«Историк Алексей Егорович Викторов». Гость программы — Анастасия Богомазова

Гость программы: сотрудник Российского Государственного Архива древних актов Анастасия Богомазова.

Разговор шел о российском археологе и библиографе Алексее Егоровиче Викторове, о его жизненном пути и вкладе в историческую науку 19 века.

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это светлое радио — радио «Вера». В эфире — передача «Исторический час». С вами в студии — я, Дмитрий Володихин. И мы будем сегодня рассказывать вам об одном «великом неизвестном» 19 века. Понимаете, когда речь заходит об исторической науке, конечно, такие имена, как Карамзин, Соловьев, Ключевский, Платонов — это то, что на слуху, это то, что известно каждому образованному человеку. Но за их спинами стоят десятки, а может быть — сотни замечательных специалистов, блистательных ученых, известных в основном тем, кто занимается исторической наукой профессионально, и очень далеко стоящих по известности своей от интересов широкой публики. Сегодня у нас — один из таких «великих неизвестных», один из тружеников науки… Вот знаете, выражение-то на зубах вязнет. Поэтому просто скажем: замечательный ученый, который, тем не менее, был специальнейшим специалистом, и известен поэтому в основном специальнейшим специалистам. Для того, чтобы рассказать о нем, как следует — всю его судьбу и его главные труды, мы позвали сегодня в нашу студию замечательного историка, ведущего специалиста Российского государственного архива древних актов Анастасию Александровну Богомазову. Здравствуйте!

А. Богомазова

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Ну что ж, назовем, наконец, нашего сегодняшнего героя — это Алексей Егорович Викторов. И я традиционно в таких случаях, когда мы передачу строим вокруг некоей исторической личности — ученого, полководца, государя — да, в общем-то, все равно — мы просим у нашего гостя краткую визитную карточку. Вот во фразах, скажем в пяти — что надо знать об Алексее Егоровиче Викторове, когда заходит о нем разговор или когда он попадается человеку, который читает что-то по истории 19 века — что надо знать о нем главное?

А. Богомазова

— Алексей Егорович Викторов — это археограф, библиограф, бессменный хранитель отдела рукописей и книгопечатных славянских книг Московского Публичного и Румянцевского музеев — можно сказать, его создатель в современном понимании этого слова.

Д. Володихин

— А что такое Румянцевский музей? Вот сейчас как это называется?

А. Богомазова

— Сейчас Румянцевский музей — во всяком случае, рукописи и старопечатные книги, которые в нем были — вошли в состав Российской государственной библиотеки (бывшей Библиотеки имени Ленина).

Д. Володихин

— То есть, то, что в публике называется «Ленинка»?

А. Богомазова

— Да, и располагался он в Доме Пашкова. Сейчас там располагается, помимо прочих отделов, еще и отдел рукописей. То есть, можно сказать, он остался на своем месте.

Д. Володихин

— Так, ну, мы знаем, что Алексей Егорович Викторов был человеком, который изучал старую книгу, был блистательным специалистом по истории старой книги. Но возможно, для визитной карточки пригодится что-нибудь еще. Что это была за личность?

А. Богомазова

— Это был человек необыкновенной нравственной силы. Когда он скончался, его друг и соратник, коллега Елпидифор Васильевич Барсов написал о нем: «Не стало еще одной гласной силы — силы замечательной по своей сосредоточенности, по своей напряженности и стойкости…».

Д. Володихин

— То есть, иными словами, это был в науке строгий академист, человек, который, в общем, строил свою жизнь вокруг достаточно четко, даже жестко обрисованных принципов. Что это за принципы?

А. Богомазова

— Всю свою душу он отдавал делу — своей работе. Работал он на многих работах, но они все были связаны с историей. Это и преподавание, и, прежде всего — описание рукописей в различных учреждениях. Человек добрейшей души, который помогал другим исследователям, помогал молодым исследователям, всем, кто к нему обращался с просьбами, кто приходил к нему за советом. Как мы уже сказали, это был прекрасный знаток рукописей, каких было мало не только в России, но и в Европе, как говорили его коллеги и друзья.

Д. Володихин

— Ну, когда говорят о стойкости, это значит, что человек чему-то противостоит…

А. Богомазова

— А если его заставляли по какому-то поводу поменять свое мнение, если он был с чем-то не согласен, он никогда этого не делал. Он никогда не шел на поводу у других людей, он всегда отстаивал свое мнение — это касалось и науки, и жизни. В науке он опирался на источники, и никогда не слушал авторитетов…

Д. Володихин

— То есть, иными словами, это был премудрый добрый ёж. Он в случае, если пытались его сдвинуть с места, мог хорошенько уколоть своими иглами; если к нему подходили по-доброму — бескорыстно помогал. И невероятно много знал — верно?

А. Богомазова

— Да, и невероятно много работал. Вся его жизнь — это была его работа. Даже дома он взял себе за правило ничего не делать, кроме своей работы по музею.

Д. Володихин

— О, Боже мой! Это был премудрый добрый работящий ёж, изучающий древнюю книгу…

А. Богомазова

— И при этом он был весельчак и остряк! Как писали его ученики…

Д. Володихин

— Ну что ж… Я думаю, пришло время начать двигаться по его биографии от истоков, от корней. Из какой семьи он происходил, и что привело его в науку?

А. Богомазова

— Он происходил из духовного звания. Родился в 1827 году в селе Студенниково Орловской губернии. Отец его был диакон. Это был очень образованный человек и уважаемый среди своих прихожан, среди крестьян местных. И Алексей Егорович позже вспоминал его с большой любовью, с большим уважением. Именно отец привил ему любовь к книгам — не к старопечатным и не к рукописям, конечно, а вот именно к печатному слову. Хотя они жили бедно, но отец находил деньги, возможность покупать книги, всегда у них в семье были книги… И Алексей Егорович поступил сначала в Орловскую духовную семинарию, потом — в Московскую духовную академию, что было естественно для людей его звания. И даже будучи бедным семинаристом, он все равно выкраивал скудные копеечки, чтобы купить себе книги, и посещал, уже будучи в Москве, и книжные развалы на Никольской, и в районе Сухаревской башни антикварные развалы…

Д. Володихин

— Это очень характерно, что человек духовного звания (диаконские семьи у нас жили в 19 веке до того бедно, что это просто в притчу вошло) все же изо всех сил тянулся к просвещению, к книге. В те времена таких энтузиастов было немало — это было, наверное, в духе времени. Тем не менее, книга доставалась недешево. К книге можно было прикоснуться, лишь преодолев собственную бедность, доходящую до нищеты…

А. Богомазова

— И к концу жизни Алексей Егорович собрал богатую домашнюю библиотеку. Он мечтал, что она перейдет во владения Румянцевского музея после его смерти. И в этой библиотеке было несколько книг, собранных его отцом — он хранил их, как величайшую драгоценность…

Д. Володихин

— Перешла?

А. Богомазова

— Часть перешла, а часть его книг оказалась вместе с ним в Пятигорске, где он умер — мы потом об этом поговорим. И вот музей пытался их вернуть…

Д. Володихин

— Ну хорошо — главное, что основное перешло, и его мечта исполнилась. Но вот тем не менее — сын диакона, по идее, должен был стать диаконом или священником. Этого не произошло. Что увлекло его с этого пути в сторону научных изысканий?

А. Богомазова

— Призвание к духовной жизни он не чувствовал. Кроме того, учеба в Московской духовной академии ему совсем не нравилась. Он писал о том, что для будущих его занятий академия не дала ему никаких знаний — в принципе, она и не готовила его для писания рукописей…

Д. Володихин

— Ну правильно — это уже потом он решил, что пойдет в ученые. А тогда, когда он поступал, он должен был сделаться священнослужителем…

А. Богомазова

— И он даже сожалел, что дали мало богословских знаний. Но тем не менее, духовная академия все-таки воспитала в нем строгую логику, привычку к самостоятельной работе и познакомила с современной философией. У него было два очень хороших преподавателя — во-первых, профессор Александр Васильевич Горский, преподаватель церковной истории — вот он-то его и увлек историей Церкви, он прочитал множество трудов по этой теме… А в будущем Александр Васильевич Горский вместе с Невоструевым создали пятитомное «Описание славянских рукописей Московской синодальной библиотеки».

Д. Володихин

— То есть, иными словами — наставник займется тем, чем займется его ученик, и оба будут на своем пути очень хороши. Ну, а второй преподаватель?

А. Богомазова

— Второй преподаватель — Федор Александрович Голубинский. Не путайте, пожалуйста, с Евгением Евстигнеевичем Голубинским — знаменитым историком тоже, библиофилом, описателем рукописей. Федор Александрович был преподавателем философии. И вот он заставил прочитать своих учеников множество трудов по философии, познакомил их и с современной философией, и с историей философии, и с прогрессистами, и с западной философией… Алексею Егоровичу очень понравились его лекции, и он мог приходить домой к своему преподавателю, и там вместе они читали и разбирали Гегеля…

Д. Володихин

— Что ж, не знаю, поможет ли ему Гегель в будущей деятельности — очень сомневаюсь… Но во всяком случае, «Философию истории» Гегеля читали у нас все сколько-нибудь серьезные историки, и наверное, это в какой-то степени повлияло и на его жизненный выбор. Алексей Егорович закончил Московскую духовную академию?

А. Богомазова

— Да, он закончил. Но он попросил по состоянию здоровья уволиться из духовного звания. Дело шло долго, но все-таки через два года он получил разрешение. Как только он вышел из Московской духовной академии, ему надо было зарабатывать деньги на жизнь, и он начал давать частные уроки. Причем он писал в воспоминаниях, что знаний у него было настолько мало, что ему приходилось самому все выучивать, а вот потом уже приходить к ученикам и им, как профессор, все это рассказывать…

Д. Володихин

— Ох, что-то очень знакомое!

А. Богомазова

— Но он предпочитал живое общение, и очень редко заставлял своих учеников зубрить…

Д. Володихин

— Ну что ж — пока ни то, что он покинул стены академии и не перешел к духовной карьере, ни его частные уроки никак не приближают его к науке. Что же все-таки его сподвигло встать на этот путь, или, может быть, что ему помогло в этом?

А. Богомазова

— Ему помогло знакомство с Саввой Тихомировым — известным церковным деятелем. Они дружили, были знакомы с Московской духовной академии, вместе ходили покупать книги на книжные развалы… А в 1850 году (как раз по окончании академии) Савву назначили ризничим и дали ему задание — описать синодальную ризницу и библиотеку. Савва позвал своего друга — Алексея Егоровича. Они оба не умели это делать, но приступили — как смогли, так и начали описывать рукописи.

Д. Володихин

— Итак, вот на этом мы на секундочку прервемся. Напомним, Савва — синодальный ризничий, и его помощник и товарищ — Алексей Егорович Викторов. Ну, а сейчас мы с вами послушаем классику. Вообще у нас передача будет наполнена классикой, потому что Алексей Егорович, несмотря на то, что всем друзьям в письмах жаловался: «Я не понимаю музыку, у меня нет к ней вкуса», тем не менее — регулярно посещал концерты, посещал оперу… И вот, скажем, однажды посетив концерт Антона Григорьевича Рубинштейна, честно сказал: «Я ничего не понял». Для того, чтобы как-то совпасть и тоже «ничего не понять», мы включаем сейчас запись концерта для фортепиано с оркестром Антона Рубинштейна — Концерт № 4 Ре Минор.

Антон Рубинштейн, Концерт № 4 Ре Минор

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам: это светлое радио — радио «Вера», в эфире — передача «Исторический час», с вами в студии я — Дмитрий Володихин, и мы обсуждаем фигуру одного из «великих неизвестных» — замечательного историка 19 века, знатока древней книги Алексея Егоровича Викторова. У нас в гостях в студии — ведущий специалист Российского государственного архива древних актов Анастасия Александровна Богомазова. Ну что ж — вот мы, наконец, добрались до первой научной — в полной мере научной, пусть и взятой относительно неопытным еще Викторовым — работы в его судьбе. Итак?

А. Богомазова

— Он помогал Савве — своему другу Савве (Ивану Михайловичу Тихомирову) — с описанием рукописей. Он увлекся ими — причем вещи его не интересовали, его интересовали именно старопечатные книги и рукописи…

Д. Володихин

— То есть, там — монеты, археологические находки, золотое шитье — все не для него? Только книги и рукописи?

А. Богомазова

— Да, для него были только книги и рукописи, это было ему самое интересное. А в 1851 году там же, у Саввы в ризнице он познакомился с Оболенским, который был директором Московского главного архива Министерства иностранных дел. И Оболенский взял его к себе на работу в МГАМИД — так называли сокращенно этот архив, где Викторов проработал с 1852 года по 1861.

Д. Володихин

— Ну, давайте напомним: Московский главный архив Министерства иностранных дел — это одна из двух точек, которую можно было бы назвать меккой для историков 19 века. МГАМИД собирал колоссальное количество рукописей, относящихся к истории средневековой России — прежде всего, к дипломатии, но и ко многим вопросам государственного строительства, истории общества. Поэтому Викторов фактически оказался погружен в стихию древней рукописи, приказного документа 16-го, 17-го века, документа 18-го века… И наверное, для него это было, ну… своего рода удовольствием, и кроме того — еще очень большой школой.

А. Богомазова

— Да, это для него стало действительно и школой, и очень интересной работой. Там он познакомился с Вуколом Михайловичем Ундольским — тоже исследователем, библеофилом, собирателем рукописей. Они будут дружить до конца жизни Вукола Михайловича, а потом его собрание попадет в Румянцевский музей, где будет уже Викторов работать…

Д. Володихин

— И Викторов будет это книжное собрание описывать!

А. Богомазова

— Да! И там же он познакомился с Афанасьевым, известным собирателем сказок. Действительно, для него эти знакомства были очень важны, и именно от Вукола Михайловича передалась ему любовь к старопечатной книге, к рукописи — ну, вот уже совсем-совсем стало призванием…

Д. Володихин

— Ну, давайте уточним, что такое старопечатная книга. Для России ясно, что книгопечатание началось в 50-х годах 16 века. И сейчас разные дискуссии — до какого момента можно называть наше книгопечатание старопечатным, раннепечатным… Некоторые говорят, что до Смуты; некоторые говорят, что до патриарха Никона; некоторые говорят, что до Петра I — не суть важно. Все то, что относится к 16-му веку — началу 17-го, это точно старопечатная книга. Но кириллическое книгопечатание началось не в России. Первые кириллические книги печатали аж в 90-х годах далеко-далеко западнее литовского рубежа. В начале 16 века печатали кириллические издания в так называемой Литовской Руси — то есть, в русских областях Великого Княжества Литовского. И позднее также Литовская Русь печатала очень много кириллической книги. Это все, конечно, тоже — старопечатная книга. Особый интерес Викторова к ней объясним, поскольку когда к человеку попадает такая книга, он набрасывается на многочисленные надписи, сделанные на ее страницах владельцами, продавцами, людьми, которые дали эту книгу как пожертвование, то есть, вклад в церковь, и так далее, и так далее… Это чрезвычайно интересно и очень много дает для понимания того, как использовали книгу в 16-17 веках наши предки. Естественно для Викторова было заинтересоваться этим.

А. Богомазова

— Кроме того, и Викторов, и Ундольский, и Афанасьев — они хотели поднять архив на высоту, на которой он был прежде (при директорах Бантыше-Каменском, при Малиновском), сделать его настоящей научной школой. Оболенский действительно давал и научные работы Алексею Егоровичу. Но часто их взгляды не совпадали. Алексей Егорович как человек очень строгий в этом плане, если он что-то видел в источниках, что это не совпадает со взглядами Оболенского — он не терпел это и всегда высказывал свое мнение. Поэтому со временем их отношения разладились, ему стали давать техническую работу, ну и в начале 60-х годов он ушел из МГАМИДа.

Д. Володихин

— И куда же он отправился?

А. Богомазова

— Ну, до этого надо еще сказать, что он продолжал работы по описанию рукописей патриаршей ризницы и библиотеки у Саввы. И вот там он познакомился с Федором Ивановичем Буслаевым, с Бодянским, с Шевыревым — это историки литературы, русского языка и словесности…

Д. Володихин

— Ну то есть, это — блистательная, интеллектуально богатейшая среда, которая его интересовала и которая ему была близка по кругу интересов…

А. Богомазова

— Да! С «добрейшим Федором Ивановичем», как называл Буслаева Викторов в своих письмах, они остались друзьями на всю жизнь… Они дружили… Викторов дружил с семьей Федора Ивановича. Федор Иванович стал для него настоящим учителем — не просто другом, а настоящим учителем. Под его руководством он прошел «целый университетский курс», как он говорил. Ну, и для Федора Ивановича Буслаева его дружба с Викторовым тоже очень много значила — и не только в человеческом плане, но и в научном, потому что Федор Иванович стал прекрасным, превосходнейшим знатоком рукописей, старопечатных книг, помогал своим друзьям и знакомым, подсказывал, давал советы, выписывал книги из других библиотек, уже будучи хранителем отдела рукописей в музее…

Д. Володихин

— И все же — закончился период работы в Главном архиве Министерства иностранных дел в Москве… И вот при всей этой дружбе с разнообразными специалистами — кто из них помог устроиться Алексею Егоровичу на новое место работы?

А. Богомазова

— Федор Иванович Буслаев! В 1856 году — то есть, он продолжает работать в МГАМИДе, продолжает описание рукописей ризницы, и он составил алфавитный указатель этих рукописей…

Д. Володихин

— И?

А. Богомазова

— И он устраивается на работу в Мариинско-Ермоловское женское училище.

Д. Володихин

— Ну, это всего-навсего преподавание…

А. Богомазова

— Это преподавание, да. Но он пока еще в МАГАМИДе работает — пока у него есть основная работа. А вот когда он из него ушел — в 1861 году — он сначала… Опять же — Быслаев помогает ему устроиться в библиотеку Московского университета, а в 1862 году его берут хранителем отдела рукописей вновь созданного Московского публичного и Румянцевского музеев.

Д. Володихин

— Вот это — начало его настоящей судьбы! Что такое Румянцевский музей? Я имею в виду не то, во что он сейчас превратился, а что он был такое в середине 19 века. Потому что это явление выдающееся, огромное явление нашей культуры и истории.

А. Богомазова

— Румянцевский музей возник из коллекции государственного канцлера Николая Петровича Румянцева. Он собирал и картины, и книги, и рукописи, и документы… У него не было наследников, к сожалению. Свое имущество он завещал другим родственникам, а вот свою коллекцию он передал государству. И в Санкт-Петербурге, на Английской набережной, в Доме Румянцева был открыт Румянцевский музей. Это стало самым крупным хранилищем вот древностей в России, и московские исследователи очень переживали, что самое крупное вот хранилище — в Санкт-Петербурге, а в Москве такого хранилища нет. Но по стечению обстоятельств это здание потребовалось для других нужд, и Румянцевский музей в 1861 году перевели в Москву…

Д. Володихин

— И Москва вздохнула с облегчением: «Ну наконец то, что, по сути, нам культурно принадлежало, к нам же и вернулось!».

А. Богомазова

— Да, и тут его объединили с только что созданным Московским публичным музеем — поэтому у него сначала было такое двойное название — Московский публичный и Румянцевский музеи.

Д. Володихин

— А Московский публичный музей — это собрание, опять же, предметов старины — насколько я помню, там купечество немало постаралось, собирая эти вещи… Ну что ж — Румянцевский музей…

А. Богомазова

— В нем было очень много отделов, в этом музее — это был действительно и музей, и такая, как бы мы сейчас сказали, библиотека, архив…

Д. Володихин

— Книгохранилище — скажем так?

А. Богомазова

— Книгохранилище!

Д. Володихин

— Викторов наконец-то попал в то место, которое как бы вот специально для него было предназначено, и, насколько я понимаю, уже до смерти оттуда не уходил.

А. Богомазова

— Да, но при этом сначала он очень расстроился — потому что все-таки он был исследователь, и у него были не только работы по описанию рукописей, а он начинал писать свои исследовательские работы… И тут он понимает, что его ждут только каталоги и реестры! Но эта работа действительно стала делом всей его жизни — там он смог развернуться и стать тем, кем он был на самом деле.

Д. Володихин

— То есть, поначалу он счастья своего не понял?

А. Богомазова

— Да…

Д. Володихин

— Насколько я помню, именно по результатам работ в Румянцевском музее Викторов получил высокие академические звания. Ведь он в конечном итоге станет членом Академии наук!

А. Богомазова

— Да, он станет членом Академии наук, он будет хорошо продвигаться по службе, он будет получать ордена, он будет получать призвание исследователей других… Но при этом всю жизнь проживет в бедности, проживет на казенной квартире при Румянцевском музее.

Д. Володихин

— И насколько я понимаю, деньги, которые он будет получать на службе, будут уходить на расширение его книжной коллекции?

А. Богомазова

— Не только его книжной коллекции — в том числе и книжной коллекции самого музея! Это станет для него главным, это станет делом его жизни. Кроме того, у него была племянница, которой надо было помогать, и он перевез к себе в Москву маму, которую надо было содержать. И он писал, что раньше, когда он устраивался на работу, он не думал о деньгах, и до конца жизни он считал, что не следует гнаться за «презренным металлом», что главное — это хорошая работа, ну — положение в обществе тоже, достойная работа, интересная… А потом оказалось, что деньги тоже нужны, и что без денег невозможно реализовать все его многочисленные планы. Поэтому-то он и работал всегда на нескольких работах — занимался переводами, изданиями…

Д. Володихин

— Иными словами, это был бессребреник, которому очень нужны были деньги, и все эти деньги уходили фактически не на него — не на одежду, не на стол, не на жилье, а на его, как бы сейчас сказали, проекты.

А. Богомазова

— Да! Кроме того, в течение десяти лет (это уже 70-е — начало 80-х годов) он — ему два месяца отпуска было положено, и вот — каждое лето он отправлялся по России, в разные монастыри, в разные местности — описывать рукописи и документы, которые хранятся в этих книгохранилищах, в монастырях, в музеях…

Д. Володихин

— А тогда возможно было вывозить их?

А. Богомазова

— Если давали в дар музею — да, если возможно было обменяться — то из дублетов музея. Он посылал книги, например, в Олонецкую духовную семинарию, в Архангельскую духовную семинарию, а оттуда ему присылали ненужные для образования рукописи и старопечатные книги, которые там хранились.

Д. Володихин

— Ну что ж — настало время послушать вместе с Алексеем Егоровичем Викторовым классику. В одном из своих писем он сообщил, что слушал оперу «Норма» Винченцо Беллини, слушал маленький кусочек в самом конце. Ну вот и мы послушаем маленький кусочек — правда, не сказать, что уж в самом конце. Акт 2-й, сцена 3-я, квартет из оперы «Норма».

Винченцо Беллини, квартет из оперы «Норма»

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, прямо даже не хочется отрываться от этого квартета — длился бы он и длился… И я прямо не рад, что это не музыкальная передача, и что здесь приходится говорить мне, а не звучать Беллини. Но как ни обидно, все-таки я хотя бы могу напомнить, что это светлое радио — радио «Вера», в эфире — передача «Исторический час», с вами в студии — я, Дмитрий Володихин, и мы ненадолго прерываем наше общение, для того, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — радио «Вера», в эфире — передача «Исторический час», с вами в студии — я, Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем научные труды и судьбу замечательного историка — Алексея Егоровича Викторова, умельца во всем, что касается древних рукописей и книг. И нам рассказывает о нем ведущий специалист Российского государственного архива древних актов, известный историк Анастасия Александровна Богомазова.

Итак, возвращаемся к великому труженику, бессребренику, человеку, который, насколько я понимаю, не знал, что есть такое понятие — отдых, и не знал, что можно получше поесть и получше одеться, а на те деньги, которые он зарабатывает… Потому что, ну, главное — это что? Главное — это книги и рукописи, но надо еще родне помочь… И вот главный-то вопрос: из тех трудов, которые он за всю свою долгую, самоотверженную, можно сказать, жизнь написал и напечатал, что действительно нашло признание, что сделало ему имя? Ведь действительный член Академии наук, кавалер орденов, человек, который прославился своими публикациями при жизни, которые используются до сих пор специалистами — несмотря на то, что со времени его смерти прошло без малого полтора века… Что же из его трудов можно считать главными?

А. Богомазова

— Прежде всего — каталоги и описания. Хотя это были не самые ранние его труды, но тем не менее — они до сих пор используются исследователями. Это каталоги коллекций Ундольского, Беляева, собрания Беляева, собрания Севастьянова… Беляев — это профессор Московского университета, историк права. У него было и рукописное собрание — как раз его описывал сам Викторов, и собрание актов и делопроизводственной документации — его описывал сотрудник Викторова Лебедев.

Д. Володихин

— Про Ундольского Вы говорили — тоже был отчаянный библиофил, собиратель древних рукописей, и его собрание, насколько я знаю, было просто чудовищных размеров. А вот Севастьянов?

А. Богомазова

— Севастьянов и еще одно собрание, Григоровича — они включали, помимо русских старопечатных книг, еще и рукописи с афонских монастырей, балканские рукописи (потому что оба исследователя ездили туда и собирали — либо в копиях, либо могли вывозить сами рукописи, если им там дарили их или продавали). Так что это тоже были очень значимые собрания, очень большие. Кроме того, Алексей Егорович Викторов менялся, как мы уже говорили, с другими библиотеками, выписывал книги в свой музей, покупал собрания и очень переживал, если он уже договаривался с человеком, что его библиотека пойдет по завещанию в Румянцевский музей, а наследники хотели это перепродать куда-то…

Д. Володихин

— «Как вы можете?»

А. Богомазова

— Он приходил в гнев, он не спал ночами, он только и думал, чтобы получить то или иное собрание — но не для себя, а для науки и для музея.

Д. Володихин

— То есть, если я правильно понимаю, прибыв в Румянцевский музей, он проклинал свою судьбу: «Я — и каталоги! Как же так! Я — самостоятельный исследователь…». А потом — не то что втянулся, а полюбил эту работу, и главное дело его жизни было — искусные, чрезвычайно тщательно составленные каталоги древних рукописей и старопечатных книг. Я правильно понял Вас?

А. Богомазова

— Да, и это не просто были сухие перечисления, как делали до него — это именно были развернутые описания, где-то, возможно, с цитатами, со всем полным библиографическим описанием, как бы мы сейчас сказали; может быть, с кодикологическими исследованиями — то есть, с описанием бумаги, всех подписей на книгах, записей, вкладных, владельческих… То есть — как можно более полное описание рукописей.

Д. Володихин

— То есть, насколько я понимаю, Алексей Егорович Викторов в своем деле — в описании древних книг и рукописей — что называется, задал стандарт, поднял планку чрезвычайно высоко, и после него стыдно было описывать хуже.

А. Богомазова

— Задал стандарт, разработал методику описания рукописей и старопечатных книг — можно и так сказать. Кроме того, он в собраниях находил редкие жемчужины и сразу пытался об этом рассказать в печати, чтобы эти сведения дошли до исследователей, чтобы они тоже могли приходить и смотреть.

Д. Володихин

— Ну например?

А. Богомазова

— Ну вот например — Псалтирь из собрания Хлудова, которую он как в раз в Румянцевском музее нашел и описал. Она была издана Франциском Скориной в 1517 году в Праге.

Д. Володихин

— То есть, это как раз — кириллическая старопечатная книга, которую называют «палеотип», то есть — книга, изданная между 1500 и 1550 годом, и это действительно весьма редкий экземпляр. Язык ее необычный, некоторые называют его старобелорусским, некоторые — западнорусским, поляки так и вовсе называют его русским — хотя он не очень похож на язык, собственно, Великороссии… Но так или иначе, это своего рода памятник просветительской деятельности Франциска Скорины, и это, конечно — уникальная находка Викторова.

А. Богомазова

— Да, и он не просто ее включил в каталог, в описание — он издал отдельную книгу-брошюру, ей посвященную. И вот там, как можно сказать, он разработал методику описания рукописи: то есть, он и описывал ее бумагу…

Д. Володихин

— …и старопечатной книги!

А. Богомазова

— И старопечатной книги, да… Лингвистический анализ дал, сравнивал с рукописными Псалтирями, с Геннадиевской Библией 1499 года, с другими русскими источниками, с Вульгатой — то есть, переводом Библии на латынь, пытался определить ее источники и, кроме того, обнаружил редакторскую правку самого Франциска Скорины, ставил вопрос о вере Франциска Скорины — склонялся к тому, что он был православной веры (ну, вот на основе своих исследований)…

Д. Володихин

— Это, кстати, любопытно… О Франциске Скорине до сих пор ведутся споры. Католики считали, что он был одним из «чешских братьев» гуситской веры, протестанты уверяли, что он — католик, у нас в России считали, ну, он — «папешской веры», «латынец»… А он родился в Полоцке, в православном городе, и в его трудах… А если до того, что он действительно мог сохранить, при всех своих передвижениях по Европе, при всем универсальном характере своей образованности — все-таки именно православное вероисповедание? То, что Викторов, как большой специалист, отстаивал эту точку зрения, имеет огромное значение для всего духовного просвещения Восточной Европы, всего восточного славянства.

А. Богомазова

— Если говорить еще о каталогах, которые он издавал — ну, это описание собрания Ундольского: он не просто составил его описание; он нашел среди его рукописей (рукописей, которые были переданы музею, собранные Ундольским) описание самого Ундольского своих коллекций. Но оно было неполным. И Викторов его дополнил, но издал не под своим именем, а издал его как описание Ундольского, только с дополнениями Викторова. И кроме того, у Ундольского был еще один очень важный труд, также незавершенный — это справочное издание по старопечатным книгам с 1491 года по 1864. Оно было неполное, оно охватывало только московские книгохранилища — его Викторов и Бычков дополнили и издали.

Д. Володихин

— Без их фамилий?

А. Богомазова

— Ну, что оно «дополнено» Викторовым и Бычковым.

Д. Володихин

— Ну — бессребреник, и в этом смысле — в научном — тоже. И знаете, Викторов был человек грустный, но и ему понравились прекрасные утонченные (хотя, тоже немного печальные) «Фантазии» Вольфганга Амадея Моцарта. И вот одну из них сейчас мы послушаем — «Фантазия Ре Минор».

Вольфганг Амадей Моцарт, Фантазия Ре Минор

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, эта мелодия была прекрасна, и мне приятно после нее напомнить, что это светлое радио — радио «Вера», в эфире — передача «Исторический час», с вами в студии — я, Дмитрий Володихин, и мы с замечательным историком, ведущим специалистом Российского государственного архива древних актов Анастасией Александровной Богомазовой обсуждаем судьбу и научные труды блистательного российского историка 19 века Алексея Егоровича Викторова. Ну, вот мы поговорили о том, что, действительно, сделало ему имя. Как ни странно, для нашего времени это необычно — это были каталоги, описания… описания, сделанные на высшем градусе науки того времени. Однако, Викторов был не только описатель, не только человек, который составляет каталоги — у него были самостоятельные работы очень хорошие и по истории!

А. Богомазова

— Да, одна из первых его работ — это была небольшая биографическая книга, посвященная княгине Евдокии, жене Дмитрия Донского. Она не принесла ему успеха, имени — ну, вот такая работа у него тоже была, с этого он начинал.

Д. Володихин

— Тем не менее, относительно недавно видел я ссылки на эту работу в современных трудах — то есть, ее не забыли!

А. Богомазова

— Да, и… ну почти все, что он сделал — оно актуально до сих пор! И даже если исследователи уже не соглашаются с чем-то — наука шагнула вперед — тем не менее, на него ссылаются и используют его труды. Тогда же, в конце 50-х годов, он написал несколько работ по библиотеке и деятельности Московской синодальной типографии, по истории Московской синодальной типографии.

Д. Володихин

— Московская синодальная типография, она же до Петра I — Московский печатный двор, уходящий корнями своей истории к Ивану Федорову.

А. Богомазова

— Викторов считал, что Синодальная библиотека и типографская библиотека — они довольно близки, в принципе, их можно было бы объединить и создать единое хранилище рукописей и старопечатных книг. Это было еще до перевода в Москву Румянцевского музея. Но с переводом Румянцевского музея необходимость в каком-то другом крупном книгохранилище отпала.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, этим его научные труды за пределами каталогов далеко не ограничиваются?

А. Богомазова

— Не ограничиваются. Он спорит с чешским исследователем Шафариком по предмету о первых азбуках славянских, и считает, что Кирилл — просветитель — он создал не глаголицу, как считал Шафарик, а кириллицу. Но споры об этом идут до сих пор.

Д. Володихин

— Да, споры идут до сих пор. Смею сказать, что большинство специалистов — на стороне Шафарика, что солунские братья все-таки разработали именно глаголицу, а их ученики уже через несколько десятилетий в Болгарии разработали кириллицу. Но с тех времен, когда Шафарик заговорил об этом, с тех времен, когда Викторов принялся его оспаривать — не только он оспаривал, были другие специалисты (например, Карский), которые говорили иные вещи — было такое количество дискуссий, когда высказывались в пользу одной точки зрения, другой точки зрения, или поперек им обеим, прямо противоположные Шафарику и его противникам — что сейчас, в общем, заниматься перечислением, ну, было бы довольно глупо в эфире. Просто обращаю внимание, что когда-то Викторов занял самостоятельную точку зрения, которая шла, можно сказать, в разрез с мнением установившимся, общепринятым — не побоялся!

А. Богомазова

— Не побоялся — он никогда не боялся этого делать…

Д. Володихин

— Ёж-ёж!

А. Богомазова

— И он не оставил эту тему — через несколько лет у него вышла книга, посвященная Кириллу и Мефодию — «Новые источники и ученые труды для истории славянских апостолов».

Д. Володихин

— Что ж — для нашего радио, радио «Вера», которое слушают 2,5 миллиона православных людей, это важно!

А. Богомазова

— О Псалтири, изданной Франциском Скориной, мы уже сказали. В 1862 году, только Викторов поступает в Румянцевский музей — он издает фотографические снимки с миниатюр греческих рукописей, находящихся в Московской синодальной (бывшей патриаршей) библиотеке. Три выпуска издано. То есть — он занимается еще и источников, и не только текстов, но и, что тоже важно для исследователей — снимков с миниатюр.

Д. Володихин

— Ну и, надо сказать, что слегка переделанные, «перелопаченные» эти самые «викторовские снимки» до сих пор возбуждают интерес у современных издателей, которые все это издают или переиздают, давным-давно забыв, что хорошо бы помянуть имя Алексея Егоровича Викторова… Имени его нет, а вот то, что он когда-то сделал, в середине 19 века, сейчас продается за живые рубли, но без упоминания его фигуры.

А. Богомазова

— Кроме того, Алексей Егорович входил во множество научных обществ — и в Московское археологическое общество (очень известное, которое очень плодотворную работу вело), и при Румянцевском музее было создано Общество любителей древнерусского искусства — вместе с Буслаевым, вместе с Одоевским, вместе с Филимоновым, отцом Амфилохием, Забелиным, Погодиным — все это были основатели этого общества…

Д. Володихин

— То есть, была некая среда людей, которые не столько писали историю России, сколько вникали в детали этой истории, в предметы материального быта, в рукописи, в источники, в материальные… И среди них как раз вращался Викторов. Вот насколько я понимаю, один из его трудов был связан с его давней страстью — с тем самым Московским печатным двором, Синодальной типографией, с началом книгопечатания в России. Эта тема его интересовала на протяжении многих лет — он постоянно подходил к ней, присматривался, находил новые источники — вот у него был большой труд на эту тему.

А. Богомазова

— Да, он же еще и ездил по разным другим хранилищам. То есть, он представлял, какие рукописи и книги где лежат, он имел полный обзор источников, можно сказать, по всей стране — ну, насколько это возможно для одного человека. И в 1874 году в Киеве на одном из археологических съездов он сделал доклад на тему, «а не было ли в Москве опытов книгопечатания до Ивана Федорова» (ну, так, вкратце).

Д. Володихин

— Ну, сейчас, в данный момент, то, о чем говорил Викторов, есть общепризнанный факт. Да, были такие опыты. Да, Федоров не первый — у него всего лишь вышла первая книга печатная в России с точно известными выходными данными. Но когда-то непросто было заговорить об этом.

А. Богомазова

— Да, он пошел, можно сказать, против почти всей научной общественности того времени. И ему были известны 6 книг анонимных — изданных старопечатных…

Д. Володихин

— То есть — без выходных данных?

А. Богомазова

— Без выходных данных. Он их описал, опять же — описал бумагу, собрал владельческие, вкладные записи… Полностью этот труд не был опубликован до второй половины 20 века. Уже исследователи, которые занимались биографией Викторова, его опубликовали — сейчас он доступен для всех.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, в собрании бумаг Викторова — как раз оно находится в Российской государственной библиотеке — достаточно неопубликованных трудов, которые до сих пор было бы актуально напечатать, и историки бы к этому обращались.

А. Богомазова

— Да, например, он хотел создать аннотированную библиографию литературы о старопечатных книгах, то есть — всё-всё, что выходило до него… Этот труд тоже не был закончен. Он хотел создать каталог старопечатных книг, указав при этом, откуда были источники этих книг, как они связаны с другими книгами, напечатанными до них, напечатанными после них… Это огромная работа, которая тоже не была окончена. То есть, он брался за такие огромные проекты. Он хотел описать все Четьи-Минеи и издать жития по всем спискам, но потом этого не получалось… Он хотел описать хотя бы их, но понял, что уже Горский будет заниматься этой работой, и тоже не закончил.

Д. Володихин

— Насколько я Вас понимаю, Анастасия Александровна, Викторов жил так, как будто должен был жить вечно, и его проекты были настолько долгоиграющие, как будто он полагал: «Ну, вот еще лет 40-50 у меня есть, а может быть — 100-200…». Человек, который не щадил себя и не считал времени своей жизни. Однако, в какой-то момент получилось так, что жизнь-то подошла к последней черте…

А. Богомазова

— Да, притом вот еще — насчет того, что «жить вечно»… Он писал одному из петербургских исследователей: «Как вы много успеваете в Санкт-Петербурге! Как мы мало делаем в Москве…». Но если посмотреть на все, что он сделал — а он делал еще и техническую работу по музею, и работал над его уставом, и выдавал рукописи, и делал для них упаковки, и воссоздавал выставки…

Д. Володихин

— То хватит на двух современных хороших специалистов и на одного усердного музейного работника…

А. Богомазова

— И на один маленький научный институт…

Д. Володихин

— Ну, может быть… Или на крупный музей. И вот, тем не менее, в какой-то момент Бог ему сказал: «Достаточно, Алексей Егорович».

А. Богомазова

— Да, в начале 80-х годов на одном из вокзалов у него украли чемодан с рукописями, с его описанием монастырских библиотек… Не со всем, конечно — их осталось тоже очень много в его архиве, и что-то было издано… Но тем не менее — исследователи, которые нас слушают, представляют, насколько это страшно — потерять свои записи, свои выписки из библиотек, из архивных документов…

Д. Володихин

— А вот кто не исследователи — представьте себя писателями, художниками. У Вас украли рукопись вашего романа, у Вас исчезли эскизы вашей картины… Если Вы — кинематографист, Вы монтировали фильм — и монтаж, все материалы его исчезли в мгновение ока. Ну вот, это примерно равно тому, когда ученый теряет выписки и разные материалы, предназначенные для его научных трудов.

А. Богомазова

— Сколько он ни писал объявления в газетах — ничего не вернули. Нашли потом один чемодан, а бумаги в нем не нашли. Здоровье его ухудшилось — а он действительно был человек, при своей потрясающей работоспособности, очень слабого здоровья. И из духовного звания он действительно уволился по состоянию здоровья — он проболел два последних года в Московской духовной академии. То есть, он с молодости болел…

Д. Володихин

— Иными словами, эта кража очень подорвала его физические и духовные силы.

А. Богомазова

— Да. В 1883 году летом он впервые за последние годы отправился не собирать и описывать рукописи по России, а в Пятигорск на лечение. Ну, в Пятигорск, в Кисловодск он ездил еще и раньше лечиться… И там ему стало плохо — он подхватил брюшной тиф и заболел. Он «сгорел» за несколько дней в гостинице, совершенно одиноким — с ним был только священник, его врач, который лечил его на протяжении нескольких лет, ну и несколько чинов полиции, которые должны были заниматься его погребением. Имущество его должны были продать с аукциона — собирались продать книги и рукописи, которые при нем нашли — музей пытался их вернуть… А он взял с собой в поездку маленькую библиотеку, чтобы продолжать там работать…

Д. Володихин

— Вот так он «отдыхал», хочется сказать.

А. Богомазова

— Похоронен он был на одном из склонов горы Машук, где в свое время был похоронен Лермонтов. Могила его была совершенно одинока. Потом его друзья приезжали туда… Но все-таки они смогли — те, кто оставался в Москве, кто был жив — тот же Бартенев, Буслаев — они смогли собрать деньги и перевезти его тело в Москву, и похоронить на кладбище Симонова монастыря в апреле следующего года — рядом с его любимой женой, которая скончалась совсем молодой…

Д. Володихин

— Да, и рядом с Аксаковыми…

А. Богомазова

— С Аксаковыми, и рядом с Ундольским, с которым он дружил с молодости…

Д. Володихин

— Хорошая компания!

А. Богомазова

— …И собрали деньги ему на памятник. Архимандрит Троице-Сергиевой лавры Леонид Кавелин, тоже известный исследователь, отправляя 50 рублей на памятник Викторову, писал, что хорошо бы, если бы на этом памятнике были выбиты слова из Священного Писания: «Блаженны умирающие о Господе, почиют бо от трудов своих».

Д. Володихин

— Ну, насколько я понимаю, Викторов был добрым христианином.

А. Богомазова

— Да, он говел в Троице-Сергиевой лавре, и однажды писал, что вот дела его — столько корректур, что он вынужден был отложить свое путешествие в лавру Великим постом. Но все-таки он туда на несколько дней съездил… Перед смертью он успел исповедоваться и причаститься.

Д. Володихин

— Ну что ж… Все материальное после его кончины растворилось в едкой субстанции времени… Сейчас всего этого нет, потому что где сейчас кладбище Симонова монастыря — спросите у советской власти… Она мудро промолчит, сгустив брови… Ну а для этого человека — очевидно, как и для всякого хорошего, настоящего исследователя — главным памятником является не то, что стоит над могилой, а то, что цитируют по-прежнему в его трудах, что полезно для других поколений историков. Нам остается только отдать поклон Алексею Егоровичу Викторову и сказать большое спасибо Анастасии Александровне Богомазовой за сегодняшнее наше просвещение. Наша передача подошла к концу — благодарю вас за внимание, дорогие радиослушатели. До свидания!

А. Богомазова

— До свидания!