«Памяти духовника Данилового монастыря архимандрита Даниила (Воронина)». Протоиерей Александр Тихонов

У нас в гостях был настоятель храма пророка Илии на Воронцовом поле протоиерей Александр Тихонов.

Наш гость поделился своими воспоминаниями, как в советские годы в возрасте 14 лет попал в Данилов монастырь; что привлекало его туда настолько сильно, что он каждый день старался бывать там; и как познакомился с ныне покойным архимандритом Даниилом (Ворониным). Отец Александр рассказал, какое впечатление на него производили встречи и общение с отцом Даниилом, и почему, по его мнению, отец Даниил был особенным пастырем.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.

---

А. Пичугин

— Здравствуйте, дорогие слушатели, «Светлый вечер» на светлом радио начинается, сегодня четверг и как всегда в это время наша традиционная программа совместная светлого радио и музея-исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, директор музея...

К. Толоконникова

— Добрый вечер, дорогие друзья.

А. Пичугин

— Я Алексей Пичугин, и мы с удовольствием представляем нашего гостя, вместе с нами и с вами ближайший час эту часть «Светлого вечера» проведет протоиерей Александр Тихонов, настоятель храма Ильи Пророка на Воронцовом поле в Москве, это в центре города в самом, неподалеку от метро «Курская». Здравствуйте.

о. Александр

— Здравствуйте.

К. Толоконникова

— Отец Александр согласился поделиться с нами воспоминаниями своими о покойном, вот уже год прошел с момента кончины батюшки — о покойном архимандрите Данииле Воронине, духовнике Данилова монастыря, многие верующие москвичи помнят его, многих он привел к Церкви, отец Александр близко знал отца Даниила, и сегодня мы вспоминаем почившего батюшку.

о. Александр

— С отцом Даниилом я был знаком с 84-го года, Данилов монастырь был открыт годом раньше, в 83-м году, и я попал в монастырь Данилов, я его знал и раньше, когда он был разрушен, когда там был детский приемник, пытался в монастырь проникнуть, когда был еще отроком, меня все интересовало, история, но это было невозможно, потому что там была своя охрана, и мне даже пригрозили, когда я пытался войти туда, что, мол, только попробуй, войди сюда, здесь так и останешься. Но какие-то работы тогда уже реставрационные в монастыре велись, начали восстанавливать храм Святых отцов Семи Вселенских Соборов. И вот через несколько лет, наверное, года через два, через три уже, монастырь был открыт летом 84-го года где-то в начале августа, я узнал, на самом деле раньше узнал, только собрался прийти, пришел в монастырь Данилов в августе 84-го года, когда вошел я во врата святые, там уже царила другая обстановка, нежели раньше, когда был там приемник, там жизнь била ключом, уже совсем другой там был дух, множество людей совсем с другими светлыми лицами разгребали завалы эти, расчищали двор монастыря, во всех храмах и зданиях кипела работа во восстановлению, и братии тогда было совсем немного, был владыка Евлогий — наместник...

А. Пичугин

— ...недавно покойный, к сожалению.

о. Александр

— Да, вот тоже все в один год это произошло. Духовник был отец Евстафий, который сейчас епископ на покое, был архимандрит тогда игумен Виктор — эконом, с кем первым я, помню, встретился — это был отец Рафаил, схиигумен, он тогда был иеромонах Алексий, он сидел в часовне, которая была в том месте, где сейчас находится храм преподобного Серафима Саровского, там была часовенка с иконной лавкой. В монастырь тогда свободно особо не пускали, были строгие правила, не надо забывать, что было советское время...

К. Толоконникова

— Особенно, если речь шла о молодежи.

А. Пичугин

— Тут надо еще оговориться, что вы сами были совсем молодым человеком, вам на тот момент было 14 лет. А как это произошло: советский школьник и вдруг заинтересовался монастырем, церковью?

о. Александр

— Мы, во-первых, жили недалеко от Данилова монастыря, Загородное шоссе, это совсем рядом, у Даниловского кладбища. И мы с отцом как-то с детства гулять ходили, он интересовался историей и архитектурой, а ходили гулять куда: Даниловское кладбище, потом по Шаболовке в сторону Донского монастыря, площадь Калужских ворот, это Октябрьская, храм Иоанна Воина, потом в Замоскворечье туда, храм Илии Пророка Божьего в Обыденском переулке и шли по этим улицам, еще Москва была более-менее сохранна, не разрушена, сейчас-то все уничтожено практически, и мы по переулочкам, по этим улицам, по Замоскворечью, множество храмов, во все храмы, какие можно было, заходили. Надо сказать, что в ту пору все храмы действующие, они вот после окончания литургии до вечера закрывались, всех выпроваживали, закрывались двери, закрывались врата...

К. Толоконникова

— На уборку.

о. Александр

— Да, как бы на уборку, видимо, было такое указание. Единственный храм в Москве, который я помню из тех, который не закрывался целый день — это был храм Сошествия Святого Духа на Даниловском кладбище, он был открыт целый день.

К. Толоконникова

— Может быть, и с другими кладбищенскими храмами была похожая ситуация, просто в силу их особенного положения на кладбищах, надо просто поузнавать об этом.

о. Александр

— Но я бывал и на других кладбищах, там были храмы закрыты, а на Даниловском кладбище, такая была специфика почему-то, там всегда был храм открыт, можно было днем прийти, пройтись по храму, там все посмотреть, мне было это очень интересно и мне на сердце это легло, все, что было связано с церковью, с храмами, с духовной жизнью, тогда же нигде нельзя было никакой информации почерпнуть, ни книг не было, ничего не было.

К. Толоконникова

— А ваша семья не была церковной?

о. Александр

— Нет.

К. Толоконникова

— А вы были крещены в детстве?

о. Александр

— Я не был крещен, мать была не крещенная, отец был некрещенный. Мать не успели покрестить, как-то вот дядя был крещеный, а мать не покрестили, не могли как-то, они жили в таком месте, отец занимал высокую должность, хотя был не партийный, но был при заводе Парижской коммуны, они жили рядом, там ведомственный был дом...

А. Пичугин

— Тоже, те же края, кожевнические...

о. Александр

— Кожевническая улица, прямо жили у храма Троицы в Кожевниках дом, может быть, даже и дом церковный был и все было на виду, и храмов-то действующих не было, Николо-Кузнецкий храм был только действующий, но он был как-то в стороне, и он был закрыт тоже, там только утром была литургия, вечером службы там не было, это вот до войны было я рассказываю, и все, храмов не было...

А. Пичугин

— На Даниловском кладбище.

о. Александр

— Обновленцы были. И вот Господь как-то привел, мать моя была верующей всегда, помню, она была нецерковным, но верующим человеком, всегда молилась перед сном и где-то доставала, помню, Новый Завет она читала, еще я был маленький и видел, что Новый Завет она читает вечерами, и всегда уходил я в школу, она крестила в окошко меня и в спину всегда крестила, провожая в школу меня, когда я шел...

К. Толоконникова

— Не быв при этом крещена сама.

о. Александр

— Да, а потом мы с ней крестились в один день, нас крестили в храме Николы в Хамовниках, отец Стефан Ткач крестил, я помню даже, нас четверо было: маленькая девочка была Маша, мальчик Андрей, я был и мать моя. Огромный такой был чан медный, я не знаю, откуда такой взяли, старинный и его сейчас нет в храме, я вот, когда владыка Тихон там был настоятелем, мой друг, мы с ним вместе учились, в одно время, я спрашивал: вот тут такой был чан, меня крестили в нем, огромный он прямо, в него можно было залезть с головой, где он? Не было его уже. Куда он делся...

К. Толоконникова

— А в каком году это было?

о. Александр

— Это был как раз 84-й год. И мне как раз в этом храме Николы в Хамовниках сказали, а я жил в Тропарево, метро «Юго-западная», сносили там деревню Тропарево, а я лазил по домам по разрушенным, дома выселяли, сносили, мальчишки, все интересно было, мы лазили, и в каждом доме валялись киоты, иконы, люди уезжали, видимо, в квартиру везти, многие вещи были из храма Михаила Архангела, когда-то, видимо, подобрали, когда храм там разоряли и вообще такое село, там народ верующий был, как и везде, много икон было в домах, и вот некоторые уезжали и, может быть, иконы брали, а киоты оставляли, там они громоздкие были, прям целые шкафы были, такие иконостасы домашние, и оставляли, я ходил все это собирал, и мать на меня наругалась, потому что я всю квартиру тащил, я повадился возить это в храм Николы в Хамовниках, туда все это привозил и там познакомился с этими бабушками, там староста такая была, они меня так теснили: «да, давай, пришел — уходи теперь, все, хватит», там боялись, видно. И там мне бабулька одна сказала: «Ой, сыночек, вот нам, знаешь, нам все сейчас это очень нужно, мы все собираем, киоты, иконы, открыт Данилов монастырь в Москве, и мы все туда возим». Я: о, Данилов монастырь открыли, надо же как! А я в свое время, когда всем интересовался, думаю: где-то надо информацию про храмы найти, что-то почитать, и в школе в библиотеке были книги по истории, по краеведению, по архитектуре, я все эти книги брал, листал, там фотографии храмов, какое-то краткое описание было, естественно, описание чисто такое, архитектурное и монастыри, я тогда к тому времени знал: есть Донской монастырь, Новодевичий монастырь, монастырь Андроников есть, есть Симонов монастырь полуразрушенный, практически разрушенный...

А. Пичугин

— Наполовину.

о. Александр

— Да. Ну почти весь, больше половины там разрушено. А тут мне попался Данилов монастырь — где ж такой-то? Я жил ведь рядом, Даниловское кладбище есть, я знаю, Даниловский рынок...

А. Пичугин

— А бывшая территория детского дома, детской коммуны, она никоим образом не напоминала?..

о. Александр

— Я помню, в третьем классе когда я был, я отравился чем-то и меня положили в больницу, видимо, в Морозовскую, и когда я уже вылечился, меня мать забирала, и мы с ней ехали на трамвае, помню, 39-й трамвай это был...

А. Пичугин

— «39-й трамвай по бульварам и мостам» была песня...

К. Толоконникова

— Да, я его хорошо помню.

А. Пичугин

— Я тоже на нем постоянно ездил из университета в библиотеку.

о. Александр

— Я всегда, где бы не ездил, я в окошко любил рассматривать все, здания, да и сейчас, до сих пор, и когда в электричке еду где-то, я все по сторонам, мне интересно, пейзаж, окружающее все рассматриваешь. И вот трамвай поворачивает, и вдруг я вижу: стоят руины, какой-то монастырь стоит, башни облупленные, страшные стены, такого темно-коричневого цвета, поросшие кустами, я никогда не видел этого, и я прямо помню, в трамвае народу было много, и я: «Мама, мама, смотри, что это такое? Какой-то монастырь проезжаем! — Не знаю, не знаю», мне так она сказала, я так громко, видимо, это сказал, все обернулись так на меня. Потом стали проезжать дальше, я смотрю: знакомые места, когда пересекли площадь Даниловскую, рынок Даниловский, я увидел знакомые родные места, где мы в детстве-то ходили всегда, а тут до монастыря Даниловского не ходили, я поэтому не знал этот уголок, и вот едем дальше, уже проехали бульвар этот, я уже увидел Донской монастырь: «О, Донской монастырь, мам, смотри, мы тут рядом жили!» И вот этот Данилов монастырь первый раз я увидел.

А. Пичугин

— А у вас есть еще воспоминания, я читал, что в 12 лет вы попытались зайти внутрь бывшего Даниловского монастыря, где детская колония еще тогда была, и вам кто-то сказал, что: «Ну да, да, заходи-заходи, сейчас мы тут оставим»

К. Толоконникова

— Так вот как раз отец Александр говорил об этом.

о. Александр

— Было так, опять это было немного связано с храмом Михаила Архангела в Тропарево, это отдельная история, как-нибудь отдельно, может, про этот храм я расскажу, был такой эпизод: меня туда пускали, когда была мастерская, как-то вот ко мне очень расположились работники этой мастерской, пускали меня, и они делали электропроводку, электричества не было в храме, там висели вот эти провода, времянки все эти, они решили сделать хорошую проводку, надежную, и электрик был такой приятный дядечка, звали его Вячеслав Иванович, фамилию не знаю, конечно, он был очень благообразного вида, с бородкой был с такой, очень благообразное было лицо, и он всех называл «голубчики», ко мне он обращался «голубчик», ко всем, настолько у него была такая речь мягкая, не от мира сего, мне кажется, что он был верующий человек, это было видно по всему его поведению, потом это уже, пролистывая страницы жизни назад, вспоминаешь, это был, видно, верующий человек, ни одного слова грубого, все с такой добротой он ко всем относился. И мы с ним как-то сидели, пили чай, и он мне стал рассказывать, где какие храмы, стали разговаривать между собой, какие монастыри, где я побывал, вот я такую книжку прочитал, вот такие-то монастыри в Москве, стал перечислять, он говорит: «А еще есть Данилов монастырь». Я говорю: «Данилов? А где он находится? — А там — говорит, — детский приемник в монастыре, он находится там, где Даниловский рынок, в той стороне», он даже про Даниловский рынок мне не сказал, вот там детский приемник, это от метро «Павелецкая» надо, там недалеко, тогда метро «Тульская» не было. Я в ближайшее время туда полетел искать монастырь этот Данилов, вышел из метро «Павелецкая» на той стороне, где старообрядческий храм вот этот Покровский красный, и прохожие идут, я стал людей расспрашивать: а где здесь Данилов монастырь? А Вячеслав Иванович мне еще сказал: «Этот монастырь основал князь Даниил, сын Александра Невского». Я так подумал: ну раз связан с Александром Невским, там, наверное, музей, какое-то место достопримечательное, там, наверное, что-то такое значимое.

А. Пичугин

— Я напомню, что в гостях у светлого радио протоиерей Александр Тихонов, настоятель московского храма пророка Илии на Воронцовом поле. Сегодня мы вспоминаем замечательного московского священника, год как ушедшего от нас — архимандрита Даниила Воронина, но невозможно его вспоминать вне исторического такого краеведческого московского контекста и Данилова монастыря.

К. Толоконникова

— Тем более, что и постриг он принял с именем благоверного князя Даниила...

о. Александр

— Даниила Столпника. Сначала князя Даниила в иночество, а потом уже в мантию был пострижен в честь и память преподобного Даниила Столпника. И вот я вышел на метро «Павелецкая» и стал у прохожих спрашивать: «А где здесь Данилов монастырь — А что это такое? — Ну, там, наверное, музей находится», стал я так говорить, все проходят, руками разводят, на меня дикими глазами смотрят, я многих-многих людей опросил, и никто не знает. И вот смотрю: стоит такой представительный дедушка, уже в летах, он такой, видно, что знающий человек, такой москвич, старожил, к нему, смотрю, один подошел, спросил — он там что-то показывает, другой подошел — он чего-то объяснил. Я к нему подошел, говорю: «Простите, а вы знаете, тут где-то Данилов монастырь находится, музей там, наверное...» Он говорит: «Что ты, деточка, какой там музей, там Данилов монастырь есть, я сейчас тебе скажу, как туда доехать. Этот монастырь основал сын Александра Невского, князь Даниил». Я говорю: «Да-да, я об этом слышал. — Там — говорит, — детский приемник находится», а у меня такая ассоциация была: наверное, приемники какие-то детские делают. Он мне показал, как туда ехать. Я перешел площадь Павелецкого вокзала, смотрю — храм стоит, такой весь в лесах, грязного такого вида, обошел этот храм, это был храм Флора и Лавра на Зацепе, там был завод, фабрика была, все было изуродовано...

А. Пичугин

— Название местности такое: «Зацепа», мне кажется, его в основном, люди знают по стихотворению Михалкова: то, что до Зацепы возит мама два прицепа.

о. Александр

— Да, и вот я тоже пытался в этот храм зайти, меня оттуда с матом выпроводили: «нечего тебе делать, пошел вон отсюда», там фабрика была, все было в такой грязи, в такой было мерзости запустения, я вышел, смотрю — трамвайная рядом остановка, я сел, как мне было сказано и поехал. И когда трамвай повернул, и следующая остановка «Даниловский вал», как мне было сказано, и я увидел знакомую картину, которую я уже видел, когда с мамой ехал из больницы Морозовской...

К. Толоконникова

— Вот эти башни заросшие.

о. Александр

— Да. У меня внутри все сразу всколыхнулось: я здесь был уже, я все это видел, вот это оказывается Данилов монастырь! Я вышел к вратам, врата закрыты, потом они в какой-то момент открылись, кто-то вошел-вышел оттуда, я тоже туда, мне: стоп — охранник: «Куда идешь? — Я хотел посмотреть. — Нет, тут нечего смотреть. — А что здесь? — Здесь детский приемник, не подходи сюда!» Я опять попытался войти: «Тебе что сказано? Только зайди сюда, попробуй, сейчас здесь так и останешься». Ну, я обошел монастырь вокруг, в другие врата, восточные, они были проломаны в советское время, я попытался туда войти, там тоже выезжала машина, уже реставрировался храм Святых Отцов, видимо, машина, какой-то материал привозила и меня тоже оттуда турнули. Я обошел весь монастырь, смотрю — другие врата, которые сейчас к резиденции ведут от трамвайных путей как раз, смотрю — там табличка: филиал завода «Искра», там холодильники делали на этом заводе. Тоже выезжал какой-то электрокар, завозил какие-то ящики, я туда, за этим электрокаром и вошел, меня тут же остановили: «Ты куда идешь? Ну-ка вон отсюда! — Да я хотел посмотреть... — Вон отсюда!» Тоже матом на меня, ну, я вышел, обошел монастырь, смотрю, там какая-то свалка, храм Воскресения Словущего, пошел к этому храму, попытался туда войти, там даже дверей не было, там, где сейчас вход в храм, двери были заложены, а вход был сбоку через проходную и войти туда было невозможно, я узнал, там оказывается завод зонтов, зонты делают в храме. Напротив храма была территория такая, огороженная бетонным забором, там свалка была какая-то, я туда через дырку пролез, смотрю — там навалены какие-то машины, оборудование, это было оборудование метростроя, какая-то была база, вот эти тоннели, буровые машины всякие валялись, аккумуляторы, там все было завалено, а рядом как раз тоже метро «Тульская», вот эту ветку Серпуховскую и, видимо, здесь какой-то склад был. И все, вот это был мой первый визит в Данилов монастырь, а через два года я туда второй визит нанес, в 84-м году, прихожу туда — ворота широко раскрыты, там кипит все, уже совсем другая картина, уже какой-то серости вот этой, которая там была, которую я первый раз увидел, затхлости и какой-то убогости, я ощутил такое чувство, когда первый раз все обходил вокруг — это была, по-моему, зима или осень, то ли место такое, которое в себе хранило какую-то трагедию страшную, какая-то тайна, объяснить это невозможно, надо внутренне почувствовать это.

А. Пичугин

— Знаете, непонятно, как так получается, но такие чувства в подобных местах возникают. Я не забуду, когда я в первый раз в Катыни оказался, мы там ночевали, там гостиница рядом, церковь стоит и пока все мои спутники спали, я с утреца пошел пройтись там и хожу, и птички поют, погода, весна уже, все тает, ручьи, все замечательно, походил, вернулся, потом даже экскурсия была у нас небольшая, и вдруг в какой-то момент я понял, что меня накрыло просто какое-то непередаваемое чувство, может быть, конечно, это можно объяснить тем, что ты знаешь, что здесь было, ну а с другой стороны, это какое-то бессознательное абсолютно чувство не страха и не просто ужаса от того, а какой-то сосущей тоски в сердце, ты понимаешь, что вот под тобой тут все.

о. Александр

— Потом уже в последующие времена мне пришлось быть знакомым, я знал людей, которые помнили Данилов монастырь, которые ушли уже в вечности: отец Даниил Сарычев, это мать Даниила (Мачкина), Прасковья Емельяновна в миру, отец Михаил Карелин, Михаил Иванович Макаров, еще там люди старые, которые рассказывали про Данилов монастырь, что там пережила последняя братия, что здесь было и какой у всех был конец — всех расстреляли.

А. Пичугин

— Отец Даниил Сарычев, конечно, он прожил долгую жизнь, интересно, что ведь он был послушником, но он фактически в братии жил монастыря, канонархом был, и потом его жизнь очень много куда отправляла, он и женат был впоследствии и только позже, уже они вместе с супругой монашество приняли, только тогда он рукоположился и стал уже действительно монахом.

о. Александр

— Я помню, как его рукополагали на Илью Пророка, по-моему, в 86-м году 2 августа его рукополагал митрополит, по-моему, Владимир, который был тогда Ростовский и Новочеркасский, покойный уже ныне. Я помню день, когда его рукополагали, даже фотографии есть, мы его поздравляем там с хиротонией. И знаете, такое чувство тайны, трагизма какого-то это место в себе хранило, потом я узнал, что там было, что это место в себе пережило последние годы существования монастыря перед закрытием. И вот я вошел в монастырь, меня там встретили тут же, сказали: «Вы куда, молодой человек?» Я говорю: «Да вот я пришел...» добровольцы люди там работали, и тут же как-то я вошел спокойно в монастырь, я везде все обошел, все посмотрел, даже какой-то молодой человек, тоже доброволец, меня провел, все показал мне, я стал спрашивать: «А это что за храм, а это что за храм? Это собор Святой Троицы. — А это? — А это храм Святых Отцов Семи Вселенских Соборов», такое было необычное название, оно очень редкое в посвящении, я даже так и не уловил, что мне такое сейчас сказали. Потом кучи песка такие были посреди монастыря и на этом песке колокола стояли, я такой: колокола стоят, настоящие, где ж их можно было увидеть-то?

К. Толоконникова

— Только Царь-колокол в Кремле посмотреть.

о. Александр

— Да, все колокола были практически сняты, все колокольни были голые по Москве. И была такая уже звонница сделана в виде ко́зла, металлические висели колокола небольшие, уже звонили на службы. Службы, как я узнал, литургии не совершались еще, суточный круг вычитывался, вечерню, утреню совершали в Покровском храме, он был так наскоро отделан, на белых стенах висели отдельные иконочки, без всяких киотов, без всего, а на литургию ездили: микроавтобусик был такой замечательнейший там шофер, душа, Вячеслав Иванович его звали, и вот братия собиралась и в воскресенье на литургию ездили в Донской монастырь, служили в Малом соборе, народу было, конечно, очень много, приходили добровольцы, бабушек было очень много, людей средних лет, молодежь стала подтягиваться, что, конечно, власти очень раздражало.

К. Толоконникова

— Тем более, что и передали-то Данилов монастырь не как монастырь, не для того, чтобы там монашеская жизнь как-то возрождалась, а как такой административный комплекс.

о. Александр

— Да, владыка Евлогий как-то сумел собрать братию, за это потом поплатился, его сняли, перевели, эта история только недавно стала известна.

А. Пичугин

— Нам надо прерваться сейчас буквально на минуту. Я напомню, что вы слушаете, как всегда, в это время по четвергам совместную программу радио «Вера» и музея-исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди», Ксения Толоконникова, директор музея, и я, Алексей Пичугин, и сегодня здесь наш гость — протоиерей Александр Тихонов, настоятель московского храма пророка Илии на Воронцовом поле. Мы вспоминаем, на самом деле, сегодня архимандрита Даниила Воронина, но вот первую часть программы, никуда от этого не деться, говорим о том, как возрождался Данилов монастырь, о том, что здесь было до начала возрождения, первые годы после того, как его передали Церкви, ну и сейчас, я все-таки думаю, мы перейдем к разговору о памяти, к мемориальной части, об отце Данииле поговорим и через минуту как раз начнем.

А. Пичугин

-Возвращаемся в студию светлого радио, напомню, что сегодня совместную программу вы слушаете, как всегда по четвергам: радио «Вера» и музея-исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди», Ксения Толоконникова — директор музея, протоиерей Александр Тихонов — настоятель храма Пророка Божия Илии на Воронцово поле, мы вспоминаем сегодня архимандрита Даниила Воронина, как раз годовщина в эти дни, со дня его смерти год прошел.

К. Толоконникова

— Да, и отец Даниил, он же был первым в числе братии возрожденного Данилова монастыря, как это произошло?

о. Александр

— Да, он окончил семинарию в 83-м году и как раз передали Данилов монастырь, и он одним из первых попал в Данилов монастырь, сам изъявил желание войти в братию, мне об этом владыка Иона рассказывал покойный, который недавно преставился, он был преподавателем у нас в семинарии, отец Даниил у него учился. И отец Даниил, его тогда звали Виктор, он окончил семинарию, и все уже семинаристы разъехались, а Виктор долго никак не уезжал, все ходил по Лавре, задумчивый такой, и владыка рассказывает: я его встречаю как-то раз, говорю: «Виктор, ты что все никак не уедешь-то? Ты в Академию поступать будешь? — Да нет. — Жениться надумал? — Да нет, не надумал. — В монастырь пойдешь? — Да, желаю этого». Тут такие моменты разнятся, у владыки Евлогия одно воспоминание есть, а владыка Иона так сказал, что, видимо, там немножко по-другому было, он порекомендовал: вот владыка Евлогий, отец Евлогий тогда архимандрит был, назначен наместником вновь открытого Данилова монастыря, вот подойди к нему и попросись, он как раз собирает, видимо, туда братию. И как раз отец Евлогий выходил из Троицкого собора, и отец Даниил к нему подошел, в ноги ему покланялся и попросился: «Отец Евлогий, примите меня в братию, хочу стать насельником монастыря, вверенного вам». И, как отец Кирилл Сахаров вспоминал, что отец Даниил пришел как раз в первых числах августа 83-го года, он пришел первый, там первый пришел отец Алексий, он Павел был Шишков, протоиерей, будущий Алексий, а потом Рафаил, уже схимник, и где-то перед Изнесением Древа Креста Господня отец Даниил приехал, Виктор тогда, в Данилов монастырь, а после него, через несколько дней отец Кирилл Сахаров, Александр Сахаров его звали, я помню очень хорошо их всех. А через год я пришел в монастырь трудником, трудиться.

А. Пичугин

— А вы сами думали про себя, что, может быть, и монашество как-то сложится в жизни?

о. Александр

— У меня были такие мысли как-то, но вот юношеское такое желание...

К. Толоконникова

— ...хотелось послужить как можно более полно, да? А в чем эта полнота выразится — уже, как Бог дает.

о. Александр

Да. И вы знаете, я когда первый раз пошел в монастырь в эти отверстые врата, как раз в августе месяце, вот это помню как сейчас: открытые врата зеленого цвета были, такие дощатые, корявые такие еще, от приемника, тюрьмы этой детской, вошел, вот эта кишащая народом площадь, все тут, техника работает, народ бревна таскает, доски, кирпичи разгружает, ну все, как в муравейнике кишит. И когда я все это увидел своими глазами, я всем сердцем ощутил: вот то, что я искал, вот тут все отвечает моему сердцу, моему духу, моему расположению, все мне здесь нравится и для меня монастырь стал самым дорогим местом на земле. И я с этого дня каждый Божий день туда ходил, я тут же познакомился со всеми и тут старые люди, бабушки, я вообще старых людей очень любил, меня к ним всегда притягивало, все рассказы, разговоры, я вот с детства в деревню ездил, и бабушки старые рассказывали про старую жизнь, как раньше что было, я, развесив уши, все это слушал всегда с таким интересом, детские игры меня не интересовали, и как-то эти старички ко мне всегда располагались, считали своим и мне рассказывали такие вещи, за которые можно было даже поплатиться в советское время.

К. Толоконникова

— Ну да, если сболтнет, например, ребенок чего-то лишнего.

А. Пичугин

— Ну, ребенок все-таки — ребенок, а вот кто рассказал — это уже...

о. Александр

— Да: «это кто тебе рассказал, баба Маня? Ну-ка, чего она тебе еще рассказала, скажи-ка», что 666 — это бес поганый, еще что-то такое, а меня все это прямо интересовало, все эти рассказы старых людей, где какой храм был, кто там служил, как там судьба сложилась того, кто служил. И тут целый сонм таких людей, каждый человек — это кладезь был, такие люди подобрались, просто замечательные люди, верующие...

А. Пичугин

— Ну, с бабы Мани-то и спрос небольшой.

А. Пичугин

— Давайте про отца Даниила. Мы вас еще позовем поговорить про то, что вы помните из детства, поскольку очень мне нравится, как отец Александр рассказывает свои детские впечатления о церкви, мы часто приглашаем людей, которые в советское время или уже служили, или в семинарии учились, или из семьи священника происходили, а вот это, мне кажется, очень ценное свидетельство человека, который ни к какой церковной традиции тогда не принадлежал, но при этом впитывал, это стало частью его жизни...

К. Толоконникова

— ...но какой-то слышал зов, да?

А. Пичугин

— Да, и пришел, и это стало частью жизни, и впечатления человека, который это все переживал в 14-15 лет, не будучи ни семинаристом, ни особо-то прихожанином — очень ценно. Но давайте про отца Даниила.

К. Толоконникова

— Да, как вы с ним познакомились?

о. Александр

— Первая братия, которая была, она была немногочисленная, я уже в начале сказал: это был отец Евлогий, отец Виктор, игумен, это был отец Евстафий — игумен, это был отец тогда Алексий, иеромонах, и отец Даниил. Вы знаете, среди этой братии немногочисленной у меня как-то все для меня были, я был невоцерковленный, но верующий уже тогда человек, и я всей душой готов был впитывать все. И среди этой братии как-то сразу моему взору попал отец Даниил, и как-то он настолько сразу к себе расположил, я даже не знал тогда, как его зовут, он как-то имел к себе такое притяжение, какое-то особое чувство к нему возникло, я всегда смотрел на него, он был какой-то особенный, не такой, как все, в чем — даже объяснить невозможно, какая-то на нем была особая печать, какая-то харизма была особая в нем.

К. Толоконникова

— При том, что он был, как о нем вспоминают, человеком очень тихим.

о. Александр

— Совершенно тихий, и главное, что он-то был простым монахом тогда, а до этого был послушником, и к нему уже люди обращались со всякими духовными вопросами, уже к нему тянулись и вокруг него уже целое множество людей, в том числе, и я стал к нему присматриваться, всякий раз стараться около него рядом побыть, послушать, что-то он кому-то говорит, рядом встать, прислушаться, а что такое он ему рассказывает. Я у одного своего приятеля, с которым мы вместе трудились, спросил: «А кто это, как этого батюшку зовут? — А это отец Даниил», он тогда был иеродиакон. Я все думал, как бы подойти, как бы сблизиться с ним. У нас тогда был комендант монастыря, это был послушник Георгий Прясов, он сейчас в Шамордино иеромонах Антоний, он был тогда Георгий, в подряснике уже ходил, был послушником, он с нами вместе был, нами руководил, добровольцами всеми, трудниками, а мне казалось, отец Даниил, он какой-то особый. И однажды что было: сейчас храм Серафима Саровского, была часовня там устроена и делали косметический ремонт, красили стены, а я там пропадал целыми днями, у меня мать испугалась, что я пропал куда-то...

К. Толоконникова

— Куда же смотрит школа?

А. Пичугин

— А вы пропали, действительно...

о. Александр

— Да, отец ходил посмотреть, куда я попал, мать прямо испугалась, не в секту ли я попал, я целыми днями, у меня были приятели, с ними было все закончено, они несколько раз со мной сходили в монастырь, видимо, там, дома им сказали, чтобы больше ноги вашей там не было, и они больше не ходили, а я все, все уже отношения с прежними приятелями как-то охладели, тут новые уже друзья были у меня. И вот я захожу, что-то я приносил, какое-то поручение выполнял, по-моему, как раз вот этот Георгий Прясов, который отец Антоний сейчас, что-то мне поручил сделать, я пришел к нему отчитаться, я тогда по мальчишеской такой глупости очки не носил, а плоховато видел, я близорукий, я влетел в эту часовню, смотрю: сидит в подряснике похожий со спины на этого Георгия, красит стену...

К. Толоконникова

— Все похожи со спины в подряснике.

о. Александр

— Да, я подошел сзади, говорю: «Вот, я сделал то-то, то-то», стал объяснять, все рассказал, смотрю, там, не отрываясь от стены, красит, поворачивается вот так тот, кто красил, я смотрю — это отец Даниил, он улыбается, я говорю: «Вы простите, я думал, это послушник Георгий, обознался. — Да нет, ничего-ничего». И что-то он мне сказал, я уже сейчас не помню, но вот этот момент, он меня очень сблизил, первый такой личный контакт произошел, и еще какое-то обстоятельство было, и я уже стал общаться, контактировать с отцом Даниилом, а он тогда был назначен келарем, келарь — это ответственный за трапезу, за склад, за припасы, трапезник старший — келарь. И я помогал в трапезной, там была такая кухарка Татьяна, очень хорошая была женщина, святой жизни, как ребеночек она была, настолько чистая, она сейчас монахиня Митрофания, монастырь Иерусалимский Крестовоздвиженский, я ей помогал, мне очень хотелось находиться рядом с отцом Даниилом, он был рядом, здесь, я помогал что делать: мусорные ведра выносить на помойку, там что-то разгружать, поднять со склада какие-то продукты, чтобы только быть рядом с отцом Даниилом, он настолько дорог мне оказался, я причем почувствовал, что к нему тянулось сердце, хотелось быть рядом с ним, вот это необъяснимо, но хотелось быть рядом с ним именно, хотя были и другие отцы, но он как-то к себе так располагал. Я стал ему помогать, приходить, какие-то вопросы, советы, все, что он мне говорил — все ложилось на сердце, все так мне располагало и так это все мне было близко и дорого. Помню, как раз к тому моменту я с ним общался, он уже был рукоположен иеромонахом, как он исповедовал деликатно, дал книжечку подготовиться машинописную, подсказывал все...

К. Толоконникова

— У нас есть такие книжечки в музее еще, машинописные.

о. Александр

— И я стал ходить к нему.

А. Пичугин

— Простите, а они авторские, кстати, есть ли какое-то духовное лицо, которое эти книжки составляло когда-то?

К. Толоконникова

— Так а это то, что у нас есть — это Иоанна Крестьянкина.

А. Пичугин

— Ну вот я и хотел сказать, потом уже книжки отца Иоанна появились: «Опыт построения исповеди».

К. Толоконникова

— Да, ну вот у нас еще есть самиздатовские варианты, потому что, видимо, это ходило по рукам же.

о. Александр

— А книг-то было невозможно нигде достать, отец Даниил мне потихонечку давал, одна из первых книг, которую он дал — это была книга «Отец Арсений», она была напечатана на машинке, я ее взахлеб прочитал, потом матери дал почитать, потом другую дал книгу мне, он брал из библиотеки эти книги и мне давал, так доверял мне, что я не потеряю и никому не отдам, он мне дал книгу, которую я тоже прочитал с большим интересом — это «Сказание о земле русской» Александра Нечволодова.

А. Пичугин

— А кстати, про «Отца Арсения» у меня такое любопытное наблюдение есть: почему-то для многих стало откровением, я помню тоже, когда эта книга ко мне попала, я особо не питал никаких иллюзий, что эта книга про реально существовавшего человека, мне как-то всегда было понятно, что это художественное произведение и меня в какой-то момент удивило, что когда выяснилось, что это художественный вымысел, многих людей это как-то оттолкнуло от книги...

К. Толоконникова

— Это стало разочарованием для них.

А. Пичугин

— Да, оно художественное, но ведь это на основе реальных судеб, биографий, просто собранное в личность одного человека — отца Арсения, эта книга вообще-то была первой книгой, изданной массово, которая говорила церковным людям или приходящим в церковь о том, что происходило несколько десятилетий, что пережила Церковь.

О. Александр

— Она была машинописная, эта книга на А4 была напечатана на машинке. Потом он дал мне книжечку такую, очень замечательную, она уже выдержала множество изданий, это книга «Яко с нами Бог» знаменитого такого миссионера, старообрядческого начетчика, Мельников такой был Федор Ефимович, она была без автора, как бы неизвестный автор, вот сейчас уже известно, кто ее написал — замечательный полемист, начетчик. Мне отец Даниил много про нее рассказывал и потом дал мне ее почитать, я ее взахлеб прочитал. А потом, что меня тогда прямо сблизило с отцом Даниилом: братский корпус, где он жил, это там, где сейчас трапезная, назывался этот корпус «больничный» исторически, он жил на втором этаже, такой был коридорчик, идешь по коридору по большому и слева поворачиваешь — такой маленький коридорчик, его «аппендиксом» называли, там было три кельи, первая келья была отца Мефодия, который сейчас на Соловецком подворье, тогда его звали послушник Игорь Морозов, вторая была келья отца Даниила и третья, в торце была отца Евстафия, который сейчас владыка на покое. И вот этот братский корпус освобождали под капитальный ремонт, построили новый братский корпус, где сейчас новая братия живет этот двухэтажный, его перестроили из банно-прачечного барака, практически его весь разрушили, оставили две или три стены, его заново на основе старого фундамента уже в двух этажах построили.

А. Пичугин

— Я напомню, что мы сегодня говорим с протоиереем Александром Тихоновым, настоятелем храма пророка Божия Илии на Воронцовом поле в Москве, неподалеку от метро Курская, от Земляного вала и говорим про Данилов монастырь, про отца Даниила Воронина, который был одним из первых насельников монастыря в начале 80-х, когда обитель только открыли и прожил в ней до конца своей жизни, земная его жизнь окончилась год назад.

О. Александр

— И вот братья стали переселяться в новый корпус, и я помогал и отцу Мефодию переносить, и отцу Евстафию, и отцу Даниилу, отец Даниил последний выехал из этого братского корпуса. Я помню, он жил на первом этаже сначала нового братского корпуса, я переносил его вещи, они были очень немногочисленные, практически у него ничего не было, все мы перенесли, осталась одна кровать его, и уже отцы переехали, и вот он до последнего дня, его уже стали торопить: отец Даниил, давайте, надо быстрее уезжать отсюда, и уже там начали и двери с петель снимать, и окна, полы снимать, разбирать все, для него, видно, это было очень важно, потому что это был старый братский корпус, там жили монахи старого монастыря, там все было старые: оконные рамы старые, двери старые, ручки на дверях старые, за которые брались еще старые насельники, старые половицы, вот эти доски и стены, все это старое было, для него, видимо, это было очень важно, и он никак не мог расстаться с этим, уже все вещи он перенес в новую келью, и вот: «ну еще побуду одну ночь, я еще здесь побуду». Как он проводил там последние ночи, молился, наверное, что-то он переживал особо, для него было очень важно побыть еще в этих стенах. Потом это все сломали, все перекрытия старые, заменили уже на новые, бетонные. Я помогал ему переносить вещи, обустраиваться в новой келье и меня это еще больше сблизило с отцом Даниилом, он для меня стал самым родным, самым дорогим человеком, который меня понимал, потому что дома тогда было часто непонимание, школу я забросил, пошли двойки...

К. Толоконникова

— В какой класс вы тогда?..

О. Александр

— Восьмой класс.

А. Пичугин

— А это же как раз время дальнейшего выбора, оставаться в школе или идти...

К. Толоконникова

— Вам грозили, что вас в ПТУ отправят?

О. Александр

— А я потом туда и пошел.

А. Пичугин

— И больше времени оставалось на то, чтобы в монастырь ездить.

О. Александр

— Да-да. И дома мать на меня, даже отец приходил, расспрашивал, как я здесь, что, тогда милиция охраняла монастырь, сейчас казаки, и я всех их знал, этих милиционеров, там были очень хорошие ребята, курсанты молодые, они тоже верой интересовались, но, видимо, им были даны установки такие, что, мол, смотрите, с попами особо не разговаривать, вести себя строго. Но были хорошие ребята, они все расспрашивали монахов, отец Даниил даже там что-то давал читать.

К. Толоконникова

— Исподволь так.

о. Александр

— Да, но был там один такой активист, я даже его запомнил, его звали Михаил Панасюк, он прям из кожи вон лез, гонял молодежь, меня тогда выгнал из монастыря и сказал: «Еще раз ты здесь появишься — ты недееспособный, ты не имеешь права сюда приходить, если ты еще раз здесь появишься, мы тебя в детскую комнату милиции отведем и там на учет тебя поставим, будут с тобой по-другому разбираться». Я тогда к отцу Евлогию подошел: «Батюшка, что мне делать?» Он не мог меня защитить никак. «Ты, Александр, посмотри, по каким дням он дежурит, они же чередуются, в этот день не приходи». И я не мог выдержать, я все равно приходил...

А. Пичугин

— Ну потому что фактически этот Панасюк был прав.

о. Александр

— Комсомолец был, со значком демонстративно ходил...

К. Толоконникова

— Ну что значит прав? Он был в своем праве...

А. Пичугин

— Да, но с точки зрения законодательства он действительно мог что-то сделать. А тогда еще будущий владыка Евлогий был не епископом и все было очень шатко и вот этот монастырь...

о. Александр

— Даже если бы он был епископом, все равно бы он ничего не мог сделать, потому что тогда Церковь была бесправна. Мы там сделали дырку в заборе, досочки отодвигались, уже не через ворота, а через дырочку, там был склад кирпичей и лазили туда, проходили все равно, тайком обходя, он меня несколько раз вылавливал и выпроваживал за ворота, и отец Даниил тоже старался меня оберегать: «уж ты не попадайся на глаза, не надо, а то неприятности будут и у тебя, и у нас здесь». Но все равно, потом, я уже в училище пошел, в ПТУ этом учился, приходил в монастырь, все свободное время там проводил, трудился и стал уже к церковной жизни приобщаться, стал уже причащаться, исповедоваться, отец Даниил стал моим духовником, вот вся моя жизнь последующая была с ним связана, он был самым дорогим и родным человеком для меня, и мать моя к нему стала ходить, к нему обращалась, и он ее всячески успокаивал, она умягчилась сердцем и тоже по мере своей возможности старалась воцерковляться, и отец потом работал даже там, в Даниловом монастыре в издательском центре, который опекал, окормлял отец Даниил. Потом отец был направлен в командировку по своей работе на два года в Польшу, в Варшаву, и семья должна была вся ехать, и меня тоже забрали, я же был несовершеннолетний. Два года я там жил, но на каникулы приезжал, и вот я каждый день в календарике отчеркивал день, быстрее бы прошло время, чтобы мне возвратиться назад.

К. Толоконникова

— А с отцом Даниилом вы не переписывались?

о. Александр

— Писал письма другу своему, он передавал отцу Даниилу эти письма, потом выяснилось, что все письма вскрываются, отец работал в турпредстве в Варшаве по эксплуатации зданий всех, инженер был, мать работала директором гостиницы советской от посольства в Варшаве, пришла делегация КГБ к отцу на работу, выложили ему письма: «Посмотрите, что ваш сынок пишет, с кем он общается», а я там тоже нашел лазейку, в Варшаве, тоже ходил в собор в кафедральный по знакомству с протодьяконом там и со священниками, стал в открытую там и в алтаре прислуживать, и это уже настолько было нагло с моей стороны...

К. Толоконникова

— А это какой, 87-й, наверное, год?

о. Александр

— 87-й год, да.

К. Толоконникова

— То есть уже вроде бы вот-вот, но еще нет.

о. Александр

— Отцу показали все это, но он ничего не мог сказать, он был просто убит, когда все это выложили перед ним, они все письма вскрывали, все читали, а к матери пришли, мать начала с ними препираться, она говорит: «Вы не имеете права чужие письма вскрывать, у нас свобода совести, у нас свобода религиозных взглядов, вы не имеет права препятствовать». Они говорят: «Спокойно, не имеем, знаем, но пока вы здесь находитесь, вы будете делать так, как мы вам сказали, поедете в Союз — делайте там, что хотите, а здесь вы извольте делать так, и если ваш сынок еще раз будет замечен, что он ходит в храм — все, вы будут выдворены отсюда и уволены с работы все, и здесь, и там». Со мной дома была беседа проведена, я все равно уходил, через забор лазил нашего этого дома посольского, наивный дурачок был, там везде было видеонаблюдение, я потом узнал об этом, но на меня рукой махнули: пускай ходит...

А. Пичугин

— Никак это не отображается на работе родителей и...

о. Александр

— Да, а потом письма я перестал писать, когда приехал в Москву, сразу к отцу Даниилу, все ему изложил, он меня и поддержал, и утешил всячески. Вот все годы моего знакомства, можно вспоминать, много чего всплывает в памяти, сразу все не вспомнишь, но сколько было и полезных советов добрых, и столько доброты, столько любви было, он настолько был любвеобильный человек, он был как отец духовный и как мать, как он заботился о всех, старая братия первого поколения монастыря, он как матка был и вокруг матки эти пчелки, как его любили, уважали, он ведь, когда как раз, это был 87-й, 88-й год, отца Евстафия, он был духовником монастыря, его перевели в Толгу духовником Толгского монастыря...

К. Толоконникова

— Только что открытую...

о. Александр

— Да, и поставили духовником отца Даниила, я, когда приехал с Польши, с Варшавы, приехал отец Даниил духовником уже. И я знаете, что заметил: он был когда иеромонахом, у него беленький крестик был священнический, иеромонашеский, вот у него этот крест был весь затертый почему-то, ни у кого таких крестов не было, а у него все серебро было стерто до меди до красной, он был посеребренный, крест этот, и потом его наградили, уже дали желтый крест и прямо буквально в скором времени уже и с украшениями дали крест, и в архимандриты возвели, очень быстро, он был достоин того, это был достойнейший человек во всех отношениях, он был примером для всех. У меня была такая мысль, тогда уже отец Пантелеимон, был такой, ризничим, я ему помогал тоже по ризнице, там где-то в ризнице, когда братию награждают, крест снимают, одевают другой, где-то крест отца Даниила должен быть. Он такой, самый протертый был. — «А что, я тебе надо, что ли?» Я говорю: «Мне бы вот крест этот», а я уже священником хотел быть, уже это отдельный разговор, как-нибудь расскажу, и так мне хотелось иметь крест духовника своего, думаю: я буду его хранит, а потом, если Господь меня удостоит, я буду его носить. Мы пошли кресты эти смотреть, он открыл целый ящик крестов, я все их перебрал, но креста этого не нашел, то ли его посеребрили, но уже нельзя было отличить. И уже все, что отец Даниил давал, вот то же самое я испытывал потом и после знакомства с отцом Иоанном Крестьянкиным, все, что из рук было получено — это было так дорого, это такая была драгоценность, что прямо вот конфетку дать, а оболочка, фантик — это уже как святынька, хранилась прямо, понимаете, вот так вот.

А. Пичугин

— Спасибо большое, очень такая трогательная, мне кажется, хорошая программа у нас сегодня получилась. Протоиерей Александр Тихонов, настоятель храма Пророка Илии на Воронцовом поле в Москве рассказывал о, в общем, временах-то и недалеких, с одной стороны, но уже оставшихся в какой-то другой эпохе, Данилов монастырь, 84-й, 85-й год, отец Даниил Воронин, которого уже год как нет. Спасибо большое, напомню, что программа наша сегодняшняя была совместная с музеем «Советский Союз: вера и люди», музеем-исследовательским центром, Ксения Толоконникова — директор музея...

К. Толоконникова

— Мы благодарим отца Александра, мы надеемся, что эта встреча не будет последней и благодарим наших слушателей, которые были с нами последний час, пишите нам, дорогие друзья: podspudom@yandex.ru — это почта музея...

А. Пичугин

— И info@radiovera.ru и наш адрес почтовый радиостанции, куда тоже можете присылать свои письма для нашей программы. Спасибо, до свидания.