«Музыка и вера». Джанго

У нас в гостях был певец, композитор, участник Светлого концерта Радио ВЕРА Алексей Поддубный, известный как Джанго.

Мы говорили с нашим гостем о музыке и вере, и конечно слушали песни в его исполнении.

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Константин Мацан. Начинаю программу с радостного напоминания о том, что 30 сентября в «Крокус Сити Холле» радио «Вера» празднует пятилетие «Светлым концертом» (он так и называется — «Светлый концерт»), собранные средства от которого отправятся на благотворительные цели, в поддержку проектов фонда «Мои друзья» и разных других проектов. И вот один из участников концерта, чьи песни звучат в эфире радио «Вера», у нас сегодня в гостях. С нами сегодня Алексей Поддубный, известный как Джанго. Добрый вечер!

Джанго

— Здравствуйте.

К. Мацан

— Очень радостно видеть Вас в студии радио «Вера» уже не в первый раз. Вы у нас были, играли свои песни. Сегодня у нас такая более разговорная встреча — просто поговорим и о Вас, и о Вашем творчестве, о жизни и, само собой, о вере. Я бы вот с чего хотел начать. Знаете, я очень хорошо помню, что когда-то вот я учился в школе тогда, и в эфире одной из московских радиостанций появилась песня — мы впервые услышали о таком исполнителе, как Джанго. Мы — это те мои друзья, которые эту радиостанцию слушали. Была песня с рефреном «Тянем-потянем золотой туман», и как-то все так порадовались, потому что, ну, мы слушали русский рок и любили его, и было такое неявно высказываемое ощущение, что, в принципе, слушаем одно и то же, слушаем старые образцы, мы их любим. И вот появляется новое имя, это как-то для нас стало так — «русский рок-то, на самом деле, жив». А вот как Вам кажется, сегодня вот как-то он развивается, или по-прежнему мы все в прошлое смотрим в русском роке?

Джанго

— Для меня понятие «рок» — это несколько более широкая вещь, чем стилистическая привязка. То есть мы знаем массу рок-звучащих коллективов или исполнителей, которые по сути своей никаким роком не являются с точки зрения поэзии. То есть они говорят просто о взаимоотношениях молодых людей, полов, там, и еще чего-то такого и, собственно говоря, за рамки этого не выходят. Для меня рок — это все-таки более какой-то социальный запрос, какой-то запрос души, метания человеческой души в этом мире. Это нам продемонстрировали прекрасные, скажем, английские и американские исполнители — тот же «Пинк Флойд» мой любимый или Джим Моррисон, или тот же Питер Гэбриел, которые пели вот недавно. Недавно я в машине опять слушал у себя Питера Гэбриела. «Блад оф Эден», например, да? Такие вот фундаментальные вещи. То есть человек говорит просто о грехопадении, о мироздании или еще о чем-то, он эти вещи затрагивает в своем творчестве. И русский рок тоже в этом смысле имел таких исполнителей — тот же Шевчук или… Да многие. Вот, скажем, один из моих любимых — Башлачев, например… Там, ну, Виктор Цой, понятное дело. То есть это некие категории такие более высокие, чем просто взаимоотношения, ну, скажем так, «мальчик-девочка», условно говоря. Про остальное я вообще молчу. (Смеется.) Сейчас же очень много людей, то есть коллективов, которые звучат как рок-музыка (я не хочу их упоминать, я думаю, Вы сами догадаетесь), но в текстах которых присутствует только вот этот мотив, который, в общем-то, присущ поп-музыке. Поэтому говорить о роке а данном случае можно как о поп-музыке тоже. Это рок-поэзия, скажем, в моем понимание, все-таки должна прицеливаться куда-то на более глобальные какие-то вещи — на социальные или даже на духовные вещи.

К. Мацан

— Вот то, что Вы говорите, мне чрезвычайно дорого, потому что в моих именно слушательских ощущениях разница именно так и проходит. Все-таки рок и поп — это явления, которые не только разнятся музыкальными компонентами, но это две мировоззренческих парадигмы, если угодно.

Джанго

— Да. Да-да-да.

К. Мацан

— Ведь рок — он стремится проблематизировать жизнь, видит там, где, казалось бы, нет повода задуматься, вот есть о чем подумать. Но вот…

Джанго

— Тут еще уровень драмы. Уровень драмы должен быть… Потому что в поп-музыке тоже есть уровень драмы — «я увидел девочку, она мне понравилась, я к ней подошел, а она…»

К. Мацан

— Ну, это большая драма.

Джанго

— Понимаете, это драма. Это тоже может быть драмой. Но во всех песнях — одна и та же драма? Рок-музыка находит другие драмы. Тот же «Пинк Флойд», гениальная «Стена» — она говорит о драме одиночества человеческой души просто в бездушном социуме, который с самого рождения навязывает человеку свои правила, отдаляет его вообще от какой бы то ни было своей божественной сущности. Он маленький, он родился, он хочет радоваться, он хочет всех любить, он хочет получать любовь, а взамен его прессуют с самого детства — сначала школой, потом войной, потом еще чем-то, еще чем-то, и он, в конце концов, становится, как там, в этой прекрасной композиции, — «Comfortably Numb», то есть абсолютно удобно бесчувственным. То есть вот это — драма. Я считаю, что это практически на уровне Вильяма нашего Шекспира, понимаете? (Смеется.) Поп-музыка все-таки не добирается туда. Ей там делать-то, собственно, нечего.

К. Мацан

— В этом смысле, наверное, Вы неслучайно и «Дорз» упомянули?

Джанго

— Конечно.

К. Мацан

— С текстами Моррисона, там, «People are strange» — («Странные люди»), или, там, «Прорываясь на другую сторону» («Break On Through to the Other Side»)…

Джанго

— А «Лошадиные широты» там чего стоят только? «Horse Latitudes». Почитайте текст — там просто слезы наворачиваются. Это не просто трагедия, когда лошадей топили, сбрасывали их как балласт. Там очень короткий текст, но он прошибает просто насквозь.

К. Мацан

— В этом смысле интересно: а «Битлз» — это рок-музыка или нет?

Джанго

— Я думаю, что «Битлз» — это «Битлз», я бы сказал. (Смеется.) Я думаю, что, конечно, «Битлз» — это поп-музыка в самом хорошем ее понимании. Естественно, они тоже добирались до определенных высот, уже они выходили за рамки поп-музыки в своих текстах. Там та же самая «…only people» (напевает строчку из «Eleanor Rigby»).

К. Мацан

— Я подумал, что, может быть, в этом смысле феномен «Битлз» в том, что они вначале, «Битлз» ранние, не равны себе поздним?

Джанго

— Да конечно.

К. Мацан

— Потому что ранние — это вот «я видел девочку, стоящую на дискотеке, и я про нее пою»…

Джанго

— Ну конечно!

К. Мацан

— А вот те же «Let it be» и так далее — то есть это уже вот «Mother Mary comes to me» — то есть Мария… Собственно, понятно, к кому отсылает Мария.

Джанго

— Да, кстати, в общем-то, да, да.

К. Мацан

— «Ко мне приходит и говорит слова мудрости — что «пусть все будет так». По сути, это «аминь!» вот (нрзб.).

Джанго

— Они вышли, да, они вышли на уровень госпела, они это сделали. Это и есть госпел, на самом деле — и по жанру, и по уровню, скажем… Ну, то есть по уровню восприятия, то есть мировоззрения. Это взывание к Матери Божьей, там… Это… Да, это так.

К. Мацан

— Давайте какую-нибудь песню послушаем Вашу.

Джанго

— Давайте!

(Звучит песня Джанго «Снег».)

К. Мацан

— Алексей Поддубный, больше известный как Джанго, — музыкант, певец, композитор, аранжировщик — сегодня у нас в гостях в программе «Светлый вечер». И мы услышали песню под названием «Снег», и эта песня, вероятно, так скажем, возможно, прозвучит 30 сентября в «Крокус Сити Холле»…

Джанго

— …с высокой степенью вероятности.

К. Мацан

— …на концерте «Светлый концерт». Да. Но может быть всякое, сюрпризы возможны — может быть, и не она. Но вот подвесим интригу. Но вот смотрите: песня «Снег», в которой Вы в тексте напрямую обращаетесь к этой теме Бога…

Джанго

— Да.

К. Мацан

— …там, где слова есть просто…

Джанго

— Есть, да.

К. Мацан

— …вот что побуждает Вас как художника к этой теме обращаться?

Джанго

— (Смеется.) Вы так назвали меня художником — прямо приятно, конечно. Эта песня для меня лично очень многослойная, эта песня. И она писалась за год-полтора-два, может быть, до рождения моего сына. И я почувствовал, что именно в этой песне я хочу обратиться к своему еще не рожденному сыну, будущему. Так и получилось, что у меня родился сын, и, в общем, я как будто предвосхитил, что ли, этой песней вот его рождение. Я хотел… Я с ним как бы разговаривал. И я ему показывал, говорю: «Смотри-ка, смотри-ка, братец, Иисус Христос!». И я обращаюсь к Спасителю в этот момент, да? Я могу обращаться к иконе Спасителя в этот момент, да? Это большая многослойная такая картина. И говорю ему… И я даже представил себе такую вещь: ведь там, куда пришел Спаситель, возможно, никогда не было снега, там было очень жарко.

К. Мацан

— В Палестине — да.

Джанго

— И, возможно, Он никогда не видел снега! И вот я представил себе, что я вот стою рядом с Ним и говорю: «Смотри-ка, братец Иисус Христос, вон там, где розовее мгла, как снег танцует в объятьях звезд!». И… Ну, то есть это такое именно… душевная близость, что ли. Я понимаю, что это, наверное, немножечко самонадеянно с моей стороны, это неканонически — то есть, так сказать, вот так вот запросто беседовать… (Смеется.)

К. Мацан

— А Вы считаете, что это… как-то вот… В этом есть какая-то проблема?

Джанго

— Вот я тоже думаю — почему с этим проблема?

К. Мацан

— Казалось бы, верующий человек обращается к Богу вот так вот на «ты». Кто может быть ближе, чем Бог, казалось бы? Почему в этом должно быть какое-то стеснение?

Джанго

— Ну вот, знаете, я именно это и хотел заложить. Я хотел приблизиться. У меня есть еще одна песня — «Возвращайся, Ты слишком далеко». Она, в принципе, в общем-то, о том же. Она гораздо раньше была написана и записана, она еще в первом альбоме. И она… Я не сразу понял вообще, к кому я обращаюсь, когда я писал эту песню. Но я только потом понял, что именно тоже к Нему.

К. Мацан

— А как Вы это поняли?

Джанго

— Вот эта тема — «Возвращайся, Ты слишком далеко», я специально оставил такое длинное название песни, потому что, на мой взгляд, именно эта фраза закончила эту мысль. То есть мы, на самом деле, отдаляемся от Бога, но создается такое ощущение, как будто Он ушел от нас, и мы хотим вернуть это тепло себе и взываем к Нему, я взываю: «Вернись, возвращайся, Ты слишком далеко! Я Тебя уже не чувствую!». Это вот такого рода драматизм у меня, действительно, вызывал и вызывает во мне какой-то настоящий, реальный отклик. То есть это мои взаимоотношения с Богом. И эту тему я всегда затрагивал, и, так или иначе, она всегда каким-то слоем обязательно стоит, спрятана за теми словами, которые я употребляю для своих песен.

К. Мацан

— Мне кажется, Вы очень точно сказали. Это какая-то совершенно такая базовая, в каком-то смысле даже богословская вещь — что Бог-то всегда близко, мы от него уходим, мы от него отворачиваемся.

Джанго

— Да. Перестаем чувствовать Его присутствие, Его защиту и полагаемся на себя, ерундой какой-то занимаемся. А ведь Он всегда рядом, и стоит, и хочет нам все время помочь. И мы перестаем чувствовать…

К. Мацан

— И надо только… Только повернуться к нему надо, вот это маленькое усилие сделать.

Джанго

— Да, вот это чувствовать и надеяться. «Понадейся на меня!». Он как Отец. Отец-то всегда говорит: «Ты попроси помощи у меня, я же тебе помогу! Нет, ну, ты там сам ковыряешься, не просишь помощи, ну — что я могу сделать?».

К. Мацан

— Потрясающие, на самом деле, Вы вещи такие говорите… Вы так перед программой немножко самоиронично заметили: «Ну я не священник же, не какой-то богослов», но Вы, на мой взгляд, на какие-то очень точные вещи указываете. А у Вас вера — она с детства, или Вы к этому пришли?

Джанго

— (Смеется.) Нет, я — дитя Советского Союза. Я родился в 1969 году, мне уже 50, и…

К. Мацан

— Ну, возможно, что в какой-то семье вера и с детства даже в ту эпоху могла быть. А как это было у Вас?

Джанго

— Да-да-да. Нет, абсолютно с Вами не спорю, конечно же. Просто у меня папа был коммунист. Мама не пошла в партию, но все равно. И атмосфера — я думаю, что многие об этом знают и все это видели своими глазами — атмосфера была такая абсолютно атеистичная. К Богу обращались, скорее, в шутку, что ли. Или… И подшучивали все время над этим. И весь советский кинематограф, в той или иной степени, был пронизан этим. И в комедиях — там, «Бриллиантовая рука»… Вы помните, там все время какие-то шуточки на эту тему, и прочее, и прочее? Все это было всем смешно, и никто, в общем-то, на это внимания не обращал. Только в 27 лет я принял крещение. Это где-то было в 1998 году. Вот. Я к этому пришел, потому что я вдруг понял, что совершаю зло по отношению к своим ближним, к людям вообще, в принципе. Я совершаю зло против Создателя всего этого. И против самого себя тоже. То есть, фактически, я разрушаю себя, разрушаю все то доброе, которое во мне есть и заложено изначально Богом, Создателем — кто-то посчитает, Природой, не важно, да? Хоть Чарльзом Дарвином! (Смеется.) Вот это доброе — оно должно быть, оно должно жить, и я хочу с ним быть, с этим добрым. И я понял, что для меня больше неприемлемы какие-то вещи. Это были 90-е годы, и заниматься приходилось, даже против желания, какими-то такими вещами, и не всегда это было честно. И я, когда осознал все это, я понял, что я просто злодей, я неправильно живущий человек, и я хочу жить хорошо, правильно хочу жить. И хорошо, что рядом со мной оказался хороший товарищ, который сказал: «Ты знаешь, тебе надо идти в Церковь. Тебе нужна все-таки… Ты крещеный?». Я говорю: «Нет, скорее всего». Он говорит: «Пойди, прими крещение». И вот когда мы с братом вдвоем просто пришли, без… Я не знал никаких канонов, вообще ничего — что нужны, там, крестный отец, крестная мать… Я пришел просто к батюшке и спросил: «Что нужно, чтобы мне покреститься в Иисуса Христа?». Он говорит: «Ну, ты уже большой мальчик, приходи просто так». Я говорю: «А можно с братом?». — «Можно с братом». Брат младше меня на четыре года. И вот начался этот обряд, и там я вслушивался в каждое слово, произносимое священником, и там были сказаны такие слова, что «отрекаюсь от помощи сатаны» — то, о чем я думал, но о чем я не знал — о том, что это вот такой канон. И «вверяю свою жизнь Иисусу Христу», как бы на чашу кладу. Три раза это нужно было повторить. И когда я это повторил, я понял всю сущность этого: что ты либо с Иисусом Христом, либо ты с абсолютно противоположной злой силой, которая будет тебя развращать, и ты будешь себе позволять все, что угодно, но ты будеьш всегда отдаляться от Бога. И с этого момента со мной стали происходить какие-то удивительные вещи. На тот момент я работал просто менеджером по продажам в фирме, скажем, которая торговала музыкальными инструментами, в городе Киеве. Она достаточно известная здесь тоже. Это был киевский филиал, фирма московская и вообще такая общемировая. И вот с тех пор со мной… Прошло буквально два-три месяца, и я вдруг остро ощутил, что я занимаюсь вообще не своим делом, и ушел оттуда, уволился по собственному желанию. Мы с одним моим товарищем ушли и начали заниматься музыкой. И вот с тех пор у меня началось движение. Первый альбом мы сделали на английском языке, потом это никому не нужно было, и мы расстались. Товарищ ушел дальше работать в эту фирму, а я стал пытаться что-то делать дальше. И вот это «дальше» — вот, собственно, вот я перед Вами. Вот это «дальше» и было до проекта «Джанго».

К. Мацан

— Потрясающе интересно. То есть у Вас путь музыканта, в каком-то смысле… начало пути такого сольного музыканта совпало с путем христианина?

Джанго

— Абсолютно. Да.

К. Мацан

— Об этом поговорим еще. Давайте сейчас песню послушаем.

Джанго

— Давайте, с удовольствием.

К. Мацан

— Песню — какую? «До Тебя»?

Джанго

— Я думаю, что да. Давайте послушаем песню «До Тебя». Она тоже… В ней тоже есть вот эта тема, о которой мы говорим. Есть, я сознательно там использовал строчки из «Послания апостола Павла», что «любовь никогда не перестает». И вот Вы эту фразу там сможете услышать, в этой песне.

(Звучит песня Джанго «До Тебя».)

К. Мацан

— Это была песня «Договор Тебя». Автор ее — Джанго, Алексей Поддубный, сегодня у нас в гостях в программе «Светлый вечер». В студии Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к Вам буквально через минуту.

«Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. Я напоминаю, что мы сегодня говорим в нашей студии с Алексеем Поддубным, которого Вы, безусловно, знаете как исполнителя по имени Джанго. Его песни сегодня слушаем в программе, они звучат у нас в эфире. И Джанго будет одним из гостей концерта, который пройдет 30 сентября в «Крокус Сити Холле». Это так называемый «Светлый концерт», мы его так назвали. Это пятилетие радио «Вера», куда радио «Вера» приглашает друзей, музыкантов спеть песни, пообщаться. И собранные от концерта средства пойдут на благотворительные цели — на поддержку проектов фонда «Мои друзья». Но мы продолжаем разговаривать с Алексеем. Я не знал, честно говоря, вот этих деталей Вашей биографии, и еще раз повторю — для меня это такой какой-то очень символически важный момент, что Ваш путь музыканта, профессионального такого исполнителя совпал с Вашим путем христианина. То есть Вы приняли решение заниматься музыкой вскоре после того, как крестились. Вот меня очень заинтересовало то, что Ваш знакомый неназванный Вам сказал, что вот если ты хочешь, что называется, быть на стороне добра и как-то отказаться, перестать действовать, делать вещи какие-то там неподобающие, там, нечестный бизнес и так далее, надо идти в храм покреститься. Казалось бы — а почему? Разве не может человек просто для себя решить, что все, я с этого момента, с понедельника новую жизнь начинаю, работу меняю? А почему надо, как Вам тогда показалось (может быть, сейчас у Вас на эту тему есть какая-то рефлексия)?.. Почему именно в Церковь, именно к Богу? За поддержкой, за помощью, за силами? За чем? Почему нельзя самому, казалось бы, такое решение принять и дальше идти без Церкви?

Джанго

— Ну вот, видите, Вы гораздо более опытный человек, чем я, в этом смысле… (Смеется.)

К. Мацан

— (Нрзб.).

Джанго

— По крайней мере, тот, которым я был в 27 лет. Я этим вопросом не задавался вообще. То есть мне сказали — я пошел. Значит… (Смеется.)

К. Мацан

— Может быть, сейчас, спустя время, Вы об этом уже думали?

Джанго

— Я… Да, да. Но я очень, на самом деле, благодарен своему товарищу Леониду за это. Сейчас, конечно, я могу сказать — да, я думаю, что человек очень слаб. И принять решение он, конечно, может, но сможет ли он его выполнить, это решение, особенно на большом отрезке времени, это правда большой вопрос. Это первое. Второе — все-таки это любовь. Это нельзя объяснить. Это не просто решение: «я хочу быть хорошим» или «я хочу быть добрым», «я не хочу делать зла» и так далее. Это вообще здорово, уже здорово само по себе, потому что очень многие люди, в общем-то, не доходят и до этого. Но здесь вопрос любви. То есть это вопрос любви. Это то, о чем я думаю в последнее время. Я думаю, что мы часто говорим о том, что Бог любит нас. Он любит нас, даже самых отъявленных негодяев, которые уже, там, упали уже ниже некуда. Но вопрос в том, любим ли мы Его. Это вот предмет моих последних размышлений. И вот эта любовь — вот задаешь себе вопрос: «А ты любишь Бога?». То есть не «Бог любит ли тебя?», а «ты правда Его любишь — ну как Отца своего, как… вот по-настоящему, да, переживаешь эти чувства?». И я думаю, что ответ на этот вопрос на Ваш очень важный… (Смеется.) Как-то я еще дополнительно подумаю, конечно, потом. Он лежит в этой плоскости. То есть этот ответ не просто… То есть это не просто принятие какого-то решения. Это путь любви, который начинается именно с этой точки. Вот путь любви к Богу. И это, я думаю, очень, очень длинный путь. Ну, кому-то, может быть… Кто-то быстрее сделает… И надо, видимо, стараться жить с упованием на Бога. То есть все в Его воле, все в Его власти. «Помоги, пожалуйста!», «Отец, помоги!». (Смеется.) Вот в таком, что ли, смысле обращаться… «Ты же любишь меня! Я Тебя люблю. Помоги мне!». Вот все, если мы верующие люди, то мы, конечно же, надеемся на помощь нашего Отца.

К. Мацан

— Иногда для человека, который приходит к вере и потом начинает погружаться в церковную жизнь, само это погружение становится ну если не препятствием, то, как минимум, необходимостью преодолевать какие-то непонятности, трудности. Вот Вы киваете, а с чем самым таким для Вас трудным, непонятным Вы столкнулись, когда начали именно знакомиться с Церковью? Что Вы там такого увидели, чего никак не ожидали? Какие открытия сделали? Как это происходило?

Джанго

— Прямо вот такие потрясающе точные вопросы задаете! (Смеется.) Вот. Потому что у меня тоже есть история, связанная с этим. Мне было очень тяжело, очень. Я когда принял крещение, батюшка сказал, священнослужитель: «Теперь тебе нужно пойти на исповедь, прочитать Канон последования ко святому причащению и причаститься». И когда я стал пытаться это делать — человек, совершенно незнакомый ни с церковнославянским языком, ни с чем, — я стал читать эти каноны, меня бросило…

К. Мацан

— Это с ума сойти можно просто.

Джанго

— Меня бросило просто в холодный пот. Мне стало страшно. То есть что я — я вообще какая-то тварь законченная совершенно, там вот мне так показалось, да?

К. Мацан

— Это Вы из Покаянного канона такой вывод сделали?

Джанго

— Покаянный канон! Какой ужас! Это я! (Смеется.) И у меня целый год — год! — ушел на то, чтобы первый раз пойти на исповедь. То есть я год к этому шел, готовился. Я не мог к этому подойти. Я подходил все снова и снова, и к покаянным канонам, и не мог их выдержать просто. И вот год прошел, когда я стал готовым к тому, что… Я даже не помню, что произошло и что мне помогло это сделать, потому что для меня это было очень тяжело.

К. Мацан

— Ну, Вы не могли их выдержать не потому, что… вернее, не только потому, что там текст сложный, незнакомый, а, видимо, если я правильно Вас слышу, острота переживания собственного греха была…

Джанго

— Да, да.

К. Мацан

— …Вам как бы явлена так сильно, что…

Джанго

— Непосильно.

К. Мацан

— …с этим трудно было сразу примириться?

Джанго

— Непосильно. А я не хотел это делать формально. То есть как бы — ну, прочитаю или послушаю на ночь… (Смеется.) Тогда еще не были распространены всякие YouTube — там можно было послушать этот Покаянный канон, значит, там, батюшки прочитали, и, там — (вздыхает)… Полежал перед сном, послушал… (Смеется.)

К. Мацан

— То есть потребовалось время, чтобы, ну, грубо говоря, подлинно прийти к покаянию?

Джанго

— Ну, в общем, да. И это покаяние было очень искренним. Да. И потом со мной случались еще другие случаи в жизни, когда мне было очень-очень тяжело, я переживал какие-то очень драматические события своей жизни, и именно в эти моменты, когда я шел в Церковь и исповедовался, ко мне приходила какая-то благодать, облегчение и видение того, что жизнь прекрасна и на моих этих неприятностях, которые мне казались фатальными, эти неприятности, она не заканчивается, а только продолжается. Я вижу больше света. Такие ощущения у меня были. (Смеется.)

К. Мацан

— Очень интересно. То есть у Вас такое произошло, если я Вас правильно услышал, какое-то переосмысление, что покаяние — это не такое самобичевание, что «какой я плохой!», а это, скорее, прорыв к Свету — что «даже такой плохой, какой я есть, меня вот таким Бог любит и прощает»?

Джанго

— Да, пожалуй. Но я думаю, что, так сказать, к этому рано или поздно приходишь. Да об этом и батюшки говорят, священнослужители, именно об этом. То есть это уже, так сказать, более-менее воцерковленная такая позиция… более воцерковленного человека. Кем я, конечно же, не был тогда. Я и сейчас, каюсь, не могу считать себя полностью…

К. Мацан

— Как один мой старший товарищ пошутил, что, наверное, полное воцерковление — это уже смерть.

Джанго

— (Смеется.) Может быть.

К. Мацан

— Вот ты полностью в Церкви, уже на пути к Царствию Небесному, без оговорок. Вот там уже… Но это такой вопрос дискуссионный. (Смеется.)

Джанго

— Да-да.

К. Мацан

— Давайте послушаем песню… Я бы хотел, чтобы Вы послушали песню, которая тоже у нас в эфире радиостанции «Вера» есть, это вот «Вчера, сегодня, завтра».

Джанго

— Давайте послушаем.

(Звучит песня Джанго

— «Вчера, сегодня, завтра».)

К. Мацан

— Алексей Поддубный, он же исполнитель, певец, музыкант Джанго, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы слушаем песни Алексея, разговариваем потрясающе интересно о жизни. Я бы вот еще о чем хотел спросить. Возвращаясь к теме музыки, песен, текстов… Мне в свое время довелось делать интервью с Вашим старшим коллегой Вячеславом Бутусовым.

Джанго

— М-м!

К. Мацан

— И мы, само собой, разговаривали с ним и о его песня, в том числе обычно известных. И он такую вещь рассказал, что песня «Я хочу быть с тобой», одна из самых известных песен группы «Наутилус Помпилиус» в его восприятии тоже прошла через этапы. Она была сочинена как некая песня о любви. Потом, как рассказывает Вячеслав Геннадьевич, его от этой песни просто воротило, потому что ее пели все, на всех дискотеках, в ресторанах, у костров, и ему казалось, что это банальнейшая песня о любви. А со временем уже, ввиду собственного, в том числе, я так понимаю, воцерковления, он начал эту песню воспринимать как обращение к Богу. И он делает важную оговорку, что но это обращение нужно было выстрадать. То есть такое право художнику обратиться в песне «Я хочу быть с Тобой» к Богу нужно, если угодно, заслужить жизнью. У Вас существуют какие-то примеры того, когда Вы так же какие-то свои песни, не знаю, заново осмысляли, переосмысляли, когда для Вас вообще вставал вопрос «а имею ли я право обратиться к Богу в песне?», хотя мы об этом частично говорили сегодня?

Джанго

— Да, мы… Ну, мы как раз уже об этом говорили как раз касаемо песни «Возвращайся, Ты слишком далеко». (Смеется.) Сначала я не писал ее, хотя что-то такое мелькало во мне. То есть я писал точно это не о женщине, не о Родине, еще чем-то. Я писал о некоем… я не знаю… доме. То есть в той же песне «До Тебя» есть такая вещь, как возвращение домой. Я иногда на концертах об этом говорю, и я это так для себя, в общем, определил, — что дом это — не просто стены, крыша, дверь или окна, то есть не место обитания. Это некий дом… некий дом… Нет, я не могу прилагательное подобрать или еще что-то такое… Некий дом внутри нас. То есть, что ли, сердце наше, да? То есть это возвращение к самому себе — к тому, который счастлив в своем единстве с Богом, в данном случае. То есть это то же слово «счастье» вот я сейчас употребил — ведь русский язык, на мой взгляд, я просто преклоняюсь перед ним, он удивительные вещи сообщает просто своим звучанием, написанием и так далее. То есть «со-частье» — «соединение частей». Вот эти части, самое главное — соединить части в себе, себя соединить с Богом, соединить со своими любимыми людьми, со своими детьми, со своими родителями, друзьями, со своими ближними. И вот это счастье, это со-единение всего вот этого, да? И вот этот дом у меня ассоциируется со счастьем. То есть счастье — это дом. И возвращение к себе в теплое свое счастье, теплый свой дом — это вот есть. Это есть в песне «До Тебя». Но что я заметил? Все-таки творчество хорошо, на мой взгляд… Это тоже моя точка зрения, возможно, она покажется интересно… Что тогда получается хорошо написать, когда ты не совсем понимаешь, а что ты пишешь. Когда ты себя запрограммировал, ты сказал: «Так, я сейчас напишу о Боге»… «Так, я сейчас напишу о любви»…

К. Мацан

— Ничего не получится!

Джанго

— «Я напишу о друге!», «Я напишу о доме». Не будет! Оно ненастоящее!

К. Мацан

— Ну, и получится такой плакат.

Джанго

— Это будет плакат. Ты по плану взял и написал некую песню по сценарию, значит, выстроенному. Более высокий уровень, на мой взгляд, это уровень неосознанного письма, когда ты пишешь, не совсем понимая, что ты пишешь. В этом смысле у меня одна из моих таких песен наиболее вдохновенных — песня «Метель». Я ее написал очень быстро, я ее от себя не ожидал, потому что я человек, воспитанный на классической музыке и на «Пинк Флойд», это мы уже обсуждали, и на Питере Гэбриеле, и на прочих «Битлсах», там, и прочих, прочих… Я вдруг написал песню «Метель» на трех аккордах — «Непроглядная метель, одинокая постель, сны играют душами»… Думаю: «Откуда это? Ты откуда?». И я пишу в этот момент, значит. (Смеется.) Десять минут вот этого письма — и песня была сделана, и я там чуть-чуть подредактировал, подвигал строчки, кое-что додумал в самом конце, уже, там, через недельку, но костяк уже был… Сам посыл, сама фактура была уже создана. То есть все, уже было понятно, что это статуя такая-то, да?

К. Мацан

— Угу.

Джанго

— И я не понимал, почему я написал эти строки. Ну почему я написал, там: «Не любить, не терять, красоты не знать». Не знаю. И иногда ко мне приходит понимание этих строчек, иногда оно ускользает. Но я знал точно, что это хорошо. Что я написал, и это хорошо. Но я этого не осознавал. Очень многие песни, которые я писал, то, что мы обсуждали, — и «Возвращайся», и «До Тебя», и так далее, я не совсем понимал, о чем я пишу, но это было для меня хорошо, красиво и возбуждало во мне чувство. То есть настоящее чувство, переживание. То есть я сопереживал вот этому человеку, от имени которого я это написал. Я не всегда ставлю себя в положение главного героя песни. Я, наоборот, пытаюсь найти его в другом человеке, этого героя, и от его лица, его переживаний… Потому что, может быть, я этого не переживал, но я хочу выразить те переживания, которые пережил кто-то другой. И когда это совпадает, эти строчки, эти слова, которые должны хорошо звучать, они ложатся и образуют вот этот вот… вот это действо. Они начинают это делать со мной. И когда они со мной что-то делают, эти слова, которые, так сказать, из-под моей шариковой ручки вышли, то тогда я это принимаю как… как свершившееся.

К. Мацан

— Очень интересную вещь Вы рассказываете. Часто художники в широком смысле слова говорят о том, что творчество в своей вершине — когда диктуют, сверху диктуют, ты записываешь.

Джанго

— Конечно. Ну, это счастье такое-то вообще. Редчайшее! (Смеется.)

К. Мацан

— При этом возникает вопрос: а не бывает ли так, что тебе кажется, что надиктовали, это прекрасно, а на самом деле это, в общем-то, никто тебе не диктовал, это просто какие-то аберрации твоего сознания? И тоже можно, наверное, как-то заблуждаться и ошибиться?

Джанго

— Абсолютно согласен.

К. Мацан

— Ну, о чем Вы говорите, меня это на одну мысль натолкнуло…

Джанго

— Непонятен. Механизм мне непонятен. (Смеется.)

К. Мацан

— …о которой я, честно говоря, раньше не задумывался. Вот, допустим, человек — любой, наверное, кто так или иначе что-то творил, писал стихи по-настоящему, там, песни, прозу, не знаю, картины, — понимает, что бывают моменты, когда да, ты пишешь, потмоу что тебе диктуют. И потом ты смотришь на это и понимаешь, что ну это… в этом что-то есть — не от меня. Оно вот… То есть мне, получается, через это…

Джанго

— Нечто большее, чем ты?

К. Мацан

— Да. Мне через это, что, казалось бы, я сам написал только что, ну, если называть вещи своими именами, Бог что-то говорит. И вот тогда текст, условно говоря, или песня, на которую ты смотришь с удивлением…

Джанго

— Да, да! Именно так! (Смеется.)

К. Мацан

— …становится тем самым поводом для разговора с Богом. То есть: «Господи, ну вот а что Ты хотел мне сказать? Теперь я об этом подумаю. А теперь я это проанализирую. Как интересно у нас с Тобой сложились какие-то отношения, какая-то встреча!». Вот я никогда не думал о том, что для художника сам факт вот этого написанного «не от тебя» может стать поводом к отношению с Богом, к диалогу с Богом, к разговору с Богом именно об этом. Так, получается?

Джанго

— Я думаю, да. Через разные вещи человек приходит. Тот, кто занимался музыкой и решил посвятить свою жизнь написанию песен, ну, и так получилось, он пишет, да? — со временем все равно приходит, что его сознание не вмещает всего того, о чем он в состоянии написать. Многие… Мне очень нравится абстрактная живопись, например, или абстрактная поэзия. Это сейчас очень модно. Сейчас очень многие авторы и авторы, так сказать, наши сестры, пишут прекрасные вещи. Ты читаешь, и ты, может быть даже, не до конца понимаешь смысл, но это пронизывает тебя, это производит впечатление. Мне вот недавно наш аккордеонист Леша Скипин подарил книгу Валерия Брюсова, поэта. Да. И там в первых же строчках написано, чем отличается, собственно, поэзия от прозы. Проза своей задачей ставит, в первую голову, сюжет, его развитие, драматизм ситуации, драматургию и так далее. То есть это самое главное — передача некоей истории, грубо говоря. Поэзия же возникает из слова. Из слова. «Слова диктуют и ведут свое». Это написал Брюсов. И я абсолютно… Я к этому же выводу пришел тоже. (Смеется.) Автономным таким своим путем. И об этом, в принципе, и Бродский писал. Зачастую Вы даже не хотите, там, этот смысл искать. Может быть, его не надо искать даже. Но вот в момент, когда Вы слушаете или читаете это стихотворение, Вас пронизывает чувство. Вот это, значит, хорошая поэзия. Не бессмысленная. Очень часто бывает, когда люди закладывают какие-то огромные, величайшие смыслы, но читать это ну просто невозможно. Потому что это не стихи, там нет слова, оно не льется, оно как дождь с небес, да? То есть в нем нет… Оно какое-то… Ну просто: «Я хочу вот сказать, что у меня есть такая мысль». Ну тогда зачем писать стихи? (Смеется.) Просто можно написать некий философский мини-трактат. (Смеется.) Или еще что-то в этом роде.

К. Мацан

— Это очень интересно. Да, Вы об этом говорите. По-моему, я где-то читал, что французского поэта Малларме как-то спросили про стихи, и он ответил, что многие ошибочно думают, что стихи пишутся идеями — нет, стихи пишутся словами. И дальше комментирует в том духе, что человек пишет — когда слова появляются, когда они встают в строчку, вот только тогда поэт и понимает, а что же он хочет сказать. То есть мысль — то, что отражается от, в общем-то, уже написанных слов, и только вот когда они есть, тогда сам поэт понимает: «Ах, вот о чем это! Ах, вот о чем!».

Джанго

— Идеальное объяснение! (Смеется.) Я понимаю, что, скорее всего, нельзя его пригласить на программу уже! (Смеется.)

К. Мацан

— Можно читать его тексты. Знаете, мы движемся к концу, я хочу еще один вопрос Вам задать.

Джанго

— Да?

К. Мацан

— Мне кажется, он очень такой вытекающий из того, о чем Вы говорите, — что… Очень меня вот зацепила эта Ваша формулировка, что возникает в песне какой-то… что-то большее, чем ты. Ты поешь, но ты — это не ты, это что-то больше тебя здесь. Получается, в этом смысле творчество может как-то к смирению привести, к такому трезвому взгляду на себя и к постановке себя перед кем-то, кто больше тебя?

Джанго

— Это тоже потрясающая тема. Я считаю, что здесь как раз и есть некая тождественность смирения вдохновению.

К. Мацан

— Потрясающе.

Джанго

— То есть потому что вдохновение — это то, когда Вы полностью (это мой личный опыт) забываете свое «я». Вы живете уже совершенно не своей жизнью. Вы можете жить жизнью полка, который идет на смерть, Вы можете жить жизнью матери, которая рождает ребенка. Вы можете жить жизнью создателя, Вы можете жить кем угодно. И это и есть Бог, это есть вдохновение, на самом деле. Забывание себя, забывание собственного «эго» и как угодно можно сказать. Вот это вот — это очень круто, я Вам скажу, когда это испытываешь! (Смеется.) Ну, этим ни поделиться, ни объяснить, в общем-то.

К. Мацан

— Спасибо Вам за эти слова и за всю эту беседу. Я напомню, что сегодня с нами и с Вами в «Светлом вечере» был Алексей Поддубный, которого мы знаем по творческому псевдониму Джанго. Алексей Примет участие в концерте в «Крокус Сити Холле». Это «Светлый концерт» 30 сентября. На этом концерте радио «Вера» отмечает свое пятилетие вещания в FM-диапазоне. И Вы сегодня услышали песни, которые будут в этом… прозвучат от Алексея на этом концерте. Но закончим мы, наверное, одной из самых, я так понял, Ваших и известных, и любимых, и дорогих для Вас песен — «Холодная весна».

Джанго

— Да. Собственно, практически, с этой песни и начался мой путь, так сказать, в музыке. На самом деле, это была самая первая песня, которая была написана вот… ну вот… которая определила, чем я буду дальше заниматься в своей жизни. (Смеется.)

К. Мацан

— Ну, и как я напомню, может быть, тем, кто не сначала подключился к программе, очень важно, что вот путь музыкальный Алексея, начало этого пути совпало по времени и по событиям жизни с путем в Церкви. Это был «Светлый вечер», с Вами был Константин Мацан. Мы слушаем песню Джанго «Холодная весна». До свидания!

(Звучит песня Джанго «Холодная весна».)