«Представления о Рае в средневековой Руси». Гость программы — Татьяна Матасова

Гость программы: кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ Татьяна Матасова.

Разговор шел о том, каким представляли себе Рай жители средневековой Руси, и как это влияло на их духовную жизнь и искусство.

---

Д. Володихин 

- Здравствуйте, дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы с вами поговорим о том, что составляет одну из основополагающих величин в жизни всякого христианина – о рае. Но не о том, что там было и что там будет, поскольку какие-то вещи от нас закрыты, какие-то очень сложны, какие-то в принципе неведомы, пока, даст Бог, мы туда не попадем. Мы поговорим с вами о том, как представляли себе рай в Древней Руси, ну, или шире говоря, в Руси средневековой, допетровской. И поскольку для того, чтобы не сбиться на этой сложной петляющей дорожке рассуждений о рае нужен хороший специалист, мы такого специалиста в гости к нам и позвали. Итак, у нас сегодня в гостях кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ, замечательный историк и прекрасная дама Татьяна Александровна Матасова. Здравствуйте. 

Т. Матасова 

- Здравствуйте. 

Д. Володихин 

- Ну что ж, начнем-ка мы от основ: собственно, представление о рае должно было в какой-то момент прийти на Древнюю Русь, оно пришло ведь в какой-то степени отлившееся в определенные формы и у нас развивалось, пришло вместе с Крещением из сложной богатой культуры, которой могла одарить Русь Константинопольская империя. 

Т. Матасова 

- Представление о рае содержится в целом ряде переводных текстов, действительно, с греческого языка и, конечно, в первую очередь, в Книге Бытия она начинается с того, что «Насадил Господь Бог рай в Эдеме на Востоке». И, кстати, вообще таким образом рай – это начало Книги Бытия, это такой первый образ, который всплывает вообще в христианском таком осмыслении времени, пространства, отношений с Богом и так далее. А с другой стороны, действительно, приходили разные тексты, причем не только канонические тексты, связанные с раем, но и апокрифы, и сочинения отцов Церкви, сочинения богословов. Ефрем Сирин, один из таких, наиболее известных византийских богословов, вот у него есть целый трактат о рае. С другой стороны, мы знаем целую серию такую, можно сказать, серию Шестодневов Иоанна, экзарха Болгарского, там тоже мы встречаем образ рая, как комментарий на известия Священного Писания, на стихи Священного Писания. А с третьей отдельной стороны был целый отдельный такой жанр, вернее, целый вид текстов – апокрифы, которые не признаны церковью, но тем не менее, в Древней Руси имели хождение апокрифы очень широко, и древнерусские книжники всерьез не понимали, что это апокриф. 

Д. Володихин 

- Вот здесь сто́ит уточнить: апокриф – это не то, чтобы обязательно отреченная книга, которую читать нельзя, просто церковь говорит: «Хотите – читайте, но мы вовсе не считаем, что в этом апокрифе действительно есть что-то из Священного Писания или Священного Предания. У нас есть сомнения по этому поводу». 

Т. Матасова 

- Это правда, но я просто хотела отметить, что люди средневековья не воспринимали нередко апокрифы, как книги, которые церковь таким образом характеризует. То есть апокрифы имели в известной степени равное хождение с текстами Священного Писания, это создавало довольно серьезную путаницу. Только в конце пятнадцатого века владыка Новгородский Геннадий составил все библейские книги в единый кодекс, отделил таким образом. 

Д. Володихин 

- Железной рукой отделил злаки от плевел. 

Т. Матасова 

- Да, это правда. Но вот до этого времени мы видим очень много апокрифов в древней русской книжности: «Легенда об апостоле Андрее» тоже апокриф о том, что он ходил на Русь и благословил землю вокруг Киева. И автор «Повести временных лет» не знал о том, что это апокриф, он всерьез думал, что апостол Андрей действительно здесь был, в этом смысле летописец не обманывает нас. А что касается апокрифов, связанных с раем, то это, конечно, «Хождение старца Агапия в рай», удивительный текст, где рассказано, как при некоторых чудесных обстоятельствах на корабле, преодолевая водную преграду старец Агапий дошел до такого чудесного места, такого райского сада и понял, что находится в раю, потом вернулся. 

Д. Володихин 

- То есть иными словами до рая можно добраться, вот где-то на земле еще существует, если, конечно, доверять этому самому апокрифу. Но что же он там увидел? Почему он понял, что это рай? И почему там было так хорошо? 

Т. Матасова 

- «Хождение старца Агапия» до известной степени классическое такое описание рая, присутствует не только в русской книжности, а вообще довольно широко в христианском мире, на христианском Востоке. Рай – это райский сад с такой буйной растительностью, с яркими цветами, с разноцветными птицами в таких богатых оперениях, там буйство красок и очень такое еще важное отличие образа рая – там буйство всяких приятных ароматов. Не всегда понятно, каких, но понятно, что это какое-то место, я бы сказала, принципиально отличающееся от такой обыденной человеческой жизни, будь то на Ближнем Востоке, в Византии и тем более на Руси. 

Д. Володихин 

- Тут меня пробирает некоторое недоверие, поскольку пришлось в разное время поездить по разным местам, то вот точки, которые абсолютно соответствуют этому описанию, встречались в Доминикане. Представьте себе: разноцветные попугаи, цветы, ароматы, надо сказать, довольно приятные, зверье тоже очень красивое, разного рода птицы и деревья причудливые, то есть настоящие прекрасные сады. И более того, если даже до Доминиканы не добираться, а хотя бы слетать на южный берег Крыма, там пройтись по некоторым домам отдыха: прекрасные есть сады, остатки огромного сада князей Гагариных под Алуштой, их еще и улучшали на протяжении нескольких поколений, так там совершенно чувствуешь себя как в раю, и ароматы от цветов исходят, и сад прекрасный, и птички, в общем, там павлинов запустили. Может быть, есть какие-то еще прекрасные черты в апокрифах или в Священном Писании, или еще где-то у Ефрема Сирина названные, чтобы можно было здраво отличать, вот рай или не рай? 

Т. Матасова 

- Во-первых, все, что вы перечислили, сегодня, я думаю, мы об этом поговорим – это на самом деле тот средневековый образ рая, потому что не летали в Доминикану из Древней Руси, а вот когда открыли Доминикану и вообще те края на рубеже пятнадцатого-шестнадцатого веков и Юго-Восточную Азию, вы вспомнили Доминикану, я могу Тайланд вспомнить. Вот это все обилие стало восприниматься в таком образном символическом мышлении, как райское – это первое. А второе - строго говоря, любой сад Древней Руси – это прообраз рая. 

Д. Володихин 

- То есть есть территория, которая сейчас воспринимается, как Замоскворецкий остров, он отделен от суши Москва-рекой и рукавом ее, который прокопан был на местах низинных. Так вот там располагались царские сады, яблони цвели, крыжовник и много других приятных вещей, то есть сидя на башенке Кремля можно было наблюдать, воспринимать: Боже, да у меня тут в Москве, какой-нибудь царь мог подумать: настоящий райский сад! 

Т. Матасова 

- Прообраз рая – это во-первых, а во-вторых, ну конечно, из таких ощущений, которые там испытываешь, это не только материальные ощущения, но и, конечно, какие-то высокодуховные ощущения, ощущения, ощущения близости Бога. Но как раз вот мне всегда было так интересно, я заметила, что у старца Агапия мы эту мысль видим, но она какая-то не главная, вот анонимного автора этого апокрифа настолько занимает такая материальная сторона образа рая, что духовная сторона оказывается такой подразумевающейся, то есть и так понятно, что в раю есть Господь и что там какая-то, ну не какая-то прекрасная вечная жизнь, но как раз вот в апокрифах очень ярко материальная сторона рая подчеркнута. И как раз вы упомянули павлинов, а это классическая райская птица, просто вот такой пример удивительный, собственно, понятно, птица с яркими перьями. И более того, мне самой это очень дорого в последние какие-то месяцы я в это очень погрузилась: а что думали, вот вы упомянули попугаев в Доминикане, что думали о попугаях в Древней Руси? А это ведь райская птица, Софье Палеолог подарили попугая в 490-м году. Ну что вы смеетесь? 

Д. Володихин 

- Да нет, я рад и доволен, попугай действительно птица красивая, особенно, если большой и пестрый. А вот если поближе немножко взять: царь Алексей Михайлович в Коломенском много сил отдал для того, чтобы там были прекрасные сады, причем еще вывозил деревья с Востока, с Юга, очевидно, птичек любил, лодочки, на которых можно было кататься по воде и прочие благорастворения воздусей, наверное, чувствовал себя в преддверии рая. 

Т. Матасова 

- Это была целенаправленная идея: Алексей Михайлович – это же время патриарха Никона, время торжества вот этой идеи, что Московское царство – истинное подлинное царство, где люди быстрее, чем другие жители этой планеты, может быть, и попадут в рай. И вот он, почти рай при дворе благочестивого правителя – это один момент. А другое, мне известное – документы, я с ними пока не вполне еще разобралась, но уже сейчас могу сказать, что во дворце Алексея Михайловича летали попугаи. 

Д. Володихин 

- Ну вот, вот, вероятно, с павлинами было немного сложновато, ну не та у нас широта для павлинов, а попугаи все же живут, и их, главное, заменять легче в случае, если кто-нибудь из них проживет недолго. Но мы не будем говорить о жизни попугаев, мы сейчас перейдем от приятного описания рая к сложному, то есть к спорам о нем. А споры покатятся из Новгорода Великого, поэтому сейчас у нас прозвучит вступление в оперу «Садко» Николая Андреевича Римского-Корсакова. 

Звучит музыкальный фрагмент 

Д. Володихин 

- Дорогие радиослушатели, ну что, послушали – это ведь «Океан-море синее», представьте себе, что новгородская ладья с храбрыми купцами плывет по этому морю и кто-то из них мечтает сбыть свой товар подороже, а кто-то думает: «может быть, мы на этой ло́дье доберемся до чудесных дальних островов, где остался кусочек рая? Или, может быть, даже полностью рай туда сейчас перенесен. То есть рай – это, как нам многие умные люди говорят, он не какое-нибудь невидимое, не какое-нибудь унесенное Богом в неведомые края, и он не будет принесен вот только, когда у нас будет новая земля и новое небо, а вот он в отдалении, но есть. Давайте же напрягать мощно весла, может, доберемся. Ну вот под эту новгородскую присказку я хочу напомнить вам, дорогие радиослушатели, что это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час». И если кто-то не считает, что рай имеет отношение к истории, то он крупно ошибается, потому что с вами в студии я, Дмитрий Володихин и мы с замечательным историком и прекраснейшей дамой Татьяной Матасовой обсуждаем разновидности рая, которые блуждали по умам людей Средневековой Руси. Ну что ж, давайте перейдем вот к спорам, к тому, кто как видел рай, споры-то велись на Древней Руси между двумя мегаполисами того времени: между Новгородом и Тверью, и не зря мы тут говорим о ло́дье, о Новгороде, много мудрого и не очень приходит из Новгорода. 

Т. Матасова 

- Надо сказать, что, действительно, размышление о том, где находится рай на самом деле и можно ли туда дойти и если можно, то как туда дойти? Это была одна из таких любимых задачек для средневековых экзегетов, не только на Руси, но и такой был общеевропейский поиск рая, интеллектуальный поиск рая, по крайней мере. И у нас есть довольно яркий текст, который достаточно причудливо раскрывает споры о рае, о местонахождении земного рая в средневековом обществе русском. И действительно, значит, спорили два богослова: глава Новгородской архиепископской кафедры Василий Калика и Тверской епископ Федор Добрый в середине четырнадцатого века, кстати, примерно в то время, когда шли исихастские споры в Византии. И Федор Добрый, как свидетельствуют источники, вероятно, полагал, что рай находится не на земле вовсе, он говорил о так называемом «мысленном» рае, то есть как раз о том, что рай находится не на земле, искать его бесполезно, он находится в такой духовной реальности. А Василий Калика ему возражал и привел как раз целый ряд апокрифических известий о том, что очень многие люди из плоти и крови так или иначе посещали рай или места, непосредственно близкие раю. 

Д. Володихин 

- Там святые, восхищенные Духом Святым для пребывания временного в раю и возвращения оттуда, кажется, так. 

Т. Матасова 

- Да. И Василий Калика настаивал на неправоте своего оппонента в довольно-таки дружелюбных, христианских выражениях, но очень уверенно настаивал. То есть, конечно, представление о том, что рай находится где-то на земле, но отдален почти непреодолимой водной преградой, такое архаичное представление, как вот водные пространства, река или море отделяют один мир от другого. 

Д. Володихин 

- Прямо какой-то Заокраинный Запад у Толкина. 

Т. Матасова 

- Ну, Толкин – это же не случайно, это же все медиевистика, это же общеевропейский, общехристианский поиск, поэтому действительно мы это и в средневековой Руси тоже видим. В этом смысле, кстати, я позволю себе сказать, что образы средневековой Руси ничуть не менее яркие, чем образы средневекового Запада, а в моем личном понимании - так гораздо ярче и приятнее. 

Д. Володихин 

- Приведите примеры. 

Т. Матасова 

- Мой любимый пример, связанный с вообще этим осмыслением земного рая и преобразованием природы и приближения ее к какому-то райскому виду – это одна цитата из жития Зосимы и Савватия Соловецких, кстати вот тоже интересно: локализовали не только земной рай, но и земной ад. Одно из представлений, где находится ад - что он находится на Севере, где-то за Белым морем. И вот Соловецкие острова вроде как почти преддверие ада. И когда сначала Савватий и Герман Соловецкие, затем Зосима и Герман Соловецкие туда шли, они на самом деле шли почти в преддверие ада для того, чтобы там молиться, сражаться с демонами и преображать и собственную природу, и мир вокруг. 

Д. Володихин 

- То есть они пошли на лодочках на острова фактически для того, чтобы установить границу, отделяющую мир людей от мира адских созданий. 

Т. Матасова 

- Да, от инфернального мира. И вот, когда Зосима Соловецкий там, как говорит нам житие, процвел своими многочисленными добродетелями, там скончался и начались посмертные чудеса Зосимы Соловецкого. И вот одно из чудес интересное, раннее, кстати, записанное уже в начале шестнадцатого века, явление старцу Тарасию Зосимы Соловецкого, и там сказано, что Зосима Соловецкий явился «аки финик цветущ», как цветущая финиковая пальма. И вот получается вот этот финик на Соловецких островах, понимаете, вот это представление о райском аромате финиковой пальмы, которое восходит, конечно, к такому фактически раннехристианскому времени и даже к ветхозаветным представлениям об этом аромате, вот оно перелетает, преодолевая пространство, время, климат и так далее, вот перелетает на Соловки и преображает. Ну, для Соловков вообще слово «преображение», оно такое, ключевое, но оно преображает эту северную природу и делает, по крайней мере, временно, вот эту реальность соловецкую, пока в ней находится праведник, близкой к раю через вот это представление об удивительном аромате финиковой пальмы. 

Д. Володихин 

- Но а вот более поздние образы, некий свободный, богатый остров-Буян, какое-нибудь там, я уж не знаю, у старообрядцев, что ли, представление о счастливой стране Беловодье – это имеет какое-то отношение к средневековым представлениям или это уже гораздо более позднее новым временем изобретенная история? 

Т. Матасова 

- Это, конечно, такое преобразование средневековых образов. И вообще, кстати, в русской культуре этого времени конца семнадцатого и особенно восемнадцатого, девятнадцатого веков мы видим на полотнах наших великих художников: у Билибина, у Васнецова все эти птицы Феникс, Гамаюн, вот эти райские птицы. Это ведь не просто такое обращение к каким-то языческим существам, а это перепевки из средневековых сюжетов. На самом деле, если быть последовательным в таком, культурологическом размышлении: любой, допустим, изразец, вот ярославский изразец семнадцатого века, где изображен павлин или где изображен голубь, или где изображен попугай, есть такие изразцы, они мне известны. 

Д. Володихин 

- Там есть еще китаврасы, то есть кентавросы. 

Т. Матасова 

- Да, вот это все на самом деле попытка такого аллегорического изображения рая, напоминания о том, что рай существует и он такой, почти осязаемый. 

Д. Володихин 

- Но вот любопытно, современный богослов понимает, что не согласился бы с архиепископом Василием Новгородским, а вот, скажем, согласился бы он с Тверским владыкой в том, что рай существует в некоем мыслимом незримом виде и он есть или некая абстракция, или нечто вынесенное за пределы нашего мира? Что бы современные богословы сказали, насколько вот это представление, оно сохранилось в нашей церкви?  

Т. Матасова 

- В моем понимании, конечно, речь идет о посмертной судьбе человека, значит, о какой-то иной реальности, и в этом смысле можно, наверное, сказать, что Федор Добрый, так сказать, преодолел свое время. Но, с другой стороны, все равно, когда мы в обыденном представлении воспринимаем рай, там целая серия есть таких церковных и не вполне церковных, даже истории на эту тему, что мы воспринимаем это через ощущения, через обоняние, осязание, зрение. И, конечно, эти образы нам до́роги. Есть такая икона поздняя, я вообще люблю иконы, вообще искусство более раннего времени, не конца семнадцатого века, там пятнадцатого, начала шестнадцатого века, но вот на самом деле моя любимая икона древнерусская, она восходит ко второй половине семнадцатого столетия – это образ Богоматери «Вертоград заключе́нный», которую создал иконописец Никита Па́вловец. Там очень здорово прорисован как раз вот этот рай, там изображена Богородица с младенцем в полный рост в саду со всякими удивительной красоты цветами, очень, кстати, здорово прорисованными там, и все это за оградой, то есть туда абы кого не пускают. И вот такое торжество счастья, торжество радости и в то же время там мы видим эти мелкие яркие цветы итальянского такого уровня, на самом деле. Сама эта икона – это очень яркое проявление западных мотивов в русском искусстве православном. И вот как раз это происходит своего рода соединение вполне понятных людям семнадцатого века, что рая все-таки на земле, наверное, нет, а с другой стороны, они продолжают его так воспроизводить. 

Д. Володихин 

- То есть иными словами: может, его на земле и нет, но так хочется воспринимать его в качестве прекрасного сада, что ну давайте хотя бы нарисуем. 

Т. Матасова 

- Ну конечно. 

Д. Володихин 

- Ну что ж, прекрасно то, что сохранились эти образы, прекрасно то, что в умах людей они возникали. Конечно, это могло быть, скажем, упражнение в благочестивой фантазии, которая с церковным вероучением имеет мало общего, но, дорогие радиослушатели, представьте себе: середина четырнадцатого века – это же время страшное, голодное, бедное, нищее, страна находится в состоянии врагу не пожелаешь. Через нее шагают туда и обратно то иноплеменники, то свои князья, заводящие свары, то вдруг люди падают от черного дыхания чумы, то наступает неурожай, то еще какое-нибудь бедствие. В ужасе думаешь: как же они сохранили-то вообще цивилизацию высокую, как же они сохранили веру, как они писали иконы, как они пахали, чтобы получить хлеб каждый год. А тут рядом со всеми этими материальными деталями нашего мира высокоумное рассуждение о том, что есть рай, как он выглядит и как его достичь. То есть мысль человеческая благодаря какой-то неистощимой национальной энергии отрывалась от грешной земли, уплывала вдаль от всех этих черных обстоятельств жизни Руси четырнадцатого века и возвращалась назад, обогащенная прекрасными образами рая. Но ведь красиво же, ведь красиво. Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, мы ненадолго прерываем наш разговор, чтобы продолжить беседу буквально через минуту. 

Д. Володихин 

- Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях прекраснейшая Татьяна Александровна Матасова, великолепный историк, знаток средневековой Руси, кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ. И мы беседуем с ней о представлениях средневековой Руси, касающихся рая. Вот насколько я понимаю, те изменения, вошедшие в жизнь Европы вместе с великими географическими открытиями, а впоследствии и в жизни Руси в связи с расширением на Восток, в связи с присоединением колоссальных сибирских просторов прикосновением к культуре Китая, Индии, прикосновением с этой международной торговлей, которая доносит много всего того, о чем в четырнадцатом веке не могли знать, поскольку это было так далеко, а Русь была такой маленькой лесной золушкой, находящейся между молотом Литвы и наковальней Орды. А потом все начало изменяться, и, наверное, все эти новые представления повлияли и на то, что думали о рае, как его себе представляли. 

Т. Матасова 

- Действительно, если мы сравним представления о рае четырнадцатого века, о которых мы только что говорили, с более поздними, мы заметим довольно существенные различия. Точнее, не какие-то принципиально новые идеи, а усложнение образа рая. С одной стороны, вот благодаря великим географическим открытиям действительно были, стали вернее, доступными острова Юго-Восточной Азии, с другой стороны, острова Центральной Америки, со всем этим невероятным буйством природы, со всеми этими прекрасными ароматами. 

Д. Володихин 

- С попугаями Доминиканы. 

Т. Матасова 

- Конечно, с попугаями Доминиканы и с попугаями всяких Тайских островов, индонезийских островов, собственно, что Молу́ккских островов Индонезии как раз вот текст об этих островах, о пряностях этих островов был создан довольно подробно описание в 20-е годы шестнадцатого века и довольно скоро был создан древнерусский перевод этого текста. 

Д. Володихин 

- А что за текст, кто его создал? 

Т. Матасова 

- Это так называемое письмо Максимилиана Трансильвана, связанное как раз с обнаружением этих островов и рассказ о тех богатствах, которые там можно почерпнуть. Но поскольку пряности в средневековье, специи – это перец в первую очередь, это очень было дорого и важно 

Д. Володихин 

- Корица и гвоздика, кориандр 

Т. Матасова 

- Имбирь, галангал, корень, подобный имбирю, мускат, шафран. Все эти прекрасные вещи перестали быть чем-то таким абстрактным или тем, что достается совсем по чуть-чуть через, скажем так, 15-20 этапов транзитной торговли, ну, 15-20 я, может, преувеличила, но, короче говоря, стало это европейцам гораздо проще доставать и в Россию тоже это пришло. Меня вот, например, всегда просто пленяют, хотя, казалось, пора бы мне привыкнуть, но меня все еще пленяют русские иллюстрированные травники семнадцатого века, скажем, где изображены все эти растения, причем изображены натуралистично. И студенты всегда у меня удивляются, когда я говорю:» Знаете, что такое имбирь? – Знаем. А знаете, как в средневековье его представляли? Они говорят: А что, они о нем знали?» Да это был один из таких ингредиентов, который использовался для изготовления миро, для вот этих прекрасных церковных благовоний. И эти ароматы не просто были известны, но и широко использовались в церковной жизни, в православной культуре. И таким чудесным образом, действительно чудесным образом, соединяется вот эта буйная природа, совершенно чуждая, казалось бы, средневековой Руси, Европе эпохи реформации, со спасением души. Вот два мира соединяются и преобразуют такую реальность, приближают ее сакральным таким, символическим образом к раю. 

Д. Володихин 

- Здесь любопытно то, что, когда Русь немножечко восстановила свое здоровье душевное и физическое после страшных ударов ордынцев, то есть уже в пятнадцатом веке, в шестнадцатом тем более, когда она стала побогаче, побольше ей стала доступна восточная торговля, то есть торговля, которая шла через Каспий, через низовья Волги, она привлекала восточных купцов и они приносили многие пряности на Русь даже, может быть, раньше и продавали дешевле, чем это происходило в Западной Европе. 

Т. Матасова 

- Это правда. 

Д. Володихин 

- Там Дессу надо было обогнуть Африку Афанасию Никитину нет и, соответственно, купцу, который шел из глубин Азии, тоже этого не требовалось, разумеется, он шел в обратном направлении. А уж в семнадцатом веке установилась довольно бойкая торговля с Китаем и запускать ло́дью, огибая половину Евразии просто было не нужно, китайский купец сам делал половину пути для того, чтобы дотащить свои товары для русского. 

Т. Матасова 

- Это правда. А вот вы упомянули Афанасия Никитина и здесь мне очень хотелось бы рассказать о таком, но это не мое наблюдение, но очень ценное для меня. Это наблюдение Александра Боброва по поводу того, зачем мог ехать в Индию Афанасий Никитин. И оказалось, что те перечисления пряностей, той самой корицы, гвоздики, кардамона, перца, имбиря и так далее, что там еще у него перечислено, короче говоря, примерно в такой последовательности, примерно также подано в одном из рецептов миро, который зафиксирован в одном из так называемых «ефросиновских сборников» второй половины пятнадцатого века. И вот Бобров полагает, что для Афанасия Никитина в самом деле эти ароматы, как тогда говорили, представляют собой не просто какие-то товары, а он знал, зачем они нужны на Руси. 

Д. Володихин 

- Но вы только представьте, Бобров – это современный исследователь, да? 

Т. Матасова 

- Да. 

Д. Володихин 

- Что касается Афанасия Никитина, тверского торгового человека, который совершил хождение за три моря, то вернулся он, может быть, и без всех этих чудесных ароматов, но ощущение такое, что до нас дошло известие об одном человеке, а таких путешественников могло быть больше и людей, которые шли в обратную сторону с Востока на Русь тоже могло быть изрядно. И возникает такое ощущение, что этот райский аромат, который ассоциировался, наверное, с ароматами пряностей, на Руси почуяли довольно рано и связали, наверное, его с замечательным садом, который устроил Господь. 

Т. Матасова 

- в Эдеме на Востоке. 

Д. Володихин 

- Да, совершенно верно. 

Т. Матасова 

- Вообще средневековая Русь, иногда говорят: вот, они там не мылись годами, пахли отвратительно. На самом деле средневековая Русь – это вот эти ароматы. Ну, по крайней мере, не в меньшей степени. И вся эта такая яркость, острота с перцем, полнота жизни средневековой Руси присутствовала. И когда вообще мы говорим о русском средневековье, вот все эти образы, мне кажется, должны всплывать в нашем сознании. И, конечно, все это как бы способствовало пониманию того, что рай, может, и на земле, а может, и не на земле, но эти острова очень близки райским островам. И вот в конце шестнадцатого века создавались в Европе такие космографии – это и «Артелиус», и другие, там «Меркатор». И в первой половине семнадцатого века эти текст были на Русь переведены. 

Д. Володихин 

- А что такое «Космография»? 

Т. Матасова 

- «Космография» - это описание вселенной, описание земель, стран, народов, что где находится, что где растет, какие люди где живут. 

Д. Володихин 

- То есть по-старому – это описание Ойкуме́ны, да? 

Т. Матасова 

- Да, описание обитаемого мира. И когда в семнадцатом веке эти тексты были переведены, конечно, древнерусские книжники какие-то делали такие, когда-то большие, когда-то небольшие добавления от себя. И там в этих «Космографиях» мы встречаем совершенно удивительные вещи, например, что: «И вот до островов Юго-Восточной Азии долетают иногда райские птицы и гамаюн и разносят благоухания чудные, потрясающая совершенно вещь. Это ведь середина семнадцатого века, пройдет немного времени, будут реформы Петра Первого, уже просвещенная, а все равно в книжности присутствуют, да еще и тиражируются во многих десятках списков вот эти потрясающие вещи, потому что уж больно дороги они были. 

Д. Володихин 

- Знаете, в конце правления Петра Первого даже организовывали экспедицию на Мадагаскар, она, правда, туда не дошла, но кто-то думает, что за колониями для России, кто-то за каким-то, я уж не знаю, войском пиратов. А ощущение того, что там, где-то очень далеко есть некие таинственные острова и хорошо бы там побывать. 

Т. Матасова 

- Ну конечно. Строго говоря, сегодняшний турбизнес, как нас завлекают посещать все эти острова - нам говорят: это почти райские острова. 

Д. Володихин 

- Или просто: вот райские, да и все тут. 

Т. Матасова 

- Это ведь на самом деле, если посмотреть на подобного рода рекламу в контексте культуры - мы к этим корням придем. 

Д. Володихин 

- Я понимаю: рай – это не «баунти» в смысле конфет. Но для многих ощущения сходные, но разве что еще аромата специй не хватает, чтобы в момент поедания рядом над ухом кричал пестроперый попугай, а так прекрасно. Ну что ж, я думаю, что после таких рассуждений о райских островах, островах пряностей, об ароматах, которые пришли к нам откуда-то из Индии, Китая, из Индо-Китая с островов Индийского океана пора, пожалуй, опять послушать Николая Андреевича Римского-Корсакова «Садко» и это будет…что бы вы думали? Ага, это будет «Песня индийского гостя». 

Д. Володихин 

- Дорогие радиослушатели, надеюсь, вы не дали себя загипнотизировать этим прекрасным, тягучим, восточным мелодиям с запахами меда и корицы, а может быть, немного имбиря. И, в обшем, мы с вами продолжим разговор о том, какие были представления о рае в средневековой Руси. Я напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным историком и настоящей красавицей Татьяной Александровной Матасовой продолжаем разговор, касающийся представлений о рае в допетровскую эпоху. Ну вот как раз мы с вами подобрались к рубежу, который очень по-разному оценивают историки России, кто-то говорил: «Петр вздыбил Русь, и молодец. Она, конечно, закусила удила́, но как скакала потом!» Другие говорят: «Ну что вы, можно, конечно, коня и загнать, но толку-то от этого будет?» Со средневековой русской культурой и с ее высокой частью, и с богословием ее, и с народными представлениями, то есть, скажем, с более упрощенными вариантами культура Российской Империи, культура петербургского периода время от времени поступала нещадно, то есть была для нее время от времени подобием армейского сапога с подковкой, который много всего давит и мало щадит. Но не могло же исчезнуть все это прекрасное многообразие образов бесследно, что-то да осталось, что-то, наверное, привелось и новому времени? 

Т. Матасова 

- Надо сказать, что, когда мы читаем, скажем, русскую классическую литературу девятнадцатого века и вообще знакомимся с теми произведениями искусства, которые были в это время созданы, и живописцы, и та же опера «Садко» прекрасная – это все образы рая, она переполнена образами рая. И, с одной стороны, это очень легко объяснить, потому что они очень яркие, на самом деле принадлежат не только этой высокодуховной рафинированной культуре богословской, такого византийского толка, в которой сложно разобраться и в средневековье сложно разобраться, и сегодня нам в этом сложно разобраться. 

Д. Володихин 

- И которая, признаться, в восемнадцатом веке была разметана вот этим задворками католической схоластики, которую наша богословская школа ну просто вынуждена была принять из-за реформ Петра Первого. 

Т. Матасова 

- Да, но в этих реформах много такого, плотского, материального, притягательного чисто даже с такой, самой простой точки зрения. 

Д. Володихин 

- С туристической. 

Т. Матасова 

- Ну и с туристической, туризм зарождается именно туризм на рубеже девятнадцатого-двадцатого веков, путешествия и раньше были, но все хотят это видеть. 

Д. Володихин 

- Я сейчас представляю: тур на ладье Садко к райским островам. 

Т. Матасова 

- Я бы хотела в таком поучаствовать. Но сейчас, кстати, за определенную сумму это можно сделать. Но сегодняшний этот мир мы в стороне оставим все-таки, а как раз русскую культуру восемнадцатого и особенно девятнадцатого века поставим на первый план. Вообще в девятнадцатом веке на рубеже восемнадцатого-девятнадцатого веков интеллектуальная часть общества осознала необходимость, по крайней мере частичного возвращения к духовным первоосновам русского мира. Не случайно именно в это время возрождается старчество в монастырях, не случайно русские императоры начинают по-другому смотреть на проблемы религии и культуры – это Александр Первый, особенно Николай Первый, и так далее. Словом, и такое соединение вполне себе светских материальных плотских образов в произведениях русской культуры соединяются с какой-то богословской такой составляющей. 

Д. Володихин 

- Ну, именно вероисповедная составляющая. 

Т. Матасова 

- Ну да. И русская культура действительно вот к чему стремятся на самом деле почти все герои русской литературы девятнадцатого века так или иначе – ко спасению. Даже у Чехова мы видим в «Дяде Ване»: «Мы отдохнем, мы попадем в селения райские» могла бы сказать героиня Чехова, если бы написал не Чехов, для которого это было не очень важно. 

Д. Володихин 

- Отдохнем душевно 

Т. Матасова 

- Да, то есть на самом деле вся русская литература строится на проблемах возвращении в рай, возвращение к единению с Богом. И поэтому эти образы оказываются очень важны. 

Д. Володихин 

- И даже я бы сказал, еще в «серебряном веке» христианские поэты в какой-то степени аппелировали даже к средневековым представлениям почти прямо. 

Т. Матасова 

- Несомненно. 

Д. Володихин 

- Но, если аппелировать не к каким-то повестям, романам, художественной литературе, другим произведениям ее, а к русской живописи - там ведь это могло раскрыться очень зримо, очень ярко. В живописи, в зодчестве, в мелкой пластике, вторая половина девятнадцатого-начало двадцатого века более богата на такие вещи. Там ведь тоже, очевидно, осуществлялся какой-то возврат мысленный к идеалам русской древности. 

Т. Матасова 

- Да, несомненно и мы это видим очень ярко в памятниках как раз всех этих жанров. На самом деле, все эти цветочные, растительные орнаменты, все эти изящные побеги на памятниках русского модерна и особенно тех из них, которые определяют, как созданные в неорусском стиле – это, на самом деле, попытка воспроизвести вот эти райские образы. Мой любимый пример – это особняк Игумнова в Москве, где старое здание французского посольства. 

Д. Володихин 

- А вы опишите поподробнее, не все видели. 

Т. Матасова 

- Ну, это несложно увидеть, поскольку в самом центре Москвы находится, на Большой Якиманке, но тем не менее мы там видим в убранстве даже внешнем образы павлинов, образы голубей, образы ярких цветов. И все это воспроизводится и воспроизводится и за этим на самом деле стоят вот эти очень глубокие богословские сюжеты. Как раз вот почему они живучи? Потому что они не сугубо богословские, не схоластические, а они, такие – легко себе их представить. 

Д. Володихин 

- Они легко схватывались народом, представляли собой часть такого народного христианства, я бы еще, пожалуй, привел пример – это дом-теремок на Саймоновском проезде рядом с храмом Христа Спасителя. Тоже прекрасно изузоренное воспоминаниями о мотивах художества средневекового русского, причем оно само по себе представлено, как часть рая. Выходит, что для художника двадцатого века была некая райская Русь. 

Т. Матасова 

- Несомненно, мне вспомнился еще домик тоже теремок – дом-музей Васнецова на Мещанской улице, тоже самое, на самом деле. А еще я сейчас вспомнила, не собиралась об этом говорить, но скажу, пожалуй: у Рериха есть такое рассуждение о том, что он оказывается где-то в Тибете, не помню, где именно, но в тех краях и видит все эти яркие постройки тамошней культуры порожденной и говорит: «Вот, вот они, истоки древнерусской живописи и древнерусского искусства», я сейчас оставлю в стороне это размышление, оно, в общем, антиисторично, конечно, но смысл в том, что в этом Тибете тоже они хотели приблизиться к чему-то возвышенному. И на самом деле, эта яркость, она такая, действительно, мультикультурная, но просто у нас она проявилась через христианскую традицию, которую Рерих, видимо, недостаточно хорошо знал.  

Д. Володихин 

- Рерих – личность своеобразная, по нему христианство не выберешь, скорее наоборот, его бы надо выверять по христианству. А другое дело то, что в быту московская Русь, допетровская Русь знала много такого, что можно отнести к желанию приблизить рай – это, конечно, все эти резные наличники, это желание московского человека одеться как можно ярче, вплоть до того, что, когда собирались для того, чтобы идти в бой, войска, дворяне одевали лучшее свое платье, одевались так, как будто каждый из них вельможа. Завтра, может быть, их убьют, сегодня, может быть, их убьют, стрела пробьет все эти дорогие материи, пронзит сердце и человек упадет мертвым, но он хочет перед Господом Богом предстать во всем своем великолепии и соответствовать тому образу рая, который у него в голове. Ну а, скажем, бывало ведь так, что фиксировался и образ рая ложного, обманного, ну вот в Русском музее висит же картина «Садко на дне морском» - это же чудесный ложный рай. 

Т. Матасова 

- Да, это правда. Но там все равно, мы замечаем на самом деле: на дне морском, то есть под водой, там как бы под водой жизни не может быть, и она как раз вот этим ложным образом оказывается. И мы видим этот подводный мир, казалось бы, очень яркий. Но не такой, потому что, кстати, чего там нет? Там нет воздуха и ароматов. 

Д. Володихин 

- Там нет воздуха, ароматов, деревьев, там нет Божественного присутствия, есть только прекрасные то ли женщины, то ли некие полуженщины-полурыбы, которые несут драгоценные камни в своих руках. 

Т. Матасова 

- Это такие как раз вот полуязыческие представления, христианство, конечно, их не знает. Хотя птицы, вот как раз феникс и гамаюн, по крайней мере, как их воспринимал, изображал Васнецов, да и который мы встречаем в книжности, ну правда, в позднем, в восемнадцатом веке уже, это как раз вот такие птицы, полуженщины-полуптицы, но это позднее, средневековье такого не знает, на самом деле. И здесь, конечно, большая разница между, скажем так, оригиналом средневековым и его позднейшим осмыслением. 

Д. Володихин 

- То есть иными словами, можем констатировать то, что, когда русская культура, мягко говоря, измученная всеми петровскими и постпетровскими нововведениями переевропеизированная, наконец начала воспринимать себя как наследницу культуры национально русской, православной, это произойдет довольно поздно, девятнадцатый век. В большей степени вторая половина начала двадцатого века, когда человек захочет художественно оформить свое национальное религиозное чувство. Вот тогда получится так, что ведь это они потянулись к образам рая, образам того прекрасного в умах жителей средневековой Руси и зачерпнули полными пригоршнями для того, чтобы обустроить свою жизнь светлее и украсить ее всеми этими древними красотами. 

Т. Матасова 

- Ну, несомненно. 

Д. Володихин 

- И я, признаться, полагаю, что даже сейчас, в общем, кто-то уже из искусства нача́ла двадцатого века-конца девятнадцатого черпает эти представления для современной живописи, для, во всяком случае, современных каких-то изделий мелкой пластики. Я уж не знаю, огромное количество мастеров, которые режут по камню, по кости… 

Т. Матасова 

- Тиражируют эти образы, причем действительно нередко не со средневековых каких-то оригиналов, а именно того же Васнецова или каких-то представителей его школы, или Билибина, оформителей, всего этого великолепия неорусского стиля. 

Д. Володихин 

- Да я бы его просто русским назвал, в сущности, не так уж много там «нео». Вот, скажем, церковь в Абрамцеве – назовешь ее неорусской, потом подумаешь: да она же наша, родная, просто русская. 

Т. Матасова 

- Да, действительно, там вот это соединение форм таких, уверенно средневековых, она очень небольшая, но насколько уютная. Удивительно, но это одна из самых любимых моих церквей, хотя вот чего я не люблю как-то внутренне – это переосмысления каких-то средневековых образов. 

Д. Володихин 

- Во всяком случае совершенно точно эта церковь создавалась с теплым искренним христианским чувством, многими умными, хорошо образованными людьми, которые захотели быть не просто образованными, не просто европейцами, но еще и наследниками колоссальной, огромной, прекрасной русской древности. 

Т. Матасова 

- И у которых был прекрасный вкус, если вспомним, кто собирался в Абрамцево – это были, в общем, высокохудожественные люди. 

Д. Володихин 

- И высокообразованные. Ну что ж, время нашей передачи подходит к концу. Дорогие радиослушатели, мне осталось от вашего имени поблагодарить Татьяну Александровну Матасову за эту замечательную беседу и сказать вам: спасибо за внимание, до свидания. 

Т. Матасова 

- До свидания.