Поделиться
Фото: Pascal Debrunner/Unsplash
«...Чуть только я встаю спозаранку, я тотчас же весёлыми ногами бегу к одному из своих рабочих столов, и пишу, не отрываясь от бумаги, часа три или четыре подряд, ибо до нынешнего дня — а мне восемьдесят восьмой год — я все еще не бросил пера. Отнимите у меня перо, и я тотчас же перестану дышать».
Это был голос писателя Корнея Чуковского, отрывок из его последнего радиовыступления, записанного летом 1969 года, за два месяца до кончины, фрагмент эссе «Как я стал писателем». Примечательно, что бессознательным и естественным — для человека его поколения — образом здесь запечатлелся чудесный образ из Пятой песни Пасхального канона: «Безмерное Твое благоутробие, адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную...»
В том драматургическом и цельном рассказе Корнея Ивановича о своей литературной судьбе, содержался один настойчивый, «именной» контрапункт: Чехов. И последняя книга Чуковского называлась «О Чехове». Размышления, запечатленные в ней, относятся еще к 1904-му, последнему чеховскому году.
Вот, Корней Чуковский публично читает из этой книги в «оттепельные» шестидесятые, тут же вспоминая свою неприкаянную одесскую юность и своих тогдашних сверстников. И — отсылает это все к Чехову:
«Каким-то загадочным образом — я тогда не понимал, почему — его творчество было для нас моральной проповедью. Этой проповеди мы подчинялись так охотно и радостно, как не подчинились бы самым громким нравоучительным лозунгам. ...Казалось бы, весь поглощённый своей гениальной живописью, он меньше всего притязал на роль проповедника, идейного вождя молодёжи. А между тем от многих тёмных и недостойных поступков нам удалось уберечься лишь потому, что на свете был Чехов, который, словно щёлоком, вытравлял из нас всякую душевную дрянность...»
Мне кажется, что неверующий Корней Чуковский, как по лезвию бритвы, прошел в своей последней книге — между многолетней, «исторической», так сказать, тягой к «сотворению кумира» и — пытливым желанием реконструировать и больше того — совершенно по-христиански открыть для возможно большего количества читающих соотечественников, для всех нас — душу собрата. Он словно бы отыскал клад, которым давно мечтал поделиться, нашел человека, незаметный жизненный подвиг которого, спрятанный в художественные образы, в вымышленных героев и в вымышленные сюжеты — мог бы помочь ближнему в личном душевном укреплении и даже — в обретении мирочувствования.
«...Главное, нельзя было и вообразить себе другого писателя, который в ту давнюю пору был бы для меня роднее, чем он. Когда в „Ниве“, которую я в ту пору выписывал, появилась чеховская повесть „Моя жизнь“, мне почудилось, будто эта жизнь и вправду — моя, словно я прочитал свой дневник, — жизнь неприкаянного юноши девяностых годов.
И когда я знакомился с каким-нибудь новым лицом, я мысленно вводил его в чеховский текст. И лишь тогда мне становилось понятно, хорош этот человек или плох.
Чехов был для меня и моих сверстников мерилом вещей, и мы явственно слышали в его повестях и рассказах тот голос учителя жизни, которого не расслышал в нём ни один человек из так называемого „поколения отцов“, привыкших к топорно-публицистическим повестям и романам».
Еще живы люди, хорошо помнящие то удивление, которое книга «О Чехове» произвела в советском читающем обществе. В такой интонации ни биографий, ни исследований не писали. Это было своего рода светское житие, рассказ о художнике и воине, непрерывно сражающемся с самим собою, упорно идущем вверх. Да, книга сильно «просвечивала» и неосознанной «автопортретностью» — ведь Чехов для Чуковского, действительно, был примером повседневного и творческого поведения, своего рода идеалом. Кстати, Александр Солженицын, подбирая однажды эквивалент к этому иноземному слову, замечательно определил его как «светлообраз».
...И если бы я стал искать единственное определение для книги «О Чехове», то присоединился бы к тем, кто считает ее литературным и человеческим завещанием Корнея Чуковского. Завещанием бескорыстного и самоотверженного труда, сопровождаемого трудной борьбой с худшим в себе, завещанием пути к чудесному освобождению.
Псалом 61. Богослужебные чтения
Поделиться
61-й псалом, который сегодня читается в храмах за богослужением, имеет очень интересные и непохожие друг на друга переводы на разные языки своего первого стиха. Давайте сначала послушаем весь псалом — а потом поразмышляем над причинами разных переводов.
Псалом 61.
1 Начальнику хора Идифумова. Псалом Давида.
2 Только в Боге успокаивается душа моя: от Него спасение моё.
3 Только Он — твердыня моя, спасение моё, убежище моё: не поколеблюсь более.
4 Доколе вы будете налегать на человека? Вы будете низринуты, все вы, как наклонившаяся стена, как ограда пошатнувшаяся.
5 Они задумали свергнуть его с высоты, прибегли ко лжи; устами благословляют, а в сердце своём клянут.
6 Только в Боге успокаивайся, душа моя! ибо на Него надежда моя.
7 Только Он — твердыня моя и спасение моё, убежище моё: не поколеблюсь.
8 В Боге спасение моё и слава моя; крепость силы моей и упование моё в Боге.
9 Народ! надейтесь на Него во всякое время; изливайте пред Ним сердце ваше: Бог нам прибежище.
10 Сыны человеческие — только суета; сыны мужей — ложь; если положить их на весы, все они вместе легче пустоты.
11 Не надейтесь на грабительство и не тщеславьтесь хищением; когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца.
12 Однажды сказал Бог, и дважды слышал я это, что сила у Бога,
13 и у Тебя, Господи, милость, ибо Ты воздаёшь каждому по делам его.
В русском синодальном переводе первый стих звучит так: «Только в Боге успокаивается душа моя: от Него спасение моё». Открываем церковно-славянский текст: «Не Богу ли повинется душа моя? от того бо спасение мое». Как вам разночтение? В русском — «успокаивается», в славянском — «повинуется». Вроде бы как совсем не об одном и том же, не так ли?
Очень интересным видится перевод, сделанный архиепископом Амвросием (Зертис-Каменским) в середине XVIII века: «Точию пред Богом молчание [да будет] [тебе] душе моя! от Того бо спасение мое». А вот как поэтически переложил этот стих священник Гавриил Пакацкий: «Не Богу ли в повиновенье Предаться должен ты, мой дух! Не той ли даруя спасенье, Возвеселит мой взор и слух?»
Если попробовать подытожить всё вышеизложенное, то главный смысл этого стиха можно передать так: только перед Богом моё сердце может спокойно помолчать. И это молчание — «беременно надеждой»; оно не пассивно, оно рождается не от пустоты или обречённости, а, напротив, от глубокой веры и спокойного ожидания спасения. И вот именно в этой точке смыкаются наконец-то «успокоение» и «повиновение»: человек вручает всего себя целиком водительству Божественной воли, и через это «отпускание» себя успокаивается: так преодолевается кажущаяся двойственность между Божественной силой и Божественной милостью — упоминанием которых и завершается 61-й псалом.
В завершение мне хотелось бы привести мысли блаженного Августина из его «Комментариев на Псалмы» именно об этой кажущейся двойственности: «Два основания — сила и милость. Поймите Божью силу, и поймите Божью милость. Этими двумя охватывается почти всё Писание. Его силу — бойтесь; Его милость — любите. Не надейтесь на милость так, чтобы презреть силу; и не бойтесь силы так, чтобы отчаяться в милости».
Псалом 61. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 61. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 61. На струнах Псалтири
Поделиться
1 Начальнику хора Идифумова. Псалом Давида.
2 Только в Боге успокаивается душа моя: от Него спасение мое.
3 Только Он - твердыня моя, спасение мое, убежище мое: не поколеблюсь более.
4 Доколе вы будете налегать на человека? Вы будете низринуты, все вы, как наклонившаяся стена, как ограда пошатнувшаяся.
5 Они задумали свергнуть его с высоты, прибегли ко лжи; устами благословляют, а в сердце своем клянут.
6 Только в Боге успокаивайся, душа моя! ибо на Него надежда моя.
7 Только Он - твердыня моя и спасение мое, убежище мое: не поколеблюсь.
8 В Боге спасение мое и слава моя; крепость силы моей и упование мое в Боге.
9 Народ! надейтесь на Него во всякое время; изливайте пред Ним сердце ваше: Бог нам прибежище.
10 Сыны человеческие - только суета; сыны мужей - ложь; если положить их на весы, все они вместе легче пустоты.
11 Не надейтесь на грабительство и не тщеславьтесь хищением; когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца.
12 Однажды сказал Бог, и дважды слышал я это, что сила у Бога,
13 и у Тебя, Господи, милость, ибо Ты воздаешь каждому по делам его.
8 июля. О сострадании и сочувствии друг другу
Поделиться
В 12-й главе Послания апостола Павла к римлянам есть слова: «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими».
О сострадании и сочувствии друг другу — священник Николай Конюхов.
Апостол Павел призывает нас быть внимательными к другим людям, поскольку мы эгоисты, мы очень сильно зациклены на себе, и часто мы транслируем именно то, что с нами происходит, в окружающий мир, и хотим, чтобы люди с нами плакали и с нами смеялись.
Но христианство учит открывать глаза и видеть, что происходит с людьми, находящимися рядом с нами, и в том числе замечать их состояние. Если они скорбят, было бы правильно и благочестиво войти в их страдания, открыть своё сердце для сострадания.
И наоборот, если мы увидим чью-то радость, у кого-то что-то получилось, то не стоит завидовать и думать: «Почему это, Господи, им такие благодеяния? Ты их что, любишь, а меня — нет?»
Нужно быть сострадательными и плакать с теми, у кого случилось горе, и учиться радоваться с теми, у кого что-то получилось.
Все выпуски программы Актуальная тема
