«Путь к священству». Протоиерей Александр Дьяченко

У нас в гостях был писатель, настоятель храма в честь Тихвинской иконы Божией Матери в селе Иванове Владимирской области протоиерей Александр Дьяченко.

Наш гость рассказал о своем пути к вере и священству, о том, как на него повлияли поездка в Троице-Сергиеву Лавру и встреча со схиархимандритом Власием, а также о том, как ему удается совмещать служение Богу и людям с писательством.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева

---

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева —

К. Лаврентьева:

— Добрый вечер.

К. Мацан:

— Я — Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Александр Дьяченко, настоятеля храма Тихвинской иконы Божией Матери в селе Иваново, это Петушинский район Владимирской области, автор книг, писатель. Добрый вечер.

Свящ. Александр Дьяченко:

— Добрый вечер, друзья.

К. Мацан:

— Я, отец Александр, вам напомню, нашим слушателям, что в этих беседах, которые мы с Кирой ведём, мы говорим со священником о пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий, жизненных выборов привела к тому, что человек, мужчина стал священником, как это произошло, с какими, может быть, сомнениями, поисками, вопросами к себе о вере, о жизни, о Боге это было связано, и с какими ответами. И нам представляется, что любой наш радиослушатель, будь он церковный человек или только присматривающийся к Церкви, с какими-то вопросами сталкивается. Надо полагать, что путь человека, который пришёл к служению алтарю, и его поиск ответов на вопросы может быть как-то созвучен, как-то резонировать с теми вопросами, которые есть у нас у всех. Вот об этом сегодня хотелось бы с вами поговорить. Я бы вот с чего начал: а сколько вам было лет, когда вы стали священником?Диаконом сначала.

Свящ. Александр Дьяченко:

— В диакона меня рукоположили в 38 лет, а в священство в 39 лет.

К. Мацан:

— А это рано или поздно, как вам кажется?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Вы знаете, тогда мне казалось, что поздно, а сейчас мне кажется, что в самый раз.

К. Мацан:

— А почему тогда казалось, что поздно?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Потому что рядом со мной служили священники, которых рукоположили в 20 лет, а меня в 39. Поэтому мне и казалось, что я уже такой, по сравнению с ними, очень возрастной человек. А сейчас я понимаю, что священник должен быть в возрасте. Это именно то соответствие, когда к тебе обращаются «отец». То есть за словом «отец» должен быть ещё и какой-то опыт, жизненный опыт. А потом, ведь есть же евангельские определения, каким должен быть пресвитер. Помните, да? Что муж одной жены, а также детей, вырастивших в вере. То есть вот дети в вере, пускай они ещё не взрослые, но они в храме — это уже такой, знаете, показатель того, что ты действительно идёшь за Богом. И жена должна быть тоже в вере, жена тоже должна быть в храме.

К. Мацан:

— В этой логике получается, что до подросткового возраста детей, в принципе, ещё рано говорить, готов ли человек быть священником, и остались ли дети в вере, несмотря на те бунты, которые, как правило, подростки проходят.

Свящ. Александр Дьяченко:

— Мне кажется, если говорить об идеальной ситуации, когда можно сто кандидатов на это место священника в каком-то деревенском храме, и что мы можем выбирать, и мы выберем самого-самого. Да нет, конечно.

К. Мацан:

— Вот, может быть, пальцем в небо попаду, но 38 лет — возраст, который часто у мужчин связан с кризисом среднего возраста. Нам так говорят психологи. И говорят, что кризис никого не минует, но может выражаться в разных каких-то желаниях что-то в жизни изменить, переосмыслить. Под вопрос ставятся предыдущие свои какие-то достижения или отсутствие достижений, как кажется человеку. А вот в вашем случае это было как-то связано вот с таким каким-то порогом: вот как жить дальше, куда двигаться, кто я в этом мире?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Если я начну рассказывать о своей жизни, о том, как я пришёл, во-первых, в Церковь, то я хочу сказать, что я крестился в 30 лет. Это достаточно поздно, но в то же время, опять же я понимаю, что в этом есть Промысл Божий. Дело в том, что я родился в семье военного. Мы много очень ездили, от Монголии до Германии, короче говоря. А потом последние годы жили в Белоруссии. Я поменял множество школ, когда ездили за папой по местам его службы. Я, в общем-то, неплохо учился, но всё-таки, когда ты поменял с десяток школ, это сказывается на уровне твоей подготовки, скажем так. И в то же время мне как-то давалось очень много легко, запросто. Я хотел стать военным, как мой папа. Но вот здесь как раз это не получилось — я не стал военным и пошёл по чисто такой мирной специальности. Хотя служил в армии, я был в армии и солдатом и, кстати говоря, я дважды служил, и был офицером. То есть я был призван, поскольку моя военно-учётная специальность потребовалась в то время, когда когда она потребовалась государству. Это ещё советские годы, война в Афганистане, то есть я был призван исполнять свой долг. Потом было крушение Советского Союза, и мне уже за 30. И то, чем я зарабатывал на хлеб, прекратило существовать практически, и нужно было где-то как-то искать возможность существовать дальше.
И вот я открываю газету нашу районную и вижу объявление, что станция «Орехово-Зуево», железнодорожная станция, требуются рабочие: составители поездов, путейцы и так далее. Я не знал, что такое составитель поездов, не знал, что такое путейцы, но я знал, что зарплата, я видел, очень хорошая. Я поехал, и меня начальник станции взял. Хотя людей с высшим образованием обычно не брали, но он меня взял. Я думал, что я приехал на временную такую работу — перекантуюсь немножечко, а потом что-то, как-то, куда-то. Но я отработал 10 лет на железной дороге рабочим. Да, действительно, реально с кайлом в руках. И эта работа мне нравилась очень. Я что хочу вам сказать. До всех этих событий, ещё в советское время, я искал своё место в жизни. И оно меня не находило, и я его не находил. Я чувствовал огромную неудовлетворённость: чем бы я ни занимался, мне это не нравилось. Я понимал, что так нельзя, что мужчина должен остановиться, что он должен чем-то заниматься, или наукой, или производством, или служить в армии, но он должен остановиться. Но когда ты никак не мог найти своё место в жизни, это начинало угнетать тебя самого, угнетать жену. Это была проблема.
И вот, представьте себе, когда я стал работать рабочим, наступило такое время, когда я мог с чистой совестью все свои членские книжки взять и выбросить, и реализовать ту мысль, которую я давно держал в голове. Почему-то я с детства хотел быть священником — я, некрещёный человек. Когда после 9-го класса я сказал своему папе, что хочу поступать в семинарию — у нас в Белоруссии такая Жировичская семинария, это сейчас Минская духовная академия, — мой папа, в то время заместитель командира дивизии, мне показал кулак и говорит: «Ты хочешь нас всех погубить?» Это был 1975-й год. И я понял, что это нехорошо и желание моё нехорошее. А когда я приехал сюда, попал фактически не по распределению, но меня туда, где я сейчас живу, пригласил мой родственник работать. И мне тут понравилось, я остался. И я имел возможность приехать в Троице-Сергиеву лавру. И помню, что смотрю на этих студентов семинарии, а они ходят в таких чёрненьких... не пиджачках, а как это по военному?

К. Лаврентьева:

— В кителях.

Свящ. Александр Дьяченко:

— Да, в кителях. Я на них смотрел, как на ангелов, и думал: ну ничего себе — вот моя мечта, в принципе, которая не реализовалась. И вот нереализованность мечты, не давала мне возможность... Я не шёл туда, я не смотрел даже в ту сторону, но когда я стал работать рабочим на железной дороге, я почувствовал себя свободным, что я свободен от всего того, что было раньше. И я пошёл креститься. Я крестился во Владимирском соборе в день Владимирской иконы Божией Матери — наугад ехал — и на именины своей супруги. То есть вот так получилось. А потом, как вы, Кира, рассказывали, что было такое время, когда ехали к нам разные и протестанты, и вероучители. Я стал искать своё место в Церкви, я же ведь понятия не имел, к какой Церкви я должен принадлежать. А что такое Бог, что такое вера, что такое Церковь — я понятия не имел. И я ездил на разные собрания. У меня товарищ был по бригаде баптист — я ездил к баптистам, я ездил, смотрел на пятидесятников. По-моему, только к свидетелям Иеговы я не попал. А так я везде смотрел, я сравнивал. Знаете, вот протестантах мне, кстати, не понравилось, что когда к нам приехали американцы, я стал говорить одному американцу: а почему вы, собственно, приехали нас евангелизировать, миссионерствовать и так далее, если Америке всего столько лет, а России тысяча лет. И девочка, студентка из Московского университета, которая сопровождала этого человека, сказала, что не будет переводить. И для меня это был такой фронт, когда я понял, что не останусь здесь. И тут моя супруга берёт меня за руку, и мы поехали в лавру опять. И мы попадаем на службу, где поёт мормыльский хор.

К. Лаврентьева:

— Так и думала, что вы это скажете.

К. Мацан:

— Хор архимандрита Матфея (Мормыля) легендарного — регента Троице-Сергиевой лавры.

Свящ. Александр Дьяченко:

— Да ещё отвлекусь немножко: у меня матушка так любила слушать этот хор, до сих пор любит слушать этот хор. И я спрашиваю: «Почему ты именно эти записи так любишь?» Она говорит: «Я в них чувствую что-то родное. Не могу понять, что, но что-то очень близкое, родное мне». А потом, когда уже стали поднимать биографию отца Матфея, то оказалось, что когда он был мальчиком, у них, там, где он жил и рос, на клиросе пели слепые монахини Владикавказского женского Покровского монастыря. А матушкина бабушка была воспитана в этом самом монастыре своей тёткой — монахиней, впоследствии исполнявшей обязанности игуменьи монастыря. Она не была официальной игуменьей, но она исполняла обязанности. И, видимо, бабушка напевала что-то, а у ребёнка это осталось в памяти. И вот эти слепые монахини, которые пели распевы своего монастыря, они, естественно, отложились в памяти будущего отца Матфея. И он это, как талантливый музыкант и композитор, сумел вложить. И вот эта нотка родного её тянула постоянно в Троице-Сергиеву лавру. И после после этого я понял, что моё место здесь, в этой Церкви. Хотя у меня была возможность ехать учиться в Австралию, кстати говоря, вот протестанты мне предлагали. Я понял, что я должен здесь быть. И вот, работая на железной дороге, у меня совершенно была свободная голова, я мог мыслить как угодно. И что я сделал? Я поступил в 1994 году в Свято-Тихоновский богословский институт — тогда. И это были замечательные годы. Моё начальство железнодорожное пошло мне навстречу до такой степени, я им настолько благодарен, что они мне зачли учёбу в Свято-Тихоновском как учёбу в железнодорожном институте. То есть я получал оплачиваемый отпуск и все преференции студента-заочника.

К. Мацан:

— У нас как-то в программе отец Вячеслав Перевезенцев, Царство ему Небесное, рассказывал тоже о своём пути к священству. И он такой эпизод рассказывал: когда он работал по специальности своей, связанной с картографией и геодезией, он закончил этот вуз и уже готовился уйти из того учреждения, где он работал, чтобы поступать в семинарию. Но нужно было тогда получить какое-то разрешение от начальства, что тебя отпускают — что-то такое, детали и тонкости могу я передавать неточно. Но отец Вячеслав рассказывал, что он пришёл к начальнику и сказал, что такое решение принял, что он православный и решил в семинарию поступать. Начальник, который был нецерковный совсем человек, подумав, посмотрев на будущего отца Вячеслава, сказал: «Против Бога не пойду!» — и подписал.

К. Мацан:

— Священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божией Матери в селе Иваново в Петушинском районе Владимирской области, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

К. Лаврентьева:

— Отец Александр, вы настолько душевно и настолько искренне рассказываете про свою поездку в Троице-Сергиеву лавру. Я уже говорила вам об этом вне программы, что вы из тех гостей, которым веришь сразу и на сто процентов — до такой степени этому откликается сердце. Я бы даже вообще порекомендовала...

К. Мацан:

— Ведущим уйти и оставить Александра рассказывать дальше.

К. Лаврентьева:

— Это я бы тоже порекомендовала. Но, знаете, я бы, наверное, порекомендовала нашим слушателям, которые ещё не были в Троице-Сергиевой лавре, обязательно хоть один раз в жизни туда доехать. Потому что там до такой степени реальная живая колыбель православия, что ты можешь, действительно, туда неверующим приехать и верующим уехать — вот мне так кажется. Ты никогда не уходишь неутешенным из Троице-Сергиевой лавры. И это невероятно, то есть преподобный Сергий действительно очень искренний, живой, настоящий, участвующий современный наш святой. Несмотря на то, что когда-то, много сотен лет назад, он благословлял Дмитрия Донского на Куликовскую битву. Это кажется такими былинами, но это всё не былины, это всё живо, дышит, и это всё до сих пор так вот и есть — его участие в жизни каждого из нас, дорогие наши друзья. Костя, что ты хотел сказать?

К. Мацан:

— Я хотел спросить у отца Александра.

К. Лаврентьева:

— Я тут сижу, рассуждаю. Ну, давай.

К. Мацан:

— А как впервые мысль о священстве пришла? Уже вот не детская мечта, а что действительно это может быть вашим путём.

Свящ. Александр Дьяченко:

— Очень интересно у меня получилось. Я до сих пор вот задумываюсь об этом: почему так получилось? Я однажды, ещё в советские годы, работал на одном из производств. И мне нужно было переодеться. Я переодевался — чистую одежду снимал и надевал на себя рабочую одежду. И как раз была зима, и я надеваю на себя такой чёрный бушлат и чёрную шапку зимнюю. И стоит зеркало. Я поворачиваюсь резко и вижу себя в облачении, потом раз, поворачиваюсь — ничего нет. То есть для меня это было какое-то значимое такое потрясение. А потом — храм, в котором я сейчас настоятель, только-только восстанавливался. Я вот помню, к нам приезжает владыка Евлогий. Приезжает владыка и слушает, как я что-то там подпеваю. Тогда, знаете, там было так всё просто, вот настолько всё просто в разрушенных храмах — это что-то не забываемое. Когда просто эти свечки в какие-то щёлки вставляли между между камнями. И он мне говорит: приезжай, я тебя рукоположу в диакона. Представьте, что вам говорят: приезжай, я тебя рукоположу в диакона. А я поступил как раз в Свято-Тихоновский. И я такой думаю: это же священником.
А у меня, знаете, мысль такая: стать священником или не становиться? Всё-таки уже возраст. То есть мне вполне было интересно жить своей собственной жизнью на то время. А священство — это что-то такое, совсем стоящее в стороне от того, что делал я. И вот я ломаю голову и думаю: вот если бы к какому-нибудь старцу съездить, вот старец бы мне сказал что-нибудь такое. И вдруг на следующий день буквально моя будущая матушка приходит и говорит: слушай, звонила такая-то и рассказывала, что в Пафнутиевом Боровском монастыре есть такой старец замечательный. Вот ты к нему съезди и получишь ответ. Такой схиархимандрит Власий. Я думаю: если задал себе такую как бы задачу, чтобы стать... ну хорошо, я поеду к старцу. Отработал смену ночную и утром я уезжаю в Калужскую область. Прихожу в этот монастырь. Потом к старцу Власию было не попасть, это было настолько проблемно. А тогда я прихожу — вообще никого. Сажусь на лавочке, сижу. Открывается дверь кельи, выходит такой монах-монах и говорит мне: «Ты чего сидишь?» Я говорю: «Да вот — к отцу Власию». — «Ну, заходи». Я говорю: «А у вас „занято“ на треугольничке написано». — «Для тебя я свободен. Заходи».

К. Лаврентьева:

— Это он и был?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Да. Я зашёл, начинаю ему объяснять. А он мне говорит: «В священство». Я говорю: «Я только поступил, я хочу учиться». — «В священство». Я говорю: «Разрешите мне хотя бы пару лет поучиться». — «В священство». Я говорю: «Ну хоть один год!» — «Ты что, не слышишь? В священство!» — и показывает мне, у него много иконочек было. Он мне говорит: «Вот смотри — икона Иоанна Кронштадтского. Вот священник должен быть таким, как он, горячим таким, таким настоящим». И я уехал. Я уехал и приехал к владыке. Начинаю с ним разговаривать, напоминать ему, что он две недели тому назад велел мне к нему приехать. Я боялся не приехать, отец Власий меня благословил — я боялся не поехать. У меня был страх такой, что я могу нарушить волю Божию. Владыка со мной разговаривает, спрашивает, кто у меня духовник — я называю имя. А это троицкие монахи, их уже никого нет на земле, которые в своё время конфликтовали между собой. И отец Власий, оказывается, с нашим покойным владыкой тоже, когда он был в Оптиной пустыни, тоже были какие-то конфликты. И получилось, что я приехал по направлению двух монахов, с которыми у моего владыки были какие-то конфликтные ситуации. И он мне сказал: «Нет-нет, уезжай!» Я говорю: «Владыка, вы сами сказали две недели назад». Он говорит: «Я не помню». Я говорю: «Ну как же? Ещё лампадка упала и прям вам на мантию». — «Я не помню». И все священники, которые там находились, сказали мне: «Владыка не помнит. Езжай». Я уехал. И я учился, я благодарил Бога. Мне же сказали «уезжай» — я и уехал. Я же честно исполнил, да.
И вот я заканчиваю практически Свято-Тихоновский, и мой товарищ, который был очень православный, после третьего срока отсидки решил выпускать газету православную. Он мог её издавать, но её нужно было чем-то наполнять. Он меня находит и говорит: «Давай». Я говорю: «Ну давай», — мне было интересно. Мне тогда всё было интересно. Когда тебе ещё возраст позволяет, то всё интересно. А нужно для издания газеты взять благословение. И мы с ним едем получать благословение в епархиальное управления. И вот мы с ним доезжаем до епархиального управления, а мой товарищ исчезает. Не буду описывать, по какой причине исчезает, но он исчез. Я остался один и думаю: зря я, что ли, приехал? Пойду, получу благословение. Иду, поднимаюсь — мне же было сказано, к кому. Прихожу и говорю, что так и так. Меня слушают и спрашивают: «Вы тоже сиделец?» Я говорю: «Нет, я Свято-Тихоновский заканчиваю». «Да?» — раз меня за руку и к владыке.

К. Мацан:

— К тому же самому Евлогию?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Да, но только уже через четыре года. Сидят те же самые люди, многих уже и в живых-то нет. Вообще, такие люди замечательные, я их с такой благодарностью вспоминаю и это время. Захожу. Владыка смотрит на меня и говорит: «Я же тебе сказал ещё сколько лет тому назад, чтобы ты приехал?» И все там начали говорить: тебе же владыка сказал, чтобы ты приехал четыре года назад, ты чего тянул-то? Вот представляете? И для меня это загадка — что произошло.

К. Мацан:

— А вы объяснились потом? Вы сказали, что приезжали, а вам сказали уезжать?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Это было бесполезно, этого никто не помнил. Вот так, немножечко такая по-детски конфликтная ситуация между монахами дала мне отсрочку в четыре года. И то, что я хотел, я получил — я закончил практически... там ещё нам продлили на полгода обучение. И владыка меня рукополагает в диакона, я говорю: «Владыка святый, я не чувствую себя в священстве, это инородное мне. Дайте мне привыкнуть, я как раз закончу институт». И он мне говорит: «Хорошо». Вообще, человек такой, у меня память такая благодарная о владыке, что я встретил в своей жизни живого святого — вот я встретил такого человека. Они дождались, пока я закончу институт, а в это время я всё так же работал на железной дороге — был диаконом и работал на железной дороге.
И когда меня уже рукоположили, я уже только тогда уволился с работы. Я был направлен сперва в Свято-Покровский храм — как раз вот этот город, эта Свято-Введенская пустынь — всё это рядышком с нашими местами, а потом уже восстанавливать храм деревни Иваново, один из самых больших храмов нашей епархии. Храм преогромный, который начал строить ещё приснопамятный князь Александр Александрович Прозоровский. И храм практически разрушенный. И вот до сегодняшнего дня мы всё ещё что-нибудь делаем. Знаете, мы его не отреставрировали. Мы его просто сделали таким, что он теперь не протекает, что он теперь в хорошем состоянии, но всё равно это такая громадина. И когда ты понимаешь, что ты 20 лет своей жизни положил на этот храм. А что такое построить храм? Это люди в основном — глаза боятся, а руки делают. И вот священник в общении с людьми, в постоянном строительстве и так далее формируется как личность.

К. Лаврентьева:

— Священник в общении с людьми, в постоянном строительстве и в огромном количестве книг, которые у вас выходят, отец Александр. И тут-то вопрос только возникает: как у вас началась эта вся писательская история?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Знаете, когда я начинал восстанавливать храм, ко мне приехал один человек знакомый — я очень надеялся на его помощь. И мы с ним поднялись на нашу колокольню — 46 метров колокольня. Мы поднялись, встали наверху, и он говорит: «Какой у вас воздух хороший!» А я всё спрашивал: «Ты поможешь, ты поможешь?» — потому что было страшно. А он как закричит на меня: «Ты не понимаешь, что здесь нужно целое строительное управление, чтобы что-то сделать? Ты что — ребёнок?» Вот так он мне кричал. И дал мне один совет практический, что нужны будут стройматериалы, надо копить денежку, привозить стройматериалы. Конечно, эти дачники, которые вокруг, будут эти стройматериалы воровать. И говорит: «Но зима-то твоя. Собери бригаду хороших православных ребят, и свои стройматериалы, и ещё, ты будешь с этих дач тащить к себе и восстанавливать храм». Вот это было настроение, с каким мне человек, но, правда, совершенно далёкий от Бога, говорил о том, как мне строить. То есть он сам был в ужасе.

А когда мы всё сделали, и как-то меня спрашивает человек: а где вы деньги взяли? Я говорю: «А я не знаю». Вот вы меня сейчас спрашиваете: откуда, как ты так написал эти 12 книг, которые у меня изданы? А я не знаю. Что самое интересное, когда вышли эти книги в этом году в Сретенском издательстве и в издательстве «Никея», то я сказал: всё, хватит! А вот сейчас еду к вам сегодня и думаю: вообще-то, было бы интересно ещё вот эту тему поднять. А если вот так подойти? У меня есть любимый мой писатель Виктор Викторович Конецкий. Это удивительный был маринист. Это поколение моих отцов. Его книги — это что-то необыкновенное, они формировали меня во многом в моей юности. Вот что-то наподобие романа-странствия, но не не роман-странствие, а роман мысли, допустим. Вот что-то такое надо будет обязательно написать, то есть уже обобщить свой жизненный опыт и опыт священнический, потому что мне уже много лет. И, в то же время, этот опыт священнический, но не в том, что я буду дидактику писать какую-то, что вы возьмите, сделайте — нет. Священник формируется исключительно в отношениях с людьми.

К. Мацан:

— Мы вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню, что сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божией Матери в селе Иваново — это Петушинский район Владимирской области. У микрофона Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Мы скоро вернёмся, не переключайтесь.

К. Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. У нас в гостях сегодня настоятель храма Тихвинской иконы Божией Матери в селе Иваново священник Александр Дьяченко. Это Владимирская область, Петушинский район. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Вы знаете, отец Александр, у меня сегодня ощущение, что я присутствую... знаете, моноспектакль — пошловато звучит, потому что вы говорите от души и очень искренне, и очень о себе. Но у меня всё равно ощущение, что я даже боюсь пошевелиться и боюсь задать лишний вопрос, потому что до такой степени как-то вы всё это передаёте. Такое ощущение, что ты сам присутствуешь в этих ваших событиях, сам возвращаешься на 20-30 лет назад. И хотела спросить: вы ведь человек совершенно трезвый, который 10 лет занимался такой довольно технической специальностью, не располагающей, наверное, к каким-то особым, многогранным, сложным рефлексиям внутренним. Но в то же время, когда с вами общаешься, чувствуется и колоссальный жизненный опыт, и талант, и наблюдательность, и всё, что свойственно очень талантливому, разностороннему человеку. Когда вы хотели стать священником и у вас было несколько совершенно чудесных предзнаменований, о которых вы нам сегодня уже поведали, вы понимали, как это будет на самом деле? Вы понимали, какие радости вас ждут на этом пути, какие скорби могут вас встретить в этой вашей священнической ипостаси? Понимали ли вы, что вы изменитесь и никогда уже не станете прежним? Мне кажется, что когда человек становится священником, монахом, мужем или женой, он меняется и уже не становится прежним. Понимали ли вы, что это совершенно новая, другая жизнь — жизнь служения, жизнь горения? И вы привели в пример слова архимандрита Власия об Иоанне Кронштадтском. Мы же понимаем, что отец Иоанн был человеком, который... ну, просто огонь.

Свящ. Александр Дьяченко:

— Да, это был огонь. До сих пор слова отца Власия меня подстёгивают. Я так думаю, что он всем говорил эти слова. Он по-другому и не мог говорить, он сам был такой человек.

К. Лаврентьева:

— Да, точно. Царствие ему Небесное!

Свящ. Александр Дьяченко:

— Царство Небесное ему. Это ещё, скажем так, имя, которое достойно внесения в списки подвижников XXI века. Дело в том, что я не собирался стать священником, я не планировал. Я жил, так как мне было интересно. Я поступил в Свято-Тихоновский, потому что мне было интересно. Мне хотелось изучать, мне хотелось исследовать, мне хотелось читать, мне хотелось учиться, а самому учиться очень трудно. Когда я учился в Свято-Тихоновском институте заочно, со мной учились такие люди, которые потом стали и докторами теологии, сейчас преподают сами. Со мной учился совершенно гениальных способностей человек, сейчас, наверное, он уже протодиакон, Владимир Василик. Это люди, которые меня поражали. И вот общение с такими людьми, пускай даже кратковременное, давало очень много почвы для размышлений и так далее. А когда ты учишься, то одновременно учишься и у этих людей, которые работают рядом с тобой. Дело в том, что 90-е годы — это были времена очень сложные. С одной стороны, прекрасные времена, с другой стороны, очень страшные. У нас на железной дороге, особенно в начале 90-х, просто грабежи шли чрезвычайные. Так ведь мы же познакомились и с бандитами, потому что они приходили к нам в наши будки обогрева. Это же по ночам они грабили. Они тоже общались с нами, разговаривали. Единственное, что я просил, что на моём участке, пожалуйста, не занимайтесь грабежами. Они знали, что «Шурик верующий, Шурик немножко того».
Но зато, знаете, ко мне приходили поговорить, поговорить о Боге, пообщаться приходили. И даже был такой случай: прошло много-много лет, я уже был священником, я шёл по городу Орехово-Зуево и рядом со мной «бумер» замедлился, такой чёрный, и так медленно едет. Мне даже жутковато стало: что это такое? Он остановился и из него выходит человек и бежит ко мне. Подбегает, называет меня по имени. И я узнаю, что это один из разбойников, который со мной долго беседовал тогда этими долгими, холодными вечерами, ночами в 90-е годы. И он меня как-то спросил: «Помнишь, ты рассказывал, что один авторитетный человек вдруг стал монахом? Это правда?» Я говорю: «Это правда». И вы знаете, у меня такая большая доля уверенности, что он тоже стал монахом. То есть вот эти встречи, беседы... вот мы говорим, что Свято-Тихоновский институт — это было всё интересно, это было общение с определённым кругом лиц.
Но не менее полезно и ценно было общение с другими людьми. Я считаю, что 10 лет, которые я провёл на железной дороге, научили меня смирению — не задаваться, я всегда помнил, что я рабочий человек. Когда 10 лет проходил в этом жёлтом сигнальном жилете, замасленном вечно, такой вечно грязный, потому что там по-другому не получается. И когда тебе по громкой связи говорили: «Мальчик, сбегай вон туда, сделай то-то и то-то», — а мальчику уже под сорок. И мальчик бежит, потому что если не побежит, то его лишат премиальных. А премиальные — большая часть заработка. И в стужу, и в ветер, и в солнце, и в ливень ты бежишь и делаешь своё дело. И ты общаешься с людьми. Это университет ещё какой. Так что эти 10 лет я считаю очень хорошими. Единственное, что я, конечно, там потерял здоровье. Эти бронхиты теперь классические, которые меня догоняют сегодня уже...

К. Лаврентьева:

— Вечный запах выхлопа угля и всего прочего, что всё связано с железной дорогой. Или нет?

Свящ. Александр Дьяченко:

— С железной дорогой у меня очень хорошие воспоминания. Я имел возможность получать стабильную зарплату 10 лет, ко мне хорошо относились люди, они давали мне учиться.

К. Лаврентьева:

— Отец Александр, а по поводу священства как бы вы ответили на мой вопрос?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Когда мне благословили быть священником, я понял, что меня ждут очень серьёзные трудности, потому что священство где-то там, где-то в деревне на совершенно скудном пайке. Я не хотел никуда уезжать, потому что я уже прижился, мы уже столько времени жили там, где мы жили, у нас квартира, у нас ребёнок. И эта смена всего была для меня самым-самым сложным, самым трудным. Но когда я в своё время сказал отцу Власию, что не хочу никуда уезжать, он так посмотрел на меня с недоумением и говорит: «А тебя никто не будет заставлять уезжать. Ты будешь служить там, где ты живёшь. До конца своих дней ты будешь служить там, где ты живёшь». И ведь так оно и оказалось, что, в конце концов, я служу там, где живу. Хотя я настраивался на совсем другое. Но, с другой стороны, я приезжаю на новое место, меня никто не знает. И на новом месте, где меня никто не знает, я батюшка такой-то, у меня походка соответствующая, у меня и требование ко мне отношения и так далее. А это вот — я служу среди тех, кто знает меня как облупленного. Вчера я ещё был «Шурик». А сейчас я... И как вот это?
И всё, знаете, очень хорошо. Если кто-то обращается ко мне «Шурик», то я Шурик. Кто-то обращается ко мне «батюшка» — я батюшка. Кто-то руку тянет — я протягиваю в ответ. То есть будь с эллином как эллин, будь с иудеем как иудей. И никогда не считай, что ты из себя что-то представляешь. На самом деле ты никто. Знаете, я захожу в алтарь, и иногда такие мысли — алтарь такое место искусительное в плане мыслей. И я стою, собираюсь с мыслями: сейчас я буду служить, служить Литургию. И это самая главная мысль, которую я себе усваиваю: ты здесь ноль, всё решается за тебя, ты только уста и руки — открывай свой рот и поднимай руки. Я даже, когда готовлюсь к проповеди, никогда эту проповедь не детализирую. Я только 3-4 пункта каких-то раз — вот об этом, об этом, об этом, об этом. А когда я выхожу на проповедь, ты начинаешь говорить. А потом тебе матушка говорит: «Откуда ты это взял? Как ты это всё построил?» А я не строил, за меня строят. Священник — это состояние очень необычное, только ты должен понимать, что ты принадлежишь Тому, Кто тобой управляет, Кто тобой руководит.
Но, конечно, это синергия, конечно, это взаимное сближение друг с другом. Старайся жить почище, хотя бы немножко почище, поменьше осуждай, поменьше говори всякую глупость. В моём-то возрасте это уже, скажем так... и поменьше мыслей. Потому что мы уже не можем грешить какими-то грехами, но вот эта вот чистота в отношениях с Богом, порядочность в отношениях с людьми должна быть всегда у тебя внутри как самая главная установка. А всё остальное приложится. Единственное, что я хочу сказать: вот то, что я до священства считал, что с этим я уже разобрался — когда ты в сан вступаешь, вот эти травинки превращаются вдруг в дубы. И эти дубы тебя разрывают. Помните, как Маленький принц на планете баобабы пропалывал? Потому что иначе они разорвут планету. Вот иначе они разорвут тебя самого. Учись смиряться, особенно когда входишь в возраст. Ведь посмотрите на стариков: ведь неверующие старики — это такие люди, с которыми разговаривать уже невозможно. Они всё знают, у них своя точка зрения, они не принимают никаких спорных каких-то там мыслей и так далее.
У тебя должна быть всегда гибкая позиция. Ты всегда должен соответствовать истине и всегда уважать своего собеседника, никогда не настаивать на своей точке зрения. В священстве это, наверное, очень-очень важно. И никогда не превозносись. Я никогда, знаете, не даю целовать руки. Во-первых, потому что я сам из Западной Белоруссии, и у нас там у священников не принято целовать руку — там по аналогии с католиками. Но я, знаете, рабочий человек. Вот только, единственное, что позволяю целовать руку, когда после Литургии люди подходят ко Кресту. И если кто-то хочет поцеловать, я даю такую возможность. Хотя, может быть, меня кто-то и осудит, но вот в этом отношении я не могу себе позволить, чтобы кто-то целовал мою руку.

К. Мацан:

— Священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божией Матери в селе Иваново в Петушинском районе Владимирской области, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». А вот с этим внутренним императивом не превозноситься не входит ли в клинч писательская известность?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Видите ли, моя фамилия Брагар, а псевдоним у меня Дьяченко. Долгое время никто вообще не знал, что я пишу в еженедельнике «Моя семья», комментирую письма, которые до сих пор мне приходят. Я старался максимально себя не проявлять никак. А потом, когда стали уже приглашать на встречи с читателями... я всегда себя считаю рассказчиком и никогда не считаю себя писателем. Но если просто от слова «писать», вот просто взял и пишешь, то это да, это логично. Но вот как литератора я себя никогда не выставляю и не представляю. Поэтому я не стал вступать в литературный союз. Даже у владыки спросил благословение вступить в литературный союз. Он говорит: вступай. Пожалуйста, вступайте, делайте, что хотите, лишь бы проповедь шла, где угодно, для кого угодно, но несите слово Божие. И всё-таки я потом не решился. Потому что Союз писателей — это всё-таки претензия на то, что ты литератор. А я не литератор, я священник. А вот мои рассказы — это продолжение проповеди. Одно дело, когда ты проповедь произносишь на амвоне, а другое дело, когда говоришь её в книге. Вот, знаете, почему Достоевский писал так много? Долги.

К. Мацан:

— Да, долги. «Гениальный ремесленник» называли Достоевского уже потом исследователи.

Свящ. Александр Дьяченко:

— Да. И меня заставляла писать газета «Моя семья»: давай, пиши. В ЖЖ эти друзья, фрэнды — мне не очень нравятся все эти слова — тоже: давай, пиши, давай, рассказывай. Они меня тоже заставляли писать. И вот что-то писалось, писалась, писалось. Кстати говоря, однажды мне позвонил, по-моему, Владимир Гурболиков, и он мне сказал...

К. Мацан:

— Есть такой. Первый заместитель главного редактора журнала «Фома».

Свящ. Александр Дьяченко:

— По-моему, это он позвонил мне. И он меня с коммутировал с девушкой по имени... Удивительно красивое имя — Глафира.

К. Лаврентьева:

— Базурина.

Свящ. Александр Дьяченко:

— И мне предложили написать свои размышления на каждый день Великого поста. Я долго думал: соглашаться ли? Великий пост — это же службы практически ежедневные, так или иначе, а тут ещё ты должен свои какие-то впечатления и так далее писать. И я так думал-думал, а потом всё-таки думаю: а, может быть, и согласиться. А потом уже Глафира мне звонит и говорит: «Мы решили тебя пожалеть». А я-то внутренне уже согласился. И я думаю: а получится или нет? Вы знаете, у меня получилось. И у меня вышла книжка «Дневник Великого поста». И эта книжка написана так, что каждый рассказ писался в один день. Представляете?

К. Лаврентьева:

— А как вы писали, как вы успевали? По ночам?

К. Мацан:

— Ни дня без строчки.

Свящ. Александр Дьяченко:

— Я не знаю, как это получилось. Ну, где-то, конечно, вечером уже заходишь. Но писалось так, что практически без правок — вот пишешь и пишешь. Мыслей много, может быть. Когда ты начинаешь мыслить, оно приходит. Допустим, мы говорим тема такая-то, и в голове целый ряд выстраивается, ты начинаешь мыслить.

К. Лаврентьева:

— А нет ли такого, отец Александр, что в Великий пост, наоборот, радуешься, что голова у тебя отключается наконец? Это в хорошем смысле: мозг перестаёт мешать душе. Это так прекрасно. Я очень радуюсь, когда так происходит. Как говорят, знаете, святые отцы: умей выводить ум из сердца. И это очень важно, в какой-то момент жизни это очень важно сделать.

Свящ. Александр Дьяченко:

— Знаете, у меня такой опыт написания был один раз. Больше я его не повторяю, естественно. Глупо было бы, допустим, его повторять — я сказал, что сказал.

К. Лаврентьева:

— Ну вот тогда это было для вас утомительно? Или, наоборот, пазл встал на место?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Мне было интересно. Потому что рассказ можно написать, как писала одна женщина-литератор, что «я могу написать рассказ просто о том, как я сходила в булочную». И я могу написать, но для священника рассказ о том, как я ходил в булочную, это будет неинтересно и не нужно. Должно быть обязательно, что что-то подспудно должно быть в моём хождении в магазин. Если пошёл в магазин, я всё равно должен рассказать о Христе, то есть любое моё действие должно было осмысливаться. Поэтому это тоже опыт.

К. Лаврентьева:

— Отец Александр, как говорит Сергей Фудель, у Церкви есть тёмный двойник. Ну, если всё противопоставлять, то, наверное, есть и светлое какое-то начало, светлый двойник писателя отца Александра Дьяченко. У него какой главный мотив? Вы, когда пишете свои рассказы, подспудно какая у вас главная цель? Ведь она в любом случае есть. Что вы хотите сказать своему читателю, что вы хотите сказать человеку, который впервые взял вашу книгу в руки?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Всегда по-разному.

К. Лаврентьева:

— Вот если, например, он очень церковный, и очень нецерковный. Вот эти два человека что найдут в вашей книге?

Свящ. Александр Дьяченко:

— Ну, может быть, очень церковный человек и не будет читать мои книги, они не рассчитаны на него. Если я в основном писал в ЖЖ и писал в «Моей семье»... а «Моя семья», знаете, это уникальная газета, это еженедельник, в том плане, что её читают... называют её порой газетой для домохозяек. То есть её читают люди всех пластов населения. И вот, представьте себе, я пишу для такого человека, чтобы он мог понять, что я ему пишу. И я не должен его писать, что ты должен, должен, должен — ничего подобного. Я должен размышлять, может быть, так подспудно показать, бросить верное какое-то решение — то, что я хотел сказать. Пускай он сам мыслит. Представляете, ведь тираж этой газеты почти миллион экземпляров. И у меня до сих пор печатаются рассказы и до сих пор печатаются комментарии на письма. То есть у меня получается через газету «Моя семья» колоссальная возможность дойти до простого человека. Поэтому, в основном, я пишу в расчёте на маленького человека. Я сам маленький человек — я сельский деревенский священник, я в нашей иерархии самый маленький человек. Я и воспринимаю себя после 10 лет работы на железной дороге маленьким человеком. Для меня маленький человек — это мой собеседник, это мой друг. Я могу найти язык с любым человеком и я могу его понять.
Знаете, ребята ко мне приехали, хотели венчаться. И он был одет уж очень как-то по-рабочему. Я ему говорю: «Слушай, ты только на венчание-то брючки поменяй, жену-то не обижай, как-то так оденься». Он поворачивается и говорит: «А я сегодня ночью работал. Ты знаешь, что такое работать по ночам? Я с работы не спавший приехал». Я ему отвечаю: «Знаю, я 10 лет отработал по ночам. Но если ты придёшь в грязной одежде и обидишь этим жену, я тебя венчать не буду». Понимаете, и он тоже встал на место, потому что в этом положении... Вы знаете, священник всё-таки должен соответствовать своей пастве. У меня есть друг — отец Геннадий Швитков. Это человек, который всю свою юность провоевал. Вот он священник. Ему сейчас 52 года. Он был очень близок к отцу Димитрию Смирнову. Вот этот военный отдел, естественно, они все очень близки.
И он какое-то время помогал, служил у меня, был как бы второй священник у меня. Вы знаете, к нам поехали те, кто воевал в горячих точках, поехали те, кто воевал в своё время в Югославии, в Абхазии и так далее. Вот эти спецназовцы — огромные двухметровые мужчины, с такими руками, с такими глазами, которые, знаете, в глаза смотришь и... Но они не ко мне ехали, они меня могли так по ручке потрогать, они шли к отцу Геннадию. А он в свободную минуту приходил с ними в спортзал и кидал их, как детей. И они его уважали и обожали, смотрели на него такими глазами. Они до сих пор к нам заезжают, представляете? Хотя давно уже батюшка служит в Москве. У каждого своя паства. Священник должен соответствовать. Вот я — священник для маленького, простого, рабочего, обижаемого человека.

К. Мацан:

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. На такой очень трогательной и глубокой ноте, мне кажется, мы её заканчиваем. Священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божией Матери в селе Иваново Петушинского района Владимирской области, был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» и рассказывал о своём пути к вере и в вере, к священству и в священстве. В студии у микрофона была Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. До свидания, до новых встреч на волнах Радио ВЕРА.

К. Лаврентьева:

— Всего хорошего. Спасибо, отец Александр.

Свящ. Александр Дьяченко:

— До свидания. Спаси Христос.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Святитель Серафим (Соболев)». Глеб Елисеев
• «К вере через болезнь». Ксения Черная
• «Кино как инструмент воспитания». Иером. Давид (Кургузов), Августина До-Егито, Яни Ролански