«Михаил Глинка — солнце русской музыки». Юлия Казанцева

Поделиться

Мы беседовали с кандидатом искусствоведения, пианистом, лауреатом международных конкурсов Юлией Казанцевой.

Мы говорили о жизни, особенностях творческого пути и духовном поиске великого русского композитора Михаила Глинки. Разговор шел о таких его произведениях, как «Молитва», опера «Жизнь за царя», опера «Руслан и Людмила», «Херувимская». Юлия объяснила, почему Михаила Глинку называют основоположником русской музыки и символом патриотизма.

Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова

А. Ананьев
– С праздником, дорогие друзья! В студии радио «Вера» (практически в студии, в импровизированной) вас приветствуют ведущие – Алла Митрофанова…
А. Митрофанова
– Александр Ананьев…
А. Ананьев
– И наш дорогой эксперт, друг, кандидат искусствоведения, лауреат международных фортепианных конкурсов, автор уникальных музыкально-просветительских циклов, пианист Юлия Казанцева. Здравствуйте, Юленька!
Ю. Казанцева
– Добрый вечер! С праздником всех!
А. Митрофанова
– Праздник Троицы продолжается…
А. Ананьев
– Да, праздник Троицы продолжается. И начать наш сегодняшний разговор я хочу с истории, которая мне очень нравится. Рассказывают, что брат царя Николая I великий князь Михаил Павлович, когда хотел наказать провинившихся офицеров, он всегда отправлял их на одну оперу. Он отправлял их на эту оперу со словами: «Более ужасной пытки для моих ребят я, – говорил он, – придумать не могу». А называлась эта опера «Руслан и Людмила». А написал эту оперу Михаил Глинка…
А. Митрофанова
– А у Михаила Глинки 1 июня был день рождения. Так что вот в честь дня рождения Михаила Ивановича мы и хотим сегодняшнюю программу провести и о нем поговорить. Юлия, это была Ваша идея – мы-то Михаила Ивановича знаем прежде всего как родоначальника той русской классической музыки, которую, ну, наверное, знаем – в том виде, в котором мы ее сегодня знаем. Потому что до него музыка 18 века все-таки звучала несколько иначе. Музыка до Глинки и после Глинки – это действительно две разных музыкальных эпохи, или все-таки одна продолжает другую?
Ю. Казанцева
– Ну Вы прямо начали с такого сложного вопроса, я хочу сказать… Да, это две разные эпохи – просто потому, что 19 век – это эпоха романтизма, и во всем мире музыка очень сильно поменялась. Такая довольно четкая граница у этих двух эпох.
Другое дело, что разговор о Михаиле Ивановиче Глинке – он не таким будет простым, как кажется. Все, кажется, более-менее знают, что Глинка – наш первый великий композитор, как-то в школе это всегда проговаривается… И Пушкина называют «солнцем русской поэзии», и Глинку называют «солнцем русской музыки». Еще его называют «русским орфеем». То есть, у него множество, у Михаила Ивановича, таких почетных званий. И между тем, мне кажется, если спросить любого прохожего что-то прочитать из Пушкина – наверняка что-то он прочитает, как вам кажется?
А. Митрофанова
– Ну, «Я помню чудное мгновенье» точно! А еще, может быть, «Мороз и солнце, день чудесный…» или «Уж реже солнышко блистало…».
А. Ананьев
– «Всё ходит по цепи кругом…» (смеются)
Ю. Казанцева
– Ну а если спросить напеть что-то из музыки Глинки у того же прохожего случайного – вот что он напоет?
А. Ананьев
– Да, это будет проблема! Почему так получается?
Ю. Казанцева
– Вот! И мне кажется, это немножко нечестно. И с этим, конечно, нужно разобраться. Почему Михаил Иванович – «наше музыкальное всё», и почему он так редко звучит? В лучшем случае, ну… прохожий назовет какие-то произведения Михаила Ивановича, но музыка не звучит. Согласитесь вот, как часто вы слышали музыку Глинки вот так на радио, постановки оперные – она же звучит довольно редко…
А. Митрофанова
– Соглашусь. Мы очень любим дома, по правде говоря, слушать одну лондонскую радиостанцию, где лучшая классическая музыка мировая вот, всей музыкальной мировой коллекции. Но вот насколько часто там можно услышать, например, Чайковского? Наверное, настолько же редко… и пожалуй, даже и ни разу Глинка нам как-то не попадался. Да, Вы правы…
Ю. Казанцева
– Да, это такая тайна номер один. Тайна номер два – а кто же такой Михаил Иванович Глинка? Потому что никакой, наверное, другой русский композитор не окутан таким количеством мифов, как Михаил Иванович. Беда в том, что он – не просто композитор. Он – символ. А к символам ведь отношение всегда очень сложное. Подстраивается история под нужды данного момента. То есть, на протяжении всего 19 века, например, опера «Жизнь за царя» исполнялась во всех театрах России. Всегда традиционно сезон начинался концертный с оперы «Жизнь за царя», открытие театра – значит, «Жизнь за царя»… Например, во время Первой мировой войны на уличных сценах актеры исполняли номера из оперы «Жизнь за царя». То есть, эта опера была, конечно, самой репертуарной, самой главной. Она была символом – символом патриотичности и монархичности…
А. Митрофанова
– Ну, и русской музыки тоже, наверное?
Ю. Казанцева
– Русской музыки тоже, да. Но в советское время эта опера остается оперой номер один. Только меняется градус немного – она остается символом патриотичности, реалистичности… И Глинка – первый композитор, который выводит простого крестьянина на сцену (это не совсем так, он был не первый, но тем не менее)… Что только о Михаиле Ивановиче ни говорили и ни писали!
С одной стороны, он – художник, который становится образцом нравственности и высокой духовности. С другой стороны, он – художник, который сам разрушил себе жизнь именно своим безнравственным образом жизни. То есть, о нем можно почитать всё, что хотите. Вот за несколько столетий нашей истории накопилось столько противоречивых фрагментов и взглядов на него, что разобраться, а кем же он был, довольно сложно. И мне кажется, сегодня мы попробуем вот немного взглянуть сквозь эти наслоения – какой же человек он был. И начать нужно с детства, если мы хотим с человеком познакомиться…
А. Митрофанова
– Безусловно. Детство, наверное – самый такой важный этап в жизни человека, формирующий его отношение к жизни. Вы знаете, в этом смысле вот как раз те сведения, которые попадались мне в разных источниках – в общем-то, они более или менее совпадают, указывают на ранний период его детства как на такое «тепличное» время, даже как он сам себя «мимозой» называл… Ребенок, который растет под крылом у бабушки, которого со всех сторон опекают, он живет… Даже чуть ли не летом в шубке какой-то ходит – лишь бы он только не простудился. А всё потому, что бабушка «изъяла» его из родительской семьи, переживая, что он унаследует судьбу первого их ребенка – не знаю, кто там – братик или сестричка были у него… То есть, первенец в семье у его родителей – он, к сожалению, через год умер – заболел и умер ребеночек… Поэтому вот бабушка сказала: нет уж, воспитанием этого буду заниматься я. И окружила его вот как раз такой гиперзаботой, которая и формирует в ребенке такую, ну… и избалованность, и, наверное…
Ю. Казанцева
– Изнеженность, наверное?
А. Митрофанова
– Изнеженность, да, пожалуй. Так ли это, Юля?
Ю. Казанцев
– Ну, это так, да не так… Тут несколько деталей, которые довольно важны. Во-первых, история родителей Глинки – она достойна того, чтобы она сейчас прозвучала. История любовная, романтичная… То есть, это же какое время – это начало эпохи романтизма. Два соседних имения… Представьте себе жизнь в 18 веке, конец 18 века – балы, гуляния, катания на лодках – то есть, это жизнь в имении, когда жизнь становится райской… Культ семьи, культ именно усадебной жизни… И вот знакомится молодой Иван Николаевич Глинка с молодой Евгенией Андреевной Глинкой. Они были троюродные брат с сестрой. Полюбили друг друга…
И вот опекун Евгении Андреевны – он был против этого брака, скорее всего, просто из-за родства близкого. Но Ивана Николаевича уже ничто не могло остановить. И они решают устроить побег. Евгения Андреевна идет утром искупаться на озеро. Оставляет свое платье на берегу… И ее ждет карета, она одевает подвенечное платье и едет венчаться. Утром в усадьбе, когда не выходит она к завтраку, говорят, что вот она ушла на озеро… Приходят на озеро – и видят платье, и понимают так, что она утонула, и начинают ее искать… И спустя какое-то время понимают, что она где-то не на дне озера, а она где-то в другом месте… И когда оказывается, что она сбежала, уже было поздно – они обвенчались.
И пришлось смириться всем родственникам с этим фактом. И семья получилась прекрасная из них – это была пара, которая всю жизнь провела в таких нежных, любовно-доверительных, уважительных отношениях… Родилось 13 детей. Только четверо выжило – но для того времени это было почти нормой. И действительно, вот когда первенец умер, бабушка Фекла Андреевна забрала четырехмесячного Глинку. Но она его не забрала к себе куда-то – они все жили в одном доме, одно имение. То есть, она его просто к себе в комнаты забрала. Не было того, чтобы она запрещала видеться родителям с сыном – такого, конечно, не было. Но она его «выхаживала» по-своему, и как видите, она его «выходила».
А. Митрофанова
– А там действительно была какая-то угроза здоровью ребенка? Или все-таки это ее… Ну, или это не имеет отношение к делу?
А. Ананьев
– Или бабушка просто перенервничала?
А. Митрофанова
– Ну да, условно говоря…
Ю. Казанцева
– Может быть, и перенервничала. Он всегда был очень слабеньким. И между прочим, сам Михаил Иванович, он не много бабушку-то обвинял в этом. Что вот он считал, его болезнь и его чувствительность к любому сквозняку, который заканчивался воспалением легких – что вот это из детства, когда его действительно в шубке держали, на улицу не выпускали и отпаивали сливками жирными. Вот он считал, что это всё оттуда, из детства и пошло…
А. Митрофанова
– Сливками с сахаром, хочу я заметить… Это такой прямо удар серьезный…
А. Ананьев
– Юля, а я вот Вас хочу спросить вот о чем. Как известно, Пушкин посвятил своей няне Арине Родионовне, которая его воспитала в роли бабушки, хрестоматийные строки про старушку и кружку. А что Михаил Иванович посвятил своей бабушке?
Ю. Казанцева
– Скорее всего, ничего не посвятил своей бабушке. Но может быть, это простительно, потому что бабушки не стало, когда Глинке было всего 4 годика. То есть, в общем-то, он ее не помнил – он просто знал как факт, что его бабушка вот так вот растила…
Какие еще факты из детства Глинки? Всегда интересно, с чего композитор начинает свой путь композиторский. Вот там Моцарт в 5 лет менуэт написал… Глинка в 4 года начал с большим энтузиазмом бить в медные тазы, имитируя колокольный звон. И действительно, вот где-то с 5 лет уже прослеживается (традиционно об этом пишут всегда в книгах) вот такой интерес к музыке…
Он, например, любил присоединяться к крепостному оркестру (а в усадьбе был небольшой оркестр – там 12 человек). То есть, во время балов он, например, к ним присоединялся, к крепостным, и тоже играл. Научился играть на всех практически инструментах – фортепиано было в имении, конечно же, и он играл на скрипке… Вот эту любовь к скрипке, кстати, он потом на всю жизнь сохранил.
И еще одно у него было такое увлечение – птицами, и с детства это пошло. В детстве он любил собирать птиц, в комнате у себя их держал – певчих птиц… И потом уже во взрослом возрасте, и в Петербурге, и даже за границей, когда он снимал квартиры, он перегораживал часть комнаты сеткой, запускал туда певчих птиц, слушал их и подыгывал им на скрипке.
А. Ананьев
– Поскольку откроем мы нашу музыкальную программу – наш яркий музыкальный витраж произведений Михаила Ивановича Глинки – его «Молитвой», я хочу спросить Вас, Юлия, о его отношениях с верой…
Ю. Казанцева
– А они были всю жизнь очень доверительными. И пошло это от родителей. Родители были глубоко верующими людьми, тут тоже у них не было никаких вопросов. И например, матушка, маменька Глинки, когда писала своим детям (уже взрослым детям) письма, она всегда заканчивала подобным образом. Я прямо сейчас зачитаю: «Молись Богу и благодари Создателя за всё милосердие к тебе». Или еще вот так она писала: «Молись и проси Всевышнего о наставлении в делах ваших». И Михаил Иванович отвечал своей маменьке, что он усердно молится перед подаренной иконкой – всегда возил с собой вот этот образок, который мама ему подарила, всегда возил с собой Библию – это была его главная книга. И «Молитва» – это произведение, которое появилось уже под конец жизни Глинки, в минуту, как он сам говорил, отчаяния… У него было много, как он сам говорил, таких темных моментов в жизни… И вот он сам описывает момент возникновения этого произведения, что он рыдал, бросался к роялю, импровизировал, молился в музыке – и вот потом он эту импровизацию записал, и появилось произведение «Молитва».
Звучит произведение М.И. Глинки «Молитва»
А. Ананьев
– Вы слушаете радио «Вера». «Светлый вечер» продолжают Алла Митрофанова, Александр Ананьев и кандидат искусствоведения, лауреат международных фортепианных конкурсов Юлия Казанцева. И сегодня мы говорим о композиторе, который «стал гением в 32 года, когда великие его дарования внезапно оплодотворились Божьей мыслью», как я вычитал в одной книге. И вот «потрясший Чайковского перелом от посредственности к гениальности (продолжаю я цитировать) произошел в момент написания оперы…». И опера эта называлась «Жизнь за царя».
Действительно ли, Юлия, Глинка до оперы «Жизнь за царя» и Глинка после этой оперы – это два композитора разной величины?
Ю. Казанцева
– Как появилась на свет опера «Жизнь за царя» – это чудо, это загадка. Потому что до этой оперы у Глинки кроме романсов, салонных пьес не было ничего такого масштабного и серьезного. И вот об этом чуде мы сейчас поговорим. Но вначале я не могу отказать себе в удовольствии – я хотела бы загадать вам несколько загадок. Загадка номер один – кто написал оперу «Иван Сусанин»?
А. Ананьев
– Глинка Михаил Иванович?
Ю. Казанцева
– Вот, ответ неверный. Потому что эту оперу написал Катерино Кавос, итальянский придворный композитор. А самое-то замечательное в этой истории – за 20 лет до Михаила Ивановича! Шла опера «Иван Сусанин» – с большим успехом, кстати, шла. Там всё заканчивалось прекрасно, там все живы-здоровы – это была такая комедия.
И вопрос номер два (немного не в тему, но опять-таки, не могу отказать себе в удовольствии) – кто у нас написал оперу «Борис Годунов»?
А. Ананьев
– Ответ будет тот же! А нет, подождите… Глинка Михаил Иванович не стал сочинять «Бориса Годунова», равно как и «Князя Игоря»…
А. Митрофанова
– Не пошел дальше в этом направлении, да… Не стал разрабатывать эти сюжеты… А «Борис Годунов» – да, конечно, это более позднее произведение…
Ю. Казанцева
– «Борис Годунов» написал не Мусоргский, а «Борис Годунов» написал Иоганн Маттезон, в 1810 году. Иоганн Маттезон – это друг Генделя и… Просто мне очень нравятся такие исторические казусы… И уж извините меня, ну самую последнюю загадку – обещаю, последнюю! Любите ли вы Иоганна Себастьяна Баха?
А. Митрофанова
– «Так, как люблю его я?»… Юлечка, подождите… Вы уж меня простите, но раз Вы нам эти загадки загадали – каким образом в 18 веке сюжет о Борисе Годунове дошел до Европы? Настолько, что заинтересовал кого-то из…
Ю. Казанцева
– Первый русский сюжет в европейской музыкальной истории!
А. Митрофанова
– Фантастика! Я просто представляю себе – да, у нас есть драма «Борис Годунов» гениальная, написанная 26-летним Пушкиным, но у него под рукой тогда была «История государства Российского» Карамзина, и он, так сказать, из этой системы координат исходил. А там как это могло появиться? Откуда, каким образом и в какой трактовке? Вы уж меня простите, в таком случае я хочу этих уточнений…
Ю. Казанцева
– Ну, он, во-первых, полностью называется «Борис Годунов, или коварством добытый трон». И Иоганн Маттезон написал ее в 1710 году, но ее не поставили, боясь, что эта опера осложнит и без того непростые отношения с Россией. И в итоге ее поставили в 2007-м, кажется, году. То есть, эта опера – она не репертуарная, но тем не менее, это вот такой факт.
А вот про Баха Иоганна Себастьяна Вы мне все-таки скажите: любите ли вы Иоганна Себастьяна Баха?
А. Ананьев
– Как можно не любить нашего Иоганна Себастьяна Баха?.. А почему Вы спрашиваете?
Ю. Казанцева
– А какую из его картин вы любите больше всего? (смеются)
А. Ананьев
– Ну, мне больше нравятся его стихи, как мы недавно выяснили…
Ю. Казанцева
– Стихи – да, о них мы поговорили тут… Оказывается, что у Иоганна Себастьяна Баха был внук – Иоганн Себастьян Бах, и этот внук – он был очень хорошим художником. Он закончил свою жизнь в Италии… У него очаровательные пейзажи! Я прошу извинения за такое небольшое лирическое отклонение…
Мы возвращаемся к опере «Жизнь за царя», которую изначально планировалось назвать «Смерть за царя». Но посчитали, что это слишком пессимистично, и получилось «Жизнь за царя». Тут несколько таких моментов, которые объясняют феноменальный успех этой оперы сразу же, с первой постановки. Да что там! Перед постановкой уже успех был очевиден. Его ждали, уже не было билетов на премьеру… А вы знаете, это ведь очень важно – вот обстановка, в которой происходит первое исполнение.
Во-первых, сам сюжет. Глинка, когда вернулся – ему было 30 лет, он вернулся из заграничной поездки, где просто путешествовал в свое удовольствие, слушал музыку… И вот он, вернувшись, почувствовал в себе – это его слова – почувствовал в себе желание написать что-то грандиозное. Захотел написать оперу, и отправился за советом к Жуковскому, который и сказал ему, что «обрати внимание на сюжет «Ивана Сусанина». Вот это то, что сейчас нужно – это масштабно, это патриотично. И не смотри на то, что эта опера уже идет – ты ее напишешь по-другому».
И между прочим, Жуковский – в начале он хотел вообще либретто написать, не получилось просто по времени, но какие-то фрагменты он написал. Отдали либретто барону Розену, который не просто был секретарем будущего императора Александра II, а барон Розен – автор перевода на немецкий язык «Бориса Годунова» Пушкина. И вот он пишет либретто для оперы… То есть, какие силы задействованы с самого начала! Жуковский, Розен, который секретарь Александра II… То есть, вот уже на репетициях было особое внимание к этой опере. И было ясно, что это будет грандиозный успех…
А. Митрофанова
– Надо добавить еще, в какой атмосфере жили тогда все эти замечательные люди. Ведь Глинка с Пушкиным дружил. У них небольшая относительно разница в возрасте, и они довольно часто у того же Жуковского на вечерах пересекались. А атмосфера, в которой ты живешь – ну, понятно, что мы ее сами формируем, но и она тоже формирует нас. И то, что там и Пушкин, и Одоевский… А Кюхельбекер был, извините, гувернантом у маленького Глинки… Там тоже вот эта небольшая разница в возрасте, да – она как раз позволяла Кюхельбекеру быть старшим наставником. Ну что тут можно сказать?
Это невероятная творческая среда и очень, простите за штамп, питательная почва для того, чтобы таланты как-то произрастали… И не случайно ведь следующая опера, за которую Глинка возьмется – это «Руслан и Людмила». Но мы забыли еще один интересный факт упомянуть. Юль, возможно, я ошибаюсь – Вы как знаток меня поправите. Но ведь именно «Жизнь за царя», то есть, «Иван Сусанин» – это первая русская опера…
А. Ананьев
– Национальная причем. Первая национальная русская опера…
Ю. Казанцева
– Да, что тут делает Глинка? До него уже писали сюжеты на такие народные темы, до него использовали народные песни в операх – то есть, это не было новостью. А новостью было то, что всегда народные темы – они толковались как комедийный жанр. То есть, как Кавос написал «Иван Сусанин» как комедию. А Глинка пишет просто античную трагедию! То есть, это другой масштаб. Вот это было неожиданностью для всех – что, оказывается, возможно и так писать… И опера не всем понравилась. Ее называли «кучерская» опера, и многие критики писали, что «это, конечно, интересно, но как-то непонятно – то русская песня звучит, то какая-то полифония сложная начинается…». То есть, это было ново.
И тот факт, что сам Николай I поздравил Глинку – он был на премьере вместе со всей семьей, подарил ему бриллииантовый перстень – это был знак для всех, что эту оперу нужно хвалить. То есть, очень важно тоже, чтобы… Что-то новое – оно не сразу приживается. А вот Глинке повезло в каком-то смысле. Да, он создал новаторское произведение. Может быть, оно бы и не пошло, но была очень удачная обстановка для успеха. И вот Вы говорили о Пушкине и Жуковском… Между прочим, после премьеры друзья собрались, естественно, отметить это дело, и написали экспромтом несколько стихотворений… Разрешите, зачитаю – они небольшие.
Жуковский пишет:
В честь столь славной новинки
Грянь труба и барабан.
Выпьем за здоровье Глинки
Мы глинтвейну стакан!
И Пушкин – Пушкин пишет:
Слушая сию новинку,
Зависть, злобой омрачась,
Пусть скрежещет, но уж Глинку
Затоптать не сможет в грязь!
Действительно, на следующее утро Глинка проснулся знаменитым. Оперу издавали, делали изложения виртуозные каких-то номеров, вариации для фортепиано – то есть, сразу же музыка пошла в народ, сразу же эта опера стала оперой номер один. Это редкость, чтобы гениальное произведение было оценено по достоинству…
А. Ананьев
– И только потом, на премьере следующей оперы Глинки – «Руслан и Людмила» – император Николай I демонстративно выйдет из зала, не досмотрев постановку до конца… Это будет позже, а пока – увертюра к опере «Иван Сусанин», или «Жизнь за царя».
Звучит увертюра к опере «Иван Сусанин» («Жизнь за царя») М.И. Глинки
А. Ананьев
– Это блистательная увертюра из феноменально успешной оперы Михаила Ивановича Глинки «Иван Сусанин», или «Жизнь за царя», на радио «Вера» в «Светлом вечере». Через минуту полезной информации на радио «Вера» мы вернемся в студию и продолжим разговор об этом удивительном русском композиторе, поговорим об истории с Екатериной Керн, о его опере «Руслан и Людмила», у которой была более драматичная судьба, послушаем еще произведения Глинки – так что не переключайтесь.
А. Ананьев
– Вы слушаете радио «Вера». И вас снова приветствуют ведущая Алла Митрофанова…
А. Митрофанова
– Ведущий Александр Ананьев…
А. Ананьев
– И кандидат искусствоведения, лауреат международных фортепианных конкурсов, автор уникальных музыкально-просветительских циклов (некоторые из которых, конечно же, посвящены произведениям Михаила Ивановича Глинки) Юлия Казанцева… Юлия, добрый вечер еще раз!
Ю. Казанцева
– Добрый вечер!
А. Митрофанова
– Я полагаю, что Михаил Иванович – это одна из Ваших любимых тем просветительских циклов, которые можно найти на сайте Yulia-Today. Я прав?
Ю. Казанцева
– Конечно! Про Михаила Ивановича у меня несколько циклов есть, и еще будет…
А. Митрофанова
– Прекрасно! И там же, кстати, на сайте Yulia-Today можно посмотреть и расписание Ваших вебинаров – сейчас пока еще дистанционные занятия, но Бог даст если вот – обещают нам с осени, может быть, разрешат и публичные такие встречи, и мы снова сможем увидеться и друг друга обнять и послушать Вас уже тогда живьем…
А. Ананьев
– Да, друзья, услышать рассказ Юлии Казанцевой – это, конечно, удовольствие, но еще большее удовольствие вы получите, если вы услышите ее блистательное исполнение. Это не только красиво слушается, но и красиво выглядит – поверьте мне, это действительно замечательно.
Ю. Казанцева
– Огромное вам спасибо!
А. Митрофанова
– Юлия, Вам спасибо!
Мы возвращаемся к разговору о Михаиле Ивановиче Глинке. Вот мы сейчас слушали фрагмент – увертюру из «Жизни за царя», или «Ивана Сусанина», как эта опера также под вторым названием известна.
А вот Саша уже проаннонсировал, что мы продолжим когда разговор, то в фокусе внимания у нас будет опера «Руслан и Людмила». И драматичная судьба у этого произведения, действительно. И драматичны события в жизни самого Глинки тоже.
Вот мы пока еще про его личную жизнь ведь толком не говорили. Ну, несколько слов сказали о детстве… Но ведь, как говорила наша известнейшая поэтесса, «когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…». То же самое можно, наверное, и к музыке применить. Михаил Иванович Глинка счастливо женится, по любви, на своей (опять же) дальней родственнице… И вроде бы всё хорошо и замечательно, но потом в этом браке, как сейчас принято говорить, что-то пошло не так. Что происходит в его личной жизни, Юлия? Расскажите, пожалуйста – насколько это известно сейчас из доступных нам источников…
Ю. Казанцева
– Во-первых, Михаил Иванович – он очень зависел от вдохновения. А вдохновение его очень часто зависело от состояния влюбленности. Для художника того времени это было нормой. Более того, считалось, что художник – он человек тонко чувствующий, и он должен влюбляться, он должен страдать… Вот эта вся большая палитра переживаний – она очень приветствовалась. И конечно же, Михаил Иванович влюблялся… Еще первые сочинения появляются благодаря его влюбленности в кузину Софью. Она играла на арфе… И появились тогда вариации для фортепиано и арфы…
Всю жизнь он был очень связан и зависим от вдохновения. И как появляется на свет опера «Жизнь за царя»? Это ведь чудо, которое доказывает то, что, во-первых, вдохновение – это великая сила, а во-вторых, что любовь – это еще более великая сила. Если бы Михаил Иванович не был влюблен, то не было бы у нас оперы «Жизнь за царя». Это исторический факт…
Он встретил – ему было 30 лет – 17-летнюю красавицу, «белокурого ангела», как он ее называл, Мария Иванова ее звали. Она была девушкой из довольно-таки… бедное дворянство – так говорят об этой прослойке. Она не была очень образованной, она даже не была музыкально образованной; но она пела очаровательно романсы, даже не зная нот. И вот своим серебряным голоском (это опять слова Михаила Ивановича) она его совершенно покорила. И вот он пишет: «Сердце снова ожило! Я чувствую, я могу молиться, радоваться и плакать. Муза моя воскресла. А всем этим я обязан моему ангелу – Марии».
И вот они женятся, он ее увозит к себе в имение, и за одно лето практически он пишет в этом имении оперу «Жизнь за царя». То есть, на него так счастье подействовало, что музыка из него изливалась потом. Толком он даже не задумывался о сложности. Вот это сила вдохновения! Но потом, через полтора года, когда восторги после премьер как-то поутихли, он повнимательнее посмотрел, на ком он женился… И всё то, чем он восхищался, стало его раздражать.
И действительно, его жена не любила музыку и не разбиралась – в этом греха нет, но для Глинки это было страшно. Один из примеров (он сам об этом пишет) – как-то раз он пришел домой после концерта, где исполняли Бетховена. У него слезы из глаз, он потрясен… А она к нему бросается: «Мишель, что случилось?». Он может только одно слово сказать: «Бетховен…». – «Да Боже мой, что он тебе сделал?». Вот как жить с этой женщиной, как жить? Он не живет – он уходит.
Плюс к этому, они жили вместе с тещей, а у тещи был очень непростой характер. То есть, может, и наладилась бы их семейная жизнь, но теща всегда принимала активное участие в их ссорах, в их спорах… И в общем, Михаил Иванович просто решил, что лучше куда-нибудь переедет. И он стал жить у друзей – кстати, у Кукольника долгое время просто жил… И вдохновение-то его покидает! Начинается депрессия, болезнь, уже не мнимая, а самая настоящая… И вот если бы не вторая его муза – Екатерина Керн, то не было бы оперы «Руслан и Людмила».
А. Ананьев
– Что удивительно, друзья: Екатерина Керн – это та самая милая особа, которой Глинка написал знаменитый романс на стихи Пушкина «Я помню чудное мгновенье…». Вот уж этот романс напеть, по-моему, может любой более или менее интеллигентный прохожий.
А. Митрофанова
– Да, Екатерина Керн вместе с тем – это же дочь Анны Керн, которой Пушкин и посвятил стихи «Я помню чудное мгновенье…». Таким образом, у нас такая своего рода кольцевая композиция получается. Вот здесь действительно, да… Отношения с Екатериной Керн – это отношения вне законного брака… Наверное, сейчас лучше оставить в стороне всякие осуждения и прочее – мы не знаем, что там и как (досконально не знаем, да это и не наше дело – вмешиваться в личную жизнь других людей)… Но единственное – то, что мне попадалось на глаза из свидетельств того времени – насколько я понимаю, в этом браке и со стороны супруги Михаила Ивановича не было верности. К сожалению, это трагедия, это беда, и неверность – она, конечно же… Ну, это то, что пережить вот измену – это пережить крайне тяжело, особенно когда человек настолько восприимчив и раним, как Михаил Иванович Глинка. И это я не в оправдание говорю – я просто пытаюсь как-то объективно (ну, настолько, насколько это возможно) смотреть на ситуацию.
И не Екатерина Керн первая появилась вот – так сказать, «разбила» эту семью. Она скорее – следствие, поскольку Глинка – человек, который целиком и полностью предан музыке и нуждается в понимании со стороны близких людей. А вот понимания как раз со стороны жены он и не встречал… А это, конечно же… Ну это, конечно, беда, в данном случае это беда. И да, это подвиг – когда люди находят в себе силы продолжать вот это движение навстречу друг другу. Но не у всякого это получается. Вот, наверное, скажем так.
Екатерина Керн – как она повлияла на Глинку? Что она дала нашей музыке, скажем так?
Ю. Казанцева
– Она дала вторую великую русскую оперу – «Руслан и Людмила», которая становится родоначальником целой серии эпических опер. По сути, новый жанр… И кроме этого, конечно – романсы того времени, кроме этого – вальс «Фантазия», который был любовным посланием (это было еще начало их знакомства). Глинка – он действительно нуждался в какой-то подпитке, в любви и в понимании. И Екатерина Керн была так же молода и прекрасна, как его жена, но она прекрасно разбиралась в музыке – то есть, им было, о чем поговорить. Он плюс ко всему нашел и прекрасную собеседницу, и она разделяла все его музыкальные увлечения…
То есть, это мог бы получиться прекрасный союз. Но почему он еще не получился? Ведь они были не простыми людьми. В то время очень много зависело и от общества… Так вот, общество не хотело принимать их новый союз. Родители Глинки – матушка (отца уже не было в живых) была против, и со стороны Екатерины Керн родственники тоже не одобряли этого союза, и сам Михаил Иванович писал потом вот горькие слова: «Мы могли бы быть счастливы, если бы не наши многочисленные родственники». В каком-то смысле они не были свободными людьми, не всецело принадлежали только себе.
И опера «Руслан и Людмила» с она появляется на свет через 6 лет после «Ивана Сусанина». Более того, подгадали дату – буквально день-в-день. Это было 27 ноября. Вот 6 лет назад – газеты об этом писали – 6 лет назад появилась «Жизнь за царя», а сейчас новая опера – «Руслан и Людмила». И Глинка жил в ожидании успеха. Публика ждала новой грандиозной оперы… То есть, были настроены все очень благосклонно.
А вместо триумфа случается провал. И вот как уже Саша говорил, что императорская семья покинула ложу до окончания спектакля – а это знак для всех, что оперу нужно ругать. И действительно, ее стали с таким же энтузиазмом ругать. В чем тут дело?
Во-первых, Николай I имел и личные основания вот так вот показать свое пренебрежение, потому что он обиделся – он же тоже человек. После успеха «Жизни за царя» Николай I пригласил Глинку стать управляющим придворной певческой капеллой. А это, как понимаете, действительно большая честь, большая ответственность – это самое престижное музыкальное заведение в России, старейшее заведение. Там был в свое время управляющим Бортнянский многие годы… И вот Глинка – он вначале с большим энтузиазмом принялся за работу. А потом вот – личная жизнь, потом депрессия, болезни – и он просто ее забросил. А это же нельзя так делать… Вот таким образом Николай I показал свое отношение.
Во-вторых, опера была слишком длинной. Там много жемчужин, но не получается ожерелье. То есть, отдельные номера прекрасны, но три с половиной часа прекрасной музыки – вы знаете, это уж слишком, говорили в то время.
И если уж быть до конца честным – это тоже один из мифов, что «опера провалилась». Она не провалилась, просто ожидания Глинки были завышены. И он, может быть, подсознательно ждал этой трагической развязки такой, когда всё в жизни рушится с а он и развод затеял, и вот эти сложности с Екатериной, с которой он и хочет быть вместе, и не может… Знаете вот, когда душа неспокойна, кажется, что всё вокруг плохо. И то, что оперу не приняли так восторженно, а более прохладно – ему казалось, что это всё, это конец света.
Да, говорили, что он «исписался». Но были люди, которые восхищались. Например, Ференц Лист находился в Петербурге тогда, и он восхищался, и говорил Глинке о своем восхищении. Даже написал вариации на тему «Марша Черномора». То есть, эта опера шла, и она проходила всегда при полном зале, несмотря на все эти шуточки, что «вместо гауптвахты нужно посылать» – да, такие шуточки ходили, но вы знаете, публика приходила посмотреть, и это была грандиозная постановка, очень богатая, очень красочная…
Но вот Глинку уже ничто не могло утешить. Он был человеком своего времени – ведь тогда меланхолия, это была главная болезнь. Он был стопроцентным романтиком в этом отношении, со всеми положительными сторонами и отрицательными. То есть вот, если бы он жил сейчас, и ему бы сказали: «Ну сходи просто к психологу, там пару сеансов, и всё будет прекрасно. Жизнь прекрасна…». А он пишет, что «моя жизнь – это череда изощренных пыток», и что вот «всё так мрачно, что я в отчаянии, рыдаю…». Вот это преувеличение художника-романтика, который привык жить «на грани». Он сам себя в каком-то смысле доводит до этого состояния, потому что вот он живет этим… эмоциональным перехлестом, поэтому музыка такая эмоциональная.
А. Ананьев
– И вот от мрачных противоречиво-неутешительных страниц биографии Михаила Ивановича мы с Юлией и Аллой Митрофановой предлагаем перелистнуть обратно – на состояние вдохновленного влюбленного полета, влюбленности в Екатерину Ермолаевну Керн. И его знаменитый вальс «Фантазия», адресованный, я так понимаю, именно ей. Давайте послушаем.
Звучит вальс «Фантазия» М.И. Глинки
А. Ананьев
– Взлеты и падения, встречи и расставания, триумфы и провалы – всё это биография Михаила Ивановича Глинки, о котором мы говорим сегодня. Здесь Алла Митрофанова, Александр Ананьев и наш замечательный собеседник – автор уникальных музыкально-просветительских циклов, музыкант, кандидат искусствоведения Юлия Казанцева.
А. Митрофанова
– Юлечка, мы говорим сейчас о жизни Михаила Ивановича Глинки, и вот о личной жизни его, и о внутреннем мире… Ну ведь он был невероятный путешественник. Я бы даже сказала – заядлый путешественник…
Ю. Казанцева
– Я бы сказала – профессиональный путешественник!
А. Митрофанова
– И даже так… Расскажите, пожалуйста, о его выездах в Европу. Ведь он довольно часто бывал и подолгу жил и в Милане, и в Берлине, и потом с каким-то новым вдохновением возвращался в Россию…
А. Ананьев
– Ну да, это вот сейчас путешествовать по всем этим странам (даже сейчас) – в общем, это не обычное дело для человека. А уж тогда это было вообще нечто исключительное…
А. Митрофанова
– Трястись в дилижансе несколько дней подряд, или там где-нибудь железная дорога, которая еще пока не настолько, естественно, развита… Но все равно, тем не менее…
А. Ананьев
– Там хоть бизнес-класс был… (смеются)
Ю. Казанцева
– Ну, вы знаете, Глинка «трясся» в самых лучших дилижансах, и в самых лучших, да, первоклассных поездах он ездил. Да, что там говорить – Михаил Иванович мог себе позволить многое. Вот то его имение Новоспасское, которым руководила его маменька – у нее была просто железная рука и такая хозяйская хватка… Он мог наслаждаться жизнью – а мало кто из композиторов великих мог себе такое позволить.
И ведь почему Михаил Иванович так мало написал? Потому что тут выбор такой: то ли ты наслаждаешься жизнью, то ли ты, как Шуберт, пишешь, пишешь и вообще жизни не видишь. Чайковский ведь в каком-то смысле упрекал Глинку, что вот слишком уж он наслаждался жизнью. Просто мало работал… Но ведь Глинке и не нужно было работать – то есть, его полностью обеспечивало его имение. И да, он любил путешествовать. Почему отказывать себе в этом удовольствии? То есть, музыка была не то что его хобби – он очень серьезно к ней относился. Но он так же серьезно относился к удовольствиям жизненным и не хотел себя их лишать…
А. Ананьев
– Сколько языков знал Михаил Иванович – шесть, семь иностранных?
Ю. Казанцева
– Да, да – это невероятно, но он знал шесть, или где-то читала, что пять… Он даже арабский язык знал – это еще с юных лет вот, тот самый благородный пансион… И вот в духе человека того времени он ведь всю жизнь продолжал самообучение. Вот у него были разные периоды: то он… были такие, знаете, периоды кутежей и богемной жизни, когда балы, когда посиделки до пяти утра, когда музыкальные салоны…
А были периоды затворничества – вот когда он занимался самоедством, никуда вообще на улицу буквально не выходил, сидел дома, читал… Тогда было шестидесятитонное собрание энциклопедий – вот он их читал, читал… И вот эта полярность его жизни, и это в письмах очень хорошо видно – то он вот на пике какой-то эйфории творческой, то он считает, что всё – он «исписался»… Это потом, кстати, у Чайковского тоже такое будет, только Чайковский, несмотря на все перепады настроения – он каждый день всё равно писал и работал. А вот Глинка – он мог себе позволить и с головой уйти в эйфорию светской жизни, и с такой же головой уйти в затворничество, где он читал энциклопедии…
А. Митрофанова
– Ну, надо сказать, что у него было множество способностей – не только ярко выраженный музыкальный талант, но и, например, способности лингвистические. Насколько я знаю, вот он приезжал в Италию и нанимал себе учителя итальянского, и через какое-то время уже свободно общался на итальянском языке. Потом приезжает в Испанию – и точно так же нанимает себе учителя по испанскому языку. И через какое-то время раз – и вот пожалуйста, уже он более или менее на этом языке говорит. Ну это же, что называется, как этим не воспользоваться? И как не вкусить радости жизни в другой культуре, которая… к тому же, если тебе это материально доступно – а ему это было, в общем-то, вполне себе по карману.
А какие-то такие прямо уж, ну как, не знаю… Например, у Достоевского была страсть к азартным играм, которая изжилась потом благодаря его супруге – вот он ради жены свою жизнь изменил… У Глинки же такого не было, да – чтобы вот это было угрозой его, ну… вот вплоть до угрозы разрушения его души? Настолько-то кутилой он не был, это всё было в рамках каких-то светских приличий, наверное?
Ю. Казанцева
– Да-да-да, это было всё абсолютно в рамках… Это скорее его какие-то внутренние метания… Кстати вот, говорить если о любимом его городе – то, наверное, это Париж. Он туда чаще всего возвращался и говорил, что он вот чувствует какое-то успокоение своего «истерзанного сердца» (это, как вы понимаете, его слова)…
И вот когда он уехал после провала «Руслана и Людмилы» – ему было, получается, 40 лет. И он, кстати, получил к тому времени развод. Он мог бы жениться, кстати, на Екатерине Керн… Но бывают такие моменты, когда уже ничего не хочется. И вот он уезжает из России, довольно надолго, вот отправляется в Европу – во Францию, в Испанию… лечить, в первую очередь, свою душу, опять-таки, «истерзанную», как он говорит, путешествием. А действительно, путешествие – это замечательное лекарство. И Париж становится на какое-то время его домом. И там, кстати, его музыку исполняют – та самая «Фантазия», которую мы сейчас слышали, она там пользуется очень хорошим, кстати, успехом. То есть, Глинка – он не стал европейски знаменитым композитором. Но отдельные произведения – ну, при жизни – отдельные произведения звучали.
А. Митрофанова
– Ну, еще такой момент. Поскольку слушать-то мы будем в конце нашего разговора его «Херувимскую песнь», важно отметить и тот факт, что, несмотря на все те перипетии во внешней жизни, во внутреннем мире продолжался духовный поиск, и отношения с Богом – они же не прерывались у него в течение жизни, он продолжает себя как-то в этой системе смыслов видеть, и для него эти отношения с Богом очень важны… Вот как «Херувимская» появилась на свет?
Ю. Казанцева
– Она появилась на свет, когда Глинка был управляющим придворной певческой капеллой. Более того, в последние годы жизни появляются еще несколько духовных произведений. И в последние годы жизни Глинка не так много пишет – то есть, появляются произведения, но совсем немного. Но он занимается изучением музыки, например, Баха, изучает его «Страсти», его «Мессу си минор» – то есть, он погружается в эту духовную музыку, и говорит своим друзьям, что вот «если вы не слышали «Страсти» Баха, то значит, вы вообще ничего не слышали».
В каком-то смысле он даже уходит от светской музыки. Он начинает брать уроки полифонии, и он что-то там такое замышлял – вот в новом духе, в новом жанре, но к сожалению, мы даже не знаем, что он замышлял. Он ведь довольно рано умер. И при всем том, что Глинка всю жизнь болел, он не собирался так рано умирать. То есть, никто не был обеспокоен, что что-то серьезное с ним случилось – просто очередная какая-то болезнь… А через пару недель его не стало. Это был для всех, на самом деле, шок, что он так рано ушел…
А. Митрофанова
– Похоронен он был изначально в Берлине, собственно, где он и скончался. А потом его прах был перевезен уже в Россию. И наверное, это тоже символично отчасти – человек, который много путешествовал, в итоге оказался на родине, которую, конечно, он очень любил…
Ю. Казанцева
– Да, его любимое имение – Новоспасское, где сейчас совершенно замечательный музей. Там можно почувствовать вот немного дух того времени, усадебной жизни… Нам сейчас это не представить, и что остается – только вот через музыку. А музыка Глинки – она ведь… хоть она звучит и нечасто, но ее можно найти в записях – это сколько угодно. И вот все произведения – они очень душевные, очень теплые, интимные. Они не всегда эффектны, не всегда виртуозны; но вот эта теплота и душевность – это, мне кажется, одни из главных качеств ее.
А. Ананьев
– И вот уже начинает звучать «Херувимская» Михаила Ивановича Глинки, которая завершит Светлый вечер сегодня. Коротко, Юленька – какие Ваши творческие планы? Что ожидается из Ваших музыкально-просветительских циклов в ближайшее время?
Ю. Казанцева
– В ближайшее время у меня будет Вивальди, у меня будет Александр Николаевич Скрябин, Иоганн Себастьян Бах, так что мы продолжаем наше музыкальное знакомство.
А. Ананьев
– Подробности найдете на сайте Юлии Казанцевой Yulia-Today. Ну а с вами были Алла Митрофанова…
А. Митрофанова
– Александр Ананьев…
А. Ананьев
– И наш дорогой эксперт, кандидат искусствоведения, пианист, автор своих просветительских циклов Юлия Казанцева. Юлия, всего доброго!
Ю. Казанцева
– До свидания!