«О вере и смысле жизни». Протоиерей Александр Дьяченко

Нашим собеседником был писатель, настоятель храма в честь Тихвинской иконы Божией Матери в селе Иванове Владимирской области протоиерей Александр Дьяченко.

Мы говорили о вере и о смысле жизни христианина, и как можно говорить о самом важном в духовной жизни с далёкими от Церкви людьми — в том числе, через такой литературный жанр, как священническая проза.

Ведущий: Константин Мацан

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья! У микрофона Константин Мацан. На связи сегодня с нами и с вами в этом часе «Светлого вечера» священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божьей Матери в селе Иваново Петушинского района Владимирской области. Ну, и более всего нам отец Александр известен как писатель, автор книг «Схолии», «В круге света», вот недавно вышел сборник «Телефон доверия». Добрый вечер!

Священник А. Дьяченко

— Добрый вечер, Константин! Добрый вечер, наши дорогие радиослушатели!

К. Мацан

— Рад вас приветствовать у нас в эфире. Часто в нашей программе «Литературный навигатор» рассказывали о ваших книгах, и я думаю, что для читающей части аудитории вы в представлении не нуждаетесь. Недавно, как мы знаем, в издательском совете Московской патриархии составили такой своего рода рейтинг книг, рекомендованных к чтению — книг богоискательских, о Боге и духовной жизни, о Церкви. И там среди классики (например, Шмелева, «Лето Господне»), появилась и ваша книга — «В круге света», если я не путаю, да?

Священник А. Дьяченко

— Да, есть у меня такой сборник — «В круге света», да. Один из моих самых любимых, наверное.

К. Мацан

— Почему любимых, я сейчас спрошу. А начну просто с замечания о том, что достаточно важный, мне кажется, момент, что наряду с классикой, со Шмелевым в списке рекомендованных книг появляется современная литература, ваша книга. Это как-то сразу обращает внимание на всю тему — и вашего творчества, в частности, и в целом того, что мы говорим о священнической прозе. Я вот помню — еще несколько лет назад, может быть, лет десять, на страницах православных журналов были дискуссии о том, как бы считать это прозой или нет, литература это или такой вариант пастырской проповеди. Как вам кажется, сегодня в этом смысле мы что должны сказать о том феномене, который мы называем священнической прозой (ну если вы к нему себя относите)?

Священник А. Дьяченко

— Да, в общем-то, я себя, конечно же, к этому направлению отношу, безусловно. У меня здесь немножечко такое, знаете, свое отношение, своя точка зрения — в том плане, что я не являюсь профессиональным литератором. То есть, если я, допустим, себя мог бы отнести к писателям от слова «писать» — то, что я это делаю, — да, я писатель. Но сравнивать себя с профессиональными литераторами — людьми, которые обучались, людьми, которые постоянно что-то пишут, сочиняют какие-то литературные произведения, — я себя не могу.

Вот вы говорите как раз о проповеди. Для меня мои рассказы — это форма общения с людьми, которая находится за пределами моего храма. То есть, я выхожу на своего рода амвон, и такая попытка поговорить с людьми, которые меня не слышат, не могут услышать меня физически в моем храме. А я не могу выйти на человека и говорить ему теми же самыми словами проповеди, которые я говорю с амвона. Но попробовать все то же самое, но только через жизненные примеры, через какие-то личные переживания... Я могу обратиться к человеку просто с простым разговором. Поэтому здесь для меня это не столько литература, сколько форма разговора с человеком. Говорить, что священническая проза — это новое явление, в принципе, в литературе, — ну, может быть, для таких профессионалов, как отец Ярослав Шипов, например, покойный протоиерей Николай Агафонов, это, конечно же, значит, имена такие — ну, в общем-то, литераторов, на самом деле. Себя к литераторам я относить не могу. Здесь, скорее, я вот именно как форма, может быть, даже вот миссии такой внешней. Вот у меня такая точка зрения. То есть, все мы отличаемся друг от друга.

К. Мацан

— Вот вы сказали об этом сборнике, который я тоже упомянул, «В круге света», назвали его любимым. Почему именно он? У вас немало книг, но вот как-то, видимо, этот сборник стоит особняком.

Священник А. Дьяченко

— Здесь получилось то, что, может быть, в этом сборнике собраны рассказы моего такого начального периода писательства. Это время было очень таким... ну вот временем на подъеме, временем такого внутреннего желания передать много, что скопилось в моей душе. Ведь я начал писать где-то в районе 50 лет, это возраст уже значительный. И мне хотелось, видимо, вот то, что было, выплеснуть. И вот то, что мне тогда удалось, это было необычно, это было ново. Поэтому и в издательском совете к моей книге тогда отнеслись настороженно. Почему? Потому что обычно священник не говорит с читателем таким языком. Мы привыкли все-таки к языку более, ну, что ли высокого штиля. А у меня получилось, ну, такое... ну просто вот сядем, поговорим. И вот это было настолько необычно, что, в общем-то, такое пререкаемое было, вот эта книжка — она была пререкаема. Было очень много нареканий — «здесь вот такое слово проскочило, не может священник говорить такими словами, он не может думать об этой категории». То есть, вот здесь это было что-то новое, прорывное. А потом, видите, все-таки вот это вот направление на то, что нам нужно выходить, смелее выходить за пределы стен храма, что нужно говорить языком, конечно же, не вульгарным, не босяцким языком, а языком, понятным человеку, который с тобой, ну, в общем-то, живет с тобой на одной лестничной клетке, он ходит с тобой в один магазин, — вот это все-таки взяло верх. И я очень рад тому, что эта книга — она и стала такой известной и такой востребованной. Вот для меня это, конечно, такое достижение.

А вот остальные книги — это уже более плод такого размышления, может быть, даже, какой-то такой философии к жизни, они более сложные. И для того, чтобы их понять, восприять, их нужно, может быть, не один раз прочитать. Здесь нужен уже более вдумчивый такой читатель, знаете, как вот... Ну, видимо, это все зависит от самого пишущего человека, потому что он тоже как-то эволюционирует, он становится более взрослый.

Вот мне сейчас уже седьмой десяток. Ну естественно, что мои сегодняшние рассказы будут отличаться от рассказов 50-летнего. То есть, это взгляд на жизнь, который вот меняется со временем. Я не говорю, что это плохо, но это характеризует меня самого.

К. Мацан

— Ну вот вы сказали, что вы меняетесь. Это естественно, человек меняется. Но вот если обращаться не к содержанию рассказов именно конкретно, а к тому опыту — личному, человеческому, священническому, который за ними стоит, — в чем вы сегодняшний не равны себе вчерашнему как человек и христианин? Вот в чем вы фиксируете в себе эту перемену, если она есть, этот отрывок пройденного пути?

Священник А. Дьяченко

— Ну, знаете, когда я начинал быть священником (а священником я стал, ну, фактически, в неполные 40 лет), то тогда я отличался своим внутренним каким-то таким, знаете, желанием перевернуть Землю. Вот я считал, что вот сейчас я стану священником, и уж точно если не весь город, то обязательно рядом расположенные кварталы — все станут христианами, потому что я буду так проповедовать, я буду так сражаться, я буду делать то-то, то-то, я буду нести Слово, буду печатать, я буду делать много чего! И я действительно много что делал, делал, делал! А потом время проходит, и ты понимаешь, что ты уже не спасешь город, ты не спасешь страну, ты не спасешь целый квартал, но, может быть, тебе удастся вот всех, кто приходит в храм, где ты служишь, где твоя проповедь будет звучать таким, знаете, огненным таким, звонящим таким набатом, — вот они все пойдут за Христом... Тоже не получается. Наш храм, который мы стали восстанавливать, восстанавливаем — я еще мирянином участвовал в его восстановлении, — он восстанавливается ну почти что 30 лет. И, знаете, камни... Камни — нам удалось восстановить камни. Мы даже не заметили, как мы все это сделали, хотя храм преогромнейший, особенно для села — просто преогромнейший. Но нам удалось его сделать, и Божья помощь здесь безусловна. А вот эта вот мысль о том, что мне не удалось перевернуть Землю, мне не удалось перевести город или мой поселок ко Христу, мне много чего не удалось, но зато я пришел к выводу, что, вы знаете, нужно начинать с самого себя. Как говорил преподобный Серафим Саровский, «стяжай дух, и мирян вокруг тебя спасутся тысячи». Я понял, что главное — это не внешняя твоя деятельность, это даже не то, что ты как-то проповедуешь как священник... Ведь все священники проповедуют одно и то же, в принципе. Мы все проповедуем, отталкиваясь от Евангелия, от святых отцов. Очень важно, какой ты есть на самом деле, насколько ты подтверждаешь то, что ты говоришь. Ведь можно сказать очень мало, а люди встанут на колени и заплачут — они поймут, что да, действительно, говорит Дух Святый в тебе.

У нас есть такая история — она касается святого исповедника Петра Чельцова, это наш владимирский святой. И вот есть такая история, как в начале 60-х, когда во главе государства стоял товарищ Хрущев, как раз пошло направление на закрытие храмов. И вот храм, где тогда служил отец Петр, его долгое время ну никак не могли закрыть. И вот приезжает второй секретарь обкома партии Владимирского и говорит: «Почему у вас до сих пор вот этот храм, например, не закрыт?!» А ему говорят: «Вы знаете, там такой батюшка служит — как-то вот не получается его закрыть, ну никак не получается». Он говорит: «Сейчас посмотрите, как это делается!» И они приехали, этот секретарь вошел в храм, как раз шла служба... И говорил отец Петр, святой исповедник, он же Петр. И когда он говорил, этот секретарь стоял, слушал, потом вышел из храма и сказал: «Вы знаете, если бы вот вы все были бы настолько укоренены в идее построения коммунизма, ексли бы все вы верили в дело коммунизма так, как этот человек верит в Бога, то мы бы давным-давно построили бы коммунизм! Оставьте его в покое! Поехали!»

Вы понимаете, вот если даже такие противники могли покоряться силе духа — вот этого не хватает. И мне не хватает, и нам, наверное, священникам, не хватает.

И все больше понимаешь, что не только активность внешняя. Внешняя активность — камни, которые мы строим, восстанавливаем, какие-то проводим там мероприятия, все хорошо. Но не хватает — вот мне лично — не хватает силы духа. И чем старше я становлюсь, тем больше и больше, отчетливее и отчетливее я это понимаю. Я понимаю, особенно вот с уходом таких людей, как отец Димитрий Смирнов. Вот со смертью Петра Николаевича Мамонова (я его называю «апостол Петр нашего времени») я понял, что надо работать над собой. И тогда уже действительно вокруг тебя будут спасаться ну если не тысячи, то хотя бы какие-то единицы людей.

К. Мацан

— Священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божьей Матери в селе Иваново Петушинского района Владимирской области, писатель, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер».

Ну вот я бы хотел к разговору о вере обратиться. В ваших рассказах четко прослеживается некоторая такая миссионерская задача — рассказать человеку о вере, поделиться радостью веры, сказать о красоте православия и о глубине жизни в Церкви, о какой-то подлинности жизни в Церкви.

Я бы вот о чем хотел спросить. Очень часто такой разговор, направленный на людей, которые смотрят на Церковь со стороны, не достигает цели, потому что верующий апологет говорит, скорее, вот о той самой Церкви, именно о Церкви, а человеку на той стороне, на другой стороне этого разговора, вообще не очень понятно, зачем вера нужна. «Ну вот живу же я без веры в Бога — и, вроде, ничего, столько лет прожил». Вот вы наверняка таких людей встречали. Вот как вам кажется, что в этом смысле здесь можно сказать? Что дает такому человеку вера в Бога, какое измерение к жизни прибавляет, которого не обреет ешь больше нигде, кроме как вот в этой религиозной плоскости?

Священник А. Дьяченко

— Религия, любая религия, тем паче, наша христианская вера, это всегда вопросы самые-самые главные, жизненные. То есть, вопрос о смысле и цели — и цели жизни. Я уже много-много лет общаюсь с молодыми людьми, проводил эти беседы перед крещением и очень часто задавал вопрос, вот этот вопрос: а зачем живет на земле человек? И вы знаете, вот за многие-многие годы вот этого еженедельного, практически, общения с людьми я ни разу не услышал осмысленного ответа. Человек не понимает, зачем он живет на земле, он не понимает.

И вот люди приносят своих малышей крестить, даже крестятся сами во взрослом состоянии... Вот я недавно крестил одну женщину — она вообще писатель, мудрейший человек. Я спрашиваю: «А зачем живет человек на земле? А вот что вы ищете?» (это не у малышей, конечно, у взрослых людей), «Что вы ищете в Церкви?» Мне могут сказать: гармонии, покоя. Но вот этого понимания о том, что человек идет в Церковь ради спасения своей души, вот этого понимания у людей практически нет.

У нас как-то вот со времен, в общем-то, ну я не знаю, может быть, дореволюционной Руси понимание того, зачем существует Церковь, оно как-то вот проходит мимо. Во как Господь говорил ученикам, что «Я буду схвачен, буду пленен, буду распят, буду терзаем, Я умру, на третий день воскресну», они это слышали, но как-то все это проходило мимо их ушей. И очень часто понимание того, зачем человек должен идти к Богу, у людей, ну, в общем-то, оно отсутствует. Человек думает: «Ну я и сам, собственными усилиями могу, в общем-то, там где-то жить материально хорошо, я могу и сам создавать свои какие-то условия бытия, я могу создать нормальную семью. Ну, Бог — он мне как-то нужен, ну, наверное, нужен, ну, я с ним поделюсь, там, свечечку ему поставлю». А вот то, что у человека есть душа, то, что человек когда-то умрет, или то, что человеку придется отвечать за прожитую им жизнь, и что наша жизнь за гробом продолжается, вот до этого дойти могут далеко не многие. Вот особенно сейчас, когда, ну, казалось бы, такое время у нас очень тревожное — вот эти вот... болезнь вот эта постигла. И говоришь с людьми, особенно с пожилыми людьми, что, «вы знаете, ведь каждый, любой человек из нас... вот мы люди пожилые, любой может оказаться на этом месте, любого можем отпевать сейчас, может быть, как-то задумаемся о покаянии, задумаемся о встрече человека с Богом?»... И сколько я ни говорил, сколько ни отпевал, ни один человек не пришел, ни один человек не покаялся. Это мы говорим о взрослых людях.

То есть, Церковь — она всегда все-таки малая Церковь. Малая Церковь. И когда человек поднимается до высоты отношения своего с Богом, то это, конечно же, очень дорогого стоит. Это уникальное состояние души. Покаяние, которое у человека вдруг настигает его — вот, знаете, даже вот, может быть, у человека нерелигиозного... Вдруг есть такие случаи — люди приходят буквально вот со слезами. Он приходит, он кается в своих грехах. Это не факт того, что он будет продолжать свои отношения с Богом — во всяком случае, я не вижу, чтобы эти люди становились церковными людьми, нет. Но вот состояние покаяния людей, бывает, настигает. А вот сегодняшнего молодого человека, человека, который живет, фактически, уже одной ногой в другой цивилизации, я не знаю, как его можно побудить на то, чтобы он задумался о Боге. Я думаю, что, наверное, Бог Сам как-то заставляет нас думать о Себе.

Мы как-то с матушкой сидели, знаете, в таком большом торговом центре, сидели, пили кофе, и мы смотрели на вот этих ребятишек, которых называют «mallrats», вот эти, как это... «крысы торговых центров», такое есть... такое... такое сленговое определение — что дети, которые выросли, фактически, в таких «МакДошках» при торговых центрах... И вот эти ребята — они такие своеобразные, они такие задиристые... И я смотрю на них и говорю матушке: «Вот как им рассказать о Боге, вот как можно сделать так, чтобы они услышали, что нужно сказать?» А она мне говорит: «А ты не думаешь, что Бог Сам позаботится о том, как и что им сказать?» И вот это понимание того, что да, вера — от слышания, но ведь нужно, чтобы человек захотел остаться, что-то услышать, чтобы он схватил Евангелие, чтобы он его читал, чтобы он в него врастал, вживался, чтобы он его понимал, чтобы ему это было нужно — вот это делает Бог. Все остальное делает священник, все остальное делают, там, друзья, знакомые и так далее, и так далее, и так далее. Но основа все-таки спасения — она лежит на... в руце Божьей. Вот к этому выводу я прихожу все более и более однозначно.

К. Мацан

— А тогда что остается человеку в этом смысле? Человеку, который не является, допустим, профессиональным апологетом, не является священником, не видит в себе какую-то миссию нести свет веры, а просто вот живет? У него есть неверующие друзья, может быть, родственники, может быть, ближайшие родственники, и человеку хочется поделиться радостью. Вот «от избытка сердца говорят уста», вот говорит Евангелие. И человек — он все-таки считает, что если он сокровище обрел, он хочет об этом сокровище всем рассказать. Вот как это соотнести с тем, что на самом деле и друзей наших неверующих, и родственников только прямое касание Бога может привести к вере?

Священник А. Дьяченко

— Бог касается совсем по-разному. Это могут быть какие-то обстоятельства жизненные, это могут быть какие-то примеры того, что человек может увидеть. Это может быть какой-то фильм, который он посмотрит. То есть, это то, что Господь даст ему в определенное время при определенных обстоятельствах.

А как нам, как вот людям, допустим, вот вне сана?.. Ну возьмите такого удивительного человека, я имя его уже упоминал, Петр Николаевич Мамонов. Ведь это же был очень известный такой фрондирующий артист, человек, который своим творчеством, практически, издевался над здравым смыслом — вот я так понимаю его творчество, рок этот. И вы посмотрите, посмотрите — ведь он, придя к Богу... Ведь почему он пришел к Богу? Вот он задал себе вопрос: «А что я здесь делаю? А для чего я здесь живу?» Вот человек, который способен задать этот вопрос, он будет искать на него ответ.

И вот смотрите — он и алкоголиком был, как он боролся с этим алкоголизмом, пристрастием к алкоголю, он и употреблял наркотики — он об этом сам говорил! И вот через всю вот эту вот... через весь вот этот морок нужно было, чтобы эта мысль пришла... И она пришла к нему.

И посмотрите — этот человек за оставшуюся жизнь — он сделал в плане внешней миссии куда как больше, чем вот я понимаю, что я и мои товарищи-священники. Почему? Потому что... Ну мы как бы профессионалы, мы как бы заинтересованы, мы как бы кровно заинтересованы... Здесь можно и коммерческий интерес нам в вину поставить — все, что угодно. «Вот, они зазывают людей, чтобы они, там, то-то, то-то, чтобы они там ездили на своих «мерседесах». А этот человек говорил из себя. И вот он говорил, но он не только говорил. Дело в том, что такой человек, как Мамонов — да, он должен был и говорить, он имел на это право, он собирал огромные залы. Но нужно жить. Нужно жить во Христе. Вот если ты просто живешь во Христе, если ты всегда находишься в таком состоянии, что ты да, ты можешь помочь человеку, можешь подсказать, можешь пожалеть, ты можешь в какой-то ситуации увидеть, что вот этому человеку нужна помощь, не надо кричать о Христе — нужно просто в этот момент подойти к этому человеку и сказать ему несколько слов, поддержать его. Ему это будет, в определенный момент это будет ему даже ценно.

И вот если все время говорить, как у нас один пожилой такой прихожанин... Вот человек пришел к вере, вот он по-настоящему к вере пришел, и он всякий раз, возвращаясь с литургии, он говорил: «Вот я прихожу, сидят там мои, там, эти, одногодки на лавочке сидят. Я им начинаю рассказывать про Церковь, начинаю рассказывать про то, как мы сегодня причащались... Они меня слушают, слушают, слушают... Я им о празднике расскажу, а они мне скажут: «А вот ты знаешь про инопланетян?» То есть, то, что он пытался сказать, они это, в принципе, опрокидывали... вот мимо ушей все это уходило. Они вот тоже, там, пытались про зеленых человечков что-то рассказать. Он расстраивался, он приходил домой: «Ну как же так? Я же должен нести Слово Божье!»

А потом как-то — у меня даже есть рассказ такой о том, как он шел из храма и увидел девочку. Девочка шла за мамой, мама толкала коляску, этот малышочек такой, девочка — ну, лет, там, четырех-пяти, может быть. И дедушка вспомнил, что он видел ее в храме. Ребенок причащался и даже пел таким тоненьким голосочком, по-моему, «Богородицу» подпевал. И этот ребеночек вот смотрит и говорит: «А у меня вот сестричка родилась! У нее вот такие маленькие пальчики!» И этот старый человек смотрит на нее и говорит: «А я сегодня причастился. Ты знаешь, мне так было хорошо!» И ребенок говорит: «Я тоже причащалась!» И они нашли друг друга. Это было... Это было такое ликование! Он мне об этом рассказывал со слезами: «Я так ликовал! — говорит. — Я нашел человека, с которым я могу поговорить о Боге!» Вот это дается, ну, не знаю, как награда, как откровение какое-то.

А вообще наша проповедь — это не столько, может быть... вот проповедь мирян — не столько словом, сколько образом жизни. Ведь даже, знаете, я знаю такие примеры вот протестантской миссии, когда несколько семей приезжало в какую-то местность. Они селились, верующие люди, и начинали жить, по-христиански начинали жить. А другие люди — они присматривались к ним, они видели, что эти люди живут совсем по другим законам, они как-то по-особому живут, им тоже становилось интересно. Те никакой миссии внешней не проводили, они просто жили. И люди приходили к ним, смотрели, подражали, и люди приходили ко Христу. Вот я думаю, что это будет самое главное. А как человеку подсказать, как его надоумить, это уже дело Бога.

Я сам вспоминаю. Я же крестился в 30 лет. Я сам вспоминаю, как, помню, в институте в зимнюю сессию я сдавал физику. Вот я сдал физику, вышел из кабинета, спускаюсь — она такая была, такая широкая такая лестница. И вот такой солнечный зимний день, эта лестница вся в таком солнечном свете. Я спускаюсь, у меня хорошее настроение, и вдруг такая мысль: «А как же Закон сохранения энергии? Ну вот если ты здесь жил, если ты здесь все это познавал, если вот это все — и ты умрешь, и это никуда, и это никому, а зачем ты тогда жил?» И, знаете, эта мысль была настолько потрясающая, что я просто... я сел. Я сел на ступеньку. Вот представляете? Вот молодой человек сдал экзамен, очень хорошо, все, освободился, физику «столкнул», да? Такой радостный, скачет. И вдруг эта мысль — и ты уже не скажешь. И ты вдруг сел и обхватил голову. И ты начинаешь думать.

Вот это состояние — видите как, оно привело меня... это состояние привело меня к тому, что через 12 лет я принял крещение и принял его осмысленно.

Наверное. Богу и нужны такие осмысленные верующие — во всяком случае, среди людей молодых. Это будет более честно, чем если, допустим, просто, как, допустим, мальчик... Мальчик — вот он смотрит на своего папу, папа священник... Он с самого младенчества в алтаре, предположим... Ну потом: «Ну и куда ты пойдешь, сынок? Ну давай, пойдешь по моим стопам». — «Ну давай». Идет этот молодой человек, поступает в ту же самую семинарию, и он учит, заучивает, но веры в нем, фактически, получается, что нет. Это просто образ жизни. И этот образ жизни повторяется уже в сыне. И совсем не факт, что этот молодой человек, даже став священником, будет верующим священником. А люди это чувствуют. И получается, что... Это получается антимиссия. Антимиссия.

Для того, чтобы, вы понимаете, вот... Я на свою дочку смотрю... Она тоже выросла вместе с нами, она помогала маме на клиросе... Ну это была сфера ее обитания. Как другие ребятишки там носятся на мотоциклах, она выросла среди поющих на клиросе. Она очень хорошо все это делала. И когда она от нас ушла, когда она вышла замуж и стала жить в большом городе, в Москве, а вышла замуж за человека, вообще-то, неверующего — хорошего, порядочного человека, но неверующего человека, — и она тут же отошла. Потому что сменилась сфера обитания. И только когда Господь, милосердный Господь поставил ее в ситуацию, где она поняла, что такое сила веры, что такое молитва, что такое надежда на Бога, изменилось все. Изменилось все — человек вернулся на клирос, человек стал помогать Церкви, человек стал волонтером. То есть, вот должно прийти покаяние, осознание того, что ты христианин. Не просто тебя, там, допустим, в детстве покрестили — ну и что? Ну и мешок зашитый. И что? Если ты потом не понял, кто ты такой, если ты не осознал, что ты просто-напросто грешник, что милость Божья над тобой вот с детских лет, если ты понял это и сказал: «Да, прости меня, Господи!», вот тогда ты становишься Его. А если нет, если это просто или сфера приложения твоих усилий, или просто область твоего обитания, или просто способ зарабатывания денег, то ничего доброго из этого не получится, это не вера.

К. Мацан

— Спасибо. Вернемся к этому разговору после небольшой паузы.

Я напомню, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер» священник Александр Дьяченко, писатель, настоятель храма Тихвинской иконы Божьей Матери в селе Иваново Петушинского района Владимирской области. У микрофона Константин Мацан, не переключайтесь.

«Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. На связи сегодня с нами и с вами в этом часе «Светлого вечера» священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божьей Матери в селе Иваново Петушинского района Владимирской области. Мы говорим о вере в нашей жизни, о том, в чем заключается та область ее, нашей жизни, которая связана с верой. И вот меня, честно говоря, очень зацепили ваши слова, когда вы рассказывали о том, что иногда говорите на отпевании, что жизнь конечна и каждый из нас может в любой момент оказаться тем, кого будут в церкви отпевать, и все равно даже это не сподвигает людей задавать себе какие-то важные вечные вопросы. Но мы об этом сейчас много говорили — о свободе человека, о том, как и в каких ситуациях Господь касается...

Но я бы вот о чем спросил в связи с этой вашей мыслью. Вот вера в вечную жизнь, в жизнь после смерти или, как говорит одна моя добрая знакомая, «в Жизнь после жизни», чтобы не употреблять слово «смерть», это действительно еще одна жизнь после жизни временной, — насколько, как вам кажется, в нас сегодняшних это действительно живая вера? Ведь, наверное, не так трудно умом принимать, если ты верующий, религиозный человек, вечную жизнь, загробную жизнь. Это важнейшая часть вообще любой религиозной веры — уверенность в том, что со смертью все не заканчивается. С другой стороны, одно дело — понимать умом, а другое дело — действительно нести это в себе как веру сердца, как абсолютную убежденность в том, что смертью все не заканчивается. Вот с этим, мне кажется, сложнее каждому. Вот что вы об этом думаете?

Священник А. Дьяченко

— Есть такая притча у Господа о сеятеле. Помните — как он вышел, сеял семя, но там три четверти семян погибло, и вот остается одна четверть, и вот эта четверть, в зависимости от того, на какую землю, насколько удобрена почва, падающее зернышко начинает прорастать. И там и 30, и 60, и сам-сто.

Вот это, мне кажется, касается и нас сегодняшних. Мы — люди сегодняшние, мы кардинально отличаемся от людей хотя бы, ну, скажем так, 50-летней давности или от людей довоенных, людей дореволюционных. Когда сердца были проще, когда отношения между людьми все-таки были более сердечными и помыслы были более чистыми. Не было такого информационного засилья. Люди были другими.

Ну вот для примера... я хочу привести несколько примеров. Александрийский патриархат — организовали небольшую радиостанцию. Эта радиостанция стала вещать в Африке на разные народы, страны и племена на их родных языках, стали рассказывать о Христе. И вы представляете, в Африке произошел... просто произошла революция, произошел миссионерский взрыв — люди пошли за Господом! То есть, это было настолько потрясающе! Я просто слушал в свое время... К нам приезжал представитель Александрийского патриархата — мы тогда были в дружеских отношениях, на один из миссионерских съездов, и нам рассказывали, как люди понимали эту веру христианскую. И мы спрашивали: «А почему, почему у нас это невозможно? У нас столько всего работает — и радиостанции, и телевизионные, и все-все все!» А человек ответил: «Вы знаете, все зависит от состояния души. Насколько человек чист и незамутнен». Вот эта вот незамутненность души — это самое, наверное, главное. Насколько человек способен услышать другого человека, насколько он способен ему поверить.

Ведь мы живем... Вот смотрите, мы живем, практически... Мы не смотрим, там, телевизор — почему? А мы не верим тому, что говорят по телевизору. Мы не можем доверять, допустим, информации, которая идет через компьютер. А почему мы не можем доверять? Да потому что на 90 процентов фейковая информация. И вот эти... вот такие вот обстоятельства — они нас приучают к тому, что «никому не верь, верь самому себе!» И когда говорят о Боге и так далее, сразу же вопрос встает: «А кому это выгодно? Может быть, ему это выгодно? А может быть, от меня чего-то хотят поиметь?» Вот. И человек как-то вот закостеневает в таком состоянии недоверия, неверия никому.

И еще один момент. Вы посмотрите — тот же человек, который услышал о Христе, живущий в Африке, и тот же человек, которому говорят о Христе, живущему сегодня здесь, в городских условиях. Я помню время, когда у нас не было холодильников — я помню, у нас был ледник. Я помню время, когда у нас не было никакого, там, газового оборудования на кухне — мы на примусе готовили. На печке моя матушка готовила прекрасно, растапливала... Печку, во всяком случае, растапливала, готовила в этих... в чугунных вот этих вот казанах еду. Мы все это помним. Мы помним прекрасно такие вещи, которые сегодняшний человек — он их вообще... понятия не имеет, что это было. Те же самые стиральные машины... Что такое стирать руками, что такое белье кипятить — они этого не знают. Сегодняшний человек настолько освобожден от необходимости работать на земле, он... Единственное, чему он подчиняется, он подчиняется электричеству, он подчиняется вот этому самому Интернету, зависимости от гаджетов, и он живет в этом состоянии. И он потихонечку, привыкнув к этому комфорту, он привыкает к тому, что вот он приболел — ему таблеточку... Вот приходишь, знаете, старичков вот причащаешь... Даже по своим родителям я помню — ведь сколько лекарств! Это просто горы лекарств! Люди становятся просто химическими людьми. И вот это вот состояние — «я могу жить дальше, я могу жить дальше» — и люди начинают что? Начинают бояться смерти, земной смерти, бояться перехода в Вечность. Они начинают хвататься, цепляться за жизнь земную — так цепляться, что их от этой жизни не оторвешь. И даже среди христиан возникает состояние страха. Люди боятся умереть. Христиане боятся умереть. И вот, знаете, какой-то такой... такой вот, как шизофрения какая-то получается. С одной стороны, человек идет за Богом, он знает, что Господь его ждет, что если ты верующий человек, причащаешься искренне, идущий, кающийся в своих грехах человек, то Господь тебя ждет с распростертыми объятьями, но мы живем по принципу: «Туда всегда успеем». «Всегда успеем». И вот даже мысль о смерти людей пугает. А уж неверующего человека эта мысль приводит просто в состояние потрясения.

Я прихожу, если меня приглашают к умирающему, я прихожу, я успеваю только, может быть, ну, где-нибудь, в 10 процентах. Я прихожу, а с человеком уже не поговоришь... О каком там покаянии можно говорить? Там вообще человек уже в коме лежит. «Ну сделайте хоть что-нибудь, как-нибудь, он умирает». — «А почему раньше-то не пригласили?» — «А мы боялись, как бы он не подумал, что он скоро умрет». Вот такие вещи... Вот этот быт наш земной — он настолько комфортен, он настолько прельщает нас своими постоянными какими-то интересами. Вот даже какие-то там спортивные мероприятия — ну сколько угодно! Развлекалочки все эти! И человеку хорошо. И он гонит от себя самого мысль о смерти. А это — кстати, мой призыв, да призыв любого священника, призыв Господа: «Покайтесь! Приблизилось Царство Божие!» Ведь это человека заставляет вернуться в реальность. Это человека заставляет думать о таких вещах, о которых не хотелось бы думать. И даже когда человек, допустим, вот заболевает, там, смертельно опасной болезнью, совсем не факт, что он придет в Церковь.

Я помню, мне один верующий мужчина рассказывал, как он лежал на Каширском шоссе в онкологическом центре. И он рассказывал, как люди разговаривают между собой больные. «Вот я вот дом построил, а вот пожить не успел», «Вот я тут машину хорошую купил, а поездить не успел». А он говорит: «А я так пытаюсь потихонечку людей подтолкнуть: «Вот у нас здесь часовенка есть, не хотите — пойдемте, помолимся?» — «Да отстань ты! Отстань ты!» И, говорит, масса людей больных, а в часовне три человека. И в каждой палате, говорит, висят иконы. Я, говорит, поинтересовался, а кто эти иконы здесь повесил? Это ж кто-то ж заплатил, все это купил, все это организовал. «Да один, — говорит, — армянин один. Он вот вылечился здесь и в благодарность Богу он здесь вот эти иконы, он здесь вот эту часовенку». Я думаю: надо же! Вот среди армян я немного видел верующих людей. Правда, если там верующие люди, человек, то это по-настоящему верующий человек, да. Вот среди... Вот смотрите, вот нашелся такой человек — вот не православный человек, человек вот Армяно-кафолической церкви. А у нас, среди нас, не нашлось. И вот меня это всегда поражает — насколько человек стал земным. Я не знаю, почему мы стали такими земными. Все списывать только на 70 лет советской власти тоже нельзя. Ведь эти 70 лет советской власти — они бы и не были бы, если человек не стал бы таким земным еще до того.

Вот это состояние души, вот это отпадение от Бога... Вот есть такая притча — вот Гергесинских (Гадаринских) бесноватых, не притча, но реальное событие, описанное у евангелистов, когда Господу говорят эти гадаринцы (гергесинцы), когда увидели, что у них свиньи-то утонули, они говорят: «Уходи от нас, Ты нам не нужен. Ты нам не нужен». Вот эта, может быть, установка на то, что «без Тебя-то как-то сытнее, лучше» — она, наверное, становится более и более главенствующей. Тем более, вот на такие сердца, все более и более какие-то каменистые. На эту почву очень трудно упасть и прорасти семечку веры. Вот, наверное... наверное, так бы я ответил на ваш вопрос.

К. Мацан

— Священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской Иконы Божьей Матери в селе Иваново Петушинского района Владимирской области, писатель сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер». Вы знаете, я бы хотел бы еще с другой стороны предложить вам на эту тему посмотреть. Я встречался с таким мнением действительно человека взрослого, серьезно пытающегося размышлять о мирровых проблемах. Это был журналист, человек, интересующийся Церковью, не антиклерикал, хотя человек, не живущий глубоко в обрядах. И вот человек размышляющий ставит такой вопрос: если смысл нашей жизни земной в том, чтобы подготовить себя к встрече с Богом в Вечности, то, получается, надо скорее, простите, умереть, вот к этому призывает христианство? Тут можно и вспомнить слова апостола Павла, что «для меня более приятно было бы разрешиться и быть со Христом, чем жить дальше». И тут тоже возникает вопрос у нас сегодняшних, как эти слова апостола Павла воспринимать. Но есть здравый смысл, наверное. Внутренне душа человека противится тому, что нужно как-то, ну, если у годно, приближать окончание жизни. Вот как здесь найти, ну, если угодно, золотую середину? Просто как об этом верно, по-христиански думать?

Священник А. Дьяченко

— У человека четыре этапа жизни. Первый этап — во чреве мамы. Второй этап — это школа, вот эта вот школа здешней нашей земной жизни. И ограничивается эта школа существованием нашего биологического тела — насколько наше тело... Ну, здесь и от мамы достается с папой какое, и от образа жизни, какой ты поддерживаешь, и от окружающей среды, то есть, много факторов, как долго ты будешь жить на земле. Но есть ограничение — 70-80 лет. От 60 до 80. То вот человек живет на земле. Вот это время, это время дано нам научиться чему? Мы же души какие? Мы же души — потомки грешных людей. Нам нужно научиться сделать выбор, выбор в сторону покаяния. И мало того — да, хорошо, я решил... Я покаялся, я взял этот путь в сторону покаяния. Вот мне 20 лет... Ну, в 20 лет очень трудно покаяться, а вот к 30 годам мужчине — это возраст вот... Неслучайно Господь вот в 30 лет выходил — для мужчины это возраст созревания личности. Для женщины это несколько пораньше — я считаю, лет 24-25, когда женщина становится мамой, это чаще всего такой возраст. Здесь уже начинает наступать ответственность за ребенка. Да...

Вот человек приходит к покаянию. Но это начало. Это начало, это маленький еще... Вот рождается в тебе маленький-маленький человечек, в твоем теле, которое подчиняется страстям, похотям и всем прочим, прочим, прочим.

И что происходит дальше? А дальше происходит труд — труд духовный. Вот этот ежедневный, ежечасный контроль за самим собой. Вот уходили те же самые подвижники от всех людей. Почему они уходили? А они уходили от того, чтобы не отвлекаться, чтобы контролировать свои мысли и помыслы, чтобы больше предаваться молитве — молитве, то есть, связи с Богом. И у каждого человека уже здесь, в отношениях с Богом, своя индивидуальная стезя. Каждый идет своим путем. Каждый идет столько, сколько Господь ему даст.

Здесь сама мысль, что вот можно умирать, там, покаялся — можно умирать, ну эта мысль... Ну, я, допустим, принял бы ее, если бы я был протестантом. Вот протестант: «Я покаялся — все, я спасен, в Божий мир водворен, сердцем верую я в Иисуса». То есть я как бы амнистирован. А если яд ложен стать... скажем так, действительно, раскрыть свой образ Божий, если я должен стать богом с маленькой буквы, если я должен исполниться Духа Святаго, то на это нужна целая жизнь. И уж какая будет длина этой жизни, сколько я буду лет жить — ну здесь как Господь определит. У каждого своя задача здесь, на земле. Кто-то, может быть, для кого-то должен быть примером и светильником, чтобы все остальные смотрели и тянулись за ним. Этот человек будет жить как можно дольше, тот же самый апостол Павел. Вот он должен был научить своих учеников Христовых, как нужно верить, как нужно идти за Господом, и господь давал ему жизнь и выводил из самых таких странных ситуаций, опасных. А когда счел, что все, вот теперь он может уйти, Он его забрал — вот именно таким образом, через мученическую кончину.

Здесь у каждого свой путь. И, опять-таки, вот эта история, меня потрясшая в свое время. Я ее тоже в одном из своих рассказов поместил, про девочку... Наверное, это была Швейцария, скорее всего, Вторая мировая война, когда в кирху зашли пьяные эсэсовцы во время воскресной службы. И они потребовали у христиан, которые там молились (скорее всего, это лютеране были — так я достраиваю просто ситуацию, но это были протестанты), что они будут выходить из храма, и... Ну, икон у них не было, но была картина — картина с изображением Христа. И вот они сняли эту картину, бросили на пол и сказали: «Вот каждый из вас должен подойти и плюнуть на изображение Христа, и вы идите и идите, мы вас отпускаем. А если кто-то не плюнет, то мы его, значит, застрелим». И вот эти... вот эти люди — взрослые люди, люди, которые всю жизнь добропорядочно ходили в Церковь, молились, вот они... понимаете, они испугались. Вот я их не осуждаю, ни в коем случае не осуждаю. Я просто с ужасом представляю, если бы такая ситуация возникла бы, допустим, у нас в храме. Ну это реальный факт. И вот люди шли и плевали. Представляете? Плевали, там, пробегали... Стыдились самих себя.

Девочка — сколько, лет двенадцать ей, что ли? — она подошла к этой картине, встала на коленочки, отерла ручками вот все это — все эти плевки — и поцеловала, представляете? И немец ее застрелил. И вот кровь девочки — она вот залила эту картину. И вот когда он ее застрелил, все как будто очнулись, вот проснулись. И вот... И эти немцы очнулись: «Что мы делаем?» И тут же ушли из этой кирхи. Те люди, которые не успели плюнуть, они, наверное, в ужасе схватились за свои сердца — вот ребенок, вот. Это же представляете какой пример? А вот этот маленький ребенок стал святым мучеником за Христа. И так много людей она спасла своим поступком. То есть, у каждого свой путь, понимаете? У каждого свой путь. И вот этот ребеночек, который не был православным ребеночком, видите, как, как он поступил в отношении иконы, да? Вот образ Божий, вот он его защитил. Вот ребенок, наивный, простой ребенок, вот это сердечко открытое — вот оно поступило вот таким образом... То есть, у каждого своя задача, у каждого свое предназначение.

Вы знаете, есть такая интересная шутка, как один человек — душа его покидает землю, приходит на определение «Рай — ад», и его, значит... Апостол Петр стоит с ключами и говорит: «О, тебя в Рай». А он говорит: «А за что?» (Смеется.) Знаете, человек совестливый, видимо, был: «А за что?» — «А ты, — говорит, — свое предназначение исполнил». — «А какое же у меня было предназначение?» — «Ну как же, ну вспомни — поезд „Москва — Пекин“, 1965 год, помнишь? Ты пошел в такой-то день в ресторан, там, покушать». — «Да, я помню». — «А помнишь, в проходе там рядом с тобой сидела девочка с мамой, они там тоже обедали, и мама попросила тебя передать ей солонку?» — «Да, помню!» — «И ты передал, помнишь?» — «Да, помню!» — «Ну вот, это и было твое предназначение». Может быть, это такая шутка, такая жесткая шутка, но, тем не менее, она показывает, что у каждого по силам, у каждого свое. И говорить о том, что наша вера — это вера, там, какой-то смерти, тяги к смерти — ну это такой нонсенс, настолько болезненное, неправильное, извращенное такое вот понимание вот самого светлого и радостного бытия во Христе! Почему? Ведь если ты пришел в Церковь по-настоящему здесь, если ты пришел к Богу по-настоящему здесь, то ты живешь не в ожидании смерти, а в ожидании встречи с Господом. И у тебя сердце замирает и ликует. Твоя жизнь здесь радостная. Почему? Потому что ты знаешь, что к этому ты придешь. Ты знаешь, что ты придешь туда. Ты знаешь, что если ты шел за Господом, Господь никогда от тебя не откажется. Даже если ты, там, двадцать пять раз падал, ты поросенок из поросенков, но Он тебя все равно подымет, оботрет вот эту вот грязь с тебя и возьмет тебя к себе. А потом по второму Воскресению... то есть, не по Воскресению — по Второму Пришествию Господню, по всеобщему Воскресению наступит четвертый (вот как у бабочки, как у бабочки — яичко, куколка, там... гусеничка, куколка — и великолепная, прекрасная бабочка), наступит эта Вечность во Христе, в этом горнем чудесном граде Иерусалиме. Вот тогда человек понимает свое предназначение по-настоящему. Поэтому — нет, наша жизнь, наша вера — это самое светлое, это самая чудная вера. Просто ведь смотрите, от степени... Мученики, мученики — вне. Мученики — это... это чудо. Это самые близкие ко Господу. А все остальные — мы будем по чистоте своих сердец, по вот... как сказать... по своей благодати, которую ты стяжал, по уровню света, который будет от тебя исходить по Воскресении. Ведь каждый из нас будет каким? Светом... Как звезда разнится от света, да? Как Земля... Как, вернее, Солнце, там, Луна, вот точно так же будем и мы отличаться друг от друга в этом Свете. То есть, мы только будем отличаться в удаленности-приближенности ко Господу. Но все равно, даже в самых-самых, если так можно сказать, отдаленных уголочках Рая все равно ликование твое будет безмерно, потому что ты с Господом. И эта радость начинается здесь, на земле. Если мы этого не чувствуем — ну это потому, что мы еще недостаточно, действительно, стали христианами.

К. Мацан

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу, и лучших слов для ее завершения, чем ваши нынешние слова, просто не найти. Спасибо за надежду и свет, за эту ноту, на которой мы заканчиваем наш сегодняшний разговор. Я напомню, сегодня с нами и с вами на связи в программе «Светлый вечер» был священник Александр Дьяченко — писатель, настоятель храма Тихвинской Иконы Божьей Матери в селе Иваново Петушинского района Владимирской области. Ищите книги отца Александра, читайте «В круге света», «Схолии», и вот одна из самых свежих работ — сборник рассказов под названием «Телефон доверия», все это можно найти на прилавках. Получите удовольствие и, я думаю, душевную пользу. Спасибо огромное, отец Александр, за эту беседу! До свидания!

Священник А. Дьяченко

— Спаси вас Бог! Всего вам доброго!