«Опричнина царя Ивана Грозного». Исторический час с Дмитрием Володихиным

Поделиться

Вместе с доктором исторических наук Дмитрием Володихиным мы говорили о событиях русской истории в 16 веке при Иване Грозном: об опричнине, о том, что это было за явление, зачем она понадобилась, и каковы были её итоги.

Ведущий: Дмитрий Володихин

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы с вами тет-а-тет, сегодня в студии один я, сам себя пригласил в гости и постараюсь быть для вас нескучным собеседником в течение часа. Тем более что и тема у меня одна из самых, наверное, острых, красивых, страшных изо всей русской истории — я имею в виду опричнину Ивана Грозного. И прежде, чем мы начнем обсуждать опричнину по существу, я хотел бы довольно много времени, простите, уделить тому, чем опричнина не была, но чем ее время от времени называют. Чаще, конечно, публицисты, журналисты, просто люди досужие и высказывающие свои мнения о ней, и иногда, в общем, даже и представители науки. Представьте себе такую картинку: светлые храмы блещут золотыми крестами, редкие тучки плывут по высокому чистому небу, с литургии выходит воинство, облаченное в одеяние цвета воронова крыла, оно разбредается по застенкам, по пыточным палатам и оттуда звучат крики и кровь растекается от порогов. Великий государь под охраной лучших бойцов созывает все братство на пир, там он вершит суд и расправу: то казнит тысячу за изменное дело, то помилует тысячу, являя царскую милость; то нахмурится, бровью поведет сурово, то недобро рассмеется, то изречет слово великое и тяжкое, то отпустит шутку, от которой уста смеются, а сердца леденеют. Или вдруг задумается глубоко, и воцарится в трапезном чертоге тишина — кто посмеет прерывать думу государеву? — руки с чашами застынут в воздухе, никто вина не глотнет, никто не шелохнется. Встанет великий государь и молвит негромко: было мне видение — завтра поутру идем на Новгород. Гойда, братия! И тут вся палата откликнется как один человек: гойда, гойда! И поплывет, потянется над Александровской слободой опричной резиденции царя Ивана IV малиновый звон... Полагаю, что ну примерно так или что-то около того представляет себе опричнину большинство образованных русских людей нашего времени. Ну если не большинство, то значительное количество — нечто величественное, нечто ужасное, нечто якобы выросшее из какой-то истинно русской почвы, и в этой почве в равных пропорциях смешиваются якобы деспотизм, святость, скоморошество, нечто пугающее и одновременно завораживающее взор, сквозь века притягивающее умы и сердца людей. Так вот, я хотел бы в самом начале передачи сказать: все это выдумка, фэнтези. И хотел бы, чтобы эта величественная картина — я тут так старался интонацией изобразить нечто красивое и страшное одновременно, — так вот, пожалуйста, все что я говорил, надо прямо сейчас выбросить из головы — расиво, но к истине не имеет отношения. Понимаете, опричнина объясняется не через красивое, не через ужасное, не через величественное, не через низость характера — она вообще не объясняется через эмоции. В историческом плане, то есть в фактическом плане прозаическое слово «служба» гораздо точнее отражает суть опричнины, чем целая гора романтического антуража, годного, по большому счету, лишь для авантюрных романов. Давайте представим себе Россию XVI века: любой русский дворянин (тогда их называли служилые люди по отечеству — от провинциального бедняка, который рядовым становится в строй поместной конницы, до высокородного князя Рюриковича) был обязан служить с отрочества до гробовой доски. В 14–15 лет встал в строй — и служит, либо пока смерть его не унесет, либо пока он не сделается увечным, дряхлым, неспособным отправляться в походы и биться в сражениях с неприятелем. Ну а опричнина для многих тысяч русских дворян, притом вне зависимости от их знатности, богатства, выглядела прежде всего как новая система служебных отношений. А эти служебные отношения были созданы военно-административной реформой, реформой в конечном итоге не очень удавшейся, но тем не менее оставившей глубочайший след на русской истории и на протяжении нескольких лет буквально перерывавшей, покрывавшей сетью каналов, канав, каких-то необычайных, невиданных до того времени земляных сооружений всю русскую историческую почву, всю почву Московского государства. И, в общем, понимаете, лучше не пытаться мыслить опричнину в терминах красоты, философии, эстетики, эмоций, лучше все-таки приглядеться к тому фактическому материалу, который подводит к ее пониманию, к пониманию действительной сути. Итак, опричнина не была, честно скажем, аналогом НКВД в XVI веке. Она не была проявлением каких-то истинно самодержавных начал. Она не был организацией, осуществлявшей в основном охрану государя, его семьи, чем-то вроде лейб-гвардии. Ну давайте я постараюсь доказать все, что я сейчас сказал. Ну прежде всего опричнина начиналась с того, что на протяжении нескольких лет царь почти не казнил своих ослушников, тех кого он считал изменниками. У нас принято считать, что опричнина — это прежде всего казни. Да, действительно, репрессии в эпоху опричнины достигли невероятного накала и всего за опричнину строго документировано более четырех тысяч смертей репрессированных так или иначе, но не документировано, очевидно, большее количество, больше четырех тысяч, а вот насколько — на сотни или на тысячи людей — это мы уже определить не можем и потому не будем фантазировать. Но опричнина началась в 1565 году — 65-й, 66-й, почти весь 67-й год — это годы, когда массовых репрессий нет. Было казнено несколько человек, высокородных аристократов, и это действительно болью отозвалось в среде русской знати, но пять человек — это не сто, не пятьсот, не тысяча — это то, что было печально, страшно, но и без опричнины вполне порой случалось в России. Значит, таким образом ну вот мы не видим того, что Иван Грозный играл роль какого-нибудь там Феликса Эдмундовича Дзержинского и только и делал, что искал глазами, кого бы прибить. Мы не видим того, что это гвардия — то есть, конечно, в задачи опричнины входило выполнять задачи, которые ставит Иван Васильевич и охранять его, но для этого достаточно нескольких сотен человек. А опричнина выставляла в поле пять полков, и вместе с тем еще была рядом с царем и могла еще отправлять небольшие отряды на другие участки фронта, а не в действующую армию, в состав гарнизонов — то есть, таким образом, это тысячи людей, тысячи и тысячи. Называли цифру пять тысяч человек в военной организации опричнины, но это неполные данные, и ясно совершенно, что была опричниной армия, она была совершенно избыточна для понятия гвардии, она была гораздо больше, чем гвардия. Что касается истинно самодержавных начал, то, понимаете, какая вещь, русское самодержавие укоренено в византийской реальности, в Константинопольской империи. И можно искать начал в X веке, в эпохе христианизации Руси, в эпохе великого Владимирова крещения, можно искать их в XII веке, когда Всеволод Большое Гнездо учился у династии Комнинов управлению процветающей державой. Можно искать в книгах, которые пришли на Русь позднее, уже из Палеологовской Византии. Но самодержавное правление — не русское изобретение, это то, что было примером, взятым от величественной Византии. Уж подавно опричнина не была инструментом борьбы с ересями, неким монастырем, высшей формой служения Богу и государю для русских православных людей — это уже конструкты гораздо более поздние и для сознания XVI века, в общем, непривычные. Вот мы сейчас остановимся на том, чем опричнина не была. И своего рода реквиемом этим представлениям, иногда очень занятным, иногда очень странным, экзотическим, прозвучит оратория Сергея Сергеевича Прокофьева «Иван Грозный».

Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы обсуждаем одно из экзотический явлений русской истории — опричнину царя Ивана Грозного. Ну что ж, мы с вами подошли уже к тому объяснению, чем была действительно опричнина. И прежде, чем я приступлю к этому объяснению, мне хотелось бы сначала рассказать о той форме, которую приняло социальное устройство в России в XVI веке. Россия как независимое государство родилось после избавления от ордынского ига. Конечно же, Россия имеет корни в домонгольской исторической реальности — в эпохи Рюрика, святой Ольги, Владимира Крестителя, Владимира Мономаха и так далее. Но древнерусская держава распалась, она превратилась в пригоршню княжеств, земель, которые мельчали, дробились и, кроме того, находились в прямой политической зависимости либо от Литвы, либо от Орды. А вот при Иване III, великом князе Московском, деде Ивана Грозного, произошло восстановление независимости русских земель и создание Российской державы. Собственно, именно с тех пор, с 1480 года или примерно около того отсчитывается время существования страны, в которой мы с вами живем, как независимого политического государства. Так вот Иван III, гениальный политик, начал формирование чрезвычайно сложного, гибкого, необычайно эффективного аппарата управления страной. Он учитывал то, что политическая элита в Москве начинает собираться с всех областей и княжеств России и, в общем, она также ценна, как и земля, которая становится под контроль Москвы. Почему? Политический класс того времени — это люди, которые получали науку управлять, науку судить, науку воевать от своих отцов, дедов, от своей родни, от старших братьев — это была единственная академия государственного управления в те времена. И, конечно же, вот эта политическая элита, она была чрезвычайно ценной — все православные, все научены тому, как управлять людьми. И, поверьте, знатный человек XV, XVI, XVII века стоял на два порядка выше по уровню понимания того, как управлять людьми, чем современный чиновник или современный офицер. Собственно, элита эта состояла из очень разнородных слоев и групп. Ну, например, старинное московское боярство, те рода, которые служили московским государям порой с конца XIII века — разнообразные Морозовы, Захарьины, из которых выйдут впоследствии Романовы, Шеины, Головины — русско-греческий род, Шереметьевы, Сабуровы, Годуновы, Салтыковы и так далее. За их родами стояли многие поколения людей, которые были верными и вместе с тем весьма привилегированными, высокопоставленными слугами московских государей. Князья, которые потеряли самостоятельное княжение, которые перестали быть правителями, уже не могли чеканить собственную монету, иметь собственную армию, проводить собственную внешнюю политику, и вместе с тем они были родовитыми Рюриковичами и могли соревноваться в знатности и, собственно, с московскими правителями. Но их тоже поставили в строй — будете в боярской думе, будете воеводами, будете администраторами, будете возглавлять какие-то важные ведомства в составе Российского государства. Добавились князья Гедиминовичи — эти князья происходят от великих князей литовских. В состав Великого княжества Литовского вошла огромная часть Древней Руси, и когда эти земли начали отвоевывать, то с этих земель, просто не желая служить других Гедиминовичам, в Москву пришло огромное количество знатной русско-литовской знати. Боярство из тех княжений, который были присоединены к Москве. Вот, например, в Москве очень высоко котировалось боярство тверское — Борисовы, Бороздины, Житовы, Карповы. Кстати, Нащокины — фамилия, в общем, также знаменитая, тоже имеет тверские корни. И так далее. Измайловы — из рязанского боярства. Я мог бы сейчас бесконечно перечислять, ну вот во всяком случае, даже если я сейчас назову десять, пятнадцать, двадцать фамилий, дорогие радиослушатели, вы очень хорошо поймете, что это люди, которые связаны огромным количеством нитей с историей Руси, с историей России. Ну Гедиминовичи, Голицыны, Булгаковы, Хованские, Трубецкие, Мстиславские, Бельские или там Рюриковичи, допустим. Князья Оболенские, Шуйские, Ростовские князья, Курлятьевы и Репнины. Собственно, Репнины — тоже разновидность Оболенских. Их много, огромное количество. И вот все эти люди, с одной стороны, это слава и гордость России — блистательные воеводы, полководцы, которые водили полки русской армии брать Казань, сражаться на южных границах, отстаивая независимость России, которые сидели в думе у государя и проводили главные реформы, которые управляли всей страной так или иначе на местах гражданских администраторов. Но вместе с тем люди исключительно честолюбивые. Ведь они помнили: предки-то так или иначе правили всей страной. А они, получив большой кусок вот московского пирога власти, все-таки утратили самостоятельность и хотели бы, чтобы и власти в Москве им дали как можно больше. Ну а теперь давайте подумаем: собственно, у кого можно забрать ту власть, которую взяла бы на себя высокородная знать — те же Рюриковичи, Гедиминовичи — люди княжеского рода? Ее можно забрать только у одного человека — государя всея Руси. До 1547 года этот человек носил титул великого князя Московского и всея Руси, а позднее к великокняжескому титулу добавился титул царский — его принял как раз Иван Васильевич, Иван IV, в 1547 году. И получается так, что если Иван III, Василий III управляли этой многочисленной, воинственной, чрезвычайно честолюбивой, способной на великие дела и вместе с тем способной на заговоры аристократией, держа ее в кулаке, то у Ивана IV ничего подобного получиться не могло по одной простой причине: когда ему было три годика — умер его отец, когда ему было восемь лет — умерла его мать. 1538 год — он круглый сирота и его жизнь, не только власть, а его жизнь зависит от того, как к нему отнесутся представители боярский партий, придворных групп в Москве, в его дворце, решат они ему сохранить жизнь или решат убрать его как ненужную вещь, поставить на его место какого-то другого представителя московских Рюриковичей — как раз еще сохранился род князей Старицких, а он также плоть от плоти, кровь от крови дома московских Рюриковичей. Конечно, были желающие, которые готовы были поставить на место маленького мальчика людей постарше, вопрос в том, в общем, кто, управляя этим маленьким мальчиком, из-за его спины, его именем мог осуществлять власть. Ну вот 1547 год — мальчик уже юноша, ему 17 лет, он делает своей женой девушку из рода Захарьиных-Юрьевых, он принимает титул, ему всячески способствует в осуществлении его власти митрополит Макарий. И на протяжении конца 40–50-х годов — начала 60-х идет два процесса. Ну, во-первых, аристократы, устав враждовать друг с другом, устав выдергивать друг из-под друга одеяло власти, они, в общем, сплотились рядом с этим юношей и проводят вместе с ним замечательные реформы — заводят стрелецкое войско, совершенствуют управление, вводят новую версию свода законов, Судебник 1550 года и так далее. И вместе с тем постепенно происходит нарастание перетягивания каната между взрослеющим царем и его знатью, его поданными, которые, в общем, видели его мальчиком и некоторые, видимо, считали ниже себя, то есть выше только по титулу, а по опытности, по уму, очевидно, низшим в отношении себя. И до какого-то времени Иван IV, очевидно, склонен был такое положение вещей терпеть, сначала даже воспринимал, очевидно, как должное. Ну а потом все же решил взять на себя это целиком и полностью, чем владел его отец Василий III и его дед Иван III. И к этому его подтолкнул спазм неудач на фронте Ливонской войны. Ливонская война началась в 1558 году, она началась большими успехами. В 1553 году сам царь, выйдя в поход с огромной армией, взял литовскую твердыню — древний русский город Полоцк. Ему бы праздновать свою удачу, в значительной степени мог бы гордиться тем, что он как полководец решил одну из важнейших задач во внешней политике России, решил ее успешно, блестящей победой. А вот в следующем году на Русскую армию обрушиваются две неудачи. Во-первых, разгром армии князя Петра Ивановича Шуйского. Не то что она была велика или поражение ее решало какие-то стратегические задачи для противника, для Великого княжества Литовского, но это очень болезненный разгром, потому что часть командного состава оказалась у врага в плену, да и потери были солидные. В этом же году бежит в Литву князь Андрей Курбский, который был высокопоставленным царедворцем, был воеводой и очень много секретов государственных знал, то есть бежит человек из круга высшей знати России. Ну и наконец осенью Крымский хан является на Рязанскую землю, грабит ее, разоряет, творит страшные бесчинства. И, в общем, его неспособны были остановить войска, возглавленные высокородными воеводами. Старый московский боярин, полководец, который служил Ивану IV, но не входил в число титулованной княжеской знати, Плещеев-Басманов, сумел отстоять Рязань. И вот, собственно, этот спазм неудач, он показал Ивану IV, что знать-то, может быть, и хороша, но она не всесильна и, видимо, расслабилась, то есть не настроена на то, чтобы всерьез воспринимать военные действия в ходе тяжелейшей Ливонской войны. Вот этот самый спазм неудач на театре Ливонской войны и приводит к тому, что Иван IV принимает решение об учреждении опричнины. Ну а пока, дорогие радиослушатели, мы с вами прерываем нашу беседу буквально на минуту. Я напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И вскоре мы вновь встретимся с вами в эфире.

Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И я рассказываю вам об опричнине Ивана Грозного, мы подошли к моменту ее создания. В конце 1564 года Иван IV с семьей, забрав казну и многие святыни, отправляется сначала на богомолье, затем сворачивает на дорогу, ведущую к Александровской слободе. С этого момента Александровская слобода на долгие годы станет его любимой резиденцией. Резиденций было много, резиденция была в Старице, в Новгороде, в Вологде строили резиденцию, но значительную часть времени, очевидно полюбив это место, Иван IV проводил именно в Александровской слободе, любимой его резиденции. Оттуда он пишет письмо, обращенное, во-первых, служилой аристократии, говоря о том, что он решает покинуть престол, что он недоволен ее службой и он не считает себя далее человеком, который хочет быть у них царем. В частности, там были в этом послании его гневные обвинения: «бояре и воеводы от службы учали удалятися, за православных крестьян кровопролитиев против басурманы против латын и немец стояти не похотели», — ну вспоминает о поражениях тех армий, которые возглавляла наша аристократия. А другое письмо отправилось столичному Посаду, и Посад получил от государя совершенно иного рода, иного содержания письмо — там говорилось: «на посадских людей гневу и опалы ни которой нет». Это была откровенная угроза и Церкви, и служилой аристократии взбунтовать против них Посад. Почему, собственно, Церкви? Церковь, видя то, что Иван IV в 60-е годы склонился к тому, чтобы казнить аристократов одного за другим, пользовалась своим правом, как тогда говорили, «печаловаться» за тех, кто должен быть казнен и отмаливала многих аристократов. И в этом смысле Иван IV был гневен на митрополита Афанасьева, бывшего своего духовника, который, в общем, эти казни не одобрял. Так вот после этих двух посланий, очевидно, знать, понимая, что бунт на Посаде и отсутствие государя в городе могут иметь своим следствием тяжелейший социальный катаклизм, идет бить челом царю. И вместе с челобитчиками от светской политической элиты туда отправляются представители Церкви, но, правда, не митрополит. И государь отвечает челобитчикам, что он готов вернуться на царство, но на определенных условиях. Вот эти-то условия и составили социальный портрет опричнины. Опричнина — это создание особого двора, обихода и особого земельного домена в составе Российской державы, по отношению к которым царь будет пользоваться правами безраздельной власти. А что, хочется спросить, до этого он ими не пользовался? Да нет, совершенно не пользовался. Он мог управлять страной через военных администраторов и гражданских администраторов, которых мог ставить из очень ограниченного круга лиц, несколько десятков родов. Притом титулованная аристократия играла наиболее важную роль и из нее в основном выходили воеводы, управленцы, бояре и так далее. Собственно, царь брал на себя богатейшие города и области, они не представляли собой какой-то целой компактной территории. Представьте себе, что вы берете дробовик и стреляете мелкой дробью в карту коренных земель Руси, Северо-Восточной Руси, и каждая такая дробина выбивает на карте земельный участок, который стал частью опричнины — город Можайск, город Вязьма, город Козельск, город Медынь, город Суздаль, Шуя, город Галич с Чухломой и Унжей, город Вологда, город Юрьевец, город Балахна, город Старая Руса и так далее. Впоследствии туда добавятся Ярославль, Кострома — то есть опричнина будет расти. Внутри опричнины царь получает право свою собственную думу завести, собственное воинство и, в общем, дело, конечно, не дошло до собственной церкви — это было бы невозможно, но тем не менее получает право совершенно не прислушиваться к печалованию нашей Церкви и казнить, кого он захочет. И действительно очень быстро произошло первые пять казней. Впоследствии Иван IV долгое время придерживался более мирной политики. Итак, опричнина учреждена. Вот, собственно, опричнина — служба под прямо непосредственной властью царя тех, кто выведен из-под власти родовитой титулованной аристократии. Притом нельзя сказать, что в опричнине не было знатных людей. Например, многие из московских бояр — те же Чоботовы, Плещеевы, Басмановы, Балынские пошли в опричнину. И долгое время, в общем, опричнина поддерживалась этими старинными боярскими родами как семейное дело, как дело очень правильное, нужное с их точки зрения, поскольку они оказались оттеснены от кормила власти титулованной аристократией, княжьем — Рюриковичами и Гедиминовичами. Но в итоге получилось, что начинание-то, может быть, и хорошее, и перспективное, а вот способы, которыми это все выполнялось, привели к тяжелым последствиям. Дело в том, что от земли, которая вошла в опричнину, надо было освободить ее владельцев. Землю отобрали и у знатных, и у незнатных, отправили их служить в дальнюю, недавно завоеванную Казанскую землю. Они очень многого лишились — лишились связей с своей землей, лишились материальных возможностей и, в общем, пострадали ни за что. Они вовсе не были какими-то изменниками предателями, просто такова была реформа, а реформу надо было обеспечить землей. Царь сажает туда тех, кого считает своими лучшими служильцами, и царь, что важнее, формирует опричное войско. Вот это было важно. Иван IV считал, что он должен получить от опричнины прежде всего хорошо управляемое и мобильное войско, которое решит его проблемы на Литовско-Ливонском фронте и на юге. Вот он формирует это войско, оно впервые выходит в поход в 1556 году — и здесь его постигает разочарование. Ну, во-первых, притеснением земельным, притеснением в судах, которые постигли тех, кто не попал в опричнину, остался в прежнем состоянии, то есть, как тогда говорили, остался в земщине и, в общем, довольно слабые успехи опричного войска, они показывают то, что люди не в восторге от опричнины, люди ей сопротивляются. И когда доходит до столкновения с оружием в руках, и земщину истребляют, и она исподтишка также тайком истребляет опричников. Вот что касается военных успехов, мы знаем только об одном сражении, которое опричнина выиграла — это сражение 1570 года под Зарайском, князь Дмитрий Иванович Хворостинин, опричник, разбил отряд татар. Славная победа. Но 1571 год —чудовищная неудача. Надо сказать, что царь отстроил огромный опричную резиденцию в Москве, недалеко от реки Неглинной, напротив кремлевской стены — ну примерно там, где находится Научная библиотека МГУ и здание, которое несет гордую и несколько нелепую надпись: «Приемная Калинина» — вот примерно в тех местах. Дворец великолепный, красивый, хорошо укрепленный, именно там было, очевидно, достаточно серьезное охранение, около пятисот человек. Ну что вам сказать? Закончилось тем, что все это сгорело в огне — и опричная резиденция, и очень значительная часть Москвы — и здесь опричная политика была, в общем, важнейшей причиной. Ну мы поговорим об этом подробнее чуть позже. А сейчас в нашей передаче, в нашем эфире прозвучит царская тема — тема императора, монарха, государя, базилевса, созданная замечательным композитором Рыбниковым и впервые прозвучавшая в фильме «Русь изначальная».

Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы беседуем об опричнине, чем она была в конечном итоге. Итак, это служебная система, которая не оправдала своего назначения, прежде всего на поле бранном. В 1571 году с юга на Москву двинулся крымский хан Девлет Гирей и русское воинство не смогло его удержать. Оно было разделено на две части — отдельно шли опричники с царем, отдельно земское войско. Охранение, очевидно, было не связано друг с другом, командование не связано и, очевидно, на Руси было достаточно недовольных тем, что происходит, и явились истинные изменники, которые помогли Крымскому хану неожиданно оказаться в непосредственной близости от русского воинства. Вот эта неразбериха, хаос, они привели к тому, что армия, в беспорядке отступая к Москве, приняла бой, но не могла отразить нашествие. Москва была сожжена — это была настоящая огненная катастрофа. Часть войск во главе с царем — то есть прежде всего это лучшие опричные войска отступили дальше, до Ростова, и они даже не принимали участия в боях. И не очень можно понять, кого Иван IV в этой ситуации больше опасался — крымцев или мятежа внутри собственного войска. Почему, собственно? Почему этот страх зародился? Зимой 1567–68-го годов Иван IV, находясь в походе — это за три года за сожжения Москвы крымцами, — получил сведения, что против него составлен заговор, против него самого и против опричнины. И он начал именно тогда свирепо казнить тех, кто был заподозрен им в этом заговоре или в связи с заговорщиками. И надо сказать, что казни разрослись громадным, чудовищным цветком — за несколько месяцев в землю легло, только по официальным, задокументированным данным, порядка четырехсот человек. А Русь к этому не была привычна. Русь вообще не знала, что можно решать какие-то политические проблемы путем массовых репрессий. Один убитый знатный человек или казненный — это нечто из ряда вон выходящее. Могли казнить нескольких еретиков — такое случалось при Иване III, например, в начале XVI века. Тридцать новгородских заговорщиков, казненных Еленой Глинской, матерью Ивана IV в 30-е годы XVI века всколыхнули всю Россию, все летописи написали: тридцать человек убито! Но на сотни — это было нечто невероятное. И в значительной степени можно подозревать, что опыт Западной Европы, с которым Иван IV был знаком, получив сведения от представителей Германии, от представителей Англии (а тогда уже были установлены дипломатические торговые связи), опыт стороны света, которая утопала в религиозных войнах, в рамках которых человеческая жизнь очень упала в цене, он, к сожалению, был применен и в России, и пошли эти массовые казни. Казни шли по нарастающей — 1569 год, 1570 год лето — это вообще апогей. Собственно, конец 1569 — начало 1570 — поход Ивана IV на северные земли — разгром Новгорода, Торжка, страшный урон, нанесенный Пскову. Опричники просто-напросто обогащались и разоряли земли, которые в целом были заподозрены в каком-то заговоре. Тут непонятно, был этот заговор или просто-напросто политическая элита, заинтересованная в опричнине, государю начала докладывать о любом шорохе, о любой тени, и вот он решил пойти на такую кровавую вакханалию. И летом 1570 года казни прошли, скажем так, пачками, каскадом в Москве. В частности, в один из дней было казнено, по разным источникам, от ста до ста двадцати человек прилюдно в центре города. Послушайте, да ведь это же ужас — православный государь обагряет свои руки кровью огромного количества людей. Церковь его не благословила на это. Митрополит Филипп, отказав в благословении, был низвержен из сана и как простой монах принял смерть от рук опричника Малюты Скуратова в Твери, в Отрочем монастыре. Так вот, конечно же, в обществе выросло колоссальное недовольство тем, что большая кровь ширится и ширится, ей берегов не видно. И, в общем, в тот момент, когда на Русь явились крымцы и начали громить войско, царь мог опасаться и их, и тех, кто его окружает. В конечном итоге эта огненная катастрофа привела к тому, что Иван IV начал постепенно ликвидировать опричную организацию. Ушла в прошлое особая опричная армия. Видимо, стали уменьшаться в размерах опричные учреждения. В 1572 году следующее нашествия Девлет-Гирея встречала уже объединенная армия, в которой были опричники и земские воеводы, и закончилось все блистательной победой у Молодей, к югу от Москвы — Девлет-Гирей потерпел поражение, должен был с большими потерями отступить, Москва была спасена от конечного гибельного удара, который мог бы вообще прекратить существование государства Россия. Ну вот после этого Иван IV распускает то, что оставалось от опричнины — ликвидирует боярскую думу опричную, ликвидирует административные учреждения опричнины. И лишь при себе оставляет некоторое количество опричников, впоследствии их назовут особым двором. Вот такое двоение: есть обычная боярская дума, а есть приближенный к государю особый двор, он сохранится до смерти Ивана IV. Но это уже никакая не опричнина, это гораздо более скромное по своим масштабам, возможностям учреждение. Действительно, это и охрана, и доверенные лица, и доверенные советники при особе государя, но это уже не армия, не целые огромные территории, которые управляются непосредственно опричниной. Само название этого явления — опричнина — было запрещено. В 1584 году Иван IV умирает, и что остается от его опричнины хорошего и дурного? Хорошего очень мало, признаться. В опричнину Иван IV к себе пригласил аристократию второго сорта, представителей боярских и не столь знатных княжеских родов, которые стали у него управленцами, дипломатами, военачальниками. И, конечно, то что удалось привлечь к делам государственным лиц, которых не пускали наверх наиболее родовитые, наиболее знатные семейства, титулованная наши княжеская аристократия — это хорошо. И остался, например, в русской армии той же самый Дмитрий Иванович Хворостинин, другие некоторые воеводы остались. Но, в общем, в кадровом смысле при следующем государе Федоре Ивановиче от опричнины осталось всего несколько человек на высоких постах. Как учреждение опричнина схлопнулась, осталась очень недобрая память. Понимаете, государственный террор — будем называть вещи своими именами — этот тот инструмент, которым государь может пользоваться, если он, работая с ювелирными делами, хочет использовать кузнечную кувалду. И этот страшный — не христианский, не православный — инструмент приводит к тому, что от него отшатывается собственной народ. Современники Ивана IV и люди, которые жили в ближайшие годы и десятилетия после его кончины, говорили о том, что Иван IV рассек свою державу и свой народ как бы секирой надвое. И, конечно же, вспоминаются слова Священного Писания, которые также использовали книжники того времени, размышляя над явлением опричнины: устоит ли дом, разделившийся в себе надвое? Результат, в общем, печальный. И если само царствование Ивана IV — явление очень долгое, очень сложное, и я не буду сейчас выносить ему оценку, положительная она или отрицательная, то у опричнины исход скорее все же отрицательный, и надо сказать об этом со всей определенностью. Сожженная Москва — вот результат того, что пришло в русскую армию, в русские вооруженные силы вместе с опричниной. Я не говорил об этом, но неудача при попытке брать крупные ливонские города, а в частности неудачная осада Риги — тоже в значительной степени это вина опричных военачальников и разделения армии надвое. В целом неудача в Ливонской войне. То есть опричная реформа не решила никаких поставленных перед ней воинских задач, а казни лишили Россию значительного количества выдающихся полководцев того времени, которые очень бы пригодились, когда приходилось выходить на фронт уже с уменьшившимися, поредевшими полками и решать тяжелейшие стратегические задачи, а кадров, которые достаточно опытные и эти поредевшие полки готовы вести в бой, совсем немного осталось — все-таки слишком многие приняли лютую смерть во время опричных казней. Поэтому мое мнение — мнение историка-профессионала, доктора исторических наук, который на протяжении десятилетий изучает опричнину, таково: итог опричнины для России отрицательный. Идея, которая была в нее заложена — идея постепенного перехода от прав родовой аристократии, прежде всего княжат, к государю, к престолу, таким образом от родового начала дрейф в сторону начала служебного, в сторону деловых служивых отношений — это то, что будет наполнять историю России еще на протяжении многих столетий. И эволюционно, постепенно эти родовые начала, эти особые права аристократии отомрут. Но вы знаете, когда вместо эволюции включают механизмы революции, то вот именно тогда на социальный организм страны и обрушивается страшная кузнечная кувалда — увечит, ранит, убивает, а вот приемлемых результатов от нее нет как нет. И на этом я хотел бы закончить свой сегодняшний рассказ об опричнине. Благодарю вас за внимание. До свидания.