла колоссальным образом. Все же говорят, что
Священное Писание как-то действует божественным образом. Но, вот может быть,
осознанная какая-то радость, когда вот прямо действительно, может быть, то, о чем вы
говорите, — оно было уже даже после крещения, и даже не сразу. Действительно, бывают
вот такие вещи, и я часто сталкивался, ну, не то, что часто, — когда люди говорят, что они
крестились, не думая. И это их переродило потом, и они это связывают исключительно с
крещением. Действительно, это правильно — катехизировать людей, правильно им всё
это объяснять, когда есть такая возможность. Но все же это чудо преображения в Таинстве существует, его нельзя скидывать со счетов.
И поэтому, когда я крестился, я крестился осознанно, но это было все равно, знаете, такое вот, скорее — ну да, я себя осознал, с Христом соединил, в Церковь захотел, понял, что это мое, туда пошел. Но это все равно еще было такое — голова такая большая, то есть это какие-то логические выводы, которые меня туда привели. И потом, первый год, так как никого знакомых церковных не было, он вообще в такой абстракции прошел. Я только знал, что я крещеный, и пытался посты соблюдать, и то через пень колоду. Но по-настоящему пережить христианство получилось в первую Пасху в Татианинском храме. Первый пост, в 1997 году, я сознательно постился именно церковно — не просто не ел чего-то...
К. Мацан
— А вы уже были алтарником?
Свящ. Игорь Палкин
— Нет. Я был фотографом в газете «Татьянин день». Я туда пришел на Масленицу и
встретил своих сверстников — впервые церковных, и вместе с ними стал переживать этот
пост в Татианинском храме. Я туда ходил, я был студент, более-менее свободный, не
обремененный семьей, никакими другими заботами, потому что родители далеко. У меня
была возможность и на будничные службы ходить. Вот как все неофиты — они прямо всё.
Уж если канон Андрея Критского, то с толкованиями. Это было хоть и истязательно, но
очень познавательно и глубоко. И всё это было интересно. Но даже это всё не шло ни в
какое сравнение с той радостью, которую я пережил в Пасхальную ночь. Это была такая
радость, которой я больше никогда не переживал. Я шел один после этой службы на
«Бабушкинскую» в общежитие (там никто не понимал, откуда я ходил), и мне хотелось
идти и кричать «Христос Воскресе!» на всю улицу. Во мне это всё кричало и пело, это
был настоящее преображение вселенной. Вот, наверное, вот это. Вот это.
К. Мацан
— Потрясающе. Из этого вытекает вопрос. Вы сказали, что между переживанием этой
радости, может быть, подлинным прорастанием христианства впервые в сердце, и
крещением или просто неким таким принятием рациональным образом Христа, прошло
какое-то время. А вот это время, когда ты вроде бы уже христианин, но потом понимаешь,
что это было еще не до конца, еще ты главного не понял, вы как его оцениваете: это был
какой-то путь ошибок, это было время какое-то неполноценное или это тоже был
необходимый этап? Вот то, что это происходит иногда не сразу — это чудо радости веры.
Свящ. Игорь Палкин
— Мне кажется, что Господь ведет каждого человека немного по-разному, каждому свое
дает.
К. Мацан
— То есть бояться этого не надо.
Свящ. Игорь Палкин
— Да вообще не надо. Надо просто искренне обращаться, идти, не формальные молитвы
читать, а именно честным таким быть. И Господь Сам тебе будет всё подсказывать.
Вот, к примеру, если бы мне сказали сразу же, что вот молитвослов — это утренние
правила, это вечерние, а вот это ты должен прочитать перед Причастием. Я думаю, что я
бы сломался тут же, только это увидев. Но я хотел. Я же слышал, что есть все эти правила.
Я пошел не в какую-то церковную лавку, а где-то на улице: «Дайте мне толковый
молитвослов». Мне дали тоненький такой молитвослов, на нем написано «толковый» —
с объяснениями. Я открыл — там всё есть: правило к Причастию, утренние, вечерние, по
две-три молитвы обо всем, и все с толкованиями. Я так и понял, что это и есть то самое,
что надо. (Смеется.) И я пару лет им пользовался, абсолютно не предполагая, что это только какие-то самые-самые азы... Вот так вот, Господь не оставляет человека, Он сам
ему все подсказывает...
К. Мацан
— В нужный момент.
Свящ. Игорь Палкин
— Да, всё дает.
К. Лаврентьева
— Отец Игорь, вы озвучили очень важное открытие свое личное, когда вы пытались
увлекаться буддизмом, агни-йогой, Блаватской, всеми прочими учителями иных религий
каких-то, религиозных учений. Вы поняли для себя, что вы всех так или иначе сравнивали
с Христом.
Свящ. Игорь Палкин
— Да, это прямо очевидно было. Они все не прошли фейсконтроль...
К. Лаврентьева
— Фейсконтроль не прошли, и вас это очень удивило.
Свящ. Игорь Палкин
— Так и есть.
К. Лаврентьева
— А что было дальше? От этого периода, от этого момента до крещения, что было
дальше?
Свящ. Игорь Палкин
— Потом я открыл Новый Завет — так как я подумал, что Евангелие я уже прочитал,
надо что-то еще почитать. И мне попалось Первое послание апостола Иакова, соответственно, что за
Деяниями идет. И как-то оно меня тоже очень так протряхнуло — оно очень простое
такое, ясное, хорошее...
К. Лаврентьева
— А было что-то конкретное, что вас потрясло? Какая-то фраза?
Свящ. Игорь Палкин
— Две фразы, которые тогда задели в Евангелии и в этих посланиях. Кстати, по-моему,
это как раз из Иакова: «Похоть, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть».
Почему-то оно очень остро запомнилось... Все мы что-то совершали в жизни, всякое
бывало...
К. Лаврентьева
— Слова страшные.
Свящ. Игорь Палкин
— Не то что страшно, а тайна беззакония приоткрылась...
К. Мацан
— А в Евангелии?
Свящ. Игорь Палкин
— А в Евангелии — помните, там такое место, это шестая глава от Иоанна, где капернаумская
беседа о хлебе жизни, где Христос говорит, что надо «есть Тело Мое и пить Кровь Мою
для того, чтобы иметь в себе жизнь». Во-первых, когда ты это впервые внимательно
читаешь, ты вдруг понимаешь, зачем нужна Церковь, что вот, оказывается, ее
сердцевина, вот ее суть — это Причастие, что это само Тело и Кровь Христовы. А во-вторых,
Он там потом говорит апостолам, заканчивается глава: «И многие смутившись, перестали
с Ним ходить». Он спрашивает у апостолов: «А вы, не хотите от Меня тоже уйти?» А Петр
говорит: «Куда нам идти? Ты имеешь слова вечной жизни».
К. Мацан
— То есть мы бы, может быть, и ушли, но некуда идти.
Свящ. Игорь Палкин
— Да, мы, может быть, и ушли бы, а куда идти? И это действительно на все времена такие
слова. Ну да, может то-то не нравиться, сё-то не нравиться — ну а куда, куда ты, брат,
пойдешь-то?
К. Мацан
— Вы сказали, что в этих словах про призыв Христа, завет Христа вкушать Его Плоть и
Кровь — эти слова вам раскрыли, что такое Церковь, зачем она нужна. То есть,
фактически говоря, это Евхаристия. Это очень рифмуется с тем, что вы говорили в том же
интервью, которое Кира начала цитировать. Когда вам духовник на ваше желание стать
священником сказал, что «мы, священники, нужны в первую очередь для того, чтобы
совершать Литургию». Вы помните свою первую Литургию как священника? И чем она
для вас стала? Или, может быть, не первую, но ту, которая... Вот вам сказал духовник, что
«мы, священники, нужны в первую очередь для того, чтобы совершать Литургию». И вот
— вы священник, вот вы перед алтарем.
Свящ. Игорь Палкин
— Священник не сразу свою первую Литургию совершает, как правило. Потому что в
Москве все-таки не в деревне, и после того, как тебя рукополагают сперва в диаконы,
потом в священники... Ты все же проходишь практику в одном из кафедральных соборов
Москвы. Я проходил в храме Христа Спасителя, это практически 40 дней ежедневного
богослужения. Но ты его не сам совершаешь.
К. Мацан
— То есть просто наблюдаешь...
Свящ. Игорь Палкин
— Нет. Ты совершаешь — ты участвуешь в Таинстве и совершаешь его, но все равно под
присмотром старших братьев. И это длится почти 2 месяца. Потом, и в нашем храме отцов
не сразу в плаванье отправляют, а какое-то время еще священники сопровождают.
Поэтому я первую, когда один на один, не помню. Но это все равно был какой-то период,
когда, знаете, ты совершитель, демиург.
К. Мацан
— Какая-то опасная параллель.
Свящ. Игорь Палкин
— Твоими руками — не то что твоими руками даже, это неправильно сказать... Вот даже
растерялся.
К. Лаврентьева
— То есть ты становишься свидетелем, да?
Свящ. Игорь Палкин
— Не то чтобы свидетелем...
К. Мацан
— Какую фразу здесь подобрать, какой термин здесь подобрать?
К. Лаврентьева
— Ничего не подходит.
Свящ. Игорь Палкин
— Это и не свидетельство, а это, знаете, — ты покрыт этими ризами, вся твоя немощь, и
когда на тебе эти ризы, то Господь всё совершает вопреки твоему ничтожеству,
недостоинству, несоответствию, тому, что ты там что-то недочитал, и всякие другие
немощи и грехи, которые ты совершил и не успел их исповедовать или от них не отрекся
до конца. И все равно ты стоишь перед престолом и эта риза золотая, которая на тебе
сверху, она как бы покрывает тебя, немощь твою, и через тебя, немощного, людям дает
великие таинства, великую святыню. Ну, как-то так...
К. Мацан
— Священник Игорь Палкин, клирик храма мученицы Татианы при МГУ, заведующий
фотослужбой Патриарха, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». В студии моя
коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к вам
буквально через минуту.
К. Лаврентьева
— Священник Игорь Палкин, клирик храма святой мученицы Татианы при МГУ,
заведующий фотослужбой Патриарха в студии «Светлого вечера». С вами мой коллега
Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Отец Игорь, вы
совершенно потрясающе рассказали нам о вашей встрече со Христом в день Пасхи,
переживание пасхальной радости такой невероятной, которая заполнила все ваше
существо на тот момент. Отец Игорь, вот встреча со Христом состоялась, вы пережили
такое несвойственное человеку состояние, потому что вся эта радость — это от Бога. А что
дальше? Вот ты встретился со Христом, соприкоснулся к какой-то великой тайне. А что
дальше? Как жить, чтобы не потерять эту радость? Ты же не можешь жить постоянно в
этой радости? Я просто пытаюсь какие-то свои личные духовные переживания
сопоставить с этой вашей историей невероятной. И хочется понять: а как не грустить
потом всю жизнь по этой радости? Вот если вопрос сузить до такого момента. Как не
вспоминать эту радость и думать: Господи, вот бы мне опять?..
Свящ. Игорь Палкин
— Ну, дали раз — вы же знаете, что она есть. Вот и хорошо. Слушайте, но это же не
значит, что у меня потом вся жизнь такая грустная была, что я больше никогда не
улыбался.
К. Лаврентьева
— Просто вы сказали, что больше этого не было никогда...
Свящ. Игорь Палкин
— Такой полноты — знаете, Господь приоткрывает, ну, знаете, дуракам же дается в самом
начале всё. Ну, неофиту же всегда везет — так же и здесь. Господь открыл —
порадовался. Но это же не то что Он ее отнял, Он просто прикрыл — но я же знаю, что
она есть.
К. Лаврентьева
— Вот это очень важно.
К. Мацан
— Вот мы вас представляем, как заведующего фотослужбой Патриарха. И я какую-то,
может быть, не тайну, но наш заэфирный разговор перед программой раскрою. Вы
сказали: для священника — один день в неделю, а в остальные дни — понятное дело, что
это предположение, что вы работаете в Пресс-службе, фотографируете: вы снимаете в том
числе богослужения, официальные мероприятия, то есть вы полноценно работаете
фотографом. Для вас то, что, как вы сами сформулировали, священник один раз в
неделю — это проблема, это какая-то боль? Что вы по этому поводу чувствуете, будучи
священником все-таки?
Свящ. Игорь Палкин
— Естественно, я об этом много думал. Это непростая для меня жизненная ситуация.
Взвешивая всё пройденное, я понимаю, что я не обманывал ни себя, ни Церковь, когда
хотел быть священнослужителем. И то, что так сложилось и получилось, что мое
послушание церковное так много занимает времени и сил относительно непосредственно
священнослужения, я тоже не могу ни себя упрекнуть, ни священноначалие — ну, так вот
мне дано. Значит, такой у меня жизненный путь. Как мне сказал духовник: «Всё для тебя
будет, всё это Господь делает тебе на пользу». Я этим успокоился. Считаю, что значит, не
настало время, когда я еще могу так полноценно и на всю жизнь — то есть не то что на
всю жизнь, а еще более активно — посвятить себя пастырскому служению или какому-то,
пастырскому в первую очередь, конечно. Значит, надо учиться. Это тоже мой университет
определенный, когда я нахожусь рядом с Патриархом, рядом с другими великими
священниками, большими архиереями, мудрыми людьми, которые заботятся о Церкви,
любят Церковь. Я смотрю, как они живут — беру пример. Вместе с ними есть
возможность посетить совершенно отдаленные уголки Земли и нашей Родины, увидеть,
как там живут верующие люди. Потому что весь смысл патриаршего служения — это
быть рядом с людьми, с верующими. И поэтому он едет в какие-то такие места, где очень
непросто живут верующие православные.
Это, конечно, колоссальная польза и образовательный момент. Это не университет в прямом смысле слова, но несомненная житейская такая академия. И я этому очень благодарен, потому что это колоссальный опыт и очень интересно. И, конечно, я надеюсь, что наступит время, когда именно все эти знания пригодятся мне именно в пастырском служении. Но все же сделаю ремарку: сказав, что я один день священник — да, действительно, я один чередной день служу как священник, плюс к субботе, воскресенью, всем двунадесятым праздникам и прочим большим церковным событиям. И, конечно, я не перестаю ощущать себя священником, когда я выхожу из храма или когда меня встречают люди где-то. То есть я не говорю: «Извините, я сегодня не священник, идите от меня подальше...» Такого, конечно, я стараюсь не допускать.
К. Мацан
— Может быть, у меня какой-то наивный вопрос, но я и вправду им часто задаюсь сам, в
теории. Священник и фотограф. Вы же фотографировали много и активно до священства.
Что-то изменилось в работе, когда вы взяли в руки фотоаппарат как священник? Всё,
теперь я пастырь, но по-прежнему фотографирую — это было каким-то переходом? Или я,
может быть, поскольку у меня этого опыта нет, я фантазирую, это вообще не проблема?
Свящ. Игорь Палкин
— Знаете, есть такие вещи, может быть, чисто технические. Конечно, когда стал
священником, не будешь же ты бутылки фотографировать? Даже если тебе за это будут
большие деньги платить, к примеру. Хотя человек светский — ему какая разница? —
заработал, ну и заработал, на одном или на другом. Да, есть какое-то ощущение, что ты не
на своем месте. Я не могу себя представить человеком, который вот сейчас пойдет и
включится в фотобизнес, будет себя продавать. Я очень благодарен Богу за то, что моя
любовь к этому ремеслу, ей возможно реализовываться исключительно в церковной среде
и что это востребовано самой Церковью. То есть то, что я не сам туда пришел, я не
продал, не предложил — меня позвали и назначили, и я исполняю свое послушание. И
слава Богу, я этому очень рад, потому что мне это нравится.
К. Мацан
— Вы при этом в интервью много рассказывали, как увлекались фотографией в юности и
сотрудничали с ТАСС, и проходили там свою школу. И при этом в одном интервью у вас
есть такая фраза: «Творчество с большой буквы обязательно потребует от человека
жертвы, постоянной самоотдачи. Вряд ли творчество по-настоящему можно совместить со
священнослужением». Вы человек творческий. Вам не было, что называется, больно
отрывать от себя творчество ради священнослужения? Ведь это вопрос расстановки
приоритетов. То есть получается, что человек как-то должен себе сказать: вот здесь —
самое главное, а здесь — менее?
Свящ. Игорь Палкин
— Творчество бывает разного уровня. Там речь шла о таком творчестве с большой буквы,
когда человек, художник, он к этому дару своему очень внимательно относится и
посвящает себя ему точно так же, как священник посвящает себя Богу и Церкви. В этом
смысле, конечно, невозможно, наверное, вот так совмещать — либо ты себя священству
посвятишь целиком, либо творчеству. А то, чем мы занимаемся — это не творчество в
прямом смысле этого слова. Это ремесло все же, но с элементами творчества. То есть оно
меня не захватывает настолько, чтобы всё оставить и себя этому посвятить. Я совершенно
спокойно это откладываю, когда надо ехать на требу или идти служить — у меня никаких
здесь нету дилемм.
К. Лаврентьева
— Отец Игорь, очень часто я задаю свой любимый женский вопрос нашим гостям,
которые занимаются исключительно служением. Но у вас служение и заведование
фотослужбой Патриарха еще более нагружает ваше временно́е пространство. Удается ли
оставить время на семью? Хоть немножко.
Свящ. Игорь Палкин
— Немножко, конечно, удается. Но всем в моей семье хотелось бы, чтобы этого времени
было больше. Я прошу у них у всех прощения за это.
К. Мацан
— И вам тоже хотелось бы, чтобы его было больше.
Свящ. Игорь Палкин
— Вы знаете, я уже так привык, что я уже и не знаю, хотелось бы или не хотелось бы.
Останусь ли я сам собой¸ если у меня будет так много свободного времени, и вообще,
буду ли я лучше сам от наличия большего свободного времени.
К. Мацан
— Я все-таки позволю себе вернуться к теме фотографии. Я слышу в ваших словах такое
— может быть, вы сейчас меня опровергнете, — но я слышу в них смирение. У человека
есть любовь к деятельности, к творчеству, к фотографии. Но человек осознано говорит:
нет, я всего себя не буду этому посвящать, потому что...
Свящ. Игорь Палкин
— Тем не менее, я же не отказываюсь, какое смирение? Я же не отказываюсь. Я же все-
таки этим занимаюсь. Нет, я не вижу здесь никакого особого смирения. И к тому же
получается, что одно мне нравится, а другое не нравится. Нет, священство мне тоже
нравится совсем не меньше. И поэтому здесь дилемма в том числе и поэтому не
возникает.
К. Мацан
— Тогда, что такое смирение? — возникает вопрос.
Свящ. Игорь Палкин
— Это чудо Божие, это тайна — смирение. Если человек достиг смирения, его вообще
искушения не касаются. Это таинственная вещь — смирение. Это какая-то разновидность
мужества.
К. Мацан
— Хорошо. Я тогда по-другому спрошу, с другой стороны зайду. Очень тронула меня
ваша фраза, и в интервью у вас я читал, что ваше послушание, ваша любовь к фотографии
может реализовываться внутри Церкви, в церковных проектах. Где-то вы говорили, что
«милостью Божией я никогда не фотографировал на стороне». Есть, скажем так, другое
измерение этой проблемы. Вот, творческий человек — предположим, он любит театр. И
приходит за каким-то советом, разговором к священнику: насколько это богоугодное
дело? И ему говорят, допустим: «Знаешь, любишь театр — делай в воскресной школе с
детишками спектакль». И кто-то это примет, а кто-то не примет, потому что это
самодеятельность, а я мечтаю о большом. Всегда ли полезно, всегда ли работает эта схема
— свои таланты направить на такое околоцерковное служение?
Свящ. Игорь Палкин
— Я думаю, что человек, который ищет Христа, он будет Его везде искать. И такие люди,
о которых вы рассказываете, они в моем священническом опыте встречались. И просто
видно, что если человек попытается остаться, он не может быть самим собой там, где от
него требуется компромисс. Понимаете, в чем дело. И как-то так получается, совершенно
мистическими путями, что его выталкивает театр — то есть ему такие предлагают роли,
что он, как христианин, просто не может их играть. Есть много ролей, которые человек
может играть, будучи христианином. Вот ему непосредственно обязательно что-то там
такое предлагают, что неприлично или недопустимо. И он в своей христианской совести
не может с этим согласиться — он сам начинает искать пути. Не надо никого заставлять.
Никогда Господь никого не насилует — Он ни за кем не бегал по пустыне с веревкой, не
таскал за Собой. Он говорит: «Не хотите ли вы уйти от Меня?» — Он так говорит.
Поэтому здесь не надо человека заставлять: иди то делай, или сё делай. Он творческий
человек — он сам найдет, где себя применить, как прорастить этот талант ради Господа. И
тот человек, о котором я говорю, он действительно очень много делает сейчас в Церкви и
в воскресных школах, в разных других студиях театральных. Но при этом он и театр не
оставил. Но кризисы, несомненно, были — из одного театра уходил, в другой театр
приходил. Всё это непросто. Но это не от того, что духовник говорит «уходи», а человек
не может это пережить. Он сам принимает это решение, понимаете, в чем дело.
К. Мацан
— Еще вас хочу спросить про вашу священническую стезю. Мы часто говорим про то, что
человек, когда приходит на исповедь, прихожанин, мирянин, он исповедуется не
священнику, а Богу — это то, что мы часто говорим, это так и есть. Но я понимаю, как
человек, который приступает к Таинству исповеди, что это не так-то просто внутри
разделить: все равно ты психологически стоишь перед этим человеком, перед
священником. И так или иначе ты не можешь на него вовсе не ориентироваться. Иногда
можешь, но я понимаю, что это требует некого усилия. А для священника, с этой стороны
аналоя — насколько реально удается разделить на практике, что я просто свидетель, а не
Тот, кому человек эту исповедь приносит: я же все равно слушаю, я же все равно потом
даю совет или от меня ждут этого совета, даже если я, может быть, и не хочу его давать.
Свящ. Игорь Палкин
— Я немножко запутался в этом вопросе. Потому что если человек исповедуется Богу, а я-
то, как священник, не исповедуюсь этому человеку?
К. Мацан
— Я имею в виду, что вы как священник принимаете исповедь.
Свящ. Игорь Палкин
— Когда ты принимаешь исповедь, это, конечно, какое-то чудо, это чудо несомненное.
По-моему, в прошлом эфире мы об этом говорили. Об этом говорят абсолютно все
священники, которые это переживали. При настоящем раскаянии священник испытывает
радость от того, что человек кается — ты просто свидетель чуда Божьего. Потому что это
раскаяние, эти слезы о грехах, какие-то переживания — это то, с чего человек начинает
изменяться. И человек меняется иногда очень сильно, просто кардинально — был
разбойник, стал смиренный. И когда ты при этом присутствуешь — ну как можно этому
не сопереживать? Другой разговор про то, что является исповедью. Мы знаем о том, что
Таинство исповеди возникло для того, чтобы присоединять к Церкви отпадших от нее
именно через отречение. И в каком-то сакральном смысле оно нужно в первую очередь
для тех людей, которые согрешили именно каким-то отречением от Христа: либо тяжелым
смертным грехом, либо еще чем-то, либо отречением в прямом смысле этого слова. А те
исповеди, которые мы приносим священнику сейчас регулярно перед Причастием, они
имеют скорее черту откровения помыслов, которые бывают в монастырях: послушник
открывает помыслы своему духовнику, ежедневные. То есть понятно, что он не совершал
каких-то чудовищных грехов за это время. И поэтому степень и глубина покаяния, то есть
как бы накал этого разговора не такой, когда человек действительно сокрушается о чем-то
глубочайшем. И это не так часто встречается — вот о чем я хочу сказать.
К. Мацан
— Но то, о чем вы говорите, вы этому ставите знак «минус», или это нормально? Я что
имею в виду: вот я встречал реакцию, что теми же словами, но более жестко — что
исповедь наша спрофанирована... Нет, вернее, не так — не исповедь спрофанирована, а
мы считаем исповедью, такой нашей ежедневной, на самом деле спрофанированное
откровение помыслов монаха, что вообще недопустимо и не нужно. То есть мы вообще не
понимаем, мы запутались, и мы не тем занимаемся.
Свящ. Игорь Палкин
— Ну, конечно, Церковь она же глупенькая — она придумала что-то себе, а мы мучаемся.
Конечно, Церковь — это мать наша, это Сам Господь, который через устройство
каноническое, через те чинопоследования, которые сложились, Он нам на нашем отрезке
времени предлагает самое лучшее для спасения. Я вообще не представляю, как бы мы
жили, если бы у нас не было регулярной исповеди. Вот из чего бы состояла наша духовная
жизнь, вот так представим: если бы мы не должны были раз в неделю, чаще или чуть
реже, перед Крестом и Евангелием в присутствии священника открывать свои помыслы? Я
даже не представляю, что это. Профанация началась бы, если бы этого не стало. Конечно
же, сам по себе грех омывается Кровью Христовой в самом Причастии. Именно это
Таинство исцеляет, обновляет нас, восстанавливает. Но исповедание греха, сокрушение
сердечное — это однозначно добро и Богу угодно.
К. Лаврентьева
— Священник Игорь Палкин, клирик храма святой мученицы Татианы при МГУ,
заведующий фотослужбой Патриарха. Отец Игорь, святой праведный Иоанн
Кронштадтский в своих дневниках пишет о священстве так: «Что это за высокое лицо —
священник? Постоянно у него речь с Господом и постоянно отвечает на его речь Господь;
что ни треба, что ни молитва — то речь с Господом; что ни треба, что ни молитва — то
ответ на нее Господа... Священник — ангел, не человек». Отец Игорь, когда я прочитала
это, меня это просто потрясло. И я хочу вам задать вопрос: не обжигает ли вас это чувство
глубочайшей ответственности священника?
Свящ. Игорь Палкин
— Знаете, как врачи привыкают в какой-то момент к своей ответственности и перестают
что-то ощущать, я думаю, что несвятые священники, к которым я себя, естественно,
отношу, тоже в какой-то момент — я не могу быть в состоянии какой-то постоянной
восхищенности. К тому же, если ее возгревать какими-то методами психическими или
психологическим — это вообще неправильно, потому что это чудо Божие. Иоанн
Кронштадтский — это праведник, великий праведник нашей Церкви. И равнять себя с
ним, по крайней мере, неразумно и как-то нескромно. Но это, конечно, идеал, к которому
хотелось бы стремиться. Но ведь Господь не всем дает — Он кому-то дает больше, кому-
то дает меньше. С другой стороны, что остается от священника, когда он снял ризу?
Вот он ушел, он даже подрясник может снять. На нем что-то остается, ведь он же не
может совершать Таинства, не надев облачение. А что тогда в нем? А все же этот
пастырский дар какой-то, именно пастырский, он на священнике пребывает всегда. Он
может быть очень развит, не очень, священник на него откликается очень тепло или нет,
но это в священнике неотъемлемо — самый дар, печать священства. Не зря же люди
узнают священника на улице, священнослужителя. Попа и в рогоже видно. Это
удивительная вещь — я, правда, удивлялся, как люди узнают.
К. Мацан
— И вас узнают?
Свящ. Игорь Палкин
— Узнают. «Батюшка...»
К. Мацан
— Мне интересно, вот это узнавание, оно какое: радостное, подозрительное? Они
подходят с каким-то вопросом, или просто: о, батюшка! — и пошли дальше.
Свящ. Игорь Палкин
— Нет, это бывает, когда какой-нибудь диалог и спрашивают: «Вы священник?» — «Да,
священник».
К. Мацан
— А дальше что?
Свящ. Игорь Палкин
— Иногда вопросы задают...
К. Лаврентьева
— По обстоятельствам.
Свящ. Игорь Палкин
— Скорее всего, спрашивают, чтобы убедиться. Нет, конечно же, бывает так, что люди
узнают и потом завязываются какие-то отношения. Но это нечастое явление, я бы сказал.
Я об этом сказал, чтобы просто поделиться, что эта печать священства, она есть на
священниках, даже когда мы не облачены, когда мы выходим. И это не означает, что в
этот момент я живу какой-то духовной жизнью особенной. То есть он меня заметил,
потому что я молился. Да нет как раз, это вопреки, что поразительно — ты обо всем
забыл, ты где-то в шортах, а в тебе священника видят. Ты думаешь: какое несоответствие
вообще. (Смеется.)
К. Лаврентьева
— Отец Игорь, а что вам сложнее всего дается в вашем священническом служении? Кто-
то нам очень подробно говорил о том, что сложнее всего дается исповедь. Или отпевание.
Или еще что-то. То есть какие-то моменты, какие-то Таинства, может быть.
Свящ. Игорь Палкин
— Вы знаете, на самом деле очень тяжело, это если когда тебя позовут к какому-нибудь
человеку... Или человек приходит креститься, за обрядом, и он требует — он не хочет
ничего учить, не хочет ничего узнать. И вот эта стена, когда ты ее встречаешь — это самое
тяжелое, на мой взгляд. Вот, что ты ни говоришь — бывает, что ты не находишь ключа к
человеку...
К. Мацан
— А вам приходилось отказывать людям? На просьбу крестить их.
Свящ. Игорь Палкин
— Я не могу отказывать — я же не хозяин этого Таинства. Я могу только сказать
человеку, что... Если он приходит — что-то же его ведет, да? Нельзя же просто взять и ему
так сказать. Но я могу ему посоветовать со мной вместе пройти какой-то путь до этого
крещения. У нас в храме индивидуальные беседы с теми, кто хочет креститься. То есть у
нас так получается, что мы сами ведем этого человека. И вот если человек не хочет этот
путь идти, то это очень тяжело — чувствуешь, что ты ему недодал, что ты его не разгадал,
что ты его не понял. И если человек ушел — это очень тяжело, это гораздо тяжелей. Ну и,
конечно, свои «кладбища» у всех тоже есть — это тоже нерадостные воспоминания.
К. Лаврентьева
— Отец Игорь, пришел к вам человек и говорит: «Батюшка, покрестите меня без
огласительных бесед». Сейчас это очень часто можно услышать, встретить. «Зачем они
мне? Я пришел покреститься, мне и надо покреститься. Зачем мне слушать какие-то
курсы, ходить, готовиться?» И что вы делаете? Что ощущаете в такой момент?
Приходилось ли вам проявлять какую-то жесткость, может быть?
Свящ. Игорь Палкин
— Конечно, мне приходилось не то что жесткость, может быть, какую-то неуступчивость
проявлять. Но неуступчивость именно в том, что я не соглашался на такое развитие
событий. Но я соглашался с человеком общаться, я соглашался всегда с человеком дальше
идти. Если человек не хочет ко мне приходить, не хочет — тут все-таки дело
добровольное. Хотя буквально совсем недавно я встретился с человеком, который
говорит: «Мы крестили ребенка у вас в храме. И вы знаете, такой случай был: у нас
крестная была, она пришла и прямо на крестинах священнику рассказала, как она считает.
И он ей сказал: „Тебе крестной быть нельзя“. Это было прямо при Таинстве». Я с ужасом
подумал: не я ли это был? Мы же не всех помним. Оказалось, что это был не я. Хотя в
целом, конечно, такие ситуации могут быть. Потому что люди приходят из другого храма, или они
просто с улицы, их позвали быть крестными — они не готовы, они не понимают. Даже не
то чтобы научить вере — их самих надо учить. И этих крестных надо всех воспитывать,
их надо всех воцерковлять, как-то привлекать, чтобы они всей этой семьей начали бы в
храм ходить, чтобы этот момент крещения стал бы для них общим воцерковлением. В том
конкретном случае это было невозможно, и священник ей отказал. Так вот, интересный
комментарий того человека, который мне рассказывал: «Так мы так благодарны
священнику, что он так сделал». Это было очень здорово, потому что это их избавило от
каких-то житейских разных дел, которые не имеют отношения прямо к церкви. Но вот
священник проявил такую позицию принципиальную, и оказалось, что этим он избавил
людей от каких-то разных обстоятельств, в которые они не хотели впасть потом в этой
жизни.
К. Лаврентьева
— Отец Игорь, вы немножко ранее сказали о том, что нехорошо возгревать в себе какое-
то чувство восхищения или каких-то духовных переживаний путями психическими и
психологическими. Но очень часто христианин сталкивается с каким-то сердечным
окаменением, бесчувствием, холодностью в силу каких-то обстоятельств. Бывает ли это у
священника, когда, например, он приходит на Литургию, ему надо служить, а внутри
всё молчит. И что тогда делать, если нельзя искусственно в себе это взращивать,
ощущение какого-то благоговения?
Свящ. Игорь Палкин
— Надо служить Литургию — внимательно ее служить. Не надо в себе вызывать никаких
чувств насильных. Потому что все чувства, которые мы сами в себе можем вызвать, они
все находятся в нас самих. Понимаете, они все земные. Мы не можем придумать
духовных вещей. А настоящее духовное переживание неотмирное, оно не отсюда —
веяние Духа Святого тем и отличается от всего остального, что оно не земное. А человек,
который пытается «допингом» таким в себе что-то возгревать, он обманывается чаще
всего. Об этом Игнатий Брянчанинов много пишет, и даже у него есть целая книжка «О
прелести». Это опасный путь, потому что чудо Господь Сам совершает. Он говорит: «Вы
молитесь». И если даже нет наставника, Господь со временем, когда увидит, что вы
искренне к Нему идете, Он Сам вам откроет, Он Сам эту дверку вам откроет. А возгревать
в себе эти чувства, чувство восторга — это как бы требовать награды, требовать награды
раньше, чем ты ее заслужил.
К. Лаврентьева
— А чувство покаяния?
Свящ. Игорь Палкин
— Я еще раз говорю: настоящее покаяние, все духовные переживания: смирение,
покаяние, любовь — это настоящие духовные чудеса, это то, что Господь нам посылает.
Мы можем только трудиться на этой ниве доступными нам средствами. Если ты
священник — совершай Литургию, внимательно читай молитвы, не отвлекайся,
сосредоточься на этом. Если надо, Господь тебе пошлет и откроет. Если ты волонтер —
заботься о тех бедных, твори какие-то дела. Пришел домой — помоги своей семье. Делай
это — через это родится любовь. А если просто думать: «Как я люблю, как я люблю». Ну,
сколько ни говори «сладко, сладко», во рту сахара не появится, правильно? Вот точно так
же и здесь.
К. Мацан
— Меня очень согревает, что в нашей беседе вы нас постоянно, как ваших слушателей, где-
то подводите к грани неизреченного, неведомого — там, где чудо там, где духовный мир,
там, где слова уже почти ничего не могут выразить, но есть эта реальность Божьего
присутствия. А вот по эту сторону, где слова еще могут выразить что-то, вы нас
адресуете к делам: делать, жить, и просто быть с Богом.
Свящ. Игорь Палкин
— Но весь парадокс заключается в том, что эти дела уже будут свидетельством веры.
К. Мацан
— Священник Игорь Палкин, клирик храма мученицы Татианы при МГУ, заведующий
фотослужбой Патриарха, сегодня провел с нами этот «Светлый вечер». Спасибо огромное
за беседу.
Свящ. Игорь Палкин
— Вам спасибо.
К. Лаврентьева
— Спасибо большое.
К. Мацан
— В студии была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. До свидания.
К. Лаврентьева
— Всего хорошего.
Послание к Филиппийцам святого апостола Павла
Флп., 243 зач., II, 24-30.
Комментирует епископ Переславский и Угличский Феоктист.
Здравствуйте! С вами епископ Переславский и Угличский Феоктист.
В апостольских посланиях немало того, что можно назвать бытовыми подробностями жизни первого поколения христиан. Такие описания нам могут показаться странными, ведь кажется, что во входящих в Священное Писание книгах Нового Завета абсолютно всё должно быть посвящено указанию пути ко спасению. Это совершенно верные и обоснованные ожидания, действительно, Новый Завет указывает путь ко Христу, иногда для этой цели он использует и рассказы о житейских заботах апостолов. Так сделано и во 2-й главе Послания апостола Павла к Филиппийцам, отрывок из которой звучит сегодня во время литургии в православных храмах.
Глава 2.
24 Я уверен в Господе, что и сам скоро приду к вам.
25 Впрочем я почел нужным послать к вам Епафродита, брата и сотрудника и сподвижника моего, а вашего посланника и служителя в нужде моей,
26 потому что он сильно желал видеть всех вас и тяжко скорбел о том, что до вас дошел слух о его болезни.
27 Ибо он был болен при смерти; но Бог помиловал его, и не его только, но и меня, чтобы не прибавилась мне печаль к печали.
28 Посему я скорее послал его, чтобы вы, увидев его снова, возрадовались, и я был менее печален.
29 Примите же его в Господе со всякою радостью, и таких имейте в уважении,
30 ибо он за дело Христово был близок к смерти, подвергая опасности жизнь, дабы восполнить недостаток ваших услуг мне.
В только что прозвучавших словах апостола Павла нет ни одной яркой мысли, такой, которая была бы подобна, к примеру, словам о любви, содержащимся в 13-й главе Первого послания апостола Павла к Коринфянам. Здесь мы имеем дело с текстом иного рода: Павел говорит о своих планах и о том, что собирается послать в Филиппы Епафродита, упоминает здесь апостол и ту болезнь, которую перенёс Епафродит. Если мы интересуемся историей Древней Церкви, то для нас это, конечно же, крайне важный текст, который проливает свет на некоторые подробности жизни апостола Павла и тех людей, которые были рядом с ним. Однако этот отрывок звучит во время литургии, а литургия — это не лекция по истории, в литургии всё подчинено одной цели — таинству Тела и Крови Христовых, к которому нас и должен подговорить в том числе и прозвучавший сегодня отрывок Послания к Филиппийцам.
Что же мы можем извлечь из этого текста для нашего назидания?
Во-первых, нам стоит обратить внимание на упоминание болезни Епафродита: он служил Церкви, находился рядом с апостолом Павлом, но тяжело заболел и чуть не умер. Если мы вспомним о том, что Павел неоднократно совершал исцеления и даже воскрешал мёртвых, то мы не сможем не удивиться тому, что, оказывается, Павел не всегда был способен помочь в болезни. Почему же так? Потому что исцелял не Павел, исцелял и исцеляет Бог, и далеко не всегда планы Бога о нас согласуются с нашими, не всегда Его планы совпадали и с планами апостолов Христовых. В этом смысле наше отличие от апостолов состоит лишь в том, что они умели принимать волю Божию о себе, а у нас с этим бывают немалые сложности.
Кроме того, стоит обратить внимание на финальные стихи услышанного нами отрывка. В них шла речь о том, что филиппийцы должны принять Епафродита «в Господе со всякою радостью», вместе с этим апостол Павел призывал своих адресатов относиться с предельным уважением к таким людям, каким был Епафродит, то есть к тем, кто «за дело Христово был близок к смерти, подвергая опасности жизнь». Этим самым апостол указал, кто должен пользоваться особым уважением в церковном сообществе: те, кто своей жизнью сумел доказать верность Христу. Сомневаться в том, что каждому христианину будет дана возможность показать свою верность Христу, не приходится. Такая возможность нам даётся всякий раз, когда стоит выбор между совершением греха или же уклонением от него, и дай Бог, чтобы мы неизменно выбирали второй из этих двух путей, уподобляясь тем самым всем от века просиявшим святым.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Полки иноземного строя: история гусарства в России
Лучшими войсками российской армии долгое время считались гусарские полки. О подвигах бравых и отважных гусар слагали стихи, песни и романы, снимали кино. Однако не менее, чем художественные произведения о гусарах, интересен исторический взгляд на возникновение гусарства в России.
Родиной гусар считается Венгрия — именно там в XV-м веке появились первые подразделения лёгкой кавалерии, которая выполняла функции, схожие с деятельностью современного спецназа. Гусары устраивали разведывательные рейды, проводили спецоперации в тылу врага. По одной из версий, слово «гусар» происходит от венгерского числительного «гус», что означает «двадцать», поскольку в гусарские подразделения брали каждого 20-го дворянина. Некоторые же исследователи считают, что корень названия следует искать в латинском слове «курсус», которое переводится как «набег». Так или иначе, гусары считались одной из самых грозных сил европейских армий.
По западному примеру, гусарские «шкадроны» появились и на Руси. Это произошло в годы правления царя Михаила Фёдоровича, которое пришлось на первую половину XVII-го столетия. Гусарские формирования русской армии входили в число так называемых «полков иноземного строя», поскольку набирались из наёмников-иностранцев, преимущественно — немцев и поляков. Первые гусары храбро проявили себя в таких важных кампаниях, как, например, Смоленская война. В мае 1654-го года царь Алексей Михайлович провёл торжественный парад Государева полка. В нём приняли участие и гусары. Свидетели этого события оставили красочное описание прохода гусарских подразделений: «Полковник Рыльский вёл тысячу гусар, обмундированных по польскому образцу, с барабанами и свирелями».
В годы правления Петра Великого гусарские полки были упразднены. И только в 1723-м году, после Персидского похода первого русского императора, гусары вновь вернулись в состав русской армии. Полки по-прежнему набирались из иностранцев — сербов, венгров, молдаван. При Петре Первом был создан и Грузинский гусарский полк, в который вошли грузинские князья-переселенцы. Лишь ко второй половине XVIII-го столетия, при Екатерине Второй, в гусарские подразделения стали набирать русских воинов. За время своего существования в России — вплоть до революции и Гражданской войны — гусары принимали участие во всех ключевых кампаниях. Особенной самоотверженностью и отвагой, как известно, отличились эти армейские подразделения в Отечественную войну 1812-го года. Интересно, что именно из гусар вышли многие наши писатели и поэты — например, Денис Давыдов, Михаил Лермонтов, Александр Грибоедов.
С развитием и совершенствованием оружия необходимость в лёгкой кавалерии постепенно сошла на нет. В 1882-м году Александр III упразднил все гусарские полки, за исключением Первого Лейб-гвардейского, который продолжил выполнять свои охранные и парадные функции. Интересно, что уже в ХХ-м веке гусарские подразделения, как продолжение старых русских воинских традиций, восстановил последний русский император Николай II. И хотя в современной Российской армии гусар уже нет, пример этих храбрых воинов прошлого по-прежнему вдохновляет русских солдат.
Все выпуски программы Открываем историю
«Метеор» — первый русский паровой корабль
Одним из символов технического прогресса первой половины XIX-го столетия стал паровой двигатель. Новшество быстро нашло применение на флоте многих стран. Морским судам он обеспечивал, прежде всего, быстроходность и манёвренность. А главное — полную независимость от силы и направления ветра. Первым в истории Российского флота боевым паровым кораблём стал пароход «Метеор». Его строительство началось в марте 1823-го года на черноморской Николаевской верфи.
Стоит заметить, что паровые корабли в России диковинкой тогда уже не были: в распоряжении Балтийского и Черноморского флота имелись несколько буксиров, оснащённых паровыми машинами. Однако это были невооружённые суда, которые выполняли исключительно вспомогательные функции — предназначались для грузоперевозок и буксировки парусных кораблей.
«Метеор» строился специально для Черноморской эска́дры. В отличие от Балтики, где обстановка в XIX веке была довольно спокойной, над Чёрным морем висела постоянная угроза столкновения с враждебно настроенной Турцией. Поэтому техническая новинка была особенно необходима именно там. Всё это хорошо понимал дальновидный командующий Черноморским флотом, вице-адмирал Алексей Грейг. Ему и принадлежала идея постройки первого боевого парохода. Работу Грейг поручил полковнику корпуса корабельных инженеров Илье Разумову. Два года потребовалось ему, чтобы создать оснащённый по последнему слову техники корабль. Длина парохода составляла тридцать шесть с половиной метров, ширина — чуть больше шести, осадка — два с небольшим метра. На борту парохода располагались четырнадцать пушек. Две паровые машины общей мощностью в 60 лошадиных сил позволяли «Метеору» не зависеть от ветра. Летом 1825-го «Метеор» был спущен на воду, и после необходимых испытаний официально зачислен в состав Черноморского флота. Командиром «Метеора» был назначен «14-го класса штурманский помощник» Григорий Михновский.
Очень скоро пароходу довелось проявить себя в бою. В 1828 году началась Русско-Турецкая война. Большую опасность Крыму и Кубани представляла хорошо укреплённая турецкая крепость Анапа. В апреле 1828-го «Метеор» принял участие в её осаде. Там, где парусные суда не могли свободно маневрировать из-за дувшего с гор ветра, пароход легко переходил с одного места на другое и пушечными выстрелами поражал противника. Крепость пала через месяц, и стала русским городом Анапой — ныне это знаменитый всероссийский курорт. А «Метеор» продолжил свой боевой путь. Участвовал в блокаде и взятии Варны и других крепостей на побережье тогда ещё османской Болгарии. 24 июля 1828-го сопровождал возвращавшегося с театра военных действий — из Варны в Одессу — фрегат «Императрица Мария» с государем Николаем I на борту.
В 1829 году Русско-Турецкая война закончилась победой России и Адрианопольским мирным договором. Первый русский боевой пароход «Метеор» перевели на мирную портовую службу, которую он нёс в течение двенадцати лет. Между тем паровые двигатели становились всё мощнее. «Метеор» перестал быть технической новинкой. Именно поэтому в 1839-м году первый боевой пароход разобрали. И пусть век «Метеора» оказался недолгим — славно послужив Отечеству, именно он положил начало переходу Российского флота от парусов к пару.
Все выпуски программы Открываем историю