Главная › Программы › Светлый вечер › Исторический час

«Писатель-фронтовик Василий Быков». Исторический час с Дмитрием Володихиным

В гостях у Дмитрия Володихина был доцент Литературного института имени Горького, поэт Сергей Арутюнов.

Разговор шел о личности, судьбе и литературном творчестве писателя-фронтовика Василия Быкова.

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы сегодня поговорим об одном писателе-фронтовике. У нас неделя прошла с момента, когда праздновали День победы в очередной раз. Я думаю, что тема уместна. И, кроме того, на мой взгляд, происходит нечто чрезвычайно важное в нашей литературе. Обычной художественной литературе перестали, по большому счёту, доверять, потому что перестали доверять вымыслу в целом. И когда идёт такая острая и страшная тема, как война, в частности Великая Отечественная война, то там люди ищут примет военного аутентизма — так, чтобы всё это было точно с точки зрения техники, устава, с точки зрения того, как люди воевали, примет военного быта. И здесь, на мой взгляд, отчасти теряется нравственная, философская тема. А Василь Быков был силён и в том и в другом. То есть, с одной стороны, как человек, который прошёл большую часть войны, получал ранения, бывал на передовой, он, конечно, весь этот военный быт знал. Но его в большей степени интересовало то, что происходит с человеком на войне, те нравственные метаморфозы, которые ставят его в критические состояния, и какой ответ он в этих критических состояниях даёт. То есть, условно говоря, личность, которая войной испытывается на излом. В некоторых случаях она ломается, в некоторых случаях она возносится. И в нынешних условиях, может быть, взять да и перечитать Быкова — это очень полезная штука. А чтобы не я говорил об этом, а человек, который занимается этим на протяжении многих лет, мы сегодня пригласили в студию доцента Литературного института Сергея Сергеевича Арутюнова. Здравствуйте.

С. Арутюнов

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— Ну что же, давайте попробуем сейчас поговорить первое время о том, что была за судьба у Василя Быкова. Судьба очень непростая. И было в ней поворотов много некоторых славных, некоторых труднообъяснимых, но так или иначе судьба эта очень нелёгкая. Прежде всего, прежде чем мы начнём об этом говорить, всё-таки главное у писателя его творчество. И поэтому буквально 2-3 фразы о том, что можно считать визитной карточкой Быкова, о чём надо прежде всего вспоминать, когда заходит разговор о нём самом и о его произведениях.

С. Арутюнов

— Визитной карточкой является «Сотников» — это понятно, это совершенно та повесть, которая у нас переиздавалась такое количество раз. Причём был, по-моему, даже адаптированный вариант для школьников и был какой-то такой более-менее полный вариант. Ну, для школьников старших классов — что-то там вдруг изымалось, то есть были такие вот вести, что были какие-то адаптированные вещи, причём без согласия самого Василя Владимировича, потому что на русский язык он свои произведения переводил только сам.

Д. Володихин

— Да это так, причём иногда бывало так, что он русское переводил на белорусский.

С. Арутюнов

— Бывало и так, но, как он сказал в одном из своих интервью уже очень позднего времени, нет ничего труднее, чем перевод с одного братского языка на другой. Причём он сказал, кто автор этой фразы, но он подтвердил, что с белорусского на русский, или с русского на белорусский, или с украинского на русский, переводить очень сложно. Да, я могу сказать, что это очень сложно.

Д. Володихин

— Итак, повесть «Сотников». Вышла она в 1970 году, и мы о ней поговорим подробно, не только потому, что это повесть действительно знаменитейшая из всего, что написал Быков, но здесь ещё и дело в другом. У него была, можно сказать, классическая экранизация — фильм Ларисы Шепитько «Восхождение». И этот фильм очень многим памятен ещё по советскому времени. Сейчас его что-то редко показывают, он очень непростой. И сам Быков говорил, что он в сущности на материале войны решал вопросы экзистенциальные, то есть раскрытие человеческой сущности, потаённой, сокровенной, в условиях, когда человеку в лицо дышит смерть. Вот смерть рядом — и человек раскрывается.

С. Арутюнов

— Борис Плотников передал образ вот этого Сотникова. А Сотников — это уже не просто фамилия, а это символ для тех, кто знает военную литературу, лейтенантскую прозу так называемую, это символ уже, это миф. Борису Плотникову, при сотрудничестве таком кровоточащем с Ларисой Шепитько, светлой памяти, удалось немыслимое. То есть там сквозь вот эти обычные черты — такое скуластое лицо — ему удалось передать облик, который можно сравнить с чем-то даже нерукотворным. И когда вот эта тема вдруг всплыла в нашем кинематографе чёрно-белом, потому что было очень важно снять именно аутентично — именно то слово, которое вы сказали сперва. Там всплыл какой-то лик: его светлые глаза вдруг при каком-то отсвете, так камера уж повернулась, что игравший гестаповского садиста, палача, начальника вот этой фельдполиции Солоницын — его лицо исказилось ужасом, он отпрыгнул метра на два, наверное, когда он заглянул в эти глаза, совершенно светлые. В повести нет этого эпизода — его клеймят, его клеймят раскалённым куском железа в виде красной звезды. И когда с шипением вот этот раскалённый кусок прожигает ему грудь насквозь и касается уже рёбер — это самый основной пучок нервов, это солнечное сплетение фактически, прямо посередине, — глаза его обретают такой свет, что они начинают, видимо... он отбрасывает этого гестаповца одним взглядом к стене. Но это вот такой подвиг, да.

Д. Володихин

— Это эпизод, когда человек кладёт душу свою за други своя.

С. Арутюнов

— Да, он свою душу, свою жизнь бестрепетно положил на этот алтарь. А что это был за алтарь братский? Ему нужно было просто выдать место расположения своего партизанского отряда.

Д. Володихин

— Доберёмся. Будем долго, основательно говорить про Сотникова, но сначала всё-таки буквально несколько слов о судьбе этого человека. Родился он в 1924 году и был, что называется, из простых, из крестьян. Пытался учиться на скульптора, не получилось, по-моему, получить образование. В начале войны достаточно быстро его взяли в армию и отправили на фронт.

С. Арутюнов

— Недостаточно быстро — это не набор 1941 года, из которого уцелели очень и очень немногие. Война застала его на Украине, на строительстве, в общем-то, оборонительных рубежей. Там случился и тот самый казус, который навсегда развернул его в ту сторону, в которую он потом и шёл, и шёл, и шёл всю жизнь. То есть, отстав от своей колонны, он попался одному из отрядов, которые контролировали прохождение колонн.

Д. Володихин

— Охрана — отряд НКВД, очевидно?

С. Арутюнов

— Очевидно да. Может быть, это уж не были такие ребята, знаете, как мы привыкли видеть эти синие фуражки, красные околыши, может быть, это не были вот такие разряженные люди, как их любят изображать, — нет, обычные люди в обычной пехотной форме. Они остановили его и увидели у него в руках то самое доказательство, якобы — там был план. Он рисовал, он же вообще рисовал. Он пытался прикинуть, как идёт его колонна, чтобы догнать её, то есть как-то срезать углы и так далее. Они посчитали, что это шпион, немецкий шпион.

Д. Володихин

— Чуть не убили.

С. Арутюнов

— Он был приговорён к расстрелу, то есть он был в положении своего героя Сотникова. Его держали, видимо, в каком-то подсобном помещении, и утром он ждал расстрела. Но его не расстреляли.

Д. Володихин

— Ну, это везение, а может, милость Господня. Но через некоторое время он попадает в армию. Ускоренные курсы, по-моему, в Саратовскому училище...

С. Арутюнов

— Пехотное училище, да.

Д. Володихин

— Он получает погоны младшего лейтенанта и оказывается в самой мясорубке, насколько я понимаю.

С. Арутюнов

— Да, это ведь Кривой Рог, это до этого несколько таких больших эпизодов. Ну вот Криворожская операция большая. Дальше по освобождению Украины его ждала Ясско-Кишинёвская, и он посетил с воинским визитом аж четыре страны. Там была и Румыния, была и Австрия, и Болгария, в общем, вся Восточная Европа.

Д. Володихин

— Он был награждён, по-моему, орденом Красной Звезды, если я не ошибаюсь.

С. Арутюнов

— Да орден Красной Звезды у него на фотографии, когда он решил предстать в наградах — на правой стороне, там, где и положено быть этому ордену.

Д. Володихин

— Ну вот после войны не так, чтобы уж очень быстро, начал писать. А начав писать, не быстро прославился. Его звёздный час — это 60-70-е годы, когда выходят главные его вещи: «Третья ракета», «Сотников», «Дожить до рассвета», когда выходит его повесть «Альпийская баллада» и ещё несколько других, которые делают его всероссийски, вернее правильно сказать общесоюзно известным. Он получает разного рода премии: Государственную, Ленинскую премию, получает ряд других разнообразных премий. И он делается знаменитостью. Но прежде, чем мы поговорим о продолжении его судьбы, я бы хотел, чтобы здесь у нас в эфире прозвучал отрывок из Девятой симфонии Шостаковича. Это симфония, которая написана была в 1945 году, в год победы. Наверное, сейчас это будет уместно.

(Звучит музыка.)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный поэт, доцент Литературного института Сергей Сергеевич Арутюнов. И мы беседуем с ним о творчестве писателя-фронтовика Василя Владимировича Быкова. Но вот мы дошли до момента, переломного в его судьбе. Наступили 80-е годы, на его глазах происходит постепенный распад Советского Союза. Василь Быков — белорус, причём очень хорошо, очень чётко понимающий, что есть Союз, а есть свои национальные корни. Он в дальнейшем ставит на эти национальные корни белорусские, он включается в Белорусский национальный фронт, он участвует в этой политической борьбе. Но поскольку у нас радио не политическое, я не буду в это вникать. Скажу только одну важную вещь. Понимаете, какая вещь? Быков, несмотря на всю свою известность, несмотря на то, что его в советское время экранизировали, прославляли, немало статей было о нём написано хвалебных, всё-таки был человеком, который столкнулся с изнанкой СССР: едва не был убит по неправильному обвинению. И в общем, посмотрел войну вовсе не с парадной стороны, а снизу. И с этой точки зрения, условно говоря, его отношения с партией, с карательными органами были такие, что «лучше подальше от всего этого». И вот когда в конце 80-х, начале 90-х происходил распад СССР, для Быкова Россия воспринималась как продолжение СССР, как, условно говоря, продолжение КПСС и КГБ, только в другой форме, может быть. Поэтому он старался отдалиться от России и через некоторое время даже из своей родной Белоруссии предпочёл уехать, поселился в Европе. Сергей Сергеевич, по-моему, он в конце жизни вернулся в Белоруссию, да?
С. Арутюнов

— Да, в том-то и дело что, несмотря на вот эти интервью 90-х годов, несмотря на вот эту жизнь по приглашению различных европейских писательских организаций, а это было.

Д. Володихин

— ПЕН-центров.

С. Арутюнов

— Да, ПЕН-центров. Германия, Финляндия, ещё какие-то страны. В принципе, это была такая довольно устойчивая система. Я знаю её по своим старшим учителям. Их приглашали пожить. Зачем? Вербовать-то, наверное, вряд ли, но, в общем, хотели себе вот такую славу сделать, что заботятся о нищих русских писателях. Многие поддавались, жили на довольствии, в коттеджах отдельных.

Д. Володихин

— Но надо учитывать 90-е годы, когда писательская судьба у нас — это была сплошь и рядом нищета. В общем, надо понять, что надо было как-то жить. Ну вот в конце жизни...

С. Арутюнов

— Он вернулся и, в общем-то, скончался...

Д. Володихин

— В 2003 году.

С. Арутюнов

— Да. И скончался он в Боровлянах, это Минская область, и что самое зловещее, наверное, 22 июня.

Д. Володихин

— О Господи! Ну что же, он писал всю жизнь о войне, вышел из войны живым, хотя и получил ранения, и война его в конце жизни настигла.

С. Арутюнов

— Этой датой.

Д. Володихин

— Да. Ну что ж, мы сказали довольно о биографии этого человека, повторяю, что она непростая. Но, понимаете, большой писатель и в жизни никогда простым не бывает. И если нам дорог его талант, может быть, надо быть готовыми, что-то прощать из его судьбы. Много ли, мало ли — каждый для себя выберет сам. Но теперь давайте посмотрим на его лучшие, самые известные вещи. Давайте начнём с 60-х, когда три как минимум повести сделали ему имя. Самая известная, конечно, «Альпийская баллада», но до этого была «Третья ракета». И ещё одна вещь, не «Обелиск», но вот что-то такое... а — «Мёртвым не больно». Вот давайте поговорим о его ранних вещах. Причём вот мы говорим «ранние», а так получилось, что одна за другой повести были его удачами, и они делали его известным, известнее, ещё известнее.

С. Арутюнов

— Удивляло вот что: конечно, в 50-е годы эти повести были бы невозможны в печати. Они могли бы, наверное, вчерне быть набросаны в 50-е годы, но атмосфера, климат в обществе был таков, что появиться в 1957-59-м они не могли. В Быкове вообще удивляет то, что, казалось бы, привычная вот эта армейская повесть, ну, военная, она разворачивается совершенно по-другому. То есть это не просто тот экзистенциализм, который пришёл на нашу землю несколько позже, чем на Западе. В Европе он развился в 20-30-е годы по впечатлениям Первой мировой.

Д. Володихин

— Он у нас был до революции, в первые годы после неё, но потом исчез. А потом мы его импортировали с Запада.

С. Арутюнов

— Ну, второе пришествие, скажем так, этой философии. И что здесь важно? Герой такой классической соцреалистической повести находится в каких-то очень таких обстоятельствах, что вот сейчас мы ещё добьём, — как вот Анка-пулемётчица: кончаются патроны пулемёта, но вот сзади у нас обязательно есть какой-нибудь Чапаев, который стремительным броском вырвется из-за бугра и, в общем, конечно, эту линию не сомнут, то есть её не наколют на штыки. Ничего подобного у Быкова нет. Там люди очень рано понимают, что они обречены. И эти предчувствия их сбываются, и их убивают. И очень редкий герой Быкова остаётся в живых — это правило. И природа не за них. То есть если у Быкова валит снег, то это не с тем, чтобы скрыть одинокую фигуру раненого человека, сочащегося кровью на каждом шагу, а с тем, чтобы он замёрз, чтобы у него обледенели щёки, лицо, чтобы его лицо скрылось под этой снежной маской, как у Блока, и чтобы он оказался окоченевшим телом в этом снежном поле.

Д. Володихин

— Ну, то есть иными словами, герой Василия Быкова — это человек, который фактически противостоит всему, что его окружает. Там боевые товарищи — не его враги, но вот например, командование, штабные офицеры могут, будучи на его стороне, оказаться людьми, которые худшие злодеи, чем враг.

С. Арутюнов

— Его штабные командиры — да, и его товарищи ближайшие. Быков замечательно выписывает вот эти фигуры, казалось бы, славных партизан и офицерства младшего, и рядовых, которые очень часто, я бы даже сказал, размышляют: а не перебежать ли, а не предать ли? А не застрелить ли связную Зою, с которой только что вступил, в общем, в состояние романтическое такое, в отношения романтические. А не застрелить ли? А давайте застрелим — мало ли что, потому что игра-то меняется по ходу.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, у Быкова, человеку без конца, каждую минуту приходится делать тяжёлый выбор. И в общем, он своих героев погружает во тьму, и во тьме они испытываются постоянно. Кроме того, он же знает войну, он знает самые скверные её стороны. Он не стесняется рассказать о ней правду.

С. Арутюнов

— На самом деле люди, которые оказываются вот в этих быковских обстоятельствах, очень специфические. Это не просто атмосфера начала войны, которую он, кстати, не застал, но представлял себе очень хорошо, потому что у него в окружении порой оказываются и части, которые около озера Балатон вообще — вот несчастные люди с этой одинокой пушкой. Лошадь убивают, и пушка больше не тащится. Они снимают замок и долго идут по снежной, опять, пустыне, и выживает мало кто.

Д. Володихин

— Это повесть «Третья ракета».

С. Арутюнов

— Да. Вот этот предатель Блещинский, который по-разному разворачивается, но какие-то черты... вообще, Быков мастер же ретроспекции, то есть он обязательно должен пояснить, а что было до с героем — детские воспоминания, — то есть это тоже какой-то небольшой фрейдизм. Сотников ведь в полном варианте вспоминает такие вещи, которые даже Шепитько не показывает.

Д. Володихин

— А вот, допустим, самая, пожалуй, известная его вещь 60-х годов «Альпийская баллада». Там, казалось бы, в общем, на первом плане любовь. Два военнопленных, итальянка и русский, встречаются в Альпах. И на какое-то время всё, что вокруг них существует, все ужасы войны исчезают, потому что они достаточно быстро влюбляются друг в друга.

С. Арутюнов

— Не то чтобы быстро. Опять видите моё несогласие?

Д. Володихин

— Непросто, скажем так. Не то чтобы небыстро — непросто.

С. Арутюнов

— Да там у них то же самое практически происходит, что и у Лавренёва. Как-то вот странно этот призрак возникает дважды в творчестве Быкова. Во-первых, как вот «41-й» — вот этот рассказ. И в «Альпийской балладе» есть тот же этот мотив — они разные.

Д. Володихин

— Они даже не очень понимают друг друга — языковой барьер есть.

С. Арутюнов

— Есть, да. Они там на немецком пытаются ломаном... она что-то понимает по-русски, потому что кто-то из её окружения и родни ей говорил, что «Россия есть хорошо». Она из левых, то есть вообще в Италии это вот левацкое было довольно сильным, даже на фоне Муссолини, который с 23 года там правил. Но всё-таки у неё и определённый интерес. И вот на чём они, уже влюбившееся, уже вступившие в какие-то отношения между собой, расходятся. Она вдруг шёпотом спрашивает у него: «Иван, а колхоз — это плохо?» Он возмущается: откуда ты знаешь вообще, что колхоз — это плохо?

Д. Володихин

— Откуда ты знаешь, Джулиа, про колхозы?

С. Арутюнов

— Да. Зачем тебе эта тема? В общем, он ей честно отвечает, что, да, это плохо. Она обижается страшно, она убегает от него. Она говорит, что Иван плохой, Иван, как Власов — она его Власовым называет. Представляете? Это какой год вообще, чтоб даже слава вот этого изменника так распространилась? Она убегает, потом возвращается и говорит: «Джулия плохая, Джулия подумала плохо об Иване, который честен. Ну, неужели всё плохо?» Он говорит: «У нас лично, да, было плохо». Ну что же делать вот с этим? Это же лицо, в общем, советской деревни.

Д. Володихин

— Ну как? Просто Василь Быков показывает, что война вещи, которые вроде бы были утоплены под поверхностью внешнего общественного согласия, всплывают. И как только у людей устанавливаются нормальные отношения, они друг другу всё это проговаривают. А проговаривают, будучи нормальными, честными. Вот, собственно, никто не хочет обратно в плен, они хотят добраться до России. И вместе с тем то, что скверного было в Советской России, оно всё равно звучит, проговаривается. В 60-е годы можно было на эту тему говорить.

С. Арутюнов

— Уже да. Но там порой проговаривается, конечно, больше, чем могла выдержать наша цензура. И «Альпийскую балладу» я просто советую всем прочитать, перечитать, вдуматься ещё раз, потому что это очень яркая новелла. Там всё дышит вот этой самой альпийской свежестью и прелестью — это абсолютная экзотика.

Д. Володихин

— Это тот случай, когда природа как раз ласковая и прекрасная — удивительно редкий у Быкова.

С. Арутюнов

— Но только в Альпах.

Д. Володихин

— Но они далеко. Они, в сущности, Альпы мечты.

С. Арутюнов

— Да. Он был же там и встретил эту самую итальянку. Это был реальный действительно случай, просто он всё остальное додумал. Но вот эта девушка, быстрая, вёрткая, с этими пружинками чёрных волос, она искала какого-то Ивана, с которым она 12 дней выбиралась из плена после бомбёжки вот этого самого лагеря американцами. Так что это практически реальная история. И вот они проходят сквозь череду, которая кинематографична до предела. И это очень в духе кинематографа 60-х годов. Вспомните хотя бы историю про танк, который бежит из плена. Помните?

Д. Володихин

— А написал впервые Виктор Курочкин в повести «Железный дождь». Но, скажем так, здесь мы получаем одновременно и горе, и радость, и страшную силу, которая давит на людей, заставляя их быть откровенными, откровенными до конца. И вместе с тем мы получаем трагедию, потому что ведь добром-то всё не кончилось.

С. Арутюнов

— Кончилось. Велик Господь. Понимаете...

Д. Володихин

— Я имею в виду, что в повести достаточно непростой финал.

С. Арутюнов

— Он очень хороший. На самом деле не жить бы им двоим. Потому что по следу их идут не просто какие-то подразделения фельдполиции, а там и гестапо, там и местные доброхоты, которые, в общем-то, охотились на пленных просто потому, что они были же в своем сознании, как спартанцы. Знаете, да? Они настигают, конечно. После нескольких вот этих кульбитов вправо, влево, водопады, альпийские луга, перевал, долина, настигают. И могучим броском — это последнее, что остаётся в плечах, в корпусе этого Ивана — он бросает, чтобы она не досталась этим овчаркам, девушку с обрыва и погибает. А она остаётся живой. Но она остаётся уже не одна. И вот, спустя 18-20 лет, кто-то в Белоруссии получает её письмо: «Здравствуйте, я Джулия. Я наконец узнала, что вы... спасибо вам за Ивана. А моему сыну сейчас 18 лет». И мы понимаем, что она уже тогда, брошенная в снег, вот с тех самых двух суток уже не одна оставалась, и что это его сын.

Д. Володихин

— Ну что вам сказать? Можно сказать, что это хороший конец, но скорее красивый, чем добрый.

С. Арутюнов

— Ивана жалко, конечно.

Д. Володихин

— Не то слово. И жалко, что вообще всё это произошло, что вот такая война и так людям досталось. Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И мы ненадолго прерываем нашу беседу, чтобы через минуту вновь продолжить её.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный поэт, доцент Литературного института Сергей Сергеевич Арутюнов. И мы беседуем с ним сейчас о творчестве Василя Владимировича Быкова — писателя-фронтовика, человека, который когда-то гремел по всему Советскому Союзу, а сейчас забыт, может быть, незаслуженно, потому что творчество его отмечено несомненными художественными достоинствами. Но она всегда было наособицу, его всегда невозможно было приписать к какому-то направлению, вставить в какие-то рамки. Он был всегда своего рода одиночкой. Но вот самый главный герой его жизни, тот самый Сотников, тоже по большому счёту одиночка, один встречает удары судьбы, один их выдерживает. И, наверное, удары и ответ на них — главный сюжетный двигатель самой известной повести Василя Быкова «Сотников». Она вышла в 1970 году. И вышла она уже во времена, когда про войну многие вещи не стоило проговаривать открыто. Быков наплевал на это и проговорил так, как надо. Ну что ж, предоставляю вам слово. Я думаю, что нужно хоть несколько слов о сюжетной канве, но она там не главная. Главное ведь не то, что происходит, а то, как люди реагируют на испытания.

С. Арутюнов

— Вот в этой снежной пустыне...

Д. Володихин

— Уже не в Альпах, уже на родных просторах.

С. Арутюнов

— Да, в Альпах-то особенно и снега-то не было, только на перевале. А вот здесь у нас в Белоруссии два партизана, посланные просто, наверное, раздобыть провизию. Потому что нечего отряду просто есть. Вот они идут по каким-то дальним хуторам, натыкаясь то на полицаев, то на какие-то мото-разъезды немцев, хоронясь, ночуя, где придётся, на каких-то случайных сеновалах или кто пустит в дом. Они пытаются ещё и какие-то функции исполнять. Вот приходят они к старости, допустим. Староста — старик, он читает Библию. И вот пытаются они его наказать тем, что заберут они у него последнего оставшегося в живых поросёнка, да ещё и самого пристрелят.

Д. Володихин

— Овцу, по-моему, забрали.

С. Арутюнов

— Овцу, да... в общем, какую-то живность. И трудно бежать с этой овцой, да ещё и завязывается погоня, завязывается перестрелка. И Сотников, больной человек, потому что он страшным образом простужен, и всё это через призму его вот этого сознания, простуженного насмерть, и он ещё получает пулю в ногу.

Д. Володихин

— Насколько помню, там один партизан по фамилии Рыбак — это такой ловкий, крепкий парень, который понимает, как надо что делать в жизни, как надо не попадаться и как надо выполнять задачи.

С. Арутюнов

— Ну да, Рыбак же это вот: «Ну что ж ты шапку-то потеплее не взял?»

Д. Володихин

— Вот-вот. А Сотников в большей степени, может быть, интеллигент и в большей степени близок, наверное, самому Быкову. Он — человек чести, то есть он не должен был идти в этот рейд, но он вызвался, потому что было некому, несмотря на свою болезнь. Конечно, он гораздо менее ловок, чем Рыбак, но зато гораздо более прям — просто выполняет то, что ему надо по его долгу.

С. Арутюнов

— В Сотникове тоже сидит страшная болезненная пружина, практически как кашель, который его раздирает, — это его прошлое, там всё очень непросто. То есть чтобы понять Сотникова, надо рассмотреть вот эти самые ретроспекции. Мальчишкой он мечтал о подвиге, отец его — офицер ещё царской армии. Вспоминается, как он, неистово стремясь потрогать отцовский маузер, вытаскивает его. А спуск там, видимо, очень плавный, разработанный, и пока отца нет дома, он случайно нажимает на спуск. Слава Богу, что просто выщерблена в деревянной стене дома. Понимаете, это практически дворянская семья. И он волей и неволей следует уже в 30-е годы вот этой парадигме — подросший он всё равно продолжает вот эту воинскую лямку, он надевает её на себя. Там есть одна из страшных ретроспекций, как Сотников, который, по-моему, заместитель командира батареи, прямой наводкой, из каких-то орудий, которые, в общем-то, не совсем приспособлены, — там, по-моему, гаубицу он разворачивает. Она же в три с половиной раза тяжелее, чем сорокопятка. Он прямой наводкой из гаубицы пытается расстреливать танки, которые страшно, чудовищно быстро сворачивают и просто давят вообще всю эту батарею, которая осталась без грузовиков, да ещё и бомбёжки. И вообще непонятно, как ему удаётся выжить, но он прибивается к партизанам.

Д. Володихин

— Но мы видим, что изначально Сотников — человек чести и долга. Это то, что в его характере преобладает.

С. Арутюнов

— Рыцарь в любом из смыслов. Человек, в общем, тщедушный, худой, аскетичный во всём. Как он рыбака с иронией спрашивает, когда Рыбак ему говорит, что на хуторе такая есть вертлявая и так далее: «Неужели ты до сих пор думаешь о женщинах?» Он говорит: «А как же не думать?» — «Да так».

Д. Володихин

— Но Сотников — это та личность, у которой тело немощно, а дух силён.

С. Арутюнов

— Это действительно тот самый человек, который находится в неназванном, не поименованном крестовом походе против фашизма. Он находится в этом походе каждую минуту. Это же не вина его — их настигли, их скрутили, их привезли...

Д. Володихин

— И над обоими висит угроза быстрой, практически гарантированной смерти.

С. Арутюнов

— Да, это гарантия абсолютно. Ну, то есть ему предлагает какую-то там сделку вот этот человек, который, кстати, тоже бывший учитель сельский — гестаповец. Он ему предлагает какую-то сделку такую, что, дескать, может быть, действительно расскажешь, что знаешь, где отряд стоит, кто командир. Он говорит: «А зачем? — Сотников даже не понимает вопрос, — вы что, в живых оставите?» — «Ну, положим, не оставим. Но знаешь что? Твой вот этот уже практически признался. Ты можешь говорить, можешь не говорить, но мы всё равно на тебя свалим, мы твоё имя опоганим так и так. Но, может быть, сейчас вот поганить не будем, если будешь сотрудничать». В общем, это вот единственное, что может поколебать душевное равновесие Сотникова — что его имя будет опоганено. То есть вот это, собственно, и есть рыцарство: как это так? — на него подлым образом свалят предательство. Хотя он не намерен вообще ни мизинца уступить, ни ногтя от мизинца. Он говорит: «А зачем предавать, когда можно не предавать?» И, конечно, да, его губят. Рыбак в это время ломается.

Д. Володихин

— Причём Быков так аккуратненько показывает: чуть-чуть уступил, здесь чуть-чуть рассказал, там решил обмануть, рассказать не так много, потом бежать. А потом его подводят к тому месту, где должны казнить Сотникова и говорят: «Что ж, теперь последнее испытание — давай-ка прикончи своего товарища».

С. Арутюнов

— Да, просто табуреточку наклони. Там же не надо выбивать молодецким ударом. Знаете, хороший такой дар, и табуретка такая прям примёрзла к этому эшафоту. Не надо — просто наклонить табуреточку, чтобы он соскользнул, и всё, и пошло.

Д. Володихин

— За тебя уже всё сделали, осталась самая мелочь.

С. Арутюнов

— Да. Вообще, о чём речь? Да его и так казнят. И тут даже в таком ужасе этот человек, что ему приходится... и как бы он это и делает и не делает — там показано очень амбивалентно. Но вот ноги Сотникова закачались перед его глазами. И он там сидит около этих ног.

Д. Володихин

— То есть всё-таки сделал.

С. Арутюнов

— Ну конечно, потому что было страшно ужасно. Он ведь стоит там же, он же до последней секунды не знает, накинут на него эту петлю или не накинут. Ну, как-то в общем обходится. Последние усилия воли Рыбака — он забегает в сортир и быстро снимает с себя ремень, который только что вот буквально... с него не сняли ремень...

Д. Володихин

— Думает: «Может, удавиться? Всё-таки я же стал душегубом и предателем», — и не давится.

С. Арутюнов

— И не давится, потому что жить хочется — ведущий стимул, жизнь любой ценой. Он ещё ведь продолжает надеяться на то, что он сбежит и так далее. Но вот это «жить любой ценой» — это ведь то самое, отвергающее все мыслимые вообще установления, указы, всё, что есть в человеке человеческого, желание жить может опрокинуть.

Д. Володихин

— Да. И впоследствии он и бежать-то не торопится.

С. Арутюнов

— А зачем? Это то же самое, что у Сотникова: а зачем? — уже всё сделано же.

Д. Володихин

— Как-то устроилось в жизни. Но два человека сделали свой выбор. Один, нелепый, тщедушный, больной, принял честную смерть. Другой, здоровый, хваткий, вёрткий, энергичный, решил сохранить свою жизнь, даже если цена — это предательство и злодейство. Вот так.

С. Арутюнов

— Да. Это потрясло вообще советского читателя. Потому что у нас принятый в 40-50-х годах такой закон, что в здоровом теле здоровый дух, — очень долго вот это физкультурничество торжествовало, причём с самых 30-х годов. То есть человек хваткий, знающий что почём, умеющий обращаться с оружием, весёлый, такой, знаете, балагур и весельчак и так далее...

Д. Володихин

— И оказался в конце концов подлецом.

С. Арутюнов

— Да. И это было настолько нетрадиционно и опровергало, что люди...

Д. Володихин

— В начале повести Рыбаку сочувствуют больше, чем Сотникову. Потом всё меняется — ближе к финишу. В начале-то он ведёт себя более привлекательно.

С. Арутюнов

— Да он вообще хороший парень.

Д. Володихин

— Ну, почти. Что же, дорогие радиослушатели, я думаю, будет правильным, если мы нашу беседу разбавим музыкой. И сейчас в эфире прозвучит песня «В лесу прифронтовом», знаменитая по фильму «Офицеры».

(Звучит песня.)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы беседуем о творчестве писателя-фронтовика Василя Владимировича Быкова с известным поэтом, доцентом Литературного института Сергеем Сергеевичем Арутюновым. И я полагаю, будет правильным, если мы сейчас обсудим повести поздние, то есть поздние по отношению к тому, что мы только что обсуждали: повести, которые выходили за «Сотниковым», за пиком творчества Быкова. Прежде всего на ум приходит, конечно, «Дожить до рассвета» экранизированная. Вот не знаю, был ли экранизирован «Обелиск». Но во всяком случае и «Обелиск», и «Дожить до рассвета» были чрезвычайно известны в Советском Союзе.

С. Арутюнов

— Что касается «Дожить до рассвета» — повесть совершенно дивная. И там даже как будто бы вдруг есть какая-то надежда, но к концу повести понимаешь, что, в общем, какая там надежда? Это не был бы Быков, если бы он дал своим героям уцелеть. Всё это напоминает несколько какой-то конкистадорский поход в джунгли.

Д. Володихин

— Некоторые говорят, что это, скорее, что-то самурайское. То есть каков бы ни был перед тобой выбор, выбирай смерть — это будет правильно.

С. Арутюнов

— Самое лучшее — да. То есть в начале есть идея о том, что вот есть где-то — это, кстати говоря, эпизод битвы под Москвой, — где-то там установлено, что есть склад, замечательный склад, там и ГСМ, там, видимо, и оружие, и какие-то продукты. У немцев есть склад за линией фронта. Туда нужно отправить замечательных наших таких бойцов-диверсантов и быстренько этот склад взорвать. Ну чего уж проще? Идут. И начинает всё не складываться. И кто-то напарывается на патруль, и убивают старшего. Потом тяжело ранят другого, третьего, четвёртого. И постепенно, знаете, как вот 10 негритят, остаются двое: лейтенант, который всё это, в общем-то, и затеял, ведь ему генерал милостиво разрешил, что вот пойди и взорви — после некоторых сомнений: «Откуда ты пришёл?» — «Вот склад разведали». — «Ну так иди и взорви». И он очень горд этим, что он сейчас вот пойдёт и взорвёт. На самом деле опять начинается стрельба, метель. Лейтенант этот получает пулю в грудь на вылет — вообще страшное дело.

Д. Володихин

— Мы знаем, что он умрёт — это абсолютно точно.

С. Арутюнов

— Да. То есть его никто не спасёт. И его ближайший рядовой или сержант, мальчишка, который с ним, его тоже убивают, и он его находит в поле уже мёртвого. И вот эти клочки окровавленной ваты торчат у него из ватника, потому что всё опять насквозь. Но уже рядом много следов и никого нет. И даже, по-моему, и взрывчатки толком-то не остаётся. И вот что ему в этом заснеженном поле?..

Д. Володихин

— У него граната осталась.

С. Арутюнов

— Остаётся одна граната. И вот у него уже не остаётся ни на что сил, он истекает кровью буквально. И он молится только об одном буквально, чтобы эта граната не пропала зря. И вот наконец ему небеса это счастье приносят. Обозник, какой-то немец, важный или неважный — тут уже не различить, метель потому что. Едут и везут вот этот самый провиант, наверное, куда-то. И он говорит: «Слава Тебе, Господи». Он, значит, вырывает чеку из запала и ждёт, когда они к нему подойдут. И хорошо, что подходит не наш обозник, русский крестьянин, а подходит этот немец. И всё кончено — всех размётывает, телега набок. И последнее, что он видит, ещё успевает заметить, как обозник стремглав бежит докладывать о том, что всё взорвано.

Д. Володихин

— То есть уже русский обозник бежит.

С. Арутюнов

— Русский, да. А немец размётан вместе с этим лейтенантом, и каким он зрением это наблюдает... но, в общем, получил фашист гранату, получила даже эта телега. И всё кончается славной гибелью, потому что иного было нельзя.

Д. Володихин

— И в этом каскаде неудач, в сущности одна маленькая удача — это смерть одного-единственного немца. Причём, насколько я помню, раненый лейтенант умирающий думает, что вот проедет танк или бронетранспортёр, или машина с немецким офицером. Ничего этого нету — просто сани, просто немец, но это тоже, в общем, честный, хороший выход — хотя бы убить одного-единственного немца. Я очень хорошо помню, что, на мой взгляд, вдохновлены были вот этим мучением и ожиданием умирающего офицера Стругацкие, потому что они написали повесть «Попытка к бегству», в которой они дали офицеру, умирающему на снегу, возможность бежать — бежать в будущее. Там уже всё хорошо, там светлым-светло, там всё устроилось. Он побывал в будущем, столкнулся с тем, что, в общем, будущее соседствует с каким-то страшным фашистским режимом, и он видит, какой борьбы когда-то бежал. И он возвращается. Конечно, всё это возвращение в прошлое, побег в будущее — это фантастические элементы. Но это всё развитие идеи Быкова. Повесть была чрезвычайно известной, и тогда люди понимали её скрытый смысл, литературный контекст — из чего это родилось. Сейчас уже мало кто это видит. Но смысл такой: в условиях войны можно было в целом ряде случаев сделать не то, о чём мечталось, не то, что должно было принести удовлетворение гордости, не то, что должно было дать новые ордена, чины, а просто один раз взять и убить немца. И в общем, это то, что было выходом.

С. Арутюнов

— Единственным выходом. Когда я успел поговорить ещё с теми, кто вернулся оттуда, у меня, собственно, и отец 1944 года призыва, дед не вернулся — Будапешт. Я успел поговорить с теми, кто были их ровесниками. И когда они своими, уже такими изрядно артритными, руками в 70-х годах хлопали меня по плечу и говорили: «Серёжа, вот не о том ваши фильмы, не о том эта литература. И знаешь, самое поганое это, что сидишь ты в земляной яме, которую сам себе выкопал, все хлюпает и так далее. Но вот самое страшное, когда ещё и зубы болят. Вот были бы на гражданке, ну хоть пулю себе в голову пустить можно, а здесь нельзя. Жутко болят, жутко, прям сводит. А ведь зубных врачей-то на сто километров один, и из ямы нельзя идти», — это вот да.

Д. Володихин

— Ну что ж, Василь Быков ещё раз рассказал правду о войне. В какой-то степени эта правда уже критическая, несколько оппозиционная. Он не хотел, чтобы война воспринималась в парадных тонах. А для эпохи Леонида Ильича Брежнева характерно было как раз именно это. Повесть «Дожить до рассвета» антипарадная, антиофициальная. И, в какой-то степени, для позднего СССР она не то что не в лад, а с явными оттенками оппозиционности. Но вот мы перечислили самые известные вещи Быкова. А ведь у него было огромное количество вещей, не столь известных: небольшие рассказы, повести, не столь знаменитые. Он писал-то много, не должно складываться впечатление, что полдюжины крупных вещей и всё — нет, гораздо больше.

С. Арутюнов

— Самый страшный его рассказ, я считаю, как бы там ни было, это рассказ «Свояки». Белорусская мать, прослышав, что оба её сына идут в партизаны, запирает их дома на коромысло и бежит к свояку — знакомому по деревне, который в полицаях. И она говорит: «Сыны у меня хотят податься в бандиты». — «Сыны говоришь? — интересуется этот свояк, добрый дядька. — А ну-ка, Шевчук, Забегайло со мной». И они встают и идут туда, а там уже коромысло сломано, а там уже ребята пробуют по полю удрать, да ещё и выкрикивают «смерть вашему собаке-Гитлеру!» — молодые. Пристреливают их на глазах у матери — одного и другого. Она, видя, что она сделала, идёт по деревне, никто её не останавливает, доходит она до колодца и со звериным воем бросается в него. И вот конец рассказа. Ну, правда же материнская любовь, а? Каково? Вот кто мог печатать такие вещи? Советская литература.

Д. Володихин

— Какое-то время Василя Быкова печатал Твардовский в «Новом мире». Потом его в «Новом мире» печатали уже другие люди. Но, в принципе, какие-то вещи не выдерживала никакая советская цензура.

С. Арутюнов

— Да невозможно это, понимаете? Вот вес этой правды...

Д. Володихин

— Какие-то вещи у него просто снимали и вымарывали, насколько я помню.

С. Арутюнов

— Да. Вот рассказ, который тоже предел вообще всякой парадности и так далее, называется «Крутой берег реки». 20 или 30 лет подряд старик выходит на берег и разжигает там костёр. Рыбаки сидят, тоже костры жгут — ну ночь, самый клёв. Один что-то раздражается на старика, говорит: «Ну что ты жжёшь-то, думаешь вернутся они? Да погибли они, эти дети твои, в блокаду погибли, пойми ты!» — ну, раздражился. Другой ему говорит: «Ты что ему сказал?» Тот говорит: «Правду я ему сказал, он же живёт, безумец...» — «Ты же убил его». Убил действительно.

Д. Володихин

— Ну что ж, мне кажется, что никакого особенного послесловия к тому, что мы рассказали о Василе Быкове не нужно. А нужно просто тем, кто из нас слушал серьёзно и внимательно, взяться да и почитать его. Можно по-разному относиться к нему самому, но к его текстам нужно относиться следующим образом, один мой знакомый очень хорошо сказал: «Некоторые книги надо читать стоя». Вот некоторые книги Василя Быкова надо читать стоя. И время нашей передачи подходит к концу. С вашего позволения, я поблагодарю Сергея Сергеевича Арутюнова, который сегодня нам рассказал много страшного, много правильного и правдивого из творчества Василя Владимировича Быкова. И мне остаётся лишь сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.

Другие программы

Пайдейя

«Роль мамы в воспитании». Юлия Клепикова

Скачать

В программе «Пайдейя» на Радио ВЕРА совместно с проектом «Клевер Лаборатория» мы говорим о том, как образование и саморазвитие может помочь человеку на пути к достижению идеала и раскрытию образа Божьего в себе.

Гостьей программы «Пайдейя» была президент московского благотворительного фонда «Мама», общественный деятель, многодетная мама Юлия Клепикова.

Разговор шел о роли мамы в воспитании и образовании детей, как родителям помогать друг другу, чтобы хватало сил и вдохновения в заботе о детях.

Ведущие: Кира Лаврентьева, Сергей Платонов

Все выпуски программы Пайдейя

Читать полностью

Другие программы

ПроСтранствия

Троицкий собор. Псков

Скачать

Кремль с возвышающимся над ним белокаменным собором

Фото: Piqsels

Псков — один из самых древних городов на русской земле. Его летопись началась в десятом веке со строительства крепости на высоком мысе, у слияния рек Пскова и Великая. Сегодня здесь возвышается Псковский кремль. Сердце ансамбля — белоснежный Троицкий собор. Он стоит на том самом месте, где в середине десятого столетия располагался первый псковский храм.

Деревянную церковь во имя Святой Троицы на стрелке рек поставили по велению княгини Ольги, бабушки крестителя Руси, святого князя Владимира. Равноапостольная киевская правительница родом из псковских земель. Деревянный храм, построенный на её средства, простоял почти двести лет и был уничтожен пожаром.

Взамен утраченной церкви псковский князь Всеволод заложил в городе каменный собор. Его освятили в честь Животворящей Троицы в 1138 году. В середине тринадцатого столетия под сводами этого храма Александр Невский молился перед началом Ледового побоища. Чуть позже в Троицкой церкви принял православие литовский князь Довмонт, в крещении Тимофей. Он стал Псковским правителем и защитником здешних земель. В алтаре собора долгое время хранился меч благоверного князя. Сегодня этот артефакт можно увидеть в городском музее-заповеднике.

К середине четырнадцатого столетия Троицкий храм обветшал и его свод обрушился. На древнем фундаменте псковичи возвели новое здание. В 1609 году во время пожара оно выгорело изнутри. Чудом уцелели только захоронения благоверных князей Всеволода и Довмонта. Тогда, в начале семнадцатого столетия Россия была истощена раздорами Смутного времени и на реставрацию Троицкого собора денег не нашлось. Церковь лишь слегка подновили, что не спасло её от дальнейшего разрушения.

Через девяносто лет на основе старого здания горожане построили новый Троицкий храм — четвёртый по счёту. Своим великолепием он превзошёл предшественников. Купола собора вознеслись над землёй на семьдесят восемь метров и были видны из любой части города. Спустя несколько лет массивное строение стало оседать. Чтобы спасти храм от разрушения, его обнесли крытой галереей и укрепили опорными конструкциями — контрфорсами. В таком облике Троицкий собор и сохранился до наших дней.

Храм ненадолго закрывался в советское время. Но с 1941 года под его величественными сводами богослужения не прекращались. Церковь открыта каждый день. Сюда непременно стоит зайти, прогуливаясь по территории древнего Псковского кремля, а ещё лучше — побывать на богослужении. Древние образы в старинном резном позолоченном иконостасе помогают сосредоточиться на молитве, а стройный хор доносит до сердца проникновенные слова песнопений.

Все выпуски программы ПроСтранствия

Читать полностью

Другие программы

Богослужения вечера

Тексты богослужений праздничных и воскресных дней. Всенощное Бдение. 16 ноября (вечер 15 ноября) 2025г.

Вечер 15.11.25

Неде́ля 23-я по Пятидеся́тнице.

Мчч. Акепси́ма епи́скопа, Ио́сифа пресви́тера и Аифала́ диа́кона.

Обновле́ние хра́ма вмч. Гео́ргия в Ли́дде.

Глас 6.

ВСЕНО́ЩНОЕ БДЕ́НИЕ

Вели́кая Вече́рня

Диакон: Воста́ните!

Хор: Благослови́.

Иерей: Сла́ва Святе́й и Единосу́щней и Животворя́щей и Неразде́льней Тро́ице всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Священнослужители в алтаре:

Прииди́те, поклони́мся Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Христу́ Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Самому́ Христу́, Царе́ви и Бо́гу на́шему.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Ему́.

Псало́м 103, предначина́тельный:

Хор: Благослови́, душе́ моя́, Го́спода./ Благослове́н еси́, Го́споди./ Го́споди, Бо́же мой, возвели́чился еси́ зело́./ Благослове́н еси́, Го́споди./ ... / Вся прему́дростию сотвори́л еси́./ Сла́ва Ти, Го́споди, сотвори́вшему вся.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Вели́кая ектения́:

Диакон: Ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй. (На каждое прошение)

Диакон: О Свы́шнем ми́ре и спасе́нии душ на́ших, Го́споду помо́лимся.

О ми́ре всего́ ми́ра, благостоя́нии Святы́х Бо́жиих Церкве́й и соедине́нии всех, Го́споду помо́лимся.

О святе́м хра́ме сем и с ве́рою, благогове́нием и стра́хом Бо́жиим входя́щих в онь, Го́споду помо́лимся.

О вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем, Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, честне́м пресви́терстве, во Христе́ диа́констве, о всем при́чте и лю́дех, Го́споду помо́лимся.

О Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, Го́споду помо́лимся.

О гра́де сем (или: О ве́си сей), вся́ком гра́де, стране́ и ве́рою живу́щих в них, Го́споду помо́лимся.

О благорастворе́нии возду́хов, о изоби́лии плодо́в земны́х и вре́менех ми́рных, Го́споду помо́лимся.

О пла́вающих, путеше́ствующих, неду́гующих, стра́ждущих, плене́нных и о спасе́нии их. Го́споду помо́лимся.

О изба́витися нам от вся́кия ско́рби, гне́ва и ну́жды, Го́споду помо́лимся.

Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко подоба́ет Тебе́ вся́кая сла́ва честь и поклоне́ние, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Блаже́н муж:

Хор: Блаже́н муж, и́же не и́де на сове́т нечести́вых.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Я́ко весть Госпо́дь путь пра́ведных, и путь нечести́вых поги́бнет.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Рабо́тайте Го́сподеви со стра́хом и ра́дуйтеся Ему́ с тре́петом.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Блаже́ни вси наде́ющиися Нань.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Ектения́ ма́лая:

Диакон: Па́ки и па́ки ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Твоя́ держа́ва, и Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Го́споди, воззва́х, глас 6:

Хор: Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя./ Услы́ши мя, Го́споди./ Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя:/ вонми́ гла́су моле́ния моего́,/ внегда́ воззва́ти ми к Тебе́.// Услы́ши мя, Го́споди.

Да испра́вится моли́тва моя́,/ я́ко кади́ло пред Тобо́ю,/ воздея́ние руку́ мое́ю/ — же́ртва вече́рняя.// Услы́ши мя, Го́споди.

Стихиры воскресные, глас 6:

На 10. Стих: Изведи́ из темни́цы ду́шу мою́,// испове́датися и́мени Твоему́.

Стихира: Побе́ду име́я, Христе́, ю́же на а́да,/ на Крест возше́л еси́:/ да во тьме сме́рти седя́щия воскреси́ши с Собо́ю,/ И́же в ме́ртвых Свобо́дь,/ Источа́яй живо́т от Своего́ све́та,// Всеси́льне Спа́се, поми́луй нас.

Стих: Мене́ ждут пра́ведницы,// до́ндеже возда́си мне.

Стихира: Днесь Христо́с смерть попра́в,/ я́коже рече́, воскре́се,/ и ра́дование ми́рови дарова́,/ да вси взыва́юще, песнь та́ко рцем:/ Исто́чниче жи́зни, Непристу́пный Све́те,// Всеси́льне Спа́се, поми́луй нас.

На 8. Стих: Из глубины́ воззва́х к Тебе́, Го́споди,// Го́споди, услы́ши глас мой.

Стихира: Тебе́, Го́споди, Су́щаго по всей тва́ри,/ гре́шнии ка́мо бежи́м?/ На Небеси́ Сам живе́ши,/ во а́де попра́л еси́ смерть./ Во глубины́ морски́я?/ Та́мо рука́ Твоя́, Влады́ко./ К Тебе́ прибега́ем,/ Тебе́ припа́дающе мо́лимся:// Воскресы́й из ме́ртвых, поми́луй нас.

Стих: Да бу́дут у́ши Твои́// вне́млюще гла́су моле́ния моего́.

Стихира: Кресто́м Твои́м, Христе́, хва́лимся,/ и воскресе́ние Твое́ пое́м и сла́вим:/ Ты бо еси́ Бог наш,// ра́зве Тебе́ ина́го не ве́мы.

Стихиры мучеников, глас 8, подобен: «О, пресла́внаго чудесе́...»:

На 6. Стих: А́ще беззако́ния на́зриши, Го́споди, Го́споди, кто постои́т?// Я́ко у Тебе́ очище́ние есть.

Стихира: О, пресла́внаго чудесе́!/ Акепси́ма кра́сный, му́чеником служи́тель,/ пе́сней увязе́нием венча́ется днесь,/ Богоя́звенная страда́ния предлага́ет/ и острупля́ет врага́ безпло́тнаго./ О, каковы́я получи́ многода́рныя благода́ти!/ Его́же моли́твами спаси́ ду́ши на́ша, Христе́,// я́ко Милосе́рд.

Стих: И́мене ра́ди Твоего́ потерпе́х Тя, Го́споди, потерпе́ душа́ моя́ в сло́во Твое́,// упова́ душа́ моя́ на Го́спода.

Стихира: О, пресла́внаго чудесе́!/ От Перси́ды звезда́, Ио́сиф возсия́,/ волше́бную ме́рзость разруша́я Ду́хом,/ кро́вными струя́ми погаси́ огни́ служе́ние безбо́жия./ О, кре́пости, е́юже низложи́ де́моны!/ Того́ моли́твами спаси́ ду́ши на́ша, Христе́,// я́ко Милосе́рд

На 4. Стих: От стра́жи у́тренния до но́щи, от стра́жи у́тренния,// да упова́ет Изра́иль на Го́спода.

Стихира: О, пресла́внаго чудесе́!/ Аифа́л тве́рдый страда́ния побо́рник тезоимени́т явля́ется,/ сад присноцвету́щий,/ и, ре́жемь, цвете́т ра́нами,/ и, уже́ умерщвля́емь, жи́ти начина́ет./ О, кре́пости естества́,/ ю́же претерпе́!/ Того́ молитва́ми спаси́ ду́ши на́ша, Христе́,// я́ко Милосе́рд.

Стихиры вмч. Георгия Победоносца, глас 4, подобен: «Я́ко до́бля...»:

Стих: Я́ко у Го́спода ми́лость, и мно́гое у Него́ избавле́ние,// и Той изба́вит Изра́иля от всех беззако́ний его́.

Стихира: Страстоте́рпче Гео́ргие, А́нгелов собесе́дниче/ и му́чеников ссе́льниче,/ прибе́жище скорбя́щих всегда́,/ приста́нище утише́ния пла́вающему и мне в житии́ бу́ди/ и упра́ви, молю́ тя, жизнь мою́:/ я́ко да ве́рою несомне́нною ублажа́ю// па́че естества́ по́двиги твоя́.

На 2. Стих: Хвали́те Го́спода вси язы́цы,// похвали́те Его́ вси лю́дие.

Стихира: В мо́ри мя пла́вающа,/ на пути́ ше́ствующа,/ в нощи́ спя́ща, соблюди́,/ бдя́щу просвети́ ум мой, Гео́ргие,/ и наста́ви твори́ти во́лю Госпо́дню,/ я́ко да обря́щу в день Су́дный/ в житии́ соде́янных ми разреше́ние,// прибега́я в кров твой, сла́вне.

Стих: Я́ко утверди́ся ми́лость Его́ на нас,// и и́стина Госпо́дня пребыва́ет во век.

Стихира: Ве́ры броня́ми, и щито́м благода́ти,/ и Креста́ копие́м огради́вся,/ сопроти́вным непобеди́мь был еси́, Гео́ргие,/ и, я́ко Боже́ственный храбо́рник, де́монския полки́ победи́в,/ со А́нгелы лику́еши,/ ве́рныя же, сохраня́я, освяща́еши// и спаса́еши, призыва́емь.

Стихира вмч. Георгия Победоносца, глас 6:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Стихира: Досто́йно и́мене жи́тельствовал еси́, во́ине Гео́ргие:/ крест бо Христо́в на ра́мена взем,/ от диа́вольския ле́сти олядене́вшую зе́млю до́бре возде́лал еси́/ и, терно́вное служе́ние искорени́в и́дольское,/ Правосла́вныя ве́ры ло́зу насади́л еси́./ Те́мже то́чиши врачева́ния во всей вселе́нней ве́рным/ и Тро́ицы де́латель пра́веден показа́лся еси́./ Моли́, мо́лимся, о ми́ре ми́ра// и спасе́нии душ на́ших.

Догматик, глас 6:

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Догматик: Кто Тебе́ не ублажи́т, Пресвята́я Де́во?/ Кто ли не воспое́т Твоего́ Пречи́стаго Рождества́?/ Безле́тно бо от Отца́ Возсия́вый Сын Единоро́дный,/ То́йже от Тебе́, Чи́стыя, про́йде,/ неизрече́нно вопло́щься,/ естество́м Бог сый,/ и естество́м быв Челове́к нас ра́ди,/ не во двою́ лицу́ Разделя́емый,/ но во Двою́ Естеству́ несли́тно Познава́емый./ Того́ моли́, Чи́стая, Всеблаже́нная,// поми́ловатися душа́м на́шим.

Вход с кади́лом:

Диакон: Прему́дрость, про́сти.

Све́те Ти́хий:

Хор: Све́те Ти́хий святы́я сла́вы Безсме́ртнаго Отца́ Небе́снаго, Свята́го, Блаже́ннаго, Иису́се Христе́! Прише́дше на за́пад со́лнца, ви́девше свет вече́рний, пое́м Отца́, Сы́на и Свята́го Ду́ха, Бо́га. Досто́ин еси́ во вся времена́ пет бы́ти гла́сы преподо́бными, Сы́не Бо́жий, живо́т дая́й; те́мже мир Тя сла́вит.

Диакон: Во́нмем.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Проки́мен воскре́сный, глас 6:

Диакон: Прему́дрость во́нмем. Проки́мен, глас шесты́й: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся.

Хор: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся. (На каждый стих)

Диакон: Облече́ся Госпо́дь в си́лу, и препоя́сася.

Стих 2: И́бо утверди́ вселе́нную, я́же не подви́жится.

Стих 3: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня, Го́споди, в долготу́ дний.

Диакон: Госпо́дь воцари́ся.

Хор: В ле́поту облече́ся.

Ектения́ сугу́бая:

Диакон: Рцем вси от всея́ души́, и от всего́ помышле́ния на́шего рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Го́споди Вседержи́телю, Бо́же оте́ц на́ших, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Поми́луй нас, Бо́же, по вели́цей ми́лости Твое́й, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды, на каждое прошение)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, и всей во Христе́ бра́тии на́шей.

Еще́ мо́лимся о Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, да ти́хое и безмо́лвное житие́ поживе́м во вся́ком благоче́стии и чистоте́.

Еще́ мо́лимся о блаже́нных и приснопа́мятных созда́телех свята́го хра́ма сего́, и о всех преждепочи́вших отце́х и бра́тиях, зде лежа́щих и повсю́ду, правосла́вных.

Еще́ мо́лимся о ми́лости, жи́зни, ми́ре, здра́вии, спасе́нии, посеще́нии, проще́нии и оставле́нии грехо́в рабо́в Бо́жиих настоя́теля, бра́тии и прихо́жан свята́го хра́ма сего́.

Еще́ мо́лимся о плодонося́щих и доброде́ющих во святе́м и всечестне́м хра́ме сем, тружда́ющихся, пою́щих и предстоя́щих лю́дех, ожида́ющих от Тебе́ вели́кия и бога́тыя ми́лости.

Иерей: Я́ко Ми́лостив и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Сподо́би, Го́споди:

Хор: Сподо́би, Го́споди, в ве́чер сей без греха́ сохрани́тися нам. Благослове́н еси́, Го́споди, Бо́же оте́ц на́ших, и хва́льно и просла́влено и́мя Твое́ во ве́ки. Ами́нь.

Бу́ди, Го́споди, ми́лость Твоя́ на нас, я́коже упова́хом на Тя. Благослове́н еси́, Го́споди, научи́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Влады́ко, вразуми́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Святы́й, просвети́ мя оправда́нии Твои́ми.

Го́споди, ми́лость Твоя́ во век, дел руку́ Твое́ю не пре́зри. Тебе́ подоба́ет хвала́, Тебе́ подоба́ет пе́ние, Тебе́ сла́ва подоба́ет. Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Ектения́ проси́тельная:

Диакон: Испо́лним вече́рнюю моли́тву на́шу Го́сподеви.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Ве́чера всего́ соверше́нна, свя́та, ми́рна и безгре́шна у Го́спода про́сим.

Хор: Пода́й, Го́споди. (На каждое прошение)

Диакон: А́нгела ми́рна, ве́рна наста́вника, храни́теля душ и теле́с на́ших, у Го́спода про́сим.

Проще́ния и оставле́ния грехо́в и прегреше́ний на́ших у Го́спода про́сим.

До́брых и поле́зных душа́м на́шим и ми́ра ми́рови у Го́спода про́сим.

Про́чее вре́мя живота́ на́шего в ми́ре и покая́нии сконча́ти у Го́спода про́сим.

Христиа́нския кончи́ны живота́ на́шего, безболе́знены, непосты́дны, ми́рны и до́браго отве́та на Стра́шнем Суди́щи Христо́ве про́сим.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́, и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Благ и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Бу́ди держа́ва Ца́рствия Твоего́ благослове́на и препросла́влена. Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Лития́: (В приходской практике может опускаться)

Поется стихира храма [1] , затем:

Богородичные стихиры Павла Аморрейского, глас 3:

Стихира: Ви́дящи не́мощь мою́ теле́сную,/ и душе́вное страда́ние, и серде́чное озлобле́ние,/ посеще́ния сподо́би мя Боже́ственнаго, Всенепоро́чная Де́во,// спаси́ мя, молю́ся, те́плыми Твои́ми моли́твами.

Стихира: Всех преидо́х, Влады́чице, согреше́ньми:/ но мно́жества сих, Де́во, очи́щши,/ ми́лостей получи́ти ми, Чи́стая, сподо́би,// в бу́дущем суде́, Сы́на и Бо́га Твоего́.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Стихира: Мно́жество согреше́ний мои́х зову́щаго, очи́сти, Чи́стая,/ и чу́вствий мои́х неуста́вная движе́ния моли́твенным мече́м ссецы́:/ я́ко да ве́рою и любо́вию пою́// Твое́ безсе́менное Рождество́.

Диакон: Спаси́, Бо́же, лю́ди Твоя́ и благослови́ достоя́ние Твое́, посети́ мир Твой ми́лостию и щедро́тами, возвы́си рог христиа́н правосла́вных и низпосли́ на ны ми́лости Твоя́ бога́тыя, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день), и всех святы́х. Мо́лим Тя, многоми́лостиве Го́споди, услы́ши нас, гре́шных, моля́щихся Тебе́, и поми́луй нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (40 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о господи́не на́шем высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к и о всем во Христе́ бра́тстве на́шем, и о вся́кой души́ христиа́нстей, скорбя́щей же и озло́бленней, ми́лости Бо́жия и по́мощи тре́бующей; о покрове́нии гра́да сего́, и живу́щих в нем, о ми́ре, и состоя́нии всего́ ми́ра; о благостоя́нии святы́х Бо́жиих церкве́й; о спасе́нии и по́мощи со тща́нием и стра́хом Бо́жиим тружда́ющихся и служа́щих оте́ц и бра́тий на́ших; о оста́вльшихся и во отше́ствии су́щих; о исцеле́нии в не́мощех лежа́щих; о успе́нии, осла́бе, блаже́нней па́мяти и о оставле́нии грехо́в всех преждеотше́дших оте́ц и бра́тий на́ших, зде лежа́щих и повсю́ду правосла́вных; о избавле́нии плене́нных, и о бра́тиях на́ших во слу́жбах су́щих, и о всех служа́щих и служи́вших во святе́м хра́ме сем рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй. (50 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о е́же сохрани́тися гра́ду сему́, и свято́му хра́му сему́, и вся́кому гра́ду и стране́, от гла́да, губи́тельства, тру́са, пото́па, огня́, меча́, наше́ствия иноплеме́нников и междоусо́бныя бра́ни; о е́же ми́лостиву и благоуве́тливу бы́ти благо́му и человеколюби́вому Бо́гу на́шему, отврати́ти вся́кий гнев на ны дви́жимый, и изба́вити ны от належа́щаго и пра́веднаго Своего́ преще́ния и поми́ловати ны.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Диакон: Еще́ мо́лимся и о е́же услы́шати Го́споду Бо́гу глас моле́ния нас, гре́шных, и поми́ловати нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Иерей: Услы́ши ны, Бо́же, Спаси́телю наш, упова́ние всех конце́в земли́ и су́щих в мо́ри дале́че, и ми́лостив, ми́лостив бу́ди, Влады́ко, о гресе́х на́ших, и поми́луй ны. Ми́лостив бо и человеколю́бец Бог еси́, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́, и Сы́ну, и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Влады́ко многоми́лостиве, Го́споди Иису́се Христе́, Бо́же наш, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день) и всех святы́х. благоприя́тну сотвори́ моли́тву на́шу, да́руй нам оставле́ние прегреше́ний на́ших, покры́й нас кро́вом крилу́ Твое́ю, отжени́ от нас вся́каго врага́ и супоста́та, умири́ на́шу жизнь. Го́споди, поми́луй нас и мир Твой, и спаси́ ду́ши на́ша, я́ко благ и человеколю́бец.

Хор: Ами́нь.

Стихи́ры на стихо́вне:

Стихиры воскресные, глас 6:

Стихира: Воскресе́ние Твое́, Христе́ Спа́се,/ а́нгели пою́т на Небесе́х,/ и нас на земли́ сподо́би,/ чи́стым се́рдцем// Тебе́ сла́вити.

Стих: Госпо́дь воцари́ся,// в ле́поту облече́ся.

Стихира: Врата́ сокруши́в ме́дная,/ и вереи́ а́довы сотры́й,/ я́ко Бог Всеси́лен,/ род челове́ческий па́дший воскреси́л еси́./ Сего́ ра́ди и мы согла́сно вопие́м:// Воскресы́й из ме́ртвых, Го́споди, сла́ва Тебе́.

Стих: И́бо утверди́ вселе́нную,// я́же не подви́жится.

Стихира: Тле́ния нас дре́вняго Христо́с испра́вити хотя́,/ на Кресте́ пригвожда́ется,/ и во гро́бе полага́ется./ Его́же мироно́сицы жены́ со слеза́ми иска́ху, пла́чуща глаго́лаху:/ увы́ нам, Спа́се всех,/ ка́ко изво́лил еси́ во гро́бе всели́тися?/ Всели́выйся же хотя́, ка́ко укра́ден был еси́?/ Ка́ко преложи́лся еси́?/ Ко́е же ме́сто Твое́ Живоно́сное сокры́ Те́ло?/ Но, Влады́ко, я́ко обеща́лся еси́ нам яви́ся,/ и утоли́ от нас рыда́ние слез./ Пла́чущимся же им, а́нгел к ним возопи́:/ от пла́ча преста́вша Апо́столом рцы́те, я́ко воскре́се Госпо́дь,// ми́рови да́руя очище́ние и ве́лию ми́лость.

Стих: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня,// Го́споди, в долготу́ дний.

Стихира: Распны́йся я́ко восхоте́л еси́, Христе́,/ и смерть погребе́нием Твои́м Плени́вый,/ тридне́вен воскре́сл еси́, я́ко Бог, со сла́вою,/ ми́рови да́руя безконе́чную жизнь,// и ве́лию ми́лость.

Стихира мучеников, глас 6:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Стихира: Предпу́тие обра́зно трисия́ннаго ва́шего единоу́мия/ и во Христе́ муче́ния,/ неизрече́нныя Тро́ицы и пресу́щественныя Еди́ницы страда́льцы,/ и́же в Перси́де неопа́льни соблю́дшеся, трие́ о́троцы бы́ша:/ я́ко бо они́, на пла́мень дерзну́вше, Бо́гу не досади́ша;/ та́ко и вы умре́ти не отреко́стеся,/ не пощаде́вшеся Христо́вою любо́вию,/ но я́ко во о́нех яви́выйся Четве́ртый в пла́мени ороша́ше;/ та́ко и вас Христо́с, И́же Еди́н от Тро́ицы,/ прия́т в ме́сто прохла́дное,/ Акепси́ма со Ио́сифом и Аифа́ла, Богоприя́тнии,// моли́теся о душа́х на́ших.

Богородичен воскресный, глас 6:

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Богородичен: Творе́ц и Изба́витель мой, Пречи́стая,/ Христо́с Госпо́дь из Твои́х ложе́сн проше́д,/ в мя оболки́йся,/ пе́рвыя кля́твы Ада́ма свободи́./ Те́мже Ти, Всечи́стая,/ я́ко Бо́жии Ма́тери же и Де́ве, вои́стинну/ вопие́м немо́лчно:/ ра́дуйся а́нгельски, ра́дуйся, Влады́чице,/ предста́тельство и покро́ве,// и спасе́ние душ на́ших.

Моли́тва свято́го Симео́на Богоприи́мца:

Хор: Ны́не отпуща́еши раба́ Твоего́, Влады́ко,/ по глаго́лу Твоему́, с ми́ром;/ я́ко ви́деста о́чи мои́ спасе́ние Твое́,/ е́же еси́ угото́вал пред лице́м всех люде́й,/ свет во открове́ние язы́ков,// и сла́ву люде́й Твои́х Изра́иля.

Трисвято́е по О́тче наш:

Чтец: Святы́й Бо́же, Святы́й Кре́пкий, Святы́й Безсме́ртный, поми́луй нас. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Пресвята́я Тро́ице, поми́луй нас; Го́споди, очи́сти грехи́ на́ша; Влады́ко, прости́ беззако́ния на́ша; Святы́й, посети́ и исцели́ не́мощи на́ша, и́мене Твоего́ ра́ди.

Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

О́тче наш, И́же еси́ на Небесе́х, да святи́тся и́мя Твое́, да прии́дет Ца́рствие Твое́, да бу́дет во́ля Твоя́, я́ко на Небеси́ и на земли́. Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь; и оста́ви нам до́лги на́ша, я́коже и мы оставля́ем должнико́м на́шим; и не введи́ нас во искуше́ние, но изба́ви нас от лука́ваго.

Иерей: Я́ко Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Тропа́рь, глас 4:

Хор: Богоро́дице Де́во, ра́дуйся,/ Благода́тная Мари́е, Госпо́дь с Тобо́ю:/ благослове́на Ты в жена́х/ и благослове́н Плод чре́ва Твоего́,// я́ко Спа́са родила́ еси́ душ на́ших. (Трижды)

Благослове́ние хле́бов:

Диакон: Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Иерей: Го́споди Иису́се Христе́ Бо́же наш, благослови́вый пять хле́бов и пять ты́сящ насы́тивый, Сам благослови́ и хле́бы сия́, пшени́цу, вино́ и еле́й; и умно́жи сия́ во гра́де сем и во всем ми́ре Твое́м; и вкуша́ющия от них ве́рныя освяти́. Я́ко Ты еси́ благословля́яй и освяща́яй вся́ческая, Христе́ Бо́же наш, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, со Безнача́льным Твои́м Отце́м, и Всесвяты́м, и Благи́м, и Животворя́щим Твои́м Ду́хом, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь. Бу́ди И́мя Госпо́дне благослове́но от ны́не и до ве́ка. (Трижды)

Псало́м 33:

Хор: Благословлю́ Го́спода на вся́кое вре́мя,/ вы́ну хвала́ Его́ во усте́х мои́х./ О Го́споде похва́лится душа́ моя́,/ да услы́шат кро́тции, и возвеселя́тся./ Возвели́чите Го́спода со мно́ю,/ и вознесе́м И́мя Его́ вку́пе./ Взыска́х Го́спода, и услы́ша мя,/ и от всех скорбе́й мои́х изба́ви мя./ Приступи́те к Нему́, и просвети́теся,/ и ли́ца ва́ша не постыдя́тся./ Сей ни́щий воззва́, и Госпо́дь услы́ша и,/ и от всех скорбе́й его́ спасе́ и./ Ополчи́тся А́нгел Госпо́день о́крест боя́щихся Его́,/ и изба́вит их./ Вкуси́те и ви́дите, я́ко благ Госпо́дь:/ блаже́н муж, и́же упова́ет Нань./ Бо́йтеся Го́спода, вси святи́и Его́,/ я́ко несть лише́ния боя́щимся Его́./ Бога́тии обнища́ша и взалка́ша:/ взыска́ющии же Го́спода// не лиша́тся вся́каго бла́га.

Иерей: Благослове́ние Госпо́дне на вас, Того́ благода́тию и человеколю́бием, всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

У́треня

Шестопса́лмие:

Хор: Сла́ва в вы́шних Бо́гу, и на земли́ мир, в челове́цех благоволе́ние. (Трижды)

Го́споди, устне́ мои́ отве́рзеши, и уста́ моя́ возвестя́т хвалу́ Твою́. (Дважды)

Псало́м 3:

Чтец: Го́споди, что ся умно́жиша стужа́ющии ми? Мно́зи востаю́т на мя, мно́зи глаго́лют души́ мое́й: несть спасе́ния ему́ в Бо́зе его́. Ты же, Го́споди, Засту́пник мой еси́, сла́ва моя́ и вознося́й главу́ мою́. Гла́сом мои́м ко Го́споду воззва́х, и услы́ша мя от горы́ святы́я Своея́. Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя. Не убою́ся от тем люде́й, о́крест напа́дающих на мя. Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой, я́ко Ты порази́л еси́ вся вражду́ющия ми всу́е: зу́бы гре́шников сокруши́л еси́. Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя.

Псало́м 37:

Го́споди, да не я́ростию Твое́ю обличи́ши мене́, ниже́ гне́вом Твои́м нака́жеши мене́. Я́ко стре́лы Твоя́ унзо́ша во мне, и утверди́л еси́ на мне ру́ку Твою́. Несть исцеле́ния в пло́ти мое́й от лица́ гне́ва Твоего́, несть ми́ра в косте́х мои́х от лица́ грех мои́х. Я́ко беззако́ния моя́ превзыдо́ша главу́ мою́, я́ко бре́мя тя́жкое отяготе́ша на мне. Возсмерде́ша и согни́ша ра́ны моя́ от лица́ безу́мия моего́. Пострада́х и сляко́хся до конца́, весь день се́туя хожда́х. Я́ко ля́двия моя́ напо́лнишася поруга́ний, и несть исцеле́ния в пло́ти мое́й. Озло́блен бых и смири́хся до зела́, рыка́х от воздыха́ния се́рдца моего́. Го́споди, пред Тобо́ю все жела́ние мое́ и воздыха́ние мое́ от Тебе́ не утаи́ся. Се́рдце мое́ смяте́ся, оста́ви мя си́ла моя́, и свет о́чию мое́ю, и той несть со мно́ю. Дру́зи мои́ и и́скреннии мои́ пря́мо мне прибли́жишася и ста́ша, и бли́жнии мои́ отдале́че мене́ ста́ша и нужда́хуся и́щущии ду́шу мою́, и и́щущии зла́я мне глаго́лаху су́етная и льсти́вным весь день поуча́хуся. Аз же я́ко глух не слы́шах и я́ко нем не отверза́яй уст свои́х. И бых я́ко челове́к не слы́шай и не имы́й во усте́х свои́х обличе́ния. Я́ко на Тя, Го́споди, упова́х, Ты услы́шиши, Го́споди Бо́же мой. Я́ко рех: да не когда́ пора́дуют ми ся врази́ мои́: и внегда́ подвижа́тися нога́м мои́м, на мя велере́чеваша. Я́ко аз на ра́ны гото́в, и боле́знь моя́ предо мно́ю есть вы́ну. Я́ко беззако́ние мое́ аз возвещу́ и попеку́ся о гресе́ мое́м. Врази́ же мои́ живу́т и укрепи́шася па́че мене́, и умно́жишася ненави́дящии мя без пра́вды. Воздаю́щии ми зла́я возблага́я оболга́ху мя, зане́ гоня́х благосты́ню. Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Псало́м 62:

Бо́же, Бо́же мой, к Тебе́ у́тренюю, возжада́ Тебе́ душа́ моя́, коль мно́жицею Тебе́ плоть моя́, в земли́ пу́сте и непрохо́дне, и безво́дне. Та́ко во святе́м яви́хся Тебе́, ви́дети си́лу Твою́ и сла́ву Твою́. Я́ко лу́чши ми́лость Твоя́ па́че живо́т, устне́ мои́ похвали́те Тя. Та́ко благословлю́ Тя в животе́ мое́м, о и́мени Твое́м воздежу́ ру́це мои́. Я́ко от ту́ка и ма́сти да испо́лнится душа́ моя́, и устна́ма ра́дости восхва́лят Тя уста́ моя́. А́ще помина́х Тя на посте́ли мое́й, на у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́. Ти́и же всу́е иска́ша ду́шу мою́, вни́дут в преиспо́дняя земли́, предадя́тся в ру́ки ору́жия, ча́сти ли́совом бу́дут. Царь же возвесели́тся о Бо́зе, похва́лится всяк клены́йся Им, я́ко загради́шася уста́ глаго́лющих непра́ведная.

На у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Го́споди поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Псало́м 87:

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́, я́ко испо́лнися зол душа́ моя́, и живо́т мой а́ду прибли́жися. Привмене́н бых с низходя́щими в ров, бых я́ко челове́к без по́мощи, в ме́ртвых свобо́дь, я́ко я́звеннии спя́щии во гро́бе, и́хже не помяну́л еси́ ктому́, и ти́и от руки́ Твоея́ отринове́ни бы́ша. Положи́ша мя в ро́ве преиспо́днем, в те́мных и се́ни сме́ртней. На мне утверди́ся я́рость Твоя́, и вся во́лны Твоя́ наве́л еси́ на мя. Уда́лил еси́ зна́емых мои́х от мене́, положи́ша мя ме́рзость себе́: пре́дан бых и не исхожда́х. О́чи мои́ изнемого́сте от нищеты́, воззва́х к Тебе́, Го́споди, весь день, возде́х к Тебе́ ру́це мои́. Еда́ ме́ртвыми твори́ши чудеса́? Или́ вра́чеве воскреся́т, и испове́дятся Тебе́? Еда́ пове́сть кто во гро́бе ми́лость Твою́, и и́стину Твою́ в поги́бели? Еда́ позна́на бу́дут во тьме чудеса́ Твоя́, и пра́вда Твоя́ в земли́ забве́нней? И аз к Тебе́, Го́споди, воззва́х и у́тро моли́тва моя́ предвари́т Тя. Вску́ю, Го́споди, отре́еши ду́шу мою́, отвраща́еши лице́ Твое́ от мене́? Нищ есмь аз, и в труде́х от ю́ности моея́; возне́с же ся, смири́хся, и изнемого́х. На мне преидо́ша гне́ви Твои́, устраше́ния Твоя́ возмути́ша мя, обыдо́ша мя я́ко вода́, весь день одержа́ша мя вку́пе. Уда́лил еси́ от мене́ дру́га и и́скренняго, и зна́емых мои́х от страсте́й.

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́.

Псало́м 102:

Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и вся вну́тренняя моя́ и́мя свя́тое Его́. Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и не забыва́й всех воздая́ний Его́, очища́ющаго вся беззако́ния твоя́, исцеля́ющаго вся неду́ги твоя́, избавля́ющаго от истле́ния живо́т твой, венча́ющаго тя ми́лостию и щедро́тами, исполня́ющаго во благи́х жела́ние твое́: обнови́тся я́ко о́рля ю́ность твоя́. Творя́й ми́лостыни Госпо́дь, и судьбу́ всем оби́димым. Сказа́ пути́ Своя́ Моисе́ови, сыново́м Изра́илевым хоте́ния Своя́: Щедр и Ми́лостив Госпо́дь, Долготерпели́в и Многоми́лостив. Не до конца́ прогне́вается, ниже́ в век вражду́ет, не по беззако́нием на́шим сотвори́л есть нам, ниже́ по грехо́м на́шим возда́л есть нам. Я́ко по высоте́ небе́сней от земли́, утверди́л есть Госпо́дь ми́лость Свою́ на боя́щихся Его́. Ели́ко отстоя́т восто́цы от за́пад, уда́лил есть от нас беззако́ния на́ша. Я́коже ще́дрит оте́ц сы́ны, уще́дри Госпо́дь боя́щихся Его́. Я́ко Той позна́ созда́ние на́ше, помяну́, я́ко персть есмы́. Челове́к, я́ко трава́ дни́е его́, я́ко цвет се́льный, та́ко оцвете́т, я́ко дух про́йде в нем, и не бу́дет, и не позна́ет ктому́ ме́ста своего́. Ми́лость же Госпо́дня от ве́ка и до ве́ка на боя́щихся Его́, и пра́вда Его́ на сыне́х сыно́в, храня́щих заве́т Его́, и по́мнящих за́поведи Его́ твори́ти я́. Госпо́дь на Небеси́ угото́ва Престо́л Свой, и Ца́рство Его́ все́ми облада́ет. Благослови́те Го́спода вси А́нгели Его́, си́льнии кре́постию, творя́щии сло́во Его́, услы́шати глас слове́с Его́. Благослови́те Го́спода вся Си́лы Его́, слуги́ Его́, творя́щии во́лю Его́. Благослови́те Го́спода вся дела́ Его́, на вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

На вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

Псало́м 142:

Го́споди, услы́ши моли́тву мою́, внуши́ моле́ние мое́ во и́стине Твое́й, услы́ши мя в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м, я́ко не оправди́тся пред Тобо́ю всяк живы́й. Я́ко погна́ враг ду́шу мою́, смири́л есть в зе́млю живо́т мой, посади́л мя есть в те́мных, я́ко ме́ртвыя ве́ка. И уны́ во мне дух мой, во мне смяте́ся се́рдце мое́. Помяну́х дни дре́вния, поучи́хся во всех де́лех Твои́х, в творе́ниих руку́ Твое́ю поуча́хся. Возде́х к Тебе́ ру́це мои́, душа́ моя́, я́ко земля́ безво́дная Тебе́. Ско́ро услы́ши мя, Го́споди, исчезе́ дух мой, не отврати́ лица́ Твоего́ от мене́, и уподо́блюся низходя́щим в ров. Слы́шану сотвори́ мне зау́тра ми́лость Твою́, я́ко на Тя упова́х. Скажи́ мне, Го́споди, путь во́ньже пойду́, я́ко к Тебе́ взях ду́шу мою́. Изми́ мя от враг мои́х, Го́споди, к Тебе́ прибего́х. Научи́ мя твори́ти во́лю Твою́, я́ко Ты еси́ Бог мой. Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву. И́мене Твоего́ ра́ди, Го́споди, живи́ши мя, пра́вдою Твое́ю изведе́ши от печа́ли ду́шу мою́. И ми́лостию Твое́ю потреби́ши враги́ моя́ и погуби́ши вся стужа́ющия души́ мое́й, я́ко аз раб Твой есмь.

Услы́ши мя, Го́споди, в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м.

Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

После Шестопсалмия