У нас в гостях был Народный художник России, художественный руководитель Школы акварели, ректор Академии акварели и изящных искусств Сергей Андрияка.
Разговор шел о том, с чего началось создание Школы живописи, которая в этом году отмечает 10-летие, о том, любого ли человека можно научить понимать и любить искусство, а также о том, чем примечательны картины на евангельские сюжеты.
Ведущий: Алексей Пичугин
А. Пичугин:
— Друзья, добрый вечер, меня зовут Алексей Пичугин, я рад вас приветствовать в нашей студии и с удовольствием представляю человека, который здесь также и проведет вместе с нами и с вами эту часть «Светлого вечера», Сергей Николаевич Андрияка, народный художник России, действительный член Российской академии художеств и ректор Академии акварели и изящных искусств. Здравствуйте.
С. Андрияка:
— Здравствуйте.
А. Пичугин:
— Рады, что вы к нам снова пришли сегодня и очень рады нашим слушателям сообщить, что мы всех приглашаем на выставку, которая откроется 25 ноября в 5 часов вечера на Крымском Валу. Пространство теперь у нас называется Новая Третьяковка, но вообще на Крымском Валу всегда была часть Третьяковской галереи, но все-таки, как сейчас мы с Сергеем Николаевичем перед началом программы говорили, для всех нас привычнее все-таки старое название: ЦДХ. ЦДХ на Крымском Валу в Москве — это уже такой бренд устоявшийся. Третьяковка, конечно, еще более старое, Третьяковка — бренд брендов, но здание на Крымском Валу, конечно, для нас всегда останется ЦДХ.
С. Андрияка:
— Ну да, и потом, ЦДХ — все знали это место, куда люди ходили совершенно разные, на все вкусы, они получали все, там можно было и посмотреть выставки, отдохнуть и посидеть в кафе, и можно было купить и интересные книги, и антиквариат.
А. Пичугин:
— И на концерт сходить.
С. Андрияка:
Да, и на концерт сходить, там все было, вот просто все.
А. Пичугин:
— И кафе: помню, когда заходишь в фойе, вот этот сразу бьет в нос запах кофе, причем кофе тогда было еще не очень много там, так чтобы зайти в магазин и купить просто так, любое зерно на любой вкус, молотый кофе на любой вкус, этого всего не было, и ты заходишь в ЦДХ, и сразу бьет в нос этот запах свежесваренного кофе.
С. Андрияка:
— Да, это все было замечательно.
А. Пичугин:
— А выставка, на которую мы вас приглашаем, выставка приурочена к 10-летию Академии акварели и изящных искусств. И давайте я Сергею Николаевичу слово передам, чтобы он, как автор и организатор, все-таки пригласил всех нас правильно.
С. Андрияка:
— Ну да, я просто немножко расскажу о том, что, во-первых, это действительно такой некий итог того, что мы сделали за 10 лет, потому что школа, она существует с 99-го года, уже довольно давно, а Академия, ей как раз те самые 10 лет, в 12-м году начался учебный процесс, то есть первые студенты поступили и началась учеба, это высшее образование, совершенно новая форма образования, новая структура образования, новая специальность, почему новая — потому что один и тот же студент получал не только академический рисунок, живопись, акварель, но и огромное количество осваивал и знакомился с большим количеством техник, техник, которые мы знаем как мозаика, флорентийская мозаика, витраж, настенные росписи, книжная иллюстрация, масляная живопись, офорт, пастель, скульптура, причем скульптурная анималистика, довольно необычная для высшего художественного учебного заведения.
А. Пичугин:
— А почему необычная?
С. Андрияка:
— А потому что его нигде нет. Вот именно в том виде, в котором это сегодня существует у нас, именно такая профессиональная лепка животных, ну, в общем, этим не занимаются.
А. Пичугин:
— Ну, хотя это логично очень, если мы посмотрим на все мировое искусство...хотел сказать: львиная доля — да, львиной долей (смеются) как раз будут разные животные. А уж когда лошади у нас на первое место выходили — ну что ж, понятно, что лошадей изображали все.
С. Андрияка:
— Все, да. Но еще есть и иконопись, и три вида реставрации: реставрация графики, масляной живописи и темперы, понятно, что это иконопись тоже.
А. Пичугин:
— А теоретические дисциплины есть?
С. Андрияка:
— Конечно, весь набор теоретических дисциплин...
А. Пичугин:
— Нет, я говорился, дисциплины-то понятно, а специальности?
С. Андрияка:
— Нет, нет, нет. Вот это я, честно говоря, не очень хотел развивать, то, что касается искусствоведения и других видов таких, чисто таких умозрительных вещей, мы как-то от них отказались, потому что у меня главная задача — это научить человека мастерству, умению, чтобы он стал полноценным, хорошим профессионалом. И, конечно, самое, наверное, такое основное — то, что он с высочайшим уровнем мастерства мог и был готов выполнить любые другие заказы, которые сегодня может представить ему жизнь, потому что жизнь, она динамична, очень быстро все развивается и все меняется. И когда он поступает и учится потом шесть лет, то, наверное, тот заказ на те или иные художественные произведения может очень сильно измениться, вообще все в корне может меняться. И здесь мы, конечно, не можем ту же керамику, еще что-то ставить на производственный поток, мы этого не делаем, и все остальное тоже, это представляет собой больше уникальные вещи, тем, чем мы можем гордиться, то, что является для современности очень важным и ценным. Хотя большинство людей, они, наверное, спокойно относятся к расписанной вручную фарфоровой чашке и, допустим, деколь, то есть фотонанесение, которое, собственно, стоит дешево, и какая разница. Но во всем ручном производстве, которое у нас есть, во всем том, что они вручную делают, это, конечно, определенная энергетика очень сильная самого автора и это никогда нельзя подделать, это всегда будет уникальным, это всегда будет важным. И вот такая выставка большая, где представлены как бы четыре таких блока: это работы детей, с чего все начиналось, это Школа акварели, это начало наше, это детские работы, методика обучения, как можно любого ребенка научить. Дальше мы говорим о студентах, это, в общем-то, уже высшая школа. И конечно, педагоги, которые, собственно, не только преподают, а активно очень работают творчески, очень многие. И моя часть работ, ну, в общем, это три тысячи квадратных метров, где будет показано около двух тысяч работ.
А. Пичугин:
— А сколько будет выставка сама длиться?
С. Андрияка:
— Она будет длиться в течение месяца, с 25 ноября до 25 декабря, то есть практически прямо вот перед самым Новым годом она закроется. На этой выставке мы, мало того, что бесплатный вход будет всегда, да, но еще...
А. Пичугин:
— ...Что важно! Спасибо, что вы об этом сказали.
С. Андрияка:
— ...что очень важно, да. И вообще вот все время работы выставки — всё бесплатно. Но бесплатно там будут проводиться и разнообразные мастер-классы, пробные уроки, концерты, встречи с выдающимися деятелями культуры. Мы это расписание сейчас готовим, и я думаю, что те, кто придут на выставку, они будут в курсе дела всего того, что будет происходить на площадке самой выставки.
А. Пичугин:
— Смотрите, Сергей Николаевич, вот мы ходим в музеи, посещаем выставки, и все это, несомненно, воспитывает вкус. Особенно если есть такая возможность куда-то ходить регулярно, и при этом что-то новое узнаем о картинах, об экспонатах. Вот сейчас, кстати, вспомнил: благодаря национальному проекту «Культура» развивается цифровая платформа «Артефакт», на которой можно дистанционно посетить музеи России, прикоснуться к их шедеврам. Создаются мультимедиа-гиды «Артефакта» — это бесплатное приложение с технологией дополненной реальности, которое понятно и интересно рассказывает о предметах искусства. Вот достаточно прийти в музей, скачать приложение и выставку, навести камеру смартфона на экспонат и получить всю необходимую информацию. Вы регулярно организуете выставки, в вашей Академии учатся будущие художники, а как вообще можно передавать умение понимать искусство и его любить?
С. Андрияка:
— Ну, вы знаете, вообще достаточно понятные и достаточно распространенные вопросы.
А. Пичугин:
— Ну, естественно.
С. Андрияка:
— Вы знаете, я понимаю прекрасно, так как опыт моей педагогической деятельности очень большой, я начал преподавать, когда мне был 21 год, и что я для себя открыл, вот просто это как открытие большое — что большинство людей, кто не имеет отношения к искусству, может быть, многие пассивно, вот он приходит в музей, смотрит картины, смотрит выставки, а кто-то вообще и обходится без этого, абсолютно, ну, собственно говоря, зачем вообще все это нужно? Есть деньги, есть возможности, вот я лучше буду получать какие-то удовольствия, там свои есть интересы. А, вы знаете, оказывается, человек может быть слепым. В таком, почти прямом смысле этого слова, то есть, видя, не видеть ничего. И вот это связано с тем, что как только мы взяли карандаш, кисточку в руки, абсолютно не нужно быть потом профессионалом, который зарабатывает этим деньги, он с утра до ночи там работает, получает заказы, еще что-то делает — ни в коем случае. Как только человек начинает рисовать, вот самые простые вещи, перед ним вот этот мир открывается, и он начинает открывать глаза на все, что вокруг него существует. Это прекрасный мир, который мы не видим, и когда он для нас открывается — это великое счастье, это великий дар, который человек может иметь, может не иметь. Причем, это можно начинать в любом совершенно возрасте, это неважно, тут идет речь о маленьких детях, о людях в возрасте, всем эти ворота открыты. И мы когда, я помню, создавали Школу акварели, начинали только с самого начала, у нас главная была задача не то, что там каких-то талантов собирать, знаете, вот как обычно сейчас говорят: «ой, у вас там все таланты учатся», я говорю: да ничего подобного, это просто обычные дети, обычные взрослые люди, которые пришли научиться, мы их должны научить, методика позволяет это сделать, но мы не говорим, что мы сделаем из них художников, у нас нет такой задачи. Да, есть таланты, есть какие-то сверходаренные люди, но их единицы, они совершенно отличаются от, наверное, среднестатистического человека, но, самая главная задача — это открыть красоту мира для человека раз и навсегда.
А. Пичугин:
— Друзья, напомним, что в гостях у Светлого радио сегодня Сергей Андрияка, народный художник России, ректор Академии акварели изящных искусств, член Российской академии художеств. Но ведь, когда ребенка приводят в художественную школу... Хорошо помню по своему детству: привели меня в художественную школу, не знаю зачем, я всегда был уверен, что я не смогу рисовать, но и правда, через несколько месяцев попросили ребенка забрать, потому что когда уже все там, простенькие натюрморты рисовали, «этот», то есть я, до сих пор обводил машинки по контуру, но...
С. Андрияка:
— А это, вы знаете, вас не совсем правильно учили.
А. Пичугин:
— Может быть, это была художественная студия при Доме ученых, еще в какое-то позднее советское время. Но вот приводят ребенка в художественную школу, приводят ребенка к вам, ведь все равно это должно быть какое-то своеобразное видение мира, своеобразное представление о том, что вот этот предмет, то есть, ну вот, говорят: талант...
С. Андрияка:
— А видение мира, вы знаете, вот мы все разные, вот абсолютно разные, и мы видим мир абсолютно индивидуально, это великое чудо, которое есть в каждом человеке, это взгляд вот, ну, я не знаю: вы будете смотреть вот на чашку, которая стоит рядом, и я буду смотреть, у нас будет немножечко разное видение этой чашки, но это ничего не меняет. Вы понимаете, тут есть такая вещь: для того, чтобы увидеть мир, для этого надо научиться, немножко получить какие-то базовые небольшие знания, умения. Если это можно сделать, если методически это можно сделать последовательно — это прекрасно, это здорово, и мы поставили как раз именно такую задачу. Знаете, я не помню, рассказывал я на вашем радио или нет, как меня супруга сподвигла просто с моей одной из дочерей, ей было три с половиной года, и она говорит: «Ну вот приходит преподаватель музыки, занимается с ребенком музыкой, я преподаватель иняза, я занимаюсь с ней иностранным языком, а ты-то вот, у тебя столько всего, ты вроде как с ней ничем не занимаешься, вот, давай, займись изобразительным искусством, учи ребенка-то!» Я, конечно, немножко испугался всего того, что она мне сказала, почему? Потому что она говорила о ребенке очень маленьком, казалось бы, чему его можно учить, ей три с половиной года, это очень все-таки такой возраст, так скажем, детсадовский, младший детсадовский возраст, как быть? Для ребенка любого, вот он начинает заниматься каким-то делом, если у него что-то не получается с самого начала, он потом никогда не будет этим заниматься, для него уже закрыты все двери, он бросает это, и у него воспоминания самые отрицательные о том, что он делал. И я поднимаюсь вот на даче, на второй этаж, где у меня мастерская, с дочкой, думаю: что же мне с ней делать, как мне вообще быть, как это исправить и как сделать, чтобы у нее все получилось, вот что нужно сделать? И пришла на ум совершенно, мне кажется, очень интересная вещь, которая связана вообще со словом «обучать». Вообще, что такое обучение? Обучение — это повторение. Вот если вы вдумаетесь глубоко в это, то, оказывается, это повтор. Ну, когда в музыкальную школу приходит ребенок, с чего он начинает? Он что, сочиняет музыку? Нет, конечно, он начинает с основ и с нотной грамотности, сольфеджио, и он занимается повтором тех произведений, он их исполняет, в которых заложена абсолютная гармония, и таким образом он как бы повторяет и учится, и воспитывается вкус, воспитывается даже, наверное, то восприятие музыки, классической гармонии, которая, собственно, потом ему всегда будет нужна. Такая же история, на самом деле, и с изобразительным искусством.
А. Пичугин:
— Получается, любого ребенка можно научить рисовать?
С. Андрияка:
— Абсолютно. И вот, вы знаете, я сделал как бы два контура с яблоком, яблоко мое и яблоко моей дочки Софии. И вот, значит, я говорю: «Вот это твое яблочко, это мое яблочко, мы сейчас будем его делать в цвете: у нас будет желтое яблочко с красными прожилками». Ну, и первый момент я показываю, значит, сначала в водичку кисточку, потом в краску, потом на белый листик бумажки попробовать саму краску — и на лист, на изображение. Я показываю первый этап, мы покрываем это яблочко желтой краской, потом берем кисточку маленькую, макаем в красную краску и делаем полосочки, которые в сырой краске расплываются, и получаются такие красивые разводы. Она потом это все повторяет за мной уже на своем листе, и так вот мы параллельно доходим до самого таинственного и красивого момента, когда я говорю: «Слушай, а вот теперь ты помой кисточку, поменяй водичку, чтобы она была чистенькая, и мы с тобой, у нас будет чудо, волшебство, полное волшебство! Мы возьмем с тобой кисточку и дотронемся до самых выпуклых мест, это два блика, просто поставим две капельки». Мы ставим две капельки, я через какое-то время отжимаю кисточку и убираю эту капельку, и у меня получается бличок, и яблочко оживает, оно кругленькое, красивое, оно с объемом, оно написано по законам классической живописи, и у ребенка это все получилось, она радуется, здорово!
А. Пичугин:
— И можно делать следующий шаг уже.
С. Андрияка:
— Безусловно. Мы потом написали сливы, мы там писали, потом я эту методику как-то немножечко забыл, а прошло время, честно скажу, в школу все время приходили дети младшего школьного возраста, ну они приходят: «А можно учиться?» Вы знаете, как устроена психология — психология устроена таким образом, что до 11-12 лет ребенок не может рисовать с натуры, ну не может, вот ты чего хочешь ему поставь — он повернется задом к этой натуре, будет ее рисовать по некоему представлению своему. И вот здесь произошло такое вот чудо: начали разрабатывать вот эту методику — а это весь мир, который окружает ребенка, вот то, что он видит, с чем он родился, это все бытовые предметы, это масса всякой еды интересной, вкусной, которую он очень любит, и которая ему приятна для изображения, он там какую-нибудь булочку с маком, мороженое эскимо откусанное с фольгой, это все здорово, это красиво, и вот он это все делает с огромным удовольствием и воспитывает, естественно, вкус и эстетику, и технику тоже, то есть он приобретает определенные навыки. А когда ему исполняется уже 11-12 лет, он начинает это делать с натуры, уже понимая многие вещи, которые прошли у него вот как копии, как повтор. В Императорской же Академии художеств, когда она была открыта, вот, кстати, был тут дата такая памятная — 265 лет Академии художеств, и там принимали детей с шести лет, они совсем маленькие были, казалось бы, что с ними делали? Но в те годы люди понимали прекрасно, что есть такая психологическая особенность: ребенок может копировать, ну почему в детстве он прекрасно учит иностранный язык, он запоминает целые поэмы, он прекрасно танцует, всё, он все копирует за взрослыми, которые ему что-то показывают, и здесь все то же самое: в Императорской академии давали гравюры старых мастеров, картин старых мастеров, они что делали: они копировали эти гравюры. Если ребенок прокопировал такое количество прекрасных образцов, то я понимаю, когда ему исполнилось там 10,11,12 лет, он уже, в общем-то, вполне-вполне-вполне готов изображать достаточно профессионально с натуры то, что ему предлагается.
А. Пичугин:
— Друзья, напомним, что сегодня в гостях у Светлого радио наш дорогой друг, человек, который приходит на Светлое радио уже много лет, Сергей Николаевич Андрияка, народный художник России, действительный член Российской академии художеств, ректор Академии акварели и изящных искусств. Буквально через минуту мы вернемся в нашу программу.
А. Пичугин:
— Возвращаемся в студию Светлого радио. Друзья, напомним, что сегодня у нас в гостях Сергей Андрияка, действительно член Российской академии художеств, народный художник России, ректор Академии акварели и изящных искусств. И вот как раз совсем скоро на Крымском Валу в бывшем ЦДХ, теперь называется пространство Новая Третьяковка, 25 ноября, в 5 вечера открывается выставка в честь 10-летия Академии акварели и изящных искусств, куда мы с Сергеем Николаевичем вас приглашаем и куда вход свободный, месяц вы можете приходить и любоваться замечательными работами не только студентов-выпускников Академии, но и самого Сергея Николаевича. Давайте еще раз напомним про выставку: там же я правильно понимаю, что не только выпускники, не только ваши работы, но еще и работы действительных студентов?
С. Андрияка:
— Да, там во-первых, студенты, потом дети, именно те дети, начиная с шестилетнего возраста, которые приходят к нам в школу учиться, и что они могут, и чему нам удалось их научить. И, конечно, педагоги, и мои работы, все, в общем, мы показываем такую огромную выставку. И самое интересное и самое, мне кажется, важное для многих — это то, что выставка будет не просто выставкой, а там будет проходить очень много всего. В первую очередь, это, конечно, пробные уроки, это уроки, когда все желающие, абсолютно, мы никого не спрашиваем, там есть талант, есть одаренность или какие-то данные, мы ничего не спрашиваем, все могут принять участие в этих пробных уроках, и у них все получится, вот это самое главное, и они приходят, садятся, им дают краски, кисточки, бумагу, вместе с педагогом они начинают, может быть, первое свое произведение, первую свою работу делать, и, собственно говоря, она у них, я говорю точно — получится. Также, как скульптура анималистика, она тоже будет прямо в залах.
А. Пичугин:
— Но одно дело — дать ребенку в руки карандаш или кисть, а другое дело — дать ему какой-то материал, из которого он может...да не только ребенку, кстати говоря, мы говорим ребенку, я думаю, что это и взрослый может, если дать ему в руки какой-то материал, из которого может получиться скульптура.
А. Пичугин:
— Ну, так вы знаете, когда у нас проходили дни открытых дверей, это был такой праздник, и можно было видеть детей счастливых, на картонке несущих какого-то зверя, вылепленного достаточно профессионально, достаточно грамотно, то есть это не какой-то мультяшный такой схематичный персонаж, а это вполне, вполне, вполне достойный, это может быть медведь или черепаха, или какой-нибудь осьминог, или еще что-то, но это вполне-вполне профессионально сделано. И мы вот очень радуемся, что у нас есть такое направление — анималистика, потому что пришел к нам педагог, замечательный педагог, который сам прекрасный скульптор, и благодаря ему у нас перед входом возлежат два огромных пятиметровых бронзовых льва, вот один лев так как бы древний...
А. Пичугин:
— Перед входом в Академию?
С. Андрияка:
— В Академию, это на Варги, 15.
А. Пичугин:
— У меня почему-то всегда ассоциация с вашей школой, ну, понятно, что теперь Школа и Академия это одно, я живу рядом с замечательным особняком, где у вас Школа, в Гороховском переулке, между Бауманской и Курской, чудесный совершенно особняк, который когда-то принадлежал детскому евангелическому приюту, я хотел сказать: в викторианском стиле, ну, да, вот что-то похожее.
С. Андрияка:
— Ну, наверное, да, это 1889 год, даже построен-то он, в общем, немецким архитектором Геппенером.
А. Пичугин:
— Да, причем на Бауманской есть еще несколько зданий, которые им построены, но чудесный совершенно особняк, его нельзя пройти мимо, если вы будете идти по Гороховскому переулку, даже если вы куда-то просто будете идти от метро Курская туда, в сторону от Садового кольца, не поленитесь, пройдите по Гороховскому и посмотрите на это чудеснейшее здание, не знаю, можно ли просто зайти внутрь?
С. Андрияка:
— Можно, можно, во-первых, можно всегда зайти внутрь, во-вторых, там всегда работает музейно-выставочный комплекс, который доступен абсолютно для всех, кроме понедельника и вторника. И там сейчас выставка, музейная коллекция из Угличского музея.
А. Пичугин:
— Ой, как здорово! Угличский музей замечательный.
С. Андрияка:
— Да, но это старые мастера, это мастера XVIII-XIX веков.
А. Пичугин:
— Это иконы, нет?
С. Андрияка:
— Там много чего, но в основном это, конечно, акварели, графика и немного масляной живописи, то есть то, что, собственно, прекрасно представлено в самом музее.
А. Пичугин:
— Передо мной лежит яркий буклет, где представлены работы ваших студентов, дипломные работы, малые работы. Здесь, я смотрю, преобладают евангельские темы, почему так?
С. Андрияка:
— Вы знаете, я думаю, что они, во-первых, вечны, они вечно актуальны, Евангелие вообще о жизни.
А. Пичугин:
— Это безусловно, да, но это какая-то ваша идея давать эти темы, или...
С. Андрияка:
— Нет, они сами выбирают темы, все студенты абсолютно вольны выбирать сами темы. Они выбирают эти темы, они стараются. В конце пятого курса у нас обычно такой просмотр эскизов и разных таких идей наших студентов, вот что они будут делать на дипломе: они делают, с одной стороны, картину, эта картина может быть акварельная, она может быть выполнена в технике пастели, масляной живописи и других техниках, но это картина. А вторая — это те техники, которые они осваивали в течение пяти лет обучения, они выбирают сами, это может быть офорт, это может быть книжная иллюстрация, это может быть масляная живопись, это может быть пастель, это может быть мозаика, витраж, анималистика, скульптура, это может быть все, что угодно, это иконопись, реставрация, но они выбирают здесь все, что им хочется выбрать, и мы этому радуемся, потому что специалист получается очень полный, он получает не просто узкое что-то, и сама Академия была сделана именно для того, чтобы каждый студент получал не узкую такую специализацию, а он все-таки знакомился со всеми техниками, был готов к какому-то профессиональному заказу, который может последовать в любой момент, когда он закончит вуз и выйдет в жизнь. У меня в моей жизни так было, что я закончил просто живопись, на живописном факультете я учился, это масляная живопись и отнюдь не акварель. Когда я закончил, у меня было первое предложение — сделать иллюстрации. Издательство «Молодая гвардия» выпускало серию книг про молодых писателей, и одну из книг мне дали и говорят: ну вот хочешь, пожалуйста, вот можешь иллюстрировать. Я никогда не занимался иллюстрацией, для меня это было все в новинку, очень трудно, я не понимал эту иллюстрацию, потому что я не книжную графику заканчивал, вот это первое. Второе: мне буквально через очень короткое время, через несколько месяцев предложили сделать витраж огромный, и я им занимался целый год. Я тоже совершенно не знаком был ни со стеклом, ни как его обрезать, ни как вообще делать витраж, ни как расписывать витраж, обжигать стекла и так далее, для меня это был темный лес.
А. Пичугин:
— А согласились, потому что это вызов?
С. Андрияка:
— Ну это вызов, да, это вызов, и он был такой, достаточно жесткий. Я, честно говоря, с витражом долго изучал это, ходил в Строгановку к мастерам, спрашивал: а какие краски, а что надо делать, а как вообще это все делается? Потом учился у одной бригады блестящих, просто блестящих витражистов, мастеров, и я научился резать стекло и научился делать витраж, и понял многие законы витража, такую специфику этого материала, потом в жизни мне пришлось лепить десять лет, первые шаги в изобразительном искусстве у меня были связаны не с рисованием, а с лепкой, и лепка сопровождала меня очень долго. А потом, уже после вуза, мне очень хотелось расписывать фарфор, ну вот не знаю, отчего...
А. Пичугин:
— А это еще одна сторона, да?
С. Андрияка:
— Да, одна сторона у меня появилась такая, там мне удалось купить подержанную такую не новую муфельную печечку маленькую из Учколлектора и, собственно говоря, я учился с нуля. Я пришел к нашим художникам, говорю: «Слушайте, ну дайте мне какие-то краски, я готов купить, но я не знаю ничего». Они говорят: «Ну вот этот цвет на температуру 550 градусов, эта краска на 600 градусов, это на 700, а это на 800, а это на 850. Я говорю: «Подождите, подождите, а как же?..» Они говорят: «Нет, они не смешиваются между собой, вам надо выбрать». И я писал на тарелке, помню, выстраивая последовательность обжигов, ну понятно, что начиная от самой-самой высокой температуры и кончая уже более низкой, послойно, последовательно, здесь мне пригодился опыт работы с акварелью.
А. Пичугин:
— А это все — самое начало вашей работы?
С. Андрияка:
— Да, понимаете, это моя жизнь. Потом мне пришлось заниматься настенными росписями, тоже, ну вот жизнь меня туда...Потом: а как делать? Я многое просто не знал. И сегодня я считаю, что они не то что себя не обеднят, а наоборот получат очень много, студенты, когда они получают возможность познакомиться со всеми этими техниками, их этому учат. Но я даже скажу больше того: у нас есть и копийная практика.
А. Пичугин:
— Какая?
С. Андрияка:
— Копийная — мы делаем копии, ну, в музеях. И что удивительно — что акварелью мы копируем образцы масляной живописи, это тоже безумно интересно.
А. Пичугин:
— Да, вы говорите, что это безумно интересно, а я, как человек, очень любящий живопись, но далекий от техник, сижу и не понимаю, почему действительно нельзя акварелью скопировать масло? Ну понятно, что это абсолютно разная техника, понятно, что масляную живопись ты никогда ни с чем не перепутаешь, она всегда будет масляной, но вот сам сюжет-то он же копируется...
С. Андрияка:
— Перепутаешь...
А. Пичугин:
— Перепутаешь, да?
С. Андрияка:
— Да, вот они так копируют, что это вещи, которые не хуже тех образцов, причем вы никогда не отличите на небольшом расстоянии, что это не масло, а это акварель.
А. Пичугин:
— Друзья, я напомню, что в гостях у Светлого радио сегодня Сергей Андрияка, ректор Академии акварели и изящных искусств, действительный член Российской академии художеств, народный художник России. Ну вот я бы хотел вернуться к студентам. Я заметил, что очень много евангельских сюжетов, но вот в первую очередь, вы думаете, это какой-то их духовный поиск или это знакомство с таким очень важным? Евангельские сюжеты — это то, к чему мировая живопись всегда обращалась, или это попытка обратиться к тому, к чему обращались тысячи художников до них, это попытка окунуться в мировую живопись со всех сторон?
С. Андрияка:
— Наверное, я думаю, это и то, и другое. Но в первую очередь, наверное, чтобы делать евангельский сюжет, для этого надо его хорошо понимать, я думаю, без этого понимания никакой евангельский сюжет просто не получится, поэтому нужно понимать, проникать в какую-то глубину, знания должны быть, и самое главное, я считаю, что здесь необходима, конечно, вера, без веры это делать не следует, так же, как заниматься иконописью, если человек совершенно не верит и пишет.
А. Пичугин:
— Ну, вряд ли, мне кажется, он захочет заниматься иконописью тогда на профессиональном уровне, ему может быть в таком случае с иконой интересно, как какой-то этап, что я тоже могу это сделать, мне интересно это повторить, но сделать иконопись частью своей жизни, я думаю, что неверующий человек не стал бы.
С. Андрияка:
— Да, конечно, безусловно. У нас же поэтому и сделано, потому что есть же люди, которые принципиально или в связи со своими другими религиозными убеждениями, может быть, у них какие-то и атеистические такие есть позиции внутренние, но мы им ни в коем случае не навязываем, мы даем возможность, пожалуйста, альтернатива — темпера, тоже на натуральных красках все то же самое, но она светская, пожалуйста, нет проблем, они могут это осваивать.
А. Пичугин:
— А вот вообще за годы существования Академии заметили ли вы, что сюжеты меняются чаще всего, к которым обращаются ваши выпускники?
С. Андрияка:
— Вы знаете, я могу одно сказать, что, конечно, в целом, те гаджеты, которые сегодня есть, наверное, почти у всех, вот у меня, к счастью, их нет.
А. Пичугин:
— Неужели?
С. Андрияка:
— Совсем. Просто кнопочный телефон и все, и я их никогда не приму в своей жизни, никогда не будут со мной эти гаджеты. А что происходит с молодыми людьми? Особенно это, конечно, касается сейчас маленьких детей: у них, к сожалению, происходит первое, это очень такое тяжелое: им не надо ничего запоминать, то есть атрофируется память. Причем это уже вопрос, наверное, чисто медицинский, он существует, специалисты подтверждают и говорят, что просто человек не может много запоминать, просто не запоминает, ему не надо запоминать, потому что перед ним есть смартфон, который дает ему ответы на все вопросы, это первое. Второе, конечно, это очень тяжелая такая вещь: он напитывается определенными штампами которые существуют у него перед глазами постоянно, и та фантазия, свободная фантазия, которая рождается у любого ребенка, эта фантазия, к сожалению, парализована, ее нет, он мыслит этими штампами. Ну и еще один момент очень такой существенный — это то, что у него очень много суеты, суеты, он постоянно должен менять эти картинки, он бесконечно смотрит то одно, то другое, то третье, то четвертое, у него все время идет такая смена информации, смена видеокартинок, все. И, ну, я так, может быть, грубо скажу, но, в общем, конечно, это действует немножко так деградирующе на любого совершенно человека, и в первую очередь, конечно, на детей. И когда мы подходим к выбору темы для картины, вот то, что вы говорите, те дети, которые слишком, слишком живут в этой системе координат, в этих гаджетах, они, как правило, не знают, о чем можно сказать людям. Потому что что такое картина? Картина — это твой взгляд на мир, что ты хочешь рассказать людям, что ты хочешь сообщить, для чего ты это делаешь? Ну, какой-то смысл должен быть в этом. И поэтому, конечно, общая тенденция, она отрицательная и здесь говорить о том, что это все здорово, замечательно, и нам надо продолжать цифровизацию — я категорически против этого, просто категорически, я понимаю, что мы идем к полной деградации личности. Ну, и вот то, что выбирают евангельские сюжеты — это выбирает определенный контингент наших студентов, определенная категория, кто не только знаком с Евангелием, но сама семья, близкие люди, они просто живут в этом, они понимают и смысл, и все то, что связано с этим. Понимаете, я сейчас вот просто не хочу приводить некоторые примеры, потому что могут на меня обидеться наши определенные студенты, но есть, конечно, примеры, просто нет мыслей никаких вообще, нет, не о чем говорить.
А. Пичугин:
— Есть наоборот, я листаю буклет...
С. Андрияка:
— Ну, мы стараемся, чтобы это было именно наоборот, мы стараемся, чтобы максимально наши ребята, которые пришли учиться именно в Академию, они максимально думали.
А. Пичугин:
— Но на меня никто не обидится, потому что никто из студентов меня не знает, я могу себе позволить. Я, наоборот, хочу не про тех, у кого нет мысли ни одной, но чудесное совершенно полотно, не знаю, кто такая Ольга Семёнова, шестой курс, «Оплакивание», это сцена тоже известная, евангельская, «положение во гроб Христа», но это настолько... тут как раз есть все мысли, тут каждое лицо, по нему можно отследить его отношение к происходящему, насколько этот человек близок Христу и что выражает само лицо Спасителя, и вот это, конечно, чудесная, какая-то фантастическая работа человека, которому двадцать с небольшим, скорее всего.
С. Андрияка:
— Да, да, да. И вы знаете, эта девушка, она, когда писала, там чувствуется в ритмах, вот в движениях фигур молитвенный покой.
А. Пичугин:
— Покой, да.
С. Андрияка:
— Да, и покой, ну понятно, что без вот этого внутреннего чувства, внутреннего сосредоточения никогда мы такое не получим.
А. Пичугин:
— А еще одна работа, которая меня как-то тронула, очень тронула, совсем светская, как раз она о другом: это зимнее, наверное, утро на трех вокзалах в Москве. Причем некая Марина Коротаева, городской пейзаж, она изобразила вот эту Комсомольскую площадь, которую все москвичи уж точно знают, да и не только москвичи, потому что кто только на три вокзала откуда не приезжал. Но здесь это тоже можно представить, что Марине Коротаевой двадцать с небольшим лет, она не то что Комсомольскую площадь советского времени, а Комсомольскую площадь 90-х годов не видела никогда, а здесь вот эти старые трамвайчики, старые автобусы, «волги», «москвичи», горбатые «запорожцы», всё в снегу, это такая очень-очень атмосферная работа. У меня, когда я был маленький, был какой-то буклет тоже «Художников о Москве», и вот там были похожие работы, но все-таки то было советское время, они с натуры это видели, можно предположить, что Марина Коротаева видела фотографии, но можно, наверное, сколько угодно копировать с фотографии, но с фотографии настроение не передашь, а тут она как будто сама стоит, можно предположить, что это какой-нибудь там 75-й год, что она сама стоит в 75-м году, за ее спиной Ленинградский вокзал, а смотрит на Казанский, и вот это вот все, что она может передать и увидеть.
С. Андрияка:
— Да, да, там даже, мне кажется, это время 60-х, начало 60-х годов, по атмосфере и по тому, по тем машинам и троллейбусу, который там стоит. Но это все замечательно, и есть такие ребята И с другой стороны, вы знаете, бывает: вот, допустим, они берут Великую Отечественную войну, тему. Казалось бы, Великая Отечественная война, тема такая серьезная, глубокая, но они никак не могут понять вот эту атмосферу войны, фронта, того, что происходило. И там, я помню, как у одной: значит, они сидят, тут окоп, но они сидят, как вот это пляж какой-то, так вот они отдыхают, вот они расположились, им очень хорошо, то есть вот этого настроения войны, вот этой трагедии, этого всего того, что происходило, никто не чувствует. Ну, это надо самим во многом, наверное, пережить такие вот вещи.
А. Пичугин:
— Ну, лучше не переживать.
С. Андрияка:
— Знаете, если вы берете такую тему, надо и пережить.
А. Пичугин:
— Ну тогда не надо брать.
С. Андрияка:
— Не надо брать. Вот мы поэтому многих ребят как-то немножко отводим от этих тем и говорим: ребят, либо вы погружаетесь туда... Это, знаете, когда ты изображаешь смерть персонажа какого-то, ты должен сам умирать.
А. Пичугин:
— Возьми книжку Николая Никулина, почитай ее, а потом попробуй окунуться в эту эпоху, может быть, как-то так.
С. Андрияка:
— Может быть, но это свойственно не всем, конечно, далеко не всем, потому что все-таки они люди сегодняшнего дня, и они по-другому это все видят, они по-другому воспринимают.
А. Пичугин:
— Но есть и сегодня сюжеты, которые подчас, может быть, не на поверхности, не какие-то там громкие сюжеты, а что-то очень личное, что человека вот самого, он же берет тему войны, наверное, не потому что она его так лично задевает, все-таки я настаиваю на том, что прошло 80 лет, и невозможно 80 лет эти человеку, которому сейчас 20, пережить как будто это что-то вот прямо его, тут надо действительно или жить как-то этим, или брать то, что лично человека задевает, и то, что человек может прямо вот пережить, то, что его сейчас вот изнутри прямо разрывает, в хорошем смысле этого слова.
С. Андрияка:
— Я расскажу маленькую такую историю: у меня был момент, когда я пришел в творческие мастерские Академии художеств и решил написать картину сюжетную, я тогда писал очень много сюжетных картин, сюжетную картину связанную с Великой Отечественной войной. И вот зима, заснеженное поле, на этом поле, ну, там понятно, уже заснеженные трупы в разных положениях. И женщина, пожилая женщина просто, она на санках пытается вытащить, в надежде, что, может быть, еще можно как-то спасти, чужой сын, Ну, вот я и назвал «Чужой сын», ну, какого-то солдата, который тоже засыпанный снегом, у него там вся эта шинель, он весь в снегу, она, значит, его вытаскивает. И вот я помню, как, когда я написал, для современного человека это было бы, наверное, еще пронзительней, если сделать этого солдата немецким солдатом. Вот немецкого солдата вытаскивает русская такая простая женщина деревенская, с поля боя. Но мне все сказали: ты знаешь, пусть это будет русский солдат, не надо немецкого солдата, потому что, да, пройдет еще там «...цать» лет, и, может быть, это можно будет сделать, но сегодня в сознании любого ветерана, любого человека, который прошел войну, конечно, это никак не может увязаться. То есть это опять, вот мое сознание, мое восприятие войны, оно другое, и здесь ничего не поделаешь.
А. Пичугин:
— Да, конечно, конечно.
С. Андрияка:
— Потому что я не пережил это, как, допустим, мой отец, который прошел от Москвы до Берлина.
А. Пичугин:
— У вашего отца в творчестве как раз достаточно много вот этой войны, но это пережито им.
С. Андрияка:
— Это пережито и он по понятным причинам, когда его спрашивал, я говорю: «Пап, ну ты расскажи, может быть, о войне там, о том, о всем», он говорит: «Ты знаешь, не хочется, вот не хочется». Он почти ничего не рассказывал о войне. У него была единственная мечта — написать поэму о солдате, он сделал массу эскизов, но, опять же, сегодняшнему зрителю это не очень понятно, это какая-то такая совершенно странная вещь: в каком-то дыму, в каком-то размытом виде происходит вот этот вот бой, там какие-то силуэты людей, все, это все очень сложно.
А. Пичугин:
— Спасибо вам большое за этот разговор. Мы напомним, что 25 ноября в 5 вечера на Крымском валу в бывшем ЦДХ, теперь в Новой Третьяковке, откроется выставка, посвященная десятилетию Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки. Приходите, вход свободный целый месяц можете наслаждаться работами и самого Сергея Николаевича, нашего сегодняшнего гостя, и его учеников.
С. Андрияка:
— Да, и мы будем проводить там и мастер-классы, и пробные уроки, и по разным техникам, это все абсолютно бесплатно, и все доступно абсолютно для каждого.
А. Пичугин:
— Спасибо. Сергей Андрияка, народный художник России, ректор Академии акварели и изящных искусств, действительный член Российской Академии художеств был с нами. Я Алексей Пичугин, всего доброго, до свидания.
С. Андрияка:
— До свидания, спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер
Послание к Титу святого апостола Павла
Тит., 301 зач., I, 15 - II, 10.
Комментирует священник Стефан Домусчи.
Здравствуйте, дорогие радиослушатели! С вами доцент МДА, священник Стефан Домусчи. Встречая Новый год, многие верующие люди задаются вопросом: стоит ли верующим отмечать этот праздник? И если да, то как себя вести? Ответить на этот вопрос помогает отрывок из 1-й и 2-й глав послания апостола Павла к Титу, который читается сегодня в храмах во время богослужения. Давайте его послушаем.
Глава 1.
15 Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть.
16 Они говорят, что знают Бога, а делами отрекаются, будучи гнусны и непокорны и не способны ни к какому доброму делу.
Глава 2.
1 Ты же говори то, что сообразно с здравым учением:
2 чтобы старцы были бдительны, степенны, целомудренны, здравы в вере, в любви, в терпении;
3 чтобы старицы также одевались прилично святым, не были клеветницы, не порабощались пьянству, учили добру;
4 чтобы вразумляли молодых любить мужей, любить детей,
5 быть целомудренными, чистыми, попечительными о доме, добрыми, покорными своим мужьям, да не порицается слово Божие.
6 Юношей также увещевай быть целомудренными.
7 Во всем показывай в себе образец добрых дел, в учительстве чистоту, степенность, неповрежденность,
8 слово здравое, неукоризненное, чтобы противник был посрамлен, не имея ничего сказать о нас худого.
9 Рабов увещевай повиноваться своим господам, угождать им во всем, не прекословить,
10 не красть, но оказывать всю добрую верность, дабы они во всем были украшением учению Спасителя нашего, Бога.
Помню, в юности я слышал одну обличительную речь. Она была обращена к верующим, которые собирались отмечать Новый год. В ней осуждалось всё: ёлка, новогоднее застолье, подарки и атмосфера праздника в целом. В то время ещё не было традиции служить в новогоднюю ночь Литургию, и говорящий утверждал, что нормальный человек в эту ночь должен спать. Людей, которые всё это слушали, зачастую дома ждали неверующие мужья или жёны, дети, которые надеялись получить на утро подарки. С каким чувством прослушавшие такое обличение праздновали потом Новый год? Думаю, с чувством вины и печали от невозможности ничего изменить, с непониманием, что именно греховно в простом семейном празднике, ведь его совсем необязательно отмечать с каким-то разгулом...
В сегодняшнем чтении мы слышим очень важную и на первый взгляд неожиданную мысль. Апостол Павел говорит: «для чистого всё чисто, а для осквернённых нет ничего чистого, потому что осквернены их ум и совесть». Это утверждение очень важно, из него становится ясно, что нравственная жизнь начинается с правильной внутренней позиции. Если я христианин, мне стоит сделать акцент на добре, стоит стремиться увидеть в мире множество возможностей для исполнения заповедей. Но я назвал эти слова также и неожиданными, потому что мы, к великому сожалению, часто настроены негативно. Вместо того, чтобы, увидев какое-то явление или действие, пусть даже не вполне привычное, задуматься над тем, каков его христианский потенциал и действительно ли оно противоречит заповедям по самой сути, мы сразу его отвергаем, не понимая, что порой выдаём свои вкусы за религиозную позицию. Понятно, что иногда речь явно идёт о вещах чуждых вере и нравственности, тут и говорить нечего, но всё же многие и многие явления нашего бытия можно и нужно наполнять христианским содержанием, показав, что христианство не отрицает здоровые формы общественной жизни и культуры, оно отрицает грех и зло, как противоречащие воле Божией.
Да, для православных грядущее Рождество Христово праздник несравнимо более значимый, чем Новый год, это очевидно. Кроме того, идёт Рождественский пост. Но ведь можно спокойно отпраздновать Новый год и начать подготовку к празднику Рождества Христова! Зачем же искать повод для разделения в том, что может быть поводом к единству: семейному, дружескому или приходскому? Я уже не говорю о том, сколько в самых разных житиях святых сюжетов, когда угодники Божии снисходили к малоцерковным людям в своей любви и эта любовь растапливала сердца последних. Сегодня в некоторых храмах принято служить на Новый год ночные службы, в других служат молебны, после которых люди расходятся по домам, чтобы спокойно и радостно побыть с близкими и пообщаться. Варианты того, как поступить, могут быть разными, главное с чистым сердцем стремиться к добру, и Бог всегда поможет нам его совершить.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Принять участии в ежегодной Рождественской акции «Гирлянда Добра»
Уже 6-й год подряд московская Марфо-Мариинская обитель проводит Рождественскую акцию «Гирлянда Добра», чтобы утешить и порадовать подопечных — одиноких пожилых людей, детей с инвалидностью, малоимущие семьи и всех, кто находится в трудной ситуации.
Обитель была основана в начале XX века великой княгиней Елизаветой Фёдоровной Романовой. Она создала здесь очаг доброты и милосердия, у которого отогревались сотни страждущих. Сегодня, как и 115 лет назад, люди по-прежнему получают в монастыре необходимую помощь.
Галина Ивановна и её взрослая дочь Татьяна — подопечные патронажной службы Марфо-Мариинской обители. Обеих сильно подводит здоровье, и заботиться друг о друге они уже не в силах. Сотрудники патронажной службы помогают им в быту, наводят порядок в доме и участвуют в решении вопросов, связанных с уходом и медицинской помощью. Также они поздравляют семью с праздниками, радуют их нужными и полезными подарками.
Сегодня в обители действуют 8 социальных проектов, в которых взрослые и дети получают продукты, лекарства, психологическую, медицинскую и духовную помощь. Важно, чтобы они продолжали действовать.
Примите участие в Рождественской акции «Гирлянда Добра» и поддержите дела милосердия Марфо-Мариинской обители. Сделать это просто — можно оставить любой благотворительный взнос на странице «Гирлянда Добра». Либо привезти в монастырь сладкие подарки, которыми порадуют подопечных в дни проведения рождественской акции.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Нравственные принципы в экономике». Архимандрит Филипп (Симонов)
Гостем рубрики «Вера и дело» был историк, доктор экономических наук, директор департамента аудита финансовых рынков и государственного долга Счетной палаты РФ, заведующий кафедрой истории Церкви исторического факультета МГУ им. Ломоносова архимандрит Филипп (Симонов).
Разговор шел о нравственных принципах и этике в экономике, о соотношении справедливости и эффективности в хозяйственной деятельности, о построении отношений руководителей и подчиненных, а также о роли Церкви и государства в развитии общества.
Ведущая программы: кандидат экономических наук Мария Сушенцова
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер! В студии Мария Сушенцова и это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы встречаемся с экономистами, предпринимателями, чиновниками и обсуждаем с ними христианские смыслы экономики. Сегодня у нас в гостях архимандрит Филипп (Симонов) — экономист, историк, доктор экономических наук, директор департамента аудита финансовых рынков и государственного долга Счетной палаты Российской Федерации, заведующий кафедрой истории Церкви исторического факультета МГУ имени Ломоносова.
архим. Филипп
— Добрый вечер.
М. Сушенцова
— Добрый вечер, отец Филипп. Мне хотелось бы первый вопрос задать немного биографический. Первоначально вы получили образование историка и затем уже защищали кандидатскую докторскую диссертацию по экономической специальности, и мне, как экономисту, очень любопытно, что подтолкнуло вас перейти из сферы чистой истории, тем более истории Древнего мира, по которой вы специализировались, все-таки к области экономики?
архим. Филипп
— Ну, тогда это не была чистая экономика, это вначале была история народного хозяйства, докторская по истории экономических учений, все-таки история всю жизнь присутствовала, а уже финансовая часть возникла где-то в 1996 году, когда я перешел на работу в коммерческие структуры в свое время, на Московскую межбанковскую валютную биржу, но это как бы естественный переход, моя жизнь как-то так прошла в естественных границах вся. Я естественно поступил на исторический факультет, потом в аспирантуру экономического факультета на кафедру историю народного хозяйства. Я совершенно естественно был пострижен в монахи без каких-то, знаете ли, эксцессов ни с моей стороны, ни со стороны священноначалия, и не менее естественно, по благословению, я потом перешел на работу в Московскую межбанковскую валютную биржу и далее, у меня всегда было благословение и Святейшего, и моего митрополита, здесь никаких специальных случаев не возникает.
М. Сушенцова
— Знаете, вы так естественно об этом рассказываете, и чувствуется, что для вас, для вашей жизни это так, но для нас, как внешних слушателей, кажется очень редким и уникальным такое сочетание разных идентичностей в рамках одного человека: и история, и экономика, и макрорегулирование, и финансы, и в то же время путь монашества — это действительно, на мой взгляд, довольно редкое сочетание, по крайней мере, в российских реалиях.
архим. Филипп
— Но одежда ведь не делает монаха, монашество — это внутреннее устроение человека и его как бы внешнее позиционирование. Единственное, чего не может, наверное, монах, не должен бы делать — это быть слишком публичным человеком, с трибуны там, что-то такое, а в сфере науки — ведь было же понятие в своё время «учёного монашества», оно никого не удивляло, специально для этого приглашали даже со стороны, потому что наше монашество оказалось неспособным к учению и приглашали из ближнего зарубежья специальных людей, которые были способны к наукам, и потом развивали на базе сначала Славяно-греко-латинской академии, других учебных заведений, духовных школ, впоследствии возникших, развивали духовное образование, в том числе и науки, которые могут развиваться в рамках духовного образования, так что и для Церкви это тоже более или менее естественная ситуация учёного монашества.
М. Сушенцова
— Да, пожалуй, с этим соглашусь, но вы же, кроме того, что являетесь профессором, занимаетесь наукой, вы ещё занимаетесь более прикладной экономической деятельностью, я имею в виду вашу государственную службу в госструктурах по части регулирования финансовых рынков.
Архим. Филипп
— Это вопрос не регулирования, а контроля. Знаете, по каноническим правилам священство не может вмешиваться в дела мира сего, а вот контроль — это не вмешательство в дела, это не регулирование.
М. Сушенцова
— Спасибо большое, очень важная оговорка, потому что, конечно, у меня возникал вопрос — действительно, как совместить вот эту деятельность экономическую в миру и монашество. А скажите, ваша деятельность на этом посту, она является вашим личным выбором или элементом послушания?
архим. Филипп
— Любой личный выбор при согласовании с духовным начальством может быть послушанием. В своё время Святейший одной матушке сказал: «Если у вас кандидат наук моет полы — видимо, что-то неправильно в управлении монастырём. То есть, как правило, священноначалие смотрит на способности и возможности человека и определяет ему послушание, исходя из того, что он умеет, может и способен делать, потому что испытание сверх сил не бывает, об этом апостол Павел ещё писал.
М. Сушенцова
— Ваша деятельность связана с финансовым сектором нашей экономики и поэтому мне очень интересно узнать, по вашему многолетнему опыту в этой сфере, как вам кажется, какие инструменты финансовых рынков полезны для экономики, а какие могут нанести ей вред? Все мы ещё помним мировой экономический кризис 2008 года, который, как было установлено, был связан с такой гипертрофией финансовых рынков, образованием пузырей.
архим. Филипп
— Я настолько долго живу, что я ещё помню кризис 1998 года, который развивался по другой модели — по кредитной модели, но, тем не менее, тоже имел массу негативных последствий, в том числе для нашей экономики. На мой взгляд, чем дальше финансовый инструмент уходит от своего основания, а основание — это реальный товар, вот чем дальше он уходит от реальных ценностей, тем сложнее управлять этой частью рынка, и тем более, он подвержен тому, что мы называем волатильностью — изменчивостью, резкой причём изменчивостью, которой управлять практически невозможно. Эти интересы спекулянтов, спекуляция — это нормальное явление на рынке, я не в осуждение говорю это слово, но у них есть тоже свои финансовые интересы, и вот когда толпа спекулянтов начинает свою спекулятивную деятельность, этим управлять не может никто. Пока эта волна не остановится, кризис будет продолжаться. И вот тот кризис 2008 года, 2009-го, о котором вы говорите, он был связан именно с тем, что финансовые инструменты слишком далеко ушли от реальных материальных ценностей, кризис развернулся в так называемые производные части рынка на рынке деривати́вов, то есть это финансовые инструменты, созданные на основе других финансовых инструментов или серии финансовых инструментов, причём под первыми что-то лежит какая-то материальная среда, а вот под теми, которыми спекулируют, не лежит ничего, кроме желания спекулянтов. И вот на мой взгляд, если мы говорим о выпуске акций, каких-то облигаций, средства, от которых идут в производственную сферу непосредственно, то есть для того, для чего их и выпустили, это стимул для экономики, потому что средств самих собственников и государства может не хватать, поэтому нужно мобилизовать те средства, их обычно даже больше, чем те средства, которыми обладает государство и собственники, мобилизовать вот эти средства у населения, если население желает вложиться в национальную экономику, оно может это сделать через акции или облигации. Но когда мы начинаем торговать производными на эти ценные бумаги, вот тогда начинается уже история спекуляции, которая в пределах восьми-десяти лет выведет на кризис обязательно.
М. Сушенцова
— Получается, что на уровне как раз регулирования стоило бы запрещать, например, перепродавать долги, то есть переходить к производным финансовым инструментам?
архим. Филипп
— Запретить это невозможно, это рыночный инструмент, и в первичном законодательстве Российской Федерации эти инструменты расценивались как сделки-пари, то есть мы с вами поспорили, что будет вот так. Люди будут спорить вне законодательного поля, на сером поле, поэтому убрать их с рынка невозможно, но регулятивные механизмы к ним надо применять более жесткие.
М. Сушенцова
— Теперь мне хотелось бы перейти к сердцевине проблематики нашей программы и поговорить, собственно, об этике экономики, и здесь, конечно, хочется узнать у вас, как у священнослужителя, что предлагает нам Священное Писание в части экономики, и предлагает ли оно нам что-то конкретное, или какие-то общие принципы, общие рамки, которыми мог бы руководствоваться любой человек внутри экономической системы той или иной?
архим. Филипп
— Знаете, Писание нам дает десять заповедей, и Нагорную проповедь, то есть задача Писания, в общем-то, не связана с задачами производственного процесса, у него сверхзадача совершенно другая. Единственный момент, который педалируется неоднократно в Ветхом Завете — это, собственно, этический, на мой взгляд, он и производственно-хозяйственный, он и этический момент — о том, что работник должен получать свою плату. И в Новом Завете в притче о виноградарях тоже об этом говорится, что хозяин волен заплатить, но он должен заплатить и тому, кто пришёл в первый, в третий, в любой час и в конце самом, всё равно он должен заплатить полагающуюся ему плату, то, на что есть договорённость. Вот этот аспект, по-моему, единственный прямой, который встречается в Писании, всё остальное относится не к производственной сфере, а к сфере этики. Первая заповедь — это «возлюби ближнего твоего, яко сам себе», и вот в ней как раз вся экономика и заключается, то есть ты работаешь не для себя, ты работаешь для общества, ты находишься в социальном пространстве, где ты должен помнить, что есть какой-то ближний, пусть он очень дальний, пусть ты живёшь там, я не знаю, в сказочных хоромах на десятом этаже, в башне из слоновой кости, но ты не должен никогда забывать, что внизу есть люди, которые живут, и часть из них работает на тебя.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», в студии Мария Сушенцова, и сегодня нашим гостем является архимандрит Филипп (Симонов) — экономист, историк, директор департамента аудита финансовых рынков и госдолга Счётной палаты, заведующий кафедрой истории Церкви исторического факультета МГУ имени Ломоносова. Отец Филипп, интересно у нас сейчас беседа развернулась в более широкую плоскость, насколько я понимаю, квинтэссенцией того, что мы для понимания экономики можем подчеркнуть из Священного Писания, касается трудовых отношений и вообще межличностных отношений, то есть человек, с одной стороны, занятый в экономике, а все мы так или иначе в ней заняты, прежде всего его мотивация должна лежать в плоскости социального взаимодействия и его цели так или иначе должны быть с этим взаимодействием связаны. Почему я именно так формулирую этот тезис — потому что экономическая теория, прежде всего западная как раз, неолиберальная, которая является мейнстримом...
архим. Филипп
— ... Сейчас у нас другой нет, я извиняюсь.
М. Сушенцова
— Другой нет, да, нас этой учили на экономическом факультете МГУ за неимением своей собственной. И наоборот, там во всех возможных вариантах педалируется индивидуализм, конкуренция как ключ к эффективности экономики, то есть, если каждый будет стремиться урвать свой кусок, мы будем друг с другом конкурировать, то таким образом якобы будет прирастать наш общий пирог, то есть проблема эффективности, она в принципе превозносится над проблемой справедливости как таковой. А Священное Писание нам как будто бы предлагает иной взгляд на это, где скорее справедливость является смысловой доминантой над эффективностью.
архим. Филипп
— Священное Писание вообще придерживается, на мой взгляд, той линии, что любое общественное устройство должно быть прежде всего справедливым. Я хочу вам напомнить идею апостола Павла, который пишет, обращаясь к своим корреспондентам, о том что — «вы, христиане — сограждане святым и свои Богу». Вот для обозначения слова «сограждане» по-гречески написано слово «симполиты», то есть это граждане одного полиса, полис — это город-государство, и тогда еще усопшие святые были только из Ветхого Завета, а святые — это те праведники, которые живут в настоящем времени, и вот вы должны быть согражданами, то есть входить в общество с равными правами и с равными обязанностями. Это общество, организованное на отношениях гражданства и на отношениях справедливого гражданства, то есть чуть ли не «Афинская полити́я» Аристотеля. И «свои Богу», «свои», то есть те, кто входит в о́йкос Бога, в хозяйство Бога. И перед этим он пишет: «Вы уже не пришельцы, а сограждане, и свои Богу», то есть те, кто входит в домашнее хозяйство, где Бог является Хозяином и одновременно Отцом семейства, то есть это некоторое семейство, в котором есть отношения гражданственные. Вот та модель — это единственное место, где предлагается некая социальная модель в Новом Завете, от всего остального Христос как бы отходит, кесарю-кесарево, Богу-богово и так далее, но вот Павел здесь даёт определенную социальную модель, как основу тех отношений, которые должны быть в общине, и если мы в общине, а в общине, как говорят, все наши святые, могут быть только те, кто живёт по-христиански, и если вы не живёте по-христиански, вы можете придерживаться любого вероисповедания, но православными вы при этом не будете. (Сейчас я процитировал Серафима (Роуза). Если вы вошли в общину, то будьте любезны, живите на этих основаниях, вы — сограждане святым, все, кто в общине — святы, и свои, то есть члены большого хозяйственного организма, во главе которого стоит Отец, Которым является Бог, вот эта модель.
М. Сушенцова
— Очень интересно вы рассказываете, а как эта модель может быть реализована в нашей бренной жизни, на практике, в нашей конкретно экономике? Что может быть аналогом этого — социальная ответственность бизнеса и государства, качество отношений со своими сотрудниками внутри любого коллектива?
архим. Филипп
— Понимаете, если мы исходим из этих отношений симполити́и, то мы все — граждане, сограждане, мы одинаковые, я начальник — он не дурак, знаете, это: «я начальник, ты дурак»? Вот он не дурак, а он согражданин, такой же, как и я, поэтому я к нему должен относиться таким же образом, поэтому я должен обеспечивать ему и должную компенсацию за его труд, и подумать о том, что он делает во внепроизводственной сфере, и это не как сейчас — тимбилдинг, вот это истерическое совершенно занятие, когда люди не знают, что делать, но им сказали: «идите и сделайте тимбилдинг», вот это немножко другое, вы должны входить в обстоятельства конкретного человека, которому в данный момент не хочется заниматься тимбилдингом, у него там дома кто-то заболел или ещё какие-то проблемы, а вот скакать с вами и играть в этот пейнтбол он совершенно сейчас не в настроении. Здесь нужна какая-то организованная система, подобная, может быть, даже и профсоюзной организации, я не о самой институции, а о тех функциях, которые она призвана выполнять, даже вот, собственно, католическое социальное учение, несмотря на то, что оно более всего построено на неолиберальных принципах и основывается в основном на папских писаниях, а не на Священном Писании, когда-то я занимался этой проблематикой, оно профсоюзам уделяет заметное внимание, потому что это единственный способ доведения интересов общества, то есть работников, до управляющей верхушки. Он занят, он не может, он действительно занят 24 часа в сутки, этот управляющий, но довести до него кто-то же это должен.
М. Сушенцова
— Раз уж мы затронули эту тему, задам такой, достаточно прямой вопрос: нужна ли нам развитая социальная доктрина, нашей Русской Православной Церкви, развитая в части экономики, которая давала бы какие-то ориентиры, какое-то руководство людей?
архим. Филипп
— Я думаю, несомненно. Еще в бытность Святейшего митрополитом был принят на Соборе Архиерейском соответствующий документ, но он не входил в экономическую проблематику, практически не входил, там, в центре документа, совершенно другие, действительно, более социальные проблемы, межличностные проблемы и так далее. В силу ряда причин на тот этап данный момент был не разработан, но такой документ действительно необходим, поскольку он мог бы дать некоторые граничные рамки, внутри которых следует развивать свою хозяйственную деятельность тем, кто полагает себя близким хотя бы к Церкви, то есть, если ты как-то самоидентифицируешься как человек хотя бы околоцерковный, я уж не говорю о церковном, то вот некий набор принципов, которые хотелось бы, чтобы ты имплементировал в свою повседневную деятельность, и причем это бы затрагивало и тех, кто управляет, и тех, кто, собственно, работает у станка, тех, кто занят непосредственно материальным производством, потому что эти отношения тоже не регулируются, и люди видят несправедливость, но они не понимают, что с ней делать, они возмущаются, они испытывают душевные какие-то беспокойства. Сейчас вот исповеди послушаешь — у всех состояние, просто близкое к истерическому, люди, в общем-то, дезориентированы достаточно сильно, но вот в этом контексте для них тоже это был бы реальный ориентир, основанный не на общих каких-то принципах, о которых обычно говорит проповедник, а на конкретных, может быть, даже увязанных законодательством принципах, которые помогли бы ориентироваться в этой ситуации.
М. Сушенцова
— Вы знаете, то, о чем вы сейчас говорите, очень синхронизуется с моими наблюдениями в разговорах, в том числе, в эфире этой программы с предпринимателями и бизнесменами, слышится какой-то общий запрос, потребность в том, чтобы было с кем или с чем соизмерить свои проблемы в своих компаниях, проблемы экономические на стыке как раз с социальными, соизмерить и сопоставить их с какими-то принципами, которые Церковь бы предложила, может быть, и на уровне общих принципов или просто найти такого духовника, который поможет и подскажет по каким-то более глубоким экономическим вопросам, то есть такая потребность, мне кажется, действительно большая.
архим. Филипп
— Понимаете, духовник, он тоже же не из воздуха соткан, ему же тоже нужен какой-то документ, который он мог бы прочитать и свои мысли с ним соотнести, он же не может всё делать только на базе реального опыта, причём самыми хорошими духовниками являются обычно монахи, но в монастыре я не думаю, что у него есть опыт взаимодействия с крупными государственными корпорациями и решить проблему, там возникающую, вряд ли ему по силам, а так хотя бы у него будет в руках некий документ, где выведена определённая проблематика и прописаны некоторые предложения, связанные с реализацией этих проблем, материал для раздумий, ведь духовник — это же не механизм, в который ты пришёл, слил в него помойку и ушёл, и всё замечательно, он же тоже думает, то есть на исповеди Господь, конечно, подсказывает, как, с кем и что говорить, но тем не менее думать-то тоже приходится.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», в студии Мария Сушенцова, и сегодня наш гость — архимандрит Филипп (Симонов). Мы вернёмся после короткого перерыва.
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер! Это программа «Вера и дело», в студии Мария Сушенцова. Сегодня у нас в гостях архимандрит Филипп (Симонов) — экономист, историк, доктор экономических наук, директор департамента аудита финансовых рынков и государственного долга Счетной палаты Российской Федерации, заведующий кафедрой истории Церкви и исторического факультета МГУ имени Ломоносова. Я напомню нашим слушателям, которые, может быть, сейчас только подключились, что мы с отцом Филиппом остановились на обсуждении необходимости, может быть, создания или доработки «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви» по части экономических вопросов. Отец Филипп, а какие самые общие принципы вы бы заложили в эту модернизированную «Социальную концепцию»?
архим. Филипп
— Ну, вы хотите, чтобы я «Концепцию» написал сразу перед микрофоном, это достаточно сложно. Какие-то предложения я в свое время давал, но, на мой взгляд, главной проблемой, неурегулированной в нашем обществе, является проблема взаимоотношений трудящихся и всей управляющей институции, это институции на уровне собственников предприятий и иных хозяйственных организаций, и это проблема, связанная с взаимоотношением государства с обществом в той его части, которая работает. То есть понятно, что государство делает максимально возможное, исходя из текущей ситуации, прежде всего, экономической, но, тем не менее, есть определенные моменты, которые президент вдруг внезапно начинает подчеркивать для правительства, то есть не для общества, общество эти проблемы видит, оно понимает, оно находится внутри этих проблем, но вдруг он перед правительством ставит те или иные задачи, связанные с демографической ситуацией и так далее, и так далее. Вот сейчас несколько выступлений президента было достаточно содержательных, и повороты были достаточно неожиданны, я думаю, для органов исполнительной власти. Именно эту ситуацию надлежит прописывать, причем не только в терминах господства подчинения, но в терминах общехристианской этики, опять-таки, исходя из общей идеи гражданства: все мы граждане одного хозяйства, все мы граждане Божьего дома, и в этом доме надо устраивать более или менее справедливые отношения, а не такие отношения, что одних стригут, а другие при этом почивают на лаврах.
М. Сушенцова
— А как вам кажется, в целом ответственность за свой хозяйственный успех или неуспех, за свою деятельность, за свое место в обществе и экономике все-таки несет сам человек лично? Мы сейчас даже не совсем отвлеченно об этом говорим, а вот в нынешних наших российских реалиях, как вам кажется, ответственность за это лежит на плечах каждого из нас или все-таки на государстве? Вот как вы это видите?
архим. Филипп
— Это обоюдная ответственность, она не может быть перенесена ни в ту, ни в другую плоскость. С одной стороны, человек отвечает за то, чтобы развивать себя. Понимаете, если я сижу на печи и жду золотую рыбку или там щуку из колодца — это одна ситуация, если я работаю, если я обучаюсь тому, что надо, а не тому, что хочется тому, кто обучает, ведь сейчас не секрет, что в нашей системе, скажем, высшего и среднего профессионального образования люди преподают то, что умеют, а не то, что надо слушателю. Если я обучился тому, что надо, если я на рынке нашел себе нужное место — это моя ответственность, но ответственность государства — создать мне условия для того, чтобы я обучился, создать мне условия для того, чтобы я во время обучения имел средства к существованию. Понимаете, когда мои студенты работают чуть ли не с полной загрузкой, а потом приходят ко мне сдавать какие-то экзамены, явно прочитав что-то такое в метро — это одна ситуация, а когда студент занят учебой полный рабочий день — это немножко другая ситуация, вот тогда мы выпускаем квалифицированного специалиста. Мы же сейчас заканчиваем эту страшную историю с бакалавриатом и магистратурой и возвращаемся к тому, что нам нужны специалисты своего дела, а не бакалавры четырехлетние, но для этого государство должно создать определенные условия и не ссылаться на то, что денег нет. Да, денег всегда нет, но их надо искать, и искать на организацию, знаете, построить какой-нибудь кампус и так далее — да, это очень замечательно, но я должен подумать, кто придет в этот кампус, и что он в этом кампусе будет кушать, пока он учится, какую стипендию он будет получать, откуда я эту стипендию возьму, и хватит ли ему этой стипендии для того, чтобы просто в нашем пищеблоке питаться, с теми ценами, которые там есть, они субсидированные, да, но они тоже не маленькие, поэтому вот эту проблему необходимо решать со стороны властных структур. Система профтехобразования, может быть, дети хотели получать профтехобразование, есть определенная категория детей, которым не надо высшее образование, им выше крыши среднее специальное, но при этом где у нас эти средние специальные учебные заведения? Мы сейчас спохватились, что некому к станку идти, нет квалифицированных молодых, а есть только стареющие или совсем старые, которым уже давно на пенсию пора, это тоже государственная проблема, то есть мы хотим вдруг, внезапно, чтобы у нас появилось из воздуха что-то там такое — не появится, если мы этого не предусмотрим в наших хотя бы трехлетних бюджетных планах, а сейчас уже и шестилетняя идет перспектива, ну давайте мы будем ее оценивать реально, а не исходя из наших желаний. Поэтому грузить ответственность только на личность я бы не стал, если личность в пустыне, то кроме как выкопать себе колодец, она мало что сможет.
М. Сушенцова
— Как-то в одном из интервью вы обмолвились, что, может быть, ключевая проблема России — это в ее населении, вера в доброго царя и такое вот ощущение, что я тут ни при чем, за меня всё сделают. Как вам кажется, как с этой, может быть, национальной чертой нам быть, как с ней бороться, как ее воспитать во что-то более продуктивное?
архим. Филипп
— Знаете, мне всегда казалось, что роль Церкви в этом процессе должна быть одной из ведущих. Я поясню эту историю. Церковь — это исключительно социальная система, Церковь не может состоять из одного человека, Церковь — это всегда общество, причем это организованное общество, реализуется оно только в коллективе, высшая степень реализации Церкви — это Божественная Евхаристия, это Таинство Причащения, вот оно может совершиться только в обществе. Если в храме никого нет, я не в праве служить литургию канонически, мне нельзя ее служить, если там кто-нибудь, одна бабуля хотя бы придет, вот тогда я вправе служить, а если она пустая — я не могу. Так вот, Церковь — это социализирующий элемент в обществе, причем жестко социализирующий, поэтому она всегда организуется общинами, в нашей практике это приходская община, они у нас по-разному существуют, есть действительно общины, есть просто сходящиеся время от времени люди, которые не всегда знают друг друга в лицо, но тем не менее, в идеале это система каких-то общественных институций, которые принимают решения, кстати сказать. Скажем, мы не избираем священника себе на уровне общин, старообрядцы могут избирать, кстати сказать, это древняя традиция, когда община избирает себе священника, но нам его назначают, и тем не менее есть какие-то контролирующие внутри общины органы, есть то, что раньше называлось «двадцаткой», и она принимает решения относительно финансовой, хозяйственной деятельности храма, ремонтных работ и так далее, и так далее, то есть она действительно ведет экономический процесс какой-то, связанный с текущей деятельностью. Есть социальное служение, которое тоже стоит денег, оно же не просто служение, а это надо что-то закупить какому-то нуждающемуся человеку, прийти с этим и так далее, и так далее, то есть здесь четкий какой-то общественный организм, и вот эту организационную систему наложить на общество Церковь вполне в состоянии. Но другое дело, что наше общество десоциализировано за последние тридцать лет вконец, на мой взгляд, и благодарить мы за это должны неолиберальную теорию, которая, как вы правильно сказали, всю ответственность возлагает на отдельного человека, который, в общем-то, находится в безвоздушном пространстве, вокруг него никого нет, он один, а все кругом волки, по принципу «человек человеку — волк», и вот мы все должны грызться. К сожалению, существенная часть тех, кто самоидентифицируется как православные, она может быть околоцерковная, но по большей части не церковная. Вот если мы когда-то, с Божьей помощью, решим задачу воцерковления этих семидесяти шести, скажем, процентов, которые считают себя православными, вот тогда мы выполним свою ресоциализирующую роль в этом десоциализированном обществе, маргинализированном обществе, в деклассированном обществе, ведь у нас нет совершенно психологии единства. Любая западная страна — это некоторое ощущение гражданского единства, а мы друг друга называем «россияне», и вот в официальных документах очень часто проскальзывает: «россиянин», а кто это такой, россиянин? Мы — граждане, мы граждане своей страны, вот если это чувство гражданственности в населении появится, а это надо воспитывать, и воспитывать со школы, может быть, даже и раньше школы, в детских дошкольных учреждениях, чтобы дети понимали, что они не просто «россияне», то есть какая-то там толпа бегающих людей, а они — граждане, имеющие права и обязанности, вот тогда они их начнут соблюдать когда-нибудь, и если у них есть права, тогда они их потребуют, а если у них есть обязанности, тогда от них можно потребовать эти обязанности выполнить, а мы пока почему-то только требуем реализовать свои права. Ведь даже юристы часто говорят, что население не знает своих прав, с этим материнским капиталом вот недавно была дискуссия, ставится вопрос о разъяснении женщинам их прав в плане материнского капитала, потому что детей они рожают, а что делать с капиталом, они просто не в курсе дела. Вот этот момент воспитательный, на мой взгляд, у нас намеренно опущен, я вам напомню, что в 90-е годы теория образования строилась, исходя из того, что школа имеет только образовательную функцию, а воспитательную функцию школы изъяли — вот это надо преодолевать. Если общество не воспитывает для себя граждан, для того, чтобы общество продолжило существовать, если мы этих граждан не воспитаем, их у нас не будет.
М. Сушенцова
— Получается, что чувство сопричастности, социальной принадлежности, оно возникает в результате воспитания, а как быть с такой чертой, как мы знаем, очень важной для экономического процветания и в принципе, для процветания общества, как предприимчивость, инициативность? Вот такая, что ли, самомотивация, как иногда говорят на страницах некоторых исследований, то есть когда у человека есть желание как-то вот развиваться. Да, он может чувствовать себя частью церковной общины, какого-то более широкого социума в пределе всей России, но вот как быть с этой активностью, с проактивной такой жизненной позицией?
архим. Филипп
— Ну а разве мы ставим вопрос так, чтобы ее запретить, эту активность? Вообще, на самом деле, вот этот слой, насколько я помню социологические наблюдения, не более 10% в обществе составляет. Большая часть общества — это работники, а минимальная фактически часть — это предприниматели, собственно, они и реализуют это все дело. Опять-таки, возьму пример немножко побольше, не от человека, а от институтов. Мы все время говорим о том, что необходим инвестиционный процесс, вот якобы бизнес должен инвестировать и что-то там такое производить, но бизнес это делает обычно только тогда, когда он видит, что он вписывается в какую-то общую линию развития экономики. Знаете, если мы 150 предприятий по производству там, я не знаю, платочков каких-нибудь устроим, то у нас будет очень много платочков, которые никто не будет покупать, но нам нечего будет кушать, потому что пищевую промышленность мы забыли построить, а все будем ходить в платочках. Значит, предприниматель должен видеть некоторую экономическую политику, направленную на развитие тех или иных отраслей производственных, причем государство не просто эту политику декларирует, оно в нее инвестирует, но не 100 процентов, а процентов 10-15, но к этим 10-15 процентам бизнес должен пристроить свои остальные там 90-85 процентов. Если он со стороны государства этой финансовой воли не увидит, то он инвестировать не будет, что он сейчас и делает. Для того, чтобы реализовать предприимчивого человека, ему также надо нарисовать какую-то картинку, куда ему предприимчивость свою пихать, потому что, если он этого не знает, он будет производить платочки в бешеном количестве, но от него не нужны платочки, от него нужно что-то другое, покажите ему это другое, и здесь профориентация, здесь вузы, здесь он должен увидеть: вот структура такая, вот здесь у нас не хватает, здесь у нас перебор, здесь у нас будет перепроизводство, здесь, наоборот есть ниша, и вот в эту нишу мы должны его направить своей собственной рукой, вот тогда он разовьется, иначе он платочки попроизводит, поймет, что это всё ему только убытки принесло, и свернет свою предпринимательскую инициативу. Без направления движения никто эффективно работать не будет, это называется и стимулирование в том числе.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело» в студии Мария Сушенцова, и сегодня наш гость — архимандрит Филипп (Симонов). Отец Филипп, получается, что в той картине, которую вы обрисовали, что нам нужно стимулировать предприимчивых людей, как будто бы предполагается, что не работает рыночный координационный механизм, потому что, опять же, как нас учили со времён Адама Смита, предприниматели направляют свои и усилия, и свой капитал в те сферы, где более высокие цены, где есть потенциально более высокая прибыльность, то есть как будто бы не требуется для этого какой-то указки сверху, дорожного указателя, «иди сюда, а сюда не ходи», то есть в принципе наблюдение за экономикой, за уровнем прибыльности и цен должно было бы само подсказать предприимчивому человеку, куда ему вкладывать свои деньги и усилия.
архим. Филипп
— Вы мне можете назвать одну страну в мире, развитие которой прошло бы по описанной вами модели? Вот промышленный подъём где сам организовался, одну промышленно развитую страну, в Европе там, Штаты, ещё что-нибудь, вот без этого направляющего движения государства где-нибудь что-нибудь развилось? Я не знаю такой страны. Очень замечательную картину вы нарисовали. Мальчик из 11-го класса выходит, значит, он должен иметь знание финансового анализа, он должен иметь знание конъюнктурного анализа на высоком уровне, ценового анализа, знание кредитно-финансовых механизмов, всё это совокупить — один мальчик! Ему восемнадцать лет, вот этот один мальчик должен из этого сделать математическую модель, найти себе нишу, которая соответствует его принципиальным способностям, и там развивать экономику страны, вы себе можете это представить? Я нет.
М. Сушенцова
— Я более-менее могу себе такое представить, но только после высшего образования профильного.
архим. Филипп
— Вот, и то, если есть человек из Министерства экономики, который что-то изобрёл, или там Министерство, и он кидает какой-то клич, вот помните, как БАМ строили? Хотя вы не можете этого помнить.
М. Сушенцова
— Я не помню, да, только по книжкам.
архим. Филипп
— Да, это я помню. Вот надо поехать, и народ собрался. Он поехал бы на БАМ, если бы его не позвали? Нет. Он и не знает, где этот БАМ и вообще, где эта Сибирь. Большая часть населения из пределов родного города не выезжала, загранпаспортов нет ни у кого, у нас 10-15% людей имеют загранпаспорта, то есть там они тоже не были. Что Вы хотите от подобного рода людей? В Америке то же самое, я вас уверяю, там они тоже никуда не ездят, они тоже сидят в пределах родного города. Понимаете, это неэффективное использование средств, это распыление, в том числе, и интеллектуального потенциала страны, но у нас нет такой возможности, мы не можем бросаться людьми, мы не вправе это делать, и, по-моему, любая развитая экономика понимает, что она это делать не вправе, поэтому везде есть какие-то метки, по которым человек ориентируется, эти метки расставляют, его ведут туда, куда нужно мне, он там самореализуется. Потом, когда он вырастет, ему будет лет сорок, он поймёт что-то другое, у него будет масса знаний, которые он получил вот по этой дороге, и вот тогда он реализует что-то другое, если он здесь не самореализовался, но указать ему дорогу ну просто уж необходимо. И это, простите, не патернализм, это моя, в общем-то, потребность как государства, это моя непосредственная потребность, я на себя работаю путём его профориентации.
М. Сушенцова
— Это такая модель осмысленного двустороннего сотрудничества человека и государства, где инициатива исходит с обеих сторон. Мне бы хотелось вот к какому примеру историческому обратиться: когда я училась как раз уже в магистратуре на кафедре истории народного хозяйства и экономических учений той самой экономического факультета, нам очень много в подробностях рассказывали о наших купцах-старообрядцах, старообрядцах-предпринимателях, какой вклад они внесли в русское экономическое чудо и предвоенный подъём (перед Первой мировой войной, разумеется). И тут кажется, что это как раз тот случай, когда инициатива произрастала снизу — ну, так кажется, я многое здесь упускаю, но вот можем ли мы чему-то поучиться у этих самых старообрядцев-предпринимателей, которые иногда ещё и меценатами были, то есть внесли вклад в нашу культуру, музеи и так далее?
архим. Филипп
— Ну как вам сказать, старообрядчество, как таковое, это исключительно религиозное течение, и просто его счастливый случай, что в нём оказались представители городского мещанства, а купцы-то, они изначально были мещанами в период начала своей купеческой деятельности, это потом они уже стали получать гильдейские какие-то знаки, а поначалу они были обычными горожанами. На ряде предприятий старообрядческих была реализована, в силу возможностей, в силу понимания, в силу желания самих хозяев этих предприятий, вот именно та модель согражданства, и она, по всей видимости, служила повышению эффективности производственного процесса. Знаете, когда у вас работник сыт, одет и обут, он работает по одному, когда он гол как сокол, он работает немножко по-другому. Соответственно, организация взаимоотношений хозяина и работника — это, наверное, главное, чему у старообрядцев можно поучиться, потому что экономики православной официальной, старообрядческой, католической, её не бывает, экономика всегда одна со своими законами, а вот этические принципы её организации социальной, это уже другая немножечко история, и вот этой социальной организации у них действительно надо учиться. Возьмите московские купеческие мануфактуры, при которых были и общежития для работников, которые, вплоть до того, что одевали там работниц или работников более или менее прилично, в одном стиле в каком-то, людям не надо было сильно тратиться на себя, где лечили, есть больницы, построенные для работников той же самой Трёхгорной мануфактуры, школы — опять-таки, обратите внимание: школы, там воспитывали того, кого надо, это не просто какое-то воздушное образование без определённых целей и задач, как, знаете, классическая гимназия: вот мы учим греческий и латынь, только не очень понимаем, зачем, а это профессиональное образование для того, чтобы родители ушли, а дети пришли на их место, то есть человек думал о будущем своего предприятия, в том числе, и с кадровой точки зрения, и причём, у родителей ниже качество по образованию, а у детей уже будут выше качество по образованию, они по-другому будут работать, им другие задания можно делать, потому что производство развивается, и технологии развиваются, и люди должны входить в технологический процесс. Вот этому образу мышления необходимо, конечно, учиться, потому что сейчас у нас всё-таки работник брошен на произвол судьбы, то есть как он себя сам организует, так у него всё и получится.
М. Сушенцова
— То есть получается, что текущая задача развития деловой этики, внедрения этики в экономику заключается в том, чтобы развивалась социальная ответственность у предпринимателей?
архим. Филипп
— Это можно назвать социальной ответственностью, это можно назвать христианским подходом, как хотите, но без подобного рода поворота производственного процесса, я думаю, что мы довольно быстро придём к очередному потерянному поколению.
М. Сушенцова
— Ещё такой, может быть, из более отвлечённой области мне хотелось бы задать вопрос. Когда я сама, учась ещё в университете, заинтересовалась вопросами этики и экономики, моё внимание, конечно же, привлекли работы отца Сергия Булгакова, который сочетал в себе как экономическую стезю, так и священническую, конечно же, я не могла не прочесть его «Философию хозяйства», и вот какой момент меня заинтересовал в ней при прочтении: там он пишет о том, что — да, с одной стороны, в силу первородного греха человек в поте лица своего добывает свой хлеб, и в этом есть определённая предзаданность, детерминизм экономики над человеком, но в то же самое время, выполняя эту базовую функцию, человек в какой-то момент переходит и становится сотворцом, то есть он переходит к более высокому исполнению Божественного замысла о нём, именно когда творчески реализуется, то есть из этого базового уровня в поте лица своего наступает какая-то более высокая ступень, как раз когда, может быть, и инициатива хозяйственная проявляется, какие-то свои идеи. Вот как бы вы отнеслись к такому подходу?
архим. Филипп
— Вопрос о творчестве — это богословски уже даже проработанный вопрос, и это правда, на самом деле. Я бы всё-таки пошёл со своей стороны, со своего угла: если я не организую в человеке реализацию этого потенциала — он его не проявит, потому что он не сломает те рамки, которые задаются вот этим «в поте лица своего», без посторонней помощи. Если ребёнок талантлив в музыке, мы должны его в четыре годика найти и дальше его развивать, и потом из него, может, Ойстрах получится когда-нибудь, а может, и не получится. Если мы видим, что ребёнок проявляет какую-то инициативу — я его в школе должен поймать, я его должен до вуза довести, я его в вузе должен специализировать, и так далее, и так далее, и вот тогда я воспитаю себе то, что нужно мне. Если же мы будем ждать, когда он сам, ну, простите, у него мама 35 тысяч получает, а папа — 40 тысяч, и что мы от него ожидать будем? То, что он тоже будет 35 тысяч получать.
М. Сушенцова
— То есть любой росток инициативы всегда должен быть полит вовремя, сопровождён.
архим. Филипп
— Растения надо поливать, они тогда растут.
М. Сушенцова
— Спасибо большое. Дорогие слушатели, я напомню, что это программа «Вера и дело», в студии Мария Сушенцова, и сегодня нашим гостем был архимандрит Филипп (Симонов) — экономист, историк, доктор экономических наук, профессор, директор департамента аудита финансовых рынков и госдолга Счётной палаты Российской Федерации, заведующий кафедрой истории Церкви исторического факультета МГУ имени Ломоносова. Отец Филипп, спасибо вам большое за этот интересный разговор.
архим. Филипп
— Спасибо вам за интересные вопросы.
М. Сушенцова
— Спасибо. Дорогие слушатели, услышимся с вами через неделю, всего доброго.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов