«Благотворительность и вера». Анна Семак

Гостьей программы «Делатели» была супруга главного тренера футбольного клуба «Зенит», писатель, мама семи детей Анна Семак.

Наша гостья рассказала о том, какое влияние на ее путь к вере оказали родители, а также мы говорили о благотворительной деятельности, которая стала важной частью жизни Анны и ее мужа.

Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.

---

Т. Ларсен

— Здравствуйте, друзья, это проект «Делатели» на Радио ВЕРА Я Тутта Ларсен.

В. Рулинский

— Я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях сегодня Анна Семак, писатель, блогер, благотворитель, супруга главного тренера футбольного клуба «Зенит». Анна, добрый день.

Т. Ларсен

— Привет.

А. Семак

— Здравствуйте.

Т. Ларсен

— Рады вас видеть, потому что давно хотели вас пригласить. И знаем, я думаю, многие знают про вашу огромную благотворительную деятельность, и знают вас в качестве и блогера, и в качестве многодетной мамы. И про все эти разные образы, разные виды вашего служения сегодня хотелось бы поговорить. Ну и Тутта тоже знакома давно.

Т. Ларсен

— Да, мне посчастливилось, когда-то сделать с вами интервью для проекта «Вера в большом городе». Но мне кажется, что с тех пор много воды утекло. Это было, наверное, лет восемь назад...

В. Рулинский

— Да нет, меньше, по-моему.

Т. Ларсен

— Ну семь. Знаешь, как время летит?

В. Рулинский

— Да вообще.

Т. Ларсен

— Я пересматривала детские фотографии и поняла, что просто целый век, по-моему, назад все это было. И, наверное, с тех пор много всего интересного произошло, и как-то все масштабировалось. Но знаешь что, мне хотелось бы на самом деле начать с истории твоей детской. Потому что, когда мы делали это интервью, меня больше всего поразило то, что у тебя, в отличие от многих наших гостей и нас самих, выросших в советском детстве, вот христианская прошивка была заложена родителями. Не какой-то бабушкой-молитвенницей там, не в 30-летнем возрасте, после многих исканий, страданий и полетов в эзотерические глубины — падений, а не полетов, а что называется, если не с молоком матери, то с объятиями отца.

А. Семак

— Я так и называю, с утробы матери.

Т. Ларсен

— Расскажи про это, пожалуйста.

А. Семак

— Мне посчастливилось родиться в православной семье, по благословению отца Кирилла (Павлова). Мой папа был беззаветно влюблен в монашество, уже будучи женат на моей маме. И в какой-то момент он решил спросить благословение на то, чтобы уйти в монастырь. Поехал к старцу, и старец сказал ему: «Геннадий, вот тебе 100 рублей, купи своей жене подарок и будь с ней сегодня особенно ласковым».

В. Рулинский

— Хороший ответ.

А. Семак

— И так появилась я.

Т. Ларсен

— Вот это да. Вот это история. Слушай, с одной стороны, это дар, а с другой стороны, большая ответственность, мне кажется.

А. Семак

— Я думаю, что промысл Божий о каждом человеке настолько удивителен и красив, что его желание, оно было услышано, и оно как-то воплотится...

Т. Ларсен

— Наилучшим образом.

А. Семак

— Наилучшим образом, да, это все раскроется позже.

Т. Ларсен

— Но у тебя, по-моему, тоже в детстве был порыв уйти в монашество.

В. Рулинский

— Да, лет в семь, по-моему, да.

А. Семак

— Я так думаю, что вот это очень естественно для благочестивых родителей, которые живут в Боге и Богом, посвящать своих детей Господу, как было еще и на Руси принято. И поскольку слово имеет великую силу, я думаю, что все дети, которых в свое время посвятили Богу, они это чувствуют. Как сказала одна моя знакомая монахиня, монах, он всегда знает о том, что он монах, даже до пострига намного заранее. Как, помните если, есть у Лескова «Очарованный странник» книга, когда с ним случались всякие жизненные перипетии, когда он там падал, умирал, и жизнь болтала его до тех пор, пока он не принял монашество, потому что он был обещан Богу матерью. И вот мне кажется, что вот эти вот такие внутренние звоночки, они как раз таки вот и есть вот такие ростки, начинающиеся в связи с тем, что особая связь установлена и были какие-то обещания. Мне никто никогда об этом не говорил напрямую. Я просто знала, что мой папа, повторюсь, беззаветно влюблен в монашество, и что он желал бы своим детям наилучшей участи. И он искренне считает, как, в общем-то, считали и многие святые отцы, что вот эта наилучшая участь, она возможна только в монашестве. Поэтому...

В. Рулинский

— Это необычно вообще слышать от человека, у которого много детей, который состоялся как супруга, в общем-то, успешного по мирскому представлению человека тоже. Это действительно не совсем простая такая истина, во всяком случае, для людей далеких, может быть, от Церкви. Вы говорите, что, получается, такое посвящение свое чувствуете. А это посвящение, как-то можно ли обозначить, как вы чувствуете, как оно должно дальше выразиться? Это посвящение вашей жизни, либо посвящение, может быть, через вас каких-то детей, может быть, на монашеский путь? Это как вообще дальше может проявляться?

А. Семак

— Я думаю, что наша задача просто всецело предать себя на волю Божию, а Господь знает, что для кого спасительнее. То есть, когда-то в период максимализма православного, мне казалось, что вот так надо, туда надо, локтями там, зубами. Помню такой случай смешной. Мы приехали в Крым, и мне говорят: вон там камень в воде, и вот кто проплывет, по преданию, там три раза вокруг этого камня, тот станет монахом. Там шторм, и я туда быстрее ныряю, плыву, думаю: разобьюсь, и ладно. В общем, плыву из последних сил. И тут меня, конечно, уже там охрана с берега — свисток, красный флаг в море. Думаю: ладно, Господь увидит мое желание, а это все ерунда, внешние проявления. Поэтому в какой-то момент я просто поняла, что ты должен быть там, где ты принесешь максимальную пользу. Мы в такое время живем, что, как говорится, завтра планета чихнет — все схлопнется. Поэтому трудись здесь и сейчас, а что будет дальше, мы все увидим.

Т. Ларсен

— Слушай, а как тебе вообще удавалось в детстве вот между этими двумя реальностями существовать? В твоей семье такое благочестие, молитва, аскеза даже. А выходишь за двери — а там, ну что там: перестройка, гласность, 90-е и так далее.

А. Семак

— Мне вот как раз-таки не удалось удержаться, потому что у меня был очень большой разрыв как раз вот-таки между семьей и миром. Я бы даже сказала, между папой и мамой. Потому что папа был аскет, мама в прошлом пионервожатая, ну и с такими своими представлениями о вере. И вот в этом и был раскол, то есть вот внутренний, что папа молился, мама немножко как бы говорила про другое, а мир вообще меня очаровал — то есть там все совершенно другое, никто не постится, девочки красят губы, джинсовые короткие юбки, дискотеки, вот это все техно. И я последний раз причастилась в 16 лет и пошла по наклонной. То есть мне нужно было достигнуть своего дна, для того чтобы понять, ради чего я рождена на свет и в чем моя миссия.

В. Рулинский

— А часто бывает так, что люди как раз которые, может быть, часто прошли испытания подобного рода, говорят, что им это нужно было, как будто это какая-то предопределенность что ли, как будто это какая-то, ну что ли иначе бы они не встали на тот путь.

Т. Ларсен

— Как тренировка иммунной системы, надо поболеть.

В. Рулинский

— А насколько это нужно было? А можно было этого избежать, чтобы стать тем, кем изначально ты предназначен?

А. Семак

— С одной стороны, я часто об этом думала. Думаю: вот почему не оказалось никакого человека рядом, который бы сказал: Аня, вот давай будем готовить тебя к монашеству. Я думаю, я бы, наверное, стала плохой монахиней, сидела бы где-нибудь там в Тверской области и думала: вот, все вот живут как люди, а я... То есть это должен был быть какой-то выстраданный путь. С другой стороны, вспоминать о том, что я пережила и каким чудом я осталась жива, мне лично очень сложно. Я заблокировала просто этот участок мозга, который ответственен за память юности. И недавно как раз писала тоже в запрещенной сети о том, что настолько больно вот это воспоминание о грехе, что я не могу приезжать в родной город, видеть эти дома, видеть эти улицы. И проезжая город на «Сапсане», когда говорят: «Станция Тверь», у меня начинает бешено биться сердце.

В. Рулинский

— Ничего себе.

А. Семак

— Я просто вот физически, вот эта память каких-то вот таких вот воспоминаний, где ты оскотинился там до такого состояния, когда просто страшно даже какие-то флэшбеки афганской войны этой вспоминать. Ну поэтому вот так вот.

В. Рулинский

— А это, получается, достаточно длительный период был, да, это сколько лет?

А. Семак

— Мало того, что это был длительный период, он был рецидивирующий. То есть вот когда я уже, мне казалось, что все, вот я все нашла, я все поняла, и больше не будет по-другому, не будет, как раньше. Но вот этот, к сожалению, вирус греха, он настолько глубоко гнездится в сердце. И надо помнить о том, что диавол знает все наши уязвимые места с самого детства и умеет ждать. И он ищет, когда ты уязвим, и он возвращает тебя. Вот как пес возвращается на свою блевотину, по словам апостола Павла, также вот человек, который когда-то уже этот навык греха приобрел стойкий, ему будет очень непросто ни в миру, ни в монашестве тем более. Он все время будет возвращаться вот в это свое падшее состояние.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА Мы говорим сегодня с Анной Семак, писателем, блогером, благотворителем, супругой главной тренера футбольного клуба «Зенит», и говорим о очень важных таких вещах. Мне все-таки хотелось бы узнать, а что вас, скажем так, вернуло на тот путь? Что стало таким вот основным? Ну то есть были попытки вернуться, но потом рецидивы происходили, но все-таки вы все-таки вернулись.

Т. Ларсен

— Может быть, встреча с Сергеем?

В. Рулинский

— Да.

А. Семак

— Нет. Это была, безусловно, промыслительная встреча, и я верю в предопределение, вот что касается нашего союза конкретно. Но, наверное, причина, по которой я вернулась, это молитвы отца и его духовников, старцев отца Кирилла (Павлова), отца Павла (Груздева), отца Серафима (Тяпочкина) и многих и многих людей, которым в свое время мой папа благотворил. Но во мне все время жило вот это вот ощущение того, что я что-то делаю не так. Я никак не могла понять, что со мной происходит. То есть в каких бы обстоятельствах, самых сладких и благоприятных, я ни оказывалась, меня всегда неотступно преследовало такое чувство, что я живу не в своем теле, что я должна быть не в этом месте, что я делаю какую-то ерунду, что я говорю не своими словами. И вот эта маета, она меня заставила в какой-то момент остановиться и задуматься вообще о том, что происходит.

В. Рулинский

— И это был какой-то момент или это был процесс?

А. Семак

— Это был процесс. Потому что вот мой отец, за что ему очень благодарна, его жизненный принцип — никогда ничего не навязывать. Он ко мне приезжал, привозил мне какие-то святоотеческие книги, пытался со мной разговаривать. Я это все за занавесочку складывала и говорила себе, что настанет момент, когда я сяду и во всем разберусь. Единственное вот, что за весь этот период моей безбожной такой, боготступнической жизни я хорошо запомнила, что я не терпела богохульства рядом с собой, то есть меня это всегда как-то резко отрезвляло. Если там какой-нибудь молодой человек, который, значит, мне симпатизировал, выражал атеистическое свое какое-нибудь мировоззрение или, еще хуже, вот допускал себе прямое богохульство, я сразу же ставила на нем крест. И, может быть, как-то вот это тоже повлияло, то есть все равно какое-то что-то во мне такое Божие оставалось. И потом, наверное, может быть, с рождением детей, с какими-то переживаниями своими эмоциональными и всякими потрясениями, я просто медленно приближалась к тому, что мне все-таки нужно понять, что же со мной не так.

Т. Ларсен

— То есть уже были дети.

В. Рулинский

— Были дети.

Т. Ларсен

— И в тебе этот процесс созревания, он вместе с ними проходил.

А. Семак

— Ферментации, я бы сказала. Момент такой вот здесь важный, это была вот именно ферментация души. Я хорошо помню этот момент возвращения. Мы в Казани переезжали в такой загородный дом лесной, я там оставалась одна с детьми часто. И мне вот просто по каким-то даже каким-то мистическим соображениям захотелось его освятить. И попросила подругу, чтобы она привезла мне священника. И это был такой очень сакральный, удивительный момент. Приехал простой деревенский батюшка. Я почувствовала невероятный контраст между тем, как выглядела моя подруга — вся там в футуристических каких-то вещах, на каблуках, и за ней вот этот простой деревенский батюшка в заштопанной скуфеечке — то есть какое-то удивительное противопоставление двух миров. Я говорю: давай со мной, у меня нет платочка, я тебе какую-нибудь пеленку детскую дам на голову. Она говорит: нет, Семак, это твой праздник, давай, иди одна, а я посплю. И вот я пошла послушно за этим батюшкой, и он мне предложил помолиться, и он запел: «Богородице, Дево, радуйся». И в этот момент у меня случилось какое-то возвращение в младенческое состояние. А моя мама пела, когда я была маленькая, «Богородице, Дево, радуйся». И у меня прямо слезы хлынули из глаз, и я тогда первый раз ощутила, что я тяжело больна, а вот этот священник, он мой врач, и что я готова за ним идти хоть на край света, что вот в этом и есть ключ. И вернувшись домой, у меня уже был такой существенный такой тектонический сдвиг, да, какой-то там вот этой плиты душевной, со мной случилась история. Я была беременна пятым ребенком, и мне снится сон, что на меня нападает человек и начинает меня бить. И я понимаю, что сейчас он попадет в живот, и я потеряю ребенка. И я хватаю какую-то первую попавшуюся доску на вытянутых руках, пытаясь защищаться, и вижу, что это портрет Иоанна Кронштадтского. А я выросла вот в доме, где в кабинете отца на самом видном месте был портрет Иоанна Кронштадтского. Мало того, мой папа в советские годы чуть не сел в тюрьму за самиздат, за то, что он перепечатывал книги Иоанна Кронштадтского. И папа его почитал особенно. И я проснулась, и няне говорю — мы тогда уже переехали в Петербург, я говорю: вы знаете, мне приснился такой сон, мне срочно нужно в церковь, где здесь ближайший храм? Она говорит: так вот же, за углом монастырь Иоанна Кронштадтского. И я побежала, помню, в монастырь и купила книгу «Моя жизнь во Христе», которую перепечатывал мой отец. И все его дети вернулись к Богу через эту книгу.

Т. Ларсен

— Потрясающе.

А. Семак

— То есть я купила лампаду, купила икону, спрятала все это в санузел — ну у нас такой был большой совмещенный туалет. Думаю, чтоб мужа не напугать, думаю, он подумает, что я, может быть, сошла с ума, что я вот так резко начала там молиться. И я поняла, что мне необходима исповедь. С каждой прочитанной страницей книги у меня как будто пелена сходила с глаз, я понимала, в каком я бедственном положении нахожусь. И что удивительно, в тот день, когда я пришла на первую исповедь, я молилась Богу, чтобы Он послал мне такого священника, который мне не сломает руку, не выколет глаз — мне казалось, за все, что я сделала, меня убить мало.

В. Рулинский

— Кара такая должна быть.

А. Семак

— Да. И у меня не было никакого выбора. То есть впоследствии я узнала, что там есть прекрасный отец Дмитрий Галкин, к которому ходят светские люди, и он всегда с богословской точки зрения все глубоко объясняет.

Т. Ларсен

— Ты попала на какого-нибудь игумена сурового?

В. Рулинский

— Строгого.

А. Семак

— А я попала на отца Николая Беляева, он стал нашим первым духовником. Он как со строгой византийской иконы лицо, и у меня вот первая мысль, когда я его увидела: уходи. Уходи, он сейчас тебе какую-нибудь повесит эпитимию, и все, и будешь как обуреваемый стоять там где-нибудь...

Т. Ларсен

— За дверью.

А. Семак

— За дверью всю жизнь. И совершилась, конечно, удивительная ситуация. Я рассказывала ему о каких-то своих тяжких грехах, а он гладил меня за руку и плакал вместе со мной. И вот так вот мы все вернулись к Богу через отца Николая. Потом, следом за мной, муж, и так все дети тоже воцерковились.

Т. Ларсен

— Кстати, интересный вопрос про детей. Потому что я думаю, тебя еще чаще, чем меня, потому что больше детей, спрашивают о том, как привести ребенка к Богу. И я недавно нашла ответ благодаря митрополиту Антонио, который рассказывал о семье Владимира Лосского. Я расскажу свою историю, но я, правда, это не практикую. Я нашла ответ. Ну как бы в принципе нашла ответ.

В. Рулинский

— Расскажи.

Т. Ларсен

— Но просто расскажи, у тебя есть какой-то ответ личный на этот вопрос?

А. Семак

— Вот по опыту своего отца скажу, что, например, на меня, как на ребенка творческого, с богатым воображением, произвело большое впечатление чтение святых отцов и житий святых. То есть вот для меня это вот как-то сформировало такие первоначальные представления о Боге, о Церкви. Поэтому мы много время уделяли тому, чтобы показывать какой-то вот этот православный контент, как сейчас принято говорить. Мультики я искала какие-то подходящие, рассказывала про святых, все это формировало первоначальные образы. Но самое главное — это свой пример. Потому что ты можешь говорить все что угодно, но если ты там материшься, если ты осуждаешь других при ребенке, проявляешь какое-то там лицемерие, несдержанность, то что бы ты ни говорил, это все обесценивается. И самое главное, вот как мы с моими какими-то приятельницами многодетными православными поняли, что самое главное — это причастие. Вот такая еженедельная рутина, как бы это ни звучало странно, вот эти походы в церковь в любую погоду, это все однажды будет спасительным кругом для ребенка, когда он попадет в это бушующее море страстей.

В. Рулинский

— То есть причастие именно детей, не родителей.

А. Семак

— Причастие. Ну нет, родителей само собой, потому что через родителей освящается вся семья. Но вот именно регулярное причастие детей — это вот самый-самый важный компонент. Даже не надо вдумываться, зачем ты это делаешь, если там человек на пути к воцерковлению, просто делай, и в это надо просто поверить, что однажды это спасет ребенка.

Т. Ларсен

— А они у тебя готовятся как-то? Потому что кто-то, кто нас слушает, может сказать: ну вот, это может стать, знаешь, такой профанацией. Типа обесценится смысл таинства, если это станет таким повседневным, еженедельным таким вот для них мероприятием. Они не будут осознавать вообще весь смысл происходящего.

А. Семак

— Вот в те моменты, когда мне казалось, что они не осознают смысл происходящего, я пыталась какой-то все-таки применить адреналиновый укол и как-то оживить немножко память что ли, представление об этом. Но как показывает практика вот на старших детях, что необходимость причащаться, уже в свободном полете, она позже проявляется. Как было и со мной. То есть вот вся моя жизнь, такая безбожная юность — это все поиск потерянного сокровища, потерянного рая. Потому что вот именно эти ростки, они никуда не деваются.

Т. Ларсен

— Про Лосского расскажу, раз я заговорила.

В. Рулинский

— Да, это очень интересно.

Т. Ларсен

— Я случайно услышала, меня это поразило, конечно, но это тоже такой труд, знаешь, родительский. Он рассказывает о том, что он пришел в семью Владимира Лосского, что у них было четверо детей, чтобы идти вместе в церковь на воскресное богослужение.

В. Рулинский

— В Париже.

Т. Ларсен

— И он увидел, что родители выстроили всех детей, значит, перед собой и сказали: мы хотим сегодня причаститься, но мы не можем этого сделать, мы не можем подойти к Чаше, пока не испросим у вас прощения. Дальше они подходили к каждому ребенку, клали земной поклон и просили у него прощения.

В. Рулинский

— Ничего себе.

Т. Ларсен

— И для меня это вот просто ответ на вопрос, как привести ребенка к Богу. Но я не могу сказать, что я отважилась бы вот на такой подвиг любви и смирения. Но вот, по-моему, на крайний случай можно использовать, если вдруг что-то пойдет совсем не так и не туда. Как в твоей жизни появилась потребность и возможность делать дела милосердия? По большому счету, ты человек очень занятой — у тебя пятеро детей, у тебя муж занимает серьезное положение, это тоже накладывает какие-то обязательства. Вы периодически мотаетесь по миру, по стране, на тебе дом, хозяйство, все. Плюс у тебя достаточно активная деятельность в сети — ты как блогер, огромное количество подписчиков. Я знаю, какая это большая работа — эти видео, монтаж, общение с ними. Откуда нашлись еще время и силы на то, чтобы помогать другим?

А. Семак

— Ну это не пришло как-то как озарение или как какое-то особое призвание, которое ты чувствуешь в определенном возрасте. Это полностью унаследованная потребность от отца. У меня был великолепный пример щедрости все детство перед глазами. Мой папа, мало того, что у него был принцип: отдай все, что привлекает твоих приятелей. Папа работал в свое время с художниками очень хорошими. И помню, как к нему пришел друг, увидел большую картину на стене и говорит: какая великолепная работа. Ну через полчаса он уже нес ее домой. И папа, вот он поскольку...

В. Рулинский

— По-монашески так.

А. Семак

— Да, папа мой, поскольку он особо почитал Иоанна Кронштадтского, он и жил как Иоанн Кронштадтский. Как-то, выходя из храма, имея двух малолетних детей, к нему подошла нищая и сказала, что ей нужна сумма срочно и назвала сумму, ту, которая была у папы в кармане, он только что получил зарплату. И папа, не думая ни секунды, отдал эти деньги. Придя домой, естественно, он встретил...

Т. Ларсен

— Недоумение мамы.

А. Семак

— Критику и недоумение со стороны мамы: «Ну как так можно? У тебя двое детей». На что папа сказал: «Просто верь Богу». Через какое-то время раздается звонок, папа открывает дверь, там стоит монах, передает конверт, говорит: «Вам от отца Кирилла (Павлова) письмо». И там сумма ровно в три раза превышающая те деньги, которые он отдал.

В. Рулинский

— Ничего себе.

А. Семак

— Вот так мы жили. И это я видела, и это для меня было нормально, то, что надо отдать все.

Т. Ларсен

— Круговорот благодати в природе. Выраженный материально в том числе, да?

А. Семак

— И в детстве у нас совершенно тоже как-то самостоятельно сложился такой тимуровский кружок с подружками — мы спасали щенков, спасали голубей, птиц, каких-то старушек, которые не просили даже их спасать. У нас все время вот была потребность заниматься чем-то таким. Причем это было совершенно как-то естественно, не надуманно, не притянуто за уши. И просто имея большие возможности, это так же естественно, как-то само по себе получается, что ты просто знаешь, что нужно отдавать больше, чем брать.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА Мы сегодня говорим с Анной Семак, писателем, блогером, благотворителем, супругой главного тренера футбольного клуба «Зенит». Меня зовут Василий Рулинский...

Т. Ларсен

— Я Тутта...

В. Рулинский

— Я пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности.

Т. Ларсен

— Ох, всегда забываю. Это важное дополнение.

В. Рулинский

— Да, не забывай.

Т. Ларсен

— А я просто Тутта Ларсен.

В. Рулинский

— Мы вернемся после короткой паузы.

Т. Ларсен

— Это «Делатели» на Радио ВЕРА Я тут Тутта Ларсен.

В. Рулинский

— Я Василий Рулинский, премьер-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях сегодня Анна Семак, писатель, блогер, благотворитель, супруга главного тренера футбольного клуба «Зенит». Анна, вы начали говорить о том, что с детства впитали в себя такое правильное отношение что ли к нуждающимся, которое было в образе служения отца, прежде всего в семье. Вы это видели и как-то начали сами практиковать это в детстве. Вы знаете, я хотел бы спросить про то, когда это вернулось. То есть это вернулось, когда вы вернулись к Богу, сразу же это вернулось? Либо это стало следствием вашего возвращения к Богу, вот эта тяга творить добрые дела. И насколько они, вот эти вещи взаимосвязаны, грубо говоря, для вас? Или вы, например, делали добрые дела в таком состоянии, скажем, далеком от Церкви, тоже это как-то не уходило из жизни?

А. Семак

— Ну я как-то внутренне не классифицировала никогда какие-то дела милосердия как добрые дела или благотворительность. Это какая-то такая встроенная функция, совершенно естественная, мне кажется, для русской женщины — там кому-то помочь, где-то подставить плечо. Просто, скажем так, сфера влияния и возможностей, когда ты имеешь больше денег, когда ты имеешь больше рычагов, она, конечно, становится шире.

Т. Ларсен

— А как ты выбирала себе подопечных или они просто сами сваливались на голову?

А. Семак

— Мне кажется, что тут такое поле непаханое, что тут выбирать не приходится.

Т. Ларсен

— Но все равно, смотри, ведь даже в профессиональной благотворительности, вот каждый раз спрашиваешь людей, люди выбирают все-таки по душе какие-то направления. У меня, например, есть подружка, которая всю жизнь работает с особыми детьми, и она говорит, я бы никогда не смогла работать со стариками, для меня это очень тяжело. Вот дом малютки — это моя тема, а вот какой-нибудь дом престарелых — мне очень тяжело смотреть на пожилых людей. А с другой стороны, есть Лиза Олескина и фонд «Старость в радость», которая вот обожает этих стариков, она для них живет, она ради них готова горы свернуть. Кто-то только животным помогает, кто-то только детям, кто-то только взрослым. Действительно, поле непаханое, но все равно каждый человек находит какую-то свою нишу. Она у тебя есть?

А. Семак

— Нет, у меня такого нет. У меня, знаете, как вот мой духовник, владыка Кирилл говорит, что он чувствует, как вот представить если навигатор, да, где какие-то красные кнопочки загораются, где его духовным чадам сегодня нужна особенная помощь и молитвенная поддержка. А также у меня, вот когда просто какие-то загораются маячки красные, что сегодня туда надо, завтра туда, послезавтра беги сюда, вот срочно вот тут нужно что-то закрыть. То есть вот в этом плане у меня больше, наверное, как скорая помощь.

В. Рулинский

— Такая внутренняя духовная, получается, какая-то ориентировка, как бы настройка к тому, что ты все время у Бога спрашиваешь, да, куда бежать, где включаться.

А. Семак

— Да, скорее как-то вот так.

В. Рулинский

— Это интересно. Вы знаете, я часто задаю такой вопрос тем людям, кто приходит сюда, на эфир, по поводу того, можно ли по-настоящему делать дела милосердия, если ты далек от Бога. Все-таки меня этот вопрос все время как волнует, а могут ли быть добрые дела вне Бога? А вы как для себя отвечаете на этот вопрос?

А. Семак

— Я недавно посмотрела фильм «Дочь». Слышали когда-нибудь о таком фильме?

В. Рулинский

— Я — нет.

Т. Ларсен

— С Энтони Хопкинсом?

А. Семак

— Нет, это русский фильм.

Т. Ларсен

— А, нет.

А. Семак

— И вот там серийный маньяк-убийца, который убивает подростков, делает всего одно доброе дело в своей жизни — он помогает женщине, прописав ее у себя дома, и заключает с ней фиктивный брак, потому что иначе ее с особенным ребенком выгнали бы с работы. И вот это одно хорошее дело определяет судьбу его ближайших родственников, то есть оно приносит конкретный, добрый, очевидный плод. Поэтому мне кажется, что в каждом, даже неверующем человеке, есть вот эта искра Божия, и здесь не зависит, наверное, все-таки от того, насколько человек воцерковлен.

В. Рулинский

— А могут ли добрые дела привести к Богу? Ну то есть это все в параллельных реальностях что ли, получается?

А. Семак

— Я уверена, что да. Вот есть такое, у меня недавно было прямое свидетельство того, что так бывает, и это правильно и естественно. У меня в очередной раз было какое-то такое затяжное помутнение рассудка, и в Рождественский сочельник я выбегаю из магазина ДЛТ на Конюшенной площади, и стоит нищая. И я еще, первая мысль такая вот меня пронзила, что ну да, такое хорошее место она выбрала, люди...

В. Рулинский

— С деньгами.

А. Семак

— Да, ходят, как раз вот в праздник здесь вот проходят, естественно, кто-то что-то дает. И первая мысль — сделать просто вот несколько шагов от нее и пойти заниматься своими делами. И вот какие-то секунды, и я думаю: так, стоп, что ж ты за сволочь такая, нагруженная пакетами? Вот что бы она ни сказала, где бы она ни жила, сколько бы она здесь ни стояла, она смирила себя до того, чтобы протянуть руку. А это очень дорогого стоит. Я разворачиваюсь, делаю несколько шагов, даю ей бумажку, и она говорит: «Храни тебя Бог». И в этот момент у меня прямо такой прямой укол адреналина в душу. И у меня была совершенно другая рождественская служба. И вот в этот период я почувствовала, что вот через эти такие ниточки Господь посылает нам спасение. То есть даже когда ты упал, когда ты в таком падшем состоянии, вот именно через эти ниточки добра человек способен вернуться обратно. Иногда мы их не замечаем, но что-то вот действует именно конкретно на этого человека.

Т. Ларсен

— Ты описывала в сети свой опыт не просто служения делам милосердия, а буквально служения, когда ты отправилась трудницей в монастырь женский. Расскажи, пожалуйста, об этом опыте, если можно, что был за монастырь и почему вообще тебе понадобилось в затвор?

А. Семак

— Вот как сказал Господь: кого люблю, того испытую. Жизнь православного человека, она похожа на компьютерную игру. Каждый раз переходишь на какой-то новый уровень сложности и думаешь уже, что вроде бы все знаешь, все понимаешь. Мне вот, например, казалось, что я, вот точно я никогда не впаду в прелесть. Потому что сколько я об этом читала у святых отцов, там же очевидно просто, как человека начинает нести и он впадает в какие-то крайние состояния. Сейчас я имею в виду не ту прелесть, когда ты видишь ангелов и тебе кажется, что ты какой-то особенный или там тебе кажется, что ты можешь летать, воскрешать мертвых. А именно то измененное состояние, которое тебе транслирует диавол для того, чтобы сбить тебя с истинного пути.

Т. Ларсен

— Ну типа, что ты думаешь, что ты очень хорошая, что у тебя все в порядке.

А. Семак

— Когда ты думаешь, что у тебя все хорошо, а у тебя все уже очень плохо. И это такой эффект лягушки, сваренной в молоке. Если лягушку бросить в кипяток, она сразу же выпрыгнет. А если по чуть-чуть прибавлять газку, она сварится. И ты позволяешь себе чуть-чуть здесь, чуть-чуть там, чуть-чуть сям, перестаешь молиться, начинаешь осуждать — и вот ты уже влип по уши в это болото. И я допустила себе такое состояние вот очередного падения, и было совершенно очевидно, что выбраться из этого состояния самой уже невозможно. И я вот поехала к духовнику, и он мне порекомендовал поехать в монастырь, так скажем, обнулиться. И это самое счастливое время в моей жизни. Во-первых, это режим детского садика: так, у нас сейчас, значит, прогулка, сейчас у нас сон, сейчас у нас прогулка, потом у нас послушание. Меня очень жалели. И я изначально думала, что это будет тяжело, как вот в старинных патериках, когда колют дрова, чистят навоз...

Т. Ларсен

— Но это был просто женский монастырь?

А. Семак

— Это был скит святой Нино в Вырице — маленький, уютный, можно сказать так, домашний монастырь, где меня все хорошо знают. С сестрами мы буквально родные, потому что я у многих присутствовала на постриге, и это тоже всегда создает какую-то такую прочную духовную связь.

Т. Ларсен

— Ну то есть не совсем в незнакомое место.

А. Семак

— Нет, не совсем в незнакомое место. И все сложилось так, что я вот для себя получила именно то, чего я искала: уединение, молитва, труд, который вот всю дурь выгоняет...

Т. Ларсен

— А чем ты занималась там? Ну каким трудом?

А. Семак

— Я самым любимым занималась. Я рассказывала истории, пила чай, ела конфеты.

В. Рулинский

— Ну это важное послушание.

А. Семак

— Нет, на самом деле мое любимое послушание на кухне, потому что я очень люблю готовить, очень люблю служить людям, люблю кормить людей. Поэтому вот мне повезло жить с очень хорошими сестрами, которые меня поддержали, укрепили.

Т. Ларсен

— Ты там целых 20 дней, да, провела?

А. Семак

— Ну сколько-то, да, там быстро очень время перестает уже считываться.

Т. Ларсен

— А то есть ты отключила мобильный, вот это все, да?

А. Семак

— А вот там как-то промыслительно не работал вай-фай, в каком-то одном углу. Поэтому совершенно удивительно, я там получила какой-то невероятный и светлый опыт, который, верю, будет давать мне надежду до конца жизни.

Т. Ларсен

— Ну ты примерила на себя монашескую жизнь, она тебе подошла?

А. Семак

— Вполне. Я даже специально взяла заштопанный подрясник, я сменила полностью одежду свою на рубище, на стоптанные сапоги. То есть для меня, как для человека, который придерживается максимализма во всем, мне, конечно, надо было вот чтобы это было не просто какое-то такое внешнее делание, а чтобы прямо с полным погружением.

В. Рулинский

— Да, я помню, для меня в свое время было тоже очень ярким таким философским осмыслением вообще русского человека, что если он верит в Бога — то так, чтобы вот до конца. А если он атеист — то вот прямо чтобы все разгромить. Вот у него нет такого, знаете, срединного пути. Это вот у немцев.

Т. Ларсен

— Широк русский человек.

В. Рулинский

— Да, вот я бы сузил, да. У немцев как-то вот все вот так вот, поровну — ну ты вроде как-то веришь, а вроде нет, такой агностик. Русский — он вот такой вот. Если вот, да, или Святая Русь, или коммунисты. Понимаете, вот чувство такое.

Т. Ларсен

— Это «Делатели» на Радио ВЕРА Я Тутта Ларсен.

В. Рулинский

— Я Василий Рулинский. У нас в гостях Анна Семак, благотворитель, писатель, блогер, супруга главного тренера футбольного клуба «Зенит». Я бы хотел, знаете, еще спросить у вас по поводу опыта приемного родительства. Потому что вы мама дочки с достаточно тяжелым заболеванием. И как вы к этому пришли? Почему вы решили, во-первых, стать приемной мамой, во-вторых, тем более вот такой взять подвиг еще бороться и с заболеванием у дочки?

А. Семак

— Вдохновил меня изначально Патриарх, я услышала его проповедь рождественскую о том, что нужно усыновлять особенных детей. Потому что обычных детей пускай берут те пары, которым не суждено самим испытать радость родительства, рождения ребенка. А вот особенных детей необходимо брать именно православным семьям. И потом вот знакомство с «Детской миссией» в Вырице. Я видела их истории, видела их детей, со многими я с самого начала знакома, прошло уже много лет. Поэтому вот изначально план был такой: взять именно особенного ребенка с какими-то, скажем так, особенностями развития, с которыми мы можем справиться. То есть для меня, например, изначально важно было, чтобы был какой-то эмоциональный ответ, то есть я так отсекла синдром Дауна, аутизм. Мне было бы сложно просто какие-то вещи, которые я могу...

Т. Ларсен

— Интеллектосохранные.

А. Семак

— Да, которые я могу объяснить, то есть сразу как-то отсечь. И с органическим повреждением мозга мне тоже было бы тяжело справиться, потому что я много видела таких историй в Вырице. И там просто титанический труд вот по реабилитации. Я думала, что это что-то вот связанное с отсутствием конечностей, может быть. Ну то есть какая-то такая вот инвалидность, которая, скажем так, нам по силам.

Т. Ларсен

— Скорее телесная, да?

А. Семак

— Да, телесная.

В. Рулинский

— А оказалось, spina bifida, да? Это заболевание, получается...

А. Семак

— Если так вот, грубо выражаясь, она вот, Танечка, до пояса она выглядит как девушка, а ниже пояса — как младенец, то есть у нее недоразвитые ножки и она не ходит.

В. Рулинский

— И, получается, у вас этот путь был очень непростой. И вы даже, насколько я помню, был опыт, когда духовник не благословил.

А. Семак

— Нет, это изначально было не благословлено.

Т. Ларсен

— А серьезно, владыка Кирилл сказал нет?

А. Семак

— А у меня тогда был духовник отец Николай, он поехал на Афон и долго молился об этой ситуации и потом объявил мне, что усыновлять не благословляю, пока Илария, младшая дочь, не закончит среднюю школу. Вместо того, чтобы принять волю Божию, во мне возник бунт.

Т. Ларсен

— Протест.

А. Семак

— Я сказала: как можно не благословлять то, что уже благословлено Богом. И написала ему длинное письмо, где я подробно расписывала по каждому пункту, как это будет полезно мне и детям, и неужели я такой вот человек, что я не могу спасти даже одну душу.

Т. Ларсен

— А ты ходила в школу приемных родителей?

А. Семак

— Да.

Т. Ларсен

— Но это было до того, до школы?

А. Семак

— Это было параллельно, уже когда я задумала весь этот план. Ну и батюшка так вот, как часто старцы говорят: ну делайте, как знаете. Ну, в общем, потом я целиком и полностью осознала свою вину и поняла, почему он не благословлял конкретно вот в этом случае. По шкале сложности от 1 до 10, я бы оценила это предприятие в 50.

Т. Ларсен

— Вот это да. А кому было сложнее всего — тебе, детям, супругу?

А. Семак

— Во-первых, было сложно детям. Потому что в готовую, устоявшуюся систему попадает агрессивно настроенный человек...

Т. Ларсен

— Дестабилизирующий, да?

А. Семак

— Взрослый.

Т. Ларсен

— А сколько ей было?

А. Семак

— Девять. Который привык...

Т. Ларсен

— Выживать?

А. Семак

— Выживать. Локтями, зубами, и не терпит никакой конкуренции. Кроме того, еще имеет триггеры в виде маленьких детей, потому что считает на примере своей родной семьи, что маленьким достается неоправданно больше любви. И вот ты подставляешь своих детей, оставляешь их наедине с человеком, который проявляет агрессию. И дальше вот только годы выживания, стресса, попыток стабилизировать ситуацию, разрулить конфликты. Сейчас Танечка уже большая, ей 19 лет. И в какой-то момент мы приняли решение под руководством психолога осуществить сепарацию, потому что она тратила огромный жизненный ресурс на конкуренцию.

Т. Ларсен

— По-прежнему? С твоими родными людьми?

А

А. Семак

— Да. И вот из-за того, что она тратила большой ресурс на конкуренцию, она не могла ни нормально учиться, ни заниматься спортом, то есть ее это очень сильно дестабилизировало. И в тот момент, когда мы провели сепарацию, в ее картине мира все сложилось так, как она изначально мечтала: папа, мама, любимая няня — бабушка, и она — все стало хорошо. У нее тут же наладилась учеба, она стала преуспевать в спорте. И самое главное, что вот дети выдохнули.

Т. Ларсен

— А чему тебя научила твоя приемная дочь?

А. Семак

— Тому что во мне очень много темных комнат. На самом деле приемные дети, они вскрывают какие-то такие замки запечатанные. Мы же очень многого о себе не знаем. Нам кажется, что вот все понятно предельно — здесь вот светлое, здесь темное, но есть еще очень много каких-то моментов, которые в нас не проявляются до того момента, пока кто-то там не поковыряет палкой. И многому меня научила Таня. Было очень много хорошего, очень много было светлого. Я не позволяю себе выносить сор из избы и рассказывать о том, как это было, но с моим уровнем принятия и терпения скажу, мягко выражаясь, что это было очень тяжело. Поэтому, слава Богу, мы преодолели этот этап. И у нас была опека, опека закончилась. Сейчас Танечка живет в прекрасных условиях. Мы провели ей четыре операции, которые позволили значительно улучшить качество ее жизни. Мы даем ей хорошее образование, мы следим за тем, чтобы у нее было все, и не просто было, а было в изобилии. Три месяца она проводит летних на море, ни в чем себе не отказывает. Мы ее по-прежнему любим и поддерживаем во всем. Но вот возможности существовать вместе, да, как семья, у нас не получилось, потому что ребенок был очень сильно...

Т. Ларсен

— Встревожен.

А. Семак

— Травмирован изначально. То есть там была сложная ситуация. И сделали так, как будет лучше для всех.

Т. Ларсен

— И это тоже, кстати, надо уметь.

В. Рулинский

— Да, это правда. У вас еще интересный опыт был не так давно — ну как не так давно, вообще, наверное, время какое-то прошло, — это поездка в Африку с очень необычной миссией. Я так понимаю, что вы занимались съемкой документального фильма о детях-альбиносах.

Т. Ларсен

— Да.

В. Рулинский

— И это непростая тема, мало кто о ней знает, о том, какие страшные вещи там происходят, да?

Т. Ларсен

— Ну да. А их там считают порождениями...

А. Семак

— Диавола.

Т. Ларсен

— Диавола, да, и уничтожают. А как ты вообще в это вписалась?

А. Семак

— Ну вот всегда какие-то приходили люди, которые там меня вдохновляли на те или иные поступки. Вот вспоминая эту миссию африканскую, я понимаю, что, конечно, это было полное безумие. Я увлекла своего мужа на какой-то неведомый континент, и мы четыре часа плыли на весельной лодке по Атлантике.

В. Рулинский

— Ничего себе!

А. Семак

— С какими-то верзилами африканскими, которые знали, что у нас с собой куча денег наличных. То есть вот это просто вот невероятно.

В. Рулинский

— Ну это вообще действительно невероятно. Главный тренер футбольного клуба «Зенит», вместе с своей супругой, вот так вот...

Т. Ларсен

— С сомалийскими пиратами.

А. Семак

— Мы поехали на какой-то остров.

Т. Ларсен

— А это какая была страна?

А. Семак

— Это было Гвинея-Бисау. Мы поехали на остров Бижагош, главный наркотрафик, вот такой вот хаб наркотрафика. И задача была такая. Значит, в Мунсун, в одной вот деревне, постоянно умирали дети от заболеваний легочных из-за того, что у них был земляной пол. Мы ехали с миссией заменить этот пол на цементный. Ну то есть вот, так скажем, вот эту деревню...

Т. Ларсен

— Зацементировать.

А. Семак

— Зацементировать, да. И муж мой смиренный...

Т. Ларсен

— А где ты вообще про них узнала?

А. Семак

— Это там через один фонд, который я не хочу упоминать, уже по соображениям этическим. Но, в общем-то, мы зацементировали эту деревню. И, сняв фильм, столкнулись тоже — ну наверное, это был такой хороший для меня урок, — с тем, что меня заблокировали, вот принимающая сторона, во всех соцсетях, обвинив меня в том, что я сделала темнокожих людей, благодаря тому что фильм был ЧБ, ну еще более темными.

Т. Ларсен

— Серьезно?

В. Рулинский

— Вот это да.

А. Семак

— А Сергей Богданович, который заходил в приют, груженный сумками с провизией, показал о том, что эти люди — гордые, независимые и жизнелюбивые, в чем-то нуждаются.

Т. Ларсен

— Короче Black Life Matters. Отголоски.

А. Семак

— Да, там...

В. Рулинский

— Свои особенности.

А. Семак

— Свои искушения были. В каждом хорошем деле бывают такие истории.

В. Рулинский

— А эта история, скорее вы относите к безумным каким-то, либо она какая-то полезная для вас?

А. Семак

— Конечно, полезная. Во-первых, абсолютно все равно для Бога, абсолютно все равно, на каком континенте живет Его чадо — то есть ты должен помочь всем. И на самом деле напрасно думать, что вот надо помогать своим. Должен помогать там, куда тебя Господь в данный момент призывает. И если нас Господь призвал в Африку помочь конкретным этим детям в конкретный данный момент, то я думаю, что все правильно.

Т. Ларсен

— Подожди, а про альбиносов расскажи. То есть ты параллельно с тем, что вы привезли продукты и сделали там полы, вы еще снимали. А как эта история как возникла вообще?

А. Семак

— А это тоже было через фонд. Нам нужно было помочь альбиносам, купить им автобус, для того чтобы они имели источник собственного заработка. И Сергей Богданович им помог получить этот источник заработка независимый, так как они нуждались и их не брали на работу. То есть это какие-то мелкие такие дела, которые просто сопутствующие мы делали. И плюс еще мы посещали приют и хотели усыновить там какое-то количество детей. Опять-таки мой муж проявил смирение. Как сделать по-своему — рассказываю. Мужу говорю: «Дорогой, я решила, что мы должны взять из этого приюта пять детей». А мне нужно было всего лишь двое детей, брата и сестру. Вот он ходил в депрессии две недели. Потом я говорю: «Ладно, я подумала, может, все-таки двоих только?» Он: «Фуф... ну давай». Изначально бы он на двоих не согласился, но пришлось вот как-то проявить мудрость.

В. Рулинский

— Но в итоге и два, то есть вам не получилось никого взять.

А. Семак

— Вы знаете, это тоже промыслительная история. Мы заплатили огромные деньги за то, чтобы этих детей вывезти из Африки, запустили процесс. Но потом оказалось, что: а) мы столкнулись с мошенниками, б) начался ковид. И так я поняла, что нет воли Божией.

В. Рулинский

— Промысл не способствовал.

А. Семак

— Да. И в таких моментах, конечно, православному человеку нужно быть все-таки чутким к знакам.

Т. Ларсен

— Смириться.

А. Семак

— И смириться.

В. Рулинский

— Да, а вы знаете, в этой всей истории, конечно, меня поражает вот эта готовность вас и Сергея, как вы говорите, смиренного человека действительно — я вот прямо представляю, на себя примериваю, — человек с такими возможностями, такой серьезный человек, значимый для страны, вот так вот берет и вот в таких условиях с какими-то пиратами там ездит, какой-то цементирует пол, думает о том, чтобы пятерых детей африканских взять.

Т. Ларсен

— Он всерьез об этом думал неделю.

В. Рулинский

— Это действительно какое-то что-то невероятное. У меня, честно, вот прямо восхищение вызывает эта вся история своим таким... Знаете, я недавно вот услышал, преподобный Паисий вроде говорит, что для того, чтобы уйти в монастырь, нужно какой-то винтик в голове чтобы у тебя отсутствовал. Вот мне кажется, это в каком-то смысле про каждого христианина — чтобы чуть-чуть быть неотмирным таким. Взять — ну как, нужна помощь? Ну поехали туда. В Африке, конечно, нужна помощь. Вот какие препятствия? Никаких. Пожалуйста. В этом смысле, конечно, это поражает.

Т. Ларсен

— А меня поражает чуткость. Вот как, Аня, ты говоришь, что надо уметь читать знаки. И на самом деле мне кажется, многие люди молятся о том, чтобы Господь научил эти знаки различать и вообще отличать добро от зла, свои хотелки от Божиего призыва. И это очень сложно. А как ты понимаешь, что это оно?

А. Семак

— Мне в этом плане проще. Когда у тебя есть духовный отец, ты, в общем-то, всегда можешь...

Т. Ларсен

— Согласуешь с ним, да?

А. Семак

— Да, всегда по любому вопросу можешь обратиться и через духовника узнать волю Божию. Но мне кажется, что вот эта чуткость, она все равно с годами развивается. Как говорит моя подруга, надо отрастить усы особого чувствования мира.

В. Рулинский

— Хороший образ, такой кошачий.

А. Семак

— Да.

В. Рулинский

— Да, знаете, последнее, что хотел спросить, вот про изменения внутренние. Потому что, знаете, часто многие люди задаются вопросом, например, вот в состоянии, когда они, может быть, чувствуют, что пора, но еще сил, решимости не хватает сделать какой-то шаг, чтобы изнутри измениться, чтобы жизнь как-то пошла по правильному такому направлению. И как вообще это преодолеть в себе вот это, то, что тебя тяготит, что здесь нужно сделать? Можете какой-то совет дать? Мне кажется, здесь вот это тот момент, когда он может быть очень нужен этот совет многим людям.

А. Семак

— Вот на моем примере, к сожалению, мне нужно было достигнуть дна, чтобы, оттолкнувшись, понять, что дальше либо смерть духовная, либо какое-то возрождение. Вот именно таким людям, как мне, которые вот с такой амплитудой привыкли жить, да, мне нужна была какая-то такая экстренная терапия. Дай Бог, если человек сознательный, он может действительно, как я и планировала многие годы, сесть и самостоятельно во всем разобраться. Но мне кажется, что вот эта вот потребность жить духовной жизнью, она все равно приходит через скорби, через испытания. Потому что если у тебя все хорошо и благополучно, ты даже, в общем-то, никогда и голову на небо не поднимешь и благодарить ни за что не будешь. Зачем? Ведь все же хорошо. Поэтому если у кого-то есть возможность не дожидаться скорбей и во всем разобраться самостоятельно, достаточно просто искренне попросить у Бога послать людей, послать обстоятельства для того, чтобы Он им открылся. И Господь всегда на этот призыв души незамедлительно реагирует.

В. Рулинский

— Спасибо большое. Очень хорошее, мне кажется, такое пожелание для каждого человека, кто сейчас нас слышит и кто об этом в том числе думает. Мне очень приятно было с вами сегодня поговорить. И действительно здорово, что, получается, много о чем, мы поговорили далеко не о всем, о чем хотели, но многое получается с Божией помощью. У меня искреннее восхищение вызывает и ваше служение, и ваша семья.

А. Семак

— Спасибо.

В. Рулинский

— Дай Бог, чтобы Господь давал вам силы дальше трудиться в этом мире непростом. И, собственно, мы от лица всего радио вас благодарим сердечно. Сегодня у нас в гостях в программе «Делатели» была Анна Семак, благотворитель, писатель, блогер, супруга главного тренера футбольного клуба «Зенит». И мы очень рады. Меня зовут Василий Рулинский, я пресс-секретарь синодального отдела по благотворительности.

Т. Ларсен

— Меня зовут Тута Ларсен. Я вспомнила, как эти усы называются — вибриссы. Растим.

А. Семак

— Растим, да.

Т. Ларсен

— Пока. Спасибо. Всего доброго.

А. Семак

— До свидания.

В. Рулинский

— До свидания.

---

Все выпуски программы Делатели

• «Помощь бездомным». Протоиерей Алексий Ботвинников
• «Проводники помощи». Екатерина Титова, Валентина Федькив
• «Помощь людям с зависимостями». Игумен Иона (Займовский)