«Музей на месте расстрельного Бутовского полигона». Игорь Гарькавый

Игорь Гарькавый. Фото: А. Назариков/АНО МНПЦ «Бутово»

Мы беседовали с директором мемориального научно-просветительского центра Бутово Игорем Гарькавым.

Разговор шел о музее на месте расстрельного Бутовского полигона, а также о том, как в России сохраняется память о советских репрессиях, почему это важно, и какова роль Церкви в этом. Игорь ответил, как и почему он начал заниматься увековечиванием памяти пострадавших в годы репрессий, и в чем он видит основную задачу музея.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

А. Пичугин

- Друзья, здравствуйте, меня зовут Алексей Пичугин, рад вас приветствовать, представляю вам нашего гостя, вернее, собеседника, так как работаем мы все еще удаленно: Игорь Гарькавый, директор мемориального научно-просветительского центра «Бутово». Игорь, добрый вечер.

И. Гарькавый

- Здравствуйте, Алексей, здравствуйте, дорогие радиослушатели.

А. Пичугин

- Наши постоянные слушатели, думаю, прекрасно знают, где находится мемориальный просветительский центр «Бутово» и то, что это совсем не какой-то центр, посвященный московскому району Бутово, а это центр, который находится на страшном месте – на месте Бутовского полигона, где в 30-е годы тысячи человек были убиты и мемориальный центр «Бутово» как раз об этих людях. И у нас продолжается карантин, ну как продолжается, все-таки мы из него, я надеюсь, выходим постепенно, но музеи еще далеко не все возобновили работу в полном объеме, я так понимаю, что у вас, Игорь, в Бутово тоже пока еще приехать, к сожалению, и посмотреть экспозиции нельзя?

И. Гарькавый

- Да, Алексей, вы правы, то есть какие-то посетители на территории памятника истории Бутовского полигона есть, у нас открыта территория захоронений, открыты храмы, в них тоже можно зайти, можно посмотреть те экспозиционные материалы, те планшеты информационные, которые выставлены на территории Бутовского полигона, но вот музей памяти пострадавших, он пока еще закрыт на карантин в связи прежде всего с тем, что мы, как правило, работаем с организованными группами, то есть у нас пока нет еще инфраструктуры, необходимой для приема индивидуальных посетителей и это значит, что если групп нет, то мы, в общем-то, и не работаем с посетителями, а группы сейчас до сих пор еще это большой вопрос, то есть чтобы из других регионов люди приехали на автобусе, все-таки нужно преодолеть некоторые предубеждения, да, действительно есть риск того, что во время такого путешествия человек может заболеть коронавирусом, поэтому, конечно, пока еще таких организованных групп именно в музее у нас практически нет и мы думаем, что пока не завершатся эти противокоронавирусные мероприятия в полной мере, конечно, музей не будет открыт. Ну а на территории у нас бывают небольшие группы паломников и в этом смысле постепенно жизнь как-то возобновляется, но, конечно, не в прежнем объеме.

А. Пичугин

- Давайте в целом напомним нашим слушателям о том, что такое центр «Бутово» и чем он важен для нас, для исторической памяти.

И. Гарькавый

- Прежде всего, конечно, важен не сам центр «Бутово», а Бутовский полигон – это крупнейшее известное сейчас в Московском регионе место захоронения жертв политических репрессий 30-х годов прошлого XX века по тем спискам, которые были изучены особой комиссией сначала в Моссовете, потом при правительстве Москвы, в расстрельных списках Бутовского полигона числятся 20 тысяч 762 человека – это те люди, которые были расстреляны при приговорах «тройка», «двойка» в Москве в период с 8 августа 37-го по 19 октября 38-го года. И это огромное количество самых разных людей, но большая часть из них – это жители Москвы и Московской области, большая часть из них – это крестьяне и рабочие, но, конечно, среди расстрелянных есть и представители других социальных групп, это и духовенство, это и интеллигенция, и дворяне, это и участники белого движения, и национальные группы определенные, какие-то диаспоры, так скажем, активные участники политической и социальной жизни этих диаспор тоже здесь представлены, то есть это такой своеобразный срез общества и, конечно, память об этих людях и память вообще о той катастрофе, которая случилась с нашим народом в прошлом XX веке – это память священная, которую никак нельзя разменять ни на какие политические или практические, или сиюминутные коньюнктурные смыслы, эта память, она хранит не просто информацию о тех людях, которые когда-то были живы, а потом стали жертвой такой бесчеловечной расправы, она, на самом, деле, хранит еще нас самих от беспамятства, от полного разрушения и деградации нашей коллективной личности, потому что если мы не будем способны помнить о прошлом, об ошибках прошлого, о катастрофах прошлого, то мы не сможем просто найти в себе внутренних сил для развития в настоящем, для роста в будущее. Поэтому, конечно, я думаю, что эта работа исключительно важна и есть разные, конечно, тенденции в наше время, прямо скажем, но есть и какие-то положительные, есть вот концепция государственной политики по увековечиванию памяти жертв политических репрессий, принятая в 2015 году, замечательный документ, который во многом, к сожалению, остался декларативным, но зато с точки зрения буквы своей он обозначил приоритеты государственной политики, с которыми нельзя не согласиться – это и мемориализация мест массового захоронения, создание музеев и так далее и так далее и в этом смысле, конечно, Бутовский полигон – это одно из очень многих мест, которых после XX века на территории бывшего Советского Союза насчитываются сотни, это места массовых расстрелов, это места, где когда-то стояли концентрационные лагеря, тюрьмы специального назначения, поселки раскулаченных и так далее и так далее. Но у Бутовского полигона, кроме такого центрального положения, безусловно, очень важно, все-таки рядом Москва и Бутовский полигон поэтому на виду, кроме этого, есть еще один очень важный смысл: Бутовский полигон – это одно из немногих мест, которое передано Русской Православной Церкви, вот такого рода место, место памяти, это единственное место памяти, переданное Русской Православной Церкви, где существует полноценный мемориальный комплекс, то есть комплекс, который включает в себя не только само место благоустроенное, в смысле открытое для посетителей и подготовленную для приема посетителей территорию исторического памятника, но и что очень важно: у этого мемориального комплекса есть своя музейная составляющая, есть музей памяти пострадавших, есть виртуальная часть этого памятника, это прежде всего сайт «w.sinodik.ru» на котором можно увидеть электронную версию базы данных по всем пострадавшим на Бутовском полигоне и, конечно, есть еще такая, может быть, невидимая, но большая тоже часть научной работы: продолжается изучение архивно-следственных дел и так далее, то есть это мемориальный комплекс, который дополнен еще и мемориальными культовыми сооружениями, то есть двумя храмами, поклонными крестами, которые тоже являются символами памяти и тоже по-своему эту память увековечивают, в этом тоже очень важный момент, то есть это некий эксперимент, когда Церковь взяла на себя ответственность за сохранение памяти на столь важном историческом объекте, ну и вот сейчас, конечно, еще многое надо сделать и далеко еще все не идеально, но какая-то работа и есть и работа идет. Вот и музеи, очень важные элементы этого проекта, два музея, то есть музей, который сейчас мы заканчиваем – Музей памяти пострадавших и музей «Русская Голгофа», который только еще проектируется, это будет память о всех новомучениках, пострадавших в нашей стране с 17-го по 91-й год, о всех исповедниках веры, так что вот этот второй проект еще, хоть он и теоретический пока, но тем не менее мы думаем, он будет очень важной частью всего этого мемориального комплекса.

А. Пичугин

- Я никогда, кажется, вас не спрашивал, несмотря на то, что в разных проектах мы с вами работали, сотрудничали: а почему тема важна для вас лично, как вы вообще начали заниматься темой увековечивания памяти людей, пострадавших в годы репрессии?

И. Гарькавый

- Вы знаете, как-то я даже, честно сказать, думаю, что это случилось в каком-то смысле для меня неожиданно, потому что, с одной стороны, я для себя эту тему открыл очень рано и еще в советское время в 87-м, 88-м году я начал посещать тогда еще квартирные семинары, которые проводили молодые историки, в том числе, там я познакомился с Владимиром Гурболиковым, который сейчас руководит «Фомой», один из ее редакторов, соответственно, они нам, тогда еще школьникам старших классов, проводили такие занятия по ликбезу историческому, именно тогда мы открыли для себя «Архипелаг ГУЛАГ», узнали много страшной такой информации, которая нас не оставила равнодушными, о репрессиях и так далее, эту тему открыл для себя я тогда. Но потом получилось так, что, изучая историю Церкви и будучи преподавателем истории Русской Православной Церкви в Российском православном университете святого апостола Иоанна Богослова я, естественно, стал с этой темой соприкасаться уже с другой стороны и одновременно так получилось, что семья отца Глеба Каледы, с которой я был очень дружен и близок, она оказалась вовлечена в историю Бутовского полигона, поскольку оказалось, что духовный отец батюшки отца Глеба священномученик иерей Владимир Амбарцумов расстрелян в Бутово, и тот храм деревянный, с которого все началось здесь, на Бутовском полигоне, строила семья Калед в значительной степени, во всяком случае организовала этот процесс и тогда еще старостой, потом диаконом, а потом настоятелем этого храма стал отец Кирилл Каледа. И вот, собственно, по его приглашению я стал больше принимать участие в жизни Бутовского прихода, а потом в 2002 году мы совместно с отцом Кириллом, приходом и еще инициативной группой создали мемориальный центр «Бутово», который уже с тех пор занимается научной работой по изучению не только самого Бутовского полигона, но и проводит мониторинг темы мест массовых захоронений на территории Российской Федерации и на территории всего постсоветского пространства, а главное – изучает церковные традиции увековечивания памяти пострадавших за веру для того, чтобы эти традиции использовать как ресурс для создания новых практик, новых подходов к теме увековечивания памяти внутри Церкви и с участием Церкви в обществе, вот так получилось, что я теперь тружусь здесь, на Бутовском полигоне.

А. Пичугин

- Я напомню, что беседуем мы сегодня с Игорем Гарькавым, директором мемориального научно-просветительского центра «Бутово». В вашем центре, я знаю, сейчас, несмотря на карантин идет работа по подготовке к открытию новых залов, в том числе, зала, который будет посвящен так называемым «бывшим людям», вот я предлагаю вам поговорить о том, кто такие «бывшие люди» и о ком конкретно вы в этом зале говорите.

И. Гарькавый

- Да, спасибо за вопрос, вопрос очень важный и интересный, потому что, на самом деле, для нас, конечно, это время не потеряно, мы могли бы, наверное, сделать больше, если бы не коронавирус, но тем не менее это время все-таки занято сейчас такой большой конструктивной работой, потому что музей в целом сейчас представляет из себя следующее: это пространство небольшое сравнительно, где-то примерно около 260-270 квадратных метров экспозиционных, в котором уже полностью смонтированы четыре экспозиционных зала, то есть зал, посвященный истории Бутовской усадьбы и тому, как она превратилась в центр спецзоны «Бутово» в 34-м, 37-м годах. Зал, который называется «Этап», зал, который называется «Барак», который, собственно, и рассказывает о том, что происходило на Бутовском полигоне в 37-м, 38-м годах и зал, который посвящен пострадавшим за веру и Церковь, соответственно, вот этот зал, он находится прямо после зала «Барак» и люди, попавшие в зал «Барак», они, конечно, погружаются в эту страшную тему, не только информационно, но и, я бы сказал так, визуально, потому что они видят портреты пострадавших, они видят карту с местами расположений мест, подобных Бутовскому полигону, на всей территории бывшего Советского Союза, они видят инсталляцию «Расстрельный ров» и после этого, соприкоснувшись так или иначе с этой темой и как-то для себя ее открыв, они переходят в зал, где, на самом, деле, совершенно другая уже атмосфера, где мы воспроизвели, пытались во всяком случае воспроизвести атмосферу зала в доме священника, московского или провинциального, в богатых домах до революции, даже не в богатых, а в средней руки домах до революции обязательно была такая зала, где вся семья собиралась, это просто была большая комната со столом в центре, над столом висит абажур…

А. Пичугин

- Почему-то фисгармонь там видится, это что-то такое, лесковское…

И. Гарькавый

- Да, это что-то лесковское, но мы имели перед глазами просто фотографии, сделанные в интерьерах тех московских квартир или домов подмосковных, где жило духовенство и хотя, конечно, в 30-е годы в реальности этих людей очень часто из этих самых апартаментов уже изгнали или их во всяком случае сильно уплотнили, но в Подмосковье дома, в которых проживало духовенство, они очень часто оставались в собственности или в пользовании этих семей и в 30-е годы тоже, поэтому такая зала, она была неким общим место, общим пространством для священника, членов его семьи, приходивших к нему гостей, его духовных чад, местом бесед, местом встреч. Вот именно в такую атмосферу мы приглашаем зайти человека, который соприкасается с темой расстрелянного духовенства и постепенно он видит, как это все в 20-е или 30-е годы наполнялось новым смыслом, смыслом исповедничества, страдания за веру, и там разработан нами специальный экспозиционный прием, который мы называем «Бутовский складень» - это складни, который разворачиваются и на развороте их мы видим фотографии этих людей из архивно-следственных дел, а на лицевой стороне, когда складни закрыты, соответственно, она становится главной, на лицевой стороне этого складня мы видим фотографии из жизни, то есть какими эти священники или пострадавшие за веру миряне были в обычной своей жизни – вот этот контраст, он тоже оказывает сильное эмоциональное впечатление. И не буду всех раскрывать секретов этого зала, думаю, это все-таки стоит один раз увидеть, чем сто раз услышать, но в следующий зал когда приглашаем наших посетителей, это, собственно, зал, над созданием которого мы сейчас завершаем работу, зал этот называется «Бывшие люди», идея в том, что эти залы, которые идут после зала «Барак», они как бы нам раскрывают и, с одной стороны, раскрывая, показывают, кого же, собственно говоря, на Бутовском полигоне расстреляли, потому что мы часто слышим со стороны наших оппонентов вот эти совершенно ложные надуманные обвинения, что «вот, никого из людей тут не расстреливали, расстреливали, может быть, уголовников» - уголовников, конечно, здесь тоже расстреливали, с этим спорить невозможно, но в процентном отношении это совершенно не большая часть пострадавших, а вот большая часть пострадавших – это вот такие самые разные люди, но люди, на самом деле, совершенно невиновные ни в тех преступлениях, в которых обвиняли их, ни, что самое важное, в принципе не заслуживавшие ни такого отношения к себе, ни такого наказания.

А. Пичугин

- Ну, я думаю, что ни один человек в мире все равно не заслуживает наказания расстрелом на Бутовском полигоне.

И. Гарькавый

- Ну такого уж точно, да. И мы показываем, что, на самом деле, то ,что можно прочитать в документах следствия, в архивно-следственных делах, если говорить о том, как эти документы существуют сейчас, в современных архивах, это некая идеологическая мифологема, это то, что большевики пытались объяснить сами себе, потому что, конечно, эти документы были секретными, они не предназначались для широкого круга пользователя, но тем не менее все-таки с ними соприкасались и следователи, работники прокуратуры в дальнейшем, вот эти документы, они как бы обосновывают выбор, сделанный властью, а власть делала выбор - этих людей найти и уничтожить. И уничтожали их по определенным социальным характеристикам, как членов определенных культурно-социальных групп, то есть речь шла не о том, чтобы конкретно вот каждого человека найти и уничтожить за то, что он сделал – нет, речь шла именно о том, так сам оперативный приказ 00447, с которого началась эта страшная бойня, он это и постулирует.

А. Пичугин

- А кем был этот приказ издан, я так понимаю, что он из недр НКВД выходил?

И. Гарькавый

- Да, это принят оперативный приказ 00447, подписанный 30 июля 1937 года наркомом внутренних дел Николаем Ежовым, на следующий день этот приказ был предметом обсуждения Политбюро ЦК ВКП(б), был принят, было дано добро на его реализацию и, соответственно, именно с этого приказа начинается самая страшная, самая кровавая кулацкая операция, так называемая, в нашей стране, но под кулаками в данном случае понимали уже всех крестьян, которые были так или иначе не согласны с советской властью или ей не угодны, а самое страшное, что в другие категории попадают так называемые «антисоветские элементы», вот это расширительное понятие, оно давало возможность искать врагов народа в самых разных социальных группах, самых разных просто стратах общества, фактически любой человек при желании соответствующих органов мог оказаться врагом народа, потому что если речь шла бы, как изначально планировалось, только лишь о бывших кулаках и уголовниках, то это все-таки большие группы, но социальные признаки здесь зафиксированы, понятно, что не каждый человек является крестьянином и не каждый человек является уголовником, а вот что касается тех людей, которых можно было обвинить в антисоветской, тем более агитации, то это фактически любой человек, который рассказал анекдот, неосторожно высказался, просто продемонстрировал критичное отношение к мероприятиям советской власти и при желании и даже если он ничего такого не говорил и не делал, но ему можно это было легко приписать, найдя двух или трех штатных свидетелей, используя их лжесвидетельства для того, чтобы этого человека убрать. Но это техника, это то, что должны были сделать следователи для того, чтобы оформить человека, для того, чтобы довести дело до обвинительного заключения, но мотивация их, она была глубже, она лежала в плоскости превентивного классового террора, этих людей забирали не потому, что на них были оперативные материалы, оперативные материалы, как правило, отсутствовали, а наоборот, людей арестовывали, потому что знали, что они когда-то были дворянами или сейчас являются священниками, или участвовали в белом движении, или еще что-то такое когда-то сделали, что воспринималось властью, как та или иная форма нелояльности и теперь этих людей обвиняли в преступлениях против советской власти и подводили либо под расстрел, либо под концентрационный лагерь, в зависимости от того, какая квота существовала, какие были условия и какая была коньюнктура в каждом конкретном регионе, потому что на каждый регион выдавалась своего рода квота, сколько нужно посадить, сколько нужно расстрелять и вот это уже на местах решали партийные начальники, начальники местных управлений НКВД, которые входили вместе с представителями прокуратуры в так называемые «тройки» - вот что такое массовые репрессии 30-х годов. И нам очень важно в этом музее, с одной стороны, рассказать о людях, потому что музей посвящен именно памяти пострадавших в Бутове, то есть мы рассказываем там и о репрессиях, и о Бутовском полигоне, как о месте казни, об этом страшном конвейере смерти, но мы поставили перед собой другую сверхзадачу, наша задача – вернуть этих людей, вернуть их в нашу культуру, в наше общество, в наше сознание, если угодно, чтобы эти люди вернулись в Россию, потому что нам кажется, что без этих людей Россия очень много потеряла, она потеряла этих людей не в том смысле, что они никогда в ней не были, а в том смысле, что просто о них забыли, их подвиг, их жизнь, их мнение, их взгляды, все это, на самом деле, очень нужно нам сейчас, как мы думаем. И вот как раз для того, чтобы в этом разобраться, нужно разрушить советскую мифологию, а мифология заключалась в том, что есть «церковники», так прямо их называют в приказе 00447 – это вот эти активные церковные люди, неважно, миряне или священники, которых надо найти и уничтожить и есть еще так называемые «бывшие люди», вот «бывшие люди» - это термин, который поражает своей циничностью, я думаю, что если бы что-то такое было бы в каком-то другом тоталитарном режиме придумано, то, конечно, во всем мире бы говорили просто о том, насколько этот термин просто отдает нечеловеческой какой-то жестокостью, по сути, это как раз то, что сейчас очень часто обсуждается культурологами, это пример дегуманизации, когда человека называют нечеловеком, ну подумайте сами: «бывшие люди», то есть те, кто был человеком, а сейчас уже им практически не является. И вот «бывшими людьми» официально в документах, но во внутренних документах, правда, скажем, не в партийных документах, не в документах, которые НКВД показывало обществу, а вот внутри ведомственных документов НКВД этот термин использовался, как одна из частей инструментария понятийного, есть этот термин в отчетах, есть этот термин в статистических выкладках, то есть это не какое-то эмоциональное суждение, это понятие, и вот кто же попадает под это понятие…

А. Пичугин

- Про это мы поговорим во второй части программы, у нас сейчас небольшой перерыв, я напомню, что вместе с нами и с вами этот «Светлый вечер» проводит Игорь Гарькавый, директор мемориального научно-просветительского центра «Бутово». Я Алексей Пичугин, вернемся через минуту, не переключайтесь.

А. Пичугин

- Мы возвращаемся к нашей беседе, я напомню, что говорим мы сегодня с Игорем Гарькавым, директором мемориального научно-просветительского центра «Бутово», говорим о центре «Бутово», о том, что нового предлагается в музее Бутовского полигона для посетителей, которые все-таки, я надеюсь, что в ближайшее время, когда ослабнет эта эпидемиологическая ситуация, в музей вернутся. Итак, зал о «лишних людях», продолжаем этот разговор.

И. Гарькавый

- Да, кто же такие «лишние люди», мы хотели с вами, Леша, обсудить. На самом деле, это очень широкое понятие, прежде всего к «лишним людям» относились бывшие дворяне, особенно те из них, которые занимали при царской власти те или иные государственные посты, были офицерами и не нашли себя в советской системе, но были и те, которые нашли себя, особенно среди офицеров, но их тоже в 37-м, 38-м годах, как правило, не всех, действительно, из них арестовали и расстреляли, но значительную часть из них отправили на Бутовский полигон или в концентрационный лагерь, забыв даже и те заслуги перед советской властью, которые некоторые из этих офицеров реально имели. Но самое главное, что в категорию «бывших людей» попадают участники Первой мировой войны, потому что, на самом деле, во время Первой мировой войны офицерский Корпус Императорской Российской Армии сильно обновился и кроме потомственных дворян, которые составляли его костяк до 1914 года в офицерских рядах появилось много личных дворян, людей, которые выслужились, получили за доблесть воинское звание или получив образование, на фронте получили, вот эти личные дворяне тоже попадают в поле зрения органов внутренних дел в рамках вот этой широкой кампании по уничтожению врагов народа. Ну и, конечно, представители дворянской интеллигенции – это люди, не имевшие отношения иногда вообще никакого к государственной службе до 1917 года, но занимавшие в обществе то или иное место благодаря своим способностям, знаниям, авторитету они тоже попадают в поле зрения чекистов и тоже оказываются, многие из них, на Бутовском полигоне. И вот наша задача была в шестом зале, который мы так иногда между собой называем «дворянским» показать этих людей, показать их судьбы. Понятно, что, на самом деле, возможности наши сильно ограничены, с одной стороны, и зал небольшой, имеет площадь примерно около 26 квадратных метров, с другой стороны, у нас есть проблемы, как и у всех мемориальных музеев, связанных с этой тематикой - это почти полное отсутствие вещей, а по нашему пониманию музей не может быть просто распечаткой цифровых копий, не может быть музей современный сделан просто из копийных материалов, которых, конечно, какое-то количество есть, наша задача была все-таки по возможности собрать вот эти осколки прошлого, вещи, которые связаны с теми представителями дворянского сословия, которые в Бутове пострадали и некоторые такие раритеты в этом зале наши посетители смогут увидеть. Если говорить о персональном составе тех людей, которые здесь, на Бутовском полигоне пострадали, за это множество «бывших» так называемых людей - это самые разные люди, это и потомственное дворянство, это и графы, и князья, Рюриковичи, представители древних родов, Ростопчины, Водбольские, например, это люди, которые были представителями, наоборот, служилого личного дворянства, они тоже представлены. Верхняя часть зала будет украшена копиями гербов представителей потомственного дворянства и вообще этот зал, он будет напоминать небольшую комнату в небогатой дворянской усадьбе начала XX века где-нибудь под Москвой, небольшую комнату скорее всего, комнату для встреч, для гостей, но тем не менее, какой-то такой атмосферный пунктир будет в интерьере этой комнаты обязательно присутствовать, комната эта – единственная из наших экспозиционных помещений будет иметь такой дорогой, можно сказать, интерьер, по современным меркам, может быть, и не очень, но стены именно этой комнаты, они украшены итальянскими текстильными обоями, отчасти напоминающими настоящие, то есть, естественно, они настоящие, это не пластик, не какая-то современная подделка. Понятно, что, наверное, в начале XX века были несколько иные технологии, но мы постарались использовать аналоги, которые максимально близко приближаются к тому, что могло быть тогда. И у нас просто, к сожалению, не получилось внести в этот зал практически никакой мебели, потому что он и так небольшой, там места мало, но там будет тем не менее ламберный столик, который принадлежал Владимиру Федоровичу Джунко́вскому, московскому губернатору, такому очень яркому известному человеку, когда-то адьютанту великого князя Сергея Александровича, позднее шефу корпуса жандармов, одному из обличителей Распутина, и вот Владимир Федорович, человек, так много поживший и много повидавший тоже нашел себе последний приют в одном из погребальных рвов Бутовского полигона, он был расстрелян в феврале 38-го года, о нем будет небольшая экспозиция в нашем музее. Начинать дворянский зал будет раздел, посвященный двум графам: Владимиру Алексеевичу Комаровскому и Юрию Александровичу Олсуфьеву – это люди, я бы сказал, с легендарным, просто колоссальным таким следом в русской культуре, но, к сожалению, почти забытые. Вот Владимир Алексеевич – талантливейший художник, который посвятил свою жизнь не только замечательным образам в стиле импрессионизма, но и стал одним из первых иконописцев, возродивших в нашей русской культуре начала XX века стиль древнерусской иконописи и некоторые из любителей церковного искусства знают, что в храме Софии Премудрости Божией на Софийской набережной, то есть прямо напротив Кремля, недавно завершились реставрационные работы и там очень хорошо получилось у реставраторов раскрыть своды в четверике древнего храма. Но интересно, что росписи эти были сделаны во второй половине 20-х годов, они кажутся древнерусскими, но на самом деле это росписи сделаны графом Комаровским, замечательный образ Софии Премудрости Божией, вот эскиз того, что можно увидеть в натуре сейчас в храме Софии Премудрости Божией, тоже будет в нашей экспозиции, некоторые другие работы Владимира Алексеевича там тоже будут представлены. Важно, что сам Владимир Алексеевич работал, в том числе, и над оформлением храма Сергия Радонежского на Куликовом поле, храм, который построил его друг, Юрий Александрович Олсуфьев, на своей собственной земле, подарив ее, по проекту архитектора Щусева…

А. Пичугин

- Это забавно, может быть, не все знают, что архитектор Щусев – автор известных многих, так называемых «сталинок», сталинских домов, спроектировавший некоторые станции московского метрополитена, конечно же, и мавзолей Ленина, а до революции строил замечательные храмы.

И. Гарькавый

- Да, и был штатным архитектором Святейшего правительствующего Синода, но тут очень интересно, что сам-то храм, слава Богу, сохранился и теперь является подворьем Троице-Сергиевой Лавры, но все интерьеры его были варварски уничтожены и вот единственное, где можно увидеть сейчас иконы, иконостас практически был завершен Комаровским – это на фотографии, где он сидит в своей мастерской, а за его спиной уже стоят написанные им иконы для иконостаса храма Сергия Радонежского на Куликовом поле. Вот эти иконы были в 40-м году вынесены из храма, сложены в стопку и сожжены, все…

А. Пичугин

- Прямо там, на Куликовом поле, да?

И. Гарькавый

- Прямо там, да, то есть ни одна из этих икон, к сожалению, не сохранилась, но есть другие иконы, написанные Владимиром Алексеевичем, одна из них сохранилась в Даниловском монастыре. Очень важно, что работы Комаровского интересны не только с точки зрения своей визуальной такой яркости изобразительного мастерства, но это и глубокий теоретический труд, и сам Владимир Алексеевич был знатоком древнерусской иконописи, изучал иконы, писал много об иконе, но также он пользовался разработками своего старшего друга, графа Юрия Александровича Олсуфьева, Юрий Александрович – это человек, благодаря которому мы с вами имеем сейчас святыни Троице-Сергиевой Лавры. Я, может быть, несколько преувеличиваю, наверное, было бы нужно назвать еще несколько человек в этом ряду, но это преувеличение, оно неслучайно, вот сейчас, осенью 2020 года, я уж не знаю, как из-за коронавируса что будет, Сергиево-Посадский музей-заповедник открывает выставку, посвященную 100-летию своего музея и получается, что, на самом деле, только сейчас мы можем по праву оценить, что сделал для нас Юрий Александрович Олсуфьев, потому что понятно, что в 19-м году Лавра была закрыта, монахов прикладами красноармейцы выгнали из монастыря и все, а дальше кто распоряжался «Троицей» Рублева, кто распоряжался иконами Троицкого собора и всеми теми бесценными раритетами, который мы с вами привыкли считать чем-то само собой разумеющимся, а распоряжались вот эти «Швондеры», так называемая «ликвидационная комиссия», которая, понятное дело, несмотря ни на какие декларации не заинтересована в сохранении памятников древнерусского искусства. И вот в этот момент там появляется Юрий Александрович Олсуфьев, который да, несмотря на свое, естественное, скорее всего, отвращение просто к этой власти предлагает поучаствовать в комиссии по сохранению памятников Лавры, и он становится из тех ученых, которые принимали участие в этой комиссии единственным ученым такого уровня, вообще по уровню своих научных знаний и авторитета своего в научной среде Юрий Александрович был академиком, фактически он должен был бы иметь звание академика, понимаете, он входит в эту ситуацию и не просто входит, а он входит по благословению старца Оптинского Анатолия младшего. И известна история, что, когда происходило отречение государя от трона, то именно в эти дни Софья Владимировна, супруга Юрия Александровича Олсуфьева, увидела странный сон, ей несколько раз явился во сне преподобный Сергий и приказал ей покинуть усадьбу, прекрасную усадьбу Буйцы́, которая стояла на окраине Куликова поля и ехать в Сергиев Посад, и вот они поехали не в Сергиев Посад с мужем, а к старцу Анатолию, чтобы растолковал он им значение этого вещего сна, и старец сказал: «Не возвращайтесь в имение, продайте там все, что вы пока еще можете продать, покупаете себе дом в Сергиевом Посаде, вас к себе позвал преподобный». И вот Юрий Александрович за несколько месяцев до всех этих событий, оказавшись в Сергиевом Посаде, там обосновавшись, понял, зачем он там был нужен, он занимается спасением, он занимается реставрацией иконы «Троицы» Рублева, он занимается спасением росписей Троице-Сергиевой Лавры, он занимается главным, что нужно было сделать – нужно было все записать, оказалось, что Лавра не имеет научного каталога своих раритетов, то есть были общие описи, а вот что к чему было понять невозможно, были не описаны многие предметы ризницы, представляете, какой соблазн у Советской власти: серебро XV, XVI, XVII века продать на нужды мировой революции, пока никто не понимает даже, что происходит, потому что описей-то нет. И вот все это сделал Юрий Александрович Олсуфьев, под его руководством сформировался там замечательный коллектив, в этот коллектив вошел отец Павел Флоренский, будущий священник Михаил Шик, тоже граф Комаровский и так далее, и они, вот эти люди, они для нас спасли Лавру, как достояние нашей русской культуры и цивилизации, это очень важный момент, поэтому я очень надеюсь, и мы вели переговоры с Сергиево-Посадским музеем, что там, в новой выставке, которая будет посвящена 100-летию музея память о Юрии Александровиче Олсуфьеве будет также увековечена. Этот человек представлен в нашем музее, мы с вами по нашей программе «Прогулки по Москве», помните, Алексей, несколько раз говорили о таком тоже чуде нашем московском, таком, как образы Спаса Смоленского на Спасской башне и Святителя Николая на Никольской башне.

А. Пичугин

- Да, которые были впоследствии закрыты сеткой и замазаны штукатуркой.

И. Гарькавый

- Вот, это тоже Юрий Александрович Олсуфьев, судя по воспоминаниям его коллег, нет, конечно, официальных документов на эту тему, слава Богу, что нет, это было сделано тайно, но работающий тогда в мастерских Грабарей Юрий Александрович Олсуфьев, выполняя приказ советского руководства об уничтожении икон этих надвратных, он вместо того, чтобы их уничтожить, распорядился проложить железную сетку и по верху этой сетки сделал штукатурку с кладкой и никто не знал, мы все думали, что там ничего нет, а когда стали искать следы этой иконописи, сняли эту сетку и сняли эти кирпичи - и вот мы с вами видим Спаса Смоленского у входа в Кремль над Спасской башней, и вот это еще один подвиг. Я уж не говорю о другой очень интересной истории – это голова преподобного Сергия.

А. Пичугин

- Я напомню, что беседуем с Игорем Гарькаловым, директором мемориального научно-просветительского центра «Бутово». До перебивки вы начали говорить про голову преподобного Сергия Радонежского.

И. Гарькавый

- Мы знаем, что как раз Юрий Александрович Олсуфьев вместе с отцом Павлом Флоренским решили спрятать главу преподобного, зная, что существует план полного уничтожения мощей преподобного Сергия, мощи были, как вы знаете, изъяты у верующих, выставлены на поругание и, в общем, действительно обсуждался вопрос, судя по всему, их полного уничтожения, но этого не случилось, а поскольку можно было предполагать все самое худшее, то вот эта группа людей очень сильно рисковавших, понятно, что они рисковали не карьерой своей, а просто своей собственной головой, они главу преподобного Сергия закопали во дворе дома, в котором жил на Валовой улице в Сергиевом Посаде Юрий Александрович Олсуфьев, потом эта глава была перенесена в другое место, потом она оказалась в Виноградово, а потом была возвращена в 1945 году в Лавру и соединилась с остальной частью мощей преподобного Сергия, но эта история тоже заслуживает, конечно, даже отдельной передачи, однако даже того, что я перечислил, я думаю, достаточно, чтобы понять масштаб личности Юрия Александровича Олсуфьева и его значение для русской культуры. И его последние работы, он в 28-м году бежал из Сергиева Посада, причем по легенде когда к нему в дом приехали сотрудники ОГПУ, он через сад, через двор вышел на соседнюю улицу и там уже как-то растворился в лабиринте этих переходов, но так это было или нет - трудно сказать, однако факт, что он бежал из Сергиева Посада в Москву. В Москве он устроился в Третьяковскую галерею и одна из последних его командировок была в Успенский собор города Владимира, где он занимался спасением фресок преподобного Андрея Рублева, и вот этого человека в 1938 году в январе арестовали, причем, конечно, у нас в экспозиции вы сможете прочитать уникальный документ, это часть, понятно, там два будут листочка из донесения осведомителя Шитова, это редкий случай, редкая удача, когда в архивно-следственном деле находятся эти оперативные материалы, надо сказать, что они и раньше хранились отдельно, как правило, но сейчас, кроме всего прочего, такие материалы часто из архивно-следственных дел изымаются и становятся вновь недоступны для исследователей, а вот нам удалось эти материалы изучить и отсканировать еще до того, как все это случилось. И это очень интересная тетрадка, эта тетрадка написана полуграмотным человеком, в селе Котельниково вот этот самый Шитов, осведомитель НКВД, он следит за Юрием Александровичем Олсуфьевым, пытается к нему втереться в доверие, через окошко или с порога рассматривает, какая у него мебель стоит: «графский, - говорит, - тут него стоит сервант, серебро столовое», в общем, замечает, что это непростой человек и все время провоцирует его на антисоветские разговоры, в том числе, у них очень интересный получается разговор о религии, и Юрий Александрович говорит, что не было такого строя общественного, чтобы существовал без религии - это, конечно, осведомитель ОГПУ записывает, уже НКВД осведомитель записывает все это в тетрадочке, кто приходил, с кем общался, о ком из священнослужителей в разговоре упоминал Юрий Александрович, все это тоже в материалах дела можно увидеть. Ну и вот контраст: с одной стороны, академик, фактически человек с мировым именем в науке, а с другой стороны, безграмотный крестьянин, который на него собирает компрометирующий материал, вот такой тоже элемент интересный будет в нашей экспозиции. И да, Юрий Александрович был расстрелян в 38-м году на Бутовском полигоне, а в 42-мгоду в Свияжске погибла его супруга, Софья Владимировна, урожденная Глебова, женщина редкой красоты, образ ее увековечен на полотне художника Серова, но, к сожалению, тоже жизнь ее закончилась так трагически, она не знала, что случилось с мужем, хотя, конечно, она догадывалась, что вряд ли он вернется после этого последнего ареста. Также в этом зале будет рассказ о замечательном молодом художнике Владимире Тимирёве, Владимир Тимирёв - молодой художник, специализировался на акварелях, написал цикл замечательных работ и также он был мастером игрушки, он сделал по заказу Бартрама, он был руководителем Музея игрушки в Сергиевом Посаде, несколько интересных таких коллекций игрушек, несколько интересных таких как бы комплексов, это маленькие игрушки, сделанные из дерева, папье-маше, но это потрясающие работы, вот мы сейчас ведем переговоры, надеемся, что у нас появится копия одного из таких произведений Владимира Тимирёва, но чтобы это появилось нам, конечно, потребуется и помощь наших радиослушателей, потому что понятно, что музей этот, он развивается при общественной поддержке, это не государственный музей, никаких бюджетных средств на его экспозицию никто не выделяет, поэтому тут вопрос в том, чтобы мы получили эти дорогие достаточно копии, нам тоже, конечно, нужно иметь для этого некоторые ресурсы. Кроме выше мной перечисленных людей в зале будет еще идти речь о людях, может быть, менее знаменитых, но тем не менее таких, тоже очень интересных с точки зрения того, как сложились траектории их судеб, дворяне, представители знатных родов, вот, например, Михаил Николаевич Хитрово́-Крамской – это прямой потомок Михаила Илларионовича Кутузова. Случилась такая комичная сценка, когда в 33-м году впервые пришли арестовывать Михаила Николаевича, он был учителем музыки, кстати говоря, учителем церковного пения, к нему пришли домой и сотрудник ОГПУ перепутал, он увидел, что стоит маленький гипсовый бюст Кутузова в комнате Михаила Николаевича, и он не узнал Кутузова, он сказал: «Это Маркс?» Спросил этот сотрудник – понимаете, да? Трудно Кутузова с Марксом перепутать…

А. Пичугин

- Такой был уровень сотрудников.

И. Гарькавый

- Да, но все-таки Михаил Николаевич был тоже расстрелян на Бутовском полигоне.

А. Пичугин

- Я прошу прощения, к сожалению, время нашей программы уже подошло к концу, но это удивительные истории, с ними и не только, с этими жизненными историями людей, у которых была блестящая совершенно биография, которая так трагично и резко оборвалась недалеко от Москвы, а теперь уже и в самой Москве это место находится, на Бутовском полигоне, так что как только ситуация с коронавирусом будет полегче, приходите обязательно в этот чудесный мемориальный научно-просветительский центр «Бутово», который возглавляет мой сегодняшний собеседник Игорь Гарькавый. Игорь, спасибо большое.

И. Гарькавый

- Спасибо, Алексей. Всех после коронавируса ждем, а до этого, конечно, на наших лекциях, беседах в интернете на нашем сайте «sinodik.ru» в нашей группе «Телеграм» «Бутовский полигон» всех ждем, всех будем рады видеть.

А. Пичугин

- Спасибо, до свидания.

И. Гарькавый

- Всего доброго, до свидания.