«Быть православным». Иером. Геннадий (Войтишко)

У нас в гостях был руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации иеромонах Геннадий (Войтишко).

Мы говорили о том, как готовиться к крещению, что значит быть православным христианином и почему важно вести церковную жизнь.

---

М. Борисова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова. И сегодня этот час «Светлого вечера» с нами проведёт иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации. Мы поговорим на такую странную тему. Казалось бы, у нас торжество православия: все вокруг, на кого ни посмотришь, все православные. Ну правда, по крайней мере, так кажется и так звучит, и такова картинка, которую мы часто видим. Но чем внимательнее я в эту картинку вглядываюсь, тем мне чаще кажется, что уроки насильственной секуляризации, простите за это слово, насильственного воинствующего атеизма, через которые пропустили, как через мясорубку, несколько поколений советских людей, в постсоветских поколениях даёт какие-то странные ростки.
И в тот момент, когда после тысячелетия крещения Руси вдруг началось то, что потом назовут церковным возрождением, для нас это было также ошеломительно, как если бы на нас обрушился девятый вал. То есть к этому никто не был готов, никто этого не ждал, и никто не предполагал, что это в принципе может быть в нашей стране, где народ был в массе своей абсолютно равнодушен к религии. Даже не то чтобы там как-то богоборчествовал, а просто всем было, как сейчас сказали бы, до лампочки. И вдруг такой колоссальный прилив людей в Церковь, такой энтузиазм, такой искренний порыв. Но порыв на то и порыв, чтобы чем-то закончиться достаточно быстро. А жизнь Церкви — это, в общем-то, подвиг. Хотя звучит пафосно, но это так, потому что когда ты должен изо дня в день заниматься восстановлением даже просто одного храма, я уже не говорю про монастырь, где каждый кирпич достаётся тебе колоссальными усилиями, потому что на него нужно денег собрать, да ещё где-то найти людей, которые его тебе привезут. И дальше через запятую можно продолжать и множить вот эти ежедневные мелкие, постоянные, никогда не прекращающиеся дела. В этом, конечно, песке постепенно порыв угасает. И он должен чем-то другим смениться. Но вот чем?

Православных у нас, если послушать, очень много. Но, к несчастью, — я не знаю, может быть, мне так не везёт, — но в последние годы я всё чаще вижу прекрасных, замечательных молодых людей, которые приносят в храм крестить своих младенцев. Но я точно знаю, что вот эти два молодых человека, может быть, веруют в душе, как принято говорить, но точно они не церковные люди. И они не имеют в виду вырастить своего ребёнка в лоне Русской Православной Церкви. Они просто об этом не думают. Они его привезли, они его покрестили, они собрали дома всю родню за столом, они отпраздновали это знаменательное событие — и, собственно, всё, точка. Или прекрасные, замечательные венчания. И это так радостно, что это возможно и что это происходит. Но я знаю много пар, которые, обвенчавшись, меньше чем через год, разводятся. Это невозможно — ну как? И знаете, закрадывается в душу такой червячок сомнения: а что же мы получили? У нас вроде как нет никаких притеснений, у нас религиозное образование и катехизация процветают — в вашем лице. При этом при всём, при колоссальном количестве дел добрых, которые делает Церковь, вот что-то происходит. Или мне это кажется?

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Во-первых, добрый вечер. (Смеётся.) Что же с нами происходит? Я недавно, можно сказать, на днях закончил одну научную работу, она как раз-таки касалась такого, в том числе, исторического экскурса на тему, как формировалась наша вся эта приходская катехизация. Как решения принимались, как они исполнялись, а вернее, не исполнялись, как дискуссии велись на низовом уровне: сколько бесед проводить, зачем проводить, где проводить, что должно быть, чего не должно быть. Это всё так бурно, интересно, красиво, всё прям сочно. И это всё длилось и длится до сих пор. Длилось лет 20-30. Первый документ был принят на эту тему ещё в 1994 году, что надо вот так, так и так делать. Но, не касаясь этого исторического экскурса, знаете, с одной стороны, я с вами согласен. То, что вы констатируете, как вам кажется, как факт, я склонен тоже разделять такую же точку зрения. Тут вопрос не в том, кто является православным. Я бы переформулировал: кто относит себя к православию? Я могу себя относить, не знаю, к курии папы Римского, но не являться таковым, не относящимся к ним. Но у нас очень многие такие православные, которые называют себя православным, но вполне себе он может быть и атеистом. Алексей Григорьевич Лукашенко называет себя православным атеистом. Он православный? Ну, окей, но как он это думает? Это такая своя специфическая логика.
Но если говорить не про президентов, а про простых, назовём так, людей, я думаю, что большинство из них не понимает вообще, зачем им это всё. Да, есть хороший обряд — покрестить. Мотивации для совершения этого Таинства у людей предостаточно. И чаще всего это никоим образом не относится к тому самому, ради чего всё это Таинство существует в Церкви. У них есть свои какие-то задачи, которые они должны решить: чтобы не болел, не писался, не сглазили этого ребёночка, да и вообще хорошее дело — как бы лишним не будет, не помешает. Но это не про Христа, не про «во Христа облеклись» — что там ещё у нас поётся?Люди вообще, я вам скажу, мало понимают, что даёт им православие, если уж совсем откровенно говорить, Да, есть набор стереотипов, что православный такой, сякой, «я хуже всех, я хуже всех» — я сейчас про стереотипы, по ним иду сейчас, прежде всего. Или это какие-то абсолютно странные люди, которые странно себя ведут, в том числе и со своими политическими странными выражениями в публичном пространстве. И зачем быть православным? Ну, обряд, ну, традиция, и всё.
И я думаю, что одна из самых важных задач и одна из самых нереализованных до сих пор задач — это как раз-таки донесение человеку, что такое православие для него конкретно. Почему быть православным — это интересно, это хорошо, это ценно, почему это, если уж хотите в этих категориях, полезно для него самого, что это ему даёт в конечном итоге. Таких ответов у людей не так много. У меня соседка недавно решила покрестить своего младенчика. И они столкнулись с тем, что, оказывается, беседы надо проходить перед Таинством крещения. И, естественно, родительские чаты — начинают выяснять, где, как, что, чего и почему, как это всё проходит. И её муж, действительно оказавшийся в ситуации вынужденного такого обязательства пойти прослушать эти огласительные беседы, пять часов сидел — я не шучу — в соседнем храме, слушал лекцию человека, который смотрел всё время в пол, о членах Символа веры. Я про себя думаю: Боже, какое это безумие! Неужели этому человеку, который пришёл на эти беседы, впервые фактически в церковь — он как бы, да, православный, верующий, чего-то там, но не атеист, верит, что Бог есть, там что-то как-то, — и вот на него выругиваются, извините, вот этой пятичасовой лекцией. А она не единственная, потому что на следующий день была ещё одна, ещё на пять часов. И вот люди сидели, вынужденно слушали, потому что у них задача — покрестить ребёнка.
И вот этот человек пять часов им рассказывал про членов Символа веры. Надо тебе, не надо тебе это, зачем это слышать? Что это мне даёт в жизни — «и от Духа Святаго» — и там ещё что-то такое? Или какую-то другую формулировку вероучительной формулы тебе предлагается запомнить и разобрать. Но что мне это даёт в этой жизни? Люди, закончившие семинарию, не понимают, как касается их личной жизни проблема филиокве, то есть исхождения от Отца и от Сына Духа Святого — вот эта ошибочная формулировка филиокве, существующая в католичестве. Люди, окончившие семинарию, это не понимают. И вот на людей это выгружается. Зачем, почему? Я вот про себя думаю: а мы, вообще, что хотим потом по итогам получить? И вот это пропущенная отправная точка — непонимание, кто перед тобой, с какими вопросами или отсутствием вопросов. Человек, пришедший к тебе, кто он такой перед тобой в Церкви, зачем ему это всё надо или не надо? А что нужно сделать тебе, как катехизатору, миссионеру или кому бы то ни было, чтобы ему стало надо и ему стало интересно, чтобы он зацепился за это?
Прослушавших бесед — выше крыши. Беседа, вообще-то, это такой как минимум разговор. И трагедия заключается в том, что, как в этом монологе, по-моему, Райкина: «Пиджак-то есть?» — «Есть». — «Пуговицы есть?» — «Есть». — «Рукав есть?» — «Есть». — «Карман есть?» — «Есть». — «Ну что вы ещё хотите?» Но то, что это вкривь, вкось и так далее, что это надеть невозможно — кого это волнует? И вот то же самое получается с этой катехизации, с этой миссией, с ещё какими-то вещами. Беседы провели? Да, пять часов. Люди были, прослушали? Были, прослушали. И что толку? Куда он это возьмёт и понесёт? Знаете, это не вопрос этих людей, хотя у них тоже у многих нет заинтересованности что-либо постигать. Но тут нюанс вот в чём: мы беседовали с экспертами, со специалистами в области катехизации на разных площадках. И нередко можно было слышать эту фразу: «Ёлки-палки, мы предложили людям такое сокровище, а они не захотели его взять». Вот стоит, наверное, этот человек, который пять часов в пол рассказывал о членах Символа веры, и он им предлагал такое сокровище, а они не взяли.
Так вот, вопрос не только в том, какое сокровище ты предлагаешь, а когда понятно, что ты предлагаешь людям, в какой форме, каким языком, а главное — донести им, зачем всё это нужно. И, к сожалению, мы до сих пор барахтаемся в этой ситуации вроде бы понимания, что, коль вы обязаны прийти к нам (потому что, если вы хотите крестить детей, то вы обязаны прийти), мы сейчас будем вам пять часов полоскать мозги рассказом о членах Символа веры. Это безумие полнейшее — я такое наблюдаю очень часто, как ни странно. Но опять же, кто-то скажет, что ты же отвечаешь за вот ту самую приходскую катехизацию в Церкви. Ну вот в том-то всё и дело, что моя задача как раз-таки говорить о том, что что-то не так в филармонии. Во всяком случае, пять часов говорить о членах Символа веры, в пол глядя, это безумие. При этом не сказав главное и не обратив внимания на главное, на мотивацию конкретного человека: зачем ему всё это надо? — вообще не Символ веры, а православие как таковое.

М. Борисова

— Иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». Отец Геннадий, ну хорошо, с беседами как-то не заладилось.
Иером. Геннадий (Войтишко)

— Ну, где-то заладилось, где-то не заладилось.

М. Борисова

— Но ведь вопрос-то можно более широко поставить: практика крещения младенцев — так ли она безусловна?

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Нет, не безусловна.

М. Борисова

— Так большинство людей, даже церковных, сегодня скажут вам, что раз в Церкви существует такая традиция, надо крестить младенцев.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Не надо, а можно, при условиях...

М. Борисова

— Люди считают, что надо. В том-то вся и штука, что катехизация хороша не только для людей, которые только переступили порог храма.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Совершенно верно.

М. Борисова

— Катехизация иногда бывает нелишней для людей, которые несколько десятилетий каждое воскресенье переступают этот порог. И, несмотря на это, у них совершенно какая-то другая картина мира в голове складывается.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Это точно. Да, вот это самая опасная вещь, когда люди, давно находящиеся в Церкви, имеют позицию: я всё знаю, ну чего вы хотите? Это, кстати, проблема взаимоотношения с родителями детей, которых приводят в воскресную школу: вот вы с детьми нашими поразбирайтесь, сделайте из них Сергеев Радонежских, новых Серафимов Саровских, а мы тут со своими делами. Когда мы говорим о том, что невозможно взаимодействовать с ребёнком вне контекста взаимодействия с его родителями. Когда: мы и так всё знаем, всё понимаем, всё хорошо, чего вы от нас хотите? Но не знают, не понимают, не хотят, лишь бы детишки были Сергеями Радонежскими: послушными, святыми и прочими угодниками. Это одна из самых сложных категорий людей, давно пребывающих в Церкви. Но они нуждаются реально в ответах на свои смысложизненные вопрошания.
Но проблема заключается в том, что они нередко их не высказывают, более того, им не помогают, скажем, вопрошать. И уж, во всяком случае, не побуждают ставить вопросы, не побуждают интересоваться. А уж если какое-то интересование случается, то нередко это случается в рамках такой некой обрядной рамки. И вот это трагедия. Я думаю, что если бы чаще обращалось внимание на такую последовательность взаимоотношения с человеком: «а» — с одной стороны, побуждение к поиску как таковому. Не люблю англицизмы, но иногда приходится использовать.
Есть такой термин, называется «ice-breaking», то есть «слом льда». И вот это первая задача, которая должна была бы быть разрешена — слом льда отношения человека вообще к Церкви, к вероучению, к Евангелию, ко всем вот этим явлениям, которые для нас, верующих, так святы и так важны. Для того, чтобы у человека появился один простой тезис: я хочу быть православным, я хочу стать православным христианином, что для этого нужно? Ведь люди же не задают часто этот вопрос, а их не побуждают найти этот вопрос. Не побуждают священники, не побуждают катехизаторы, в том числе. Это не значит, что всегда так, но так часто случается.

М. Борисова

— Но как-то странно звучит, на мой взгляд: их не побуждают. Я отношусь к поколению, которое никто не побуждал уж точно к поиску религиозной веры. К чему-нибудь другому — может быть, но и то, в общем, с трудом пробиваясь через скепсис молодого поколения тех времён. И, сколько я вспоминаю своих ровесников и людей постарше, приходивших в Церковь в конце 70-х, начале 80-х годов, у большинства из них никакого внешнего импульса не было. Импульс был только внутренний. И он срабатывал настолько замечательно, что многие из них потом становились и священниками, и монахами, и много чего хорошего для Церкви успели сделать, пока не померли.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Не знаю. Знаете, мне кажется, ошибка этого рассуждения в том, что частные случаи приводят вас к некому обобщению. Вообще, частные посылки общего вывода не дают, к сожалению. Если бы так было, тогда бы вся Россия была бы исключительно христианская. Во всяком случае, в той традиционной своей христианской базе — я не говорю про тех представителей нашего народа, которые исповедуют ислам, например, или иудаизм. Я думаю, что ещё один подвох этого рассуждения в том, что, конечно, когда дали свободу, или её выхватили в какой-то момент, новизна Церкви, новизна, вообще, истории про религию, которая гнобилась долгие годы, десятилетия, вот сама новизна уже была тем самым мотивирующим фактором. А дальше наступает момент... хорошо, новизна прошла. А дальше чего делать-то? И вот дальше чего делать — у многих как раз-таки не случилось. Более того, новизна как раз-таки не сработала у всех. Ну да, хорошо, всё интересно. Кто-то пытливый, как вы, оказался вопрошающим и задающим те самые вопросы. Новизна — как получилось? Не знаю, не будем сейчас уже углубляться.
Но я говорю про нынешних. Знаете, сейчас вообще людей удивить чем бы то ни было практически невозможно. Я не знаю, даже если космический корабль упадёт куда-нибудь в районе Лужников. Ну да, первые пять минут будет интересно, ну, день-два. И всё — дальше сменяемость этой новизны какими-то другими событиями. И ничего особенного дальше не происходит. И так будет дальше происходить по нарастающей в нашем таком цифровом, медийном мире, в мире медийной реальности, а не реальной реальности? Но факт в том, что каждый человек так или иначе сталкивается с самим собой. С самим собой в бизнесе, в работе, в учёбе, в отношениях с родителями, с близкими, возлюбленными, с прохожими на улицах. И он сталкивается с самим собой, прежде всего.
И вот дальше возникает вопрос: где во всём этом его бытии место или роль того самого, что мы называем религией, верой, христианством, православием, место Бога, Евангелия? — даже для тех людей, которые пребывают в Церкви. Потом уже мы зададим вопрос: а какие у вас отношения с Господом нашим Иисусом Христом? Этот тоже вопрос остаётся вне фокуса внимания даже пребывающих в Церкви людей. Даже семинаристам я задаю этот вопрос — уже как-то об этом в этой студии говорил. И люди не могут сформулировать ответ на вопрос: какие у тебя отношения с Иисусом Христом? У них всё что угодно в качестве этого ответа — и количество раз Причастия, и столько-то текстов Евангелия читают за неделю. Но сформулировать ответ про отношения не могут. Значит, вопрос поехал куда-то мимо вот этого внутреннего, глубинного «зачем всё это?». Где я и где Христос? Вот, так сказать, это мои любимые вопросы, между прочим. Всё это остаётся без ответа, и даже без постановки вопроса.

М. Борисова

— Так мы сможем найти ответ на вопрос: вначале нам разбираться с яйцом или с курицей? С приходским образованием и катехизацией, или с проповедью (в том смысле, как понимали это апостолы)? Нам-то что делать? Мы же живём в реальности — в той реальности, которую вы так красиво описали.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Нам — это кому? Это простым верующим? Или же, например, священникам, или приходским катехизаторам? И для каждого будет свой ответ.

М. Борисова

— Не знаю, мне кажется, что для начала хорошо бы простым верующим разобраться с этим. Потому что трудно представить себе, что можно всё структурировать.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Всё и не надо структурировать.

М. Борисова

— И мы общаемся, так же, как и с нами общались. Мы общаемся с живыми людьми — на приходе, в паломнической поездке, в каких-то волонтёрских делах. Мы транслируем то, что у нас внутри. А как мы это делаем?

Иером. Геннадий (Войтишко)

— По-разному. Бывает такое, что мама не горюй. Я вот что думаю — постановка вопроса: а что значит, что я верующий? В кого я верующий, как я верующий? Вот эти вопросы верующий может задавать и должен. Вообще, я не люблю таких конструкций: должен, не должен. Но было бы здорово, если бы так случилось, задавал себе вопрос: я верю в Иисуса Христа — что это значит? Что Он существует, что Бог — это реальность? Но и дьявол знает, что Бог — это реальность, даже не просто верит. Наверное, единичные люди могут сказать: «Я вижу Христа», — и то будут вопросики сейчас. Но в целом мы не видим, а дьявол видит, он знает, что Бог есть. Но что — верующий дьявол? Нет, совсем неверующий. Что для меня значит, что я верю в Иисуса Христа? Что Он был есть, что Он вечен, что Он воскрес? Но этого недостаточно. И вот для того, чтобы показать, что этого недостаточно, должен быть человек, который будет рядом, который подскажет по поводу свидетельства образом жизни.

Но, действительно, вы можете очень много говорить о религиозных каких-то аспектах жизни, но если вдруг недавно уверовавший — это, кстати, мой любимый в последнее время термин — «недавно уверовавшие». Если такие люди становятся просто язвой в жизни других людей, вот в семье так бывает: недавно уверовавшая жена становится просто кошмаром для всё ещё живущего её мужа. И я вам скажу, что это, наверное, даже интересная социологическая проблема — это дети недавно уверовавших родителей. Моё сейчас наблюдение скажу, это такая личная колокольня. Чаще всего это дети, потом потерявшие веру и не желающие никогда больше возвращаться в религиозные сообщества как таковые, вообще в целом. Вот это отдельный такой феномен.

Да, что значит, что я поверил в Бога, что значит Евангелие, что это всё значит для меня? Если мы видим человека, который стал злым, обидчивым, чушь какую-то несёт или же превратился в абсолютно неадекватного, как думается со стороны, то стоит ли, вообще, становиться христианином, если человек теряет голову, теряет способность к критическому мышлению? Со стороны на него кто-то посмотрит и скажет: «Слушайте, что-то мне как-то всё это не нравится. Можно без меня в этой вашей ситуации?» А если ты встречаешься с замечательным человеком, с которым просто молча даже ты находишься в одном помещении, и у тебя сердце оттаивает, тебе легче просто на душе становится, даже молча в присутствии этого человека — вот то самое прикосновение Духа Божия в присутствии другого человека — любовь, которая исходит из этого человека, прикасается к твоему собственному сердцу, к твоему взгляду, то это тогда становится интересным и увлекательным.

М. Борисова

— Иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». В студии Марина Борисова. Мы ненадолго прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.

М. Борисова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. У микрофона Марина Борисова и наш сегодняшний гость — иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации. И мы об этой самой катехизации пытаемся рассуждать. Но мы забываем пример апостола Фомы. Ведь он же не поверил апостолам, которые не изменились. Они говорили, что они видели воскресшего Учителя. А он смотрел на них и видел их такими же, как позавчера, когда никакого не было ещё Воскресения. И он не поверил, и имел на это полное право. Но если такая коллизия возможна была в сообществе апостолов, то о чём говорите вы, когда рисуете идеальную картину, что, поглядев в наши глаза, недавно уверовавший человек укрепится в своей вере? Я сильно сомневаюсь, что это возможно.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Слушайте, прям не так всё елейно-сусально я формулировал. Да, всё бывает. И к этому нужно относиться с мерой, с поминанием своей ограниченности. Некоторые думают, наверное, у меня есть такое ощущение иногда, что вот мы сейчас проведём все занятия... опять же, про те же пять часов, глядя в пол, про члены Символа веры — что сейчас мы это расскажем, и всё заколосится в душе человека, и святость там так зацветёт. Не происходит этого. И надо какую-то критичность, с одной стороны, иметь к себе и трезвость, и понимание, что не всё и не всегда работает. Другой человек — это всегда тайна. Ты можешь что-то сделать, можешь сделать это хорошо, профессионально, максимально правильно. «Профессионально» — грубоватое слово в этом контексте, но максимально правильно, наверное, да, скажем. Но если уж даже Бог стучится в сердце человека, и не все Ему отворяют, то ты, юный друг, или не юный, катехизатор или миссионер, что ты думаешь о себе? Не надо щёки надувать, но делай своё дело. Делай своё дело профессионально, правильно, толково, с сердечным участием, с пониманием сложности устроения человека, с его особенностями — человека напротив тебя. Может быть, шанс повысится. Вот я говорю про шанс. Шанс должен быть и он есть, и им надо пользоваться. Но сделай всё, как должно быть, и ещё чуть-чуть. И пусть всё же на всё будет воля Бога. Вот это и есть чудо на самом деле — когда ты сделал всё, ещё чуть-чуть, и действует воля Божия. Но не всегда так работает, не всегда так происходит.

М. Борисова

— Как вам кажется, что больше работает во благо катехизации? Это какие-то упорядоченные занятия? Или это приходская жизнь?

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Одно без другого не существует. Никакие занятия сами по себе вне церковной общины представить себе невозможно. Какой-то университет православия, где ещё тебе корочку какую-то выдадут — ну и зачем вся эта ерунда, если ты не имеешь реальной церковной жизни? Это всё чушь, извините за резкое это слово. С другой стороны, это интересный такой парадокс. Крепкая церковная община помогает церковному просвещению. А церковное просвещение помогает созидать церковную общину. Это взаимосвязанные процессы. Так вот, когда ты живёшь с людьми, когда ты видишь реальную их жизнь. Ну, как реальную? Что-то тебе видно про них — про то, как они ходят перед Богом, как они живут с Богом. Это будет хорошим примером или антипримером, мотиватором или демотиватором. С другой стороны, кому-то важно системно разобраться в целом списке вопросов. Некоторые люди не знают, что существуют такие вопросы, которые тебя могут заинтересовать.

Вот это, может быть, странно звучит, но вот конкретный и абсолютно ясный пример: кто-нибудь до того, как Стив Джобс анонсировал айфон, понимал или представлял, что можно захотеть телефон, который просто стекло, и по этому стеклу можно пальчиком тыкать и как-то решать вопросы с созвоном или ещё какими-то задачами? Можно было себе представить телефон с крутилкой, с кнопочками, ещё с чем-то, но уж не стекло какое-то. Вот для того, чтобы люди захотели что-то, им можно показать это что-то. Иногда вот эта мотивация или побуждение к желанию что-то знать или что-то уметь может быть и внешним фактором. Опять же, до Стива Джобса никто не знал, что можно хотеть такой телефон. И сейчас только такой хотят телефон или смартфон.
То же самое говорим мы о вере в Бога. Ведь правильная постановка перед человеком в нужный момент правильных вопросов может побуждать его стремиться копать глубоко или, скажем, глубже, разбираться, где он, где Бог, что это значит — быть верующим. Почему православие действительно «право» и почему «славие». Это не на уровне простых каких-то формулировок, а на уровне даже понимания человеком этой ценности для своей личной жизни. Поэтому так важно участие или присутствие другого человека в жизни другого человека — странно это звучит. И это может быть системное занятие, но без церковной общины это невозможно. А если у священника понимание, что нужно прийти, отслужить службу и убежать дальше по делам... ну, церковь сейчас на амбарный замок не закрывают, хотя и такие примеры бывают, кстати, к сожалению. Вот если такое отношение, то ничего не получится. Людьми нужно заниматься. Вот если хотите, вот такое странное выражение: людьми нужно заниматься. Я, кстати, думаю, что, например, нынешние семинарии не очень готовят молодых людей к тому, чтобы заниматься людьми на приходе.

М. Борисова

— А что, собственно, нужно для того, чтобы заниматься людьми на приходе? На приходе человек сталкивается с огромным количеством совершенно разнонаправленных векторов. То есть есть пожилые люди, есть семьи с детьми, причём разновозрастными, есть какая-то молодёжь. Есть те, которые просто под настроение пришли — вот постоять, поразбираться в каких-то своих эмоциях, и непонятно, то ли они задержатся, то ли не задержатся. Есть много людей, которые и задерживаются, а потом, в силу даже не то что отсутствия собственного желания, а мало ли — заболел кто-то в семье, или какие-то серьёзные житейские трудности. И человек, естественно, не может разорваться и, при всём желании, продолжать активную приходскую жизнь — он не в состоянии в ней участвовать по объективным причинам. И много-много всяких вариантов есть людских. И стоит священник, которому нужно с каждым из них, если от них исходит такой запрос, найти какой-то общий язык. Но для того, чтобы это было реально возможно, он, наверное, должен быть уже взрослым, у него должен быть какой-то собственный житейский жизненный опыт.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Ой, как хорошо было бы.

М. Борисова

— Напрашивается такой вот вариант.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Ох, не просто напрашивается, а прям жаждется.

М. Борисова

— Но ведь, согласитесь, помимо этого, говорить от Писания — это тоже не каждому дано.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Да, наверное.

М. Борисова

— Я просто сейчас вспоминаю совершенно анекдотичный случай, когда одного моего знакомого рукополагали, и он на хиротонии настолько перенервничал, что под конец, когда всё закончилось, надо было с солеи куда-то идти, а куда — он никак не мог сообразить. Он повернулся и начал дёргать Царские врата. И когда его спросили: «Отче, что ты делаешь?» — он ответил: «Сказано: толцыте, и отворят вам». Так что, тут очень много задач вы ставите перед священником, и в своей совокупности, возможно, они неразрешимы.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Знаете, в чём, наверное, главная тут трудность? Это моё наблюдение, но, кстати, не только моё: духовенство перегружено нередко вторичными, как мне кажется, по отношению к священству вещами. Что такое первичные вещи, как мне думается? Это богослужение, то есть, прежде всего, Божественная евхаристия, Литургия, и забота о человеке, взаимодействие с человеком, пасторское взаимодействие, прежде всего. А всё остальное: административка, бумаги, отчёты, сбор денег, ублажение меценатов, ктиторов и далее по списку до бесконечности, всякие социальные дела — это всё, как мне думается, вопросы должны были бы быть тридцать пятыми, а они оказываются первичными. Ну как нет спонсоров на приходе? Надо же с Иваном Ивановичем порешать дела, с губернатором, с главой администрации города, ещё с кем-то. А не будем взаимодействовать — ничего не получится. Трагедия в том, что священник стал и швец, и жнец, и на дуде игрец. Если ты всем занимаешься, то ты ничего или мало что будешь успевать — вот в сущностных твоих вещах. Хотя есть такие люди, которые потрясающе умудряются совмещать административные задачи и пасторское служение. Но мне не близка эта ситуация. Для священника всё-таки первично богослужение, Литургия, прежде всего, и человек, на служение которому, то есть народу Божию, он поставлен. Это не вопрос нарезания им задач. Это, если хотите, сочувствие. И мы видим, что если священник весь перегружен, но есть миряне, которые могут помогать. И кстати, классно, замечательно, что они включаются в эту помощь.
Но как они включатся в эту помощь, если их, во-первых, никто не приглашает? Во-вторых: слышь, сиди и не рыпайся — мы тут сами с усами. Но вот для этого людей нужно приглашать. Людей нужно, если хотите, растить, взращивать. Вот мы обсуждаем с коллегами, в контексте воскресных школ для детей: где же набрать педагогов? И обсуждаем вопрос: а почему вы с родителями не взаимодействуете? «А что, так можно было?» — ну как, в смысле «можно было»? Приглашать родителей помогать в организации занятий, финансово в том числе участвовать, материально участвовать, организационно участвовать. Из многих родителей, если это приглашение, это взаимодействие выстроено, вырастают прекрасные педагоги для воскресных школ для детей. Но то же самое и про мирян, которые могут с другими взрослыми взаимодействовать. Если кто-то не справляется, то можно помогать. Было бы желание что-то делать.

М. Борисова

— Иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». Мы пытаемся разобраться с приходской катехизацией. Так что же, собственно, делать мирянам? Ждать, пока их позовут? Или же всё-таки проявляется разумную инициативу?

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Если ты не будешь озвучивать своих интересов и своих вопросов, то это будет ситуация «под лежачий камень». Вопрошать, спрашивать, если хотите, дёргать за рукав рясы: «Послушай, отец, погоди, давай поговорим. Пожалуйста, удели мне время». Это сложно. Я сам оказываюсь в ситуации этого священника, которого за рукав рясы дёргают: давай поговорим. Не всегда есть для этого время. Трагедия — согласен. Инициатива должна быть у мирян. Хорошо, когда у людей есть желание разобраться. Кстати, сейчас очень много материалов, которые в сети выложены. Другой вопрос, что там столько много всяких ядовитых грибочков, в этих соленьях, выставленных на этот стол медийных наших всех ресурсов. Там иногда можно попасть не туда.
Но вернёмся к началу нашего разговора. Для того, чтобы искать, спрашивать, толкать эти двери, должно быть изначально желание это делать. Но если тебе всё до фонаря, так всё понятно... что там, нужно беседы пройти перед крещением? Ну хорошо, я тебе пройду. Пуговицы есть? Есть. Карманы есть? Есть. Беседы прошли? Прошли. Ну чего вы ещё хотите? Вот если эта позиция у человека, у мирянина, такова — трагедия. А ведь, в сущности, это вопрос не просто какой-то смысложизненный, это вопрос про то, что будешь ты жить или нет? Это даже не вопрос про качество твоей жизни, хотя и это здесь тоже важно. Потому что это ещё и ответ на вопрос о смысле твоей жизни, а значит, и о качестве этой самой жизни. Отвечая на вопрос о том, что будет с тобой после твоей смерти, ты отвечаешь на вопрос, по факту, как жить тебе здесь и сейчас? А это означает и ответ на вопрос, каково качество этой жизни будет? Что это значит в реальности твоих отношений с близкими и дальними, с твоей продуктивностью или же непродуктивностью, вообще с тобой, как таковым?
Но для того, чтобы это увидели, для этого и надо об этом говорить, что так можно. Да, так можно. И, может быть, кто-то послушает наш эфир и скажет: «А я-то для себя понимаю ответ на вопрос: что значит „я верю в Иисуса Христа“? А как это проявляется в моей жизни? В религиозно-обрядовые рамки? Возможно, это тоже важно. Что это значит для моих отношений в моей семье? Что это значит для меня в контексте вечности? Что это конкретно значит? Кто я, где я, и где Христос?» Может быть, кто-то задаст себе этот вопрос. Наверное, в этом и будет большая польза этого разговора о катехизации.

М. Борисова

— Так что сказать молодым родителям, которые приглашают: «Приходите, вот мы в субботу младенца своего крестить собираемся. А потом у нас праздник. Приходите, мы будем вам рады»? Что сказать верующему человеку, если он знает, что семья эта, скажем так, нерелигиозная совсем?

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Опять же, всё зависит от того, кто приходит к вам. Мне самому приходилось неоднократно беседовать с этими молодыми родителями. И в лично моей истории всё начиналось с простого вопроса: а зачем вам это всё надо? Зачем вы хотите крестить младенца? Пока ты не разберёшься с мотивацией людей, пока ты не поймёшь, что им нужно на самом деле, никуда ты плясать дальше не будешь. Тебе важно понять, кто перед тобой, что с ним, зачем он здесь. А дальше можно помочь ему увидеть, если это искажённая мотивация или ложная мотивация, помочь эту мотивацию выправить. Ты не обязан бежать стремглав крестить уже в это воскресенье, потому что уже столы накрыты и что-то там стынет. У тебя нет этой обязанности. Ты можешь предложить или сказать: «Друзья, мы не торопимся — перед нами вечность. Нет никакой потребности в спешке». Хотя это частая проблема: «Ой, батюшка, у нас приезжают родственники. Давайте покрестим, потому что иначе никогда ни при каких обстоятельствах больше они сюда не явятся». Но мы имеем право говорить «нет». Кстати, в нормативной базе церковной об этом чётко черным по белому русским языком сказано: мы имеем право предложить отложить крещение или отказать в крещении родителям, которые не хотят проходить подготовку перед крещением или разбираться в сущности нашей веры. И разобраться с этой мотивацией: зачем вам всё это надо, зачем вы хотите крестить? — помочь увидеть ценность этого Таинства на самом деле можно. Опять же, всё будет зависеть от конкретной ситуации.

И знаете, вот меня радовало, что глаза людей менялись. Вот что-то такое происходило, после чего им интересно было дальше задавать вопросы: а как дальше жить с Богом? А вот исповедь, Причастие? А что значит вообще дальше быть христианином? Ну, покрестили, да, разобрались. Вот эта мотивация... вот импульс мотивации люди приобрели. А дальше появляется нужда в той самой поддержке человека внутри приходской общины. Вот вы спрашиваете: курсы или приходская община? Если нет поддержки, если хотите, за руку поддержки этого человека, включая, в том числе, вместе с ним помолиться о нём же, включая присутствие вместе с ним на богослужении, включая разъяснение ему тех или иных молитвословий, включая разъяснение ему каких-то мест из Евангелия, включая разъяснение ему каких-то вещей, связанных с пониманием того, что есть такое духовная жизнь, из чего она состоит, на что она направлена. Вот если ты не присутствуешь рядом с человеком, если хотите, не поддерживаешь его, даже за руку — могу так сказать, — духовно не поддерживаешь, интеллектуально не поддерживаешь, то ничего не получится. Это ответ на вопрос: что делать? Вот что делать.

М. Борисова

— То есть получается, если, в идеале, младенец крестится по вере восприемников, то здесь младенец становится как бы локомотивом веры собственных родителей?

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Так и есть, правда. Более того, я могу сказать даже более широко. Дети нередко приводят своих родителей к Богу. Да, они могут себя 35 раз считать христианами, но это такое номинальное христианство, в сущности таковым не являющееся. И вдруг они их приводят, решая: вот храм хороший, давай мы дитёнка устроим в воскресную школу. А чего плохого? Хорошо, всё замечательно. И если на этом приходе окажутся неравнодушные люди, которые, извините за это слово, но возьмут в оборот этих родителей, как-то начнут с ними взаимодействовать — по-разному. Там главное, чтобы не было этого, знаете, схематоза: мы только по такой железобетонной гребёнке ходим и всех в это стойло загоняем. Разный, индивидуальный подход к человеку должен быть — у каждого своя разность, своя специфика. И если этого родителя или родителей не берут в оборот, то ничего не получается. Вы знаете, как с группами раннего развития для маленьких детей? Если ребёнку два-три годика, его без родителя невозможно представить, тем более на занятиях. И я знаю массу приходов, где организованы группы раннего развития для детей, таких совсем маленьких. И, конечно, мама присутствует в классе или в помещении, где какие-то занятия с ребятёночком их проводят. И грамотный педагог умудряется включать родителя. И маме, конечно, интересно тоже взаимодействовать.

И все рассказывают, что, спустя какое-то время, мужья приходят посмотреть, где же их жёны-то пропадают с детьми. И они тоже включаются в этот процесс взаимодействия. Для этого, чтобы они были включены, их нужно пригласить, надо на них обратить внимание. Конечно, родители нередко приходят по-настоящему в церковную общину через своих детей. Это странно звучит, но факт. Бывает и наоборот, что верующие родители, нередко недавно верующие (опять же, вспомним эту категорию), затаскивают своих детей в воскресную школу. И трагедия тут, знаете, в чём может оказаться? Что детям не объяснили, зачем это всё. Ну, в школу все ходят — окей, и здесь школа — значит, ты должен. Да никому он ничего не должен. Вот изменение отношений в рамках мировоззрения — это очень тонкий процесс. А если мы говорим светским языком про отношение к Богу, то это, конечно, про мировоззрение, это какие-то глубинные слои. Я уже не говорю о тонких вещах, которые называются «духовная жизнь». Но чтобы она появилась, этого ребёнка тоже нужно каким-то образом мотивировать. И просто привести его за парту воскресной школы вообще недостаточно. Всё сложно и одновременно просто. Сложно, потому что нужно видеть разность людей и такую многогранность их устроения. А просто — просто бери и делай.

М. Борисова

— Я думаю, что это самая замечательная, самая оптимистичная для финала фраза. Спасибо огромное за эту беседу. Иеромонах Геннадий (Войтишко), руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации, был сегодня с нами в этот «Светлый вечер». С вами была Марина Борисова. До свидания, до новых встреч.

Иером. Геннадий (Войтишко)

— Всего доброго.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Распространение христианства на Руси». Павел Гайденко
• «Христианские смыслы в сказках». Прот. Павел Карташев
• «Развитие города в Древней Руси». Анастасия Федорина

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов