Поделиться
«...Идут десятилетия — и безвозвратно слизывают рубцы и язвы прошлого. Иные острова за это время дрогнули, растеклись, полярное море забвения переплескивает над ними. И когда-нибудь в будущем веке Архипелаг этот, воздух его, и кости его обитателей, вмёрзшие в линзу льда, — представятся неправдоподобным тритоном...»
Это был голос Александра Солженицына: редчайшая аудиозапись авторского чтения из великой книги «Архипелаг ГУЛАГ», — посвященной советской системе политических и уголовных лагерей. Фрагмент вступления к эпопее.
На компакт-диске издательского дома «Союз» звуковой автограф писателя предшествует чтению сокращённого издания «Архипелага» актёром, которое длится почти одиннадцать часов! Солженицын же читает — чуть более десяти минут.
Кстати, догадаться, что на диске — помимо многочасового чтения актёра — есть и голос автора книги, можно — лишь сняв упаковку.
Не только из-за радостного обнаружения минут авторского чтения вложил я свою закладку во вступление к солженицынской эпопее... Но потому, что именно вступление — своим уникальным авторским языком, ритмом и образным рядом — развивает принцип внутреннего устройства книги.
Принцип, о котором я говорю, заявлен в подзаголовке к «Архипелагу», но на него, увы, не всегда обращают внимание те, кто и сегодня впервые встречается с этим произведением.
«Опыт художественного исследования» — вот что написано под названием.
...Итак, своё вступление к «Архипелагу» Солженицын начинает с истории о том, как в 1949-м году он с друзьями напал на необычную заметку в журнале «Природа».
В заметке повествовалось, что однажды, при раскопках на реке Колыме, в линзе древнего льда обнаружились представители ископаемой фауны.
Эти то ли рыбы, то ли тритоны сохранились столь свежими, что присутствующие, расколов лед, тут же охотно съели их.
Солженицын с друзьями сразу поняли, кто были присутствующие. Конечно же, заключенные, представители могучего племени зэков.
И вмёрзший в древний лёд ископаемый тритон — тут же становится мощной метафорой, мгновенно выдающей руку большого художника.
Послушаем финал авторского чтения из вступления к «Архипелагу ГУЛАГ»:
«Я не дерзну писать историю Архипелага: мне не досталось читать документов. Но кому-нибудь когда-нибудь — достанется ли?... У тех, не желающих вспоминать, довольно уже было (и ещё будет) времени уничтожить все документы дочиста.
Свои одиннадцать лет, проведённые там, усвоив не как позор, не как проклятый сон, но почти полюбив тот уродливый мир, а теперь ещё, по счастливому обороту, став доверенным многих поздних рассказов и писем, — может быть сумею я донести что-нибудь из косточек и мяса? — ещё впрочем, живого мяса, ещё впрочем, живого тритона».
«...Точнее всех те, — писала Наталия Дмитриевна Солженицына о книге мужа, — кто называет „Архипелаг“ эпической поэмой. Но о чем поэма?»
И — раскрывала: «Книга эта — о восхождении человеческого Духа, о единоборстве его со злом. Вот почему, закрывая её, читатель, помимо боли и гнева, чувствует прилив силы и света». Конец цитаты.
Этот прилив, продолжим мы, свершается так мощно и потому, что перед нами, вспомним, «опыт художественного исследования».
Образы и метафоры из солженицынской писательской палитры (и его памяти) приходят к сердцу человека — своими верными, неожиданными, быстрыми путями.
