«Гоголь. „Размышления о Божественной Литургии“». Светлый вечер с Антоном Висковым (05.06.2018)

А. Пичугин

— «Светлый вечер» на Светлом радио. Здравствуйте, в студии приветствуем Вас мы, Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— ...Алексей Пичугин.

А. Пичугин

— И сегодня здесь вместе с нами и с Вами — Антон Висков, композитор. Я думаю, что нашим постоянным слушателям хорошо знакомый человек, потому что уже не в первый, далеко не в первый раз в этой студии мы собираемся. Сегодня у нас вдвойне интересная тема — «Размышления о Божественной литургии» Николая Васильевича Гоголя. Я думаю, что люди, знакомые с Гоголем по школьной программе, могут не знать, но это одно из тех произведений, которое когда-то, я помню, на заре, например, моего воцерковления... Даже в храмах продавались эти книжечки — ну, просто брошюрки, потому что, ну, такое вот одно, может быть, из обязательных было произведений для человека, который переступает церковный порог. Ну, по крайней мере, в больших каких-то там городских храмах они лежали, продавались. Сейчас, правда, я их почти нигде не встречаю, и вот не знаю — может быть, это немного устарело... Хотя может ли это устареть? Или это какие-то другие подходы... Или, может быть, ничего другого не было, а вот был Гоголь? Не знаю, вот не знаю. Скорее, первый вопрос — к Алле как к человеку, который занимается русской классической литературой.

А. Митрофанова

— Почему?

А. Пичугин

— Как ты считаешь, может это устареть или нет?

А. Митрофанова

— (Смеется.) Гоголь — устареть?

А. Пичугин

— Могут устареть именно «Размышления о Божественной литургии»?

А. Митрофанова

— Ой, Лёш, ну смотри: вот открываешь «Размышления» Николая Васильевича Гоголя о Божественной литургии. Вот вступление, вот первое предложение: «Божественная литургия есть вечное повторение великого подвига любви, для нас совершившегося». И дальше вот в таком же духе. То есть начинается-то все с самой сути. Про что Божественная литургия? Она про великий подвиг любви, про любовь, по сути, потому что Бог есть любовь. Ну, и Николай Васильевич со всей своей вот этой вот в хорошем смысле слова дотошностью вкапывается, вдумывается, всматривается в те смыслы, которые ему самому очень дороги. Да, этого не видно в его ранних произведениях, потому что там он веселится... Как Пушкин писал, «блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто смолоду созрел». Вот к Гоголю это относится в высшей степени. Ну даже если он своего «Ревизора» пересмотрел через 10 лет после того, как пьеса уже, там, была им закончена и триумфально шла на лучших сценах России, а не только в Петербурге и Москве. Но ему же казалось — вот «все не так, ребята».

А. Пичугин

— Так она же изначально очень не триумфально шла, она лично императору не нравилось.

А. Митрофанова

— Ну почему же? Он сказал: «Ну и пьеса! Всем досталось, а мне — больше всех!».

А. Пичугин

— Да. А после...

А. Митрофанова

— После того, как он так сказал, — все, «зеленый свет», и пьеса пошла по стране.

А. Пичугин

— Да. Только после этого через некоторое время ее, ну, не то, чтобы запретили, а, скорее, прикрыли. И, опять же, по приказу императора был написан такой «Квазиревизор», «Псевдоревизор», где примерно все то же самое было, но с другим финалом, и чиновники были ну не настолько циничные.

А. Митрофанова

— Ну, чушь-то была несусветная эта пьеса! Но давайте мы сейчас об этом не будем говорить, потому что у нас наш замечательный гость — Антон Олегович Висков, который целую мистерию развернул на тему «Размышлений о Божественной литургии» Николая Васильевича Гоголя. Расскажите, пожалуйста, как этот замысел у Вас появился.

А. Висков

— Здравствуйте, дорогие братья и сестры!

А. Пичугин

— Здравствуйте!

А. Висков

— Гоголь — это тайна. Гоголь — это тайна. И вот с этой тайны началось создание музыкально-литературной композиции. Это не только мною — с замечательным ансамблем, московским ансамблем духовной музыки «Благовест» мы решили понять, почему столько тайн окружает Гоголя. Ведь, смотрите, мы до сих пор не знаем причины его кончины. Сама его кончина ставилась под вопрос. Когда Гоголь почил, то в Москве, вообще в России ходили слухи о том, что он сознательно довел себя до самоубийства. Ходили слухи о том, что довел его приходской священник церкви Саввы, куда Гоголь ходил как прихожанин. Он довел его именно тем, что постоянно требовал от него аскетического подвига, отречения от творчества. Все это были слухи. И вот понять, каким образом Гоголь после того, что он создал, после того, что мы знаем и любим, пришел к совершенно другому миропониманию... По существу, он перестал быть писателем — в том смысле, как мы понимаем писательский труд.

А. Митрофанова

— Я, кстати, за это очень переживаю. Очень-очень переживаю.

А. Висков

— Ну, Вы не одиноки. Например, Виссарион Григорьевич Белинский тоже очень переживал по этому поводу, и многие друзья Гоголя переживали. И он отвечал им в связи с их переживаниями. Разобраться во всем этом помогает, на наш взгляд, та мистерия жизни, духовного пути Николая Васильевича Гоголя, которая создана ансамблем «Благовест» по выдержкам из духовных сочинений самого писателя, из его писем, из воспоминаний о нем его друзей. Текст Гоголя — он перемежается классическими произведениями русской православной духовной музыки. И если сейчас говорить вкратце о нашем видении этой проблемы, то нам представляется это следующим образом. К 33 годам Гоголь создал, по существу, все лучшее, что мы знаем. Это и «Петербургские повести», и повести «На хуторе близ Диканьки», и «Миргород», и «Ревизор» — то есть все, что мы любим, и то, что мы знаем. А затем с ним случилось нечто такое, что совершенно переменило его отношение к себе, его отношение к миру, его духовное видение мира, — он заболел. Он заболел очень серьезно, заболел настолько, что его кончина была, по существу, предрешена, он ее ждал. И вот в этом состоянии предсмертия, скорее всего, ему были некие видения, которые целиком переменили его сущность, его отношение к своему творчеству, отношение к жизни, к миру. Нечто подобное я прочитал в книге «Несвятые святые» Тихона Шевкунова, где он рассказывает судьбу схииеромонаха Мелхиседека из Псково-Печерского монастыря, который был прекрасным столяром, он создал огромное количество изделий, которые были необходимы, которые были красивы, но затем, в один прекрасный миг, он был удостоен во время болезни и, видимо, клинической смерти — он был удостоен видения результатов своих трудов в контексте того, что ждет от него Бог. Ему явилась Богородица и показала ему все вещи, которые он сделал собственными руками, брошенные, никому не нужные, в яме. И Богородица обратилась к нему со словами, что «мы от Вас ждали как от монаха молитвы и покаяния, а вот что Вы нам дали». И с тех пор этот человек принял высшую степень отрешения от мира и стал схииеромонахом, и уже всю свою жизнь посвятил молитве. И вот, на мой взгляд, нечто подобное произошло с Гоголем. Потому что Гоголь отрекся от всего того, что им было написано, чем вызвал огромное недоумение всех своих друзей, своих коллег. Многие возмущались, как, например, Белинский, который писал, что «я не могу сдержать своего гнева, и моя статья — о гнусной новой книге Гоголя» (он имел в виду книгу «Выбранные места из переписки с друзьями»). Это удивительное произведение, которое сам Гоголь считал высшей точкой своего творчества. Это некое Евангелие, написанное им для русского человека. И, таким образом, из писателя Гоголь превратился в проповедника. И как проповедник он требовал, в первую очередь, от себя духовного совершенства, духовного перерождения. Он стремился к аскетизму. Его душа постоянно просилась в монастырь. Друзья всячески его отговаривали. И когда он приезжал в Оптину Пустынь, то старцы, видя его несколько такое экзальтированное состояние, также его отговаривали от поступления в монастырь, куда стремилась душа Гоголя, но где он как писатель, как художник, конечно, не смог бы быть. Потому что художник, по существу, для монастыря не создан. И, став проповедником, Гоголь в своей сути все же оставался художником. Вот это противоречие наложило отпечаток на всю его жизнь после 33 лет — после лет его духовного перелома.

А. Пичугин

— 33, да?

А. Висков

— Да, 33 года. Ну вот он, например, пишет: «Я же теперь больше гожусь для монастыря, чем для светской жизни. Я чувствую, что разорвались последние узы, связывающие меня со светом. Мне нужно уединение, решительное уединение. Я не рожден для треволнений и чувствую с каждым днем, с каждым часом, что нет выше удела на свете, как звание монаха. И да сподобит нас Господь надеть когда-нибудь простую ризу чернеца, так желанную душе моей, о которой уже и помышление мне в радость. Но без зова Божьего этого не сделать. Чтобы приобрести право уединиться от мира, нужно уметь распроститься с миром. Нет, для Вас, так же, как и для меня, заперты двери желанной обители, ибо монастырь наш — Россия». Вот видите, такие слова, где уже заложено противоречие. С одной стороны, он призывает всех в монастырь, с другой стороны, он понимает, что не каждый и, в первую очередь, он не сможет там находиться. И тогда он объявляет монастырем всю нашу многострадальную страну, которую он так любил.

А. Митрофанова

— Да, конечно, может быть, Россию он и называет монастырем, но вот только вопрос, в каком смысле он об этом говорит. Ведь не секрет, как он Рим, например, любил. И вообще многие его произведения написаны за границей — там ему писалось гораздо легче, чем здесь. И находиться там, в Европе, он тоже очень любил — тоже надо принять как факт. И в этом смысле что значат слова «монастырь»?.. Вот вся Россия — это для него монастырь. Ну, в общем, есть тут о чем задуматься и о чем тоже поразмышлять. Если иметь в виду тот материал, из которого рождаются «Мертвые души», это его произведение, где описаны, ну, в общем, такие реалии — не самые приглядные, то, что ему действительно удалось. А второй том, там, где появляются уже люди, сознательно относящиеся к своей земле и к хозяйству, — этот том как раз — вот то, что он не смог поднять, над чем он надорвался, да? Тоже о чем-то свидетельствует. Вот настолько противоречива фигура этого человека, настолько интересна, настолько глубока... С огромным удовольствием, конечно, я Вас слушаю сейчас, то, что Вы читаете. И, вместе с тем, конечно, задать бы эти вопросы самому Николаю Васильевичу Гоголю — что он имел в виду.

А. Пичугин

— Ну, сколько людей, кому бы мы задали вопросы, которые нас мучают веками!

А. Митрофанова

— Да. Я к тому, что мы сейчас Гоголя можем трактовать и так, и так, и по-всякому, но что на самом деле он хотел этим сказать, что он имел в виду, это, конечно, загадка. Леша прав, и Вы тоже правы — это загадочный очень человек.

А. Висков

— Конечно, та композиция не ставит своей целью ответить на все вопросы бытия или вопросы судьбы и жизни Гоголя. Но наша цель — задать эти вопросы, так сказать, их поставить, чтобы наш слушатель мог размышлять над ними и сам приходить к каким-то, как нам хотелось бы, правильным выводам.

А. Пичугин

— Что это за композиция? «Прими меня, пустыня» она называется.

А. Висков

— Сейчас прозвучит старинный духовный стих — как раз он может быть иллюстрацией к тем желаниям Николая Васильевича Гоголя уйти в монастырь. «Прими мя, пустыня», то есть это «прими меня, пустынное место, пустынножительство» — какой-то, может быть, отдаленный монастырь или скит в глубине лесов России, который возник в середине XVI века в России. Это отражает настроения многих людей того времени, когда были основаны многие монастыри. И этот стих дошел до нас с тех веков, и мы сейчас его послушаем в исполнении ансамбля «Благовест».

(Звучит композиция «Прими меня, пустыня».)

А. Пичугин

— Мы напомним, что в гостях у Светлого радио сегодня композитор Антон Висков, и мы говорим про творчество Николая Васильевича Гоголя, точнее, про его произведение — небольшое совсем, но довольно важное, важное произведение, которое называется «Размышления о Божественной литургии». Но не просто так мы о нем говорим. Мероприятие, событие, концерт, вечер — ну, как правильно это назвать? Вечер, наверное, в Доме Гоголя.

А. Митрофанова

— Музыкальная мистерия 7 июня, Антон Олегович.

А. Висков

— Да, 7 июня в Доме Гоголя на Арбате, около метро «Арбатская», на Никитском бульваре. Это дом, собственно говоря, где закончились дни земной жизни великого писателя, где произошли многие события, о которых рассказывается в этой мистерии. В частности, это драматический эпизод с уничтожением рукописи второго тома «Мертвых душ», и мы будем там говорить, как это происходило, потому что остались воспоминания, и как сам Гоголь отнесся к этому свершившемуся факту — тоже достаточно неоднозначно. Может быть, сейчас можно как раз сделать какие-то выдержки из этого эпизода, потому что это кульминация всей мистерии, которая будет происходить? И звучит он так: «Ночью во вторник он долго молился один в своей комнате. В три часа ночи призвал своего слугу и спросил его, тепло ли в другой половине его покоев. «Свежо, барин», — отвечал тот. — «Дай мне плащ, пойдем, мне нужно там распорядиться». И он пошел — со свечой в руках, крестясь во всякой комнате, через которую проходил. Пришед, велел открыть трубу как можно тише, чтоб никого не разбудить, и потом подать из шкафа портфель. Когда портфель был принесен, он вынул оттуда связку тетрадей, перевязанных тесемкой, положил ее в печь и зажег свечой из своих рук. Слуга, догадавшись, упал перед ним на колени, взмолился: «Барин, что Вы делаете?!». — «Не твое дело, — отвечал он, — молись!». Слуга стал плакать и просить его... Между тем огонь погасал. После того, как обгорели только углы у тетрадей, он заметил это. Вынул связку из печки, развязал тесемки и уложил листки так, чтобы легче было принять огню. Зажег опять и сел на стулья перед огнем, ожидая, пока все сгорит и истлеет. Тогда он, перекрестясь, воротился в прежнюю свою комнату, поцеловал слугу, лег на диван и заплакал. «Иное надо было бы сжечь, — сказал он, подумав. — А за другое помолись за меня Богу. Но, Бог даст, вот все, выздоровлю — и поправлю. Глядите, что я сделал! Хотел сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжег все! Как лукавый силен! Вот до чего он меня довел! А было думал разослать на память друзьям по тетрадке — пусть бы делали что хотели!».

А. Пичугин

— Напомните, пожалуйста, откуда этот текст.

А. Висков

— Этот текст из мистерии, которая будет услышана. Да, здесь разное — здесь и воспоминание друзей Гоголя, то, которое записано, видимо, со слов слуги это было...

А. Пичугин

— А, со слов... То есть это не авторская интерпретация того, как это происходило? Это все-таки по свидетельским...

А. Висков

— Нет, нет. Здесь все по документам той эпохи — собраны были в книги. Это все издано, здесь нет никаких тайн. Просто здесь некая композиция, объединенная музыкой и вот воспоминаниями, текстами самого Николая Васильевича Гоголя.

А. Пичугин

— Надо, наверное, нашим слушателям напомнить, рассказать, что последние свои дни Гоголь провел... У него не было никогда никакого места, где бы он мог жить в своем доме. У него не было ни своего дома, был родительский, но далеко. Все, что у него было, это какие-то личные вещи, часы, которые ему кто-то подарил, кажется, пушкинские. Все его имущество после смерти оценили в 48 рублей — по-моему, в 48. А жил он в Москве у графа Толстого. И, собственно говоря, в ночь с 11 на 12 февраля вот таким образом он сжег тетради с «Мертвыми душами», а уже через 10 дней не стало и самого Николая Васильевича — там же, в доме графа Толстого.

А. Митрофанова

— Мы говорим о мистерии, которая... Вы ее будете представлять в Москве 7 июня вместе с ансамблем «Благовест». А где это будет происходить? Это вот тот самый дом — Музей Гоголя на Арбате?

А. Висков

— Тот самый дом, да.

А. Митрофанова

— Туда каждый желающий сможет прийти? Там нужно где-то билеты купить, да?

А. Висков

— Конечно, конечно.

А. Митрофанова

— Как это все будет происходить?

А. Висков

— Ну, я думаю, что там будет организован этот концерт. Я думаю, что есть возможность туда попасть каждому, кто будет интересоваться духовным творчеством Николая Васильевича Гоголя, а также духовной музыкой, которая будет там исполнена ансамблем «Благовест».

А. Пичугин

— Но помимо самой музыкальной мистерии по произведениям Гоголя, Вы, дорогие слушатели, можете услышать музыку Бортнянского, например, Сергея Рахманинова, Павла Чеснокова, Александра Гречанинова и, конечно же, Антона Вискова, который сегодня у нас здесь, вместе с нами в программе «Светлый вечер».

А. Митрофанова

— Вот тот кант, который сейчас звучал, духовный стих, это же Ваша обработка, да?

А. Висков

— Да, да.

А. Митрофанова

— Вы специально подготовили эту музыку для исполнения, и она — часть этой мистерии?

А. Висков

— Да, безусловно. Безусловно, безусловно.

А. Митрофанова

— Интересно. Интересно, и тематически это все тонко, конечно, подобрано. Но не самое простое, наверное, для восприятия произведение у Вас получилось. И вот бывает, мы слушаем музыку для того, чтобы расслабиться, а бывает, что мы слушаем музыку для того, чтобы что-то понять, что-то открыть. И это прослушивание подразумевает, ну, простите за такое словосочетание, некую внутреннюю работу, наверное, да? От слушателей требуется. То есть мы же не всегда порхаем, как бабочки, нам иногда важно какую-то пищу себе туда, в сознание забросить. И я так понимаю, что эта мистерия как раз из разряда такой музыки, которая заставляет задуматься.

А. Висков

— Я не перестаю на концертах напоминать нашим уважаемым слушателям, всем, кто приходит на наши концерты, что любое произведение искусства не существует без трех неразрывных составляющих. Это творчество композитора, творчество исполнителя и творчество слушателей. И поэтому успех, жизнестойкость любого произведения искусства зависит от взаимодействия этих трех компонентов. И в этом смысле роль слушателя такая же важная, как роль композитора и исполнителя. Поэтому все те, кто приходит на наши концерты, становятся создателями того произведения искусства, которое они хотят услышать. Их мнение, их духовная работа, их духовное преображение, которое может произойти после прослушивания, это все является воздействием того произведения, к которому они приобщаются и которое мы им предлагаем. Если мы исполняем в пустой комнате, произведения искусства еще не существует. Если я его написал на бумаге, его тоже не существует. Его мало написать, его мало исполнить — его нужно воспринять. Поэтому я считаю, что наши слушатели — они такие же равноправные соавторы и той мистерии, которую они услышат 7 июня в Доме Гоголя на Никитском бульваре.

А. Пичугин

— А я хочу... Мне вспомнился еще один такой факт, связанный с Гоголем и с его духовными произведениями и последними годами жизни. Как я уже сказал, он жил в доме графа Александра Толстого в Москве незадолго до того, как Гоголь туда переехал. В конце 40-х годов граф Александр Толстой и его супруга Анна приобрели эту усадьбу, приехали туда, пригласили Гоголя. Ну, сам граф Толстой пережил Гоголя даже больше, чем на 20 лет. И он умер в Женеве, возвращаясь из Иерусалима в Россию, так как ему случилось ехать через Швейцарию. Умер он в Женеве, и перед смертью он исповедался специально посланному туда, в Женеву иеромонаху Оптиной Пустыни Клименту. Климент был немцем, сыном лютеранского пастора, у него была фамилия Зедергольм, и присоединился к православию в 50-е годы. Ему тогда было 20 с небольшим. Причем, поводом к его переходу в православие была именно духовная литература Гоголя. И вот так все закольцевалось.

А. Митрофанова

— Потрясающая история. Вообще, когда, конечно, открываешь «Размышления о Божественной литургии»... Вот я первое предложение из вступления уже озвучила, а вот теперь дальше основная часть — собственно проскомидия. «Священник, которому предстоит совершать литургию, должен еще с вечера трезвиться телом и духом, должен быть примирен со всеми, должен опасаться питать какое-нибудь неудовольствие на кого бы то ни было». То есть, по сути, он, с одной стороны, какие-то прописные истины говорит — сейчас, конечно, любой священник об этом прекрасно знает. И у меня есть ощущение, что священники и в то время тоже были в курсе. Это произведение адресовано, прежде всего, тем людям, которые со стороны смотрят на происходящее в Православной церкви. То есть Гоголь — он такой один из первых миссионеров в Новой нашей истории. Потому что, ну да, действительно, для очень многих людей из интеллигентских кругов в то время, когда Гоголь жил, происходящее в Церкви уже казалось некоей данью традиции, а для кого-то и прямым рудиментом. И то, что это живое проявление Бога в нашей жизни, — да, это было очень сложно понять. Потому что искали духовной жизни где угодно — там, в масонстве где-то, в каких-то иных практиках еще, чуть позже — в спиритизме, но только не в той Церкви, которая уже почти 2 тысячи лет к тому моменту существовала. Это казалось чем-то устаревшим. Почему? Ну потому что сложные времена были, конечно. Этот период Синодальный и так далее... И авторитет Церкви был не на высоте. Для тех людей, которые искали чего-то прорывного, перспективного и передового, наверное, это одно из последних мест, куда бы они пошли. А Гоголь пошел. Вот это, конечно, какое-то невероятное его духовное чутье. И для меня, например, это, безусловно, очень важно. И то, что он пишет, видно, что он пишет для людей, которые слушатели неподготовленные, что ли, в каком-то смысле. Хотя, вроде бы, все с детства в православии.

А. Висков

— Мы сейчас представляем все то, что было до революционных событий в России 1917 года, как некое идеализированное духовное государство. Это было совсем не так. XIX век — это как раз век начала богоотступничества очень серьезного. И многие представители художественной интеллигенции — вот я знаю по композиторам — они, в общем, были, ну, скажем так, если не атеистами, то в достаточной степени равнодушными к Церкви. Например, Мусоргский — великий, собственно говоря, композитор, величайший русский композитор, писал: «Наконец я пережил, подавил в себе циничную мысль о Божестве». Или, например: «С удовольствием читаю Дарвина. Это истина!». Не Евангелие, а именно Дарвина он читает. И многие композиторы...

А. Митрофанова

— ...который, кстати, верующим человеком был.

А. Висков

— Да, да-да. Поэтому Гоголь, видя вот это отступничество от Церкви и получив какой-то таинственный, пока не известный нам духовный опыт, считал своим долгом, пользуясь своим писательским мастерством, донести свет евангельских истин до каждого — в первую очередь, для русского человека, для интеллигенции. Поэтому «Размышления о Божественной литургии», «Выбранные места из переписки с друзьями» — это попытки создания некоего русского Евангелия, Евангелия для русского человека — научить правильно жить людей. Ну, собственно говоря, и Достоевский придерживался такой идеи в своем творчестве, и Толстой. Правда, все по-разному, с какими-то потрясающими духовными противоречиями искали свои пути, но все боролись с богоотступничеством. Все боролись — вот все, кто обращался к этой теме, видели, к чему это может привести. И к чему это привело, мы сейчас уже видим. И поэтому, на мой взгляд, если XIX век — это век богоотступничества, то ХХ век — это возвращение к Богу через страдания, через очищение, то, к чему, собственно говоря, и привело это богоотступничество. Поэтому это лишний раз вот наша история подтверждает тот факт, что неисповедимы пути Господни, и Божий промысел ко отношению к нам, к Его людям, всегда приведет к тому, что мы придем ко Христу, мы придем к Богу.

А. Пичугин

— Мы послушаем сейчас следующую композицию. Она называется «Душа грустит на Небесах». Это все ансамбль «Благовест» и музыкальная обработка нашего гостя Антона Вискова.

А. Митрофанова

— А стихи — Сергея Есенина.

А. Пичугин

— Да, безусловно.

А. Висков

— Да, Сергея Есенина. Мне кажется, что эти стихи — они перекликаются вот с тем настроением, которое царило в книгах Гоголя последнего периода его жизни.

(Звучит композиция «Душа грустит на Небесах».)

А. Пичугин

— Мы напомним, что композиция, которая прозвучала, называется «Душа грустит на Небесах». Стихи Сергея Есенина, а музыкальная обработка — нашего гостя Антона Вискова, композитора. Исполнил эту композицию ансамбль «Благовест». Мы вернемся в эту студию через минуту. Напомню, что здесь, помимо Антона Вискова, также мы — Алла Митрофанова и я, Алексей Пичугин.

А. Митрофанова

— Еще раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели! Алексей Пичугин, я — Алла Митрофанова. И с удовольствием напоминаю, что в гостях у нас композитор Антон Висков. Мы говорим о событии — 7 июня в Москве будет представлена мистерия Антона Олеговича, которая посвящена «Размышлениям о Божественной литургии» Николая Васильевича Гоголя. Вот мы уже в первой части программы довольно подробно говорили... Ну как — подробно? Тут, в общем, можно говорить, мне кажется, часами, и тома исследовательской литературы написаны на эту тему, что у Гоголя в его творчестве для него была очень важна вот эта нить, связанная с духовной жизнью. И на самом деле это не то, что даже вот отдельные такие произведения, как «Выбранные места из переписки с друзьями» или «Размышления о Божественной литургии», где он выступает уже как открытый проповедник, но и в художественных его текстах — там очень много таких вот зацепок, по которым видно, что об этом пишет, во-первых, очень думающий человек, во-вторых, человек религиозный. Даже... Ну, не раз мы уже в этой студии приводили пример с его пьесой «Ревизор», которую он, фактически, перетрактовал спустя 10 лет после того, как она уже была им завершена и представлена в Александрийском театре. Пьеса, которая, как он ее через 10 лет для себя, может быть, сам объяснял... Потому что, мне кажется, когда он ее писал, все-таки такого замысла у него не было. Но то, к чему он пришел в итоге, — то, что приход истинного ревизора и немая сцена в конце — это, по сути, метафора Страшного суда. Господь говорит: «В чем застану, в том и буду судить». И у чиновников и жителей города N были все возможности для того, чтобы предпринять хоть какие-то усилия и исправить свою жизнь и свое отношение к собственным страстям и грехам, которые, как вот чиновники разворовывают город, так эти страсти разворовывают человеческую душу. Но поскольку они предпочли со своей совестью договориться, пойти на компромиссы на некие, убедить себя в том, что все нормально и взятки борзыми щенками — это не считается, то вот в итоге они получают ту самую немую сцену, которую Гоголь сравнивал с картиной Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Вот, например, такие метаморфозы у него в творчестве есть. И то же самое там бесконечно можно открывать и о «Мертвых душах», и о других его произведениях. Антон Олегович, а для Вас что из художественного творчества Гоголя наиболее важно и интересно?

А. Висков

— С ансамблем «Благовест» были предприняты постановки по произведениям Николая Васильевича Гоголя — это «Ночь перед Рождеством». Мы это сделали. И также это музыкально-литературная композиция...

А. Митрофанова

— Вот, кстати, очень интересно — там же нечистая сила среди действующих лиц!

А. Висков

— Там много чего есть, это как и во всем-то Гоголе! И второе произведение тоже — это мистерия, это «Страшная месть» по повести Гоголя, которую мы делали с Хором Третьяковской галереи, с Ансамблем народной музыки Дмитрия Покровского. И вообще, Гоголь — он не может быть не близок русскому человеку, потому что в нем сочетание... Как русскому, так и украинскому человеку. Потому что вот это сочетание боли за нашу судьбу с ироничным отношением к нашим порокам — оно, мне кажется, присуще всем нам. Поэтому Гоголь не может не быть близок. А вот он после своего духовного перерождения, после неких откровений, которых он сподобился, относился к своему творчеству по-другому. Он считал, что его творчество наносит вред душам людей. Именно поэтому он решил создать вот это Евангелие для русского человека. Он описал тоже — это из мистерии строчка такая, вот это его текст: «Что я, нечастный, делаю? Почто гублю душу свою? Ведь смеюсь, глумлюсь я над грехами человеческими, злорадство в сердцах людей разжигаю! Вот как посмотрят люди на моих героев, да и подумают: „Мы-то ведь не такие! Мы-то ведь лучше!“ — да и успокоятся в грехах своих! И усыпят совесть свою навеки, и тем погублены будут! А вина за то на моей душе лежать будет! Да и вообще, разве грешный, такой, как я, имеет право за перо взяться? Помыслы должны быть чисты — только тогда можешь за перо браться. Себя спасай — и другие тогда вокруг тебя спасутся».

А. Пичугин

— Надо еще раз напомнить просто, что это как раз текст из мистерии, которая прозвучит в Доме Гоголя 7 июня.

А. Митрофанова

— Но по настроению, по-моему, он точно довольно-таки передает все, потому что Гоголь действительно с себя спускал три шкуры. Он очень переживал о том, что он писал раньше, и для него это было... Ну, то есть, по сути, вот как мне кажется, это исключительно мои такие ощущения, но мне кажется, он сам себя загнал в какую-то ловушку. В ситуации... Ведь смотрите, были примеры — вот я сейчас сижу, вспоминаю — в нашей даже литературе... Вот Николай Михайлович Карамзин, когда он «Бедную Лизу» написал, ведь, по сути, какой пример он подал? Несчастная любовь, девушка... Ее возлюбленный сделал выбор в пользу некоей богатой гражданки, отвернулся от бедной Лизы... (Смеется.)

А. Пичугин

— «А в пруду довольно места».

А. Митрофанова

— Да. И эпиграмма даже появилась: «В то время здесь утопилась Эрастова невеста. Топитесь, девушки, в пруду довольно места». Не потому, что это были злые языки, а потому что, действительно... Языки-то, конечно, злые, но, действительно, по примеру бедной Лизы стали некоторые девушки поступать. Что должно быть на душе у Николая Михайловича Карамзина? Это представить себе сложно. Но...

А. Пичугин

— А пройдет всего лишь 70 лет, и все изменится. И литература станет другой. И даже меньше 70. Но Гоголь — единственный, кто будет так переживать.

А. Митрофанова

— Вот просто Карамзин — я смотрю на его жизненный путь. Он потом же ведь ушел в историю, стал нашим последним, как Пушкин говорил, «последним нашим летописцем и первым историком». То есть но он как-то вышел из этого... Хотя, мне кажется, он тоже очень переживал. Но вышел он в творчество, на какой-то другой уровень, и успешно. И слава Богу, что это так. Мы благодаря этому имеем теперь «Историю государства Российского» в его авторстве. А Гоголь как-то... Как сейчас есть это слово — «загоняться», да? Вот не знаю... Что Вы думаете, Антон Олегович, насчет его этой внутренней драмы?

А. Висков

— Я вот не знаю, стоит ли руководству Москвы восстанавливать Лизин пруд около Симонова монастыря бывший. Он сейчас засыпан, но он же там был.

А. Пичугин

— Был. Там столовая сейчас.

А. Висков

— Столовая... Ну, вот я не знаю, что важнее — восстановить историческую память о литературном произведении или оставить, может быть, столовую все-таки.

А. Пичугин

— Не знаю. Я бы хотел, чтобы скамеечки поставили, вокруг было красиво, деревья посадили. Москва...

А. Митрофанова

— Не только Лизин пруд — он задолго до «Бедной Лизы»-то существовал.

А. Пичугин

— Да и Лиза там, в общем-то, не топилась! Только ее последовательницы.

А. Митрофанова

— Да, действительно. (Смеется.) Ну, вообще... Да, это, конечно, тяжелая история-то.

А. Висков

— Кстати, в Останкино — немножко отступаю — самое старое это пруд, по историческому... Не церковь, понятно, не Телебашня, не дворец Шереметьева, а вот этот пруд. Он там был испокон веков, еще до того, как там возникла усадьба графа Шереметьева. Так что будем восстанавливать историческую память. А по поводу Гоголя — сложный момент, но есть свидетельства о том, что ему являлись — ну, вот я не знаю, как сказать — силы зла. Силы зла — они являлись... То ли они были вызваны его постоянным обращением и описанием их в литературе, в его произведениях... Но он сам в своих дневниках уже вот после его духовного перерождения вспоминал это. И вот в мистерии этой также будут вот эти строки, вот, как он говорит: «Бесы, бесы вокруг меня! Явственно вижу их! Сам их призвал сочинительством своим. Вот они пришли, стоят вокруг, смеются, пальцем на меня показывают: «Ты наш, ты наш!». Слышны их мерзкие голоса. «А вот он там один, длинный, тощий, небольшого росточка, голова узенькая, волосы прямые, свисают... А, нос-то какой! Длинный-предлинный! Сгорбленный, худой! Губы тонкие, насмешливо кривляются! Надо мной усмехается! А! Так это же я сам! Вот до чего себя довел — среди бесов стою!».

А. Пичугин

— Будем слушать музыку! У нас композиция...

А. Митрофанова

— Давайте, да. Потому что в такое окунаться как-то совсем не хочется. Зачем он так про себя?

А. Пичугин

— Композиция, которую будем слушать, — песнопение, композиция — называется «В лесном краю в монастыре». Опять же, ансамбль «Благовест» и музыкальное переложение Антона Вискова.

(Звучит композиция «В лесном краю в монастыре».)

А. Пичугин

— Мы напомним, что в гостях у Светлого радио сегодня Антон Висков, композитор. И мы говорим сегодня о мистерии Антона Вискова, который здесь у нас, в студии. Мистерия — «Размышления о Божественной литургии».

А. Митрофанова

— Антон Олегович, когда Вы отвечали на вопрос о тех произведениях Гоголя, именно художественных, не богословских, которые близки Вам, Вы отметили, что взяли в работу «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Ночь перед Рождеством». А почему Вы выбрали именно эту повесть? И как Вы для себя разложили ее смыслы?

А. Висков

— Я бы все повести Гоголя положил на музыку. У него настолько музыкальный язык, что это настолько прямо хочется это сделать... Я думаю, что многие композиторы ко мне присоединятся. Мы знаем примеры потрясающих произведений, которые написаны на слова Николая Васильевича Гоголя. Это и опера Щедрина «Мертвые души» — это удивительная вещь, которая, мне кажется, недостаточно еще оценена нашими современниками. За этой оперой будущее. Многие произведения — сейчас просто всего не упомнишь. Вот. А «Ночь перед Рождеством» — это рождественский спектакль, который был создан для детей, для каких-то концертных программ ансамбля «Благовест». А фильм же есть замечательный, старинный фильм, я всегда его пересматриваю с большим удовольствием. Прекрасная игра актеров... Есть две оперы — у Чайковского, «Черевички», и у Римского-Корсакова, «Ночь перед Рождеством». Кстати говоря, считалось в свое время, что у Чайковского удались лирические эпизоды, а у Римского-Корсакова — фантастические. И когда Сергей Сергеевич Прокофьев, наш замечательный композитор, говорил: «Хорошо бы соединить этих двух композиторов», то ему его учитель Николай Николаевич Черепнин отвечал: «Но вряд ли это удастся». Гоголь настолько безграничен, что я думаю, что и музыкальных воплощений существует огромное количество. А вот эта мистерия — она у нас как бы заканчивается таким наставлением Гоголя всем нам. И после описания его последних минут, когда он возопил, что «дайте мне лестницу, лестницу!»... Он видел вот эту лестницу, по которой он хочет взобраться на небо. Это лестница Иакова. Видимо, он себе представлял, как человек, который выходит из тленной оболочки. Его душа возносится ко Господу. И потом, в одиннадцатом часу ночи он в полном своем сознании сказал: «Боже мой, как сладко умирать!». И он постоянно читал Иисусову молитву. И когда его заставляли принимать пищу под воздействием гипноза, приехал гипнотизер, то Гоголь читал слова молитвы, и гипноз не удался.

А. Пичугин

— Вообще, с точки зрения православия и христианства в целом, многие скажут, что это тоже грех — вот так себя доводить.

А. Митрофанова

— Ну конечно.

А. Пичугин

— Ну, не многие скажут, по-хорошему...

А. Висков

— А он себя не доводил. Он себя не доводил. То, что его питание, вот рацион — он как бы соответствовал рациону многих аскетов, которые живут долгую жизнь в Пустынях и прекрасно ведут духовную брань со всеми, так сказать, силами, которые их окружают. И вот он принимал пищу только два раза в день: утром — хлеб или просфору, которую запивал липовым чаем, вечером — кашицу, саго или чернослив. Но всего этого очень понемногу. Я думаю, что и Серафим Саровский — в его рационе не было больше... Здесь...

А. Пичугин

— Ну, Серафим Саровский немного все-таки по-другому жил, нежели Николай Васильевич.

А. Висков

— Это да, это да. Поэтому вот эта постоянная раздвоенность между судьбой художника, призванием художника и призванием проповедника — здесь очень сложно найти, как сейчас говорят, консенсус. Этот вопрос перед каждым художником, который обращается к духовной музыке, потому что если ты остаешься художником, ты лишаешься, безусловно, каких-то возможностей проповедовать. А если ты являешься проповедником, то ты не должен быть в полном смысле художником. Гоголю это было очень трудно — сделать выбор, поскольку он был, в первую очередь, великий художник. Великий художник, но и такой же великий проповедник. И вот объединение этих двух даров в одной личности — оно... Собственно говоря, к чему оно привело? Да, он почил, но он оставил нам и «Евангелие для русского человека», и потрясающие произведения, которые живут до сих пор, и заповедь. Вот строчки, которыми заканчивается та мистерия, которая прозвучит в концерте: «Благодарю Вас много, друзья мои! Вами укрепилась много жизнь моя. Считаю долгом сказать Вам теперь напутственное слово: не смущайтесь никакими событиями, какие бы ни случались вокруг Вас! Делайте каждый свое дело, молясь в тишине. Общество тогда только поправится, когда всякий честный человек займется собою и будет жить как христианин, служа Богу теми орудиями, какие ему даны, и стараясь иметь доброе влияние на небольшой круг людей, его окружающих. Все придет тогда в порядок. Сами собой установятся тогда правильные отношения между людьми, определятся пределы, законы всему, и человечество двинется вперед, ибо начало, корень и утверждение всему есть любовь к Богу».

А. Пичугин

— Спасибо. На этих словах мы заканчиваем нашу программу. 7 июня в Доме Гоголя прозвучит мистерия «Размышления о Божественной литургии» и также еще духовные песнопения разных известных церковных композиторов, в том числе нашего сегодняшнего гостя Антона Олеговича Вискова. Спасибо Вам большое, что пришли к нам сегодня.

А. Висков

— Спаси Господи! В семь часов вечера.

А. Пичугин

— В семь вечера. А придете в Дом Гоголя — посмотрите, в первую очередь, когда будет заходить, на памятник, который, в общем-то, и есть настоящий лучший памятник Гоголю. Некоторые эксперты вообще называют это лучшей в мире скульптурой за всю историю создания монументальных произведений — «Гоголя» работы Андреева и Шехтеля, который когда-то и стоял на нынешнем Гоголевском бульваре, где теперь стоит другой памятник, который... Его автор, сам автор, кстати говоря, как Гоголь отрекся от «Мертвых душ», так и Томский, автор...

А. Митрофанова

— ...отрекся от своего творения.

А. Пичугин

— ...памятника Гоголю, отрекся от своего творения когда-то, да. Спасибо большое. И уж совсем в завершение послушаем еще одну композицию. Это «Символ Веры. Верую». Ансамбль «Благовест» и музыкальная обработка Антона Вискова. Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Алексей Пичугин. До свидания.

А. Пичугин

— Всего хорошего!

А. Висков

— Спасибо!

(Звучит композиция «Символ Веры. Верую».)