Поделиться
У нас в гостях был настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы и Ильинского храма деревни Чапаевка протоиерей Павел Карташев.
Мы говорили о художнике, писателе Алексее Петровиче Арцыбушеве, его семье, жизненном пути, о том, как вера и молитва помогали ему в трудные минуты.
А. Пичугин
– Здравствуйте, дорогие слушатели, программа «Светлый вечер» в эфире светлого радио. Лиза Горская...
Л. Горская
– Алексей Пичугин.
А. Пичугин
– И сегодня вместе с нами и с вами ближайший час проведет протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы и Ильинского храма деревни Чапаевка, кандидат филологических наук. Здравствуйте.
Протоиерей Павел
– Здравствуйте. Очень рад.
А. Пичугин
– А мы сегодня будем говорить про человека, который покинул этот мир совсем недавно, буквально ну не то чтобы на днях, в начале сентября. Умер знаменитый художник, человек, прошедший через сталинские лагеря, проживший очень-очень длинную, насыщенную жизнь и почивший уже в монашеском постриге, как выяснилось, я, кстати, этого даже и не знал, в возрасте 98 лет, Алексей Петрович Арцыбушев. Отец Павел хорошо знал Алексея Петровича Арцыбушева, поэтому наша сегодняшняя программа, она мемориальная, мы будем вспоминать Арцыбушева и как художника, и как человека, как свидетеля огромного количества событий, которые вереницей так вот прошли перед его глазами в течение ну большей части XX века. Потому что он не просто был свидетелем, но и участником, провел не один год в сталинских лагерях. Много ли сейчас людей осталось, которые сидели по политическим статьям. Остались, конечно, но вот их свидетельства, они очень цены и, к сожалению, эти люди уходят, ну это все понятно. Давайте начнем с того, что, отец Павел, расскажите про Алексея Петровича, про его жизнь, происхождение, откуда он был, кем были его родители. Потому что отец тоже, насколько я помню...
Протоиерей Павел
– Нет, отец умер от скоротечной чахотки
А. Пичугин
– Но брат был репрессирован.
Протоиерей Павел
– Брат был репрессирован. Мать осталась на руках с двумя младенцами – с Алексеем и старшим братом, Серафимом. Отец скончался, Петр, в 1921 году. Алексей Петрович родился в 1919-м, в Дивеево.
А. Пичугин
– Еще в Дивеево родился?
Протоиерей Павел
– В Дивееево, да. Ну это особая история, сейчас мне, наверное, стоит об этом сказать, наверное, да?
А. Пичугин
– Да.
Протоиерей Павел
– Почему в Дивеево, и его называют практически почти ровесником нового строя, который пришел на смену прежнему, прежней России, как ее называют иногда, императорской, дореволюционной. Он родился в Дивеево, в 1919 году. Его дед по отцовской линии, Петр Михайлович Арцыбушев нотариус Его Величества, так он именовался, в 1912 году большую сумму пожертвовал на Серафимо-Дивеевскую обитель. И ему в знак благодарности, и это был не знак, а еще и весомый какой-то ответ, ему был передан в пользование участок земли и домик. И не простой домик, в котором раньше обитал Михаил Васильевич Мантуров. Это первый, до Мотовилова, служка преподобного Серафима которому Преподобный поручал заботу о Дивеевской обители, он один из первых, которые участвовал непосредственно в ее созидании и строительстве. И вот вскоре, значит, дед Петр Михайлович, пристраивает к этому маленькому мантуровскому домику, не разрушая ничего, не нарушая, большой дом из двенадцати комнат и со всей семьей из Петербурга туда перебирается. Практически они там начинают жить.
А. Пичугин
– Они дворяне, правильно?
Протоиерей Павел
– Ну да, нотариус Его Величества. Нет, конечно, он мог быть вундеркинд и выходец из какой-нибудь другого сословия, но в данном случае...
А. Пичугин
– Нет, в данном случае выходец из другого сословия мог быть, безусловно, дворянство там уже, скорее всего, было автоматически потомственное даровано.
Протоиерей Павел
– Совершенно верно. По достижению некоторые там оно такое жалованное, а по достижении кажется 7-го или 8-го чина в табели о рангах получалось уже дворянство наследственное. Ну он не нуждался в этих льготах и наградах, он был дворянин. И они туда переезжают, и мама Алексея Петровича, Татьяна Александровна Арцыбушева, она вышла замуж за сына, значит, Петра Михайловича. Она урожденная Хвостова, и род материнский весьма знаменит. Удивительно, что с той и с другой стороны люди, имевшие непосредственное отношение к юриспруденции.
А. Пичугин
– А это же, мне кажется, нормальная история абсолютно.
Протоиерей Павел
– Ну да, естественно. Да, я сказал удивительная и в тоже время как-то не совсем, нормально, да, что один круг. И хотя это высший свет петербургский, но тем не менее, люди еще, которые профессионально близки. Потому что отец мамы Алексея Петровича министр юстиции и внутренних дел. Тогда, в определенный период, это было с 1912 по 1915 год, эта должность и министра юстиции, и внутренних дел была совмещена в одном ведомстве, в одном лице, один человек возглавлял. Это Александр Алексеевич Хвостов. Ну конечно, тоже дворянин потомственный. И вот Алексей Петрович, он как стоит на двух таких родах, на двух таких ногах прочно. И мама осталась вдовой в 24 года. И вскоре после этого, кажется, это было в конце 20-х годов, она принимает монашество...
А. Пичугин
– На удивление, да, в 20 с небольшим лет.
Протоиерей Павел
– В 20 с небольшим лет, она Татьяна, а мы знаем, есть такая традиция, чтобы по той же букве, вот. Ну сейчас-то разные бывают случаи. Ну вот она становится монахиней Таисией. И по просьбе сына, уже по просьбе сына она оставила свои воспоминания. И он потом, Алексей Петрович, участвовал в том, чтобы их опубликовать, это «Записки монахи Таисии».
А. Пичугин
– Они мне встречались. Я честно признаюсь, не читал, но они мне встречались. Она тоже прожила очень долгую жизнь?
Протоиерей Павел
– Нет, она прожила как раз не очень долгую жизнь. Ну сравнительно. Потому что кажется в 41-м году – я могу ошибаться, ну может быть, на год, в 41-м или в 42-м году она от сердечного... Она болела в конце жизни, сын навещал ее, и другой сын. И он как-то вот однажды сердце ему подсказывало, что ему надо торопиться, он прибежал в больницу, и вот маму свою уже не застал. Маму он любил очень сильно, глубоко. Она была для него и авторитетом, и другом, и подсказчиком. Он неоднократно подчеркивал, что относился к ней не просто так, ну именно как к другу, как к самому главному советчику.
А. Пичугин
– Да, вот я посмотрел, простите, 42-й год.
Протоиерей Павел
– 42-й год, вот, она умерла в 42-м году от болезни сердца. Но если, значит, 19, ну мы можем легко, то получается, всего-навсего ей 45 или 44 года.
А. Пичугин
– Да.
Протоиерей Павел
– То есть совсем немного она прожила. Вот она осталась вдовой с двумя детьми, и жили они чрезвычайно трудно. В конце концов, их выставили из этого дома, и они переехали в Муром, а оттуда уже после этого, он с 1934 по 1938 или 39 год он учился в художественном училище.
Л. Горская
– А почему они в Муром переехали?
Протоиерей Павел
– В Муром они, я не прочитал, почему, нигде и никогда.
Л. Горская
– А кто-то это ссылкой называет даже.
Протоиерей Павел
– В Муром?
А. Пичугин
– Я хотел сказать, что в Муром как раз в те годы, на протяжении 30-х конца 20-х переезжало довольно много представителей интеллигенции. Вот, видимо, были какие-то такие точки, куда высылали действительно.
Протоиерей Павел
– Когда ты живешь в Москве и оказываешься в Муроме, это понять можно...
А. Пичугин
– Из Дивеево оказываешься в Муроме...
Протоиерей Павел
– То ты оказываешься ближе к Москве, это тут...
А. Пичугин
– Ну Муром 30-х годов, мне кажется, это... Патриарх Пимен тоже, кстати, после войны служил в Муроме, и это было чуть ли не как ссылкой. Ну так, просто ремарка.
Протоиерей Павел
– Алексей Петрович оказался на улице в Муроме, он оказался в среде шпаны. И поэтому там прошел свои уличные, шпанские университеты. И это, с одной стороны, он познал жизнь с ее такой изнаночной стороны, если учесть, как его воспитывали до этого. Воспитывали их с братом, как он воспоминает, под таким стеклянным колпаком, сменялись учительницы... Он так тоже в его воспоминаниях вот, в частности, в первой его книге, которая претерпела больше всего переизданий, самой такой известной, «Милосердия двери», и самой такой успешной, за которую он и награды получал, и презентации всякие были. Вот с этой книгой связана, наверное, самая большая его известность. Я тут в скобках замечу или на полях, вы начали с того, что он знаменитый художник. Вы знаете, он как-то, мне кажется, очень талантливый и очень успешный художник, но художественность его отошла потом куда-то на второй план, писательство вышло на первый.
А. Пичугин
– Это да.
Протоиерей Павел
– И он у нас знаменитый писатель.
А. Пичугин
– Просто везде называют почему-то в первую очередь, хотя мне кажется.
Протоиерей Павел
– Хронологически, наверное.
А. Пичугин
– Может быть, хронологически. Правда, что «Милосердия двери» в основном знают все, кто знаком с Арцыбушевым, творчеством, о «Милосердия двери» знают, а вот картины далеко не все. Но везде, в том числе в некрологах... И я тут должен сказать, что мы полтора года назад очень хотели Алексея Петровича позвать в «Светлый вечер», в нашу программу, но, к сожалению, уже здоровье не позволило ему приехать. Он хотел, но не сложилось у него. И как раз когда мы готовились к возможной программе, везде почему-то рефреном проходило: художник Арцыбушев.
Протоиерей Павел
– Ну, нет, так ведь это так и есть, и мы этого ни в коем случае не отрицаем. И, наверное, сам Алексей Петрович, по скромности, сказал бы: да какой же я писатель, я художник. Он даже так часто и говорил. И дело в том, что он-то и сам подчеркивал, что он, с точки зрения литературной, он не литератор, он не стилист. Даже у него был такой момент, что он слова не подбирает и образами не мыслит именно такими, словесными. Ему там станок, на котором он делает линогравюры, или резец для тех же линогравюр, или кисть, или карандаш ближе. Я смотрел его лагерные рисунки, они замечательные. Это такое меткое попадание в образ создания атмосферы, это безусловно. А вообще если вернуться к его воспитанию или что, сначала упомянуть его как писателя?
А. Пичугин
– А про Муром, наверное. Я опять же нашел: ссылка в Муром, вместе с матерью и старшим братом как членов семьи вредителей.
Л. Горская
– Все-таки ссылка.
Протоиерей Павел
– Да, в 1930 году расстреляли брата отца, который возглавлял рыбные промыслы астраханские. И он содержал семью, благодаря ему они как-то сводили концы с концами. Хотя при всем при том жили бедно. Но все-таки удавалось и нанимать учительницу. Алексей Петрович вспоминает, что они сменяли одна другу, и всех звали Аннами. Но он, значит, был в таком затворе, устроенном мамой и бабушкой. И они воспитывались в такой очень благочестивой атмосфере. Причем все было под сенью преподобного Серафима. Он часто вспоминает: бабушка очки потеряет, говорит: «Преподобный Серафим, куда очки задевала? А, вот нашла, спасибо», – его же благодарит. То есть это вот проникало как-то так как воздух во все поры жизни – в быт, в молитву, во все. Но при этом мама пыталась сделать, привить им веру так вот, таким образом, чтобы это органично вошло в их жизнь, чтобы это без всякого насилия и нажима. А бабушка, она тут палку перегибала и, наказывая, ставила читать акафисты. Мама кричала: «Вы сделает из них атеистов!» Но Алексей Петрович потом уже, подводя итог своей жизни, говорит, слава Богу, этого не произошло, атеистом я не стал, но я, конечно, горячо возражаю против таких методов воспитания, когда вот так вот.
А. Пичугин
– Мы напомним, дорогие слушатели, что в программе «Светлый вечер» сегодня протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы, кандидат филологических наук. А программа наша сегодня посвящена Алексею Петровичу Арцыбушеву, который в начале сентября умер, известный писатель, художник. Отец Павел очень хорошо знал Алексея Петровича, и сегодня вспоминаем. Остановились мы на том, что они росли в Муроме...
Протоиерей Павел
– Они росли в Дивеево.
А. Пичугин
– Росли в Дивеево, и ему, получается, – с 19-го, 30-й это ссылка в Муром, – 11 лет ему было.
Протоиерей Павел
– Ему было 11 лет. И вот здесь очень важные этапы его жизни. В 7 лет его сосланный в Дивеево, скорее всего сосланный тогда еще, как такой вот промежуточный этап, принявший мученическую кончину в 1938 году, епископ Дмитровский Серафим (Звездинский), очень известный такой, почитаемый, проповедник, такая крупная, яркая, видная личность в истории церковной XX века, он облачил Алешу в стихарь. И без принесения с его стороны каких-либо обетов и прочее, произнес некоторые слова, которые произносятся при постриге.
А. Пичугин
– И прошло почти 100 лет, ну 90 с чем-то.
Протоиерей Павел
– Ну да. И потом – такой таинственный момент, уяснить который пыталась, но безуспешно, мама, он после всего, что он сделал, он склонился к его голове и что-то ему прошептал на ухо. Мама потом говорит: что он тебе сказал? Говорит, я не мог вспомнить или я, говорит, скорее всего не расслышал. Может быть, он даже произнес мне мое имя, которое должно быть потом, должно со мной остаться. И, забегая вперед, накануне пострига, который Алексей Петрович принял за несколько лет до кончины, по благословению митрополита Крутицого и Коломенского Ювеналия, нашего правящего архиерея, потому что это было прошение от Алексея Петровича, и был назначен для совершения пострига архимандрит Кирилл (Семенов) из Новодевичьего монастыря, духовник Московской епархии, и он его совершил. За некоторое время до того, как Алексей Петрович, все же колебавшийся, думавший о том, решиться ему на этот шаг или нет и советовавшийся со многими людьми, он видел, он говорит, то ли сон, то ли какое-то такое вот, знаете, тонкое видение. Он увидел своего первого покровителя и учителя, а ведь он после того, как в стихарик-то был одет, стал посошником, то есть иподиаконом священномученика Серафима (Звездинского), он увидел его и услышал от него такие знаменательные слова: «Начатое надо довести до конца». И это как-то склонило его уже в пользу того, что да, действительно колебаниям, наверное, нужно поставить конец, поставить точку в этом вопрос и стать, принять... Хотя он, ну это особый разговор, он очень критически к себе относился. Сокрушено, покаянно, трезво. Сокрушался о всей своей жизни, о всех своих ошибках и прочее. Это был, ну как преподобный Амвросий про Федра Михайловича Достоевского сказал: этот из кающихся. Это был такой кающийся христианин, человек. Поэтому говорит, я недостоин всего этого, я не могу. Но вот он говорит, я даже и обетов-то монашеских не смогу исполнить, я понимаю, какая это ответственность, какая это высота. Надо молиться, а я теряю зрение прямо вот с каждым днем.
А. Пичугин
– Ну о каких здесь уже обетах может идти речь, когда человеку так за 90 хорошо.
Протоиерей Павел
– Это мы с вами так можем друг друга спросить. Но Алексей Петрович, он вам бы что-нибудь на это возразил, наверняка.
А. Пичугин
– Наверняка.
Протоиерей Павел
– Ну и вот он, значит, после этого, после того как в 1930 году кормильца, дядю расстреляли, как вредителя, как врага народа, они перебираются в Муром. И конец наступил такому затворническому воспитанию, взращиванию этих мальчиков. И, в частности, Алеша оказался на улице, познакомился, все узнал про все изнанки жизни, он прошел через лагеря, тюрьмы, пытки, допросы, бессонные ночи на Лубянке, в Лефортово, в Бутырках, прошел через все наши три знаменитые тюрьмы.
А. Пичугин
– Ну мы до этого дойдем сейчас. Я предлагаю об этом отдельно поговорить. А дальше была Москва, 36-й год.
Протоиерей Павел
– Дальше была Москва, знаменательный эпизод. Ему не хватало ни на что денег, и он тогда у мамы снял с маленькой Тихвинской иконы серебряную ризу и продал ее, прокурил. Мама пришла и спросила: кто? Он тут же сознался: я. И она так, не ругая, не повышая голоса, сказала: ты не умрешь, пока ты не сделаешь ризу на икону Пресвятой Богородицы. И это сбылось спустя много-много лет, он на икону, связанную с жизнь преподобного Серафима, сделал замечательный оклад, и ризу. И вот взял благословение у приснопамятного Святейшего Патриарха Алексия II, тот говорит: Бог благословит, это благое дело. И вот сделал это. Но, на мой взгляд, лет за сколько, ну за 15 до своей кончины. То есть тогда уже как-то освободился от этого слова, которое продлевало ему жизнь. Но он многое в своей жизни связывает со словами матери. Он говорит, я в глаза смерти, глаза в глаза смотрел раз 15. Но всегда у меня, ну не автоматически, но возникала внутренняя какая-то уверенность, что я же одного из главных дел в жизни-то не сделал. Поэтому мне надо еще много чего, я еще много чего должен. А потом была Москва, было художественное училище.
А. Пичугин
– А как он, его война миновала?
Протоиерей Павел
– Война его миновала, он был комиссован по глазам. И совершенно не стремясь к этому, то есть абсолютно честно, официально. С документами по глазам он не прошел совершенно. И с 1944 по 46-й год он продолжил свое художественное образование в школе ВЦСПС, так я запомнил это, да.
Л. Горская
– Художественная студия.
Протоиерей Павел
– Художественная студия. И он учился там. Ну а в 46-м году по делу отца Владимира Криволуцкого, кажется, он был арестован вместе со многими другим людьми. И допросы, ну и дальше этапы.
Л. Горская
– Шесть лет, да, ему дали?
Протоиерей Павел
– Ему далее шесть лет, благодаря ему. Так-то, конечно, он получил бы намного больше, потому что дело ему шили страшное. Ему 58 статья пункт 10, такой пункт самый страшный из политической статьи: покушение на жизнь вождя.
А. Пичугин
– И это хорошо, что 46-й год, если здесь можно говорить о том, что хорошо. Потому что 58 часть 10 бы до войны это сразу 10 лет без права переписки.
Протоиерей Павел
– Да, а тогда это было 25 лет. Ну вождь-то не предполагал, сколько ему еще остается, всего-то 7, даже и без того. Сталин не предполагал. Но тогда ужесточение было в эту сторону, чтобы просто человек исчез как-то.
А. Пичугин
– А какие предпосылки вообще были для именно 10-й части этой статьи? Ведь понятно, что он ни в чем не виноват, но...
Протоиерей Павел
– Замечательно он пишет в своей книге, я сейчас не буду это место искать, цитировать, он говорит: совершенно же неповинные люди, которые, было ясно, что эти-то люди вообще ни в чем не виноваты.
Л. Горская
– Я, говорит, это не буду сейчас это место искать и полез искать. Ну давайте, давайте найдем.
А. Пичугин
– Просто, казалось бы, люди, которых осуждали в те годы, ну видимо...
Протоиерей Павел
– Я его сразу нашел. Ну это речь идет о тех крестах, которые возложены на людей, попавших в этот молох, в эту страшную центрифугу сталинских репрессий бесчеловечных. Он говорит: «Кто падает под его тяжестью, под тяжестью креста, кто волочит его, проклиная все на свете, кто несет спокойно, с достоинством, я же нес его с ожесточением, с азартом игрока, поставившего на карту «жить или не жить»! И те, и другие, и третьи были неповинны в тех смертных грехах, в которых обвинялись и за которые их мучили, казнили, ссылали в лагеря, лишали жизни, свободы, превращая в скот, в лошадино-человеческую силу, строящую коммунизм во имя счастья всего человечества. Армия палачей, исполнителей, служителей всех видов и всех рангов, от вертухая до «обожаемого» Сталина, со всем его Политбюро, секретариатами, ЦК и Верховным Советом, крутили это адское колесо смерти, задуманное и вдохновляемое, разработанное и начатое Лениным. Сытые, самодовольные, гордые в своем величии циники, ни во что не верящие и всех презирающие, крутили это адское колесо в свое удовольствие, в свою сытость плоти и в самоутверждение своей власти над миром». Вот цитата продолжительная, но мне кажется, она здесь уместная и нужная, потому что вся та боль, которая собралась в сердце, она искала выхода, наверное, долгие годы. И Алексей Петрович, забегая вперед, эту книгу ведь написал как: он в 63-м году в очередной раз, наверное, как-то в своей жизни упершись в какую-то стену, в тупик, в каком-то, наверное, внутреннем кризисе, он попадает в замечательный храм. Храмов-то был мало. Я как раз принадлежу лично к тому поколению, когда я помню, что мы все друг друга знали. Наш круг тесен и нас еще теснят. И храмы, мы просто ходили по престольным праздникам, скажем, с Якиманки в Обыденский храм, с Обыденского в Скорбященский на Большой Ордынке. И вот в храме Илии Обыденного, то есть «обы день» – построенного в один день, служили замечательные священники тогда. Протоиерей...
А. Пичугин
– Александр Егоров, наверное, или это уже позже?
Протоиерей Павел
– Нет, первым надо назвать Николая... Неважно.
А. Пичугин
– Я тоже забыл, простите.
Протоиерей Павел
– Такой, с двумя крестами, с патриаршими наградами, да. А за ним уже шли Александр Егоров и протоиерей Владимир Смирнов. Такой вот ну человек, по своему духовному, внутреннему потенциалу человек, который очень многим помогал, которого называли старцем, молитвенником, ну таким милосердным, человеком большого сердца. И вот отец Александр Егоров, который заметил тогда еще, в общем, молодого – 63-й год, это, представляете, ему 44 года, молодой мужчина, прошедший чрез многие испытания, он оказывается в храме. Он стал туда ходить на акафисты в честь иконы Божией Матери «Нечаянная Радость».
А. Пичугин
– А давайте мы продолжим после небольшого перерыва, через минуту в эту студию вернемся. Напомню, что вместе с нами сегодня этот «Светлый вечер» проводит протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма в селе Большие Вяземы, кандидат филологических наук. Мы вспоминаем Алексея Петровича Арцыбушева.
А. Пичугин
– Возвращаемся в студию светлого радио. Сегодня здесь, напомню, Лиза Горская, я Алексей Пичугин, и вместе с нами протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы и Ильинского храма деревни Чапаевка, кандидат филологических наук. Мы вспоминаем Алексия Арцыбушева, писателя, художника, человека, прошедшего через сталинские лагеря, умершего в возрасте 98 лет, незадолго до этого принявшего монашеский постриг, умер Алексей Петрович...
Протоиерей Павел
– Монах Серафим.
А. Пичугин
– Да, вот буквально 7 сентября, совсем недавно.
Протоиерей Павел
– Ну да, благодаря ему, вот когда мы цитировали его книгу, на которую его благословил протоиерей Александр Егоров, увидевший его на акафистах, позвавший его скоро в алтарь, он был алтарником. И, естественно, их общение, знакомство, он узнает о жизни Алексея Петровича и говорит, вам все это надо записать. Тот просто бурлит рассказами, воспоминаниями. Говорит, вы должны все это оставить, это не должно уйти с вами. Он говорит: кому это нужно батюшка? Он говорит: если даже это нам мне нужно, мы через это прошли, то тем, которые будут жить после нас, еще как будет нужно. Ну это совершенно все правильно. И он приступил позже, не сразу, спустя годы. Еще нужно было пройти двадцати с лишним годам после благословения. А отец Александр его благословила у престола на написание этой своей первой книги и последующих. И любопытным образом. Он говорит, у меня мурашки по коже пошли. Он вдруг возложил мне руки на голову и долго молчал, молился. А потом говорит: вы обязательно должны это сделать. Я вас благословляю, чтобы вы... Вот он говорит, как меня пробрало. Ну я слово-то «пробрало», может быть, от себя добавляю, но смысл, безусловно, этот. И вот в 80-е годы, в середине, на одном дыхании, и подчеркиваем всегда, что он создает не литературный труд, не какой-то такой продуманный, отшлифованный. Ну мы-то читаем сейчас это тоже на одном дыхании – простой язык, все ясно так, прозрачно. И самое главное, что это наполнено жизнью действительно. И вот он пишет это «Милосердия двери» и в нем-то он описывает ту решимость отстоять себя. При этом он же, тоже надо учитывать, что, в общем, мы имеем дело с 27-летним молодым человеком, полным сил, и который вдруг вступает... Иногда кажется: как это можно? Это же такое громадное здание, Лубянка, это ты встанешь перед ним – поджилки задрожат, вот просто перед поъездом.
Л. Горская
– Ну это правда, оно впечатляет.
Протоиерей Павел
– Оно впечатляет. А когда ты знаешь...
А. Пичугин
–Госужас, называли.
Протоиерей Павел
– Госужас. А когда еще что-то знаешь о его начинке – от подвалов, в которых убивали, расстреливали, до кабинетов из красного дерева, в которых вершили судьбы людей...
А. Пичугин
– Здесь
Пышные лестницы; каждый их марш
Прям;
Здесь
Вдоль коридоров – шелка секретарш –
Дам;
Здесь
Буком и тисом украшен хитро
Лифт...
Здесь
Смолк бы Щедрин, уронил бы перо
Свифт.
Вот, да.
Протоиерей Павел
– Да. Ну мы знаем это и по Солженицыну, как там цокали, вводя в этом вот, «В круге первом», там. И, кстати говоря, воспоминания о Лубянке Алексея Петровича Солженицына, просто вот два взгляда, совершенно согласующихся. И Алексей Петрович: ну вот я молодой и вот Солженицын – те же годы приблизительно.
А. Пичугин
– Они ровесники абсолютно. Солженицын меньше чем на год старше.
Протоиерей Павел
– Ну вот и они попали-то туда в одно время, то есть они видели это нутро этой адской машины в одно время, одинаково. И вот Алексей Петрович описывает, что он не просто там не соглашался, отрицал, не подтверждал. Но самое главное, самый главный козырь, он говорит, во мне всегда было это, я унаследовал от матери, которая говорила: я люблю ходить по лезвию ножа. Вот он был такой, с авантюрной жилкой. Такой, даже где-то, вот я помню, презентация была его книги, издательство «Никея» выпустило первый выпуск, потом не хватило тиража, второй выпуск, издательство «Никея». И была презентация в «Библио-Глобусе» и прямо так вот и озаглавлено все это мероприятие: «Авантрюрист Арцыбушев». Ну что-то в нем было такой отчаянное, которое готово идти напролом. Все, я пришел сюда умереть. Но я за собой сюда никого не приведу. Я никого не сдам. Не выдам, не назову, ничего – то есть с такой... И при этом, говорит, нужно было это мне, я человек грешный. Сознание того, что он по заслугам сюда попал. Знаете, с чем это еще рифмуется по смыслу. Меня всегда потрясает, она на обороте, на обложке, воспоминания Сергея Иосифовича Фуделя. 1921 год, та же Лубянка. Он слышит заворачивающий скрежещущий трамвай где-то там на Лубянской площади, и он говорит: сознание того, что иначе вразумить нельзя было, что Бог, заботясь о нас и еще любя нас, другого средства не находит, как только вот вернуть нас в сознание смысла бытия, жизни таким вот образом. И вот это все как-то вот такие замечательные... Фудель, кстати говоря, был, он не называет его подельником, но, говорит, в ссылку отправлялись приблизительно в одно и то же время. То есть еще и здесь с таким человеком.
А. Пичугин
– Это они в ссылку отправлялись или на этап?
Протоиерей Павел
– Нет, Фуделя тогда ссылали. Он имеет в виду, наверное, Алексей Петрович, что приблизительно Москву они покидали из тюрем в одно время. А Алексей Петрович в лагеря общего режима. И он их получил за то, что вот финал всего этого дела. Два его друга, которых, говорит, устрашить было всего ничего. Он говорит, я потом специально, мне принесли уже перед подписью моего дела мне принесли 22 тома моего дела. Я говорю: 20 томов я даже читать не буду, это совершенно мне не нужно. А вот эти два, Корнеева и Романовского, которые его, в общем, сдали. Замечательные люди – и интеллигентные, тонкие, ранимые, цыкнешь – в обморок упадет. Что и сразу было понятно, как на них воздействовать. Поэтому мат, угроза, и правильно заданные вопросы следователем. И они говорят: да, да. Говорил, что всех их надо вешать? – Кого? – Не отпирайтесь, не валяйте дурака. Говорил? – Ну, может быть, и говорил... Все, следователь пишет: распишитесь. Тот расписывается.
А. Пичугин
– Это не как в фильмах происходит про шпионов или про Лубянку, где там бьют, выворачивают пальцы. Тут такое тоже было, естественно.
Протоиерей Павел
– Даже и не потребовалось.
А. Пичугин
– Они даже сам не поняли, что они сделали.
Протоиерей Павел
– Да. И вот очная ставка. Сидят три следователя, спиной к ним сажают Арцыбушева, лицом к следователям, а тех справа, слева. Задают первому вопрос: «Говорил, что всех надо вешать? – Говорил». «Говорил?» – у другого спрашивают. – «Говорил». «Вы говорили?» Арцыбушев говорит: «Да». Вздох облегчения у следователей. – «Можно одно уточнение? – Конечно. – Я имел в виду акварели, которые лежали на столе». Вот. И после этого опять у того: «Говорил? – Да, говорил». Тут Арцыбушев в ярости вскакивает, Алексей, подскакивает: «Если ты хочешь себя топить – топи. Когда я тебе это говорил, скажи, когда?! Мы пойдем на этап, я тебя убью первого!» Страх пересилил страх – он понял, что убьет. И после этого... Его сразу скрутили, посадили на стул. Спрашивают у Корнеева: «Говорил? – Нет! – Как, вы не подтверждаете своих показаний? – Нет, не подтверждаю, меня принудили». У второго спрашивают: «Отказываетесь от своих? – Отказываюсь. – Уведите их». Их уводят. Тут же Алексей получает страшный удар в рот, лишается всех зубов. Как хорошо били, просто всей челюсти. Вот. С кровью и зубами его тоже выводят. Но все. Ему следующий следователь после всего жмет руку и говорит: «Конечно, к сожалению, вас не выпустят. Но если вы будете также себя вести в лагере, как вели себя в тюрьме, вы выживете».
А. Пичугин
– А с этими двоими что было?
Протоиерей Павел
– Они попали в тот же лагерь. А потом, спустя годы, медлила реабилитация. И когда к прокурору Самсонову в 56-м году попадает на прием Арцыбушев, тот достает дело и говорит: «Не могу, не могу реабилитировать. – Почему? – У вас, покушение, на правительство. Очень сложный вопрос. На Сталина. Не могу сразу».
А. Пичугин
– А это уже после 56-го съезда?
Протоиерей Павел
– Это уже XX съезд, не знаю, в каком месяце.
А. Пичугин
– Ой, что я говорю, 56 год, XX съезд.
Протоиерей Павел
– Ну я вас понял. И он говорит, не могу этого сделать сразу. А говорит, ну сделали же, с меня же сняли, я подписывал 286 статью, меня еще спрашивали: «Доволен? – Весьма». Шесть лет общего режима, да после 58 10 дают, да это просто подарок, поцелуй судьбы.
А. Пичугин
– Потом в Воркуте, вы знаете, все-таки Воркута, там...
Протоиерей Павел
– Так он после того, что ему грозила колония строгого режима и где-нибудь там, где вообще там без следов. И он говорит: а как же меня, я же подписывал? Не знаю, наверное, потом изъяли это, следствию было невыгодно. И тут Самсонов, он говорит: если принесете подтверждение этой очной ставки, то есть письменное подтверждение того и другого. Он говорит: где же я их? Это ветра в поле искать, где я найду этих людей? Говорит, не знаю, но вот так. Он говорит, по наитию сажусь в электричку, еду к преподобному Сергию, в Троице-Сергиеву Лавру. Приезжаю, вхожу в Троицкий собор недавно открытый, мощи. У меня, говорит, крик души – он потом делает вывод: у святых иногда надо требовать. Иоанн Кронштадтский говорит: надо кричать Богу, требовать. Говорит: хоть ты мне помоги! Потом, говорит, выхожу, сажусь еду дальше, в Александров. Выхожу на платформе...
А. Пичугин
– 101-й километр. Где их еще искать.
Протоиерей Павел
– Выходит – идет, прогуливается вдоль платформы Романовский...
А. Пичугин
– А простите, а сам Алексей Петрович где жил тогда?
Протоиерей Павел
– А, он жил тогда, он приезжал в Москву, в Москве ему нельзя было...
А. Пичугин
– Тут, простите опять же, что перебиваю. Надо все-таки...
Л. Горская
– Ты на самом интересном месте перебил.
А. Пичугин
– Нет, это важная вещь. Он же потом, после лагеря был еще в ссылке.
Протоиерей Павел
– Он после лагеря был в ссылке, в Инте.
А. Пичугин
– Да, а в 54-м ему как-то вот после ссылки разрешили вернуться в Москву.
Протоиерей Павел
– Это тоже была замечательная история, но у нас нет времени просто.
А. Пичугин
– Да, давайте, про что рассказывали.
Л. Горская
– Кто идет по платформе?
Протоиерей Павел
– Да, он выходит в Александрове. И идет вдоль платформы – прогуливается просто, не его встречает естественно. А вот так вот ну Промысл Божий. Ну иначе просто чудо. Чудо. И, говорит, из таких чудес вся моя жизнь. Идет Романовский, вот, он его звал Коленька, он ему все давно простил, он его...
А. Пичугин
– А это он Романовского обещал убить?
Протоиерей Павел
– Нет, Корнеева. Ну неважно, в общем, оба сдали. Он когда прочитал тогда их дела, Алексей Петрович потом всю жизнь был противником тех, ну некоторых, скажем там, правил канонизации, которые у нас существовали вот в недавнее время. Когда, значит, отпирался, никого не предал, никого не сдал – святой. Что-то такое не получилось... И Алексей Петрович говорит: я прошел эту машину, вы себе представить не можете, при каких условиях – человек становится невменяемым. Если он 7-8 ночей не спит и конвейером допрашивается, и еще физическое воздействие какое-то, да он себя не помнит. Он подпишет вам все что угодно, двумя ногами. Поэтому он писал письмо Святейшему Патриарху Алексию II, он объяснял это – изнутри, как прошедший. Так вот вернемся к Александрову. Так вот идет по платформы Романовский, и он бросается ему на шею. А тот ему после первого приветствия говорит: «Ты не представляешь, кого я сейчас встретил. – Кого? – Корнеева». Тот просто в обморок падает. «А где?» А вот такой-то адрес.
А. Пичугин
– В Александрове же.
Протоиерей Павел
– Да. Он идет туда.
А. Пичугин
– Городов 101-го километра – Покров, Таруса там, бог знает сколько.
Протоиерей Павел
– Он идет туда. Тот, дрожа, его встречает в нижнем белье. Он ему объясняет, зачем он пришел – не мстить, не ругаться, ничего, – напиши. Тот, конечно, под диктовку пишет, что надо написать. Наутро Романовский пишет свою бумагу. Говорит, только начинается рабочий день я у Самсонова в прокуратуре. Вхожу. А он говорит: «Как, так рано?» Алексей Петрович скромно так говорит: «Ну так получилось». Он вызывает человека в прокурорской форме, говорит: «Вне очереди на реабилитацию». И тот был реабилитирован в 56-м году, вот благодаря этой свой молитве, вере, такому и, конечно, духу внутреннему. Духу сопротивления. Веры, сопротивления, надежды на Промысл Божий. Вот это все его, он постоянно все эти примеры, эпизоды жизненные приводит, чтобы показать, что если ты на это настроен, Бог тебя не оставит ни в каких обстоятельствах, выведет тебя из всего. А вообще Алексей Петрович у нас, если возвращаясь к вопросу о писательстве, он ни много ни мало автор 10 книг. Если не 11, не 12. Ну первая, самая известная это «Милосердия двери», потом «Сокровенная жизнь души». Потом о отцах-наставниках вот этих, Александре Егорове и Владимире Смирнове, который, он говорит, это человек повлиял на меня колоссально, глубоко. Он воспитал меня, и вдохновил, и наставил – это «Горе имеем сердце». Потом «Саров и Дивеево. Память сердца» книга. Следующая – «Матушка Евдокия. Самарканд, храм Георгия Победоносца». Там служил архимандрит Серафим (Суторихин). А Алексей Петрович туда в 50-60-е годы, а Евдокия это его родственница, кажется, тетя, сестра матери. Он туда ездил и по несколько месяцев в этом храме помогал. А архимандрит Серафим совершал там полные службы – утром пять часов и вечером пять часов, и замечательно говорил: «Служим без единого угрызения» – то есть сокращения. А на службах часто не было никого. И он это службу называл «бесчеловечная служба». Вот. Потому что просто человеков нет. Но больше всего мне нравится, как человеку в теме – без единого угрызения. У нас-то угрызения по-другому, у нас угрызения совести: это сократили, то опустили, здесь спрямили, здесь прочитали, а здесь вообще забыли как-то так, благочестиво. А тут без единого угрызения.
А. Пичугин
– Так и людей не было.
Л. Горская
– Так казалось бы...
Протоиерей Павел
– Так сейчас, знаете как, очень многие...
А. Пичугин
– Так казалось бы, служили, может быть, два часа – были бы люди.
Протоиерей Павел
– А нет. Я вот сейчас вижу противное. Нехорошо здесь, в передаче вдруг на кого-то тень бросать, поэтому, конечно, никого не назову. Но иногда сталкивался в провинции: почему не служим? – людей нет. Так и не будет, если служить-то не будем.
Л. Горская
– Ну я даже знаю храм, где в Великий Четверг не бывает службы, потому что все равно все придут на Пасху – вот не очень отмазка.
Протоиерей Павел
– Ну да. А вспоминаем святого праведного Алексия Мечева, который вдруг начал служить каждый день, потому что 365 дней в году, и в церковном календаре обязательно найдется...
Л. Горская
– И звонил каждый день в пустом храме.
Протоиерей Павел
– Да, и обязательно найдется тот святой, который покровитель какого-то человека, человека какого-то, который в Москве живет, зайдет, помолится.
Л. Горская
– Кстати, у отца Алексия когда, через какой период времени стали первые прихожане появляться?
Протоиерей Павел
– Прошло несколько лет. Тем не менее, он вот это терпение, настойчивость.
Л. Горская
– Да, служил каждый день.
Протоиерей Павел
– Ну и потом, конечно, книга «Возвращение». То есть все эти труды, они как из рога изобилия потом из монаха Серафима – надо нам переходить к тому, чтобы уже его более так называть, – из монаха Серафима, как из рога изобилия потом все это потекло, и он теперь такой вот в нашей памяти, писатель.
А. Пичугин
– Напомним, что в программе «Светлый вечер» сегодня протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы, кандидат филологических наук. И мы все вспоминаем Алексея Петровича Арцыбушева ушедшего из жизни, монаха Серафима, как мы договорились еще, вот в постриге. За несколько лет до смерти он принял постриг. Умер в возрасте 98 лет в начале сентября, совсем недавно. Все-таки еще хотелось бы пару слов про лагеря. Вот про сами лагеря что-то известно?
Протоиерей Павел
– Конечно.
А. Пичугин
– В книге наверняка...
Протоиерей Павел
– Ему повезло, он перед этапом познакомился с очень известной такой фигурой, описанной Александром Исаевичем Солженицыным, с Львом Копелевым, который был, говорит, он просто был вылитый апостол Павел с картины Эль Греко. Помним такого апостола Павла – такого черноволосого, такого высокого, статного. И он, говорит, мне просто очень конкретно дал такие рекомендации, которые мне жизнь спасли. И говорит, только, если даже и попадешь туда, там не будь, где пищу раздают. Получишь, в конце концов, или нож в спину или еще что-нибудь, или удвоение статьи, потому что всегда будут искать крайнего за что-нибудь. А как, а чего? Говорит: в медсанчасть. И вот тут вот авантюрный такой дух, когда: медработники есть? – когда построили их всех. Он вышел: я!
Л. Горская
– Как раз – художественно-политехническое училище – я!
Протоиерей Павел
– Да. А он говорит, я маме уколы делал и в больнице очень много, он человек был восприимчивый, и говорит, этих элементарных знаний мне. А потом в другой части он попал, где... Знаете, где евреи – все будут евреи, где литовцы – все будут литовцы, где западенцы – там, естественно, своих будут как-то. И он попадает в медсанчасть, где литовцы. Говорят: «А ты же этот, Арцыбушев? – Да какой я Арцыбушев? Арцыбушкявичус. Алексис Петрус». В общем, этот человек...
А. Пичугин
– И Вильнюс еще вспомнили.
Л. Горская
– Мне кажется, это сказалось, как раз вот эти уличные университеты тут сказались.
Протоиерей Павел
– Да, потом он друга своего находит там, который был из стукачей. И они друг друга узнают, они бросаются друг к другу. И говорит: кто его пальцем тронет... Он еще получил такого, такую крышу. Просто, говорит, я всегда молился. Я всегда молился, меня Господь совершенно неожиданным образом спасает. Постоянно я чувствую Его руку, его покров, Его помощь. Даже в таких вот, казалось бы, неожиданных ситуациях, когда уголовники становятся его покровителями. А в то же время у него твердость характера, какая-то настойчивость. Он умел построить этих уголовников, заставить их полы драить. То есть это был при всем при том такой стопроцентный дворянин, человек, который получил такое благочестивое воспитание, он в нужных обстоятельствах мог кочергой два раза так съездить по хребту и так смачно выразиться, что человек безропотно вставал и делал, драил полы там до блеска и прочее. То есть человек, при всем при том, такого несокрушимого внутреннего стержня, Алексей Петрович, монах Серафим.
Л. Горская
– Ну если даже на Лубянке он вызвал уважение...
Протоиерей Павел
– Он на Лубянке вызвал уважение, да.
А. Пичугин
– А как вы познакомились?
Протоиерей Павел
– Мы познакомились – до меня в этом храме в селе Большие Вяземы, в Преображенском храме...
Л. Горская
– А где он находится?
Протоиерей Павел
– Он находится – городское поселение Большие Вяземы...
А. Пичугин
– Рядом с Одинцово.
Протоиерей Павел
– Рядом с Голицыно, станция Голицыно. Брестская железная дорога.
Л. Горская
– Я просто уточнить.
А. Пичугин
– На запад.
Протоиерей Павел
– На запад. И мы познакомились – меня назначают меня туда, в один день буквально. Я 14 лет прослужил рядом с аэродромом в Кубинке, где «Русские Витязи»...
А. Пичугин
– Ну тоже там недалеко.
Протоиерей Павел
– Недалеко. Это все одно благочиние, один район, естественно.
А. Пичугин
– Одинцовский.
Протоиерей Павел
– Одинцовский район. И меня переводят 30 декабря 2010 года, месяц в месяц я отслужил в своем храме, и туда вот назначают меня. А до этого там был хороший священник, отец Владимир Симонов, с которым у Алексея Петровича была вот такая какая-то сердечная близость, понимание. И отец Владимир всегда принимал участие во всем, что нужно. За свои деньги издал первый тираж книги «Милосердия двери» и весь его подарил...
А. Пичугин
– Отец Владимир?
Протоиерей Павел
– Отец Владимир Симонов, первый настоятель с 92-го по 2005 год Преображенского храма после его возвращения Церкви. Потому что в 38-м году закрыли, а в 1992 году открыли, и отец Владимир Симонов был первым после открытия вновь настоятелем этого храма. Потом назначают меня, и отец Владимир...
А. Пичугин
– Это он в Германию уехал, да?
Протоиерей Павел
– Это он уехал в Германию, да. Сейчас он уже в Москве служит. И отец Владимир мне как бы его передает по наследству. А Алексей Петрович, монах Серафим, не возражает. И вот после этого он стал, он всегда имел благословение входить в алтарь, он в алтаре молился. Это такое было незримое воздействие очень благотворное, особенно на молодое поколение, на всех молодых наших алтарников. Когда только человеку скажешь, кто это и через что прошел, и иподиаконом кого был. И вообще с семи лет он, можно сказать, уже принимает участие в богослужении, что это вообще человек-легенда, человек-век. И люди просто даже как-то подбирались. У меня один алтарник сейчас такой, Герман Бундин, он написал даже такой, мы опубликуем на своем сайте, такой трогательный текст, воспоминания о нем. Он студент МГТУ Баумана, наш алтарник. Он говорит: вот оказывается, он меня помнил, он меня знал, он меня вот... Потом свидетельства такие: я его, он опустится на Херувимской на колени – я его с колен подниму. Нужно посадить – посажу, выведу, поддержу при причастии. Он благословение имел причащаться каждый воскресный день. Он каждое воскресенье, вначале, до этого на всенощные ходил, потом, когда немощный стал, только к литургии приходил. У нас уже было такое заведение обычное – я его перед литургией исповедовал, он причащался. Послушает проповедь и потом уходит. Его там, помогают ему, под ручки уводят его. И последний раз он у нас был на праздник святых первоверховных апостолов Петра и Павла, 12 июля сего года.
Л. Горская
– А я последний раз его видела в 2014, по-моему, году в центре культурном «Покровские ворота» на презентации книги «Милосердия двери».
Протоиерей Павел
– Ну вот.
Л. Горская
– Да, вы тоже там?
Протоиерей Павел
– Я тоже там сидел. Вы меня не видели?
Л. Горская
– Я думаю, что...
А. Пичугин
– Некрасиво вышло, неудобненько так.
Протоиерей Павел
– Что-то знакомое.
Л. Горская
– Нет, я, конечно, была вся внимание...
Протоиерей Павел
– Нет-нет, Алексей Петрович там, конечно, я вас очень понимаю и всячески поддерживаю, и простите меня все за нескромность. Но это совершенно нормально, что он привлек к себе все внимание, потому что мы ради него собрались, и он, так сказать, сфокусировал на себе, как луч света во мраке.
Л. Горская
– Это правда.
Протоиерей Павел
– И поэтому то, что во мраке, то во мраке и остается.
Л. Горская
– У меня моя подружка, одноклассница, Оля Гусакова, была редактором книги этой.
Протоиерей Павел
– Ну вот она, да.
Л. Горская
– Прекрасно. Я как раз сейчас думаю перечитать, потому что...
Протоиерей Павел
– Ну после всего того, особенно вот эти... Вот я просто даже бы рекомендовал бы слушателям достать книгу, открыть ее на сначала 238-239-й странице, потом на 252-253-й...
А. Пичугин
– Это если издание вот то, которое у вас в руках.
Протоиерей Павел
– Это второе издание: Москва, «Никея», 2016 год. Издание второе исправленное. Автобиографический роман узника ГУЛАГа. Алексей Арцыбушев «Милосердия двери».
Л. Горская
– А что исправляли?
Протоиерей Павел
– Что исправляли? Ну дорабатывали, что-то вносил и сам автор. Поэтому когда пишется исправленное, это не значит отцензурированное.
А. Пичугин
– Это не то что «Руслан и Людмила» Александра Сергеевича Пушкина, издание 5-е, исправленное и дополненное.
Протоиерей Павел
– Здорово.
Л. Горская
– Ой, какой интересный разговор.
А. Пичугин
– А в итоге 238-я страница, а что там?
Протоиерей Павел
– Это отчасти, понимаете, для меня это очень близко. У меня так «пепел Клааса стучит в мое сердце» – Тиль Уленшпигель. Поэтому все, что касается каких-то правдивых слов относительно 30-40-50-х годов, лично в моем сердце находит всегда такой вздох, отклик, и сочувствие, и согласие. И мне хочется всем донести это. Особенно когда сейчас 2017 год, и когда все, вот столетие революции, и когда у нас там собираются известные круги, ничем не вразумившиеся, пышно отпраздновать столетие этой катастрофы, мне хочется в набат гудеть и говорить: вы знаете, не дай Бог! Не дай Бог возвращения к этому безумию, к этому всенародному предательству и помрачению.
Л. Горская
– Удивительно короткая память у людей.
Протоиерей Павел
– Удивительно короткая память. И ведь это же, понимаете, история нашего всероссийского предательства. Предательства. Это вот знаменитая фраза: «Кругом измена, и трусость, и обман» – со 2 на 3 марта 1917 года, написанная в дневнике, всегда лаконичном, кратком, Государя Императора Страстотерпца Николая II. И это действительно так. Недавно книга попалась только что изданная: те, кто не предал Государя. Я заглядываю, ну там, конечно, генерал Келлер. Один генерал – протестант, один генерал – мусульманин, слуги и прочее. То есть православная Россия, естественно, отказываясь постепенно с декабристов, через народников и к XX веку от своего мировоззрения...
А. Пичугин
– Ну мне кажется, отец Георгий Щавельский, последний протопресвитер армии и флота, в своей книге воспоминаний все очень хорошо по полочкам разложил и каждому диагноз поставил.
Протоиерей Павел
– Ну да, так нет, диагностов-то...
А. Пичугин
– Но он свидетель как раз всего этого, как это все постепенно угасало.
Протоиерей Павел
– Ну да. Ну угасало в течение века без малого, так непосредственно уже, зримыми этапами. Я думаю, что вот эти страницы, которые я назвал, они непосредственно, они такой, вы знаете, боль, нерв, такой акцент на том, что нельзя забывать. И особенно сейчас. Потому что сейчас это к месту и ко времени. Мы сейчас снова переживаем всякие реконструкции, может быть, даже и искажения какие-то.
Л. Горская
– Ультранастроения какие-то.
Протоиерей Павел
– Ультранастроения какие-то. А вот книга эта переиздается, читается. И тоже знаменательно: в год столетия уходит от нас человек, которого бы послушать – ты свидетель, ты все знаешь, ты видел, изнутри. Может быть, к нему прислушаемся – не к глянцевому, не к официальному, не к искаженному, а к подлинному. Вот это подлинный голос ровесника того строя, которого, с моей точки зрения, слава Богу, больше нет.
А. Пичугин
– Казалось бы, совсем недавно «Новая газета» издавала книгу воспоминаний узников сталинских лагерей, книга вышла в 2014 или 15-м году, я не помню, но не больше двух лет назад. И все. Уже, насколько я знаю, практически никого из тех, кто буквально пару-тройку лет назад там свои воспоминания по 58-й статье сидевших оставлял, их уже – очень хочу ошибаться, – но кажется, что нет.
Протоиерей Павел
– Ну да. Ну вот я принадлежу к этой семье, у меня отец по этой статье отсидел с 48-го по 53-й год. И был взят весь исторический кружок по изучению средневековой Западной Европы истфака МГУ, в полном составе. Вот у меня семейные воспоминания о том, как брали, о том, как понятые приходили, из Печатникова переулка в Москве.
А. Пичугин
– О, и Печатникова переулка больше нет.
Л. Горская
– Как нет?
А. Пичугин
– Ну переулок-то есть, но сколько там посносили всего.
Л. Горская
– А, в этом смысле.
Протоиерей Павел
– Но дом тот стоит. Я проверяю каждый год.
А. Пичугин
– Что ж, спасибо вам огромное. Очень интересно получилось, мне кажется, сегодня. Протоиерей Павел Карташев, настоятель Преображенского храма села Большие Вяземы, кандидат филологических наук. Мы сегодня вспоминали Алексея Петровича Арцыбушева, человека, который ушел от нас буквально вот меньше месяца назад, ну почти месяц, 7 сентября. Монах Серафим – в конце жизни Алексей Петрович монашеский постриг принял. Узник сталинских лагерей, про это тоже сегодня вспоминали. И я надеюсь, что еще не раз его вспомним в наших программах. Лиза Горская...
Л. Горская
– Алексей Пичугин.
А. Пичугин
– Всего хорошего.
Послание к Евреям святого апостола Павла
ПоделитьсяЕвр., 322 зач., IX, 24-28.
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Христианская традиция существует уже около двух тысяч лет. Для её изучения созданы целые институты. Как же простому человеку, который хочет жить в согласии с правилами Православной веры, не потеряться в этом объёме информации? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 9-й главы послания апостола Павла к евреям, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 9.
24 Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие,
25 и не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровью;
26 иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею.
27 И как человекам положено однажды умереть, а потом суд,
28 так и Христос, однажды принеся Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение.
В только что прозвучавшем отрывке апостол Павел сравнивает Иисуса Христа с ветхозаветным первосвященником. Однако служение Спасителя качественно отличается от того, что делает при помощи религиозного ритуала человек. Если священник входит для совершения жертвоприношения в рукотворный храм, то Спаситель, по слову апостола Павла, вошёл в самое небо. То есть совершённые Христом действия имели мгновенный отклик от Бога-Отца. Хотя были совершены вне храмовой постройки. Всё, что сделал Господь, происходило в присутствии Небесного Родителя, с Которым у Иисуса Христа была теснейшая связь. Если священник приносил в жертву кровь животных, то Спаситель окропил жертвенник собственной кровью. Наконец, если священник по закону Моисееву был вынужден совершать жертвенный обряд каждый год, то жертва, принесённая Христом, совершилась один раз. И этого было достаточно, чтобы искупить грехи всех людей, которые когда-либо жили и будут жить на этом свете. На Голгофе Спаситель вновь открыл человеку путь к Богу. Открыл его раз и навсегда. Теперь дело только за нами. Мы призваны принять этот дар, чтобы благодать спасения и любви Божией поселилась в нашем сердце.
Весь вопрос — как это сделать? Казалось бы, ничего проще: вступи в церковную общину, посещай богослужения, принимай участие в таинствах Церкви, молись, держи пост, одним словом, соблюдай церковный устав, не отступай от благочестивых обычаев. Однако бывает, что даже самое дотошное исполнение этих очевидных предписаний, которые освящены временем и авторитетом православной традиции, не даёт сердцу удовлетворения. Будто что-то важное, чем обладали святые, ускользает от нас. Будто в общей картине нашей религиозной жизни постоянно не хватает какого-то важного пазла. Всё делаю, а покой на сердце не приходит. И бывает даже так, что традиция благочестия ложится на меня тяжким грузом, а порой и невыносимым бременем. Что же это за недостающая деталь?
Приглядимся к образу Спасителя. Он не просто Небесный Первосвященник, для Которого существует мир и Который правит Вселенной. Он вместе с этим и смиренный служитель, Который существует для мира и является нашим Вечным Слугой. Нам кажется это странным, парадоксальным. Но в этом-то и беда. Ведь это означает, что у нас просто нет опыта подобного служения. Если мы служим, то или по необходимости, словно тянем лямку, или преследуя свои собственные цели и увлечённые собственными идеями. Евангелие же говорит нам, что дар спасения усваивает тот, кто всю свою жизнь организует так, чтобы служить Богу и людям. Бескорыстно. Во всех своих делах. В любых ситуациях. На ежедневной основе. Это и есть та самая недостающая деталь. Именно сознательное и бескомпромиссное служение — тот ключ, который запускает весь сложный, формировавшийся столетиями комплекс, который мы именуем церковная традиция. Для того, кто служит, она оживает. Она становится лёгкой и прозрачной. Всё в ней оказывается на своём месте. Не важно, кто я и какой у меня опыт, она очень органично усваивается моим умом, моими чувствами и моими сердцем. Во мне словно открывается источник благодати. И душа обретает долгожданные мир и покой.
«Cохраните любовь, и этого будет достаточно для вашего спасения»
Поделиться
Апостол Иоанн Богослов дожил до ста лет. И когда у него уже не было сил посещать церковь и церковные собрания, его приносили туда на руках ученики. От старости апостол не мог много говорить и проповедовать. Все другие апостолы к тому времени уже погибли от руки гонителей. И только Иоанн Богослов ещё был жив. На него смотрели и слушали с особым вниманием. Апостол только повторял: «Детки, любите друг друга». И когда у него спрашивали: «Почему ты часто это повторяешь»? Иоанн Богослов отвечал:
«Cохраните любовь, и этого будет достаточно для вашего спасения».
Все выпуски программы Слова Святых
Прийти утром первым в храм или как православные болгары просят Бога о помощи?
Поделиться
Фото: Alexandr Bormotin / Unsplash
Русская Православная Церковь до сих пор находится в стадии восстановления после крайне непростых для нее семидесяти лет коммунистической власти в нашей стране. Схожая по сложности история имеется у Болгарской Православной Церкви. В Болгарии, хоть и не было столь жестоких гонений за веру, как в Советском Союзе, но и здесь последствия антирелигиозной пропаганды до сих пор видны.
Выражаются они, эти последствия, в том, что на современном этапе многие болгары, считая себя православными, тем не менее, по большей части являются людьми нецерковными. Они редко посещают богослужение, еще реже участвуют в церковных таинствах. Даже на богослужениях главы Церкви, Патриарха Болгарского, молящихся крайне немного.
Чаще всего, приход того или иного жителя Болгарии в храм обусловлен какими-то несчастьями, неприятностями, которые с ним приключились. Случилось подобное событие — человек идет просить Бога о помощи. В общем-то, картина привычная и для нашей страны. Но — в Болгарии на протяжении столетий существует обычай, который местные православные христиане стремятся исполнить, если хотят, как они верят, чтобы молитва их была Небом услышана.
Обычай этот состоит в том, что желающий получить от Бога помощи православный болгарин берет на себя обет — в течение какого-то времени исполнять обязанности церковного сторожа. Не в полной мере. Человек обещает приходить в храм раньше всех и отпирать церковные двери.
Данному человеку вручаются ключи от церкви. И он в течение нескольких дней рано утром отпирает храмовые двери, зажигает лампадки, свечи. Делает все необходимое, чтобы подготовить церковь к началу утреннего богослужения. Отпирая двери, зажигая лампады и свечи, взявший на себя обет человек в это время молится Богу и просит Его помочь в решении волнующего вопроса.
Естественно, что подобный обет может исполнять человек, священнику знакомый. Бывали случаи, что данной традицией пользовались люди бессовестные, которые под предлогом благочестия просто обворовывали тот или иной храм, получив от него ключи.
Кто-то может спросить — а что такого трудного в том, чтобы прийти в храм раньше других? В чем подвиг? Отвечать на этот вопрос нужно, зная особенности болгарского менталитета. Современные болгары, как и многие южане, люди неторопливые, живущие по принципу «один день — одно дело». Для них это действительно труд — понудить себя встать с утра пораньше и прийти в храм.
Здесь еще нужно учесть и такую вещь. Каким бы маленьким ни был труд, если он совершен во имя Бога, никогда он без ответа не останется. Господь потрудившегося ради Него человека без своей помощи не оставит.
Все выпуски программы Вселенная православия
