«Приемный подросток в семье». Светлый вечер с Дмитрием и Анной Смирновыми - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Приемный подросток в семье». Светлый вечер с Дмитрием и Анной Смирновыми

* Поделиться

У нас в гостях были Дмитрий и Анна Смирновы, приемные родители, члены клуба «Азбука приемной семьи» фонда «Арифметика добра».

Наши гости поделились своим опытом усыновления подростка, рассказали, с какими трудностями приходилось сталкиваться и как научиться их преодолевать, чтобы в семье царили любовь и мир.


А. Леонтьева

— Добрый светлый вечер. Сегодня в студии Анна Леонтьева. Мы говорим, как всегда, о семье. И у нас в гостях Дмитрий и Анна Смирновы, приемные родители, члены клуба «Азбука приемной семьи» фонда «Арифметика добра». Добрый вечер, дорогие.

А. Смирнова

— Здравствуйте.

Д. Смирнов

— Добрый вечер.

А. Леонтьева

— Вы знаете, мы до эфира начали разговор о том, что «Арифметика добра» присылала нам разных героев, вот пришел к нам Владимир Хавшабо, у которого много приемных детей-инвалидов. Звучал он, как герой, что говорить. Мы с моим соведущим Костей Мацаном сидели и слушали его. Но такой героизм — это какие-то такие вершины. Мне очень интересно будет сегодня с вами поговорить, потому что вы усыновили подростка из детского дома. И это такой действие, на которое не всякий решается. И я надеюсь, что мы сегодня поговорим не просто о том, как хорошо кого-то усыновить и как это делать, а какие проблемы, потому что проблемы у подростков не только усыновленных, а подростки — это вообще сплошная проблема, нет?

А. Смирнова

— Да, отдельная история жизненная — подростки. Это самый такой период, с одной стороны, он безумно интересный и неожиданный — в себе даже, а не в подростках открываешь качества. С другой стороны, это очень тяжелый период, очень много моментов накладывается.

А. Леонтьева

— Скажите, у вас свой ребенок, сколько ему?

А. Смирнова

— Ему будет 20 лет.

А. Леонтьева

— А сколько ему было, когда вы взяли второго ребенка? И сколько вашему приемному ребенку сейчас?

Д. Смирнов

— Чуть более трех лет приемный ребенок в семье. Соответственно, нашему было 17.

А. Леонтьева

— 17?

Д. Смирнов

— Конечно, в голове мы держали то, что свой взрослый. Если мы будем брать грудничка, то дальше будет большой разброс в возрасте, явно ничего не получится, не сложится — мы все силы кинем на маленького, взрослому чего-то недодадим. Поэтому, наверное, тогда и пришла в голову идея согласиться на самый сложный вариант — взять подростка. Это действительно сложный вариант. Сейчас, даже в ШПР говорят, что нужно проводить, отдельный прямо уклон делать — как взять подростка?

А. Леонтьева

— ШПР — это? Просто чтобы радиослушатели поняли.

Д. Смирнов

— Школа приемных родителей, которую обязательно должны пройти все будущие приемные родители, усыновители, опекуны для того, чтобы им выдали разрешение. Так вот, даже когда мы учились, начинали с азов: вот, вы берете грудничка и что с ним делать. А сейчас вектор поменялся. Как говорят, в нашей стране, благодаря правительственным программам, грудничков не осталось. А вот подростков много. И, к сожалению, это такой возраст, в котором у детей меньше шансов попасть в приемную семью. Поэтому уже тогда это считалось сложным вариантом, раз решили взять подростка. А сейчас собираются готовить специально родителей для того, чтобы брать подростка.

А. Леонтьева

— А что значит «готовить брать подростка»? Разве к этому можно быть готовым?

Д. Смирнов

— Да. Но вообще, все-таки ШПР — это не для галочки, это действительно дает навыки, знания. Мы после ШПР, наверное, осознали с супругой: вот мы бы это узнали раньше, когда наш родился — может быть, всё бы по-другому получилось.

А. Леонтьева

— То есть вы получили те знания, которые пригодились бы и с собственным ребенком.

Д. Смирнов

— Которые нужны любым родителям с любыми детьми — кровные, приемные, это совершено неважно. Это именно о том, как разговаривать на одном языке с ребенком, который только входит в эту жизнь, у которого понятия совсем другие, взгляд на мир совсем другой.

А. Леонтьева

— Вот это здорово.

А. Смирнова

— И вообще, даже общее понимание... Я мужу после второго или третьего занятия в ШПР сказала: «А почему в школе этого не преподают?» На каком-нибудь уроке биологии или обществознания? Действительно, такие моменты нужны...

А. Леонтьева

— Или ввести отдельный урок «Семейные отношения».

А. Смирнова

— Ну, можно хотя бы в биологию внедрить, в анатомию. Потому что есть такие моменты жизненно важные и для девочек и для мальчиков — вообще понимание, что такое семья, что такое вообще мужчина в семье, какую он должен играть роль, и что он должен делать, когда, например, рождается ребенок. Ведь у нас большинство мужчин не понимают, кроме того, что они должны обеспечить деньгами и обеспечить жильем. Что еще они должны делать? — ну всё как бы, хватит. Что ж все-таки должен делать мужчина, когда родился ребенок? Почему он важен? А то иногда даже считают, что он становится неважным — мама же только ребенком занимается, а ему не уделяет внимания. А почему? Поэтому да, были такие моменты, которые, наверное, стоило узнать раньше, узнать совсем в раннем возрасте, чтобы строить семью, понимать.

А. Леонтьева

— Тогда, если уж вы получили столько знаний — как я говорю на передаче, что мы тут приносим сплошную пользу, стараемся приносить сплошную пользу. Ну, это такая программа-максимум, суперидея. То, наверное, я буду как можно больше пытаться из вас вытащить этих знаний, потому что тут много радиослушателей услышит. Вот вы говорите про младенчество, а я, например, три раза проходила через подростковый возраст своих детей. И все три раза у меня не было никаких инструкций, и все три раза я делала колоссальные ошибки. Но мне некому было рассказать. Может быть, мне тоже нужно было пойти в Школу приемных родителей? Может быть, всем нужно пойти в Школу приемных родителей?

Д. Смирнов

— Этим как раз и занимаются подобные фонды — «Арифметика добра», другие фонды. Они проводят семинары специально по возрастным проблемам. Знаний много не бывает. Я, например, сейчас сам хожу на курсы, специально посвященные подросткам. До этого один курс тоже прошел, посвященный подросткам. Потому что я понимаю, что у нас сейчас фактически наступила новая стадия воспитания. Несмотря на то, что ребенок пришел в семью в 13 лет — вроде бы подросток, но там есть свои особенности. Мы отыграли назад года 2-3 — ребенок прожил детство, которое не мог прожить самостоятельно до этого.

А. Леонтьева

— То есть он пришел, и ему нужно было еще побыть ребенком.

Д. Смирнов

— Да. То есть вернулся в 10 лет, немножко побыл в этом психологическом возрасте. А потом наступил настоящий подростковый возраст, настоящий пубертат со всеми вытекающими. И вот я лично понял, что надо снова за парту, потому что нужных знаний не было, достаточных книжек не прочли, не успели. Вот сейчас пытаемся на опережение работать: то есть новые сюрпризы преподносит подросток — мы быстренько на лекцию, на семинар, что-то узнать, что с этим делать, как реагировать.

А. Леонтьева

— А давайте чуть-чуть я отмотаю назад и все-таки хотела вас спросить историю создания вашей семьи: как вы познакомились? Два таких человека, которые решили потом стать приемными родителями. Вот как вы встретили друг друга?

Д. Смирнов

— Я думаю, обычно, как и все.

А. Смирнова

— Да? По-моему, совсем необычно.

Д. Смирнов

— У нас не было романтичных таких историй — просто встретились, полюбили, поженились. И всё. Конечно, тогда мыслей никаких не было ни о приемных семьях, ни о чем-то таком, ни о какой сверхмиссии. И ребенок-то появился только через год, когда поженились. То есть мне казалось, что как у всех.

А. Леонтьева

— Ровненько.

Д. Смирнов

— Как у всех.

А. Смирнова

— Не считая, что когда мы поженились, мне было 18 лет, ребенок родился в 19 лет. В общем, да, ровненько, наверное. (Смеется.)

А. Леонтьева

— Это очень большая редкость, по-моему, сейчас.

А. Смирнова

— Вы знаете, как обычно в молодом возрасте, просто решали проблемы по мере их поступления. Хоп, полюбили друг друга. У Дмитрия сразу не стоял вопрос о гражданском браке, он говорил: «Если мы решили жить вместе, то мы женимся и живем вместе».

А. Леонтьева

— Дмитрий основательный человек.

А. Смирнова

— Да, он очень основателен в этом плане. И вот у нас был такое разделение немножко — моя мама и Дима настаивали сразу на законном браке, мы с его мамой хотели немножко этот период оттянуть.

Д. Смирнов

— Но при этом надо добавить, что мы оба были студентами.

А. Смирнова

— Да.

Д. Смирнов

— И это было, конечно, с одной стороны, очень радостный эпизод в нашей жизни, с другой, совершено неуместный для обоих. То есть нас приходилось ночами делать курсовые работы, я диплом чертил всеми руками. То есть мой диплом — мне жена помогала. Жене диплом — я помогал. При этом я еще работал, потом и жена уже работала. И ребенок. То есть так великолепно у нас получилось, что мы абсолютно не были готовы к воспитанию, ни о каком правильном родительстве речи не шло. Но какие-то книжки между физикой и математикой я даже пролистывал — что делать с младенцем.

А. Леонтьева

— Не доктора Спока. надеюсь?

А. Смирнова

— И его тоже, к сожалению.

Д. Смирнов

— Но у нас было много других книжек, мы не выделяли никакую одну идею, теорию. Брали какие-то моменты. Я вот помню, встретилась какая-то книга про биты знаний — необычно, какого-то американского писателя. «А давай попробуем?» — «Давай». Начали показывать ребенку в неосознанном еще возрасте, несколько месяцев, картинки — и называем, что показываем. Не знаю, помогло это или не помогло, но вроде заговорил, как все, пошел, как все.

А. Смирнова

— Нет, заговорил раньше. Пошел он тоже достаточно рано, особенно для мальчиков. Он начал немножко ходить уже в 10 месяцев, а уже километражи, именно километражи, он наматывал в 11 с половиной, в 12 месяцев, то есть он проходил по километру—два. Это ребенок 11 месяцев.

Д. Смирнов

— Тогда мы не были теоретически подкованы, и мы ориентировались на такие понятия: «У вас во сколько пошел? Во столько-то? О, а у нас во столько-то». То есть мы не знали, что ребенку вообще-то другое нужно в этом возрасте — что нужно заботиться о том, чтобы он тепло получал, чтобы он какое-то время на руках был обязательно, чтобы внимание. А мы вот так — главное, чтобы у нас зуб прорезался, как у соседей, грубо говоря. Чтобы пошел в то же время, как у других, а то, как это — он пойдет позже? Чтобы заговорил, когда положено, вроде как по книжкам.

А. Смирнова

— Ну, не знаю, у меня такого не было, наоборот. Я не знала, когда он должен пойти, поэтому, когда он встал в 10, пошел в 11 месяцев, я решила, что так оно и должно быть. А заговорил он благодаря Диминой маме, потому что она очень разговорчивый человек и она с ним очень много болтала и он очень рано и быстро начал говорить. Причем к 3-4 годам он такие сложные предложения составлял, а в 5-6 он уже спорил с воспитателями, вводил их в ступор и шок своими выводами и доводами, что их выводило из себя и они немножко на него злились, не понимая.


А. Леонтьева

— Сегодня с нами в студии Дмитрий и Анна Смирновы, приемные родители, члены клуба «Азбука приемной семьи» фонда «Арифметика добра». Ребята — родители одного ребенка 20 лет и подростка 17 лет. Поэтому мы сегодня говорим, наверное, о приемном родительстве и о проблемах подростков. Мы немножко увлеклись детскими воспоминаниями, я так по вашему рассказу понимаю, что всё было ровненько. Ну, рано немножко создали семью. И вдруг, прошло 17 лет, и вы решили кого-то усыновить? Чего-то не хватало в жизни?

Д. Смирнов

— Некоторая была предыстория. За 5 лет до этого события знаменательного супруга заскучала и каким-то образом узнала про клуб волонтеров, которые ездят по детским домам со своими миссиями, и помогают не какими-то вещами, деньгами, а помогают именно мастер-классами, проведением праздников, каких-то игр. В общем, вовлечение детей в некую активность. Супруга заинтересовалась, стала с ними ездить. Потом говорит: «А ты чего?» Как-то я разок съездил. Потом второй. Потом тоже втянулся. Но я очень редко все равно посещал эти мероприятия, а супруга с завидной периодичностью ездила, втягивалась, впитывала. Наверное, года через 3 появились такие разговоры: «А вот ты не думал, а может быть?» Я, естественно: «Нет, не думал и не может». И опять в свою работу. А супруга, как вода камень, она ездила и периодически так вкидывала.

А. Леонтьева

— Аня, почему у вас появились такие идеи?

А. Смирнова

— Ну, эти идеи не то что прямо появились, они были и в детстве тоже, потому что в детстве приходилось сталкиваться с такими моментами — я жила в городе, ездила периодически в деревню. Но и там и там видела детей в многодетных семьях. У нас одна семья просто ходила по дворам, их было 11 детей, одна мама. Мама их очень любила, но она была немного не от мира сего и поддавала, бывало. Разное, в общем... Детям было трудно. И я на это смотрела, и мне было немножко жалко: как же так? Потом родители и бабушка тоже всегда, что детям надо помочь. То есть бабушка никогда не отказывала в помощи таким людям, детям, даже малознакомым. Они могли прийти к ней в дом, и она их всех накормит, напоит, обогреет и в дождь и в холод. Наверное, это еще и из семьи шло, что уж чего-чего, а куска хлеба в доме жалеть не надо. Ну, и постепенно как-то задумываешься... Но если я такой порывистый человек — раз, давай, то Дмитрий, наоборот, он долго думает, думает, но зато он потом основательный. Я-то порывисто — раз, и порывисто потом утихаю. А Дмитрий как раз всё это везет так уверенно.

Д. Смирнов

— Потому что, во-первых, я долго думал именно над тем, кого нам по силам взять. И так получилось, что мы с клубом волонтеров ездили в основном в интернаты восьмого типа.

А. Леонтьева

— Восьмого типа?

Д. Смирнов

— Это либо дети с умственной отсталостью, либо с задержкой в развитии, либо какие-то явные отклонения. Мы понимали, по крайней мере я, что вот это точно не наш вариант. То есть вы рассказали пример, когда берут даже несколько детей-инвалидов с аутизмом и с задержкой развития. И вы правильно сказали, что они герои. И вот я до сих пор на них смотрю и думаю: вот это герои. А мы просто взяли в семью подростка. То есть когда мы уже осознанно с супругой рассуждали на эту тему, что если возьмем, то кого? Мы сразу решили, что мы не потянем сложный вариант. Но о том, что как мы вообще будем искать, выбирать — мы тоже не думали, мы беспечно к этому подошли. Ну, и потом практика так и показала, что нам беспечно первый же ребенок сразу пришел к нам в семью.

А. Леонтьева

— Как вы его встретили?

Д. Смирнов

— Очень сложная история. Сначала мы, как все родители — как это делается? Открывается интернат, банки данных: ой, какие милые личики, ой, как их много — всех хотим взять. Эту визиточку, это видео просмотрели, в несколько детских домов позвонили, нам сказали: «Вы знаете, этих детей уже нет, это всё устарело. А вот у этого есть „паровозик“ — братья и сестры. А вот этот с умственной отсталостью или с чем-то еще. А вот этого бесполезно брать, он три раза сбегал из детского дома». То есть мы поняли, что не совсем это так радужно, как в интернете представлено. Потом выяснилось, что есть закрытые базы данных. Когда мы попытались к ним подключиться, нам сказали: вам недельки три надо будет подождать. А непонятно было, как вообще — мы что, будем действительно несколько месяцев искать? И еще подсказали путь — прийти просто в опеку. Ну, я пришел в опеку и сказал, что мы получили разрешение: давайте, может быть, мы с вами как-то? Они сказали: «Ну, давайте». И мы особо ни на что не рассчитывали, не надеялись, просто записались в очередь. Нам сказали: «До вас уже тут родителей много, не ждите, что прямо завтра». А в итоге, перезвонили послезавтра. И сказали: «Вы знаете, мы тут долго думали — есть один вариант». Ну, и дальше всё в течение, наверное, недели было сделано.

А. Леонтьева

— Дмитрий и Анна, вы говорите о том, что героизм — брать детей-инвалидов. Я считаю, что героизм — вообще пройти через подростковый период ребенка. Вы взяли ребенка, я уверена, что какие-то проблемы у него должны были быть, потому что он был из неблагополучной семьи. И первое, что я сейчас от Дмитрия услышала, и это очень ценно, что ребенок, который прошел в детстве такое неблагополучие, ему нужно дать дожить это детство, то есть дать ему побыть еще ребенком, а не требовать от него по возрасту.

Д. Смирнов

— Вообще, если говорить по науке, то сначала проходит адаптация в семье ребенка, потом конфетно-букетный период. У всех по-разному — у кого-то месяц, у кого-то может на год затянуться. А потом неминуемо у всех происходит взрыв. Естественно, он произошел и у нас.

А. Леонтьева

— А конфетно-букетный — это когда все друг другу рады в семье?

Д. Смирнов

— Да. Потому что когда он расслабляется — то есть прошла адаптация, он понял, что он пришел в семью, он расслабился. И он пытается, конечно, быть хорошим — он понимает очень быстро, что от него хотят родители. И, конечно, если это делать, то жизнь будет просто в масле. А почему происходит взрыв? — потому что ребенок устает: ну, невозможно всегда выглядеть. Ведь на самом деле, в каждом из нас есть плохое, хорошее, какие-то проявления опять же подростковые. И вот все время держать спину невозможно — хочется расслабиться, сгорбиться. Вот примерно так же происходит и в психике — то есть ребенок сколько-то выдерживает, а потом его срывает, потому что он держался несколько месяцев.

А. Леонтьева

— И что он делает, Дмитрий?

Д. Смирнов

— Он делает всё, что нельзя — всё назло, он проверяет границы, он проверяет, насколько сильна любовь приемных родителей. А вдруг они такие же взрослые, как и те, которые встречались ему на жизненном пути: а вдруг они тоже бросят, предадут? И он начинает очень активно, быстро проверять.

А. Леонтьева

— То есть он как бы проверяет вашу любовь на ее безусловность?

А. Смирнова

— Да, он добивается как раз...

Д. Смирнов

— То есть конфетно-букетный период: я делаю что-то хорошее, меня за это любят. А потом он начинает задумываться: а если я буду делать плохое, меня так же будут любить? Или уже нет? И он начинает делать плохое специально, чтобы в этой догадке либо укрепиться, либо разувериться.

А. Леонтьева

— А обычный ребенок разве не так же себя ведет?

Д. Смирнов

— А у обычного ребенка всё плавно. Он с детства видит, как родители реагируют, у него с детства формируется тип привязанности определенный. И в зависимости от того, как сформировалась привязанность, он так проживает все стадии своего взросления — дошкольный период, младшая школа, средняя школа, тот же пубертат. Даже пубертат у своих детей проходит совсем иначе, нежели у приемных. И приемные дети тоже друг другу рознь. Вот вы говорите, что ребенок прошел детский дом. Опять же нам, можно сказать, повезло. Про таких детей, как у нас, говорят «подарочные», потому что мы его не брали из детского дома и наш ребенок в детском доме не был. Так получилось, что после того, когда кровную маму лишили родительских прав, ребенок сразу попал под родственную опеку. И в родственной опеке находился 4 с половиной года. Потом из родственной опеки он попал...

А. Леонтьева

— Родственная опека — это бабушка, дедушка?

Д. Смирнов

— Да, бабушка. Он попадает, не знаю, что там было первично — либо в больницу, потом в приют, либо сначала в приют, потом оттуда сразу на госпитализацию. Там было обострение гастрита. И вот этот приют, это место промежуточное, где дети могут находиться какое-то время и вернуться в семью. И это постоянная история — бывает, кто-то уходит в запой: забирают в приют на неделю, потом возвращают, когда родители выходят. Здесь история немножко затянулась из-за этой госпитализации. И наш подросток был почти 2 месяца в этом приюте. И почему опека нам позвонила, они сказали, что «ребенок сохранный, без каких-либо отклонений, домашний. И мы очень не хотим, чтобы система его сломала, потому что если он из этого приюта попадет в детский дом, то тогда уже всё вниз по накатанной». И опять же то, что это подросток, он сразу попадает в группу, которых берут самыми последними. Поэтому они хотели для этой девочки лучшей жизни.

А. Леонтьева

— Оставайтесь с нами, мы вернемся к вам через минуту.


А. Леонтьева

— Сегодня мы говорим с Дмитрием и Анной Смирновыми, приемными родителями, членами клуба «Азбука приемной семьи» фонда «Арифметика добра». Вот вы, Дмитрий, сегодня рассказали о том, что вам достался «подарочный» ребенок — он не был в детском доме, а всего лишь был из неполной, неблагополучной семьи, где мама пила. Но, наверное, он из-за мамы получил в детстве травмы? Это же все равно очень большие травмы.

А. Смирнова

— Да, травмы Катюха получила вполне серьезные, не каждый взрослый такие травмы получает. Хотя, конечно, ее родители любили. И мама продолжает любить. Папа, к сожалению, умер, поэтому там вся эта трагедия и завязалась. И это, с одной стороны, давало и плюсы ей, какую-то психологическую подмогу. Были такие моменты — я иногда люблю посмотреть фотографии, естественно, там фотографии сына. И вот мы как-то смотрели с ней. Пока смотрели, а у него безумно много фотографий, а у нее, к сожалению, столько нет. Но у нее есть несколько. И она скорее-скорее побежала и принесла мне: «Смотри, вот эту фотографию сделал папа». Он красиво ее оформил, переплетения какие-то, он сделал из фотографии маленькую записную книжечку. Ну, он, к сожалению, делал это в местах не столь отдаленных. Но все же она понимала, что отец ее любит. И до сих пор она это понимает и верит, и мне кажется, это дает ей какую-то подмогу психологическую. И мама ее тоже очень любит, несмотря на такую ситуацию. И когда мы познакомились с мамой, у меня не возникло, знаете, когда шок: какой ужас, что же это за родители! Нет, я как раз была очень удивлена и думаю: ну, как же так, она, в общем-то, хорошая женщина, При общении она вполне себе, с нами, по крайней мере, она культурная, вежливая, и никаких претензий нам никогда не предъявляла и до сих пор не предъявляет. И у меня был шок — ну как же так? У меня сразу в голове возник вопрос: а почему мало мы помогаем, может быть, таким мамам в таких жестоких, в общем-то, жизненных ситуациях, а просто стараемся найти, за что расковырять — причину, почему они такие плохие? 
Мне кажется, все-таки уже начал социум направление такое на поддержку. Наверное, стоит усилить эти моменты. Потому что несмотря на то, что Катюха молодец, но, конечно, ей было бы намного лучше и комфортнее, пусть не в очень суперхороших условиях, но жить с родной мамой, которую она любит и обожает, чем хоть и в очень комфортной среде, но у чужих. Сейчас уже не таких чужих, но все равно это не мама родная. Мы все понимаем, что такое мама. Для нас это такое слово, у меня даже слезы на глаза наворачиваются. И поэтому, конечно, очень хотелось бы меньше таких ситуаций, потому что когда я смотрела на них, мне казалось, что, наверное, можно было спасти и не нагнетать так ситуацию. А опеке, может быть, поработать поглубже и постараться вытянуть и маму за шкирку, где-то жестко, может быть, но вытащить. Потому что мама немножко слабохарактерна, но, с другой стороны, она не агрессивна. Знаете, есть такие, кто будут доказывать, что они все равно правы и могут жить, как хотят. Нет.

Д. Смирнов

— Тут я добавлю немножко...

А. Леонтьева

— Это пронзительное признание. Надо сказать, у меня у самой слезы навернулись. Да, Дмитрий.

Д. Смирнов

— Просто в Америке уже давно на эту тему работают, так называемые фостерные семьи создают. У нас пока этого института нет. Можно сказать, что патронат в чем-то схож, но это немножко не то.

А. Леонтьева

— А что это такое?

Д. Смирнов

— Фостерная семья — это специально обученные родители, прошедшие некий аналог нашего ШПР, которые создаются ровно для того, чтобы ребенок в кризисной ситуации пожил у них какое-то время. Кризисная ситуация — начиная от запоя, попадания родителя в больницу, какая-то авария, трагедия. Но там фостерная семья фактически берет на поруки и этого ребенка и его кровную семью. И они помогают семье восстановиться как можно быстрее и вернуть этого ребенка им обратно — то есть там как раз такая задача и стоит. А у нас как? У нас сразу суд — лишили прав. И потом очень сложно доказать, что уже ты можешь снова выполнять обязанности родителя кровного. И вот именно поэтому у нас совсем иначе это работает.

А. Смирнова

— Более того, опека, в общем-то, не поддерживает, когда родители лишены прав, чтобы кровные дети, даже если мы, как приемные родители, были бы и не против общения, опека категорически против, так как она обязана блюсти букву закона.

Д. Смирнов

— Есть такой стереотип: чему научит кровный родственник такой асоциальный? Раз его лишили по суду родительских прав, значит, за дело лишили. А вдруг он будет родному ребенку это транслировать?

А. Леонтьева

— Драматическая история.

А. Смирнова

— Когда мы только брали Катюшку в семью и разговаривали. Она общалась с мамой. И бабушка говорила, что общалась, хотя бабушка не очень хотела, но с другой стороны, все равно давала возможность. И вот было такое общение, к сожалению, мы не записали ни на бумагу, ни на диктофон. И нам сказали: «Ну, конечно, под вашу ответственность, но можно, чтобы они иногда общались». Но когда в какой-то момент у нас с опекой вышли такие жесткие вопросы — нам нужна была помощь, а они не могли ее оказать. И вот пошел такой конфликт. И ребенок тоже начал конфликтовать — у нас закончилась хорошая пора, и начались кризисы, прямо такие жесткие, конкретные кризисы. И я уже просто сказала, что, наверное, нам уже невозможно жить вместе. У всех или не у всех, но у кого-то, наверное, наступает такой момент, особенно с подростками, когда я уже говорила: «Всё, мы не можем вместе». И возможно, что ей даже хуже, раз ее так прямо взрывает, она прямо раздражена. И я тоже уже не могу себя сдерживать. И когда мы пришли за помощью в опеку, думали, что, может быть, направят или к психологу. Опека почему-то взяла всё в штыки, они сказали: «Вы что, хотите вернуть ее?» Я говорю: «Почитайте заявление. Мы же вам написали, что мы просим помощи — мы просто зашли в тупиковую ситуацию и не знаем, как дальше действовать».

А. Леонтьева

— О какой помощи идет речь? Это какой-то психолог или что-то — в такой ситуации, когда такой конфликт.

А. Смирнова

— Конечно, есть и психологи, они есть и в социальных центрах, ЦСО сейчас новомодное. Но, к сожалению, как наша практика показала, более-менее психологи работают вот как раз в таких фондах, как «Азбука приемной семьи» и еще «Волонтеры детям», по-моему, нам тоже помогали.

Д. Смирнов

— Фондов много. Но смысл такой — мы пришли за помощью, потому что, как нам оказалось, в опеке работают профессионалы, потому что эти дети через них проходят, они много знают историй, у них за плечами богатый опыт. А у нас это в первый раз. То есть нам подскажут хотя бы: куда, как что? Но, может быть, даже и к лучшему, что опека немножко не помогла, потому что мы пошли в фонд. И в фонде мы действительно получили необходимую информацию, необходимую помощь психолога.

А. Леонтьева

— Я хочу спросить. Вот вы так говорите, что получили необходимую информацию, необходимую помощь...Такая драматургия, что я хотела бы понять: а как вы вышли из этой очень болевой ситуации, трагической — девочка хочет общаться с мамой, мама слабая...

А. Смирнова

— Так вот, как раз в этот момент, у нас этот кризис... Когда я говорила, что наступил момент, когда Катя общалась с мамой и с бабушкой тоже. Бабушка настаивала, чтобы Катя с ней общалась, Катя не хотела общаться. А с мамой наоборот — мама хотела общаться, и Катя хотела с ней общаться. В общем, вот эта тупиковая ситуация. И мы сказали в опеке, что она с мамой и с бабушкой пообщалась, и что она вскипела. И на нас: «Как, она с мамой общалась? А кто разрешил с ней общаться?» Мы смотрим на них и говорим: «Вы понимаете, что ребенку 15 лет. Если даже мы ей запретим общаться, она будет это делать тайно». Но это же понятно, правда? Ну, 15 лет — это уже вполне себе...

А. Леонтьева

— Это мне очень понятно. Мне непонятно, как вы вышли из этой ситуации.

Д. Смирнов

— Я отвечу. На языке приемных семей это называется «ресурс на нуле» — то есть мы в какой-то момент стали нересурсными. И я, например, пошел восполнять ресурс. То есть на семинары, на форумы, наш клуб при «Арифметике добра» — «Равный — равному». Туда, куда я хожу, там собираются только приемные папы. И нет никакого как бы лектора, ведущего. А просто мы делимся историями, рассказываем свои проблемы, советуем друг другу: как я смог выйти, что получилось, что не получилось. И на самом деле это такая ресурсная поддерживающая группа.

А. Леонтьева

— Что вам посоветовали? Я уже не могу дождаться конца. Что вам посоветовали, как общаться с ребенком, как его успокоить, как себя восполнить?

Д. Смирнов

— Да если бы я знал! Нет рецепта на самом деле. И я не скажу, что мы вышли — мы сейчас находимся в самом разгаре. Ну, что помогает? Помогает, наверное, любовь в нашей семье.

А. Леонтьева

— Как просто.

Д. Смирнов

— Но это всегда просто. Американцы приезжали когда, был семинар, на котором я присутствовал. Там прямо красной нитью шло: если у вас проблемы с подростком — любите друг друга. Супруги — муж и жена. Если возникает конфликт подростка с папой, мама первое, что должна — восполнить папе потерянный ресурс. Это как в самолете: сначала маску на себя, потом на ребенка. И вот здесь работает точно так же: всё, что происходит в семье, это всё бьет по всем — и по ребенку и по родителям, вне зависимости от того, травмирован ребенок, не травмирован. Родители — тоже люди. И поэтому, чтобы из ситуации выйти, первое — нужно восстановиться самим, взрослым. И здесь помогает всё что угодно, начиная от, как они говорили: «Сходите на массаж, послушайте концерт, музыку, ванную теплую примите. Когда вы успокоились, после этого приходите к ребенку и начинайте налаживать отношения. Вот только так получится». Потому что если взрослый не в ресурсе: в гневе, расстроен, обижен — ничего не получится. И даже никакие извинения ребенка не помогут, никакие хорошие поступки, если даже они будут. А часто их и не будет даже. Поэтому вот мы сначала восстанавливаем себя. А ребенок у нас отдыхает в лагере — восстанавливает себя. А с сентября начнем новую жизнь.

А. Леонтьева

— Здорово. Мне очень понравилась ваша мысль о том, что родители, если они любят друг друга, то это уже фундамент такого здоровья психического для детей.

Д. Смирнов

— А бы вообще сказал, что это 50 процентов воспитания. Мы показываем своим примером вообще, что такое семья, что такое любовь, что такое дружба. И ребенок, он слова плохо воспринимает, особенно в подростковом возрасте. А вот когда он что-то видит, он уже начинает сам это анализировать. Где-то он, конечно, может побунтовать, сказать: «Вот, я таким не буду, я так не хочу». Но я даже по себе знаю, это срабатывает после 30-ти — только тогда начинаешь вспоминать советы родителей и думать: о, а сделаю-ка я так. Делаешь — получается. И думаешь: хороший совет был, значит.

А. Леонтьева

— Мне немного осталось подождать всего — у меня старшему 25 лет.

А. Смирнова

— Вы знаете, у меня сын, 20-й год ему. И если он очень сильно периодически бунтовал лет, наверное, до 15-16. Особенно с папой были постоянные конфликты, потому что борьба была двух мужчин за главенство. Оба достаточно сильные, только один еще совсем молодой и не понимал, что это не его «зона величия», так сказать, и быть старшим не совсем его роль. И вот были такие бунтарства, но вот сейчас сын как раз занял такую нейтральную позицию. Но он очень часто и очень много говорит уже, как папа, какие-то дает советы, как папа. И хоть он отрицает какие-то папины ценности жизненные, но доказывает, мотивирует их — мама моя смотрит и говорит: «Ну чистый Дима».

Д. Смирнов

— Я одну мысль добавлю. Тоже от психологов узнал. Неочевидная вещь — почему у нас в стране 18-летие считается такой отправной точкой? Наступает дееспособность...

А. Леонтьева

— А в Америке 21.

Д. Смирнов

— Возможно. Но и это тоже рано. На самом деле, как сейчас выяснили, уже доказали — всё вообще зависит от формирования лобных долей. И лобные доли формируются у человека к 25-27 годам. Поэтому эта искусственная цифра 18 — как будто он на следующий день будет по-другому вести себя и быть взрослым. Нет. К сожалению, до 25-ти он все еще будет понимать, что вообще он из себя представляет, как устроена жизнь. И характер будет и какие-то его поступки, действия, слова будут формироваться к 25-27 годам только.

А. Леонтьева

— Это очень утешительная информация, потому что очень многие родители, может быть, расслабятся. Потому что действительно хочется, чтобы после 18-ти что-нибудь произошло, а оно не происходит.

Д. Смирнов

— Оно не происходит.

А. Леонтьева

— Оно не происходит и после 19-ти.

А. Смирнова

— Да.

Д. Смирнов

— У нас, если вспоминать сына, то он так и говорил: «Сейчас я доживу до 18-ти, и вот с первого дня после 18-летия я вас не буду слушать, я буду жить, как захочу — где хочу, куда хочу, есть, что хочу, пить, что хочу». Наступил следующий день, он все равно в нашей квартире, завтракает на нашей кухне, проводит с нами время. Потом так незаметно пролетел еще один год. Сейчас пролетел еще второй. И он уже говорит: «Ну, а чего? Я вам не мешаю. Я, наверное, с вами еще поживу».

А. Леонтьева

— А вы не боитесь этого «еще поживу»? Как сейчас говорят, что детей нужно пинками выгонять из дома, есть такое мнение.

Д. Смирнов

— Я бы давно, но вот супруга...

А. Смирнова

— Нет, я так не думаю, потому что...

А. Леонтьева

— Не задерживаем мы их дома в развитии?

А. Смирнова

— Нет, каждый человек сам принимает решение, когда ему уйти. Да, не нужно его опекать. Но мы сына никогда и не опекали. Он у нас, в общем-то, самый неопекаемый, очень самостоятельный с достаточно раннего возраста. У меня бабушка говорит, что уж чего-чего, но я детей своих всегда накормлю и спать уложу. Это всё — максимум, что я...

Д. Смирнов

— Здесь немножко о другом вопрос. Психологи как говорят: основная задача воспитания — это научить ребенка после 18-летия выжить одному. И вот мы, например, с приемным ребенком мы не то что говорим: сейчас 18, и потом с чемоданом на лестницу. Но мы объясняем, что в 18 ты должна уметь делать всё, что умеет взрослый человек. И наша задача сейчас — этому всему тебя научить. А потом уже ты сама будешь выбирать: как, куда, слушать наши советы, не слушать. Главное — мы должны всю информацию дать, показать, научить. Ну, а там уже право выбора за тобой.


А. Леонтьева

— Сегодня у нас в гостях разговаривают о семье Дмитрий и Анна Смирновы, приемные родители, члены клуба «Азбука приемной семьи» фонда «Арифметика добра». С вами я, Анна Леонтьева. Я вот сейчас вспомнила, когда Дмитрий рассказывал о том, что очень многие психологические проблемы в семье лечатся любовью между супругами, я вспомнила замечательного директора нашей школы домашнего обучения, Игоря Моисеевича Чапковского, который сказал удивительную вещь. Он сказал: «В Библии сказано, чтобы муж любил свою жену. Там даже не сказано, чтобы жена любила своего мужа, там сказано, чтобы муж любил свою жену». И он как старый педагог, который пропустил через себя множество очень разных детей, очень сложных, он считает, что это универсальное средство для того, чтобы у ребенка было достаточно душевных сил на всю жизнь — что папа любит маму.

Д. Смирнов

— Соглашусь. Полтора года назад я пришел в клуб «Равный — равному», где приемные папы собираются. Вел его Крис Нудсен, он и сейчас его ведет, он уроженец Америки, но давно уже переехавший в Россию, живущий здесь, семью он завел здесь, жена у него россиянка. Так вот, что меня поразило — мы пришли, все папы пришли с какими-то ожиданиями: сейчас нас научит опытный американец, у которого был и американский опыт и российский, и у него в семье воспитываются четыре ребенка, то есть есть, что. И он говорит: «Тема нашей первой лекции — как любить жену». И мы все как-то так удивились. Потом на второе занятие пришли и он говорит: «Ну что же, мы продолжим сегодня тему, как любить жену». И тут мы поняли, что что-то не так. А он на самом деле убежден, что наша основная задача — отцов — поддерживать нашу жену. Потому что он тоже так считает, что мужчина — это добытчик, он где-то на работе. И он, конечно, может участвовать в воспитании, но, как правило, он старается в этом участвовать меньше. А жена, она полностью погружена, особенно когда много детей в семьях, когда 8-10, то понятно, что жена — домохозяйка, она всегда дома, потому что от этих детей отойти нельзя, особенно если они инвалиды, с какими-то особенностями развития. И получается, что жена весь день выматывается энергетически просто. Даже если дети послушные, хорошие, все равно — когда ты все время с кем-то общаешься, делишься вниманием, выслушиваешь их, ты устаешь. И вот основная задача, когда муж пришел с работы — это расслабить жену. То есть вплоть до того, что на какой-то час ее вообще убрать от детей — пусть она пойдет в ванную, посмотрит телевизор, что угодно. А в этот период муж на себя берет детей. В выходные он тоже делает так, чтобы жена по максимуму отдохнула от этих, так сказать, рабочих будней в семье. И это очень важно. Он говорит, что очень многие проблемы, которые возникают в приемных семьях, они сразу уходят. У нас был интересный эпизод — один папа рассказывал, как он восстанавливает ресурсы. Он говорит: «Я каждый день своей жене перед сном 20 минут массирую ноги». Мы его назначали гуру восьмидесятого уровня среди пап, все спрашивали: как именно, поделись техникой? Понятно, что никто из нас, среднестатистических пап, так не делает. А вот он нашел такой хороший способ восполнять ресурс своей супруги. Это, действительно, потом она утром просыпается с новыми силами и к детям.

А. Леонтьева

— Замечательно как. Время бежит, и я спешу задать все вопросы. Они будут теперь спонтанными, потому что я боюсь не успеть, не уложиться. Есть такой сайт «Токсичные родители». Я на нем зарегистрировалась, каким-то чудом меня туда пустили. Там травмированные дети из семей не очень благополучных — эмоционально не очень благополучных. Травмированные дети собрались для того, чтобы обсуждать своих родителей, поддерживать друг друга, поскольку они считают, что они все очень травмированные. И наверняка, так оно и есть. И давать друг другу советы — какую литературу почитать, как относиться к тому или иному поступку матери. Очень много про матерей, меньше про отцов. Но тем не менее, этот сайт объединен такой общей ненавистью к родителям. Причем эти дети собираются иметь свои семьи и многие уже имеют, но не знают, смогут ли они стать лучшими родителями, потому что в какой-то момент, когда рождается ребенок, они не знают, а как с ним? То есть у них есть такая модель. А другой модели поведения у них нет.

А. Смирнова

— Они ее повторяют.

А. Леонтьева

— Да. И они пытаются друг у друга выяснить: а как так сделать, чтобы я не был таким токсичным, как моя мать? И на этом сайте я поняла одну удивительную вещь про этих подростков, про подрастающих — что дети, к которым родители, например, относились без уважения к их телу, они начинают «гулять». Родители не разрешали критически мыслить — они начинают слушаться других взрослых и при этом не могут критически относиться, они принимают всех. Я поняла, что эти проблемы идут из семьи. Вот какие проблемы у вас в семье — тоже травмированной Екатерины? И как вы с ними справляетесь?

А. Смирнова

— Ну, проблем...

А. Леонтьева

— Как решать? Мне хочется какой-то светлый выход...

Д. Смирнов

— Если все-таки не говорить о конкретно нашей ситуации, потому что там много особенностей, частностей, вообще этих детей объединяет, как я уже сказал, определенный тип привязанности, который формируется у них. Мы даже не говорим о нарушении привязанности, мы говорим о том, что у них особый тип привязанности, который некоторые считают нарушением или отклонением от нормы. На самом деле нет, это не отклонение, а это просто такой тип, с которым нужно работать. И именно этот тип привязанности и формирует их отношение к миру, их отношение к сверстникам, их отношение к себе, к своему телу. И, наверное, главная проблема — это научить этого ребенка жить с этим типом привязанности, который у него уже сформировался. Особенно когда приходит подросток в семью — изменить предыдущие 13 лет его жизни практически невозможно. Как нам сразу сказали: «Готовьтесь, это еще лет 13 вашей плодотворной работы, если вы хотите что-то поменять». А за короткий период, например, три года, вряд ли это удастся. Нужно научить ребенка любить себя — вот именно такого, какой он есть, каким он на данный момент является. Да, у него есть, может быть, какие-то недостатки. А у кого их нет? Они есть у детей из кровных семей. И такие же есть низкие самооценки, такое же, может быть, неумение выстраивать дружбу, неумение любить, первые пробы, когда в их жизни появляется вторая половинка — как с ней, что с ней? Они же как: если мальчик на них посмотрел, то всё — это мой будущий муж, мы через месяц пойдем в ЗАГС. 
Потому что модель какая — родители, вот они, семья. У них нет понятия, что бывают такие отношения — просто в кино вместе сходить, на аттракционах покататься, на велосипедах в поход сходить. Вот с этим проблемы. Я даже не знаю, как их назвать проблемами. Я еще раз говорю, когда я смотрю на семьи, которые воспитывают инвалидов, с задержкой развития, аутизмом, какие-то неизлечимые заболевания — там действительно героизм каждый день. Они преодолевают иногда смертельные заболевания, диагнозы сложные. Они умудряются детей из коррекционных классов переводить в обычные. Мы «боремся» с проблемами, которые мы, например, в своем детстве проблемами не считали. То есть: встречается с мальчиком, мальчик бросает — истерика. Так кто через это не проходил? И вот пытаемся объяснить, что это всё нормально — это не потому, что у тебя такое было детство и ты из какой-то особенной семьи. Это так и должно быть.

А. Смирнова

— Ну, да, есть проблема — она пытается объяснить, что у нее нет долгоиграющих отношений с мальчиком, потому что она такая. Но на самом деле, это не так. Мы пытаемся объяснить, что это какие-то моменты ее поведения, отношение к этому мальчику, которые портят взаимоотношения, и они разрушаются. А не потому, что она из приемной семьи и у нее какие-то проблемы с родителями. Не из-за этого. Но так как для того, чтобы это признать — это даже взрослый человек не может, что же говорить о подростке? Мы же прекрасно понимаем, как нам трудно свои признать огрехи и принять их и с ними работать. А у подростка тем более, они априори считают себя самыми умными, с этим флагом идут, что они точно знают всё лучше всех — «не учите меня жить, помогите материально». Это прямо лозунг.

Д. Смирнов

— Но они все равно ранимые. И, конечно, преемственность, эта история, что «я живу в приемной семье» — для них это больная точка. И они еще не знают, что с этим делать. То есть где-то можно ее преподнести, и, может быть, на жалости что-то получить. А если не сработает — ага, не сработало потому, что у меня такая биография. И все время приходится этот баланс выравнивать, то есть объяснять: нет, ты не получила чего-то вовсе не потому, что они узнали твою историю. Или наоборот: ты получила это, потому что ты надавила на жалость, а не потому, что заслужила и потрудилась. То есть мы пытаемся немножко выровнять — твоя биография с тобой и она никуда не денется, но это не то, с чем ты по жизни будешь открывать какие-то двери или перед тобой они будут закрываться.

А. Смирнова

— Да, самое сложное — это научить ребенка не вызывать жалостью окружающих какие-то хорошие эмоции, а попробовать заслужить этим эмоции какими-то хорошими поступками, делами. К сожалению, дети, которые из детского дома или дети, которые из таких семей, они привыкли с детства жалостью добиваться вещей, эмоций, денег, еще чего-то. Наше общество очень любит жалеть. Я, честно говоря, наверное, примерно 10 лет назад осознала, насколько жалость очень пагубное чувство. Я из себя его изгоняю — как только у меня начинается, что что-то жалко, я сразу говорю «нет». Что угодно, только не жалость должна двигать какими-то мотивациями, действиями, идеями. Потому что жалость — очень плохое чувство в таком утрированном... Вот давайте мы погладим, давайте, мы сейчас дадим... Жалость не решает проблему.

А. Леонтьева

— Наверное, это вы говорите о жалости, о которой тоже сегодня шла речь. Я брала интервью у человека больного, в физическом плане больного. И он тоже сказал, что жалость — это не то чувство, которое он хотел бы по отношению к себе испытывать.

А. Смирнова

— Да, конечно. Можно желать помочь, но не из жалости, а осознавая, грубо говоря, что человек без руки и ему трудно взять стакан. Ты просто помогаешь ему, а не потому, что тебе его жалко. А вот эта жалостливость, мы так ее любим, мы так в себе ее лелеем...

Д. Смирнов

— Был форум приемных семей и там активисты разработали некое такое маленькое письмо для учителей. Это письмо так и называлось: «Как помочь приемному ребенку». Там было примерно 15 пунктов, разъясняющих, в чем особенность наших детей и как с этим работать. И там подчеркивалось, что они могут вести себя не так, как остальные дети в классе, но вы к ним должны относиться, как ко всем детям в классе. Вот в этом — самое главное. Почему это письмо было разработано и почему нам, родителям, раздали его и посоветовали в своих школах распространить — потому что, к сожалению, наши учителя в обычных школах не готовы работать с такими детьми. Их никто не учит, в институтах никто не преподает — как свой предмет преподавать ребенку в трудных семейных ситуациях: либо когда он в приемной семье либо когда у него травма, умер один родитель, либо когда он у бабушки с дедушкой под опекой. Это не объясняют, просто говорят, что к вам придет такой ребенок, вот имейте в виду. А что иметь в виду? Особенно если преподаватель молодой, 20-летний, например, в школе, ему нужно тогда почитать книжки, посмотреть фильмы какие-то об этом. Он не подготовлен. И у нас были несколько неприятных эпизодов, когда учителя делали хуже — просто по незнанию.

А. Леонтьева

—То есть приходилось защищать ребенка?

А. Смирнова

— Нет!

Д. Смирнов

— Даже не так.

А. Смирнова

— Учителя очень хорошие, потрясающие люди, они ничего плохого не хотели сделать. Но вот этими жалостливыми поступками они как раз провоцировали и ужесточали вот это — что да, я жалостью снова получу оценку или жалостью получу какую-то привилегию.

Д. Смирнов

— В приемных семьях родители в школу ходят, когда их вызывают из-за двоек. Я в школу ходил из-за пятерок и говорил: «Мне не нравится, что вы поставили „пятерку“. Я знаю, что у нас нет знаний на „пятерку“. Объяснитесь». И мне учителя говорили: «Ну как же, она же объяснила всю ситуацию». Я говорю: «И что? У нас теперь за это „пятерку“ по математике ставят?»

А. Леонтьева

— То есть вы хотели, чтобы, как в вашем клубе «Равный — равному».

А. Смирнова

— Да, объективность.

А. Леонтьева

— Чтобы не унижать ребенка.

Д. Смирнов

— Конечно. Потому что на самом деле, несмотря на то, что вроде бы ребенок получает — то есть его не гнобят, а наоборот: где-то глаза закроют, оценочку натянут. Он же расслабляется и думает, что так всегда по жизни будет. А, к сожалению, нет. И особенно после 18-ти так не будет.

А. Смирнова

— И когда это в одночасье прекратится, как раз и случаются такие кризисы подростковые, заподростковые, достаточно взрослых детей и подростков 19-20 лет, когда их резко перестают жалеть: ты уже здоровый дядя (тетя), давай-ка сам. А он не понимает: как это сам? Ведь он 19 лет всё получал на блюдечке, его все жалели, говорили, какой он несчастненький и ему всё давали. А тут вдруг раз — и он сам. Как это — сам? И у него кризис очень жесткий, очень сильная ломка, как у наркомана, который не понимает, почему, что поменялось-то? Он так же остался сиротой, он такой же несчастный, у него так же болит душа, он так же не может выстроить отношения. А жалеть его перестали, потому что он уже взрослый дядя, у него есть руки и ноги. Значит, что? — мне нужно лишиться рук и ног, чтобы снова вернуться и жалеть. То есть пагубны такие моменты.

Д. Смирнов

— Но если резюмировать, то все равно, конечно, институт приемных семей — это намного лучше, чем система детских домов.

А. Смирнова

— Это да.

А. Леонтьева

— К сожалению, наше время подходит к концу. Я хочу сказать, что из того, что вы мне рассказываете, вы уже тянете на двух таких психотерапевтов, потому что вы прошли такую школу, школу приемного родительства, о которой вы говорите. У меня, правда, дети уже выросли, но я бы, наверное, тоже в нее бы сходила, если бы они были маленькими, и получила бы те знания о подростках, которые позволили бы как-то помочь им пройти вот этот тяжелейший период, когда осложняется кучей всяких...

Д. Смирнов

— Мы в нашем фонде сейчас обсуждаем идею с осени начать клуб — такой же, как «Равный — равному», но для будущих приемных родителей. Потому что получается некий разрыв — родители оканчивают ШПР, еще ребенка не взяли, но у них все равно еще много вопросов и им не к кому с этими вопросами пойти. И вот мы хотим будущих приемных родителей тоже подтягивать по теории немножко — осознанное преемство.

А. Леонтьева

— Отлично. У меня ощущение, что даже и не приемных, а просто родителей можно подтягивать в такие школы, потому что это действительно очень ценно. Спасибо вам большое. У нас в гостях были Дмитрий и Анна Смирновы, приемные родители. И мы говорили в основном о подростковых проблемах, но так же, как и всегда, о любви в семье и о том, как семья должна оставаться счастливой, несмотря на все сложности. Спасибо вам большое за этот разговор.

Д. Смирнов

— Спасибо вам.

А. Смирнова

— Спасибо за приглашение.

Д. Смирнов

— До свидания.

А. Смирнова

— До свидания. 
А. Леонтьева

— До свидания.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем