«Христианин в современном мире». Олег Симонов

У нас в гостях был писатель, автор подростковых повестей «Грозовые раскаты» и «Пашкины крылья» Олег Симонов.

Мы говорили с нашим гостем о его пути к вере, о том, с чем связано его желание получить богословское образование и что для него значит быть христианином в современном мире. Олег поделился, почему для него важен подвиг новомучеников — и какое отражение это нашло в его творчестве, а также о том, каким образом книги для подростков могут помогать им в их духовном развитии.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Преобразования в современной системе образования». Максим Костенко
• «Донорство крови и костного мозга». Алена Фирсова, Наталья Быстрова, священник Дмитрий Гуров
• «Смыслы Таинства Крещения». Священник Григорий Геронимус

---

Диакон И. Цуканов

— Добрый вечер, дорогие друзья! Это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У микрофона диакон Игорь Цуканов. Как обычно, в это время мы разговариваем с нашими гостями на тему «Христианин в обществе», которая довольно широкая, предполагает довольно много разных таких поворотов и аспектов. И вот сегодня я очень рад представить нашего гостя — Олег Юрьевич Симонов, автор двух повестей или... — повестей, да? или романов? — повестей...

О. Симонов

— Да...

Диакон И. Цуканов

— Одна называется «Грозовые раскаты», а другая называется «Пашкины крылья». Вот вышла... Первая вышла в прошлом году, а вторая — в этом году, не так давно, летом, в издательстве «Вольный странник». И это две повести для подростков, для вот той категории читателей, для которой очень мало сейчас, к сожалению, такой хорошей православной литературы, да и вообще, наверное, хорошей литературы современной немного. Вот Олег Юрьевич писал несколько лет эти две повести. Это, в некотором смысле, дело его, ну, последних лет жизни, так скажем, по крайней мере. Олег Юрьевич, добрый вечер!

О. Симонов

— Здравствуйте!

Диакон И. Цуканов

— Вот первое, наверное, о чем мне хотелось сказать, представляя вас нашим слушателям, — то, что, вообще-то, вы изначально не писатель, да? А вовсе математик и кибернетик — вот, по крайней мере, это ваше образование, которое вы в МГУ получали. Олег Юрьевич родился в городе Чита, в Забайкальском крае, и в Москве вы, как мы выяснили, да, незадолго до эфира, ну, теперь уже довольно давно, да? Вот поступали в МГУ — и с тех пор в Москве?

О. Симонов

— Угу.

Диакон И. Цуканов

— А вот как получилось, что вы сделались писателем? Как вообще вот это писательское дело вошло в вашу жизнь, могли бы рассказать?

О. Симонов

— Да. Вообще, в нашей семье с детства к литературе было очень большое уважение, я бы даже сказал, почтение, хотя профессионально никто из моих родителей с литературой не был связан. Папа был геолог, мама — юрист, они были очень заняты своей работой, она отнимала очень много времени. Но в качестве отдыха первое, что они, как правило, делали, это читали интересную художественную книгу. Ну, это у них с юности — они были очень увлечены всегда литературой разного рода, прежде всего, художественной. И я тоже, хотя с юности тоже приходилось работать помногу по своей специальности, и учился когда, учеба занимала, естественно, много времени и сил отнимала, но вот первое, что я мог себе позволить в качестве отдыха, это почитать что-нибудь интересное. Собственно, вот любовь к книге я и пронес сквозь всю свою жизнь. В какие-то периоды, когда действительно цейтнот в нашей семейной жизни наступал, когда, например, дети маленькие были, тоже первое, что делаешь, когда выкраиваешь себе отдых, это хорошая книжка.

Поэтому, с одной стороны, было естественно приступить к писанию какой-то своей книжки, с другой стороны, конечно, для этого нужна была какая-то серьезная причина. Потому что для меня всегда писатель — это была личность и величина, человек, которому есть что сказать, и важно, чтобы он это сказал.

Диакон И. Цуканов

— Ну да, и говорят, что если можешь не писать — не пиши, да?

О. Симонов

— Да.

Диакон И. Цуканов

— Если пишешь — значит, не можешь не писать.

О. Симонов

— (Смеется.) Да, совершенно верно. Поэтому здесь я бы сказал так — что в определенный момент времени мне стало интересно наблюдать за современным мне подрастающим поколением. Ведь когда я ходил в Церковь — это было в начале 90-х годов, в самом начале, тогда туда попадали люди, как правило, взрослые. Ну, основная масса людей, ходящих в Церковь, это были взрослые люди, и для них вступление в Церковь, крещение — это был результат выбора, осознанный шаг. Некоторые проделали очень сложный, кружной путь прежде, чем оказаться в родной Православной церкви.

И затем вот эти люди вошли, создали семьи, появилось много детей, которых носили, возили с первых дней в храмы, причащали, в воскресные школы их приводили. Выросло вот это новое поколение. И я как-то особенно, может быть, не задумывался о том, как растут эти дети (ну только в связи со своими детьми, конечно), но как-то вот подспудно мне казалось, что у этого поколения все должно быть идеально с точки зрения духовного роста. Потому что у них все есть — у них благодатная жизнь, они — в Церкви, родители им, по мере сил, уделяют внимание и рассказывают о вере, о Церкви, поэтому все будет без сучка и без задоринки.

И в дальнейшем я стал замечать, что в определенном возрасте вот это мое предположение оказывалось для многих детей неверным. Потому что когда дети достигали определенного возраста — подросткового, — то могли начинаться проблемы. Ну, это вообще общеизвестно, да, что подростковый возраст — он такой сложный, турбулентный, переходный (или «проблемный», иногда говорят).

Но я бы сейчас хотел вот несколько слов сказать об этом возрасте немножко под другим углом. Ведь в подростковом возрасте... Мне кажется, это один из ключевых отрезков формирования самосознания личности. Вообще, обычно считается, что более ранний период — младенчество и раннее детство — это определяющий период для формирования человека. Это, конечно, так. Вот есть, например... Многие люди, действительно духовные, говорят об этом. Ну вот, например, есть хорошее очень высказывание преподобного Никона, старца Оптинского — он говорит, что чувствительна детская душа, хотя она и бессознательно, но любит Бога. И блаженны те дети, чьи родители учат детей молиться, говорят с ними о Боге, читают духовные книги. Ну вот в этом высказывании очень яркое слово есть — «бессознательно», да? То есть, душа бессознательна. И ребенок, как губка, в младенчестве впитывает то, что ему дают родители его верующие, педагоги в воскресной школе, но он, скорее, пассивен. Вот мне приходилось слышать от родителей, чьи дети уже подросли и пошли в более старший возраст, подростковый — они говорят: «Как с ними было хорошо раньше! Как легко! Посадишь ребеночка рядом с собой — слушает тебя открыв рот, никакого противодействия. А сейчас...»

И вот наступает это «сейчас». В ребенке — в мальчике, в девочке — начинается бурный рост его душевных и умственных сил. Интеллект резко поднимается. У способных детей особенно это заметно, но и вообще у любых детей. Иногда наступает даже такая, я бы сказал, эйфория. Вот как, помним, сказано у Достоевского, который говорит, что «дайте русскому мальчику карту звездного неба, и он через полчаса вернет вам ее исправленной». Да...

А с точки зрения веры и нравственных устоев, дети в этот момент начинают переосмыслять то, что раньше они получили от своих старших товарищей. И здесь такой идет процесс — они рассматривают, что в них уже вложено, и либо соглашаются с этим, либо как-то критикуют это. То есть, какой-то процесс идет усвоения — сознательного, выработки сознательного отношения к внутреннему содержанию своей души.

Но если говорить о церковной среде, то у большинства, наверное, детей этот процесс протекает достаточно спокойно. Действительно, ребенок понимает, что какие-то истины вложены в него родителями, усвоены в Церкви, в воскресных школах, и соглашается с этим, и сознательно даже следует им. Но это уже его сознательный выбор.

Но бывают ситуации другие, когда ребенок протестует, он не согласен, говорит: «Мне все это навязано». Может пойти к родителям и сказать: «Дорогие мои, вы ничего в жизни не понимаете! А я вот теперь вырос — я понимаю!» Но, в любом случае, в этот период ребенок формирует это собственное духовное содержание, и оно потом определяет его жизнь на долгие-долгие годы.

Вот здесь, наверное, можно, уместно вспомнить одну фразу — очень мне нравится — Бориса Пастернака, он так ее мимоходом обронил в своем известном романе. Он говорит, что в любом взрослом человеке заключен юношеский первообраз, который на всю жизнь складывается у каждого и потом навсегда служит, кажется ему его внутренним лицом его личности. То есть, мы как бы во взрослой жизни живем с оглядкой вот на это время, потому что тогда мы сформировали основные свои черты.

И для меня, вот наблюдая все это, возник определенный вопрос: а можно ли как-то помочь нашим детям (не обязательно моим) — нашим детям, нашему подрастающему поколению, церковному, преодолеть вот этот сложный и очень важный период, не только чтобы они что-то не потеряли, но и что-то важное для себя приобрели?

И здесь, конечно, мы понимаем, что в этот период — я немножко на педагогическую колею вывернул, да? — важно, чтобы ребенок сохранял церковную жизнь. Чтобы он участвовал в таинствах, в благодатной жизни Церкви. Важно очень, чтобы к этому моменту он уже послушал в детстве множество хороших книг — в том самом младенчестве. Но крайне важна именно в этом возрасте та пища культурная, которую он начинает получать непосредственно в этот момент.

И вот здесь, на мой взгляд, возникает действительно, иной раз, серьезная проблема. Потому что вот рядом его с собой теперь не посадишь, как раньше. И, более того, у него уже свое собственное мнение. Если, скажем, воспитатель, педагог воскресной школы считает, что вот эта книжка очень подходит этому мальчику, ему рекомендует, мальчик открывает, смотрит две страницы, пролистывает и говорит: «Она скучная, она нравоучительная, она назидательная, мне это неинтересно. И вообще, у меня столько дел — я в школе занят, у меня домашних заданий столько, я очень занят», но, в то же время, он находит время для таких книжек и для таких фильмов, которые, конечно, ему бы этот педагог не порекомендовал... То есть, в этом возрасте иногда очень резко меняется «репертуар», если можно так выразиться, того, что слушают...

Диакон И. Цуканов

— ...и читают.

О. Симонов

— ...и читают, читательский «репертуар», да, того, что читают наши дети. Ну, и слушают, и смотрят, конечно.

Поэтому вопрос действительно непростой.

Диакон И. Цуканов

— Ну, и вам хотелось, очевидно, сделать... дать вот этому поколению какую-то книжку, которая была бы, с одной стороны, увлекательной, да, вот действительно такой живой, затрагивающей сразу вот какие-то струны в его душе, а с другой стороны, и полезной, да? — вот как раз поддерживающей его вот те семена, которые в младенчестве как раз были в него заложены?

О. Симонов

— Вы правы. Тут еще вообще возникает вопрос в такой сложной ситуации — я рассматриваю какой-то сложный случай, когда подросток вот не очень хочет читать...

Диакон И. Цуканов

— Ерепенистый.

О. Симонов

— Ерепенистый, да. А вообще — нужно ли как-то вот что-то ему предлагать, что-то в него вкладывать? Ну понятно, что когда воспитатель начинает давить на подростка, как правило, добром это не кончается. Он может просто отступиться: в конце концов, он уже получил достаточно много в раннем детстве — когда-нибудь это все, может быть, сыграет свою роль.

Но вот здесь мне как-то вспоминается в связи с этим — именно в связи с этим моментом — знаменитое евангельское событие о насыщении пяти тысяч человек пятью хлебами. Вообще, мы очень привыкли к евангельским словам и не задаемся порой вопросом, почему вот так получилось, и для нас это кажется все естественным и по-другому быть не могло. Вот в данной ситуации Христос долгое время проповедует перед народом, народ жадно ему внимает... И вот наконец все физически устали, день склонился к вечеру, и ученики предлагают Господу: «Отпусти народ — пусть они купят хлеб в окрестных селениях, на стороне». И, в общем-то, в этом желании, наверное, нет ничего плохого. Пусть сходят, где-то еще купят.

Диакон И. Цуканов

— По-моему, человеколюбивое предложение.

О. Симонов

— (Смеется.) Да. А Христос говорит: «Нет. Вы дайте им есть».

И вот в этом ответе, мне кажется, очень ясное указание, такой ясный смысловой акцент на том, что все действительно важное, подлинно необходимое для христианина, для его духовного роста (а хлеб — это символ в Писании именно духовного, духовной пищи) должна давать Церковь — в идеале.

Поэтому, что касается нашей темы — литературы, культуры, культурной пищи, которая такое важное влияние оказывает на детей в этом возрасте, я считаю, что это прямой призыв к нам, взрослому поколению, учиться давать культурную пищу очень содержательно. То есть, она не просто должна быть безвредной какой-то, нейтральной, лишь бы ничего совсем плохого там не было. Нет, она должна быть содержательной и позволять детям, которые раньше восприняли какие-то истины христианства, в детстве, сейчас глубже их осознать, узнать, прочувствовать.

Поэтому да, у меня было желание написать такую книжку содержательную. Но сразу, конечно, возникает вопрос: они же не хотят читать серьезные книжки, они, как вы говорите, «ерепенятся». (Смеется.) И здесь, понятно, мы должны как-то учиться это делать. Если ребенок в этом возрасте готов читать только то, что ему очень интересно, а больше ничего, давайте давать ему те книжки, которые он будет читать.

Поэтому вот эти два главных качества, как мне показалось, подростковой литературы — содержательность и увлекательность — они очень важны, и потеря любого из них приводит к тому, что либо книжка пустая, либо книжку не будут читать. Прекрасная книжка с массой добрых, умных слов — она будет пылиться в углу.

Поэтому да, вот у меня был такой посыл — присоединиться к тем людям, которые попытались в своих книжках что-то такое попытаться дать детям увлекательное и, в то же время, важное с точки зрения христианства и даже церковности, я бы сказал.

Диакон И. Цуканов

— Хотел бы еще задать вопрос — как вот вы сами пришли, ну, к вере, пришли в Церковь? Вот я помню, вы рассказывали в одном из интервью, что ваши папа и мама серьезно относились к жизни и как-то к таким каким-то важным, важнейшим вопросам человеческого существования, но вот такой верующей семью все-таки нельзя было назвать, да, изначально, насколько я понимаю?

О. Симонов

— Да. Наоборот, я бы сказал, что вопросы бытия для папы, для мамы были очень важными и серьезными. Вот я не могу себе представить такую ситуацию, чтобы в нашей семье кто-то крестился из-за моды или отдавая дань времени. Для папы это был вопрос фундаментальный. Вот он очень переживал, когда началась эта перестройка, какие-то появились новые веяния. Он был очень человеком думающим и честным по отношению к себе, и для него было очень важным понять, действительно ли это дань времени, или это что-то назрело в обществе такое важное, серьезное, настоящее.

Для меня это тоже было... Я, конечно, на своих родителей тогда, прежде всего, смотрел. Для меня это было тоже очень важным вопросом, не допускавшим такого половинчатого ответа.

Но здесь все-таки, наверное, скажу так, не вдаваясь в подробности излишние... Мне очень понравился ответ нашего пушкиниста Валентина Семеновича Непомнящего, когда его спросили по поводу того, как вообще вера в его жизни, какую роль заняла. Он сказал, что, «вы знаете, когда в этой сфере ты делаешь один шаг, то навстречу тебе делают десять». Действительно, шагов у меня было немного в свое время, но я почувствовал действительно очень серьезный ответ. И, конечно, дальше уже была динамика, да? То есть, первые шаги — ты только входишь в Церковь, присматриваешься немножко так испуганно... (Смеется.)

Мне, конечно, помогло, именно помогло... Все-таки у каждого человека духовный путь — свой собственный, и нельзя сказать, что какой-то человек извне может навязать приход к вере. Но мне, конечно, помогло то, что я видел в то время достаточно много людей удивительных, потому что в них сочетались, с одной стороны, высочайший профессионализм и, как правило, культура высочайшая, и, с другой стороны, настоящая, подлинная, не показная вера. Кроме того, эти люди были, в общем, такими смиренными христианами, что, конечно, очень подкупало. Вот это помогло. Поэтому когда, скажем, уже в наше время, сейчас мне иногда приходится слышать, что, «вы знаете, христиане, вообще, это ограниченные люди», я немножко так вспоминаю, какие «ограниченные» люди иногда встречаются, и только улыбаюсь.

Ну, путь был свой. И, конечно, когда я приехал в Москву, очень важно было, что я попал в церковную среду. Я познакомился и с семьей нашего настоятеля, и других священников узнал. У меня был положительный опыт исключительно по поводу тех людей, которых я видел вокруг себя. Например, в Ярославле я застал еще замечательного совершенно пастыря — отца Бориса Старка. Он — человек той эпохи, служил в свое время в Париже на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Приехал в 1952 году — еще Сталин был жив — в Советский Союз. Тоже очень простой, смиренный человек. Культурнейший, конечно. Его семья тоже на меня такое впечатление произвела очень большое.

Поэтому какими-то шажочками... Конечно, основной все-таки был свой собственный посыл — какое-то желание идти, да, и двигаться в этом направлении. Ну, а Господь помогал.

Диакон И. Цуканов

— «Вечер воскресенья» на радио «Вера», дорогие друзья. Мы беседуем сегодня с Олегом Юрьевичем Симоновым, автором двух повестей — «Грозовые раскаты» и «Пашкины крылья», две повести для подростков, современных ребят, которые, с одной стороны, выросли в такой церковной среде, а с другой стороны, ищут какой-то увлекательной литературы, ну, как все подростки. Такие две замечательные книги вышли в издательстве «Вольный странник» — одна в 2021 году, другая — в 2022-м, не так давно.

Олег Юрьевич, ну вот возвращаясь к книге... Действие происходит в 1935-м, если не ошибаюсь, году, да? То есть, это сталинская эпоха, это такие уже довольно серьезные гонения на Церковь — ну, которые, собственно, начались с 1917, с 1918 года, но к 30-м годам мы все понимаем, что вот этот «накат», да, так сказать, возрастал и возрастал, уже не за горами был и большой террор. Почему именно эта эпоха вас вот как-то так заинтересовала, почему именно ее вы сделали — ну, нельзя сказать — «фоном», да? — а местом действия, скорее?

О. Симонов

— Да, это непростой вопрос. Если мой читатель подружится с моим героем, а у героев возникнут очень серьезные, так сказать, препятствия, проблемы, сложности в его жизни, и если читатель будет это воспринимать на свой счет, для меня это было очень важно — чтобы он попал в эту обстановку реалистичную, столкнулся с реальными сложностями и с реальными бедами. Поэтому нужно было выбрать эпоху.

Ну, для меня, на самом деле, выбор, вроде бы, был очевидным, потому что, если говорить о смысловой нагрузке, то 30-е годы — это, конечно, эпоха с колоссальным содержанием, эпоха новомучеников, время подвига не только тех людей, о которых мы знаем, прославленных в лике святых, но и эпоха массового героизма, если можно так выразиться по аналогии с военными книжками. Кроме того, время, не очень далекое от нас, по историческим меркам. Кроме того, время такое турбулентное, с разными, так сказать, столкновениями, какими-то сложными поворотами в обычной жизни. Поэтому, вроде бы, хорошая пища для приключенческой литературы, в которой борьба либо со стихией, либо с другими людьми происходит.

Но на самом деле в этой эпохе таится очень большая сложность — в восприятии этой эпохи не только детьми, подростками, но и даже многими взрослыми православными. Я не раз как бы слышал, что, когда вообще начинаешь говорить об этой теме — о новомучениках, о подвиге этих людей, такая реакция иногда — «очень тяжелая тема», «тяжелая, давайте больше позитива».

Поэтому действительно эпоха непростая. Почему? Ну, попытаюсь на примере показать.

Вот одна из многочисленных историй этого времени — скажем, 1937 года, времени большого террора. Батюшку арестовывают, заключают в тюрьму, следователь допрашивает его, предъявляет ему какие-то совершенно бессмысленные и абсурдные обвинения. Батюшка не подписывает, но следователя это нисколько не смущает, передает дело «тройке», «тройка» за пять минут рассматривает это дело, выносит смертный приговор, и батюшку везут и казнят — в Бутово, в Коммунарке, в других местах.

И вот, на первый взгляд, кажется, что это событие — оно остается не только непонятым, но оно даже незаметно для всего, что окружало этого батюшку. Потому что родные и его паства годами не знают о его судьбе. Они надеются, что он еще придет, приедет. Может быть, сокамерники подозревают, что, наверное, увезли, но у них у самих проблем хватает, им не до этого, они забывают об этом быстро. Ну, а сотрудники НКВД с сознанием честно выполняемого долга на следующий день уже занимаются новыми страдальцами — новые приговоры, новые расстрелы. И вот этот... То, что это духовная победа, огромная духовная победа, это не так просто понять, даже взрослому человеку.

Кроме того, вот эти все истории... Ведь мы же по некоторым новомученикам знаем очень мало. Несмотря на то, что время близкое, но от некоторых остались только протоколы допросов, написанные под копирку, это трафареты. Только что вот фотографии, да, которые перед расстрелом делаются, они нам достаточно много говорят. А так присутствует элемент схематичности в описании этого события. Ну конечно, здесь напрашивается, что художественная именно литература могла бы погрузить нас в эту эпоху, сделать этих людей более близкими нам, нашим читателям.

Кроме того, я уже как-то вот выше сказал, что это такая эпоха новомучеников, да, но те люди, которые тогда жили, конечно, не воспринимали ее как какую-то эпоху новомучеников, не называли такими высокими словами. Для них это было время, в котором они живут. Такое тяжело, иной раз, время, иногда опасное, очень хлопотливое. Но, в общем-то, заполняли, в основном, жизнь какие-то повседневные дела и заботы. Даже гнет той силы, которая противостояла Церкви, тоже подчас ощущался в каких-то мелких действиях. Но иногда вот эта сила выходила на поверхность, и человек, христианин оказывался лицом к лицу с ней. И тогда вот начиналось, на церковном языке, «клеветоискушение», то есть, дословно, «испытание на прочность» его душевных качеств— ну, больше всего, конечно, самой веры.

И у детей происходило на своем уровне то же самое. Тоже испытывалась в какие-то моменты важные. Может быть, они были не готовы часто к этому. Вдруг приходилось выбирать, с кем они, и свидетельствовать о своей вере.

Вот об одном таком испытании говорит фрагмент аудио, который мы можем сегодня услышать.

Диакон И. Цуканов

— Вот мы как раз, да, сейчас можем послушать фрагмент книги. Давайте тогда отвлечемся от беседы на некоторое время и послушаем. А потом мы поговорим об этом. Напоминаю, друзья, что это будет фрагмент из книги «Грозовые раскаты» Олега Юрьевича Симонова, который сегодня с нами в студии.

«В конце классного сбора Пашкина голова разболелась окончательно. Кажется, и в самом деле простуда, а то и хуже. Вечером надо признаваться маме и лечиться.

Клара Никаноровна положила газету на стол и взяла новую. Ну, вторая часть обычно бывает интереснее. В прошлый раз читали о детской железной дороге в Тифлисе, до этого — про горьковских школьников-авиамоделистов.

— «Бежин луг»! — громко провозгласила классная руководительница.

«Ага. Рассказ писателя Тургенева из „Записок охотника“. Не Майн Рид, конечно, но ничего, можно послушать. Еще бы в голове не стучало...»

Но это был не Тургенев. Клара почему-то опять косо взглянула на Пашку и начала:

— «Океан ржи — там, на горизонте, он сливается с таким же безбрежным океаном неба. Одинокая дозорная вышка посредине необъятного колхозного поля, мальчик стоит на вышке и зорко вглядывается вдаль. И вдруг выстрел разламывает тишину. Вскрикнув, падает с вышки окровавленный Степок. Отец-убийца наклонился над ним, издевается зверски над умирающим сыном: „Если когда-нибудь родной сын предаст своего отца, убей его, — говорит в Писании Господь Бог, — тут же убей!“ — „Так и сказал?“ — прошептал Степок, сжавшись в комочек. — „Так и сказал, — подтвердил убийца. — Как собаку, убей, говорит Господь Бог“.

Кулак, поджигатель колхозного добра, смертельный враг советской власти, вот кто такой отец Степка. Его сын, пионер, разоблачил всю кулацкую свору и за это поплатился жизнью.

Но уже бегут со всех сторон разбуженные колхозники, мчатся на конях из ночного, с Бежина луга, ребята. Окружены убийцы и поджигатели, некуда им деться. Сквозь океан ржаных колосьев проступает океан пионерских лиц. Твердо подняты руки в салюте, сжаты губы и сдвинуты брови. Да, мы знаем — враг будет беспощадно раз-дав-лен!» — Последнее слово Клара Никаноровна скандирует по слогам. И вновь косой взгляд на Пашку.

Он понял, еще с середины рассказа понял, чем все это кончится. Жалко класс, жалко ребят, с которыми он уже успел сдружиться, несмотря на маневры Клары, оттирающей его от коллектива. Но ничего не попишешь — трудно, ох как трудно иногда сделать простую вещь — встать из-за парты. Говорят, в окопах, когда звучит сигнал к атаке, ноги, руки, все туловище будто примерзает к земле. Смертельно трудно оторваться от нее, почти невозможно. Пашкины руки-ноги сейчас как деревянные. Он тяжело поднимается с места.

— Кто разрешил тебе встать, Кораблев? Немедленно сядь!

— Неправда это, — хрипло и тихо произнес Пашка. Слова выговорены невнятно, но в классе стоит мертвая тишина, и Пашка знает — все их услышали.

Клара, видимо, сдерживает себя:

— Неправда, что у советской власти есть враги? Неправда, что вся страна должна с ними бороться?

Голос остается подчеркнуто спокойным, хотя сейчас, уверен Пашка, разразится буря. Что ж, отступать поздно. Но нужно объяснить ребятам.

— Я не против советской власти, — говорит он все так же хрипло. — Неправда — про Бога.

Пашка выбирается из-за парты и машинально подбирает с пола сверток с учебниками и тетрадями, идет между рядами, будто издалека слыша крик Клары: «Как ты смеешь, Кораблев? Немедленно сядь на место!» Странная она, Клара. Знает ведь, что теперь его место не здесь, несмотря на Всеобуч. Жалко, ужас как жалко.

Пашка неловко закрывает за собой дверь — она хлопает с жутким грохотом. «Вот, подумают, что нарочно, — мелькает в мыслях. — А, теперь уже все равно».

Диакон И. Цуканов

— «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У микрофона диакон Игорь Цуканов. Сегодня у нас в гостях Олег Юрьевич Симонов, автор книги «Грозовые раскаты» и ее продолжения, повести «Пашкины крылья». Мы вернемся в студию буквально через несколько секунд — пожалуйста, не переключайтесь.

Добрый вечер, дорогие друзья. «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У микрофона диакон Игорь Цуканов, и сегодня мы беседуем с Олегом Юрьевичем Симоновым — писателем, автором двух подростковых повестей, ну, то есть, повестей для подростков, современных подростков, которые называются «Грозовые раскаты» и продолжение этой повести — «Пашкины крылья». Вышло продолжение совсем недавно.

Олег Юрьевич, добрый вечер еще раз!

О. Симонов

— Здравствуйте.

Диакон И. Цуканов

— Вы ведь, помимо Московского государственного университета, закончили еще Православный Свято-Тихоновский институт, да, тогда? Теперь он называется университетом.

О. Симонов

— Да, да-да.

Диакон И. Цуканов

— А Свято-Тихоновский университет — он как раз знаменит особым таким, сугубым почитанием памяти новомучеников. Вот ваши повести — они происходят как раз в эпоху, когда... которая выковывала, можем так сказать, новомучеников, и это 30-е годы, 1935 год, если точнее говорить. Вот мне хотелось спросить — ну, для начала, почему вы почувствовали, вот как-то ощутили необходимость в таком богословском образовании? Ну, и сразу спрошу: если говорить про новомучеников, наверняка, когда вы писали эту книгу... Я понимаю, что, там, вот священник, да, один из героев вашей повести, он не является главным героем, но он является значимым все-таки героем, и мне хочется спросить, кто из, ну, реальных, если можно так сказать, новомучеников, ну для вас как-то вот особенно дорог, особенно вами любим, особенно, там, почитаем? Ну вот, в том числе, вами как выпускником Свято-Тихоновского университета? И почему?

О. Симонов

— Спасибо, очень хороший вопрос. Потому что... (Смеется.)

Диакон И. Цуканов

— (Смеется.) Ну он задан тоже выпускником ПСТГУ, поэтому...

О. Симонов

— Да. Потому что, во-первых... Меня нередко спрашивают, во-первых, каков прототип главного героя, Пашки моего, второе — каков прототип у священника, отца Иоанна, который является настоятелем храма в Академии, в который ходит Пашка и который занимается, можно сказать, возится с этой ребятней.

Я отвечаю обычно так: что вот у храма, который изображен в этом произведении, есть реально прототипы четкие, однозначные. А у священников — там два пастыря, на самом деле, в этой книге изображены — нет реальных прототипов. Хотя масса и биографических подробностей, и каких-то черт взяты из биографий действительно святых ХХ века. Сделав это важное замечание, чтобы вы меня потом не обвинили в том, что я исказил биографию подлинного, так сказать, настоятеля...

Диакон И. Цуканов

— А я специально не спросил, кто прототипы! (Смеется.)

О. Симонов

— ...я скажу, что один из людей, который... образ, который вдохновлял действительно меня, был настоятель храма Святителя Николая в Соломенной Сторожке отец Василий Надеждин. Собственно, можно даже сказать, что какие-то значимые биографические подробности здесь изображены, как мне кажется, довольно точно. Но это другой человек.

Очень важную вещь я, можно сказать, взял, читая житие отца Василия — замечательное житие, по-моему, как раз ПСТГУ издало его, — отношение отца Василия Надеждина к высокое мировой культуре. Вот он, когда уже умирал, писал жене письмо последнее, и он просил ее о двух самых важных вещах, которые нужно было ей сказать в связи с тем, что он оставляет этот мир, а она остается с детьми. Первое — конечно, он просил воспитать детей в церковном духе (комментарии не требуются). А второе — он просил ее приобщить к высокой культуре. Он даже не сказал... не важно, к какой — главное, подлинной. Он считал, что вот эта причастность к настоящим культурным ценностям послужит хорошей прививкой для его детей в эпоху такого агрессивного безбожного мировоззрения, господства.

Второй батюшка, новомученик из этого же храма, отец Владимир Амбарцумов — тоже, конечно, образ очень яркий. Он совсем другой. То есть, мои священники, которые изображены в моей повести, они совсем другие, но этот образ, конечно, он для меня тоже очень важен.

Отец Сергий Мечёв... Отец Алексей Мечёв — хотя он не был священномучеником, но он как бы был...

Диакон И. Цуканов

— ...ну, исповедником, так можно назвать...

О. Симонов

— ...отцом новомучеников, да? И он принадлежал к предыдущему поколению. Вот эти московские пастыри, и не только московские, конечно — и Правдолюбовы из Рязанской области, и смоленские пастыри — я читал очень хорошие книги, и как раз про... воспоминания — к сожалению, сейчас не вспомню автора точно — сына священномученика из Смоленска. Очень яркие воспоминания, потому что они такие живые, и там нет такого какого-то пафоса ложного, там просто изображение вот его жизни как мальчика — как вот отец с ним ходил, что-то рассказывал, что-то показывал, вот эти все времена.

Поэтому да, тут очень много, на самом деле, историй о новомучениках как-то у меня в голове сидело, но те люди, которые там изображены, это все-таки литературные персонажи.

Диакон И. Цуканов

— Олег Юрьевич, мы сейчас можем послушать еще один фрагмент из вашей повести «Грозовые раскаты». Если можно, в двух словах вот ну представьте, да, что это будет, почему... Ну, то есть, может быть, есть какие-то слова, которые бы вы хотели сказать в упреждение?

О. Симонов

— Да. На самом деле, фрагмент очень сильно отличается от первого, но он дает, мне кажется, вместе с первым фрагментом такой объем в изображении тех тем, которые поднимаются в книге. Я много говорил о том, что у христиан в то время было много проблем, трудностей, они преодолевали их. Может сложиться впечатление, что вообще книга — это вот такое сплошное преодолевание каких-то трудностей, и назвать это очень увлекательным и живым повествованием для подростков — ну, может быть, слишком сильно сказать. Но это книга о детстве, конечно. И в детстве, мы сами помним, что присутствует такое ощущение безграничности будущего. Будущее светлое, большое, оно лежит такой бескрайней дорогой, и до конца просто настолько далеко, что невозможно разглядеть...

Диакон И. Цуканов

— Главное, что это будет что-то настоящее — вот не то, что сейчас... Сейчас подготовка, а вот потом будет настоящее.

О. Симонов

— Да, если что-то не так сейчас пойдет, мы потом все выправим, и у нас будет много возможностей для этого, да? То, что жизнь пролетает моментом, такого ощущения совсем нет в этом в детские годы. Каждый день кажется огромным, безграничным.

И вот для того времени мне показалось, что главному герою пристало свое будущее мыслить в связи с авиацией. Мы помним, что 30-е годы — это годы бурного развития вообще всей советской промышленности, но авиационной — особенно. И рекордные перелеты наших летчиков, и спасение челюскинцев незадолго до вот описываемого периода здесь, то, что много самолетов в небе, то, что рядом с поселком, в котором живет мой герой, располагается центральный аэродром, — все это очень, конечно, на него влияет. Есть одна глава, в которой мальчишки бегают смотреть за полетом самого большого в мире на тот момент, гигантского аэроплана «Максим Горький» и становятся свидетелями авиакатастрофы. Один из друзей Пашки — Боря — у него папа работает в ЦАГИ (Институт, в котором проектируются новые летательные аппараты, не только самолеты), и вот он приносит своим друзьям, показывает журналы авиационные, даже чертежи иногда. И, конечно, то, что, да, Пашка видит вокруг, что вся страна думает об авиации.

В конце дилогии он попадает вместе со своими друзьями в пионерский лагерь. Они живут там и участвуют в работе кружка авиамоделистов, готовятся к авиапразднику под руководством энтузиаста своего дела, бывшего авиатехника, еще ветерана Первой мировой войны. И руководство лагеря объявило, что победителя конкурса поднимут в небо настоящие аэроклубовцы на настоящих самолетах или на планерах. Пашка делает своей первый в жизни аэроплан и очень на него надеется. Вот об этом фрагмент.

"Накануне праздника авиамоделистов Пашка работал, как никогда, наверное, в своей жизни. С утра оставалось слишком много всего — и приклеить правое крыло, и доцентровать фюзеляж, и нанести опознавательные знаки. Можно было не успеть к вечеру, хотя, вроде бы, он все так хорошо распределил на эти дни. Пашка даже сбежал с обеда, чтобы сэкономить лишние полчаса.

И вот теперь Пашкин аэроплан наконец закончен. От волнения он чуть подпрыгивал на ходу, вытирая сухие губы. «Только бы полетел! Только бы... А то ведь, бывает, Семеныч говорил — иной раз отлично собранная модель совсем не планирует. Или оказывается слишком тяжелой, или заваливается набок. И то бы ничего — коли есть время подогнать, подлатать, можно выправить. Но времени уже не было. Теперь все на кону: или Пашкина «Утка» сделает то, что должна, просто обязана (так надеялся он на эти изгибы крыльев и фюзеляжи), либо... Но это означало бы, что Пашкины фантазии насчет формы аэроплана оказались действительно фантазиями. «У-уф! Страшно!»

Пашка вышел на прямой отрезок дороги, идущей через поля. Серая дорога, серый лес, слева вдали — темнеющее небо. Главное сейчас — не кокнуть модель, тогда все труды прахом. Пашка вынул из кармана моток английского шпагата: лучше перестраховаться, перемотать еще раз. Теперь, благословясь, вперед.

Пашка поднял модель над головой, взяв за фюзеляж близко к носу, и стал медленно разгоняться. Вот шпагат натянулся. Еще пара шагов, модель пошла вверх — отпускаем... Отпускаем! Пашка бежит все смелее, он перехватывает шпагат правой рукой и регулирует натяжение. Аэроплан ровно набирает высоту. Быстрее, бежать еще быстрее! Разматывается шпагат, растет натяжение — выше, выше, быстрее! Пашка запрокидывает голову и, не веря еще как следует, высматривает, нет ли завала вбок, не рыскает ли «Утка», не... Все отлично, все просто на ура! Балансировка — порядок, планирование — порядок, подъемная сила — что надо!

А ведь завтра победителей поднимут в воздух аэроклубовцы — пассажирами в большом планере. Пашка чувствует озноб от этой мысли. Ведь если он не умудрится сломать свой самолет до начала конкурса, если по-человечески его запустит, то его модель будет первой! Это так! Пашка думает об этом не из-за самонадеянности — просто он видит, как «Утка» идет над ним уверенно, будто настоящий конструкторский самолет, держит воздух, планирует. Только бы не погубить все в самом конце!

Пашка плавно сбавляет шаг, выбирает шпагат, еще и еще несколько больших шагов, уменьшить скорость — плавно, плавно... Он перехватывает модель обеими руками и останавливается.

Пашка вновь поднимает лицо вверх, будто еще следя за полетом аэроплана, его первого аэроплана. Как здорово он двигался по траектории, как быстро вошел, ворвался в огромное небо, точно век летал по нему с ласточками и стрижами, точно живой! Не верится, что это на самом деле был он — так спокойно лежит самолетик теперь на Пашкиных ладонях. Как будто спокойствие только видимое, как будто Пашке на мгновение кажется — на самом деле, аэропланчик задумался о полете: «Уйду в небо, и на этот раз всерьез, сколько хватит тяги в моторе, сколько понесут крылья!» Пашка бережно прижимает самолет к себе: «Не подведи завтра, родной!»

Вокруг сумерки, неприветливо смотрит пустынное поле, хмурится еловый вес, но на душе легко и весело. Пашка идет по проселку к лагерю и напевает про себя: «Все выше, выше и выше стремим мы полет наших птиц...»

У аэроклуба его ждут остальные четверо. Они заранее договорились с Семенычем, что сами закроют сарай и отнесут ключ, прежде чем покинут лагерь. «Как?» — «Порядок». Пашка вносит аэроплан, аэроклуб запирают, Тим убегает с ключом и вскоре возвращается. Они бредут в поселок той же серой дорогой, и снова она кажется совсем не унылой и не пустынной — отличная, замечательная дорога!"

Диакон И. Цуканов

— Дорогие друзья, это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Я напоминаю, что сегодня у нас и у вас в гостях Олег Юрьевич Симонов, автор двух повестей для подростков. Первая повесть — «Грозовые раскаты», вот мы сегодня слушаем фрагменты из этой повести, и другая повесть, в продолжение первой, называется «Пашкины крылья». Вышла она совсем недавно. Обе книги вышли в издательстве «Вольный странник».

Олег Юрьевич, ну вот у нас есть возможность послушать еще один фрагмент этой повести, но прежде, чем он прозвучит, я хотел бы задать вам вот какой вопрос. Вот мы говорим про эту эпоху — 30-е годы, эпоха новомучеников, которая описывается вами через призму восприятия детского, через призму восприятия, ну, такого подросткового, когда жизнь видится, конечно, в таком свете — ну, не розовом, может быть, но достаточно оптимистичном, в целом. Но эпоха сама довольно страшная и тяжелая. Вот как вам кажется, эта эпоха насколько актуальна для нас сегодня, насколько сегодня для нас важно обращаться к опыту вот людей, живших в то время? Что, какие, может быть, вот важные вещи для нас сегодня актуальны из того опыта?

О. Симонов

— Я бы сказал так. Собственно, действительно, эпоха сложная была и двойственная. И мой герой воспринимал ее не так двойственно. С одной стороны, новая советская жизнь, которая зовет за собой, в которой очень много привлекательного. И вот, в то же время, мой Пашка ощущает себя частью, конечно, церковной жизни. И, достаточно повзрослев, он понимает, что новая «кипучая, могучая» советская жизнь — она выдавливает Церковь из себя. Такой возникает разлад определенный в его душе. Он хочет найти себя в этой жизни, но думает, как с этим быть. И этот сложный вопрос порождает другой: а будет ли Церковь дальше жить? Как она будет жить? Вот его поколение новомучеников, которых он видит рядом с собой, это молодые достаточно еще люди, священники. Но кажется, что сейчас их раздавит эта новая советская жизнь. И для него самое важное, конечно, в этом вопросе — сохранить веру. И сохранить какой-то стержень, который позволит ему преодолеть любые трудности, любые испытания. Вот эта вот тема преемства Церкви, которая в связи с этим возникает, они немножко — третий фрагмент, в том числе.

Диакон И. Цуканов

— Ваши дети книжку читали? Что они сказали, поделитесь, пожалуйста.

О. Симонов

— Да. Дети у меня... Дети, да... Книжка писалась гораздо медленнее, чем росли дети. Дети у меня очень большие... (Смеется.) Взрослые... Вот. Поэтому да... Один перед тем, как идти в армию, прочитал первый текст, сказал: «Папа, нормально». Дочка тоже прочитала — вроде бы, не жаловалась. (Смеется.) Хотя она требовательный читатель.

Диакон И. Цуканов

— То есть, апробацию прошла?

О. Симонов

— Да, апробацию прошла.

Диакон И. Цуканов

— Замечательно. Дорогие друзья, сейчас мы послушаем еще один фрагмент из повести «Грозовые раскаты». Я хочу, Олег Юрьевич, поблагодарить вас сердечно за то, что вы к нам сегодня пришли. У нас, мне кажется, состоялся такой очень какой-то трепетный разговор, и я очень вот рад этому разговору, и... Но надеюсь, что, может быть, эта дилогия превратится когда-нибудь в трилогию или, может быть, что-то еще из-под вашего пера выйдет такое, что можно будет действительно предложить нашим детям, у которых действительно сейчас очень мало, вот я совершенно согласен, очень мало книг, которые бы их могли увлечь и при этом оставить в них ну что-то такое... христианское, что-то настоящее, что-то подлинное. Так что спасибо вам и за разговор, и за книги!

О. Симонов

— Спасибо! (Смеется.)

Диакон И. Цуканов

— У нас сегодня в гостях Олег Юрьевич Симонов, автор книг «Грозовые раскаты» и «Пашкины крылья». У микрофона был диакон Игорь Цуканов. Мы с вами прощаемся до следующего воскресенья и слушаем фрагмент из повести «Грозовые раскаты». Всего доброго!

О. Симонов

— До свиданья!

«Еще в августе Пашка познакомился с детьми отца Сергия. Миша и Люба приезжали к матери на три недели. Молчаливые ребята, но вполне живые. Они даже успели в шутку поссориться при Пашке из-за какой-то старой мягкой игрушки, которую Люба хотела увезти в Питер, а Мишка не давал. „Тоже мне, брат!“

На следующий день дети уезжали, и Варвара Александровна за столом обсуждала с ними бытовые вопросы — хватает ли денег на еду, не мешает ли учебе шум от соседей? Ребята занимали углы в большой комнате коммуналки. Кроме них, там обитало четыре съемщика.

Мишка собирался подрабатывать с нового учебного года. Нашлась подходящая вакансия, связанная с переводами. Теперь он горячо доказывал матери — ему самая пора почувствовать на собственном опыте, как достается насущный хлеб. Варвара Александровна с сомнением качала головой, но не возражала. Сын энергично кивнул и допил последний глоток чаю.

— Мам, я сгоняю к Тихону? Завтра уже не свидимся.

— Конечно.

Через минуту за Михаилом захлопнулась входная дверь.

Люба отвела взгляд от фотографий, висевших на противоположной стене, и вздохнула.

— Что, малыш, Питер надоел?» — голос матери был не много встревоженным.

— Дома лучше... Помнишь, как папа нас учил с Мишкой? И как змея с косогора запускали? Сколько всего было совсем недавно! — Люба отошла к окну и прижалась лбом к переплету. Варвара Александровна чуть нахмурилась:

— Возвращайся домой, если невмоготу.

Люба удивленно посмотрела на мать:

— Не, мам, ты прости, это я так, что-то взгрустнулось, нашло на меня. — Она упрямо встряхнула кудрями. — Питер совсем нестрашный, привыкну! Пойдем на наше место, постоим?

Варвара Александровна поднялась вслед за дочерью и направилась к двери, ведущей в садик. Пашка подумал, что настало время улизнуть, чтобы не портить хозяевам последний семейный вечер, и подался со стула в прихожую. Но Варвара Александровна его предупредила:

— Павлуша, если хочешь на нашу горку подняться, пойдем.

Из-под яблонь дорожка вывела их на вершину холмика. Дальше толпа ныряла с косогора, убегая к берегу. Пашка забрался на старый пенек. Они долго молчали, следя за дальней лодкой, еле заметно дрейфовавшей вдоль западного берега. Полного штиля не было, порывы ветра то там, то здесь набегали на зеркальную поверхность озера, и она мутнела от ряби. Пашка отчего-то подумал: через много лет, очень нескоро, он умрет, а солнце все так же будет золотить березовый клин на западном берегу и треугольники елей, по-прежнему хмуро отражаться в темных водах. А в прошлом сколько поколений хозяев этого дома глядели на пруд с горки! Или недосуг им было заниматься такими пустяками?

Из задумчивости его вывел голос Любы:

— Мам, помнишь, папа говорил — здесь у нас как в Раю?

— С папой везде было как в Раю, — помолчав, ответила Варвара Александровна. Глаза ее, казалось, слегка заволокло туманом. Это продолжалось секунды две, не больше. — Но жаловаться нам не на что, верно?

Люба энергично кивнула.

— Слава Богу, — сказала мама.

— За все, — тихо добавила дочь".