Что лучше передаёт образ человека: живопись или фотография?
Портрет художника Фёдора Васильева написан с фотографической точностью, но, между тем, в этой картине есть и жизнь, и дух, и доброе расположение её автора — Ивана Крамского.
— Владимир Николаевич, добрый день! Рада видеть вас в Третьяковской галерее!
— Здравствуйте, Маргарита Константиновна! Рад взаимно! Особенно в такую минуту, когда хочется поделиться впечатлениями! Вы только взгляните, какой портрет написал Иван Крамской — словно фотография! А между тем, это масляные краски на холсте.
— Да, портрет художника Фёдора Васильева и впрямь похож на старинный снимок. Такое впечатление возникает, потому что картина написана в монохромной технике. Видите, здесь использованы разные оттенки одного и того же цвета — коричневого.
— Интересно, Крамской специально решил отказаться от разнообразия палитры, чтоб добиться сходства с фотоотпечатком?
— Трудно сказать. Это 1871 год. Фотография в то время стремительно развивалась. И звучали суждения, что со временем она полностью заменит живопись в создании портретов. Иван Крамской знал об этом не понаслышке, поскольку четыре года работал ретушёром у фотографа. Вполне возможно, что он решил доказать: кисть художника точнее и глубже воспроизводит образ человека, чем фотографический аппарат.
— И как вы считаете, доказал?
— Давайте попробуем вместе ответить на этот вопрос. Вот что вы можете сказать о Фёдоре Васильеве, который изображён на портрете?
— Что сказать? Щёголь лет двадцати. Костюм-тройка, белоснежная рубашка, под воротником — чёрный бант. На жилете цепочка с украшением. При этом взгляд у молодого человека мягкий, проникновенный, участливый.
— Вы ухватили суть картины, Владимир Николаевич! Именно таким и был Фёдор Васильев. Он производил впечатление яркого франта. Изысканно одевался, в разговоре мог перейти на французский или немецкий, изящно употребить выражение на латыни. Прекрасно играл на фортепиано. Можно было подумать, что Васильев — богатый наследник княжеского рода. А между тем, он был сыном бедного петербургского канцелярского служащего. В пятнадцать лет потерял отца и взял на себя заботу о матери, сестре и двух младших братьях.
— Как же он о них заботился в таком юном возрасте?
— Помогать родителям Федор начал ещё раньше, лет с десяти. Будучи гимназистом, подрабатывал на почте — сортировал и разносил письма. При этом всегда находил время для рисования. В пятнадцать поступил в школу живописи при Академии художеств, работал там помощником реставратора.
— Неужели этого заработка хватало, чтоб и семью содержать, и одеваться франтом?
— Нет, конечно. Деньги у художника появились, когда его талант взял под опеку щедрый меценат, граф Строганов. Вращаясь в кругах своего покровителя, Фёдор быстро освоил языки, игру на фортепиано, светские манеры. Про Васильева говорили, что он обучался всему с невероятной лёгкостью — усваивал новое, как будто вспоминал забытое.
— Не испортила юношу богемная жизнь?
— По сути, его жизнь осталась прежней. Переняв внешний лоск, Фёдор не перестал быть тружеником. Каждую свободную минуту он посвящал творчеству. К двадцати годам достиг высочайшего уровня мастерства. Старшие коллеги, маститые художники, признавали, что у Васильева есть чему поучиться. Илья Репин заметил как-то, что у Фёдора есть особый талант — развиваться в лучшую сторону.
— И Крамской симпатизировал Васильеву, судя по этому портрету.
— О, да! Их связывала настоящая дружба, несмотря на разницу в возрасте в тринадцать лет. Иван Николаевич ценил в молодом художнике не только талантливого мастера с живой, кипучей натурой, но и человека глубоко чувствующего, способного заботиться о близких. И портрет Фёдора Васильева, что представлен в Третьяковской галерее, эти черты отражает.
— Не уверен, что фотография настолько же полно передала бы характер человека! Пожалуй, доказал Иван Крамской — фотоаппарат пасует перед кистью художника!
— Во всяком случае, когда эта кисть в руках одарённого человека, испытывающего добрые чувства к своей модели.
Программа подготовлена при поддержке национального проекта «Культура»
Певчие из Москвы. Наталья Сазонова
Я — из молодёжи девяностых. В то время многие мои ровесники приняли Крещение . Стали ходить в храм. Кто тайно, кто открыто. Мы объединялись и сплачивались вокруг Церкви. Восстанавливались храмы. Церковь нуждалась в кадрах.
Мои друзья поступали учиться в духовные школы. По окончании становились священнослужителями, певчими, иконописцами.
Тогда я считала, что возрождение Церкви — дело молодых. И как будто не замечала в храме старшее церковное поколение. Но однажды...
Мне позвонил друг — молодой священник. Рассказал, что месяц назад получил назначение на далёкий сельский приход. Приехал, говорит, на место, а на станции встречают: главный агроном бывшего колхоза и местные бабульки — вот и вся община. Пошли первым делом храм осмотреть. От увиденного опустились руки. Здание громадных размеров, полуразрушенное . В советское время в храме был кинотеатр.
Бабульки заверили: «Соберём народ, расчистим место для службы». И расчистили. Первую службу назначили на кануне воскресного дня, в субботу вечером. К службе тщательно готовились: алтарь обустроили, иконостас поставили, купили нужные церковные книги. Осталось певчих найти.
Батюшка знал, что моя сестра училась на дирижёра церковного хора и пела в храме. Поэтому и позвонил мне с просьбой — найти певчих.
Мы нашли еще двух человека и в вчетвером отправились на тот приход. Батюшка, встретил, привез в храм. Повел показать, где будем петь. Народ с разных деревень собрался.
храм полон. Люди расступаются, пропускают, шепчутся: «Певчие из Москвы приехали. Батюшка певчих-то из Москвы привёз!» Мы невольно ощущали нашу значимость в этой службе.
Встали за загородку для хора- клирос. Там уже две бабульки стояли. Одна чтец — Вера Николаевна, лет 70. Другая, певчая баба Анна, маленькая худенькая старушка с узенькими, почти закрытыми глазами.
Места для хора мало. Мы ноты разложили. Сами встали впереди, бабе Анне встать сзади предложили. Началась служба. Пели слаженно. И вдруг, выясняется, что у нас нет нужной книги, в которой текст молитв воскресной службы. Нам по ней петь, а её батюшкины помощники забыли принести из церковной сторожки. Поздно спохватились. А Вера Николаевна как будто не заметила нашего замешательства. Прочла нужный стих по своей книге и ждёт. Дальше мы петь должны, а мы молчим...
И вдруг голос бабы Анны; поет нужный текст. Все обернулись на бабу Анну. Голова ее была приподнята вверх, глаза закрыты, голосочек тоненький. Поет наизусть. Мы потом узнали, что бабушка Анна — почти слепая.
Когда она поняла, что поёт одна, смутилась, замолчала. Мы зашептали: «Пойте, пойте». Так баба Анна пела все нужные тексты наизусть, пока книгу не принесли. Я смотрела на неё с благоговением.
Какая величина духа и веры в этой маленькой старушке. Вот она — настоящая певчая! Певчая из далёкой глубинки. Она знала наизусть всю воскресную службу. Никакой недуг, никакая немощь не стёрли из её памяти слов молитвы. Она славила воскресшего Христа в своём сердце.
Мы не раз ещё приезжали к батюшке. Пели на службе. Баба Анна была непременно в храме, на клиросе. Становилась, по-своему смирению, сзади нас. Словно ангел-хранитель...
Умерла баба Анна в субботу вечером, под воскресный день.
Мы приехали с ней проститься.
Я смотрела на неё в последний раз и думала: возрождение Церкви- не только дело молодых. Это общее дело! Ведь сохранили её для нас вот такие бабы Анны! Сохранили своей верой!
Автор: Наталья Сазонова
Все выпуски программы Частное мнение
Василий Меркурьев и Ирина Мейерхольд
В 1934 году на киностудии «Ленфильм» снимали картину «Инженер Гоф». Режиссёр Борис Шпис был счастлив: на одну из главных ролей ему удалось заполучить известного актёра ленинградского театра имени Пушкина — Василия Меркурьева. Нужно было отвезти ему сценарий картины, и режиссёр попросил об этой услуге свою ассистентку — Ирину Мейерхольд. Дочь знаменитого театрального режиссёра, Ирина Всеволодовна с юных лет шла по стопам отца. К моменту прихода на «Ленфильм» за её плечами уже был актёрский, режиссёрский и преподавательский опыт. Меркурьева Ирина не раз видела на сцене. И всегда восхищалась его тонкой и талантливой игрой.
Актёр радушно встретил девушку и усадил пить чай с пирожками. Поблагодарил за сценарий и сказал, что на днях уезжает на гастроли в Сочи. А к съёмкам сможет приступить, как только вернётся в Ленинград. На том и распрощались. Вроде бы, обычная деловая встреча. Но, возвращаясь домой, Ирина почему-то всё время думала о Меркурьеве, и сердце её радостно билось. Василий тоже не мог забыть хрупкую девушку с огромными, глубокими чёрными глазами. На гастроли актёр уехал с мыслями о ней.
Съёмки картины, между тем, откладывались из-за его долгого отсутствия. Режиссёр нервничал и однажды заявил Ирине: если через три дня Меркурьев не явится на площадку, ему найдут замену. Мейерхольд спешно отправила в Сочи телеграмму: «Приезжайте, мы простаиваем». И подпись: «Целую, Ирина». «Сама не знаю, как смогла такое написать», — смеялась впоследствии Ирина Всеволодовна. Девушкой она была скромной. Просто ей очень хотелось, чтобы Меркурьев приехал и снялся в картине. Но третий день был на исходе, а актёр всё не появлялся. Съёмочная группа собралась в режиссёрской, чтобы обсудить, что делать. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге показался Василий. Широко улыбаясь, он отыскал глазами Ирину и прокричал: «Мейерхольд, вы мне должны поцелуй!» Девушка смотрела на Меркурьева, и ей казалось, будто после долгой разлуки она встретилась с самым родным и близким человеком. «Я люблю его», — призналась сама себе в тот вечер Ирина. А через несколько дней Василий рассказал ей о своей любви. И предложил руку и сердце.
Меркурьев и Мейерхольд поженились в 1934-м, сразу после завершения съёмок. Их союз стал и семейным, и творческим. Вместе они преподавали сценическое мастерство молодым актёрам в театральных вузах Ленинграда, объездили едва ли не весь Советский Союз, создавая в провинции профессиональные театральные труппы. А потом пришёл 1939 год. Отца Ирины, Всеволода Мейерхольда, арестовали и расстреляли. Точно такая же участь постигла и родного брата Василия — Петра Меркурьева. Супруги стойко переживали горе, поддерживали друг друга. Они усыновили троих племянников, и в семье стало четверо детей — родная дочь Ирины и Василия, Анна, родилась в 1935-м. Во время Великой Отечественной войны, когда семья находилась в эвакуации, появился на свет их сын Пётр. Именно он впоследствии оставил немало ценных воспоминаний об отце и матери. «Их отношения были каким-то чудом, — писал о родителях Пётр Васильевич Меркурьев. — Они прожили вместе больше сорока лет, и чувства их всегда оставались свежими».
После расстрела отца Ирину, как дочь «врага народа», уволили с работы. Ответственность за большую семью полностью легла на плечи Василия Васильевича. Работал он много. Один за другим выходили фильмы с его участием: «Небесный тихоход», «Золушка», «Повесть о настоящем человеке». А после напряжённого трудового дня на съёмочной площадке или в театре, Меркурьев помогал жене по дому. Или ехал на дачу. По рассказам сына, Василий Васильевич всё время там что-то строил и усовершенствовал: огород, теплицы.
В середине 50-х, после реабилитации Всеволода Мейерхольда, Ирина Всеволодовна снова смогла выйти из тени и работать. Она сняла документальный фильм о жизни и творчестве любимого мужа. А в 1978-м Василия Васильевича не стало. Ирина Мейерхольд пережила супруга на три года. И всё это время жила только одной мыслью — о том, что в вечности они с Василием обязательно встретятся.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
27 апреля. О благодати
В 12-й главе Послания апостола Павла к евреям есть слова: «Будем хранить благодать, которою будем служить благоугодно Богу, с благоговением и страхом».
О благодати, — священник Константин Кокора.