«Народное церковное искусство в СССР». Кирилл Вах, Дмитрий Антонов

У нас в гостях были руководители проекта «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие»: действительный член Императорского Православного Палестинского общества Кирилл Вах и доктор исторических наук Дмитрий Антонов.

Разговор шел об особенностях церковной утвари и икон, появлявшихся в период советского времени, как люди самостоятельно создавали иконы и украшения для них, а также о том, какие удивительные тайны хранят эти народные традиции.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте. Это «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. Я с удовольствием представляю наших гостей. Ближайший час здесь вместе с нами и вместе с вами Кирилл Вах, куратор проекта «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие», генеральный директор научно-издательского центра «Индрик», действительный член Императорского Православного Палестинского общества. Здравствуйте.

К. Вах

— Здравствуйте.

А. Пичугин

— Дмитрий Антонов, научный руководитель проекта «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие», доктор исторических наук, профессор Учебно-научного центра визуальных исследований Средневековья и Нового времени РГГУ (Российского гуманитарного университета). Здравствуйте.

Д. Антонов

— Здравствуйте.

А. Пичугин

— И говорить мы сегодня будем о проекте «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие». Действительно любопытный проект. Мы, друзья, с вами много говорим, в разное время говорили и продолжаем говорить о православной культуре, о православной церковности в советское время. У нас целый проект есть, совместный с музеем «Советский Союз: вера и люди», где мы говорим об истории послевоенной. И мы продолжаем эти разговоры, потому что это действительно важно. Мы все равно живем вот в такой послевоенной перспективе что ли, и нас окружают люди, которые это все создавали, для которых это было частью их жизни. Вот сейчас, когда приходим в церковь, мы уже практически ничего не видим из того, что было бы сделано в советское время. Нам зачастую вообще кажется, что в советские годы ничего не происходило. Да, были церкви открыты, были какие-то службы, все шло там, в том числе материальная культура, все это из дореволюционного времени. Хотя, если внимательно посмотреть, если в этом разбираться, получается, что это совсем не так. И поэтому, я думаю, важно о таких вещах говорить. Что же за проект «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие»? Что за проект и почему наследие исчезает? Кто начнет? Да, Дмитрий, пожалуйста.

Д. Антонов

— Ну что же, давайте начнем с такой интересной истины. С одной стороны, религия в Советском Союзе, как кажется, ушла в подполье и немножечко оказалась вне сферы внимания, особенно горожан, которые сегодня ходят в храмы и действительно видят отреставрированные церкви, прекрасные новые фрески и иконы. Несколько другая ситуация в провинции. Значит, там связка с тем, что происходило в советские годы, еще остается гораздо более живой и активной. Когда мы работаем в деревнях, селах, то заходя в церкви, мы видим это как раз советское наследие материальное, довольно хорошо представленное. Некоторые храмы до сих пор украшены такими кустарными рукодельными иконами и материалами, декорами, которые создавались в 70–80-е годы, что очень здорово — эта живая ниточка до сих пор потянулась, и мы ее можем видеть и пощупать. Просто в городах мы немножко о этом забываем. Это первое, что хочется отметить. Второе, очень важное. Значит, сама по себе такая эпоха, когда вера была в подполье, когда религиозные практики зачастую осуществлялись без священства, да, это вот то, что называли исследователи «заместительные практики», когда роль священники играл какой-то религиозный специалист деревенский. Это мог быть, например, какой-то такой немного юродивый мужчина...

А. Пичугин

— Ну чаще вообще женщина.

Д. Антонов

— Да, чаще действительно женщина. Хотя вот такие мужчины, очень интересные, колоритные фигуры порой бывают. Эта эпоха, она привлекает уже не первое, я бы даже сказал, десятилетие уже, десятилетия два довольно активно привлекает внимание исследователей, причем разных. Этим занимаются коллеги историки, коллеги этнографы, антропологи — каждый со своей стороны это как-то изучает. Изучают сами практики и традиции — как именно замещались религиозные обряды, кто именно замещал священников, что происходило и так далее. Изучают некоторые артефакты — ну например, рукописные тетрадочки и молитвословы и так далее. Создаются некоторые коллекции таких рукодельных артефактов. Это очень здорово и очень правильно, и очень хорошо, потому что такая уникальная эпоха 70-летняя, которую наша страна пережила, когда вера уходит, скажем так, из официальных институций к людям, в народ, в низы, в больших кавычках, скажем так, это очень важная эпоха для любой религиозной традиции, она многое обнажает, многое показывает, и как бы вот что же заслуживает изучения, как не такая эпоха. Но и вот здесь мы подходим к нашему проекту. Дело в том, что мы ни в коей мере не одни из людей, которые также увлеклись этой безбрежной тематикой. Мы занялись этим проектом несколько неожиданно и благодаря большому научному открытию, которое случилось, ну сколько, уже три года назад, получается. И фактически это открытие дало рождение новому научному направлению. Слова такие широкие, сейчас постараюсь объяснить, о чем речь. Дело в том, что произошла такая довольно курьезная ситуация. Очень многие коллеги историки и этнографы и так далее, и мы сами, да, и как бы вот мои коллеги и студенты много лет оставались ну так, в хорошем плане, слепыми, не замечая важнейший культурный материальный и религиозный пласт, который на протяжении столетия существовал и активно развивался. Что это такое? Вот как бы история этого открытия, которое случилось в 2021 году, она показывает, что научные открытия — это не всегда что-нибудь найти, что раньше до тебя никто не находил. Выкопать из-под земли, условно говоря, такого динозавра, которого раньше никто не видел. Очень часто научное открытие — это понять, что то, что было на виду и лежало перед всеми, не воспринималось как нечто значимое, это означивание некоторого материального продукта. Практически все мы, путешествуя по провинции, видели (не только мы — ученые, но и мы — туристы, мы — паломники), видели огромное количество рукодельных икон, украшенных фольгой, цветочками, в деревянных ящиках-киотах. Они казались привычным таким атрибутом провинции, вездесущим, и вызывали скорее такое снисходительное отношение искусствоведов: ну это как в XIX веке, только похуже. То же самое, только поплоше.

А. Пичугин

— Но можно это, кстати, перевести в плоскость — так, может, кому-то такой образ ближе будет. Мы с вами все когда-то ездили в ту же провинцию, когда у нас уже «Победы», двадцать первые «Волги», «Москвичи» там четыреста какие-нибудь исчезли, мы приезжали туда, и видели их, что они еще ездят, плохенькие, в плохом состоянии, и мы снисходительно улыбались. А вот спустя там 10–15 лет мы поняли, что в этом есть какая-то ценность определенная, и стали их тащить оттуда сюда.

Д. Антонов

— Примерно так. Совершенно согласен, да. Вообще любой стареющий предмет приобретает в конце концов какую-то культурную значимость и ценность — антикварную, историческую, да, это сто процентов. Но здесь немножко другая и более хитрая история. А дело в том, что иконки, которые создавали в провинции, вот эти вот иконы в киотах, поэтому их называют «киотки», или украшенные фольгой, поэтому их называют «фолежки», неважно. Важно то, что эти иконки не просто перестали создавать в 90-е годы, когда «Софрино» и другие православные предприятия заполонили все своей печатной яркой промышленностью. Тут бы как с ретроавтомобилями бы все и сработало: а, вот устаревающая натура, давайте-ка мы ее немножечко, так сказать, прибережем для музеев, и все они бы заняли свою небольшую нишу. Здесь гораздо более хитрый сценарий. Дело в том, что это эти иконы — это, во-первых, самый массовый религиозный артефакт XX века в нашей стране в целом. Поразительно, что научное сообщество просмотрело, изучая, докопавшись до рукописных тетрадочек, пометочек на полях, просмотрело самый массовый рукодельный атрибут, артефакт XX столетия. Да, он абсолютно оказался не изученным никем. Первое. Второе. Так как десятилетиями создавались такие иконы, на территории страны возникли локальные традиции, региональные, уникальные своими стилистическими особенностями, мастерами — то есть целое художественное наследие возникло, и тоже его просмотрели, как не бывало. Понимаете, это не то чтобы просто там автомобиль какой-то марки — он так, утилитарно ездит, потом мы можем как бы умиляться его формам. А здесь, когда целое искусство, и оно развивается, ветвится, как это происходит там, не знаю, с любым другим искусством какой-то эпохи, и вот это все не описано, это уже вот вызывает большие вопросы.

А. Пичугин

— То есть если мы едем в Ярославскую область и видим такие иконки, фолежные иконы, еще какие-то там, а потом едем, не знаю, в Калужскую область, специалист сразу скажет: вот это из Ярославской, это из Калужской, это из Тамбовской, это еще откуда-то?

Д. Антонов

— Я вам даже скажу, что таких специалистов, которые это скажут, всего несколько — это я и два-три моих коллеги. Пока так. Потому что мы только-только концептуализируем. Но это, безусловно, так. Иконы разительно отличаются — это никем не изучено, никем не описано. Наши первые шаги к описанию — это книги, которые мы издаем как раз в замечательном издательстве «Индрик», которое планирует издать по каждой области иконы советские — Воронежской области, Липецкой, Нижегородской и так далее. И вот это станет тем, что представит миру urbi et orbi советскую икону во многообразии ее региональных традиций. После этого уже все будут определять, что вот эта иконка у меня происходит отсюда, с юга, это с севера, эта откуда-то еще. То же, что делали искусствоведы сто лет назад с разными школами русской иконописи, когда с удивлением говорили: вы что, если вы из Новгорода в Псков приедете, вы разные что ли иконы увидите? А оказалось, что это совершенно разные традиции — об этом есть статьи, альбомы, книги, понимаете.

А. Пичугин

— Я сразу вопрос вам задам, который напрашивается, наверное, у всех сейчас по ту сторону приемника: а в чем смысл? Вот когда мы это все переводим в плоскость научного знания, понятно сразу, что удел историков, искусствоведов, этнографов это все изучать, каталогизировать, составлять альбомы, писать монографии. Но когда мы все это переводим в общечеловеческую плоскость, сразу возникает вопрос: для чего? Помните, как у Ардова в книжке «Мелочи», когда женщина приходит в Лавре, там такой полный монах продает иконки, говорит: а ты нам, батюшка, продай хорошие. Ты нам что черно-белые продаешь, зачем они нам? Ты нам хорошие, цветные продавай. Так вот так же и здесь. Зачем, если у нас есть уже вот это многообразие, а для многих людей, если мы придем к кому-то в гости, к верующему человеку, увидим у него в божнице те же софринские иконки, бумажные, напечатанные, яркие, увидим у кого-то старинные иконы. В какой-то храм придем — и там на стене будут бумажные софринские иконки висеть, если это небогатый храм, или иконки подороже, или старинные иконки. Но здесь все ярко, все понятно, все хорошо сделано. А те, кто представляют иконы вот такие вот, о которых мы сегодня говорим, то тут сразу вопрос: в чем ценность? И альбомы издавать...

К. Вах

— Давайте я тут вмешаюсь кратко и попробую сформулировать, во-первых, для чего, ну и все-таки мы обязаны немножко вернуться к самому проекту. Ну во-первых, конечно, когда мы подавали этот проект в наш совершенно уникальный замечательный Президентский фонд культурных инициатив, мы сформулировали задачу, для чего мы это делаем. И эта задача не научная как таковая. Наука в данном случае обслуживает более важные и более общественно значимые задачи. И Президентский фонд культурных инициатив поддержал наш проект, за что им огромное спасибо. Это вообще, наверное, сейчас один из самых популярных и лучших, так сказать, фондов. Но смысл-то всего в том, что мы пытаемся донести до людей значимость их культурного религиозного наследия, для того чтобы прекратить уничтожение этого наследия. В этом основной месседж, основной пафос и основная задача нашего проекта. На сегодняшний момент это культурное наследие, которое не воспринимается как культурное наследие, оно, по сути дела, потихонечку, а может быть, даже и очень семимильными шагами уничтожается. Где-то люди, как правило, приносят все это в храмы или на какую-то церковную территорию, так сказать, источники и так далее. Потом, по мере заполнения, начинают избавляться от лишнего, так скажем. И когда этот проект только начинался, я вот за Дмитрия скажу, ну он начинался с того, что, так сказать, просто сотрудники этого проекта попытались, эмоционально отреагировали на вид грузовика с этими иконами, который был предназначен для такого благочестивого сожжения.

А. Пичугин

— Друзья, напомним, что в гостях у светлого радио сегодня руководители проекта «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие» Дмитрий Антонов и Кирилл Вах. И смотрите, сейчас мы к грузовику вернемся. Я из собственных наблюдений опять же в разных экспедициях — там Владимирская, правда, у нас, Ивановская область, — стоят огромное количество разрушенных храмов посреди деревень. И вот вы говорите, что один из основных посылов, одна основных задач — это объяснить людям ценность таких икон. Но вот мы сколько говорили с людьми, посреди деревень которых, сел вернее, возвышаются вот эти храмы красивые, там даже объяснять ничего не надо, а для них это бывшее зернохранилище, для них это какая-то там пожарная каланча, для них это еще что-то, ну там в лучшем случае башня, на которой рында висела, то есть не снятый когда-то колокол. И на вопрос, а вы хотите, чтобы это восстановили, законсервировали, чтобы это не разрушилось, пожимают плечами, потому что для них это никакой ценности не представляет. Это повседневность, которая их окружает. Ну хорошо, что она есть, да, ну если ее не будет, это не является вот той глобальной проблемой их жизни, без которой они бы не могли существовать.

Д. Антонов

— Вот можно, я тут сразу тоже вклинюсь. Дело в том, что в этом и есть роль науки. Наука бывает теоретическая и прикладная. Но вот настоящая наука, она функционирует между теорией и практикой. Вот наш проект ровно таков. То, что вы говорите, совершенно правильно, люди не осознают и не обязаны осознавать культурного наследия. Простой человек, простой обыватель — это не ученый, не исследователь, не историк, с чего бы ему изучать историю своего храма, ему нужно вот как бы решать насущные дела. Но есть специалисты, которые приходят в таких ситуациях и объясняют, что вот это не просто шест для рынды, а это уникальный храм какого-то — XVIII, XVII века, что сохранился. Дальше находят способы изучить его, изучив, отреставрировать его, привлечь финансовые потоки. И в этой там деревне, селе в этом, да, возникает храм восстановленный, вокруг него возникает приходская жизнь, начинаются какие-то культурные мероприятия, и вдруг люди, сами того не понимая, как это произошло, оказываются в центре какого-то культурного и финансового уже совершенно другого окружения.

К. Вах

— То есть их бытовая жизнь меняется.

Д. Антонов

— Безусловно. Хотя сами они предсказать этого не могут, потому что они опять же не специалисты и не обязаны думать, как это сделать. Спросите их: а вот дороги у вас какие должны быть? Они тоже пожмут плечами. А как вот магазин...

А. Пичугин

— Нет, дорога хорошо, асфальтовая если будет, и магазин хорошо, если будет все-таки здесь, а не в соседнем.

Д. Антонов

— Ну это вот они скажут, в этом плане. А вот как конкретно это сделать — приходят специалисты, прокладывают дорогу так, как это нужно, чтобы она функционировала. И вот тут люди думают: о, вот действительно правильно сделано было. Вот то же самое и с культурным наследием. Это очень важный для историков, естественно, для ученых это важнейший научный потенциал, но для страны и для людей это громаднейший ресурс. Что делают хорошие ученые? Они создают ресурсы. Экономические ресурсы, культурные ресурсы, вокруг которых начинается двигаться жизнь. Оживают села, оживает провинция, возникают точки, кластеры культурных взаимодействий, которые могут и не возникнуть, ну тогда как бы и село потихонечку вымирает, да, там немало таких примеров мы знаем. Сравните село с разрушенным храмом и село с храмом, где есть церковноприходская школа, музейчик, дороги и так далее, куда привозят паломников, туристов — совершенно разные ситуации.

А. Пичугин

— Я бы не согласился. Потому что у нас есть как села вполне живые, с руиной посредине, так и загибающиеся, с золотыми куполами.

Д. Антонов

— Бывает. Это зависит от другой инфраструктуры.

К. Вах

— Конечно, там стоит хорошая ферма, или там конезавод, или там сыр делают. Мы вот недавно проезжали...

Д. Антонов

— Естественно, все от контекста зависит. Но если мы возьмем одинаковые села с действующим храмом как культурным центром и без него — это будут разные ситуации. Естественно, если как бы другая, исходные меняем, то меняется и продукт, и результат. Я как раз знаю хорошие примеры, когда возрождение культурного наследия возрождает и жизнь как бы и культурную, и экономическую и так далее. Да, в общем, так было все века, посмотрите историю храмов и монастырей. Когда там возникала какая-то чудотворная реликвия, когда начинались туда потоки паломников, то моментально начиналось каменное строительство, дороги, странноприимные дома и так далее. Церковная и культурная, как мы бы сегодня сказали, экономика, она очень сильно была двигателем экономики и вообще инфраструктуры средних веков нового времени. Сегодня это сглажено многими другими факторами, естественно, но по-прежнему сохраняется как потенциал, как ресурс. Ладно, это уже как бы общее...

А. Пичугин

— Да, это мы уже в лирику уходим.

Д. Антонов

— А вот теперь конкретно про иконы.

А. Пичугин

— И можно про грузовик сразу.

Д. Антонов

— Да, вот пожалуйста, есть грузовик, который можно сжечь — и икон не будет. А есть грузовик, который мы спасаем, изучаем, реставрируем. И что происходит? Мы привозим обратно это знание людям и говорим: вы знаете, смотрите, дорогие друзья, у вас здесь жило несколько уникальных мастеров в округе, они делали совершенно разные иконы. Вот они, эти иконы. А вот эти мастера, смотрите, вот он еще жив — и мы снимаем про него фильм, и мы его показываем. А вот эти иконы мы вам возвращаем в храм и так далее. Люди начинают радоваться, у них зажигаются глаза. Мы видим, как возвращается буквально жизнь к этим мастерам, к их родственникам, к прихожанам, они начинаются гордиться своим наследием, они вдруг начинает его означивать и понимать, что они являются распорядителями некоего замечательного ресурса. Одна из целей нашего проекта — чтобы это было уже не на таком маленьком уровне, да, между университетом и маленьким селом, а чтобы это вышло на уже большой федеральный уровень, чтобы такие иконы узнавали жители городов — Нижнего Новгорода, Воронежа Твери, чтобы они использовали это как свой культурный потенциал, чтобы они обладали некоторыми рычагами, механизмами к тому, чтобы узнавать, выявлять, описывать, сохранять — это все несложно, и недорогостоящие процедуры, — эти иконы. И тогда они превратятся в один из культурных, туристических, они будут в центре некоторых экспозиций в разных музеях и на разных выставочных площадках, о чем уже у нас много запросов с разных со всей страны. Люди к этим иконам тянутся, они вызывают огромный спектр положительных эмоций у самых разных людей. Причем и у молодого поколения, и у старшего. Старшие помнят, как они создавались, молодые радуются наивному искусству, удивляются, открывают для себя новые горизонты. Выставки, которые мы проводим в разных городах, вызывают шквал позитивных эмоций, нам пишут со всей страны. Там книги отзывов в музеях переполняются радостными комментариями. Люди с радостью встречают этот материал. Если он будет не уничтожаться, а превращаться в культурный и туристический ресурс, то получится очень много позитивного и практического как раз таки. И вопросы, а зачем вообще все это нужно, у даже самых простых обывателей пропадут, когда они увидят, что эти иконы работают сегодня — они собирают людей, на них идут. Люди приходят в музеи, платят за билеты, люди спасают их. В каждом селе, где работали сильные, интересные мастера, вдруг возникает своя локальная память. Это на самом деле очень хорошие, очень сильные культурные механизмы, и они имеют не только экономический прикладной выход, но на самом деле очень социальный выход. Потому что, еще раз повторю, когда вы увидите, как у людей загораются глаза, они начинают радоваться, рассказывать об этом друг другу, собирать эти иконы, это некоторое оживление социальное очень сильное, очень позитивный процесс.

А. Пичугин

— А что стало толчком к созданию таких икон? Куда делись богомазы? Вот ходили люди там, кто-то по селам, где-то они жили, работали, писали иконы. Могли бы продолжать и в советские годы. С большими трудностями, с меньшим, может быть, количеством заказов. Я, знаете, как-то в Юрьев-Польском районе Владимирской области побывал в одном не закрывавшемся никогда храме, и там в храме многое сохранилось, утварь сохранилась. А вот росписи явно были частично изменены в 70-е годы. Явно что какие-то ребята, которые расписывали соседний детский сад «Солнышко», еще и Страшный суд написали. Ну примерно в той же стилистике, что и в «Солнышке», то есть там вот только не грибочек, а какие-то элементы Страшного суда, но в таком же комиксно-наивном варианте. Но вот богомазы — ну да, условно богомазы. А куда они делись в массе, что привело вот к появлению подобных икон?

Д. Антонов

— Просто ответить на этот вопрос, потому что те, у кого это призвание и так далее, они либо выживали, но работали редко и мало, либо переквалифицировались — так родилось искусство палехской лаковой миниатюры и так далее. Но массовые богомазы — это кто такие были? Это были люди заработка, они на этом зарабатывали. В Советском Союзе зарабатывать стало невозможно. Соответственно, как ты можешь сохранять ремесло, которое больше не приносит тебе денег? Ты либо переквалифицируешься, либо... Ну либо переквалифицируешься или по-другому вообще никак, ты перестанешь зарабатывать и выживать. Поэтому массовые богомазы просто исчезли довольно быстро, когда исчез рынок, рынок сбыта и так далее. И как бы, в общем-то, на то и был расчет власти, чтобы как бы прекратилось все церковное, деятельность как бы вся, не только ритуальная, религиозная, но и вполне инфраструктурная. Поэтому как бы те, кто зарабатывал этим, они, собственно, исчезли. И если бы не кустари, которые начали это делать, не обладая никаким навыками иконописи, да, то как бы икон бы и не было. А чтобы кустари, например, предполагаем, которые начали делать эти советские иконы, научились бы писать — ну представляете, это требует все-таки школы, навыка...

А. Пичугин

— Безусловно, конечно.

Д. Антонов

— И откуда бы им это. Нет, они должны были создать икону своими руками, а навыков иконописи уже нет, потому и как раз таки произошла полная трансформация как бы вот иконного такого промысла.

А. Пичугин

— Мы буквально через минуту к нашему разговору вернемся и будем уже, наверное, говорить вообще, как эти иконы создавались, можно ли найти какую-то точку отсчета или место географически, откуда они пошли. Можно ли вообще назвать какое-то одно место. Но буквально через минуту. И я напомню, что мы сегодня говорим о проекте «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие». Авторы этого проекта, руководители — Дмитрий Антонов, доктор исторических наук, профессор Учебно-научного центра визуальных исследований Средневековья и Нового времени РГГУ, Кирилл Вах, генеральный директор научно-издательского центра «Индрик», действительный член Императорского Православного Палестинского общества, здесь, в нашей студии. Я Алексей Пичугин. И мы скоро вернемся.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, мы сегодня говорим о проекте «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие». У нас в гостях его руководители — научный руководитель Дмитрий Антонов, профессор РГГУ, доктор исторических наук. Кирилл Вах, куратор проекта и генеральный директор научно-издательского центра «Индрик». Итак, что такое икона советская, о которой мы сегодня говорим, как она выглядит, как она создавалась и когда массово стала появляться?

К. Вах

— Ну давайте, я два слова все-таки вот скажу на вопрос о том, почему же, собственно говоря, прервалась традиция богомазов так называемых. Но дело в том, что не будем забывать, Советский Союз — это ведь некое ну вот совсем заново построенное социальное образование народа. То есть мало того, что была колоссальная миграция людей из деревни, например, в города, было построено колоссальное количество новых городов.

А. Пичугин

— 57-й год — сравнялось сельское и городское население.

К. Вах

— Но, помимо этого, сокращалось население за счет естественных причин — войн, голода, репрессий и так далее. И надо подчеркнуть сразу, что репрессии — это намного меньше, чем голод и войны унесли, так сказать, жизни людей. Поэтому при определенной антирелигиозной политике постоянной сокращалось количество людей, которые, так скажем, многие в душе помнили и как бы так активно не ненавидели религию, но никто в быту это не использовал. Поэтому резко сократилась потребность в иконах, которые, так сказать, могли бы покупать, за которые могли бы платить люди тем же самым богомазам. И это все происходило в период до, так скажем, церковного возрождения, до начала, до середины 40-х годов, до патриаршества. И богомазы умерли тогда как класс. То есть мы начинаем свою историю иконы советской, в общем, с послевоенного времени, когда люди исстрадавшиеся вернулись, как бы стали поворачиваться назад, в сторону бытовой религии, когда потребность в иконах возникла в первую очередь на бытовом уровне — благословение детей, свадьбы, ну и, естественно, какие-то, так сказать, вот хранение домашнего очага, красный угол в новом доме, куда вы въезжаете. Хорошо, если у вас бабушка перевозит какую-то старую икону. Но, по большому счету, старая икона это бабушкина, да, а маме с папой, так сказать, если они верующие люди...

А. Пичугин

— Ну «Черные доски» вспоминаю.

К. Вах

— Ну да, и вот активная потребность. То есть сначала произошло закрытие так называемое массового производства икон живописных, а потребность появилась позже, когда возникает, собственно, фотография. Троице-Сергиева Лавра после своего открытия и так далее, пытаясь восполнить это, просто фотографирует старые иконы и продает фотографии, которые люди используют как образ.

А. Пичугин

— Я вот ардовский пример приводил, с черно-белыми иконами.

К. Вах

— Да, совершенно верно. Ну на самом деле тут все равно, потому что и эти фотографии дома раскрашивали от руки. Фломастеров не было, значит, какими-то красочками, там еще что-то такое, докрашивали, что называется. Но эта же потребность в красоте, она рождала и дальнейшую потребность в украшении своей святыни. И вот отсюда начинается такая психология создания советской иконы в народе. Возвращение к истокам у людей как бы, которые после войны возвращаются к нормальной жизни. Возвращение к Богу, какое-то переосмысление угара, который, так сказать, был в 30-е годы и одновременно бытовая потребность, э все приводит к возникновению в разных территориях Советского Союза вот таких иконописных центров. Вернее, не иконописных, что самое главное, вот таких ремесленных центров по производству религиозных артефактов, в том числе вот и иконы в первую очередь. Конечно, это напрямую связано и быстрее возрождается там, где была дореволюционная традиция. Но, кстати сказать, в Палехе, судя по всему, этого не происходит, потому что там все заняты другим. А вот в каком-нибудь Ардатове, Арзамасе, то есть там, где была действительно мощная очень дореволюционная традиция, связанная с почитанием батюшки Серафима, там это вспыхивает мгновенно. Даже скорее всего, может быть, и никогда вообще не прекращалось, но в 30-е годы, в силу разных обстоятельств, мало что сохранилось, может быть, и мало что производилось. Но как только все немножко успокоилось, все это расцветает пышным цветом по России.

А. Пичугин

— То есть, простите, мы берем фотографию какой-то иконы, почитаемой чаще всего, и помещаем ее в какое-то вот пространство, в ящичек, и начинаем украшать.

Д. Антонов

— Вот да, значит, смотрите, я добавлю к тому, что сказал Кирилл. Действительно массовая икона советская послевоенное явление, она тогда просто расцветает, и начинают формироваться локальные традиции. Хотя у нас много свидетельств о довоенном существовании уже советской иконы, то есть мастера освоили эти навыки еще до 40-х, но потом как бы это фонтанировало уже после них, после 40-х, уже действительно в послевоенные годы. Вот что такое советская икона? Она не сводится к истории фотографической иконки, хотя именно фотографическая иконка оказывается основой большинства советских икон. Нет, все-таки советская икона — это явление, которое является прямым наследником, дочерней копией иконы-киотки XIX столетия. И вот, собственно, история советской иконы, она уникальна еще и тем, что это последняя историческая форма существования почти двухтысячелетнего христианского искусства. Удивительно, что с первых веков христианства, легализованного в Византийской империи, потом в Европе, на Руси, повсюду создавались иконы, ну и вообще шили моленные образы в виде гибридных объектов или комплексных объектов. Что это такое? Моленный образок, будь он резной, или писаный, или какой-либо — литой, чеканный, неважно, помещался в центр некоего пространства, ниши или даже, как говорит коллега, Барбара Баерт, гнезда некоего — мог быть деревянный ящичек-киот, мог быть складень, любые формы исторические. А дальше, подчеркну еще раз, что Византия, что Европа, что Русь — дальше этот моленный образок, артефакт некоторый украшался, декорировался множеством разнородных элементов. Это могли быть ризы, оклады, привесы, приклады, убрусы, пелены, это были инкрустации и так далее. Создавался сложный гибридный объект, который в целом и назывался, например, если мы говорим про восточный христианский мир, иконой. Те иконы, которые мы видим сегодня и знаем, это продукт работы ученых реставраторов, которые все сняли, все ободрали, расчистили все слои и показывают нам исходник. На самом деле все иконы, что мы видим сегодня в музеях и галереях, в таком виде не существовали. В религиозной традиции это были гибридные иконы. Конечно, для того чтобы изучить оригинальное письмо, иконопись, школы и традиции, нужно было провести реставрацию, здесь спору нет. Но благодаря этому мы, горожане, скажем так, утратили вообще знание, память о том, что на самом деле это лишь исходники. Да, многие иконы после создания сразу моментально закрывались окладами, убрусами, пеленами как бы и так далее. Это было рукодельное христианское искусство с тысячелетней традицией. Дальше в XIX веке оно приходит в дома в деревенские, сельские и городские дома. Потому что изобретают фольгу — тоненький лист металла, и начинают этой фольгой имитировать те же самые драгоценные металлические ризы, оклады, и возникает с XIX веке икона-киотка — копия, подобие роскошной, убранной, сложной храмовой иконы. Дальше что происходит? После того как Советский Союз разрушает традиции иконописи, как угасает традиция, собственно говоря, иконописания и рынок сбыта икон, но потребность в иконах сохраняется, что начинают люди воспроизводить? Они начинают воспроизводить самые популярные иконы дореволюционные, а это ровно те самые иконы-киотки, что копировали храмовые образа. И для этого у них как раз все необходимое существует. Написать икону они не могут — у них нет досок, левкаса, темперы и так далее, откуда бы все это взять, да еще и навыки иконописания. Зато у них есть фольга чайная, лыко, бумажечка разноцветная, и они из этих новых, советских, специфических материалов, включая пионерские галстуки, начинают создавать такие же иконы-киотки, как создавали их предшественники в XIX веке из дорогой гальванизированной фольги, из дорогих хороших материалов. Рождается советская икона, которая отличается только чем? Ну генезисом происхождением материалов — теперь это продукт советской промышленности. Способами изготовления — инструменты тоже переделанные советские вещи теперь. Путями распространения — это нелегальные теневые советские схемы. То есть изменяется антропология, изменяются материальные особенности промысла, но принципы создания и восприятия иконы остаются неизменными, такими же, как в средние века, как в новое время, как в XIX веке. Советская икона — прямой наследник иконы какой-нибудь храмовой там, не знаю, XVI столетия, она сделана по тому же принципу абсолютно. Она тоже закрыта ризами, окладами, там имитированы свечки храмовые справа, слева, цветы, которыми украшали икону в храме. Также все то же самое мы найдем в советской иконе. Вот это совершенно уникально. То есть, как кажется, вроде бы сильно изменился иконный промысел — теперь не пишут чаще, а как бы вот фотографии используют, что-то еще, но все остальное остается неизменным, что уникально. И вот когда «Софрино» занимает место этой советской иконы, и сегодня этот промысел советский угасает, мы на самом деле находимся с вами на последней точке существования тысячелетней традиции: больше никто руками иконы не создает, не делает им оклады, ризы. Потому что, конечно, какие-то энтузиасты единичные есть. Все, вот понимаете, вот закончилась история промысла создания комплексных икон, заканчивается сейчас, в 1990-е годы. Советская икона и этим уникальна, что это последний шаг вот этой вот традиции, совершенно потрясающей, в новых условиях — в условиях гонений, из новых материалов, но такие же объекты создавали. А сегодня уже не создает никто.

К. Вах

— Ну и мы на наших выставках будем показывать мастер-классы для всех желающих по изготовлению соответствующих элементов советской иконы из подручных материалов. На мой взгляд, это интересно в первую очередь, конечно, молодым, так сказать, и детям. Но в целом это такая очень душевная что ли традиция, она же в человеческом естестве как бы заложена: ты то, что любишь, ты стараешься украсить. И это благодаря этому, собственно говоря, вот эта традиция пронесена была через два тысячелетия, вот эта любовь в этом всем.

А. Пичугин

— А сразу о выставках. Какие-то выставки уже прошли, какие-то ожидаются, где будет ближайшая, куда мы можем пригласить наших слушателей?

К. Вах

— Первая выставка, она в рамках нашего проекта открылась в городе Переславль-Залесский, в Свято-Троицком Даниловом монастыре. Дело в том, что Переславль-Залесский нам предоставил такую уникальную совершенно возможность провести выставку в двух локациях. И вот вторая часть выставки, более даже масштабная, может быть, по количеству представленных икон, откроется там же, в городе Переславль-Залесский, 1 июня во Владимирском соборе на Красной площади.

А. Пичугин

— Это кафедральный собор.

К. Вах

— Это один из, так скажем, кафедральных, наверное, соборов, Владимирский собор. Значит, кстати, 3-го числа Владимирская икона Божией Матери, и там будет торжественная службе с архиереями. Я надеюсь, что нам удастся всем участникам вот этих торжеств показать эту выставку персонально. Но дальше еще и День города. То есть мы планируем, что благодаря вот этому вот размещению в самом центре, на Красной площади, конечно, выставку сможет увидеть рекордное количество как горожан, переславцев, так и гостей города. Июнь такой уже очень туристический город в этом месте. Дальнейшие выставки пройдут в Нижнем Новгороде, затем в Твери, в Воронеже и закончатся в Кирилло-Белозерском монастыре, в музее Кирилло-Белозерского монастыря, уже аж через год, в июне 2025 года.

А. Пичугин

— Напомним, друзья, что в гостях у нас Дмитрий Антонов, Кирилл Вах, руководители проекта «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие». Как вы ищете эти иконы, почему вы решаете, что надо ехать вот в эту область, вот в это место?

Д. Антонов

— Да, вопрос хороший. Потому что, когда мы начали изучать эти иконы, мы, как и любые наши коллеги, совсем ничего не знали об их истории, распространении и так далее. Единственное, что мы знали, что их очень много в Нижегородской области. Так проект и начался, потому что там их действительно сейчас истребляют массово, и это один из важнейших регионов их создания. Сегодня мы работаем уже более чем в 15 регионах Российской Федерации, от Сибири до запада. И могу сказать такую интересную ситуацию: очень неоднородно распространение этих икон по нашей стране. В Советском Союзе, например, советские иконы очень редко, и мало, и бедно создавали на севере. Ленинградская, Новгородская область, даже Ярославская область, они особыми традициями похвастаться и яркими не могут. А вот, например, Нижегородская область или юг — Тамбовская, Липецкая, Воронежская, Брянская, они изобилуют этим материалом, там огромный такой расцвет разных локальных традиций. С чего бы, да, такая разница? На самом деле она определяется одним интересным историческим фактом. Вот те области, которые я сейчас перечислил — северные, северо-западные, Ярославская — это исторические центры иконописи, там мощные школы иконописи существовали веками. И такое было богатство наследия иконописного, то есть, собственно, икон на досках, как их называли, что они, в общем-то, восполняли потребность в иконах в советские годы. Их там во множестве сохраняли, литые иконы были, да, деревянные, писаные, их украшали немножечко фольгой, ну и немножечко местные мастера дорабатывали, создавая советские иконы. Но это там не особо расцвело. А вот в традициях, где были не прямо вот центры иконописи, а чуть подальше, особенно переселенческие традиции такие вот, значит, ближе к окраинам империи, там школ иконописи не было в XIX веке, а вместо этого там расцвела потрясающая традиция создания фольговой иконы как раз, киотки, и вот советские иконы наследовали этому. Например, юг — это Курская губерния, тогда в империи Российской это была Курская губерния, там Тихвинский монастырь, Тихвинской иконы Божией Матери, и там село Борисовка — вот это был один из важнейших центров создания роскошной иконы-киотки XIX столетия. Это неудивительно, что во всех южных регионах эта традиция поддержана оказалась, продолжена и в советские годы. Мы приезжаем туда, на юга, и видим там такие, знаете, шедевральные иконы советских лет, которые по уровню технологическому, ремесленному, художественному максимально приближаются к иконам XIX века, ничем не хуже, понимаете. А никто их не изучал еще, не описывал, так что все впереди. Вот наши следующие книжки по воронежским, липецким иконам — это будет прямо такое замечательнейшее, я надеюсь, явление.

А. Пичугин

— Ну нам сюжет же еще важен поиска. То есть как наши представляют слушатели, что вы...

Д. Антонов

— Ну а поиск — это уже такая, знаете, как экспедиция. Мы об этом даже недавно писали методическое пособие для коллег региональных, это уже такой, знаете, рабочий хлеб антрополога.

К. Вах

— Методическое пособие тоже написано в рамках проекта, специально для того, чтобы поддержать наши усилия по поиску и привлечения местных сил для организации музея, вообще для спасения икон, для изучения этих икон. Вот это все вот мы раздаем в формате встреч на выставках специалистам, людям, которые так или иначе могут принять в этом участие, краеведам.

А. Пичугин

— Ну как это сценически выглядит? Вы приезжаете в такое село, там храм, например, действующий, идете к священнику, говорите: батюшка, а вот у вас есть, наверное, прихожане, у которых или у вас есть такие иконы.

Д. Антонов

— Смотрите, я ни в коем случае сейчас не могу описывать это. Потому что это невольно может дать подсказки слушателям, как действовать. Я могу сказать: ни в коем случае нельзя действовать самостоятельно и самочинно, не будучи профессионалом. Объясню, почему. Потому что как бы это приведет к некоторым очень плохим последствиям. Если действуют антропологи или историки, они знают, как с этими ключевыми игроками взаимодействовать, как находить нужных респондентов, собеседников, как устанавливаются связи. Если будет действовать не профессионал, это приведет к конфликтнейшей ситуации, свидетелями чему мы были не раз. Дело в том, что провинцию регулярно «вычищают» антиквары, воры, которые разведывают, прощупывают. Если вы просто приедете в церковь, начнете общаться с батюшками или с кем-то еще, вы можете оказаться в милиции банально. Потому что вам как бы в милиции пояснят, что на прошлой неделе такие же люди пришли, начали расспрашивать, а потом ограбили местный храм. И вы просто окажетесь замешаны в криминальной истории.

А. Пичугин

— Ну такая же история с археологией.

Д. Антонов

— Ни в коем случае не действуйте сами. Я в этом плане не буду рассказывать, как раскапывать могильные курганы или как работать с советскими иконами, потому что это удел специалистов. Мы готовы их учить, проводить семинары, объяснять. Но инструкции так вот, широко, рассказанные могут дезориентировать наших слушателей. Поэтому, пожалуй, сейчас мы от этого воздержимся.

К. Вах

— Ну может быть, если так вспомнить какие-то интересные истории, события, которые...

Д. Антонов

— Да, безусловно, мы можем рассказать другое. Смотрите, вот что. Когда мы ездим и выявляем эти иконы, выявляем мастеров традиции, фотографируем их и прочее и прочее, мы действуем осторожно и как бы сохраняем это наследие. В том числе и от тех же самых антикваров, которые все это довольно грубо и жестко вычищают. Но каждый на самом деле человек может включиться в наш проект и оказать ему помощь. Не в плане того, что пытаться самому достать эти иконы и вывезти их откуда-то, а потом получить плохие последствия. А в плане того, что мы предлагаем очень хорошие конкретные рычаги по спасению этого материала. Значит, во-первых, конечно, такие иконы можно и нужно фотографировать, фотографии присылать специалистам, которые их изучают. Вот наш центр, он занимается сбором информации со всей страны. Благодаря таким фотографиям мы можем находить мастеров, находить новые традиции, приезжать и совместно с теми, кто такие фотографии сделал, уже проводить исследовательскую работу на месте. И так мы и поступаем. Например, нам пишут из Тамбовской области: мы услышали про ваш проект, мы увидели его в YouTube, мы увидели ваши выставки и так далее. А вот в нашем храме или в соседнем доме висят такие-то иконки. Мы сфотографировали их для вас, посмотрите. И такие письма поступают постоянно. И для этого мы делаем выезды ситуативно туда, сюда, и вместе с этими людьми реставрируем, реконструируем целые истории. Знаете, иногда мы находим совершенно потрясающих еще живых мастеров. Сами местные не знают, что еще этот жив человек, который создавал эти иконы, а он нам показывает целые шедевры дома.

А. Пичугин

— А это по наследию передается? То есть есть ли люди, которые сейчас это передают более молодым?

К. Вах

— Практически нет, традиция угасла. Сегодня практически никому это не нужно. Самые молодые мастера, с которыми мы общались, это те, кто работал в 80-е и в 90-е. Потом еще в некоторых провинциальных местах еще в двухтысячные иногда были заказы, они это делали. Но потребность совсем угасла, и вот молодое поколение ни в коей мере этим не занимается. Ну в Воронеже было такое, знаете, и в некоторых других местах, где детей в монастырях как бы учили делать иконки из фольги, но это уже такое крафт-рукоделие. Просто не для потребности, не для икон, в смысле не для церквей иконы, а просто.

Д. Антонов

— Для творчества.

К. Вах

— Да, вот давайте поработаем с фольгой, да, но это быстро угасло, потому что это не имеет никакого практического выхода. Как бы ну можно с фольгой, можно с бисером, можно с чем-то еще — то есть это лишено контекстов исторических. А вот живая традиция, она, конечно, увы, прервалась. Тем интереснее, что некоторые мастера, которые живы, которые знают и могут это делать, будут приезжать на наши выставки и устраивать живые мастер-классы. Это будут не какие-то абстрактные там ну просто как вырезать из фольги, да, а это будет мастер, который расскажет, как он это делал, для чего он это делал, покажет оригинальные его инструменты, да, научит людей, как это делать, вот как бы передав свой опыт. Это гораздо интереснее, чем просто сделать из этого такое вот современное уже рукоделие.

А. Пичугин

— А есть ли какие-то закономерности в том, где находятся мастера, где центры распространения? Дальше ли это от Москвы или от другого большого города, или это все рандомно, и там в Подмосковье есть какие-то центры, может быть, в каких-то прилегающих областях?

К. Вах

— Московская область в этом плане так же бедна, как Ярославская, так же мало мастеров и икон.

А. Пичугин

— Ну то есть Ярославская область тоже, понятно, вы приводили пример с севером, где сохранилось больше икон. Вот в Ярославской области даже статистика такая есть — по Ярославской, Костромской, Кировской, Ивановской областям, где было больше действующих храмов и, соответственно, больше икон сохранилось, утвари и так далее.

Д. Антонов

— Да, это, еще раз подчеркну, регионы не такие, не северные, с такой хорошей сохранностью материальной религиозной культуры. Это Нижегородская область, юга, это переселенческие традиции Сибири иногда очень интересные давали такие взрыва традиции, да, которая там расцветала в советские годы. Это не крупные города, сто процентов. В крупных городах контроль за религиозной жизнью был боле жестким, с одной стороны. С другой стороны, можно было достать какие-нибудь иконы, там было больше ресурсов. А вот в селах, в провинции, где и достать что-то практически невозможно, и контроля за религиозной жизнью особо-то нет, где сам представитель колхоза озабочен тем, как достать иконы, чтобы благословить там сына или дочь, которая выходит замуж или женится, а не тем, как бы всех, значит, застращать. Такие истории постоянно рассказывают, что председатели колхоза помогали скорее мастерам создавать иконы, чем мешали.

А. Пичугин

— Удивительно, как это входит в клинч с описанием Солоухина того же, да, в «Черных досках». Но, с другой стороны, Солоухин-то как раз, вот вы действительно очень точно сейчас предупреждали какие-то идеи, авантюрные идеи, у кого это и вовсе грабительские. Солоухин-то скорее воспринимался как такой авантюрист, который мог бы вывезти и поэтому ему, наверное, так много и не рассказывали. Но при этом да, он оставил очень интересные записки о поисках советских икон.

Д. Антонов

— Тут действительно очень сильно зависит от того, как ты заходишь, как говорят антропологи, в поле, и как ты общаешься.

К. Вах

— Ну я хочу сказать, что в основном, если такая возможность есть, она почти всегда есть. Все-таки мы действуем по благословению правящего архиерея или стараемся так или иначе поставить себя в поле его зрения, чтобы люди понимали наши задачи, наши цели. И, как правило, ну вот в Переславле это по благословению епископа Феоктиста, в Твери у нас точно так же, прямо на архиерейской территории.

Д. Антонов

— Это один из азов работы, естественно.

К. Вах

— Нет, ну это еще и определенный штамп такой, да, проверено. Мы, в принципе, людьми одобрены, то есть они понимают, люди, которые отвечают за некую сохранность религиозных артефактов на своей территории, да, вот им понятны наши задачи, и они с ними согласны. Это в том числе помогает и в общении, в дальнейшем практическом общении с людьми.

А. Пичугин

— А будут ли какие-то выставки в Москве?

Д. Антонов

— В Москве уже прошли две выставки и обязательно будут еще, само собой. Они будут организованы в ближайшие годы не раз, на разных площадках, так что да, можно следить за анонсами. Но вот наш ближайший проект, на ближайший год, это его мега-цель — показать это наследие в разных городах, крупных музейных центрах.

К. Вах

— Ну и найти все-таки на месте партнеров, которые будут разделять нашу идеологию и которые возьмут на себя определенный труд вот организации таких музеев и некоей работы по сохранению этого наследия.

А. Пичугин

— А где вас искать?

Д. Антонов

— Нас искать, смотрите, во-первых, есть YouTube-канал «Советские иконы», на котором можно увидеть и разные ролики, и фильмы о наших иконах. Ну в интернете вообще есть о нас много разной информации. На YouTube-канале есть и контактный e-mail, по которому нам можно и нужно писать и присылать фотографии и информацию о мастерах, которые жили где-то в ваших селах и ваших местах, за это мы будем очень признательны. Наша очень важная задача и цель на ближайшие уже годы, если загадывать вперед, это, конечно, создать отдельный музей советской иконы и религиозной культуры XX века. Поскольку наследие уникально, оно уже включает около тысячи разных экспонатов и десятки разных региональных традиций. Музей должен родиться и появиться, и вот тогда как бы наш проект уже выйдет на новые орбиты. А вот пока мы делаем первые и очень важные шаги.

А. Пичугин

— Спасибо большое. Спасибо за этот разговор. Я напомню, что в гостях у нас сегодня были научный руководитель проекта «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие», доктор исторических наук, профессор Учебно-научного центра визуальных исследований Средневековья и Нового времени РГГУ, Дмитрий Антонов. Кирилл Вах, куратор проекта «Христианская народная культура в СССР: исчезающее наследие», генеральный директор научно-издательского центра «Индрик» и действительный член Императорского Православного Палестинского общества. Спасибо большое. Прощаемся. Всего доброго. До встречи. До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Невидимая брань». Иеромонах Давид (Кургузов)
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Еженедельный журнал» с Аллой Митрофановой. Выпуск 414

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов