«Красота в христианстве»

В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Алла Митрофанова, Алексей Пичугин, Марина Борисова, а также наш гость — клирик храма святителя Иова на Можайском шоссе священник Анатолий Правдолюбов — поделились светлыми историями о том, как внешний вид может отражаться на внутреннем состоянии человека и наоборот — как внутреннее самоощущение может влиять на то, как мы выглядим.

Ведущие: Алексей Пичугин, Алла Митрофанова, Марина Борисова

---

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на светлом радио. Здравствуйте, дорогие друзья. Каждый понедельник в шесть часов вечера мы в этой студии в замечательной и тёплой компании делимся историями из жизни на тему, которую выбирает наш собеседник, особый гость. Сегодня это священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова на Можайском шоссе, духовник православной гимназии во имя Иоанна Богослова. Отец Анатолий, здравствуйте.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Здравствуйте.

А. Митрофанова

— Так или иначе священники с фамилией Правдолюбивы друг другу приходятся родственниками. Удивительный, славный род. Все мы очень любим и чтим вашего папу, отца Сергия Правдолюбова, и, конечно, тех святых, которые есть в вашем роду. Замечательный фильм «Попы», снятый покойным уже Валерием Залотухой. Фильм, который в 90-е годы появился на экранах и привлёк к себе колоссальное внимание. Потому что, по-моему, одним из первых объяснял, что такое священническое сословие, стране, которая только-только вышла вот в это свободное море исповедания христианства. И священники стали на улицах появляться, и многие говорили: о, попы! Поэтому и фильм так называется. И стоит отец Сергий Правдолюбов на фоне домашнего иконостаса в этом фильме. И в этом иконостасе ваши святые родственники-новомученики. Это настолько пронзительно. Кто не видел фильм, рекомендую — посмотрите обязательно. Это, правда, какое-то потрясающее высказывание.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Но там немножко не так, потому что родственники были прославлены в двухтысячном году на Архиерейском соборе. А фильм был снят раньше, и в иконостасе ещё не могло быть их икон. Может быть, отец что-то говорил об этом, потому что шла работа уже на эту тему.

А. Митрофанова

— Значит, это фактическая ошибка, прошу прощения.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Ничего страшного, это нормально.

А. Митрофанова

— Но тем не менее почему-то у меня сложилось такое ощущение, что вот он как-то на фоне...

А. Пичугин

— Самое главное, что всё сложилось впоследствии. Спустя некоторое время их прославили, значит, всё было так, как должно быть.

А. Митрофанова

— Алексей Пичугин, Марина Борисова, дорогие коллеги, простите. Как всегда, я заболталась. И представляю вас только вот...

М. Борисова

— Мы с удовольствием прослушали. Говори дальше.

А. Митрофанова

— А вы же видели этот фильм?

М. Борисова

— Я — нет.

А. Пичугин

— Я — очень давно. Я смотрел его, наверное, тогда же, когда и ты. Может, ты пересматривала его, конечно.

А. Митрофанова

— Пересматривала с удовольствием.

А. Пичугин

— Но я его смотрел тогда, когда он вышел. Я тоже его помню, но уже не так, может быть, свежо. М. Борисова

— В общем, есть повод пересмотреть.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Есть. И очень интересный, потому что вот Валерий Залотуха снял ещё один фильм, который называется «Ангел Русской Церкви против отца всех народов».

А. Митрофанова

— Про Сталина и митрополита Сергия (Страгородского).

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Да. И фильм очень неплохой получился. Действительно он постарался и потрудился над этим фильмом. Там есть вещи, я скажу откровенно, которые узнав, они для меня, скажем, изменили отношение к этому периоду и взаимоотношениям, скажем так, нашего иерарха церковного на тот момент с главой государства. Потому что там есть детали и подробности очень важные, которые ты не учитываешь из курса истории. А когда начинаешь в это вникать, понимаешь, в какой ситуации вообще была Русская Православная Церковь. Эту работу тоже можно найти, на «Ютьюбе» посмотреть. Это очень тоже неплохой фильм.

А. Митрофанова

— Ну, кстати, напоминаю, что «Светлые истории» можно не только слушать, но и смотреть на сайте Радио ВЕРА и на всех площадках, где Радио ВЕРА представлено. И мы сегодня говорить будем о красоте в христианстве. Вот такую тему отец Анатолий выбрал. Может быть, как раз и объясните, почему, отец Анатолий. Истории о том, как внешний вид отражается на внутреннем состоянии. Может быть, даже наоборот: как внутреннее состояние влияет на внешний вид человека.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Да, это очень интересное явление — я бы даже так сказал. Почему выбрал эту тему? Потому что когда мне прислали список тем, которые нужно выбрать, я со своими детьми сел, и мы стали с ними обсуждать. И в итоге мы пришли именно к этой теме. И, скажу откровенно, я люблю красоту. Мне очень нравится именно это проявление Божественного свойства. Потому что красота, даже несмотря на то, что она в глазах смотрящего, то есть у каждого своё понятие в той или иной степени, но в целом мы можем договориться о том. То есть мы, люди, можем прийти к единому мнению, что красиво, а что некрасиво. То есть мы способны договориться, у нас есть общее понятие об этом. И почему хотел именно эту тему обсуждать? С чем я столкнулся в своё время, и, мне кажется, это такое доступное и понятное представление. Когда я первый раз попал на святую гору Афон, в некоторых монастырях, даже во всех, в которых я побывал, я обращал внимание на лица монахов, послушников. Причём как греков, так и других национальностей, и в русском монастыре, в Пантелеимоновом, и в сербском монастыре, в Хиландаре. Встречаются лица, которые мы вообще не видим в нашей повседневной жизни. Просто таких лиц нет. То есть ты смотришь на человека и понимаешь, что это больше, наверное, ангельское лицо, чем лицо человека. То есть когда ты в повседневной суете в электричке, в метро, в общественном транспорте куда-то едешь, ты видишь лица, лица, лица... нас лица людей окружают всё время, где бы мы ни были: в храме на службе, на работе — в любом месте мы встречаемся с людьми и видим лица. И что меня поразило больше всего: таких лиц я не встречал в повседневной жизни. То есть ты сразу обращаешь на это внимание, ты это видишь, ты это чувствуешь. И начинаешь думать: а почему так? И чем обусловлено, что вот такое лицо такой красоты такого человека ты не видел раньше никогда, а увидел именно здесь, на святой горе Афон, в монастыре.
Казалось бы, монастырь. Для нас сразу ассоциации такие разные: в связи с трудными испытаниями жизненными человек ушёл в монастырь, потому что там вот так и сяк — пережил там смерть супруги, гибель детей, ещё что-то и вот ушёл в монастырь. А тут ты смотришь и видишь: молодой человек, то есть возраст даже определить нельзя, это нечто юное, совершенно ангельского вида. И объяснить ты это для себя можешь с трудом. Почему это именно так и что больше всего потрясает? Ты никогда не видел такого лица нигде больше. И вот здесь как раз и хотелось мне пообщаться и поговорить именно на эту тему — отражение внутреннего мира на лице человека, внутреннего его содержания, его устремлений, его каких-то жизненных испытаний, переживаний и прочего. То есть, на мой взгляд, и могу тоже в этом ошибаться, конечно, но в любом случае человек на своём лице носит некую печать, отражение всего, что с ним происходило в жизни. То есть, в зависимости от возраста или ещё чего-то. Конечно, какие-то черты личности закладываются с самого детства. И вот мы перед передачей обсуждали дочку и фотографии. То есть когда ты смотришь на фотографию ребёнка, и ты видишь, что вот здесь какие-то черты похожи...

А. Пичугин

— Мою дочку обсуждали.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Да, дочку Алексея обсуждали. Очень трогательно, потому что, действительно, это очень интересно, как ребёнок может быть похож и на папу, и на маму, какие черты. И в этом есть красота какая-то, удивительная совершенно.

М. Борисова

— Вопрос можно? Если красота — это отражение того, что происходит в жизни человека, почему все маленькие дети такие красивые? У них ещё ничего не произошло.

А. Пичугин

— А я бы не согласился. Мне кажется, что далеко не все. Это не значит, что они плохие, что они там впоследствии не вырастут в каких-то совершенно невообразимо прекрасных внешне людей. Но далеко не все дети рождаются... вот смотришь и можешь сразу сказать с уверенностью, что это прям феноменально красивый ребёнок.

М. Борисова

— Ну, я не знаю насчёт феноменально, но смотреть на маленьких детей, абсолютно на всех, огромное удовольствие.

А. Митрофанова

— Отец Анатолий, есть ли у вас история на эту тему — о красоте внутренней, которая выражается во внешнем, о том, как внешнее влияет на внутреннее?
Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Есть, конечно. И я не хочу показаться каким-то особо таким духовно-набожным человеком, что такие примеры у меня из монастырей, или ещё что-то. Но просто первое, что приходит в голову и какие истории с этим связаны, это моё детское впечатление от отца Иоанна (Крестьянкина), например.

А. Пичугин

— Это от личной встречи?
Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Личной, безусловно. Да, у меня отец окормлялся с шестнадцатилетнего возраста у отца Иоанна. И мы с детства ездили каждый год в Печоры. И я вот с самого глубокого детства очень хорошо помню келью отца Иоанна. И особенно помню запах, который был в этой келье. Он совершенно ни с чем не сравнимый, кроме одного. Это очень интересно. Этот запах иногда бывает в храме в алтаре, иногда его чувствуешь от антиминса, особенно старинного. Очень интересный такой запах, его можно сравнить и описать — там присутствует тон болгарской розы, вот именно розового масла такого, но причём старого. То есть это вот ощущается. Он какой-то особенный. И меня поразило один раз, у меня такой случай был в жизни: я привёз Престол — деревянное основание. Он стоял в приделе храма Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве в течение 20 с лишним лет. А к освящению храма было принято решение старый каркас Престола, который не очень качественно был изготовлен в 90-е, когда ничего другого не было, было принято решение этот Престол отвезти в храм, строящийся в Рязанской области. Там один батюшка очень хотел его получить. И заказать другой, новый к освящению. И я повёз этот Престол этому батюшке в Рязанскую область для строящегося храма. Я, когда его из машины вытащил и занёс в дом, в помещение, меня поразил этот запах, который я ощущал в келье отца Иоанна ещё в глубоком детстве. Это было удивительно. Я не мог понять, откуда он идёт. Я начал искать, я не мог найти причину, то есть откуда запах. И тут до меня дошло: я прямо носом прислонился к этому Престолу деревянному и почувствовал, что источник запаха — этот Престол.

А. Пичугин

— А ведь при освящении Престола используется розовое масло.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Используется, но он не освящался архиерейским чином полного освящения. Он освящался иерейским чином — его просто кропили святой водой, розового масла на нём не было. И вот это очень интересно, то есть удивительно. И, хочу вернуться к отцу Иоанну, то есть вот этот запах и аромат его кельи. И, самое главное, выражение его лица и глаз — это ни с чем несравнимо. То есть мы были детьми и, понятно, как вот вы сказали, что дети вызывают какие-то чувства. Наверняка у архимандрита, который не имел семьи и детей, наверное, к детям было какое-то своё особое чувство, но вот его улыбка, его выражение глаз ни с чем нельзя сравнить. Это удивительно совершенно. Он был каким-то совершенно таким светло-радостным всегда, то есть от него всегда шла какая-то прямо волна этого. И вот сейчас уже это решение обсуждается — его хотят прославлять во святых. Я лично в его святости совершенно не сомневаюсь. Потому что моё детское впечатление от отца Иоанна совершенно удивительное. То есть, знаете, мне в жизни ещё удавалось встречаться с духовными людьми. Я могу это описать так — в детстве я этого не понимал, но потом уже, в дальнейшем, встречаясь с людьми... вот отец Макарий, духовник Свято-Пантелеимонова монастыря на святой горе Афон. Вот с ним я похожие чувства испытал. Когда ты сидишь рядом с человеком, этот человек на тебя не смотрит, он занят с кем-то другим, он там разговаривает, что-то объясняет, а ты ждёшь, когда твоя очередь дойдёт.
И вот ты сидишь просто на одном диване с ним, и тебе уже хорошо, тебе не хочется уходить никуда. Ты понимаешь, что вот это место и вот это внутреннее ощущение — это то, что так тебе нужно. Ты можешь с ним даже не говорить ни о чём, ничего не спрашивать, хотя тебя что-то волнует, ты хочешь что-то узнать для себя. Но ты просто сидишь рядом с человеком, и уже настолько хорошо. Это удивительное чувство. И у отца Иоанна всегда так было в келье. Я вот по детству это очень хорошо помню. И я ни с чем другим не могу это связать, кроме как именно с его внутренним содержанием. Отец Иоанн (Крестьянкин) удивительной глубины духовной жизни, подвижнической жизни. Его переводили каждый год, он храмы менял, то есть не он менял, а его меняли в храмах. То есть только человек попадает в храм, налаживает какую-то общину, хоть какую-то маломальскую деятельность, его тут же переводят в другой храм. И, собственно, как и познакомилась моя семья и мой отец с ним: его назначили служить в Касимов. А мой дед служил под Касимовым — это город в Рязанской области...

А. Пичугин

— Как я люблю Касимов.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Да, Касимов очень интересный город, красивый. В своё время его даже сравнивали с купеческим Магдебургом. То есть вот именно такого уровня европейского и красоты невероятной был город. Но, к сожалению, революционные события и последующие все вещи изменили его очень сильно.

А. Митрофанова

— Священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова на Можайском шоссе, духовник православной гимназии во имя Иоанна Богослова, Алексей Пичугин, Марина Борисова, я, Алла Митрофанова, рассказываем вам светлые истории. Сегодня речь о красоте. И вот отец Анатолий совершенно неожиданно заговорил об отце Иоанне (Крестьянкине). Хотя почему неожиданно? Очень даже ожидаемо. То, что вы говорите о нём, вспоминают сразу евангельские слова о Спасителе, что когда Он идёт, а люди расступаются, Он говорит, а люди молчат. Потому что Он говорит, как власть имеющий, то есть от Него исходит такая сила, что когда Он идёт, люди расходятся перед Ним.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Да, и почему Он так говорит — ведь это тоже очень важно. И, откровенно скажу, действительно неожиданно я заговорил об отце Иоанне (Крестьянкине). Я хотел заговорить о другом примере немножко. Но вот образ отца Иоанна возник в голове, и я решил всё-таки о нём сказать. Ведь этот человек имел невероятный жизненный опыт. Он отсидел пять лет в лагерях, следователь переломал ему все пальцы на руке в процессе допроса. Если видеть отца Иоанна (Крестьянкина) и знать его, я скажу откровенно, я не очень могу просто даже представить себе причину, по которой нужно ломать пальцы человеку, тем более такому, как отец Иоанн. Если посмотреть на его фотографии в юности и молодости, это совершенно какой-то кроткий, удивительный человек. То есть по нему видно, что он какого-то ни сопротивления, ничего оказать не может. Зачем нужно применять такие, скажем, к нему меры? Но всё равно он и это пережил. И вот действительно красота человека... Я помню, как мне родители в детстве об этом говорили, что красота души — это намного важнее, чем красота внешняя, красота тела. Я, в силу юности, возраста, не мог этого понять, принять: да ладно, что вы мне рассказываете? Особенно когда пошла история, скажем так, знакомства и поиск, который так важен для молодого человека, своей спутницы жизни. Мне родители что-то такое подсказывали, объясняли и говорили, что вот внешнее не столь главное, как внутреннее, внутренняя красота. И я очень хорошо помню, что в юном возрасте, действительно, вот эта внутренняя красота воспринимается и понимается с трудом. То есть, безусловно, мы в первую очередь обращаем своё внимание на красоту внешнюю. И наше внешнее впечатление от полученного образа увиденного внешнего для нас намного важнее. Но что характерно, интересно: с возрастом ты становишься, я не знаю, жизненно опытнее, или ещё что-то происходит, но ты начинаешь замечать. И начинаешь действительно понимать и ценить то, о чём тебе говорили родители. Действительно, это очень важно — внутреннее содержание, внутренняя наполненность человека сказывается на его внешности совершенно удивительно. И действительно, я, скажем так, понял, о чём мне говорят родители.
И на что обратил внимание, уже став священником и общаясь с огромным количеством людей, совершенно разных, с совершенно разными жизненными ситуациями и испытаниями: я обратил внимание на то, что у людей с какими-то похожими сложностями или испытаниями в жизни есть какие-то схожие черты на лице. Я просто знаю таких людей, которые мне рассказывали, например: «А вот ты был у отца Иоанникия в Чихачёво? А вот он духовный такой, что вот он мне всю жизнь мою рассказал, прям всё про меня. Я сидел и слушал, затаив дыхание. Он знает про меня всё — видит первый раз». И я, слушая человека, понимаю уже вот сейчас, что человек с духовным опытом и с жизненным опытом, видя людей, которые к нему приходят и о чём-то спрашивают и говорят, он, может быть, даже — хотя прозорливость есть, и я сталкивался с этим в жизни тоже, — но даже не обладая какой-то прозорливостью особой, то есть я про себя могу сказать, что у меня нет никакой прозорливости, но, общаясь с людьми на приходе и что-то им советуя и рассказывая, потом оказывается, что ты не ошибся и что-то такое вот смог сформулировать. И это интересно, потому что, опираясь на опыт свой и глядя человеку в лицо, в глаза, разговаривая с ним, ты понимаешь, что вот что-то, нечто действительно остаётся, запечатлевается на лице. Конечно, нельзя сказать, что это прям вот без исключений так у всех. И поэтому какую-то можно выстраивать линию взаимоотношений с людьми, но, конечно же, лицо несёт на себе отпечаток.
А. Митрофанова

— Алексей, продолжи разговор, пожалуйста, поделись, расскажи свою историю.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Если я буду продолжать — отец Анатолий говорит про людей, а я тогда, логично, что буду говорить про камни.

А. Митрофанова

— Ух ты. Ну а почему нет?

А. Пичугин

— Тем более, когда мы эту тему обсуждали, почему-то, видимо, для каждого человека она актуальна по-своему. Я сразу вспомнил — это предание, тут я буду, наверное, уже с исторической точки зрения говорить, что, конечно, это предание — про то, что князь Владимир посылал гонцов, куда только ни посылал. И вот они были там, здесь, сравнивали, приносили ему вести о том, как вот в мечети, о том, как в католическом храме. И только в Святой Софии они увидели, и поэтому он стал православным. Ну, будем говорить, что это предание. Но мы не можем отрицать того, что не только человеческая красота, но и вообще созданная человеком вся культура наша может стать проводником к Богу. И я вспоминаю себя совсем в детстве, когда — мне кажется, я об этом уже много раз говорил — мы жили рядом с Елоховским собором. И у меня таких первых два храма было в жизни, именно как храмы. Елоховский собор — первый, куда меня привели. Понятно, что я и сейчас туда периодически захожу и вижу примерно то же, что видел 35, уже почти сорок лет назад, и там мало что изменилось. Но, наверное, я не мог это воспринимать как что-то хорошее или что-то плохое. Меня туда привели, и я попал в незнакомое для себя пространство. И вот до сих пор я, когда я в Елоховский собор прихожу, это для меня что-то из детства.

Но был ещё один храм, маленький совсем, под Подольском, где мы жили на даче, где меня крестили когда-то. Этот храм открылся тогда один из первых в 1989 году. Туда назначили священника. Этот священник до сих пор там с 1989 года по сей день уже четверть века служит, слава Богу — отец Борис, в селе Сертякино. И вот достаточно быстро его восстановили, расписали, как могли расписали. Потому что каких-то фресок XIX века, дореволюционного периода от начала ХХ века не осталось. И сейчас я туда прихожу — да, такие фрески. Я не очень хорошо разбираюсь в иконописи. Для меня сложно судить об их художественном достоинстве. Но вот когда я это увидел, для меня... понятно, что мне взрослые говорили, мама что-то объясняла. Мама со мной вместе в один день крестилась, но понятно, что они с папой много всего читали. У всех был этот период, связанный с увлечением восточными практиками. Потом это всё как-то постепенно перешло к христианству, потом мы крестились. Но что-то мне мама уже рассказывала, потому что она что-то раньше прочитала.
И вот я это воспринимал, глядя как раз на интерьеры сельского храма небольшого в селе Сертякино под Подольском. И долгое время для меня — вот если меня спросить, как церковь выглядит, как я себе её представляю, я сразу бы сходу определил для себя, что церковь — так, как в Сертякино. Храм там — таких много, фрески — таких много. Интерьеры — в каждом третьем храме, восстановленном после Перестройки в начале 90-х, всё примерно в Подмосковье, там, где неплохо восстановили, там, где были средства, так всё примерно так и выглядело. Наверное, можно было сделать лучше. Наверное, можно было сделать гораздо, гораздо хуже. Но вот эта атмосфера сельского храма, а потом ещё одного сельского храма, который чуть дальше, куда уже я сам, будучи старшим школьником, пришёл самостоятельно в церковь. Потому что между тем, как меня водили просто так иногда раз в год в Сертякино и раз в год в Елоховский собор, и тем временем, когда я сам пришёл осознанно в храм, прошло очень много лет. Я в это междулетие всё равно с каким-то трепетом относился и к храму в Сертякино, и к Церкви. Для меня он какой-то ещё был таинственным. То есть вот от места, где наша дача, дойти до Сертякино пешком — ну, понятно, что взрослому человеку совсем недолго. Я бы, наверное, сейчас на это потратил бы полчаса максимум. А для маленького человечка это что-то было очень далекое. Потому что весь мой мир в подмосковном городке Климовск, в небольшой его части, и даже за ним — вот нашего этого сельского, деревенского места, — он был сильно ограничен речкой, лесом и рощей, за которой уже Климовск начинался и начинается. А храм в Сертякино выпадал всегда из этой ойкумены — он был где-то на её периферии. Я поэтому добираться до него сам не мог. Но когда мы проезжали, я готовился внутренне, что вот сейчас будет что-то таинственное, сейчас вот он откуда-то покажется. Иногда там мы ходили в лес, и его было видно издалека через поле. Я всегда так морально готовился: сейчас я его увижу.

Я не знаю, к разговору ли это о красоте. Наверное, да, потому что какое-то моё внутреннее ощущение красоты этим небольшим храмом воспитывалось. Потом уже было всё остальное. Потом уже были средневековые соборы наши домонгольские, которые стали какой-то очень важной частью моей жизни и остаются до сих пор, Суздаль, где эта красота абсолютно явная. Об этом мы говорили миллион раз здесь, в этой студии. Но это очень явная красота. И любой турист, которого привезут на автобусе, неважно, в Суздаль, в Дубровицы — вот там же у нас под Подольском знаменитые Дубровицы. Меня никогда это барокко не привлекало долгое время. И всё это восстановил в Дубровицах мой очень близкий друг — отец Александр, который там служил. И когда храм восстанавливался, и когда потом я приходил, меня это не впечатляло. Сейчас уже впечатляет. Сейчас для меня это всё многообразие начало совпадать, оно стало создавать какую-то единую картину. Но вот красота, которая меня привлекла — я маленький не мог её прочувствовать так, как я бы её понял, наверное, сейчас. Я бы посмотрел, ещё раз повторюсь, на эти фрески и сказал, что вот здесь что-то не докрутили, здесь чего-то не то — я бы там ходил и нудил, и всех бы раздражал этим. Я умею очень хорошо это делать.

А. Митрофанова

— Не прибедняйся! Я не знаю, я не в курсе.

А. Пичугин

— Правда, я умею — это все знают. И вот я бы нудил, что это плохо, это так себе, а вот здесь можно было бы лучше. Но тогда на меня маленького вот это вот так всё свалилось непонятное. Да, это действительно была та красота, та её мера, которая мне позволила впоследствии это всё воспринять уже вот в виде Христа, в виде христианства, в других местах, в других храмах, и как-то вот изменить жизнь.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на светлом радио. Дорогие друзья, сейчас буквально на несколько минут мы прервёмся. Напомню, что в нашей студии священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова на Можайском шоссе, духовник православной гимназии во имя Иоанна Богослова, Алексей Пичугин, Марина Борисова, я, Алла Митрофанова. Не переключайтесь, разговор о красоте буквально через несколько мгновений продолжится на Радио ВЕРА.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, ещё раз здравствуйте. Напоминаю, что мы сегодня о красоте говорим в компании очень тёплой: священник Анатолий Правдолюбов, наш специальный гость, который выбрал эту тему и потрясающе обосновал, почему выбор именно таков, клирик храма святителя Иова на Можайском шоссе, духовник православной гимназии во имя Иоанна Богослова, Алексей Пичугин, Марина Борисова. И, собственно, истории о том, как внешний вид отражается на внутреннем состоянии человека, как внутреннее состояние проецируется на нашу внешность, о том, как красота вообще влияет на нас — красота в широком смысле слова. Вот Алексей сейчас пронзительно рассказывал о том, какое впечатление на него камни храмов производили и фрески, и, может быть, несовершенное с точки зрения искушённого в церковном искусстве человека убранство. Однако чистая детская душа — вот как она воспринимает настоящее и как она воспринимает красоту. Мне кажется, что это очень такой верный камертон.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Очень верный, яркий. Я бы хотел, если можно, продолжить немного. У меня такая мысль, и Алексей это озвучил, и я прямо рад, что у нас совпадает впечатление. Вот вы сказали, что ваше представление о Христе — и это очень прозвучало важно — оно с этого вашего возраста детского формулировалось вот этим храмом.

А. Пичугин

— Да, безусловно.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— И я в своё время себя поймал на очень интересной мысли, будучи и в Суздале, и в Ярославле очень много церквей потрясающей красоты. Я, слушая экскурсовода, задумался: нам всегда рассказывают про культуру, про архитектуру, про наследие, что вот посмотрите — художественная мысль, архитектурное представление, прочее, эпохи отражаются в этом. Я стал размышлять. Особенно когда ты едешь за рулём, допустим, по трассе, ты видишь храм один, другой, третий, ты обращаешь на них внимание. Я начал думать: а почему так? Почему храмы всегда строились — на этом ударение ставлю особо — в ландшафтном приоритете? Почему мы их видим, почему они всегда обращают на себя внимание? То есть чем храм древнее, тем в более лучшем месте он стоит, его видно издалека.

А. Митрофанова

— Смысловая доминанта.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— И не просто смысловая доминанта. Да, экскурсоводы говорят, что доминанта, потому что красота, потому что архитектура, потому что культура. Но ведь есть ещё очень важная сторона этой жизни. Во-первых, предназначение храма — это совершение Божественной литургии, Евхаристии, то есть присутствие Христа, не просто, а в физическом смысле этого слова. Но ещё более того: в каждом храме на Престоле в дарохранительнице хранятся запасные Дары. То есть Христос физически присутствует в каждом храме, в служащем храме, всегда — Он там есть. И вот когда ты едешь, идёшь, видишь — почему есть православная традиция креститься на храмы, кланяться — зачем? Это не только почесть и дань храму, иконам и крестам, которые храм венчают — в храме Христос есть всегда физически в этих самых Святых Дарах на Престоле. И меня это впечатлило до глубины души. Глядя, любуясь каким-то красивым пейзажем, я вижу храм — это Христос. Я обращаю внимание дальше и там вижу храм. И я чувствую внутренне некое присутствие Божие. То есть это не просто как дань красоте, человеческому таланту, мысли. То есть в сознании древнего человека было лучшее отдать в жертву Богу.
Почему храмовая архитектура отличается и настолько более возвышена и красива, по сравнению даже с теми жилищами, которые люди строили, хотя они тоже были очень красивые — лучшее отдавали Богу. То есть это именно отношение к этому строению. То есть это внутреннее переживание и осмысление не просто как некой культовой постройки, назовём это так, а это действительно дом Божий. И он в полном смысле дом Божий. Не просто потому, что я прихожу туда помолиться невидимому Богу, но Он там физически присутствует. И на каждой Литургии со священником, выходящим на амвон с Чашей в руках и говорящим «со страхом Божиим и верою приступите», Сам Христос выходит на амвон. И это действительно совершенно невероятно. У меня был опыт такого общения с одним молодым человеком, который сказал, что он идёт в конкретный храм, потому что там всё просто и нет ни золота, ни украшений. Он искренне не понимает, почему золото и украшения в храме. Но он идёт туда именно на встречу к Богу. Но я просто хотел немножко добавить про золото, про красоту внешнюю. Но я так понимаю, что передать слово нужно. Я слишком долго и много говорю.

А. Митрофанова

— Очередь Марины. Нет, вы прекрасно говорите. Причём вы говорите, а я сразу визуализирую.

М. Борисова

— Я могу уступить свою очередь и с удовольствием послушаю.

А. Митрофанова

— Нет, всё отлично. Я Марине уступлю свою очередь с радостью.

М. Борисова

— Я просто слушала про детское восприятие красоты у Лёши и подумала: если оно такое непосредственное и может служить камертоном на всю оставшуюся жизнь, почему у меня всё было от противного? Так случилось, что у меня, в отличие от многих советских детей, не было железного занавеса, поскольку отец был дипломатом. И довольно рано я узнала, что такое другие города, другие страны. И мне было 10 лет, когда меня мама взяла за руку и первый раз привела в Лувр. И она стала мне рассказывать о том, что висит на стенах. Лувр тех времён отличался от того, что сейчас могут увидеть туристы, кардинально. Там вообще не было народу в несезон. И он был до ремонта, там пахло старым навощённым паркетом, было так не очень освещено.

А. Митрофанова

— Более домашний музей такой.

М. Борисова

— Да. И вот меня мама подводит и говорит: вот посмотри. А это было ещё до всяких трагических событий, и «Джоконда» не была порезана, она была без стекла, то есть всё это так дышало. Она говорит, что это такой вот шедевр. Я смотрю, она говорит: ну как? Я говорю: а почему она такая зелёная? Это моё первое восприятие мирового шедевра. Если оно правильное, то я не знаю. Вообще, с красотой у меня как-то с детства не складывалось.

А. Пичугин

— Простите, Марина, но иногда смотришь на какие-то иконы — ведь есть плохие, плохо написанные иконы. «Джоконда» не икона, да, но мы смотрим на какие-то иконы, даже в храме, и думаешь: Господи, почему так плохо?

М. Борисова

— Ну, не знаю, я как-то в храме про другое думаю в последнее время. Но, может быть, я просто уже забыла своё естественное восприятие, когда-то бывшее. Ну вот с красотой у меня как-то не складывалось в детстве. У меня было ощущение, что все вокруг очень красивые: мама, папа, бабушка, дедушка. И я очень переживала, что мне не досталось. Я подходила к бабушке и спрашивала: «Бабушка, а я красивая?» Она говорила: «Как кобыла сивая».

А. Пичугин

— А для девочки это вообще удар.

М. Борисова

— Нет, вы не понимаете. Я благодарна ей по сей день — она с меня сняла такую колоссальную ношу. То есть она этот вопрос из моей жизнью вынула, и все переживания подросткового и юношеского возраста настолько по этому поводу ушли за скобки, что миновала меня чаша сия. Меня этот вопрос просто не интересовал, поскольку я знала, что «как кобыла сивая».

А. Митрофанова

— Марина, вы же так прекрасны. Ну как так можно?

М. Борисова

— Но помню всю жизнь — спасибо бабулечке. Что касается лиц — я не помню, где и когда эту фразу то ли прочла, то ли услышала, что лицо надо заслужить. В моей семье я помню два таких ярких примера. У меня было, как у всех нормальных детей, две бабушки: мамина мама и папина мама. Мы жили с мамиными родителями. А папина мама, такая простая деревенская женщина, отличало её от многих других то, что она была из старообрядческой семьи. Более того, она была очень такой ревностной прихожанкой на Рогожском кладбище. И поэтому там община, когда она умерла, выхлопотала ей место на кладбище. И всё вот как-то было проникнуто этим. Но у меня семья была совершенно секулярная, и вся эта религиозная пропаганда пресекалась. И бабушка воспринималась как нечто экзотическое, потому что когда она приезжала к нам в гости, моя вторая бабушка и мама, готовившие угощение, всегда очень ворчали, потому что у неё вечно был какой-то пост. И вот вечно нужно было как-то угадать, чтобы с этими её постами бесконечными ей угодить. Я не скажу, что мы общались особенно с той частью семьи. Но когда бабушка умерла, я была уже, в общем, достаточно взрослая девица. И вот эти её отпевания на Рогожке, долгое такое, уставное. Я первый раз увидела бабушку не в тёмном платочке, не какую-то вечно занятую какими-то делами. Она лежала — это, знаете, на полотнах Нестерова есть такие женские лица — абсолютно белое, и оно какое-то молодое и безумно красивое.

А. Митрофанова

— И глаз не оторвать.

М. Борисова

— И я не могла понять: что же такое? Я же вроде её столько лет видела всё время — что с ней произошло, почему? И вторая такая же метаморфоза произошла на моих глазах с моей собственной мамой. Она была всегда очень красивой женщиной. Но с ней переворот внутренний произошёл поздно. Она крестилась, когда ей было 60 лет. И последние 17 лет своей жизни она прожила уже как церковный человек. Она очень тяжело болела, очень тяжело уходила. И тоже вот это потрясение, когда мы её в храме Илии Пророка в Обыденском отпевали — она туда ходила, она, в общем, была прихожанка этого храма. И люди, которые знали её много лет, видя её в гробу, были тоже совершенно в шоке. Потому что это было потрясающей красоты лицо, не имевшее почти ничего общего с тем красивым лицом, которое знали все, которые видели её в жизни. Вот эта метаморфоза, когда понимаешь, что лицо надо заслужить — вот это вот заслуженное лицо.

А у меня история простая. Я, собственно говоря, и в Церковь-то пришла, наверное, благодаря красоте лица. Собственно, первый раз я переступила порог храма в довольно взрослом возрасте — было мне 25 лет, было это за компанию. Совершенно случайно подруга, с которой мы целый день перед этим общались, и я там помогала ей по хозяйству, она собралась на Пасхальную заутреню. И поскольку мы, уже зацепившись языками, целый день общаясь, не могли друг от друга отлепиться, она сказала: «Ну, пошли вместе». «Ну, пошли», — сказала я. И, собственно, с этого всё и началось, потому что мы вошли в храм Николы в Кузнецах. И всё произошло в течение крестного хода и заутрени. Когда мы вышли из храма, я сказал, что единственное, что она должна сделать, объяснить, как мне креститься. И это стало идеей фикс на всю ближайшую неделю. Единственное, что меня останавливало, это были глубокие советские времена. Я работала в издательстве «Прогресс», которое опекал идеологический отдел ЦК КПСС, поскольку там издавались труды Маркса и Ленина на 150 языках всего на свете. Я, слава Богу, работала в другой редакции, но от этого ничего не менялось. Короче говоря, мне нужно было каким-то образом так покреститься, чтобы не слететь с работы. А тогда было так заведено в храмах, в особенности в Москве: большая амбарная книга, вот ты пришёл, тебя туда записывают, потом в конце месяца данные передают в исполком. И, собственно говоря, дальше все последующие рестрикции к тебе прилетают.

А. Митрофанова

— Священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова на Можайском шоссе, духовник православной гимназии во имя Иоанна Богослова, Алексей Пичугин, Марина Борисова, которая рассказывает историю, мне кажется, ну просто невероятно выразительную и настолько настоящую о красоте. Марина, продолжайте, пожалуйста, скорее. Как же оно случилось, что вы крестились, будучи поражены, захвачены вот этим крестным ходом, его красотой?

М. Борисова

— И не только это — решающую роль сыграла красота лица. Но как? Я спрашиваю свою подругу: «Как бы мне так покреститься, чтобы не вылететь с работы?» Она говорит: «Ты знаешь, на Солянке есть церковь Петра и Павла. И там есть один батюшка. Я его не знаю, но у него очень лицо хорошее. Попробуй подойди к нему, может быть, он согласится».

А. Митрофанова

— Простите, Марина, вы же уже говорили, что кто попадал в амбарную книгу...

М. Борисова

— Да, записывали в эту амбарную книгу, потом это всё шло в исполком, а из исполкома на работу.

А. Митрофанова

— И дальше вопрос непонятный.

М. Борисова

— Да. Мне сказали — я пошла. Я пришла в церковь, смотрю — там несколько священников. Думаю: о ком она говорила? Смотрю, есть один такой — какое-то у него было прям иконное лицо такое, приятно на него было смотреть. И я подошла к нему и оглоушила его вот этим сообщением. Он говорит: «Подожди, посиди — вот сейчас всё закончится, поговорим с тобой». И действительно мы с ним поговорили, и даже договорились. На самом деле он пошёл на это ужасное для себя и рискованное предприятие — согласился покрестить меня дома у одной своей хорошей знакомой прихожанки. Ну, конечно, я всё перепутала, поэтому в результате я крестилась совсем по-другому. Я просто перепутала дни. Мы с ним договаривались на один день. В результате он мне вечером звонит и говорит: «Ты где?» Я говорю: «А как же? Мы же завтра». Он говорит: «Завтра Радоница. Я завтра физически не смогу тебе уделить время». Но я-таки на Радоницу покрестилась в другом храме. Но это уже другая отдельная история. Так вот, по поводу красоты лица: этот священник потом на много-много лет стал моим духовным отцом. Я провела много чудесных лет на приходе, на который его перевели в Подмосковье. Научилась от него, наверное, всему тому хорошему, что ещё где-то можно в себе там сейчас откопать. Но лицо у него действительно было такое — он отличался, может быть, от всех замечательных духовных, чудесных людей, с которыми сводила меня судьба, тем, что он искренне в юности поставил для себя одну задачу. Он сказал, что хочет жить по Евангелию. И он старался это делать всю жизнь. Это так отразилось на его лице, что за ним действительно хотелось идти, хотя он абсолютно не обладал никаким проповедническим даром. Он видел свою главную задачу в том, чтобы служить. И с ним хотелось служить — вот просто вот хотелось. И, слава Тебе, Господи, он ещё пока жив. Я не называю его имени только потому, что он не благословлял делать ему такую рекламу. Но, да, есть лицо, которое стоит у меня в начале моей церковной жизни — это лицо вот этого священника.

А. Митрофанова

— Потрясающе. Но в книгу-то вас не внесли в итоге, Марина? Ваше имя не стало известно в партии как?..

М. Борисова

— Нет. Я просто узнала, что, оказывается, был в Москве один такой храм, где можно было...

А. Пичугин

— У нас даже программа про этот храм была — Антиохийское подворье. И настоятель Антиохийского подворья с тех пор тоже не поменялся.

А. Митрофанова

— Серьёзно?

А. Пичугин

— Да, митрополит Нифон. До сих пор он — с семьдесят какого-то года, не помню, какого.

А. Митрофанова

— Слушайте, постараюсь кратко рассказать свою историю. Она, вы знаете, думала, что будет совершенно выбиваться из общей канвы разговора. Но, оказывается, вот с историей Алексея вполне себе может срифмоваться. У меня ведь тоже речь не столько о человеке, сколько об изображении. Но только речь не о фресках и не о камнях, а речь об удивительной картине, которую... мы сейчас ездили на похороны папы моего супруга и были, соответственно, у него дома. И он там что-то зашёл в кладовку. Выходит из кладовки и держит в руках удивительное полотно. Точнее сказать, даже не полотно, а это твёрдый какой-то такой холст странный, цветами, от которых, знаете, просто захватывает дух. Красота сочетаний, динамика — там изображён Спаситель, выходящий, как я это увидела: вот Спаситель, Его силуэт, причём Он к зрителю развёрнут спиной. Развивается Его плащ, Его облачение куда-то вот струится вниз. И такое ощущение, как будто бы Он спускается из какого-то дверного проёма в свет. Или как-то нисходит в свет, или восходит в свет — там вот сложно так понять. И я смотрю: «Саша, а что это?» А там, знаете, краска такая облупившаяся. То есть я думаю, что, наверное, это какое-то старинное изображение. Откуда оно здесь, в квартире? Ну, в общем, родители Саши и Саша в советское время начали в этом доме жить, а это ещё город Дзержинск, где в Сашином детстве не было ни одного храма. Но откуда здесь эта работа? Саша говорит: «Знаешь, это я написал, когда мне было 15 лет». Я теряю дар речи. Саша очень талантливый художник, мы все это знаем. Но в 15 лет, некрещённым, в нецерковной семье, потому что Сашины родители о вере стали задумываться уже значительно позже, в городе, где нет ни одного храма, как можно вот так мыслить, так писать?
Я говорю: «Саша, а как это вообще появилось в твоей голове?» Он говорит: «Ты знаешь, я совершенно не помню, как я это написал. Но, глядя на эту работу, чувствую, как будто бы вот Спаситель от меня отвернулся, что ли. И для меня вот это такой момент-вопрос. Спаситель отвернулся и как будто бы даже руки так вот сложил к груди в каком-то таком... отчаянии, не в отчаянии — потому что к Спасителю не применимо это состояние, но как будто бы вот Он в сердцах сложил руки на груди, как бы отвернувшись от меня», — вот у Саши такое переживание сейчас своего вот этого детского образа. А как он её писал, он не помнит вообще. А я смотрю на эту работу, удивительной красоты, с этими удивительными цветами, с динамикой, с этим развевающимся плащом. И этот развивающийся плащ напоминает мне икону Воскресения Христова. Потому что там же тоже динамика невероятная. Есть такие работы, где особенно это подчёркнуто. Вот у нас в храме святителя Николая на Трёх Горах этот образ, который практически всегда лежит на аналое. И там эти одежды Спасителя развиваются так, как будто бы вот аж ветер стоит, как Он выходит из ада и вытаскивает за Собой людей, держа за запястье Адама, Еву и всех, кто хочет выйти за Ним.
И я смотрю на эту детскую работу моего мужа и понимаю, что ведь я как зритель в этот момент нахожусь там, откуда Спаситель вышел только что. И передо мной икона Воскресения Христова, но написанная так, как будто бы зритель и художник находится во гробе. То есть Спаситель из гроба уже вышел, а я во гробе. И вся эта красота разворачивается колоссальным вопросом ко мне самой: а ты хочешь вслед за Ним? И это на самом деле непростой вопрос, потому что я периодически ловлю себя на том, что мне в гробе гораздо комфортнее. Вот этот путь в Пасху, в Воскресение вслед за Христом требует таких усилий и такой постоянной концентрации на Христе. И сколько раз вот я себя ловлю на этом — как мне малодушно, на самом деле вполне допускаю это, было бы комфортнее в этом гробе остаться. Вот так красота меня развернула. Как, помните, у Шекспира: «О, Гамлет, ты развернул мои глаза внутрь меня самой»? Вот эта работа, потрясшая меня своей красотой, развернула мои глаза внутрь меня самой, за что я бесконечно мужу благодарна. А нам пора заканчивать, простите.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— К сожалению.

А. Митрофанова

— Да. Как-то вообще в «Светлых историях» время бежит стремительно. И очень хотелось бы их расширить как-то, может быть, на два часа. Давайте поднимем вот так вопрос, а?

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Я — за.

А. Митрофанова

— Спасибо вам огромное за этот разговор. Священник Анатолий Правдолюбов, клирик храма святителя Иова на Можайском шоссе, духовник православной гимназии во имя Иоанна Богослова, Алексей Пичугин, Марина Борисова, я, Алла Митрофанова. Мы сегодня о красоте говорили, внешней и внутренней, о том, как это всё сочетается друг с другом и какие вопросы перед нами ставит. Спасибо вам огромное.

А. Пичугин

— Спасибо, до свидания.

Свящ. Анатолий Правдолюбов

— Спасибо.

А. Митрофанова

— До свидания.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Чудо новой жизни»
• «Ты не один»
• «Спасающая добродетель»