«Надежда на разрешение неразрешимого»

Скачать

В этом выпуске своими светлыми историями о надежде на разрешение на первый взгляд неразрешимого и на завершение незавершенного поделились ведущие Радио ВЕРА Александр Ананьев, Алла Митрофанова, Константин Мацан, а также наш гость — клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами в Москве священник Павел Усачёв.

Ведущие: Александр Ананьев, Константин Мацан, Алла Митрофанова

А. Ананьев:

— Добрый вечер, дорогие друзья, Здравствуйте. Это «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Прежде чем я представлю всех гостей, я хочу представить нашу слушательницу, Марину Матвееву. Меня просто настолько тронула ее история, что я вот так вот, с места в карьер, хочу начать с непридуманной светлой истории наших слушателей. «Меня пронзила фраза о том, — пишет Марина, — что самым большим другом является Христос. Казалось бы, очевидная мысль, но Христа мы воспринимаем, по большей части, как Сына Бога, воплотившееся Слово Бога, как Спасителя — кого-то недосягаемого, кого надо просить помиловать нас, спасти, дать работу, здоровье, счастье. Но вот Он Сам же сказал: «Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего». «И тут, — пишет Марина, — сразу же начинаешь думать, как подружиться со Христом. А еще я сегодня подумала, что другом может стать радио — поймала себя на мысли, что просыпаюсь и засыпаю под его приятные тембры: утром толкования Евангелия и Апостольские чтения, днем всегда пересматриваю старые выпуски «Светлых историй», каждый раз нахожу что-то новое. А вечером обязательно «Родники небесные» с Костей и Антонием Сурожским, Шмеманом, Фуделем. Тут думаю: надо перерыв что ли какой-то сделать, отдохнуть. Выхожу на улицу, иду по Третьему кольцу и вижу картину — красивейший багряный октябрьский закат, морозный такой, вдали Москва-Сити, а прямо передо мной — огромный баннер, на котором написано: «Светлое радио». Фантастика. Спасибо, Мариночка.

К. Мацан:

— Спасибо вам большое.

А. Ананьев:

— Мы обнимаем вас, все четверо. В первую очередь разрешите представить нашего сегодняшнего гостя. Без какой-то отчаянной надежды сделать вам дешевый комплимент, дорогой отец Павел, но вы реально один из самых любимых гостей «Светлых историй», истории ваши реально трогают за живое. Клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами в Москве, священник Павел Усачев сегодня составит нам компанию. Добрый вечер, отец Павел.

Иерей Павел:

— Добрый вечер, дорогие друзья.

А. Ананьев:

— Также с большим удовольствием представляю Константина Мацана.

К. Мацан:

— Добрый вечер.

А. Ананьев:

— И мою жену, ведущую Радио ВЕРА, Аллу Сергеевну Митрофанову.

А. Митрофанова:

— Здравствуйте. И Александра Ананьева, которого по тембру, по-моему, и так уже все узнали.

А. Ананьев:

— Добрый вечер. В качестве подарка — вот отец Павел без подарков к нам не приходит, — в качестве подарка отец Павел принес нам фантастическую тему, причем такую, что мы вот услышали — нам наша Оксаночка, наш редактор, сообщила, и мы такие: ах, какая чудная тема! И как много историй есть на эту тему — «Истории о надежде на разрешение неразрешимого». От себя добавлю: с Божией помощью, конечно. Отец Павел, раз уж ваша тема, с вас и начнем.

Иерей Павел:

— Спасибо, я как никогда почему-то вот сегодня волнуюсь. Дело в том, что когда мне поступило такое предложение, приглашение в очередной раз прийти, поучаствовать в «Светлых историях», и был выслан список тем предлагаемых, я с ужасом подумал, что не понимаю, почему в этот раз меня зовут участвовать. Дело в том, что я всегда это понимаю — есть что рассказать и хочется чем-то поделиться или предложить какую-то свою тему. И в этот раз я действительно был в каком-то ступоре. Потом я спросил самого себя: а что я могу принести сюда? И понял, что мне есть что принести. Просто это не то, чем как-то вот принято делиться в обычной жизни, и из этого вот и родилась эта тема «Незавершенные истории или надежды на то, что неразрешимое что-то может разрешиться». Здесь произошло такое событие в моей жизни, буквально вот недавно, это очень такая свежая история, после которой вот я, собственно, и ходил в таком ступоре, несколько обескураженный, даже опустошенный. И об этой истории я хотел бы сегодня поведать. Ну вообще, когда я предлагал эту тему, я подумал, что наверняка у многих людей есть какая-то душевная боль, может быть, даже какая-то душевная пустота...

А. Ананьев:

— У меня — три.

Иерей Павел:

— Даже, может быть, какая-то черная дыра — вот я не побоюсь такого вот сравнения. Из-за незавершенной любви между кем-то, то есть незавершенных отношений, может быть, из-за какой-то внезапной смерти или тяжелой болезни, или из-за обид и не понимания, когда ты не можешь с человеком пообщаться душа к душе, глаза в глаза, для того чтобы почувствовать контакт, теплоту. И какая у нас вот может быть, у православных христиан, надежда на то, что это как-то может разрешиться. И вот моя история, она такая небольшая, но очень она сильно коснулась моей души. Меня однажды, какое-то время назад, попросили причастить одну тяжело болящую бабушку, лежачую, и я, собственно, собрался и поехал. И в дороге мне позвонили и сказали, что, вы знаете, мы немножко приболели, давайте отложим наше важное дело. Ну ладно, отложим и отложим. Ну вот происходит какое-то время и через там, не знаю, месяца, может быть, два мне опять звонок. И я не понял, что это от тех же самых людей. А я находился в семейном кругу, какие-то собирался решать свои вопросы, проблемы накопившиеся. И такой очень тревожный голос: извините, я разговариваю со священником? Ну да, со священником. И звонил вот сын опять этой пожилой женщины. Сказал, оговорился, что я вот человек некрещеный, неверующий, но вот моя мама очень вот просит, можно я дам ей трубочку? И вот состоялся такой у нас краткий разговор. В трубке я услышал очень встревоженный голос, слабый, этой женщины, которая, поскольку это не исповедь, я могу об этом говорить, что мне очень нужно облегчить душу. Вот я в 60 лет крестилась и сейчас мне 85, я чувствую, что моя жизнь заканчивается, мне нужно вот успеть облегчить свою душу за жизнь, исповедоваться. Я спросил ее: может быть, вы хотите еще и причаститься? Ну я понял, что она не очень понимает, что это такое, но говорит: конечно, тогда можно и причаститься. Это, наверное, все хорошо. И я сказал ей: хорошо, я выезжаю к вам. И буду у вас через три часа. И, знаете, ну вот у нас, современных людей, есть такая особенность, мы по ходу решаем еще какие-то свои важные проблемы. А у меня была мысль, как бы попасть именно в тот район для того, чтобы повстречаться с очень важным человеком по очень важному делу. И я думаю: вот, это промысл Божий. Не иначе как. Я еду случайно, и я могу этот вопрос решить, который мне действительно очень надо решить, очень важный вопрос с очень важным человеком. Причем этот вопрос касался не лично меня, а мне нужно было там помочь одному батюшке, другу. И я такой радостный, еду, понимаю, что, в принципе, я успеваю вот к назначенному времени приехать, причастить, заехать за запасными Дарами. И действительно, все очень шло гладко и замечательно, я успел к этому очень важному человеку, решил очень важное дело, помог очень своему дорогому другу. И когда я вошел в подъезд, позвонил в квартиру, меня встретил совершенно обескураженный ее сын и сказал, что знаете, 20 минут назад она впала в забытье. Ну без сознания лежит. Она очень вас ждала, она прямо вот готовилась к встрече. И я, вы знаете, у меня просто земля из-под ног ушла. Потому что вот это то, что прозвучало, что 20 минут назад она была еще в сознании — это примерно равнялось вот этому делу, очень важному. И, что удивительно, я вообще не чувствовал никаких подсказок, которые обычно бывают, да, — вот или Ангел Хранитель как-то подскажет, или какая-то мысль придет, что вот вообще-то тебе, дорогой, сначала причастить, а потом уже все остальное. Таких подсказок не было, я был полностью уверен, что это действительно все я правильно делаю. Но я опоздал к четырем на 20 минут. Я обещал быть к четырем, а пришел в четыре двадцать. И у меня вот сразу в душе, в сознании, в сердце ощущение возникло, что произошло что-то непоправимое, даже трагедия, я вот так это ощущал. Вы знаете, мне сказали: вы можете молиться, делать что вам нужно, ну вот она в таком вот состоянии. Я начал молиться. Они вызвали скорую, и приехала скорая, меня попросили прийти в соседнюю комнату. И я понял, что ну я священник, мне нужно молиться сейчас. Вот именно сейчас, в этот момент в этом месте. Просить прощения за свой такой вот грех, что я, значит, неправильно приоритеты расставил и опоздал к этой женщине. Ну и когда я молился перед ней, вот ничего не происходило, она лежала в забытье. И начал звонить, писать в свои православные группы, поднял там всех на молитву, и сам молился. И вот, вы знаете, это было такое вот дерзновение, и такое было ощущение, что вот сейчас мы пробьем небеса, и эта молитва, она дойдет до Бога, и она придет в себя. Потому что оказалось, что у нее очень низкое давление, и врачи скорой помощи, они поставили капельницу, что-то кололи там, чтобы давление поднялось. И давление стало приходить в норму. И я молюсь такой вот уже, значит, со слезами, конечно, все. И слышу там — вот она там шевельнула рукой, ногой, вот она заохала, завздыхала. И они сказали: мы принимаем решение, значит, что ее, конечно, надо госпитализировать. Прямо сейчас надо госпитализировать. Потому что есть надежда, что мы сможем в реанимации ее, так сказать, привести в чувство. И уже вызывали, значит, там дополнительных помощников, чтобы ее на носилках нести. И я понимаю, что этот момент — не зря же мы молились, Господь милостив. Ну я стою с Дарами, и я, наверное, совершил такое дерзновение, вот руководствуясь ее такой исповедью — не исповедью, не знаю, вот то что по телефону у нас было, что нужно облегчить душу, что вот какое-то вот в ее интонации я уловил тяжесть и содеянных грехов за жизнь, ничего конкретного она не говорила тогда по телефону. Я обратился к ней и сказал, что вот если вы меня слышите, простите меня, я вот опоздал. Ну руководствуясь вот этим наши телефонным разговором, я дерзну прочесть над вами разрешительную молитву. Я прочел ее. Ну она не открыла глаза, и она не пришла в себя. Единственное, что я мог сделать, это коснуться Чаши, Чашей, запасными Дарами вот ее лобика, поцеловать ее, перекрестить и попросить прощения. И ее унесли. А потом я узнал, что по дороге в больницу она скончалась. И вот полная какая-то опустошенность в душе после этого осознания, что что-то свершилось непоправимое. Но и вместе с тем, с невероятной какой-то остротой, возникло чувство, что вот эта опустошенность — эти мысли, чувства, что совершилось что-то непоправимое, —это неправда. Потому что ну Господь победил смерть, что ну вот не знаю, на каком уровне это ощущение, что у меня будет возможность вот с ней обняться. Причастие уже отец диакон потребил в ближайшую службу, и я стал думать, а на чем это вот вообще, откуда это, на чем это может быть основано? Стал искать. Знаете, я не нашел у святых отцов какого-то учения о том, что действительно будет встреча с нашими родными, близкими после смерти. Не нашел. Наверное, может быть, вы мне поможете. Вот я с этим пришел сюда сегодня. Потому что, как вы сказали, эта удивительная история с женщиной, эта радиостанция «Вера» — это друг. И это не какое-то, да, абстрактное понятие —друг, а конкретно — вот мы здесь встречаемся, мы можем задавать друг другу сложные вопросы и на них пытаться ответить.

А. Ананьев:

— Радио-друг, светлое радио, Радио ВЕРА, «Светлые истории». Клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами в Москве, священник Павел Усачев. И история, которую, знаете, абы кому не расскажешь. Только кому-то очень по-настоящему близкому. Алла Митрофанова, Константин Мацан, я Александр Ананьев. Костя.

К. Мацан:

— После историй отца Павла всегда трудно брать слово.

А. Ананьев:

— Ну я на самом деле за ответом на вопрос отца Павла к тебе стучусь скорее.

К. Мацан:

— Если отец Павел этого не знает, то я уже тем более.

Иерей Павел:

— Вы же ведете программу «Родники небесные».

К. Мацан:

— Ну вот там мне для самого всегда такой вечный вопрос, как мыслить эту загробную встречу — с кем, как, — как бы тут не уклониться...

Иерей Павел:

— Да.

К. Мацан:

— В излишние такие натуралистические представления. Как мне всегда вспоминается, как к вопросу о «Родниках небесных», Клайв Стейплз Льюис, он заканчивает предисловие к «Расторжению брака» словами, что меньше всего я пытался удовлетворить любопытство тех, кто думает, как устроена загробная жизнь. Поэтому тут для меня самого это вопрос.

А. Ананьев:

— А я немножко по-другому вопрос поставлю и, наверное, попрошу тоже и отца Павла, и Костю, и Алечку ответить на его. Мне кажется, что с Богом опоздать нельзя. С Богом не бывает поздно никогда.

А. Митрофанова:

— Мне кажется, здесь очень важный вот этот момент, связанный с вашим спокойным сердцем, отец Павел. У вас не было внутреннего метания и ощущения, что вы едете не туда и что-то делаете не так.

Иерей Павел:

— Вот. Для меня это вопрос: почему? Почему мне...

А. Митрофанова:

— А это не обязательно, что вы прямо сейчас получите ответ. Мы же прекрасно все это знаем, как оно работает. А что касается вот этой соборной молитвы, то есть, понимаете, вот это ваше, может быть, вполне сердечное чувство по отношению к этой женщине там сотни людей поставило на молитву о ней.

Иерей Павел:

— И сейчас я очень прошу — ее зовут Людмила, новопреставленная Людмила, — дорогие друзья, воздохните, пожалуйста. Еще сорока дней нет, это совсем свежая история.

К. Мацан:

— Вы знаете, я о чем подумал? Сейчас вот, когда мы все это обсуждаем, о том, что вот вы, отче, говорите о том, что вы когда-нибудь там с ней обниметесь. Ну опять же если это не понимать сугубо натуралистически, то ведь ушедшие же не уходят совсем в никуда, они же остаются и продолжают действовать, продолжают быть. Вот я вспомнил, когда вы рассказывали, я думаю, в сегодняшней нашей программе, и было понятно, что более-менее фокус этого разговора будет вокруг вот отношений с теми, кто ушел так или иначе. Меня в свое время просто поразила, казалось бы, очень простая история. Очень простая сюжетно. Был отец, уже престарелый, много лет проведший в Церкви, как церковный человек. И был у него сын взрослый, который, надо полагать, тоже когда-то, может быть, был церковным человеком, а может быть, и не был или как-то, как блудный сын, ушел на страну далече. И вот отец, папа, понимал, что он уже очень тяжело болеет и скоро конец, и он как-то вот пригласил сына к себе и сказал: знаешь, я вот чувствую, что я сейчас буду уже угасать. Когда я совсем уже буду угасать, ты просто вот приходи и просто вот сиди рядышком. Там ничего не говори, и я тебе не буду ничего говорить, вот просто будь. И сын так и стал делать. Какое-то время он сидел рядом с уже уходившим, угасающим папой. А потом папа умер, папу похоронили. А сын почему-то продолжил приезжать к нему домой и сидеть просто в его комнате. Ну, может быть, и вещи какие-то было нужно разобрать, собрать. Ну вот он не смог остановиться. И вот он просто приезжал и был там, в этой комнате, где папы уже не было, а сын там был. И вот он сидел там день, два, неделю, может быть, сорок дней. И вот когда какое-то такое большое количество дней прошло, что-то в сыне стало меняться, что-то в нем преобразилось, и он снова поверил в Бога. Вот он стал верующим человеком. Он стал общаться с папой в молитве, и это было абсолютно реально. Это не было самоубеждением, это не было минутными эмоциями, потому что это потом уже осталось и вошло в жизнь — вера как нечто очень важное. Но вот это пример того, как ушедший папа не ушел, а своей молитвой продолжил быть, просто в каком-то другом качестве. И, может быть, эта история, которую я услышал от очень дорогого мне священника, еще и так поразила тем, что была рассказана как проповедь в Страстную пятницу, проповедь у Плащаницы. Вот пред нами распятый Христос, и сейчас мы будем подходить, кланяться и целовать Плащаницу. И вот помнить про ту историю, что смерти нет, что вот этот папа, он ушел и не ушел. Ну это к вопросу вот о том, как... Я не знаю, как. Очень легко эти слова произносить. Но что-то в сердце подсказывает, что те кто ушел, не вычеркнуты из списков мироздания.

Иерей Павел:

— Вот, собственно, что меня как бы утешает, это очень известные слова из Евангелия от Луки — по-моему, 20-я глава, — Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых, и у Бога все живы. И самое меня потрясает вот это, то что книжники на это сказали: Учитель! Ты хорошо сказал. Вот это вот мы все чувствуем, что это действительно вот хорошо сказал Господь, да, утешил нас всех, что все живы. Наверное, основываясь на этом, мы можем об этом размышлять, мне кажется. Вот частное такое мнение.

А. Митрофанова:

— Слушайте, а я пытаюсь сейчас вспомнить, а чья вдова... Это была такая довольно яркая история, в публичном пространстве рассказанная женщиной самой, которая осталась со множеством детей и вот каких-то проблем, осталась вдовой. И вот она, как-то вот так, посмотрев вокруг себя, вот совсем на бедственное это положение, она подняла глаза к небу и сказала: ну давай, разруливай! Ну ты меня оставил, ну давай, разруливай, давай помогай, подключайся. И муж подключился. Ну муж — это кто-то из наших современников, то есть он совершенно точно еще не прославлен в лике святых или не будет прославлен в лике святых. Но вот этот вот крик от души, от земли к небу: давай, вот раз ты меня оставил, давай, включайся и разруливай здесь, что ты меня одну здесь, на этом на всем? И как после этого стали приходить решения, приходить какая-то помощь, и у нее появились силы. То есть очевидным образом любовь ее мужа включилась в вот эту вот жизнь или даже не выключалась что ли из нее. Или действительно, ну как сказать, мы же в Царствие Небесное забираем те свойства, которые здесь, условно говоря, успели прокачать.

Иерей Павел:

— Ну да.

А. Митрофанова:

— Если, к примеру, супруг был медлительным, и жена ему тут: ну что же ты медлишь, давай. Вот, может быть, этот импульс тоже каким-то образом, то есть ее любовь подействовала на его любовь, и вот это умножение произошло. То есть то что это так, я в этом даже не сомневаюсь, что работает таким образом. Объяснить не могу, но понимаю, что так и есть.

А. Ананьев:

— Друзья, я хочу напомнить вам о том, что вот эти «Светлые истории» воспринимаются гораздо тоньше, острее и точнее, когда вы их не просто слушаете, но и смотрите. Есть видеоверсия — я сейчас обращаюсь к тем, кто нас слушает на Радио ВЕРА, на FM-волнах, а есть видеоверсия, которую легко найти в наших социальных сетях, в нашей группе ВКонтакте, на нашем сайте https://radiovera.ru/. И эту, и еще много-много. Кстати, вы знаете, что мы перевалили за сотню этих «Светлых историй», друзья, уже их реально много и можно посмотреть и эту, и другие. Обязательно заходите, ставьте лайки, смотрите, подписывайтесь на наши каналы, оставляйте комментарии. И делитесь этими историями с тем, кому они сейчас очень нужны. Я на сто процентов уверен, что вот все то, что дорогой отец Павел рассказал, сейчас вот, в данный момент, вот прямо сейчас переживают очень многие. Вот эту вот горечь, оттого что я опоздал, ничего исправить нельзя, как много надо было сделать и сказать, а я предпочел что-то другое. И история, рассказанная Костей и Аллой. Я думаю, что Костя еще расскажет историю, да? Да. Об этом через минуту полезной информации на Радио ВЕРА.

А. Ананьев:

— Радио ВЕРА, «Светлые истории». Клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами в Москве, рвущий душу всегда в мелкие клочья, а потом опять бережно сшивающий ее целительными иглами доброго сердца (красиво сказал, записывайте), священник Павел Усачев. Константин Мацан, Алла Митрофанова и я, Александр Ананьев. Костя.

К. Мацан:

— Я когда вспомнил историю, которую уже рассказал, про вот ушедшего папу и про то, как его уже взрослый сын приходил в его квартиру и просто сидел, и вот в этой тишине заново обрел Бога, и через это обрел и папу заново. У меня это сложилось, как-то совместилось с еще одной историей, которая уже не про разговор с ушедшими, но она тоже про то, как мы сегодня широко формулируем тему — про надежду на преодоление непреодолимого. Это мы немножко все-таки в другую сторону уходим, но там тоже папа и сын. Это такой диптих, это такое зеркальное отражение эта история, когда была семья — папа, мама и ребенок. И родители, тогда молодые неофиты, ходили в храм и, само собой, носили, водили с собой ребенка. Ну почему носили — потому что маленький еще был сын. И вот сыну, по-моему, пять лет или четыре года, совсем такой возраст небольшой, и родители очень хотят пойти на ночную службу на Рождество. И для молодых таких, горящих верой родителей, ну не вариант не пойти. Пойти хотят оба и очень хочется, и договорились с бабушкой, что бабушка придет, с ребенком допоздна посидит, пока родители на службу сходят. Бабушка не смогла, бабушка заболевает. Ну и желание пойти в храм у родителей такое, что они берут ребенка с собой. Понятно, что в храме куча народа, что в храме везде по лавкам дети спят, те кто тоже пришел на ночную. И папа — ну хотел пойти в храм — пошел с ребенком. Ему пришлось всю службу держать своего спящего сына на руках. Сын спал, конечно, всю службу, и папа мужественно, вот эту маленькую такую физическую жертву принося, молился с сыном на руках. А те, кто, в общем, детей в храм водят, носят, знают, что, может быть, конечно, в пять лет ребенок не очень тяжелый, но если полтора часа его держать, то немножко начинает...

А. Митрофанова:

— Подождите, Рождественская служба идет не полтора часа, она идет часа три минимум.

К. Мацан:

— Еще долго. Ну вот такая история. И она даже немножко вошла в такое семейное предание, что вот была служба, как, помнишь, я там тебя, сынок, держал на руках всю службу. Сынок, конечно, ничего не помнил, он был маленьким, спал всю службу. Пока он был маленький, эта история вспоминалась с умилением. Потом, когда он стал подростком, это для подростка всегда так немножко они так противятся тому, чтобы им напоминали, какие они были маленькие: ну что ты мне рассказываешь... перестань... подумаешь. А потом ребенок рос и охладел к Церкви, и вот тут у родителей — каждый родитель это понимает, — возникает то самое непреодолимое: ну ты ничего не можешь сделать. И я, как родитель, у которого вот ребенок входит в подростковый возраст, это понимаю, и поэтому эта история, она для меня такая какая-то очень дорогая оказалась. И растет ребенок — он не стал там агрессивным атеистом, он не стал безбожником. Просто ему это перестало быть интересно. Но время от времени в храм он как-то заходил. И вот однажды, просто зайдя за компанию, или так формально — ну Рождество, праздник, нужно в храм зайти. И вот он зашел, свечку поставить, какой там, конечно, не готовился ни причащаться, ничего, просто вот зашел, отметиться. И в тот же самый храм, в который вот в свое время ходил с родителями. И тут вдруг что-то в нем переменилось. Проснулось какое-то чувство, давно забытое. И он, собственно, вернулся к какой-то живой активной вере. И когда об этом узнали родители, папа узнал — а ребенок был уже взрослый, там уже двадцатилетний молодой человек, он спросил: а как, что, почему? Говорит: знаешь, я вот в том храме, в который мы ходили семьей, я вдруг вспомнил ту службу, когда ты меня держал на руках всю службу. На что папа говорит: да как ты мог? Ты спал всю службу. Ты не помнишь ничего, ничего не можешь помнить оттуда. Говорит: знаешь, я тоже думал, что я ничего не помню, и все эти годы я ничего не помнил. Но я оказался в этом месте, и какие-то отдельные яркие вспышки в детской памяти проснулись, и я вдруг вспомнил, что я тогда чувствовал — такими вот крупными мазками. Я помню, говорит он, запах хвои. Я помню, когда вот глаза открывал, свет и пение такое где-то далеко, очень красивое. Я помню тепло плеча твоего, на котором я вот спал. Я помню, как щека стала немножко влажной, оттого что я на твоем плече спал. И я помню свою детскую мысль о том, что если мне сейчас так вот тут вот, у папы на плече, хорошо, то как нас любит Боженька. Наверное. И вот эта вспышка из детства заставила молодого человека вернуться в храм и к Богу. И для меня, как для родителя, который водит детей в храм, вот это дает такую надежду на то, что все преодолимо вообще-то вот. Все преодолимо с Божией помощью.

А. Ананьев:

— Что еще раз доказывает мою гипотезу, что с Богом и к Богу опоздать нельзя никогда. А если тебе кажется, что ты опоздал, то тебе только кажется. А во-вторых, ничто никогда не теряется, не стирается, не исчезает, не пропадает. Оно все куда-то Богом бережно записывается, и достается ровно тогда, когда надо, и тому, кому надо. И ты потом только смотришь и думаешь: вот я захотел бы так придумать — не придумал бы, а оно вот так получилось. Спасибо, Костя, потрясающая история.

К. Мацан:

— Да.

А. Ананьев:

— Причем на уровне ощущений даже. Я думаю, что мы даже пережили.

А. Митрофанова:

— Да, влажная щека, прижатая к папе.

А. Ананьев:

— Да. Слушайте, ну чтобы разбавить немножко эти действительно мощные и глубокие истории, я вспомнил нашу с тобой — сегодня же тема программы «Светлых историй»: надежда на разрешение неразрешимого. И я неожиданно вспомнил нашу с тобой веселую и постыдную историю — ну чтобы так, на контрастах поиграть, — как мы с тобой покупали билеты на днях.

А. Митрофанова:

— Вот я как раз хотела сейчас рассказать об этом...

А. Ананьев:

— Это очень смешная история. Ну раз ты хотела...

А. Митрофанова:

— Нет, давай, просто кратко упомянем.

А. Ананьев:

— В двух словах. В общем, мы с Алечкой познакомились в ноябре, и каждый раз в ноябре...

А. Митрофанова:

— Отмечаем.

А. Ананьев:

— Мы пытаемся улететь отметить... Ну пусть это будет Воронеж. Хорошо, мы решили полететь в Воронеж отдохнуть. И Алечка долго выбирала билеты в Воронеж и поняла, что в Воронеж без пересадки в Саратове никак. И она, значит, говорит: ну слушай, это же хорошо, мы, значит, в Воронеж...

К. Мацан:

— Это же хорошо, если только в Саратове одна пересадка.

А. Ананьев:

— Ну там минимум одна пересадка.

К. Мацан:

— А то придется через Камчатку еще, может быть.

А. Ананьев:

— Там много таких вариантов. Ну только вот обязательно. Я говорю: слушай, так мы же с тобой давно хотели побывать в Саратове. Возьми, пожалуйста, билет... У нас вот как-то криво в семье устроено, что такие вопросы решает жена — это стыд мне просто и двойка. Возьми, говорю, билет, вот мы должны быть в Воронеже 20-го, возьми на 19-е, мы хотя бы денек вот по Саратову походим, попробуем там национальную саратовскую еду, послушаем национальную...

А. Ананьев:

— Еще сказал: лучше, конечно, два дня погулять, но ладно уж.

А. Ананьев:

— И Алла Сергеевна долго-долго-долго... потом нажимает. Муж, я купила билеты в Воронеж через Саратов и... Ой, какая же я недалекая, неумная женщина! Я купила билеты на одно и то же число, то есть у нас не получается погулять по Саратову один день. Мы прилетаем и через несколько часов улетаем из того же Саратова. Какая же я нехорошая, кричит она, какая же я плохая. Какое же это неразрешимое, буквально вот неразрешимое....

А. Митрофанова:

— Да нет, просто шляпа отменная. Не то что плохая, но отменная шляпа.

А. Ананьев:

— Я даже помню вот это вот свое, я просто почувствовал это, я говорю: жена, ты сделала все что могла. Доверься Богу. Господь разрешит это неразрешимое. Проходит несколько дней, неделя, жена такая прибегает ко мне: муж, у нас трагедия — авиакомпания перенесла обратный рейс из Воронежа в Саратов на два часа раньше, и теперь мы не успеваем на самолет из Саратова в Москву. Что же делать? Я говорю: жена, не переживай. Господь разберется и разрешит неразрешимое. Алечка звонит в авиакомпанию этих саратовских авиалиний. Говорит: алле, вы там с ума все посходили? Вы что, зачем нам рейс перенесли на два часа раньше? На что ей мужчина добрый говорит: женщина, ну не переживайте так. Давайте мы вам дадим другой билет, на другой рейс. Он, правда, через два дня. Вы же найдете чем два дня в Саратове позаниматься? Она такая: муж, у нас опять два дня в Саратове! Я говорю: ну я же тебе говорил, что Господь разберется.

А. Митрофанова:

— Ты сказал даже не так. Теперь ты понимаешь, почему ты билеты туда купила на один и тот же...

А. Ананьев:

— Да, если бы она купила билеты на тот же день, у нас получилось бы криво, у нас и там два дня в Саратове, и там дня в Саратове — и у нас саратовское гражданство, и саратовская семья уже появится за это время, а оно нам не надо. А тут все очень разумно получилось.

А. Митрофанова:

— Да, гражданство у нас Ковровского района. Ну а вот правда, отец Павел. Я еще хотела эту историю упомянуть именно в связи с тем, что мы иногда не знаем, для чего нас там задерживают, тут прикрывают нам глаза, тут отключают часто какие-то файлы в голове и прочее. И, вы знаете, вспоминаю слова одного замечательного священника: мы знаем, что с нами случилось, и в лучшем случае благодарим за то, что с нами случилось. И очень редко мы благодарим за то, что с нами не случилось. Ну то есть мы не знаем, как бы оно было бы, если. И единственное, что здесь остается — это довериться Богу.

Иерей Павел:

— Да. А можно, прошу молитв за тоже Людмилу — только она живая, слава Богу. Тяжко болящая. Дело в том, что через несколько дней потом меня, конечно, Господь немножко утешил. Потому что опять был звонок — нужно было причастить тяжко болящую Людмилу, лежачую бабушку. Прямо такого же возраста. А у меня так день сложился, что я просто был выжатый как лимон, уже днем. И у меня был час до службы, до всенощной, чтобы просто вот закрыть глаза и отрубиться, образно говоря. И знаете, какой эффект вот этого звонка — как электрошоком. И я подскочил и побежал к этой тяжко болящей Людмиле — ее причастил, она жива до сих пор. Вот прошу молитв.

А. Ананьев:

— Слава Богу. Слушайте, а вот смотрите, как забавно получается. Не забавно, а важно. Важно. Все эти истории — это не разрозненные сюжеты, разбросанные этим серпантином на снегу 1 января. Это одна большая цепочка, которая там в конечном итоге вырисовывается в один очень мудрый и правильный, очень красивый узор.

Иерей Павел:

— Ну, наверное, вообще можно это сравнить, вот жизнь человека, всякого человека, с ручейком любви, которая происходит в жизни человека. И вот эти вот все ручейки любви, они в итоге, если там есть эти живые воды любви, они стекаются все в Божественную любовь, и там все это как-то соединяется, примиряется, разрешается.

А. Ананьев:

— Спасибо вам, дорогой отец Павел, за продолжение той истории, которой вы начали.

Иерей Павел:

— Ну вот сейчас как-то вспомнил.

А. Ананьев:

— Это реально продолжение. Спасибо вам. Спасибо.

А. Ананьев:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. «Истории о надежде на разрешение неразрешимого, о преодолении непреодолимого». Сегодня их рассказывает клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами в Москве, священник Павел Усачев. Константин Мацан, я Александр Ананьев. И Алла Митрофанова, у которой, благодаря ее работе и тем десяткам изумительных людей, которые рассказывают ей свои истории, сейчас ей можно вообще книги писать. Многотомные романы.

А. Митрофанова:

— Мне — нет. Вот люди пусть пишут, это правда. Те, которые эти истории рассказывают и приносят.

А. Ананьев:

— Нет, ну на самом деле мы с тобой просто, когда состаримся, мы наймем какого-нибудь молодого наивного и талантливого человека, который расшифрует нам все наши эти программы, и мы будем издавать просто книги и будем богатыми, и жить в Саратове.

А. Митрофанова:

— Есть фильм как раз на эту тему, как один молодой писатель...

К. Мацан:

— «Богатые тоже плачут»?

А. Митрофанова:

— Нет, про бабочек. Но не буду о нем говорить, это, в общем, совершенно необязательная к просмотру история для слушателей Радио ВЕРА, как мне кажется. А действительно, да, вот эта тема, она мне напомнила историю героини одного из наших подкастов, которые мы снимаем, слава Богу, с журналом «Фома» — это удивительная возможность знакомиться с какими-то невероятными, очень глубокими людьми, с колоссальным опытом жизненным и мудростью. И вот среди героинь наших подкастов есть Наталья Давыдова — женщина, которая некоторое время назад основала сообщество поддержки вдов. Около пяти лет назад, по-моему, ну пять лет как минимум назад она овдовела. И для нее это стало обнулением вообще всей ее жизни. Потому что вышла она замуж рано, по очень большой любви, и вот сколько Господь отпустил им — 35, по-моему, лет они вместе с супругом прожили, — это были годы, наполненные радостью, счастьем и полнотой жизни. Абсолютно счастливый брак, где она целиком и полностью за мужем. Вот абсолютно счастливая женщина, реализующаяся при этом профессионально, все, но вот рядом муж — и это ее твердыня, это ее плечо, это первый после Бога, это все. И вот его не стало. Причем там не было каких-то хронических заболеваний, чего-то такого, все это произошло как-то стремительно. Вот он умер на операционном столе. А дальше с ней стала происходить история, которая, вполне возможно, знакома очень многим людям, прошедшим через расставание с близкими и вот это проживание горя. У этого проживания, как она сама прекрасно об этом говорит, горе, оно имеет свои законы — то есть в течение девяти примерно месяцев психика, она проходит самые разные этапы, и эти этапы, они универсальны. И у каждого человека при этом горе абсолютно уникально, потому что уникальными были отношения, которые сейчас переходят в совершенно другое качество, потому что в земной жизни этого человека рядом с тобой уже нет. И один из этапов проживания вот этого горя как раз связан с попыткой исправить то, что уже не исправить. Потому что человек — это не первые месяцы, это как бы уже там после того, как там прошел шок, после того как там какие-то первые этапы, да, они уже позади, человек начинает загонять себя в лабиринты подсознания с вопросами: а что я мог бы сделать, но не успел. Мог бы сказать, но не сказал. Мог бы уберечь, но не уберег. Мог бы там вот где-то, здесь придержать, но не сделал. И вот Наталья об этом обо всем рассказывает. Я спрашиваю у нее: а что же это, ну вот как, почему это происходит? А она, понимаете как, она уже это прожила и выплакала, и очень мощно как-то даже и проанализировала. Опираясь на опыт, изложенный теми специалистами, которые помогают людям в таких ситуациях это горе проживать и через него проходить. Она говорит: понимаете, что происходит в эти моменты, откуда берутся вот эти «недоговорил», «недосказал» и так далее, и теперь ситуацию уже не исправить, потому что этого не вернуть — это наша психика боится смотреть вперед и боится смотреть в настоящее, потому что в настоящем и впереди этого человека с нами уже нет. И что делает психика? Она загоняет в прошлое. Туда, где ей понятно и комфортно, и любыми способами старается задержать человека там. Это неконструктивно. Но подобные формулировки неприменимы к человеку в таком уязвимом состоянии. Тут не действуют никакие обезболивающие, ничего, их просто не существует. Через это важно пройти и найти в себе зацепки и усилие какое-то, которое поможет тебе вырваться из вот этого круга, по которому ты бегаешь, задавая себе одни и те же вопросы, что почему я здесь не сказала, почему я здесь не удержала, здесь не уберегла, здесь недосмотрела, здесь не защитила. Просто двинуться дальше. Для этого нужна колоссальная смелость, во-первых, и желание жить. А во-вторых, ну конечно, когда человек обращается к Господу Богу в таких ситуациях, в таких моментах, Господь даст вот эти подсказки, как сделать вот этот следующий шаг и выйти из этого состояния. И вот Наталья, она когда все это прожила — на это ушло девять месяцев, проживание горя, оказывается, столько же, сколько вынашивают ребенка — девять месяцев, что-то происходит, какая-то перестройка в психике. И спустя какое-то время, когда она стабилизировалась, научилась фактически заново ходить, заново дышать, научилась справляться с теми ситуациями, с которыми она первое время не справлялась, потому что какие-то участки мозга и психоструктура вот эта, они просто отключаются. Ну то есть она виртуозный кулинар, например, и она не могла приготовить борщ — она смотрела на продукты и не понимала, что с ними делать. Такое тоже бывает. Вот она через все это прошла, понимаете...

А. Ананьев:

— А помнишь этот ее набор горюющей женщины?

А. Митрофанова:

— Да. Спички, елка и арбуз.

А. Ананьев:

— Да. То есть она вдруг поняла, с каким-то ужасом, — и меня это тронуло вообще за самое живое, — она вдруг поняла, что ну вот какие-то вещи она может сделать. Но она понятия не имеет, где купить спички, как купить елку, потому что это всегда делал ее муж, и как принести домой арбуз. Вот это были неразрешимые проблемы. То есть вообще неразрешимые никак. Она не знала, где купить спички, как притащить елку и как дотащить до дома арбуз.

А. Митрофанова:

— Понимаете. А потом прошло еще время, и она организовала вот то самое сообщество «Морегоряморе», где и она сама, и другие, прошедшие через подобные испытания женщины, и специалисты помогают сейчас проходить через потерю близкого — через этот адище, другим людям, которые сталкиваются с этим горем сейчас. И вот мы сидим с ней в студии, она обо всем этом рассказывает, а я смотрю на нее и думаю: Господи, ну ведь подумать пять лет назад было невозможно, какому количеству людей сейчас будет нужна такая помощь. И то что, понимаете, вот когда с этим горем, и когда еще у соседа такое же случилось. И тебе деваться некуда, и бежать не к кому, потому что он сейчас с этим горем тоже сидит, понимаете. И у него дома, и в соседнем доме, и в соседнем подъезде тоже все, и там тоже люди погибли. И вот человек, который оказывается вот так вот замкнут в этом своем горе, куда ему пойти? А оказывается, что вот есть такие сообщества, и эти люди приходят к ней и находят силы жить. Вот так.

Иерей Павел:

— Да, замечательно. Потрясающе. Мне прямо очень понравилось, как вы сказали, что человеческая психика не способна там, боится посмотреть вперед — это о некоей ограниченности нашей психики. И мне очень понравился рассказ отца Константина Пархоменко — я случайно наткнулся, где он описывает случай, как один криминалист пришел к Богу. Он разбирал очень сложный случай, ну работал как патологоанатом над телом застреленной внезапно женщины... Простите, за такие сложные темы, но просто очень поразительный случай. И в какой-то момент он справа над своим ухом услышал громкий голос невероятного удивления, женский: «И это все?!» Вот такой прямо, знаете. Обернулся — никого нет. И он говорит, я понял, что вот эта женщина увидела там свое тело там, мозг, голову — уже с позиции души, которая увидела, ну что вот неограниченно это все наше. «И это все?» И он пришел к Богу.

А. Митрофанова:

— Это, знаете, как финал картины Кшиштофа Занусси «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем». Там тоже молодой врач... Ну это лучше посмотреть, я не буду пересказывать. Но похожая такая там ситуация. Александр Владимирович, вам так мало времени остается на историю, а она такая, что...

А. Ананьев:

— Я попробую рассказать ее за две минуты. Хотя вряд ли это возможно, эта история заслуживает целого часа. У нас есть дорогой друг, протоирей Александр Гаврилов, и он рассказал историю, которая полостью вписывается в название «Истории о надежде на разрешение неразрешимого». Когда отцу Александру было совсем немного, он был подростком, мальчишкой, у него умерла мама. И психика этого ребенка, этого пацана, не справилась. Она, чтобы было не так больно, она каким-то образом убрала все воспоминания о маме подальше, чтобы было легче. И он не мог — он сам говорит об этом: я не мог вспомнить ее лица, ее запах, ее волос, ее взгляда, ее платьев — я не мог всего этого вспомнить. Тем временем его отец, который очень любил свою жену, он не мог смириться с ее смертью. Он постоянно вспоминал ее лицо, ее глаза, ее запах, ее волосы, ее платье. И он принять и понять не мог, что его сын так относится к своей матери. И на этом возник жесточайший конфликт с отцом. Отец этого не понимал, не принимал и критиковал сына не только в отношении того, что он не любит свою мать, которая умерла, но и вообще никчемный человек. Это обострилось тогда, когда отец Александр женился, у него появилась жена и замечательные дети. Столько критики от своего отца отец Александр не слышал никогда. Твои дети никчемные, они вырастут в никого, они не выиграют на соревнованиях, они будут получать двойки... Твоя жена неумеха, у вас дома бардак, у вас дома грязно... И сам ты, в общем-то говоря, такой же.

А. Митрофанова:

— Хотя все ровно наоборот.

А. Ананьев:

— Да. Понятно, что все ровно наоборот. Отец Александр долго терпел, долго слушал. Долго. Потом, в какой-то момент, не выдержав, сказал: папа, я тебя люблю, но я не хочу больше этого выслушивать. Я просто не хочу больше этого выслушивать. С тех пор они не общались. Довольно долго. Спустя какое-то время его, как священника, прихожане пригласили отправиться в Бари, поклониться мощам святителя Николая. А отца у него зовут Николай, как вы понимаете. Он говорит: ну вот надо же, как так получается, папа Николай, и пойти поклониться святителю Николаю — это да. И он говорит: я очень хорошо помню этот момент — я стою у мощей святителя Николая и понимаю, что надо что-то попросить. А я даже не знаю, что попросить. Ну как? И я, говорит, как-то своими словами говорю: слушай, ну ты видишь, что происходит? Помоги. Я не знаю, что сделай и как сделай. Но сделай что-нибудь, пожалуйста. Я сам не вывожу вообще всю эту историю. Каково же было его удивление, когда спустя буквально десять минут, забив на то, что роуминг в те времена стоил как чугунный мост на Москве-реке, ему звонит жена, через все эти тысячи километров, и говорит: слушай, тут такое дело, твой папа звонил. Отец Александр так напрягся, говорит: что? Нет, он позвонил, говорит, и был... — она долго подбирала слово, — был любезен. Он был добр, мягок и мил. Он спросил, как у меня дела, как дела у детей, все ли у них хорошо. Я долго пыталась понять, что ему надо. Но он сказал, что ему ничего не надо, он просто так позвонил, узнать, как дела. Отец Александр повесил трубку. Забив на то, что роуминг стоит уже как два чугунных моста, перезванивает папе, говорит: папа, у тебя все хорошо? Да, сынок, все хорошо, просто соскучился. Говорит: я повесил трубку, говорит, и такого физического переживания чуда — причем понятно, от кого чудо, почему чудо и как чудо, — у меня в жизни не было никогда. Увы и ах, наше время подошло к концу. Спасибо вам за то, что мы как-то соткали здесь атмосферу какую-то невероятную, хотя говорили, по большому счету, о тяжелых вещах. В первую очередь спасибо клирику храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами в Москве, священнику Павлу Усачеву. Отец Павел, вот прямо спасибо.

Иерей Павел:

— Спасибо вам. Мне очень помогли, дорогие друзья. Благодарен верному другу —Радио ВЕРА.

А. Ананьев:

— А вы помогли очень многим слушателям. Константин Мацан. Костя, спасибо тебе.

К. Мацан:

— Спасибо, дорогие коллеги, дорогие слушатели.

А. Ананьев:

— И Алла Митрофанова.

А. Митрофанова:

— Спасибо.

А. Ананьев:

— Александр Ананьев. Услышимся ровно через неделю. Найдите видеоверсию «Светлых историй» на сайте https://radiovera.ru/ и в нашей группе ВКонтакте. Пока.

Все выпуски программы Светлые истории

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов

Другие программы

Радио ВЕРА из России на Кипре

Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)

Скачать

Читать полностью

Другие программы

Апостольские чтения

Деяния святых апостолов

Скачать

Деян., 4 зач., II, 14-21

Комментирует священник Дмитрий Барицкий.

Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.

Глава 2.

¹⁴Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:

¹⁵они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;

¹⁶но это есть предреченное пророком Иоилем:

¹⁷И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.

¹⁸И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.

¹⁹И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.

²⁰Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.

²¹И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.

«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.

Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.

Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.

Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов

Читать полностью

Другие программы

Светлый вечер

«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)

Скачать

о. Макарий Маркиш

У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).

Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.

Ведущий: Александр Ананьев

А. Ананьев

— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к этому замечательному времени.

А. Ананьев

— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.

Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос, получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу, но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке, которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом, он писал в местную газету англоязычную в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.

А. Ананьев

— Вот я чувствовал, что всё не так просто!

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.

А. Ананьев

— Какую ответственность, отец Макарий?

Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример, по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным, ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано, что когда Пасха, то снова можно ругаться?»

А. Ананьев

— Нигде такого не сказано!

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.

А. Ананьев

— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.

А. Ананьев

— Вот это хорошо!

Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте — участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и в Церкви.

А. Ананьев

— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке называется «настроением». Вот правильно, да?

А. Ананьев

— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...

Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?

А. Ананьев

— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.

Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное, это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии, пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело найдётся каждому.

А. Ананьев

— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения... слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью, работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми, мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение — тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела вашей жизни. Если человек тратит своё время... если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.

А. Ананьев

— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего духовного возрастания, духовной пользы, но принимать их надо умеренно.

А. Ананьев

— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.

Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32 лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с советских времён.

А. Ананьев

— И для вас это была прямо настоящая Пасха.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение, какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом, кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru) — там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня существенными.

А. Ананьев

— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том числе и этот.

А. Ананьев

— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать историкам.

А. Ананьев

— Возвестить всему миру о своей радости?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально. Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика если не русская, то славянская.

А. Ананьев

— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то, но всё-таки уже не совсем то.

А. Ананьев

— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А сам уже — как-то немножко всё сходит...

А. Ананьев

— Но это радость.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно, там уж это было как-то особенно в почёте.

А. Ананьев

— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство — продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.

А. Ананьев

— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас — «воскресенье».

А. Ананьев

— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день — это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови достояние Твое» — тропарь Кресту.

А. Ананьев

— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...

Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?

А. Ананьев

— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.

А. Ананьев

— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и потому что мы не успеваем...

А. Ананьев

— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.

А. Ананьев

— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...

Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху. А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой — богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой, праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.

А. Ананьев

— То есть чёрный, который был во время Великого поста...

Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я просто не помню, что бы был...

А. Ананьев

— И у каждого цвета есть свой смысл.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали — это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки, изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была — простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо нечто царское или сверхбогатого человека.

А. Ананьев

— Статусная вещь.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее великому празднику.

А. Ананьев

— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь домотканом.

А. Ананьев

— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас — это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.

А. Ананьев

— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало можно класть больше ладана.

А. Ананьев

— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.

А. Ананьев

— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди, всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно, потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну, глупость очевидная.

А. Ананьев

— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.

А. Ананьев

— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!

Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!

А. Ананьев

— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!

Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.

А. Ананьев

— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.

А. Ананьев

— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное, исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20 лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии, Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит: «Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».

А. Ананьев

— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то, надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.

А. Ананьев

— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?

Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю: «Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что давайте мне чуть-чуть поменьше».

А. Ананьев

— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?

Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак «Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню — это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то. И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра. Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу. Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие признаки нашей религиозной слабости.

А. Ананьев

— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...

А. Ананьев

— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия, предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое, безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит, чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда, в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами, и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...

А. Ананьев

— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не смешивай, сложи отдельно.

А. Ананьев

— Я это очень хорошо понимаю.

Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело складывайте.

А. Ананьев

— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет — будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.

А. Ананьев

— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...

Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что их хранил их тоже долго.

А. Ананьев

— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.

А. Ананьев

— Получатся, что они не отличаются.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать, сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода, от церковной жизни.

А. Ананьев

— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.

А. Ананьев

— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.

А. Ананьев

— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий, самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в том числе и в миссионерских приходах.

А. Ананьев

— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы, кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно — Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки, Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви, которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.

А. Ананьев

— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?

А. Ананьев

— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»

Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.

А. Ананьев

— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.

А. Ананьев

— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник Вознесения Христова.

А. Ананьев

— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.

Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами убедитесь.

А. Ананьев

— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да, мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы, наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам, дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил — «Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами. И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой личности, человеческого жизненного пути.

А. Ананьев

— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».

А. Ананьев

— А есть претензии?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.

А. Ананьев

— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...

Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...

А. Ананьев

— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?

Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны, индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее напряжённой, менее длительной, быть может.

А. Ананьев

— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к Причастию будет...

А. Ананьев

— К духовнику?

Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.

А. Ананьев

— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.

Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один. Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать, это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное, — а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой угодно.

А. Ананьев

— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».

Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.

А. Ананьев

— Конечно.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря. Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить, всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке. Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал, опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой. Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином, подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям. Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.

А. Ананьев

— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального богослужения — милости просим.

А. Ананьев

— Такой — сокращённый, я так понимаю.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня, ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и та же.

А. Ананьев

— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.

А. Ананьев

— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!

Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси, Господи.

А. Ананьев

— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.

Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.

Все выпуски программы Светлый вечер

Читать полностью