«Петр и Феврония. Святые супруги». Светлый вечер с о. Стахием Колотвиным

— Добрый вечер, дорогие друзья, вы слушаете светлое радио — радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. И я поздравляю вас с Днём семьи, любви и верности. Ну и странно было бы сегодня в «Светлом вечере» в программе «Вопросы неофита» не поговорить именно об этом празднике, во-первых. Во-вторых, о тех, благодаря которым у нас сейчас есть этот праздник — о благоверных князьях Петре и Февронии Муромских. В третьих, хотелось бы поговорить о совместном пути к Богу семьи — это отдельная тема для разговора. Ну и наконец, мне бы хотелось поговорить о вере в целом, и начать разговор именно с этого. И для того, чтобы ответить на все эти непростые вопросы, я пригласил сегодня в студию светлого радио настоятеля храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священника Стахия Колотвина. Здравствуйте, батюшка, добрый вечер. 

Свящ. Стахий Колотвин

— Здравствуйте.

А. Ананьев

— Батюшка, ехал сегодня на встречу с вами и по дороге говорил со своей мамой. Она спрашивала, о чём я буду говорить, я говорю: «Сегодня День семьи, любви и верности. Будем говорить с батюшкой о том, что я не понимаю вообще, почему благоверные князья Пётр и Феврония, о которых мы сегодня поговорим, вдруг стали покровителями семьи и брака. У них была парадоксальная встреча, у них была непростая жизнь, и закончили они жизнь тоже, скажем так, неожиданно, с точки зрения неофита и мирянина — меня. Меня, конечно, потом стукнут по голове, но я считаю, вот то, что с ними приключилось, очень похоже на развод такой семейный, то есть они как будто бы разошлись». Но об этом мы поговорим. На что мне мама сказала мудрую вещь, говорит: «Но только ты батюшку об этом не спрашивай». Я говорю: «Как не спрашивать, а кого же мне об этом спрашивать?!» Она говорит: «Если ты задашь эти вопросы, то ты сразу же продемонстрируешь, что у тебя слабая вера, что ты не веришь. Надо верить. А если ты не веришь, пойди и разберись — в чём причина твоего неверия». И вот я хочу вас спросить вот о чём: надо ли задавать вопросы, или же надо верить и не задавать вопросов, и истинная вера вопросов не подразумевает? В принципе, если подумать логически, то так оно и есть: если ты веришь, ты же не задаёшь вопросов. Вот у меня есть мама — я же не задаю вопросов, я просто знаю, что она у меня есть. У меня есть Бог, я есть у Бога. Я же не задаю вопросов: а вот там...

Свящ. Стахий Колотвин

— Надо задавать.

А. Ананьев

— Надо задавать?!

Свящ. Стахий Колотвин

— А иначе не туда придёшь. Мало ли, у иебя есть бог — золотой телец, который требует от тебя в медном быке детей запекать.

А. Ананьев

— Я верю... я даже не верю, а просто знаю, иначе-то быть не может — я просто знаю. А вот с Петром и Февронией — вот тут я начинаю задавать вопросы, например. А может быть, не стоит их задавать?

Свящ. Стахий Колотвин

— Нет, как в ситуации с Богом, тут в принципе... у тебя есть, например, мобильное приложение того или иного банка, государственного или частного, или в настольном компьютере ты им пользуешься. Если тебе приводится какой-то код на СМС-ке, то ты всё-таки задумаешься: к добру ли это, это действительно банк обо мне так заботится и хочет вознаградить меня и мой пустующий вклад каким-то неизвестным пополнением, или те жалкие остатки, с которых списывается плата за мобильный телефон, сейчас будут похищены мошенниками? Точно так же мы, конечно, задаёмся вопросом и о Боге, и находим для себя ответ, как христиане, в Евангелии, где Христос говорит: «Я — путь, истина и жизнь». Поэтому единственная наша надежда не ошибиться — это идти ровно за Христом.

Надо понимать, что ни один святой человек ровно за Христом пройти идеально не смог, потому что Христос — Бог. И хоть Он Человек, во всём подобный нам, но за исключением греха. А любой святой человек, увы, имеет некоторые грехи. Но тут встаёт ещё вторая проблема: что грехи-то и слабости человеческие касаются не только святых, но и тех людей, которые этих святых хотят прославить. Потому что о Петре и Февронии нам повествует сказание. Сказание — это не историческая хроника, это художественное произведение, задача которого прославить, воспеть подвиг. А если тебе нравится та или иная песня, и в подростковые годы, и на самом деле вот вроде ты уже прожил и значительно больше, но эта песня не покидает тебя, и ты тоже её с удовольствием включаешь, всё равно вряд ли она будет твоим жизненным кредо. Так или иначе что-то в ней в сердце отзывается, но когда тебе надо на работе принимать важное решение или заботиться о здоровье детей и о том, как их вылечить от того или иного заболевания, ты всё-таки ориентируешься не на неё. Точно так же и здесь: когда мы смотрим на некоторый памятник, воспевающий святого — житийную литературу, или даже на некоторые богослужебные песнопения, мы всё-таки понимаем, что одно дело — евангельский текст боговдохновенный, и следование за Христом; другое дело — те ошибки, которые могли допустить как святые сами лично, так и те, кто о них писал.

А. Ананьев

— Здесь очень важно для меня сейчас нащупать границу, знаете, между чем? Между верой и наукой. Наука требует от нас, чтобы мы сформулировали проблему, задали вопрос, нашли ответ и получили доказательства. С верой это не работает.

Свящ. Стахий Колотвин

— Увы, с наукой это не работает, потому что наука не всегда может дать доказательства. Как мы знаем, по крайней мере в науках точных, в отличие даже от гуманитарных исследований, всё зиждется в основном на теоремах и на гипотезах. То есть то, что, возможно, это так, а может, и нет, но пока что нашей картине мира это представление соответствует и более-менее работает. Как, понятное дело, были некоторые теории общедоступные, например, теория эфира, которую кто-то воспринимал как истину в последней инстанции, кто-то из физиков с ней не соглашался, и в итоге смогли её развенчать, хотя она имела некоторые свои научные критерии. То, что мы потом видим — теория относительности, это рывок, и по-прежнему человек, который совсем не следит за какими-то хотя бы научно-популярными публикациями, ему кажется, что вот теория относительности, Эйнштейн — это вершина физического понимания мира. Но при этом он ни о квантовой механике, ни о теории струн не слышал. Тогда следует всё-таки в интернете сегодня по окончании нашего эфира тоже немножко полистать. То есть, правда, есть некоторые теории, которые могут соответствовать. Поэтому и мы, обращаясь к житийной литературе и к примерам жития святых, тоже должны, вот по вашему перечню, действительно поставить проблему, найти на неё ответ и найти какие-то доказательства или их отсу3тствие и, соответственно, построить гипотезу. Где мы не можем дать точного ответа, мы строим гипотезу. Где у нас есть точные основания — вот у нас есть Символ веры, у нас есть евангельский текст, — у нас есть некоторое основание, которую мы, как аксиому, принимаем, мы от него стартуем, оно непоколеблимо. Поэтому прежде всего, когда мы сравниваем, как жития святых, то есть достоверные, хронические о них данные, так и правдоподобность описанных некоторых сказаний, преданий, то мы прежде всего сравниваем с кем? Со Христом, поскольку Он — абсолютный идеал. Как есть популярный миф, что святитель Николай на Вселенском Соборе показывал свои навыки ударной техники в отношении александрийского пресвитера Ария, который Сына Божия хулил и Пресвятую Троицу не признавал. Но в то же время мы знаем, что он — «правило веры и образ кротости» — так его воспеваем. Другие источники нам говорят противоположное: что каноны Соборов, в том числе, как мы помним, Первый Вселенский Собор немножко объединил каноны различных Поместных Соборов, которые в годы гонений, в эти первые три века распространения христианства проходили, они не позволяют не то что епископу, но даже священнику, дьякону и даже поставленному чтецу заниматься рукоприкладством, даже вроде по каким-то уважительным причинам. Поэтому мы берём, пропускаем через такой фильтр, даже через несколько фильтров, то есть сравнили с другим ненадёжным источником: тропарь («Правило веры и образ кротости...») — это такой же ненадёжный источник, позднее изобретение. Вот тут вроде уравновесилось, то есть может так, а может так. Сравнили с канонами Соборов, видим, что, нет, не позволительно. Вспомнили, что эти каноны уже существовали ко времени святителя Николая. И как раз на тех же заседаниях Собора, где была принята позиция вероучительная святителя Николая, были приняты эти каноны — уже не оставляет сомнения. Ну и потом всегда у нас крайняя инстанция — уже евангельский текст, где мы видим, что Христос поступал отнюдь не так. И апостолу Петру, который решил показать свои навыки в свою очередь, как он разделывал рыбу на галилейском берегу, и усёк ухо рабу архиерейскому, всё-таки Он сказал, что, нет, не нужно этим заниматься, если что у Меня легионы ангелов есть, Я и без тебя, Пётр, справлюсь. 
Поэтому мы, подходя уже к сказанию о Петре и Февронии, точно так же должны сравнить. В начале, прежде даже, чем дойти до реальных фигур этих святых и насколько они нам могут быть примером в семейной жизни, в построении своего счастья, в преодолении трудностей, а собственно, об этом и есть это сказание, мы должны задуматься о памятнике литературы. Тут для начала мы должны посмотреть на некоторую традицию. Если мы уже зашли в литературоведение, то мы смотрим жанровые особенности. Как мы помним, Пётр и Феврония, из сказания о них — вот я сейчас навскидку не вспомню, какие у нас рукописные сохранились первые памятники, какая у них датировка, но явно отстоящая на несколько сотен лет от их реальной, предполагаемой даты жизни, судя по каким-то описываемым событиям и реалиям, — то мы должны помнить, что житийная литература Руси наследовала житийной литературе византийской. Конечно, она была более простонародная, потому что уже житийная литература византийская опиралась на классический римский античный роман, в котором действующими лицами выступали различные как люди, так и божества греко-римского пантеона, которые необязательно даже воспринимались как реальные действующие лица, но как тоже некоторые образы, как некоторые герои — с ними конкурировали. Поэтому в принципе в житиях святых нормой было воспевать их как-то, и главное — заинтересовать читателя.

А. Ананьев

— То есть цель была именно такая, а не информирование фактически населения?

Свящ. Стахий Колотвин

— Тут тоже как раз почему именно важно, что Византия повлияла. На Руси не было конкуренции со стороны языческой учёности, не было конкуренции со стороны такой более классической литературы. То есть сейчас человек, выбирая, что почитать, может взять и произведение девятнадцатого века, не обязательно русской литературы, о которой худо-бедно представление в школе получил, но просто английской, французской, испанской, а может взять автора двадцать первого века, который пишет сейчас. В Византии тоже примерно была такая же ситуация: можно взять житийную литературу, её почитать, причём, понятное дело, не у всех были деньги, чтобы книгу приобрести, но можно было послушать в чьём-то чтении или послушать человека, который книгу заучил и помнит. То есть вполне культурный был досуг: не могли радио «Вера» включить где-то в кафе, чтобы его послушать, поэтому могли заплатить в трактире, чтобы сказитель что-то рассказал. И поэтому христианской житийной литературе в Византии приходилось конкурировать с языческими римскими романами, которые были уже двести-триста, четыреста, пятьсот лет назад написаны, но которые по-прежнему складывали такую традицию. На Руси этой конкуренции не было — вроде не нужно. Понятное дело, были сказания, некоторые былины. Былины были с таким языческим подтекстом: мы вспоминаем былину «Святогор-богатырь» — уже, конечно, это некоторые символы языческие. То есть тоже была конкуренция, хоть и меньше. Но за счёт того, что это наследование византийской традиции и ориентирование на такие воспевания и сказания... Ну, «Сказание о змии» — то, что Георгий Победоносец — вот это как раз некоторый аналог. Потому что были всё-таки — житийная литература как таковая, которая описывала, например, как Георгий Победоносец беседовал с императором Диоклетианом, какие у них были обсуждения, диалоги — это были каноны. А вот сказания — о посмертном явлении Георгия Победоносца — уже к жизни Георгия Победоносца вообще никакого не имела отношения, а было некоторое описание чуда, которое тоже вот старались так воспеть, что святой, умученный тогда ещё, при язычниках, он сейчас рядом с нами. Поэтому и задача сказителя, который воспевал Петра и Февронию, сказать, что вот мы, люди, живущие в пятнадцатом-шестнадцатом веке, по-прежнему рядом с нами вот эти — из одиннадцатого-двенадцатого века Пётр и Феврония (скорее всего, это реалии домонгольской Руси), они рядом с нами пребывают и тоже о нас могут позаботиться, нам послужить примером.

А. Ананьев

— Священник Стахий Колотвин, настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине. Итак, сказание о Петре и Февронии, которое стало основой наших знаний об этих святых. Есть ли ещё какие-то литературные памятники или источники информации, которым можно было бы доверять, из которых мы тоже могли бы почерпнуть какие-то знания об этих двух святых?

Свящ. Стахий Колотвин

— Именно памятников, посвящённых вот такой паре людей, которые бы звались Пётр и Феврония, нет. Однако историки предпринимали попытки привязать к реальным каким-то годам жизни, к реальным людям описанные в сказании события, по крайней мере, даже если не события (а события, может быть, в чём-то выдуманные), а реальных людей. Поэтому смотрели — муромские святые. Прежде всего поднимались исторические хроники и смотрели... уж по крайней мере с родословием у нас данные были. Какая бы ни была раздробленная Русь — то было больше княжеств, то меньше — всё равно минимальная информация, что такой-то князь в таком-то году там-то правил, у нас есть. Поэтому брали и смотрели, есть ли такой князь Пётр когда-то в Муроме. Надо понимать, что имя Пётр достаточно популярное. Я сейчас навскидку не скажу, какие несколько там были версий, но когда даётся имя княжеское... как раз к женщинам, хоть они и венец творения, отношение в историографии, описывающей правление, было обусловлено только: ну, насколько это важно было отметить. То есть в ситуации с языческим многожёнством, у Святослава и у его сыновей, которые между собой вели... у князя Владимира в его языческой молодости и, соответственно, сыновьями от разных браков, там, для того, чтобы показать, что разные сыновья, вот в чём интрига, почему были проблемы, почему были столкновения, то уже назывались имена жён или наложниц. Если же князь был настоящим христианином, у него была одна жена и не было у него никаких внебрачных детей, то в принципе, скорее всего, имя его жены нигде бы не всплыло. За исключением, что всё-таки бывали различные династические союзы, причём внутри семьи Рюриковичей, потому что удельные княжества... мы даже не берём, что в домонгольской Руси — это расцвет некоторый русского государства и по экономической мощи, и по внешнеполитическому признанию, и просто по уровню жизни, по сравнению с современниками во всех уголках земли, что, конечно, роднились князья и великие князья с царскими домами Франции, Швеции, Англии и так далее. 
Здесь же у нас можно вести речь, что роднились даже между собой, что по сути независимые удельные князья могли брать в жёны сестру или дочь другого удельного князя, чтобы заключить союз оборонительный против кочевников, печенегов, половцев, которые нападали. Или, увы, против своих каких-то двоюродных, троюродных братьев, которые правили в другом княжестве. 
Поэтому если имя женщины появлялось в летописях, это, скорее всего, служило в том, что тоже, увы, князь был не совсем мирный и женился он не по любви, а наоборот, из какой-то политической необходимости или, увы, политического расчёта, причём не самого честного и радостного. Поэтому если мы всё-таки смотрим, что мы ищем кого? Мы ищем святых людей, двух людей, которые представляют образец брака, образец любви, несмотря на различие сословий; и образец мира, а не желание решить всё военным, силовым путём как внутри своего удела, так и с какими-то соседями, то, скорее всего, мы не должны найти имя Февронии вообще нигде. Потому что она не была ни дочерью какого-то влиятельного другого удельного князя, ни при ней не было никаких кровавых подавлений бунтов и восстаний, что о ней могло быть какое-то свидетельство. Поэтому когда находятся кандидатуры, то тоже надо спокойно относиться, что мы не узнаем, кто же из них был женат на Февронии. Кроме того, мы помним, что были различные имена... вот помним, что в монашестве сменили имена Пётр и Феврония. Однако есть ещё реальность, тоже вот есть профессор Успенский, такой замечательный филолог, у него отец тоже профессор, но уже советского времени, сейчас есть и ныне здравствующий. Помню, был очень интересный спецсеминар, он как раз занимается проблематикой вот этого великокняжеского родства, и как просто из имён, которые перечисляются, нам узнать какую-то историю. Если мы вспомним князя Владимира, князь Владимир в крещении — Василий; если мы вспомним князей Бориса и Глебы, то они на самом деле Давид и Константин и так далее. То есть на протяжении всего этого домонгольского периода двуимённость князей была нормой. Поэтому мы не обязательно должны найти имя Пётр в летописях, мог быть любой человек со стандартным славянским именем. Вот у меня по паспорту имя, например, Станислав. Вполне там... ну, конечно, более у западных славян, которые на тот момент значительно были культурно ближе и так далее, но уже некоторая приверженность латинской обрядовости и латинской культуре уже откладывала отпечаток и разводила народы, именно славянские, которые вполне ещё, уж по крайней мере в десятом веке, друг друга понимали, а в одиннадцатом, двенадцатом могли друг с другом беседовать. Вот такие же: Изяслав, Мстислав и так далее, все эти «-славы», они носили, помимо этого, христианское имя. Поэтому в городе Муром мог править князь с любым славянским именем, у которого не обозначена жена, потому что у него не было расчётливого политического брака. И это мог быть тот самый Пётр, женой которого могла быть Феврония. Опять же почему мы можем говорить, и я говорю про одиннадцатый-двенадцатый век — как раз зато нам даёт некоторые временные рамки. 
Уже во время монголо-татарского нашествия и после него вот эта традиция двойных имён ушла. И уже стали называть непосредственно, то есть крестить, и уже рождался ребёнок княжеский и ему давали настоящее христианское имя одинарное, не было некоторого такого раздвоения культурного. И поэтому если мы ищем неизвестного муромского князя, которого, возможно, звали Пётр, то его надо искать как раз в одиннадцатом-двенадцатом веке. Мы посмотрим: вроде у нас был десятый век. Надо понимать, что десятый век — это только самый конец Крещения Руси, значит, чисто технически князь-христианин появится там не мог. Кроме того, ещё мы посмотрим Муром. Это нам сейчас кажется, что Муром — это взял и доехал от Москвы за несколько часов, как это всё близко. А на самом деле надо помнить, что дело происходит на Украине. На Украине, ка мы помним, центр Руси — Киев, и окраинные земли украинские — Галиция и вот эта Муромская, Ростовская земля, другая, Северо-Восточная Украина, где уже славянское население только потихонечку переселялось, бежало, бежало вынужденно. Из Киева, с юга, с чернозёма кто добровольно уйдёт? Но потому что постоянно — неважно, есть война с кочевниками или нет, тебя любой отряд просто дикий, не какой-то под началом хана, а просто какой-то — собрались кочевники и думают: чего нам сидеть голодать, дай-ка пойдём кого-нибудь пограбим, города не будем брать, а кого-нибудь одного. И поэтому потихонечку славянское население, во многом языческое, но уже с какими-то основами христианства, переселялось на те земли, которые уже сейчас воспринимаются как ядро российского государства. 
Если мы вспомним город Муром, то как раз нам вспоминается племя мурома, которое не славянское. И тут уже некоторые реалии, описанные в сказании, что какие-то противостояния. Как это князя мог кто-то изгнать? Понятно, это могла быть интрига другого князя. 
Но где всё-таки была проблема с местным каким-то населением, где можно было найти человека, который занимался волхованием (колдовством)? Надо понимать, что для христианина это необязательно, чтобы была какая-то бабка-гадалка. Это человек, просто организовавший поклонение истуканам, каким-то силам природы, то есть искренне верующий религиозный человек, который поклоняется Велесу или Даждь-богу, или каким-то духам леса, неважно, он, в представлении христианского автора, особенно живущего несколько сотен лет спустя, это вот тот самый волхв. Кроме того, наше слово «волхв», собственно, и подразумевает вот это — «жрецы». Мы помним «восстание волхвов», когда слабело государство и под лозунгом, что христианский Бог не обеспечил неприкосновенность границ или не обеспечил урожай, восставали волхвы, выходили из лесов, где они жили сотнями лет. И у них действительно ходили, и всегда на всякий случай люди к ним на поклонение пришли. Вот если мы посмотрим на Февронию, потому что, что смущает часто от людей, которые, увы, некоторый такой христианский апломб, но такой, кажется, ой, нас хотят загнать в некоторый официозный праздник Петра и Февронии, искусственный, мы этих святых не почитаем, и вообще надо как-то убрать этих святых, они нам не образец. Они просто как раз не учитывают, что... и абсолютно справедливо замечают, что Феврония поступает как колдунья, она околдовывает, она очаровывает князя.

А. Ананьев

— Или как женщина, что, в принципе, одно и то же.

Свящ. Стахий Колотвин

— Если как женщина, то это её оправдывает. Но если мы вернёмся как раз в реалии такого славянского пограничья, смешанного населения, населения языческого. Причём надо понимать, что для славян язычество было уже не обязательным. Наоборот, славянин, переходящий на вот эти украинские Северо-Восточные земли — в Муром, Ростов и так далее, или на территорию нашего, возникшего позже, града Москвы (а тогда ещё деревушки какой-то маленькой), — что для этих людей ассоциация с христианством было, что человек уже становится надеждой и опорой князя, княжеской дружины, то есть человеком, на которого можно положиться. А вот для местных народов, чтобы не потерять свою какую-то национальную уникальность, не ассимилироваться, было важно выступать в некотором языческом своём обычае...

А. Ананьев

— Найти баланс, равновесие между тем и другим.

Свящ. Стахий Колотвин

— Да. Вот поэтому моё такое частное мнение. Я не знаю, возможно, уже кто-то публиковал и исследовал и всё это подробно расписал, но это некоторая моя идея, которую косвенно я где-то мог почерпнуть. Но прежде всего, так можно сказать, в таком случае я заново изобрёл велосипед. Мне кажется, что исторически Феврония — та самая незнатная женщина, которая не была княжеских кровей, она была представительницей либо смешанного уже, потому что славяне уже 200 лет как на эти земли потихонечку заселялись, либо просто местного такого финно-угорского населения, и что она, правда, могла заниматься колдовством. Но что любовь-то приближает к Богу, и как раз через эту любовь она смогла приблизиться и соединиться не только со своим мужем, но и со Христом.

А. Ананьев

— Вот о любви мы с вами и поговорим, продолжим разговор ровно через минуту.

А. Ананьев

— Вы слушаете «Светлый вечер» на радио «Вера». Я, Александр Ананьев, продолжаю разговор с настоятелем храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священником Стахием Колотвиным о Петре и Февронии, день памяти которых мы сегодня отмечаем. Нарисовав подробно, красочно очень глубокую историко-географическую картину, эдакий ландшафт происходящего, батюшка подошёл собственно к фигурам Петра и Февронии. И вот что сразу меня, как неофита и человека, скажем прямо, несведующего, а я узнал о Петре и Февронии как-то более-менее подробно буквально позавчера, готовясь к нашей программе. До этого у меня это были какие-то персонажи из вот этих новомодных мультфильмов наших — такие рисованные двухмерные Пётр и Феврония. А вот сейчас пришлось копнуть чуть глубже и сразу появились вопросы. Двое, причисленные к лику святых, к моему удивлению, не встретили друг друга в храме. Он не увидел её профиль в свете дрожащего пламени свечи, ни их родители благословили их на брак, а их свело фактически кожное заболевание князя. И по сути, если бы не... вот я здесь не могу понять: не хитрость, не колдовство, а чуть ли не коварство Февронии, которая, не до конца вылечив князя, заставила его вернуться обратно, они бы не были вдвоём. То есть по сути их отношения начинаются не с чего-то светлого и доброго, а чуть ли не с обмана, и это сразу вызывает какое-то недоумение. И я сразу понимаю, что я чего-то, видимо, не понимаю. Я просто хочу уточнить: вот мы сейчас не можем себе этого представить. Нам, жителям двадцать первого века, представить это сложно. Но ещё вот в, казалось бы, позавчерашнем восемнадцатом веке было актуально утверждение: брак не имеет практически никакого отношения к любви. Браки не заключались по любви, они заключались иначе, не так, как сейчас. Я ведь правильно понимаю?

Свящ. Стахий Колотвин

— Не совсем так, хотя, конечно, роль родителей при заключении брака на Руси была. Но, по крайней мере, люди, когда заключали браки даже с помощью родителей, надо понимать, что они знали друг друга. То есть чаще всего заключались браки внутри одной деревни, то есть это были люди не чужие. Не было больших городов, были деревни, которые были в принципе больше городов по населению, потому что город — это то, что огорожено и это то, что надо защищать. Много ты сильно не огородишь. А вот расселиться по бескрайним русским полям — это пожалуйста. Поэтому всё-таки в восемнадцатом веке не всё так печально было, что люди только мучились, мучились, а сейчас стали какими-то счастливыми, а чего-то не очень-то счастья и видно.

А. Ананьев

— Это мягко говоря.

Свящ. Стахий Колотвин

— Да. На самом деле, конечно, и муж и жена будущие знали друг друга с детства. Конечно, были некоторые преграды, что, например, какой-то сын бедного крестьянина, а тут сын зажиточного какого-нибудь крестьянина — мельника или кузнеца и так далее — что это неравноправные конкуренты за руки чьей-то дочери. Но надо понимать, что если мы посмотрим на крестьянский быт... Почему крестьянин мог быть бедным? Конечно, могло быть стечение обстоятельств, могло быть просто какое-то заболевание, что человек подорвал здоровье либо несчастный случай какой-то, либо обморожение в лесу, либо волк напал — что-то такое. Но если таких внешних факторов не было, чаще всего крестьянин был беден из-за того, что он хуже трудился. Это мы просто видим, как управились с русской деревней комитеты бедноты, созданные большевиками. Когда у крестьян, которые кулаки, они же не какими-то махинациями занимались — это просто большие семьи, которые рожали больше детей, больше работали, больше и лучше получали урожай, за счёт этого могли ещё больше детей родить, всех их обеспечить и так далее. Точно так же, если браки заключались тоже, что смотрели, ой, из какой богатой семьи, это не значит, что будет избалованный сынок на чьей-то избалованной дочке. Это значит, что сын, который с детства в трудах, и дочка, которая с детства в трудах, они находят друг друга. И понятное дело, кого будет ценить женское сердце — человека, который из семьи, где все привыкли лежать на завалинке? Но, конечно, любовь зла и она иногда вспыхнет и, как влюблённость, прогорит, но настоящая любовь, конечно, будет к человеку, которой с тобой сходен по образцу мышления. Кроме того, если у кого-то из молодых людей были уже приоритеты где-то в своём круге, то никто насильно не будет выдавать именно за конкретного человека. Надо помнить, что даже если родители хотят породниться как-то с какой-то семьёй, то надо помнить, что и в одной семье 7-8-10 детей, и в другой. Поэтому, если вот эта конкретно моя дочь не хочет за этого конкретно сына, у меня есть ещё 3-4 дочери. То есть если я рассуждаю как такой циничный, злобный отец вот такой...

А. Ананьев

— С точки зрения современного человека, звучит ужасно.

Свящ. Стахий Колотвин

— Да, ужасно. Но всё равно в данном случае я рассматриваю максимально ужасную ситуацию, что отец с матерью относятся к жизни и выбору своей дочери, её спутника жизни, абсолютно цинично. Что даже в таком случае он не будит на неё давить — можно с другой дочерью договориться и так далее. А уж если мы всё-таки предположим, что в восемнадцатом веке люди любили своих детей так же, как сейчас, то есть тоже с ошибками, но всё равно любили, то мы всё-таки допустим, что свобода выбора здесь была и, соответственно, любовь в браке подразумевалась. Другое дело, причём это отношение не к восемнадцатому веку а в принципе христианскому и не христианскому пониманию любви, любовь — это то, в чём ты должен возрасти. Что в начале брака сеется как маленькое семечко и то, что потом множится, растёт, и когда уже старенькие бабушка с дедушкой, на которых так смотришь, на сморщенное лицо своей избранницы, которой уже за 80 лет, видишь, как она хромает, как она сутулится, и в принципе понимаешь, что влюблялся-то в такую стройную девушку, которая, словно лебёдушка, плыла, а сейчас совсем не то, но любовь-то всё равно осталась. То есть как она выросла, чтобы вот этот внешний вид преодолеть, вот эту дряхлость рядом с тобой находящегося тела, которое уже по сути стало частью тебя. Поэтому если мы вернёмся уже к нашим героям, а святые — это герои для каждого человека. Герой — на кого ты ориентируешься, с кого ты берёшь пример, как раз мы берём на пути следования за Христом. То, конечно, видим, что необычно для сказителя, что тот брак не по воле родителей, а случился всё равно.

А. Ананьев

— Вот только слушая вас, понимаю, насколько это было чудовищное потрясение основ основ.

Свящ. Стахий Колотвин

— Если мы взглянем, прежде всего то, что князь себе берёт в жёны девушку незнатную.

А. Ананьев

— Это ещё неизвестно, кто кого берёт.

Свящ. Стахий Колотвин

— Тут, конечно. Как мы помним, по сказанию, да, князь сопротивлялся. Тоже мы смотрим ситуацию для большого города регулярную, что девушки-то, в принципе очень красивые, симпатичные и не сказать что совсем уж скверного характера, всё ходят и замуж никак не выходят. И при этом параллельно молодые люди, которые по-прежнему находятся в некотором таком детстве, даже если они уже первую, вторую, третью ступеньку карьеры прошли и уже умеют управлять какими-то производственными процессами, но не в силах построить свою семью. То нам как раз виден типичный стартовый князь Пётр, который прожигает свою жизнь. И тем не менее в прожигании своей жизни отличается наверняка каким-то, может быть, добрым сердцем, может быть, какие-то у него добрые были.. потому что болезнь посылается Господом не как наказание, а как некоторое вразумление. Вразумление для того, чтобы человек задумался: а правильно ли я живу? Я как священник просто опытным путём понимаю, любой священник подтвердит, сколько людей пришло в Церковь, сколько пришло и потом, увы, ушло, или сколько пришло и осталось, увы, не из-за радости, а именно на фоне какого-то заболевания. Так и в принципе князь Пётр именно на фоне заболевания, как оно там было описано — берём реальность описания... В чём позорность кожного заболевания — что оно именно видно, то есть ты его не можешь скрыть. Кроме того, мы помним Евангелие, проказа — это уже тоже вошло в русскую культуру, то есть если ты как-то кожно болеешь, то ты заразный. И если даже ты князь, от тебя надо держаться в стороне. И тут мы видим любовь, несмотря на — что девушка любит этого «мажора», который мало того что ещё болен какими-то кожными заболеваниями... Тут можно сказать, что, конечно, Феврония увидела такую выгодную партию — ничего, можно и потерпеть.

А. Ананьев

— Ну конечно, к её дому подъезжает кортеж, из кортежа выходит этот знатный князь — стыдно было бы упустить такую возможность.

А. Ананьев

— Мы продолжаем разговор о Петре и Февронии с настоятелем храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священником Стахием Колотвиным. И говоря о мотивах Февронии, мне-то казалось, батюшка, что у неё были другие мотивы. Насколько я понял, она последовала воле Бога. И о какой-то влюблённости в этой ситуации, довольно парадоксальной, речи быть не могло. Если я правильно понял, она каким-то образом — то ли ей было видение, то ли она как-то понимала, что вот именно этот князь по воле Бога должен стать её супругом, и это их совместный путь к Христу. И поэтому она безо всякой влюблённости, перед ней не было выбора, она просто приняла это решение как данность, с покорностью. И мне хотелось бы в это верить — что не было в этом какого-то вот меркантильного расчёта, что, дескать, о — высокопоставленный чиновник приехал, молодой, не без недостатков, но вот надо его как-то попробовать заарканить.

Свящ. Стахий Колотвин

— На самом деле за этим кроется куда более глубокое понимание, что каждый абсолютно брак создаётся по воле Божьей, или, как всё в мире, либо по воле Божьей, либо по Божьему попущению. Либо, как бы человек не пытается, всё равно всё рушится и никакого брака нет, хотя вроде двое и не против в него вступить — такие ситуации тоже бывают.

А. Ананьев

— Но это и от нас ведь зависит.

Свящ. Стахий Колотвин

— Конечно, потому что человек сотворён по образу и подобию Божию, а Бог свободен абсолютно, соответственно, свобода есть и в нас. Просто как мы говорили про родителей, которые выбирают для своей дочери достойного человека. Они выбирают человека, который привык с детства трудиться, который заботливый, и о родителях заботится, который, они видят, что и в храм ходит. То есть они не для себя выбирают зятя, они выбирают именно для дочери лучшего избранника. А уж там как её сердце с этим совпадёт или не совпадёт, или уже другой такой же, но из другой семьи, из многодетной, авось на него согласится. Точно так же и Господь выбирает для нас, на нашем пути даёт таких людей, с которыми мы можем построить своё настоящее семейное счастье. Но как мы можем сказать, что, нет, я сам лучше разберусь — вот сейчас, в принципе, никого насильно замуж не выдают. Но сколько всё равно трагедий, когда родители понимают, что человек, за которого хочет выскочить замуж дочь и который правда готов идти в ЗАГС, что на самом деле у него какие-то мысли, идеи другие или в принципе он совсем никудышный человек. Родители об этом говорят, дочь не слушает, и в итоге это заканчивается разводом и несчастными детьми, которые растут в неполных семьях. Или, наоборот, тут не обязательно, что дочь, точно так же и сыну говорят «нет». Потому что действительно бывает тяжело, родители видят, что человек чужой, что человек слабый, что человек ленивый просто или что человек жестокий. Что вроде как-то на фоне когда всё спокойно, и просто ты наслаждаешься жизнью, встречаешься и вся жизнь ещё впереди, эта жестокость скрашивается какой-то заботой, развлечением и так далее, а когда, например, уже дети, и человек раздражённый после работы приходит, а суп не сварен, дома жена грязные памперсы складывает и говорит: «Вынеси мусор, пожалуйста», — то жестокость эта в человеке больше проявляется. Или проявляется лень — что человек не жестокий, но просто лежит на диване и плюёт в потолок. Точно так же, как родители и в наши дни всё-таки как-то могут с недоверием отнестись. 
Понятно, что это дело пограничной ситуации. Точно так же и Господь нас от каких-то вариантов отводит, к каким-то вариантам подводит. Другое дело, что мы можем снова и снова отказываться. Это как в притче, что Христос является, что человек Его ждёт, ждёт, что к нему придёт Христос и не принимает ни путника, ни странника, ни больного, который стучится в его дверь, а ждёт, что к нему придёт Христос и потом говорит: «Господи, почему Ты не пришёл?» — «Я к тебе три раза стучался, но ты Меня не принял». Точно так же и вот эти подарки Христовы в виде спутника жизни, который, возможно, рядом с нами. Но ты думаешь: «Так, это принц на белом коне, а мне нужен принц на белом слоне». Или: «Это принц на слоне, но не на белом», — и так далее. Или на белом слоне, но бивни не начищены и не блестят идеально и так далее. То есть мы порой по своей гордости не понимаем, что Господь нам настоящий подарок рядом даёт. Или нет: в принципе всем нашим критериям соответствует, но Господь говорит: «Нет, но зато ты для этого человека совсем не соответствуешь. Ну куда, куда тебе со своими страстями и слабостями туда идти?» Поэтому, конечно, то, что хочет передать сказитель и то, чему учит наша Церковь, что будущая княгиня Феврония, тогда ещё просто Феврония, она поняла, что ей по силам, что она со своим терпением, со своим смирением, со своей женской смекалкой и хитростью — это опять же плюс, в том числе плюс не только для неё, но и для князя. Она сможет его из такого малолетнего раздолбая, или великовозрастного раздолбая, сделать настоящим правителем, который будет заботиться не только о ней, не только о семье, но и о всём княжестве.

А. Ананьев

— Терпения и смирения от самого князя потребовалось ничуть не меньше, а пожалуй что и больше, чем от самой Февронии, впоследствии в иночестве Евфросинии Муромской. Отец Стахий, смотрите, передо мной 24 вопроса, которые я подготовил к нашему сегодняшнему разговору. Первый вопрос — знакомство. И вот мы за час обсудили первый вопрос, остальные 23 вот уже не успеваем, потому что час подходит к концу. Я сразу перескакиваю к 24-му... во-первых, я делаю вывод, что вы о Петре и Февронии можете говорить ровно сутки, 24 часа, и это здорово. Я вот о чём хотел вас спросить в финале нашего разговора, для меня это очень важно. В первую очередь, цель семьи — не родить детей как самоцель, и не построить дом как самоцель, и уж точно не посадить дерево, хотя было бы неплохо. Семья — это совместный путь к Богу, совместный путь ко Христу. И на своём примере благоверные князья Пётр и Феврония это доказали, и они были канонизированы, они стали святыми. При этом, я отдаю себе в этом отчёт, тех, кто был канонизирован именно семьёй, несмотря на то, что это такой гораздо более прямой и простой путь к Богу, когда ты идёшь вместе — вместе можно пройти, как известно, дальше. Тех, кто был канонизирован семьёй, их в десятки, а то и в сотни раз меньше, чем тех, кто был канонизирован, будучи монахом, мучеником, просто святым. И те, как родители преподобного Сергия Кирилл и Мария, — они же закончили жизнь, будучи монахами. И вот благоверные князья Пётр и Феврония — тоже монахами. Почему же вот этот путь к Богу семьёй, вдвоём — мужа и жены — не так получает отражение в этих вот святых, в канонизации, как путь одиночек?

Свящ. Стахий Колотвин

— На самом деле есть такая причина более простая и человеческая. А есть причина более возвышенная на самом деле. Более простая и человеческая — что Церковью управляют монахи, церковной учёностью занимаются монахи, пока приходские батюшки с реальными живыми людьми контактируют, жития святых, акты по канонизации готовят монахи. Поэтому тоже это так было всегда, и поэтому всегда монашествующих или мучеников и так далее...

А. Ананьев

— Это несправедливо.

Свящ. Стахий Колотвин

— Если бы святость человека определялась попаданием его в календарь, издательства Московской Патриархии ли или открываешь у себя на смартфоне на каком-нибудь православном сайте, то, конечно, у нас, у семейных людей, было бы мало шансов на спасение. Слава тебе, Господи, святые — это лишь некоторый ориентир, как пример. Конечно, большой недостаток семейных людей в святцах. И я надеюсь, что будут со временем у нас появляться святые, будет оказываться внимание и прославляться именно святые семейные.

А. Ананьев

— Вы меня очень хорошо поняли. У меня есть ощущение, что среди тех женщин, которые сейчас варят борщ для своих восьмерых детей, святых очень много.

Свящ. Стахий Колотвин

— Очень много. Как мы знаем, княгиня Евдокия, тоже Евфросиния в иночестве, как и Феврония, вот такое тоже совпадение, что, да, жена Дмитрия Донского, которая воспитала своих детей, которая осталась молодой вдовой и по сути ещё занималась тем, что своих детей мирила и чуть-чуть за них правила и регентовала и так далее. Тоже мы видим пример, то есть всем многодетным мамам я её привожу пример. Опять же мы смотрим на Петра и Февронию, у нас нет абсолютно никаких сведений, что детей у них не было. Даже, насколько я помню, в сказании не утверждается, что у них детей не было, просто этот вопрос вообще никак не затрагивается. Потому что для княжеского рода, чтобы власть передать, очень важны были какие-то наследники. Это житие Петра и Февронии очень важно нам, потому что есть некоторый акцент, что, ой, брак — это чтобы родить детей. Нет, это брак, чтобы возрасти в любви. Я не сомневаюсь, что у Петра и Февронии было, видимо, много детей, как и у всех их современников, даже больше, потому что в принципе в княжеской семье было проще прокормить большее количество детей. Что тоже кто-то из них, как и у многих современников, умер в младенчестве или от каких-то болезней, потому что если организм прошёл через детские болезни, то русский человек мог жить и по 80, и по 100 лет даже в самые древние времена. А вот средняя смертность, увы, определялась смертью маленьких детей. Что они достойно перенесли вот это горе — расставание со своими детками, и радость того, как взрослели их дети. Что, собственно, в монастырь они могли с чистой совестью уйти, потому что они видели, что уже есть кому передать власть в руки, что не цеплялись, что князь Пётр: «Ой, нет, за меня решит этот сопляк, которого я на руках носил, мой старший сын, — или третий сын, потому первые два умерли. — Он не сможет справиться с властью. И как же без меня? Я — центр вселенной». Нет, он смиренно понимает, что его разум дряхлеет, его реакция слабеет, он уже более склонен к старческому брюзжанию, что вот дай-ка отдам своему наследнику власть и сам посвящу жизнь молитве. Князю, конечно, было сложно в условиях княжеского двора молитве посвящать... Поэтому постриг князей в монахи перед смертью — это в принципе норма. Мы видим и Александр Невский принимал постриг. То есть это не был какой-то разрыв со своим браком, это был образ смирения князя, что я вот, князь, человек, который всеми командует, становлюсь монахом. А монах — тоже для не очень церковной аудитории напомню — это не человек, который отказывается от имущества, который как-то особо много молится, самое главное для монаха — послушание. То есть ты, который командовал всеми, наоборот, раз ты только новый монах, то ты даже подчиняешься монаху, который на год раньше постригся, то есть ты самый младший во всей братии становишься.

А. Ананьев

— Заглядывая на вот этот процесс со своего двадцать первого века, я начинаю ловить себя на том, что вижу в этом какую-то хитринку. Нет, чтобы уйти в монахи в расцвете лет, когда ты много чего, наверное, хотел бы и много чего мог бы достичь, но готов и желаешь посвятить себя служению Богу и молитве, и ты уходишь в монахи. Тут же люди уходили в монахи уже на закате своих лет, отказываясь от мирского, когда на мирское уже ни сил, ни здоровья нет. Нет в этом какой-то хитринки?

Свящ. Стахий Колотвин

— На самом деле нет хитринки. Это с такой логикой можно рассуждать, если ты считаешь, что монах — это ты весь такой несчастный, неудачник, любовь не удалась, в жизни никакой радости нет. Или, наоборот, ты какой-то чудак, который берёт и, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, не хочет ей наслаждаться. Монах наслаждается жизнью, он, как любой христианин, хоть и берёт некоторый альтернативный путь, путь для немногих (основной путь спасения — это семья, конечно), монах, который жить счастливо. Он живёт счастливо, он может не отвлекаться на какие-то семейные дела, больше времени уделять Богу. Он может отказаться от каких-то самостоятельных решений и предоставить их своему духовнику, своему игумену. Он может отказаться от необходимости в том числе заниматься каким-то автономным самообеспечением и просто встроиться в избыток или, наоборот, избыток монастыря, то есть в зависимости тоже от его состояния.

А. Ананьев

— С одной стороны, это я такое решение принял, вот сам по себе. Но есть ведь ещё жена. И скажи я ей: «Дорогая, я хочу жить в свою радость, пойду-ка я в монастырь». Это же разве так можно? А ведь в моём понимании Пётр и Феврония так и поступили — они же расстались друг с другом.

Свящ. Стахий Колотвин

— Да, увы, мы увидим, что если мы воспринимаем сказание как истину в последней инстанции, то их расставание действительно имело место, а не было некоторым постригом на смертном одре. Потому что прежде всего, что мы видим, тут такой хеппи-энд. На самом деле существование супруга после смерти другого супруга — это часть жизни. Мы читаем во всех сказках, что жили они долго и счастливо и умерли в один день.

А. Ананьев

— Я, кстати, начал понимать, откуда пошла эта строчка.

Свящ. Стахий Колотвин

— Вот-вот, потому что это два столпа. Потому что если ты прожил долго и счастливо, а потом ты ещё в одиночестве живёшь уже в старости и дряхлости 10-15 лет — это уже совсем не такое счастье. Поэтому если предположить, что сказание не показывает идеальное, что Господь так их вознаградил, что умереть в один день, то мы, конечно, видим, что они максимальные счастливцы, что они оба уже по сути на смертном одре, их постригают в монахи, потому что они знают, что оба сейчас умрут — Господь им это открыл. Если предположить более реалистичную картину, что всё-таки они умирали по отдельности. У нас продолжительность жизни чаще всего у мужчин короче. Если предположить, что Пётр принял монашество перед смертью. Понятное дело, что на создание сказания уже накладывает отпечаток тот же пример князя Дмитрия Донского, тогда ещё не прославленного — его прославили только в двадцатом веке. Но, конечно, люди о нём помнили, потому что это Куликовская битва, наш замечательный русский эпос «Задонщина» и так далее. Что княгиня Евдокия дальше продолжала жить и тоже перед смертью приняла монашество. И что объединились они уже не в могиле, в земле, а объединились в Царстве Небесном — что вот умер один, а потом, возможно, через 10 или через 15, или через 30 лет умирает княгиня, и она тоже с мужем встречается не только в соседних гробах, но и на небесах.

А. Ананьев

— Но у них же даже диалог какой-то был, согласно этому сказанию. То есть Пётр послал ей гонцов, сказал: «Дорогая, я собираюсь уже отправиться к Господу, пойдём». Она говорит: «Нет, не пойдём. Я ещё не закончила вышивать погребальный плат. Обожди, я тебе скажу, когда можно». Разве это не попытка оспорить волю Бога?

Свящ. Стахий Колотвин

— В том-то и дело, что мы помним, как Сергий Радонежский, например, был уже готов к встрече с Господом и, конечно, он хотел в рай попасть. Но Господь для пользы братии, уже дав откровение Сергию Радонежскому, что вот Он его призовёт, дал ему некоторую отсрочку. Отсрочка, не которой Сергий Радонежский был рад, а наоборот, которая, «ой, значит, опять надо братии своей помогать, их какие-то распри разделять». Поэтому даже если мы предположим — с чем я не согласен, мне кажется, что это, конечно, житийная сказочная особенность, вот как раз почему про сказки упомянул — умерли в один день. Моё мнение я высказал уже выше, что всё-таки умерли они в разное время, в разные годы, и они встретились и объединились в этом диалоге уже в Царстве Небесном — оба его достигли уже каждый своим путём. Поэтому их тоже можно считать и покровителями людей, которые одиноко... вот думают: «Как? Я уже умер, как я буду молиться Петру и Февронии? Вот этот День семьи, любви и верности, когда у меня супруг умер от инсульта уже 10 лет назад, а я ещё в принципе хожу и хожу, и конца и края не видно». Нет, они покровители, потому что они, несмотря на смерть, встретились в Царстве Небесном. Поэтому мы говорим, что, Пётр и Феврония, даже если я старенькая старушка, старенький старичок уже одинокий, я тоже хочу в Царстве Небесном встретиться и вот этот свой диалог продолжить, который мы не завершили несколько лет назад. Поэтому прежде всего об этом речь. Если же даже предположить, что Господь им дал величайший дар — смерть в один день, — то тоже, как мы видим, как подстраиваются они друг под друга, под свои слабости. Пётр берёт и говорит: «У меня к тебе просьба. Уже силы заканчиваются мои жизненные, я хочу с тобой умереть в один день. Давай ты умрёшь со мной». Она просит: «Дай я ещё вышью погребальный плат. Ты же знаешь, что мы девчонки, нам охота, чтобы что-то красивое было. Вот я вышью, будет у нас такой красивый погребальный плат». Пётр говорит: «Ладно».

А. Ананьев

— И потом — женщины всегда дольше собираются.

Свящ. Стахий Колотвин

— Ой, это, увы, не про нашу ситуацию — у меня жена быстрее собирается, чем я.

А. Ананьев

— И вот на этой нотке мы, к моему огромному сожалению, заканчиваем разговор. Потому что час пролетел незаметно сказать — ничего не сказать. Спасибо вам огромное. Я желаю и вам, и всем нашим слушателям большой радости, большого счастья и большой лёгкости в совместном пути рука об руку к Богу вместе одной семьёй. Спасибо вам большое, отец Стахий.

Свящ. Стахий Колотвин

— И вам спасибо.

А. Ананьев

— Сегодня о благоверных князьях Петре и Февронии Муромских в их день мы говорили с настоятелем храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священником Стахием Колотвиным. Меня зовут Александр Ананьев. Радио «Вера». До новых встреч.