«Историк Николай Дружинин». Исторический час с Дмитрием Володихиным

Гость программы — кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ Татьяна Агейчева.

Разговор шел об историке Николае Дружинине — его трудах, педагогической деятельности и вкладе в развитие исторической науки.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы с вами поговорим об одном историке, который когда-то числился в великих, во всяком случае выдающихся, был чрезвычайно известен, занимал высокие места в научном истеблишменте, а ныне имя его почти забыто, во всяком случае знают его главным образом специалисты — это Николай Михайлович Дружинин, историк, который получил громкое имя в советское время. Для того чтобы поговорить о Николае Михайловиче Дружинине со знанием дела, мы пригласили к нам в студию доцента исторического факультета МГУ, кандидата исторических наук, замечательного историка, Татьяну Владимировну Агейчеву. Здравствуйте.

Т. Агейчева

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— Ну что ж, по традиции, если мы портретируем кого-либо в нашей студии, значит, перед портретом должна быть визитная карточка: в трех-четырех фразах, что должны знать наши радиослушатели о Дружинине, когда о нем заходит разговор или какая-нибудь сетевая дискуссия.

Т. Агейчева

— Ну и по традиции скажу вам, что в двух-трех словах все очень непросто с визитной карточной. Николай Михайлович, во-первых, конечно, классик советской исторической науки и спорить с этим, мне кажется, было бы трудно. И это с одной стороны, и с этой же стороны, Николай Михайлович Дружинин один из первых историков-марксистов (я бы так сказала: квалифицированных историков-марксистов), который не экспериментировал с теорией, методологией марксизма, а так сказать, уже работал в цельности.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, редкий гость в собрании историков-марксистов, который хоть что-то знал и умел, и писал еще как историк, а не только как марксист. Хорошо, согласен.

Т. Агейчева

— Цельная натура. Вот это все с одной стороны. И, с другой стороны, это представитель третьего поколения школы Ключевского, научной школы Ключевского. И в этом смысле Николай Михайлович Дружинин это очень занятная фигура, поскольку вот есть такие механизмы, которые соединяют разные детали в большой какой-то машине. Николай Михайлович Дружинин — это человек, который в творчестве своем, опять же на уровне квалификации научной, объединял науку дореволюционную вот во всем ее богатстве с новой марксистской методологией.

Д. Володихин

— Насколько, конечно, можно было объединить. А впрочем, как ты не объединишь? Иначе зарплаты не дадут. Ну еще добавим то, что он все-таки историк очень древний, можно сказать, — родился при государе Александре III, скончался, когда уже Леонид Ильич Брежнев был в гробе. Все видел, все оценил, всему дал внутри себя отзыв. Но ни о чем не сказал.

Т. Агейчева

— Сто с небольшим лет прожил он: родился в 1886 году, умер в 1986 году — то есть вот еще и, прости, Господи, перестройку застал.

Д. Володихин

— Ну, в общем, как человек опытный, он уже знал цену всем перестройкам. Поэтому, наверное, не удивился, немного огорчился за страну, подумал, что ну может быть, я чего-нибудь не знаю, хотя вряд ли. Ну что ж, давайте начнем от истоков его личности. Собственно, из какой среды он вышел? Я так понимаю, что он учился в богоспасаемом Московском императорском университете. И кто были его учителя? Ну кроме Ключевского.

Т. Агейчева

— Ну давайте, может быть, не с университета начнем...

Д. Володихин

— Ну из какой среды вышел прежде всего.

Т. Агейчева

— Биография Дружинина вообще любопытна. В том смысле что я вот предварительно размышляла о том, о чем мы сегодня будем говорить, и подумала о том, что, знаете, если бы Эдмонд Кеосаян придумал бы снимать вот какую-нибудь еще такую романтическую трилогию...

Д. Володихин

— «Неуловимые историки».

Т. Агейчева

— Что-то вроде этого. То вот жизнь Дружинина стала бы неплохим основанием для такой романтической какой-нибудь дилогии, трилогии, как угодно, что уж бы там режиссер надумал. Потому что биография-то Дружинина началась весьма традиционно и весьма похоже на те биографии, с которыми мы с вами уже встречались: он выходец из купеческого семейства, родился в Курске (куряне очень гордятся своим в этом смысле родством с Николаем Михайловичем Дружининым) и первые 11 лет своей жизни провел именно там. Вот его воспоминания свидетельствуют о том, что семья-то была тоже, знаете, такая непростая — интеллигентная, образованная, где оба родителя, и отец, и мать, были людьми с сильными характерами, с такими устремлениями к активной деятельности, общественной, просветительской и так далее. У отца, например, была публичная библиотека, вел он жизнь предпринимателя, у него был магазин свой, он был страховым агентом и, в общем, на первых порах в очень хорошем достатке семья пребывала. Отца Дружинин очень любил, он был добрым человеком, улыбчивым. Мать была человеком с жестким характером, перевоспитала она сына во всякого рода твердых правилах, и поэтому отношения в конце концов не сложились. Но, как бы то ни было, вот такие крепкие семейные устои стали основанием для формирования его личности. Ну там же, в Курске, он начал получать образование — сначала частного порядка, самый ранний этап, потом был отдан в гимназию. А вот потом случились неприятности в жизни семьи, потому что отец потерял свое состояние, разорился, вынужден был переквалифицироваться в наемного служащего, семейство переехало в Москву — это случилось в 1896 году, и получил там работу бухгалтера. И в Москве уже Николай Михайлович Дружинин поступил в 5-ю Московскую гимназию. И опять поворот в его биографии, казалось бы, незаметный, но он случился: вот в гимназии и гимназисты какие-то все были сплошь революционно-настроенные, и атмосфера располагала, и потому именно в гимназические годы и знакомство с революционными идеями, и первые гимназические собрания на квартирах...

Д. Володихин

— Первые бомбы.

Т. Агейчева

— И первые — ну пока еще не бомбы, но знакомство с революционной литературой.

Д. Володихин

— Первый пулемет на чердаке.

Т. Агейчева

— И не только революционной, демократической литературой — от Чернышевского и Толстого до Кропоткина, Ленина, Степняка-Кравчинского — это все гимназические опыты. Включая первые, ну такие еще детские, конечно, но побеги от возможно налетов полиции на квартиру, где проходили вот эти самые гимназические собрания.

Д. Володихин

— «Может быть, у вас будет налет? Тогда, ребята, давайте, может быть, сбежим».

Т. Агейчева

— Да, гимназистам просто очень хотелось пострадать за правду, поэтому они вот в таком ожидании репрессий и жили. Ну вот как бы то ни было...

Д. Володихин

— «Тут вот Маруся написала стихи против царя. Распространим эту листовку. Да, я уже второй экземпляр переписал».

Т. Агейчева

— Да. Ну это что-то такое вот, знаете, и Зощенко здесь вспоминается, да, в том числе, с его рассказами об ожидании визита НКВД тоже на квартиру, на собрание. Ну так вот, как бы то ни было, первый опыт такого знакомства с революционными идеями оказался очень устойчивым в его последствиях. Потому что Дружинин укрепился в таком критическом отношении к существующим порядкам, и вся его дальнейшая биография с демократическим с революционным движением связана неразрывно.

Д. Володихин

— Ну, в общем, и таким образом он на революционной метле въехал в Московский университет.

Т. Агейчева

— Куда он поступил в 1904 году. И поступил он в Московский университет, как водится, на историко-филологический факультет. Потому что опять же уже в гимназии проникся любовью к истории. Полагал, что история — это универсальная наука, которая содержит сведения обо всем на свете. Хочешь постичь жизнь — занимайся историей. Хочешь постичь человека — занимайся историей. И так далее тому подобное, то есть обо всем на свете.

Д. Володихин

— Кто его там учил?

Т. Агейчева

— А учили его замечательные люди, надо сказать. Он успел послушать Ключевского, он слушал Виппера...

Д. Володихин

— Роберта Георгиевича Виппера.

Т. Агейчева

— Да, совершенно верно.

Д. Володихин

— О да. Некоторые считали, что Виппер даже больший соловей красноречия, чем уже очень немолодой во всяком случае Ключевский.

Т. Агейчева

— Да. И Виппера Дружинин считал вообще-то лучшим лектором, ну если не всех времен и народов, то вот того периода, в который он учился сам, совершенно точно. Ну кроме того, он слушал Михаила Михайловича Богословского. И, собственно, считал, во-первых, Богословского и, во-вторых, Виппера своими учителями. Ну прежде всего Богословского. В конце концов именно Богословский его и рекомендовал для оставления при кафедре для подготовки к профессорскому званию. И опять же вот все было бы замечательно: Дружинин человек пытливого ума, много читавший, с очень хорошим, несмотря на увлечение революционными всякими делами, но очень хорошим гимназическим образованием, со знанием и древних языков, и с хорошим знанием истории ну и так далее и тому подобное. Так вот все было бы замечательно, но куда же деваться от революционных убеждений.

Д. Володихин

— То есть все-таки пулемет на чердаке собирал время от времени.

Т. Агейчева

— В 1905 году за агитацию и пропаганду он был арестован. И на студенческой скамье, кстати, его уловили большевики, он сошелся с большевиками и, скажем, он был даже библиотекарем большевистской партии, вот по рекомендации Инессы Арманд. И вот в 1905 году он был арестован, сослан в Саратов в ссылку, соответственно, отчислен из Московского университета. В ссылке арестован еще раз, потому что упорствовал в пропаганде. Но благоволила ему ситуация: по манифесту октябрьскому 1905 года, как политзаключенный, он из ссылки освободился, вернулся в Москву, восстановился в Московском университете в 1906 году. И опять начинается такой поворот интересный, хотя для него это не поворот вовсе: восстановился не на историко-филологическом факультете, а на экономическом отделении юридического факультета Московского университета. Почему? У него был такой длительный, на перспективу, план жизни: он считал, что для того, чтобы квалифицированно заниматься историей, нужно постичь экономию и юриспруденцию, чтобы понимать взаимосвязь элементов.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, а здесь мы немножечко притормозим на его студенческих годах. И, предрекая то, что он еще займется, в будущем займется он историей декабристов, историей государственных крестьян — первая половина XIX века, можно сказать, его классическое время, мы сейчас поставим увертюру из оперы Петра Ильича Чайковского «Пиковая дама». А «Пиковая дама» точно о тех временах и чуть-чуть о декабристах, до какой степени Александр Сергеевич Пушкин смог в своей повести это зашифровать.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, кандидат исторических наук, Татьяна Владимировна Агейчева. Мы разговариваем о другом замечательном историке, о Николае Михайловиче Дружинине, и застали его в крайне неудобном положении — историк, на свою голову придумавший себе революционерство, теперь он еще и решил окунуться и в экономику. Ну что сказать, многосторонний, конечно, человек.

Т. Агейчева

— Ну он благополучно окончил экономическое отделение в 1911 и снова поступил на историко-филологический факультет. Забегая вперед, скажу, что...

Д. Володихин

— Очевидно денег у отца все-таки хватало.

Т. Агейчева

— Он его-таки окончил в 1918 году благополучно, как я уже говорила, был оставлен, по рекомендации Богословского, при кафедре. А вот в промежутке успел призываться в армию во время Первой мировой войны, стать прапорщиком. В февральскую и в октябрьскую революцию, конечно, поучаствовать в политических событиях, поагитировать, стать членом всяких разных советов солдатских депутатов и так далее.

Д. Володихин

— То есть предал государя-батюшку.

Т. Агейчева

— Как бы то ни было, в 1918 году он, по окончании университета, таки приступил к полноценной научной работе первый раз в жизни.

Д. Володихин

— А ему уже, слава Богу, сколько? 35 лет.

Т. Агейчева

— А ведь тут начались еще и реформы в системе науки и образования, поэтому Дружинин, но вот все эти реформы, кстати, он воспринял с энтузиазмом, потому что в новом деле участвовал с охотой. Он, например, преподавал в Костромском государственном университете, работал в качестве лектора в губполитпросвете. С середины 20-х годов стал сотрудником Музея революции и занимался вопросами в том числе музееведения.

Д. Володихин

— Ну где нашел работу, там и занимался.

Т. Агейчева

— Был сотрудником Института истории, в ассоциации знаменитой РАНИОН...

Д. Володихин

— А нам надо расшифровать людям, что это такое.

Т. Агейчева

— Это Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук. В эту ассоциацию входили институты, которые возникали при факультетах общественных наук. Когда были отменены, например, исторический факультет в Московском университете...

Д. Володихин

— Ну историко-филологический факультет пропал.

Т. Агейчева

— Да. И на их месте вот эти ФОНы так называемые возникали.

Д. Володихин

— Факультеты общественных наук.

Т. Агейчева

— А потом отпочковывались институты научно-исследовательские. А эти институты потом объединялись...

Д. Володихин

— В ассоциацию объединялись.

Т. Агейчева

— В ассоциацию, да. Так вот он при Институте истории пребывал, там же написал первую свою монографию о «Журнале землевладельцев» — это журнал, где публиковались сведения, информация о состоянии хозяйства, в том числе крепостнического хозяйства — ценный источник был такой по социально-экономической истории. И вот здесь в середине 20-х годов первое столкновение с Покровским случилось у Николая Михайловича Дружинина, и он проявил себя вот как ученый, и характер ученого здесь проявился. Потому что, несмотря на влияние Покровского, который обвинял Дружинина в том, что тот увлекается вот этой информацией, которую дают ему крепостники...

Д. Володихин

— Ну заметим, что Покровский для того времени огромная фигура, фактически лидер новой исторической науки, науки, которая стала возникать вместе с установлением власти революционеров, большевиков, марксистов — то есть человек номер один в науке, и притом еще при целом ряде государственных портфелей, то есть Покровский еще и занимал множество высоких постов. Для молодого ученого столкновение с такой глыбой, оно, в общем, в любые времена было небезопасно.

Т. Агейчева

— Тем более, добавлю, что Дружинина, несмотря на его большевизм, революционную деятельность активную, в общем, уже арестовывали и большевики тоже — в 1918 и 1919 году, краткосрочно, но это было. И, в общем, приходилось доказывать свою невиновность.

Д. Володихин

— То есть вы, товарищ прапорщик, конечно, за нас агитировали. Но, во-первых, вы буржуй по своему происхождению, во-вторых, вы офицер, и, в-третьих, вы интеллигент. То есть только ваше верное служение новому режиму избавит вас от больших неприятностей.

Т. Агейчева

— Дмитрий Михайлович, я с вами не спорю, но это не значит, что я с вами соглашаюсь.

Д. Володихин

— Он что, не буржуин?

Т. Агейчева

— Он буржуин.

Д. Володихин

— Ну конечно.

Т. Агейчева

— Но, знаете, вот тогда, в 1918–19 году ведь арестовывались не только такие люди как Дружинин. А помните, мы с вами говорили, например, об Иванове-Разумнике, который был очевидным врагом советской власти, но он тоже как-то так вынырнул, без больших проблем для себя. Тогда же по делу левых эсеров, например, и Блока арестовывали.

Д. Володихин

— А потом, через некоторое время, их к стенке поставили. Ну не Блока, конечно, но левых эсеров.

Т. Агейчева

— Да и не Иванова-Разумника тоже.

Д. Володихин

— Левых эсеров очень даже. Еще и офицеры ко всему.

Т. Агейчева

— Опять-таки повторюсь: я с вами не спорю, но это значит, что я с вами соглашаюсь.

Д. Володихин

— Он марксист, но кадр сомнительный. Тут еще с Покровским спорит. Ну ладно, что там у него было с Покровским?

Т. Агейчева

— Так вот, не испугался начинающий историк и выступил с ответным письмом —очень спокойным, научно аргументированным. Испугались те, кто это письмо не опубликовал, оно увидело свет лет через 50 после того, как было написано. Но выстоял, выстоял Дружинин и продолжал работать в том направлении, в котором считал нужным. Еще одно ему пришлось испытание пережить: в 30-м году «академическое дело» — помните, да, такую историю, мы неоднократно говорили о ней. Так вот и он был арестован по этому «академическому делу» и даже сослан в Сибирь.

Д. Володихин

— Ну большинство нормальных историков отметилось либо лесоповалом, либо ссылкой, либо еще каким-нибудь поражением в правах, либо отсидкой на протяжении нескольких месяцев, а то и нескольких лет в тюрьме. Ну и по Дружинину попало.

Т. Агейчева

— И вот он до 1934 года в этой ссылке пребывал. Но благодаря заступничеству, в частности, Веры Фигнер в 1934 году уже вернулся. Не поражен в правах был, поэтому приступил к работе опять, вернулся в Московский университет, где он работал с 1929 года. Он тут защитил диссертацию свою в 29-м году о декабристах, о декабристе Никите Муравьеве, и был приглашен на кафедру. Ну тогда не на кафедру еще, а в Московский университет опять же, в качестве профессора. А с восстановлением факультета с 1934 года он уже вот профессором на кафедре отечественной истории XIX века или тогда говорили периода феодализма, он уже полноценно работал. И вот так вот текла его научная деятельность, теперь уже исключительно по восходящей.

Д. Володихин

— Да, из ссылки в профессора — это восходящая.

Т. Агейчева

— Хотя еще одно было столкновение у него с Покровским и с вот этими вот марксистами, так сказать, первой волны по поводу его диссертации о Муравьеве. Дело в том, что он показал не только классовую борьбу в своей диссертации, а очень подробно исследовал личность. И вот марксисты ополчились на него за то, что он преувеличивает роль личности в истории, а диссертацию обозвали немарксистской, но таки защитили.

Д. Володихин

— Ну тут ему повезло, что Покровский скоро сошел во гроб. А что касается остальных историков-марксистов — ну, Татьяна Владимировна, тут ведь как: огромное количество неумех человеку, который получил приличное образование и имел отличных наставников, ставили в пику то, что он хорошо подготовлен, то, что он умеет нормально исследовать. Ну что сказать: ну бездельники, ну тараканы. Ну поехали дальше.

Т. Агейчева

— Ну а исследовать-то он действительно умел, потому что он умел работать с документами, он прекрасно работал в архивах и был специалистом в этой области, очень любил архивы, и он умел отыскивать новые материалы. Он отличался тем, что умел смотреть на проблему системно, широко ставить вопросы, и поэтому у него получалась такая полноценная, в деталях, картина происходящего, многомерная. Не одномерно, не однолинейно он видел мир. И, конечно, он очень внимательно относился к вопросам достоверности.

Д. Володихин

— Ну как всякий нормальный историк старой школы, который что-то умеет по-настоящему, он это умел.

Т. Агейчева

— Ну вот одна из задач, которую он перед собой ставил — это все-таки синтез марксистской теории с адекватным историческим знанием.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, без марксистской истории не обойдешься, потому что кто тебе зарплату платит, что же касается нормальной человеческой истории — он это умел, он это делал. Наверное, после 1934 года вспоминал не без сожаления, как когда-то агитировал за большевиков, как когда-то его арестовали в Саратове, и он вот оказался такой стойкий оловянный солдатик, который при большевиках удостоился благодарности. Ну он преподает, он защитился, должны наконец выходить его главные труды, ведь ему уже, дай Бог, за сорок.

Т. Агейчева

— Ну вы знаете, вот один из главных трудов, это все-таки его диссертация, первый — «Декабрист Никита Муравьев». Здесь еще надо так кратенечко отметить, что все-таки опять был перерыв — война. И Дружинин отправился в экспедицию в Алма-Ату, где занимался, как и многие, не только своими проблемами любимыми, но и вопросами устройства национальных научных учреждений и историей народов Средней Азии. Ну это вот такой эпизод. По возвращении из экспедиции он вернулся к научной работе и, собственно, его научная слава начала возрастать уже после войны.

Д. Володихин

— Он по-прежнему на историческом факультете университета Московского.

Т. Агейчева

— Да, совершенно верно, и не только, еще и в Академии общественных наук при ЦК КПСС, и член-корреспондент Академии наук с 1946 года. Я говорила о том и повторюсь, что по восходящей развивается его карьера, и административная в том числе. Но вот в 1946 году выходит первый том его фундаментальной работы «Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева». Второй том этого труда выйдет в 1958 году. Это результат его многолетней работы, он более 20 лет предварительно работал над этой темой. И здесь вот как раз мы с вами можем некоторые предварительные, так сказать, итоги подвести.

Д. Володихин

— Но прежде, чем мы их подведем, мне же надо напомнить, дорогие радиослушатели, это светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы буквально на минуту прекращаем наш диалог, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях известный историк исторической науки Татьяна Владимировна Агейчева, доцент исторического факультета МГУ. И через некоторое время о ней в учебниках напишут вот прямо так, как она сейчас рассказывает о других историках дореволюционного и советского периодов. И одного из них мы как раз и обсуждаем — это Николай Михайлович Дружинин, который после войны стал проверенным товарищем, уже отсидел свое время, нормально, можно его двигать. Еще и работать умеет — это ж просто замечательное свойство среди огромного представительства историков новой школы. Вот он и начинает работать. Вот выходит главный труд его жизни — реформы государственных крестьян Киселева. И Татьяна Владимировна сейчас обобщит, в чем необыкновенный вклад этой книги и чем она была столь знаменита. Она в свое время весомо прозвучала.

Т. Агейчева

— Конечно, она прозвучала весомо, новаторской можно эту работу назвать. Вот с одной стороны — новаторской, а с другой — классической. Фундаментальный труд, на который опирались исследователи вот долгие-долгие десятилетия после того, как она была, собственно, издана, эталонная такая работа. Значит, роль и значение работы Дружинина о крестьянах состоит в том, во-первых, что он был одним из первых, можно даже сказать первым, кто обратил внимание вообще на государственных крестьян — вот до него больше занимались помещичьими крестьянами. И он открыл огромный пласт информации. Во-вторых, он пользовался самыми разнообразными, и в том числе совершенно новыми источниками, которыми до него исследователи пренебрегали. В частности, например, он работал с документами по межеванию в архиве по межеванию. Он рассматривал вопросы социально-экономические вполне себе в русле марксистской методологии, но тем не менее не в отрыве от истории людей, личностей.

Д. Володихин

— То есть он был нормальный.

Т. Агейчева

— То есть он не просто рисовал какую-то такую вот социально-экономическую картину, но он был еще и бытописателем — детали крестьянского быта, вообще обустройство жизни. Вот один из исследователей о нем писал: неторопливое повествование.

Д. Володихин

— Ну вот, собственно, по тем временем марксистская методология для серьезных историков, во всяком случае для тех, кто не занимался историей революции, рабочего движения там и так далее, она была что-то вроде набора украшений для новогодней елки: надо повесить на нее блескучие шарики, надо наверх юлу со звездой, надо мишуру рассыпать. При этом елка не изменяется, но все красивое — никто не придерется. Марксистская методология есть? Есть. Цитаты Маркса, Энгельса, Ленина есть? Есть. Нормально, пропускаем в печать. Собственно, Николай Михайлович был умный человек, он себя этим прекрасно защищал.

Т. Агейчева

— Николай Михайлович был убежденным марксистом. Вот простите, Дмитрий Михайлович, но мне опять придется с вами поспорить.

Д. Володихин

— Ну ладно, ладно.

Т. Агейчева

— Подиссидентствовать по отношению вот к вам. Он был убежденный марксист, но это не мешало ему быть хорошим историком, вот ведь в чем все дело. И, между прочим, в этом значение Николай Михайловича Дружинина в том числе.

Д. Володихин

— Да я бы сказал, что он был сначала хорошим историком прежде всего, а во вторую очередь, ну это не мешало ему быть марксистом.

Т. Агейчева

— А вот я бы сказала, что он просто правильно распоряжался методологией как инструментом. Понимаете, Дмитрий Михайлович, и это вот его опыт Дружинина, который для нас важен, он наглядное пособие. Понимаете, вот топором можно старуху-процентщицу убить, да, а можно храм построить без гвоздей. То есть вот он рассматривал методологию — я к тому веду, конечно, не к старухе-процентщице, он рассматривал методологию как инструмент...

Д. Володихин

— Тут вы правы: эта методология точно топорная.

Т. Агейчева

— Инструмент для достижения истины, для познания истины и получения адекватного знания исторического. И вот, Дмитрий Михайлович, жизнь, вот она такая штука.

Д. Володихин

— В его монографии это елочные игрушки. Нет, тема, конечно, более-менее марксистская — там угнетаемая часть населения. Понятно, не самая угнетаемая — уже не вполне марксистская. Источниковедение — немарксистское, подбор методов исследования — немарксистский, но в конце и в начале книги четко сказано: есть эксплуатация, Маркс писал, и вот, крестьяне страдали. Потом идет нормальное исследование, и в конце вот опять все то же самое. Ну марксист, да. Ну поехали дальше.

Т. Агейчева

— Ну он изучал конфликт, между прочим, между устаревающими и устаревшими феодальными порядками и назревающими капиталистическими — это марксистский подход, Дмитрий Михайлович,

Д. Володихин

— Да, сам, наверное, смеялся над словом «феодальный» относительно XIX века. Показывал ученикам и говорил: ребята, видите, какую ерунду я написал. Вы так не делайте, но сейчас-то нужно.

Т. Агейчева

— Ну вот, поскольку по этому конкретному вопросу мы с вами не договоримся, конечно, никогда и ни о чем, давайте попробуем двигаться дальше.

Д. Володихин

— Ну поехали дальше.

Т. Агейчева

— Потому что история деревни русской, как центральная и главная тема научного труда Дружинина, была им продолжена. И еще один его фундаментальный труд, огромный труд — он по объему небольшой, но вот по значению, по содержанию — «Русская деревня на переломе: 1861–1880 год».

Д. Володихин

— То есть вы имеете в виду, он небольшой, но он значимый.

Т. Агейчева

— Да. Вот он вышел в 1978 году, произвел впечатление серьезное в научном сообществе. И, между прочим, за свои труды Дружинин получал государственные награды: Сталинскую премию за «Государственных крестьян», Ленинскую премию за «Русскую деревню на переломе». Он вообще получал много наград: у него три ордена Ленина, вот в процессе его биографии научной, три ордена Ленина, орден Октябрьской революции, два ордена Трудового Красного знамени, орден Дружбы народов, орден Знак почета, ну уже не говоря о медалях — вот это все в его арсенале есть. И давайте еще дополним, может быть, чтобы не забыть это маленькое обстоятельство: в 1953 году он стал еще и действительным членом Академии наук.

Д. Володихин

— То есть он находился на самой верхушке научного истеблишмента страны Советов.

Т. Агейчева

— Да, он был авторитетом, непризнанным лидером научного сообщества. Во всяком случае в части социально-экономической истории XIX века и аграрной истории.

Д. Володихин

— Ну тогда признанных лидеров и не было, поэтому непризнанный — он же лидер и есть. Нет, ну там были люди официально назначенные, но что-то их не очень считали лидерами внизу.

Т. Агейчева

— Ну на всякий случай я напомню еще, что вот кроме этих главных направлений, а именно революционное движение и декабристы, и социально-экономическая история, аграрная история крестьянства XIX века, у него, конечно, очень разнообразные интересы были. Очень разнообразные. Это и бытовая история, и история Москвы, и музееведение, и теоретические вопросы. И, в общем, список-то довольно обширный.

Д. Володихин

— Ну давайте о бытовой истории поговорим. Сейчас это людей интересует. А Николай Михайлович занимался бытовой историей, сознавая, в общем, то что для его времени это периферическая сфера, но тем не менее ему она была интересна.

Т. Агейчева

— Да. Ну вот, во-первых, бытовая история, как я уже сказала, была вплетена в ткань всех его произведений, собственно, без этой панорамы бытовой никуда у Дружинина. Ну вот были такие специальные работы — например, по истории Москвы, по изучению — вот он изучал колокольные звоны, были у него работы, ну и так далее и тому подобное. Вообще вот всякие разные, понимаете, вот он в его работах, например, касающихся вопросов экономики, а вот вдруг вылезает повествовании о том, как были обустроены аптеки или, например, какие-то общественные учреждения. То есть как жили люди — вот это всегда и везде у него присутствует, и это очень любопытная, очень интересная сторона его творчества.

Д. Володихин

— То есть, в общем-то, до сих пор некоторые работы Николая Михайловича Дружинина — это своего рода справочник по бытовым реалиям XIX века, иногда и более раннего времени. Это то, что можно использовать сейчас, если там, допустим, какому-нибудь кинематографисту потребуется снимать фильм о Российской империи. Потому что достаточно красочно и подробно Николай Михайлович все это рассказывал. И в этом смысле я даже подозреваю, что ему эти отступления порой в личном плане были интереснее каких-то магистральных его тем, он очень хорошо, с головой уходил в это самое бытописательство, ему было это приятно. Ну те же самые колокольные звоны —это, мягко говоря, несоветская тематика, но он нашел ей место и с интересом ее изучил.

Т. Агейчева

— Знаете, я думаю, вот кроме всего того, о чем мы уже сказали, нельзя не вспомнить и о педагогической деятельности Николая Михайловича Дружинина. Ведь он был одним из любимейших преподавателей и лекторов своего времени, его очень любили студенты.

Д. Володихин

— Ну вот прежде, чем мы доберемся до его профессорской работы, она действительно недюжинная, я должен напомнить вам, дорогие радиослушатели, что это светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях Татьяна Владимировна Агейчева, прекрасный современный историк исторической науки. И обсуждаем мы дела и дни академика Дружинина Николай Михайловича. Ну а поскольку он изучал колокольный звон, мало того, еще впоследствии мы вернемся к тому, что он еще изучал историю Москвы, сейчас прозвучит колокольный звон «Всенощное бдение» Данилова монастыря.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, мы продолжаем разговор об академике Николае Михайловиче Дружинине. И вот мы только что буквально, до нашего небольшого перерывчика, начали говорить о его педагогической деятельности. Знаете, у огромного количества ученых это периферия — то есть знают их книги, знают их диссертации, знают их статьи. а о том, как они преподавали, знают немногое. Ну есть титаны — их мы, кстати говоря, перечислили. Вот Виппер и Ключевский — великолепные были риторы, но таких случается немного. Вот о Дружинине помнили, то есть студентам он понравился, и несколько поколений студентов, которым он преподавал, вспоминали его очень по-доброму.

Т. Агейчева

— Не просто по-доброму, а даже с некоторым восторгом и благоговением. Потому что он действительно был великолепным лектором. Даже если рассматривать его работу в отрыве от его личных качеств, а только говорить как о работе лектора, он был лектором практически идеальным. Речь его была проста, он не злоупотреблял наукообразностью, не любил тяжелых терминов наукообразных, но при этом он всегда был идеален с точки зрения науки. Он речь свою очень хорошо оформлял литературно, он был эмоционален, и одновременно это всегда был строгий план, четкость мысли, ясность понимания вопроса и такая вот идеальная практически подача материала. Вот один из его студентов вспоминал о том, что Дружинин соприкоснулся с университетом впервые как сотрудник все-таки Музея революции, и вел в Московском университете поначалу, в 20-е годы, такой практику музейный у этнологов. И ну вот как: ребята выбирают направление, и пробные лекции им предлагают послушать. И вот на этот музейный практикум студенты пришли, как водится, с некоторым таким подходом высокомерным: ну так вот, сходим, послушаем, а потом никогда не придем в эту аудиторию.

Д. Володихин

— Этнограф — кому он нужен.

Т. Агейчева

— Да. И чем все закончилось? Те, кто прослушали первую лекцию Дружинина, определились с направлением, и были покорены Дружининым, выбрали себе учителя. Вот так вот он умел влиять на аудиторию. Но кроме того, надо же говорить о его все-таки личных качествах.

Д. Володихин

— Ну сейчас мы доберемся до личных качеств, а хотел задать один вопрос: говорят, он в какой-то степени был профессор-экскурсовод? В этом смысле музейное прошлое сказывалось. И он вел лекцию в какой-то степени так, как если бы водил группу от экспоната к экспонату, ну в данном случае от одной концепции научной к другой концепции.

Т. Агейчева

— Да, так это и было, и это придавало как раз стройность и четкость, и ясность его занятиям. Поэтому он мастер был, да, в этом деле, совершенно верно, так оно и было. Так вот, возвращаясь, если позволите, к личным качествам Дружинина — и преподавателя, и профессора, и учителя, и коллеги и так далее. Вы знаете, ведь Николай Михайлович Дружинин в научном сообществе понимался и как нравственный авторитет. Вот у него были такие свойства — бесстрашие, например. Он всегда стоял, если он понимал какой-то сюжет как правду, он всегда за правду стоял. У него было такое утверждение: правда всегда одна. И он не стеснялся отстаивать свою точку зрения, даже если ему приходилось сталкиваться с ой-ой-ой какими авторитетами. Он всегда был доброжелателен, он всегда был готов помочь коллегам в любой ситуации, в которой бы они ни оказались. Более того, его бесстрашия хватало на то, чтобы помогать, например, тем коллегам, которые оказались, мягко говоря, не в чести у власти, а в самом жестком варианте еще и прошли через репрессии. И он (вот здесь это важное обстоятельство) не то чтобы реагировал на обращения несчастных к себе, вот когда у него были возможности, влияние, авторитет и так далее, но он был инициатором.

Д. Володихин

— У есть какие-то примеры?

Т. Агейчева

— Конечно, есть. Вот опубликована его переписка с Юлианом Григорьевичем Оксманом, например. Это человек, который был арестован и 10 лет на Колыме оттрубил (простите за моветон) и ну едва не погиб в заключении. Вернулся из заключения с Колымы — опять чуть не погиб — от безработицы, от бескормицы, от безденежья и так далее. И вот Дружинин инициировал переписку с ним, в ходе которой целый ряд предложений сделал Оксману — очень хороших предложений по публикации работ, по, так сказать, вот научно-исследовательской работе, ввел его в целый ряд проектов и, в общем, очень-очень поддерживал человека на протяжении многих лет. Или, например, такие имена как (мы сегодня их не знаем, эти имена, не помним) Н. Н. Улащик, В. Ф. Захарина — вот это все тоже люди претерпевшие, которые...

Д. Володихин

— Ну Улащик — довольно крупный был историк.

Т. Агейчева

— Да, но я говорю о широкой такой известности, вне круга специалистов.

Д. Володихин

— Вне круга специалистов они, конечно, сейчас неизвестны.

Т. Агейчева

— Да. Вот здесь тоже Дружинин инициировал с ними взаимоотношения и тоже очень-очень помогал. Причем помогал не словами, а повторюсь, деятельно —вовлекая, давая им возможность работать. И это очень серьезное его свойство, и он всегда так поступал. Он очень помогал молодым ученым, которым нужен был совет. Причем помогал таким образом, что не навязывал свою точку зрения, а общаясь на равных как бы с этими молодыми исследователями, ну вот делился идеями, размышлениями, с кем-то соглашался, с кем-то не соглашался, но тем не менее давал возможность тоже людям двигаться вперед. Вот он таким образом, например, — и это вылилось в конце концов в многолетнюю такую дружбу, — с Иваном Дмитриевичем Ковальченко переписывался. В его учениках, среди его учеников, простите, были известные личности в науке — П. Г. Рындзюнский, С. Г. Дмитриев.

Д. Володихин

— А Ковальченко — это ведь академик, просто несколько помоложе, чем Дружинин.

Т. Агейчева

— К. Н. Тарновский, А. М. Анфимов. Причем все эти люди между собой не всегда ладили и не были научными единомышленниками, но для всех для них таким вот авторитетом был Николай Михайлович Дружинин.

Д. Володихин

— Ну Дружинин был глыбой, и так или иначе им даже и общаться-то с человеком такого уровня было очевидно приятно. Тем более что он был по-настоящему серьезным учебным.

Т. Агейчева

— Да, совершенно верно.

Д. Володихин

— Ну что ж, в послевоенную эпоху в СССР, можно сказать, модными стали многотомные издания, которые должны были пересказать, может быть, не столько для специалистов, сколько для широкой публики историю всемирную, русскую, историю некоторых городов, и для этого подключали лучших специалистов того времени, это считалось очень престижной работой. Эти многотомники, они оставались в истории как предмет цитирования, популяризации. И надо сказать, что многие современные сетевые ресурсы, до сих пор не понимая, откуда взяли — взяли опосредованно, может быть, через вторые-третьи руки — именно из этих многотомных изданий. Ну и, насколько я понимаю, Дружинин тоже в них поучаствовал.

Т. Агейчева

— Да, с 1934 года, вот когда восстанавливалась в полноте инфраструктура исторической науки, возникла потребность написания обобщающих классических трудов по разным отраслям знания. И создавались большие творческие коллективы, в которых Дружинин участвовал. Вот, в частности, например, он участник большого (ну современный термин употреблю) проекта «Очерки по истории СССР» — многотомник. Вот он занимался той частью, которая была посвящена периоду «феодализма» в этих многотомных очерках. Ну тогда это так называлось, Дмитрий Михайлович, извините.

Д. Володихин

— Ну я извиняю, конечно, давно пора извинить.

Т. Агейчева

— История СССР XIX века.

Д. Володихин

— У нас в ту пору «феодализм» аж до Крымской войны продолжался. Вы не удивляйтесь, дорогие радиослушатели, но это советская историческая наука. Прошу вас, продолжайте, Татьяна Владимировна.

Т. Агейчева

— Да, всевозможные юбилейные тоже издания. Например, большое шеститомное издание по истории Москвы. Вот мы с вами анонсировали его работы, вот здесь тоже, в этом творческом коллективе, он участвовал. Дружинин участвовал в написании учебников тоже, извините, периода «феодализма» по истории СССР и школьные там учебники, и для высших учебных заведений.

Д. Володихин

— Ну, правда, школьные без «феодализма» на обложке были.

Т. Агейчева

— Да. Кроме того, он возглавлял комиссию Академии наук по истории сельского хозяйства. Это тоже большая коллективная работа по истории сельского хозяйства и крестьянства, которая занималась разысканием архивных документов. И это тоже большая заслуга Дружинина в изучении русской истории. Так что вот он очень разнообразно трудился.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, это академик, который до последних лет жизни честно отрабатывал свой хлеб, честно писал, честно преподавал, честно вел себя на административных должностях, на самых высоких уровнях управления наукой. Человек, который, в общем, достиг высот, трудом. Не по знакомству, даже, в общем, я бы сказал, не по идеологическим причинам. И здесь, поскольку время нашей передачи подходит к концу, мне хотелось бы дать очень краткое резюме его судьбы. Даже в период исторического материализма можно было быть порядочным ученым, порядочным преподавателем и порядочным человеком в целом. Николай Михайлович Дружинин именно эту нишу порядочного ученого, порядочного преподавателя и порядочного человека занял во времена, мягко говоря, не самые благополучные в нашей науке. И мне остается, дорогие радиослушатели, от вашего имени сказать спасибо Татьяне Владимировне Агейчевой и попрощаться с вами. Спасибо за внимание, до свидания.

Т. Агейчева

— Всего доброго.

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Современный русский историк Олег Куц»
• «Взятие Парижа в 1814 году»
• «Карл Густав Маннергейм»