"Федерико Гарсиа Лорка - испанский Лермонтов". Светлый вечер с Мигелем Паласио (18.08.2016)

У нас в гостях был историк, публицист, переводчик, руководитель Учебно-методического управления Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени Кирилла и Мефодия Мигель Паласио.

Накануне 80-й годовщины трагической кончины одного из известнейших поэтов Испании Федерико Гарсиа Лорки мы говорили о его творчестве, жизни и поиске Бога.

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии Алла Митрофанова…

А. Митрофанова

— …и Константин Мацан.

К. Мацан

— У нас сегодня тема достаточно неожиданная даже для нас самих.

А. Митрофанова

— О да!

К. Мацан

— И чем больше мы ее обсуждали и обдумывали, готовясь, тем больше мы понимали, что, на самом деле, история для нас близкая, как ни парадоксально. Во-первых, дорогие друзья, с Преображением, с праздником мы вас поздравляем — наших слушателей и всех присутствующих в студии. Завтра же, 19-го августа, вот такая дата — 80 лет со дня гибели великого испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки. По этому поводу у нас сегодня в гостях Мигель Паласио. Здравствуйте, Мигель!

М. Паласио

— Здравствуйте!

Наше досье:

Мигель Паласио. Родился в 1984-м году в Москве. Окончил исторический факультет Московского педагогического государственного университета и Николо-Угрешскую духовную семинарию. Обучался в аспирантуре Института Латинской Америки Российской академии наук. Сотрудничал с рядом российских периодических изданий. Работал в посольстве Колумбии в России. С 2009-го года сотрудник секретариата по делам дальнего зарубежья Отдела внешних церковных связей Московского патриархата. Преподает в Общецерковной аспирантуре и докторантуре имени Кирилла и Мефодия. Руководитель Учебно-методического управления и заместитель заведующего кафедрой внешних церковных связей. Автор ряда статей и очерков по истории и культуре Латинской Америки и о российско-латиноамериканских отношениях.

К. Мацан

— Сегодня, конечно, в первую очередь Мигель гость нашей студии как исследователь творчества Лорки и переводчик прозы — малоизвестной, кстати, в России прозы Гарсиа Лорки. Вот сегодня будем об этом говорить, обо всем этом спектре тем. Начать хочется вот с чего. Казалось бы, испанский поэт, начало 20-го века — что нам, сегодняшним слушателям, русским жителям России вот в этой теме? Почему какое-то внутреннее есть у нас к этому человеку интуитивное, может быть, влечение или интуитивный интерес. Как вы думаете?

А. Митрофанова

— «Что в имени тебе моем?» — иными словами.

М. Паласио

— Да, можно и так сказать. Помимо того, что я глубоко убежден, что испанская культура, испанский менталитет, испанское сознание очень близки русской культуре и русскому образу мышления, восприятия мира. Помимо того, что в свое время советская пресса довольно много писала о Гарсиа Лорке как о поэте левых взглядов, что, конечно, спорное утверждение. Лорка своей поэзией — эмоциональной, страстной, глубокой поэзией — привлекал не только многочисленных читателей, русскоязычных читателей, но и великих представителей русской культуры, русской литературы. Достаточно сказать, что одной из первых переводчиц его на русский язык была Марина Цветаева. Она переводила его стихотворения, и самый известный, наверное, ее перевод — это «Гитара» Гарсиа Лорки, в 41-м году, за несколько месяцев до своей собственной трагической гибели. Потом к имени Лорки, к его образу, к его трагической судьбе обращались Евгений Евтушенко, который написал стихотворение, где рефреном звучат фразы «Когда убили Лорку, — а ведь его убили!». Иосиф Бродский, который одно из своих первых произведений, называющееся очень емко «Определение поэзии», посвятил памяти этого великого поэта. Ну и, наверное, сама тема убиенных поэтов для русского читателя хорошо знакома и близка — достаточно вспомнить не только Пушкина, но например, Лермонтова, который тоже по своей манере писать очень близок Гарсиа Лорке.

А. Митрофанова

— И не только, кстати говоря. Вообще, я когда дома думала, с кем можно было бы Гарсиа Лорку сравнить — так, чтобы нам было понятно. Ведь есть в каждой культуре, в каждом языке какие-то определенные вешки, маяки, которые определяют курс — курс того, как будет складываться наша речь, как будет складываться наша мысль. Вообще, поэты в этом смысле все время на передовой — они те люди, которые создают то самое смысловое поле и языковое пространство, которым мы пользуемся, и за которыми мы уже, соответственно, следуем, осознавая это или нет. Так вот, понятно, что если поэт, то Пушкин, если мы говорим о нашем языке. Но вместе с тем у нас есть еще, например, Лермонтов, есть Блок, есть Гумилев, есть масса других имен, которые тоже для нас очень знаковые. И я, честно говоря, дома, когда думала на эту тему, подумала, что, наверное, Лорку можно с Гумилевым сравнить. А вы мне перед эфиром сказали, что нет, не с Гумилевым, а с Лермонтовым. Гумилев, кстати говоря, тоже был расстрелян и тоже по натуре своей был такой совершенно бравый парень, который сломя голову мог нестись и в Африку, и в бой. И имел награды за свое участие в Первой мировой войне. В общем, какой-то совершенно нереальный такой человек, который, вообще, к прозе жизни имел какое-то такое ощущение, что опосредованное отношение. Во всяком случае, тот образ, который складывается в его стихах. И Гумилева-то мы, естественно, все знаем, и многие его любят, многим он близок. Тот, который читает стихи драконам, водопадам и облакам — ну, как можно это не любить? А что такое Лорка? Вы говорите, что Лорка это, скорее, все-таки Лермонтов, если эту аналогию проводить. Почему?

М. Паласио

— Лорка, это, во-первых — если начать не с Лермонтова, не с Лермонтова и Лорки — это сама Испания, это сама Андалусия, Южная Испания, где переплелись кастильские, цыганские, арабские традиции. Лорка вобрал в себя всё это. Но еще Лорка — это певец любви, смерти и одиночества — того, что было близко и Михаилу Юрьевичу Лермонтову. Ни Лорка, ни Лермонтов не обрели счастья, скажем так, в личной жизни, они не встретили спутницу своей жизни. И вот это непонимание, если мы вспомним, почитаем воспоминания современников о Лермонтове, которые писали о нем как об очень грубом, закрытом человеке, что было совершенно не так. Он прятался от этого светского мира, мира балов, который он ненавидел, за этой вот маской такого горделивого революционера, можно так сказать, борца — того, кто не приемлет условности жизни. Так же Лорка был очень многослойный человек, у него было немножко всё наоборот. Он был перед публикой открытым, светящимся. Как писал Сальвадор Дали — лучший друг его молодости, — человеком, который притягивал к себе всех, который становился центром внимания всей компании. Но на самом деле он был человеком, глубоко погруженным в себя, человеком, которого всю жизнь одолевал один страх — страх смерти. Он как будто притягивал к себе свою собственную трагическую кончину. Он любил — это очень странная была привычка, — он любил перед своими друзьями изображать смерть. Но как вспоминала Анна-Мария Дали, сестра Сальвадора и самая близкая его подруга Федерико, которая была в него влюблена…

А. Митрофанова

— Безответно?

М. Паласио

— Безответно. Но она была совсем юной девушкой. Федерико относился к ней с любовью, но как к младшей сестре, он любил ее как младшую сестру.

А. Митрофанова

— «Я вас люблю любовью брата». (Смеется). Будьте счастливы!

М. Паласио

— Будьте счастливы! Так и произошло у них. И вот Анна-Мария Дали вспоминала, что единственное место, где Лорку не одолевал страх смерти — это был храм, храм во время богослужения. Они часто ходили вместе в церковь, Анна-Мария брала его за руку, они стояли перед алтарем, молились, и она чувствовала, что этот страх вечный Лорку отпускает. И тема одиночества, тема поиска себя — всё это обрамлено таким, я бы сказал, истинно испанским обрамлением, где господствуют эмоции, страсти. Где, если посмотреть, особенно на драматургию Лорки, главное место занимает женщина сильная, женщина-диктатор и порой слабый, лишь подтягивающийся к женщине мужчина.

А. Митрофанова

— Вообще, это такая чудовищная картина мира — когда сильная женщина-диктатор и рядом с ней какие-то не соответствующие ей по масштабу другие личности. Я не знаю, конечно, почему Лорка так воспринимал действительность — все-таки в те годы, мне кажется, женщины были немного более мягкими. Хотя испанских женщин я не знаю совершенно. Но у нас, как правило, представление об испанских женщинах складывается по одной фразе из фильма «Три мушкетера»: «Испанка я или нет? А для испанки что дороже чести?» А почему, почему такая картина мира? Почему так? Почему он, в конце концов, будучи настолько ярким, фантастическим человеком, не нашел своей любви? Запросы были слишком высокими? Или женщины вокруг были слишком сильными?

М. Паласио

— Трудно сказать за него, ведь Лорка не оставил ни дневников — он очень мало говорил о себе, не любил говорить о себе, не любил тем более писать о себе. Вообще, писал он — его нельзя сравнить с такими писателями, которые аккуратно складывают рукописи в папочки, создают свой архив, а потом на склоне лет издают полностью собрание своих сочинений. Он писал всегда на обрывках, кое-как. До сих пор — вот, например, недавно в библиотеке Конгресса США нашли случайно где-то заткнутый черновик стихотворения Лорки, которое вошло в его сборник «Поэт в Нью-Йорке» —там есть строки, которые не вошли в печатную версию этого сборника. О себе, повторюсь, он писал… Я бы сказал — совсем не писал. Он чем-то делился со своими друзьями, которых у него было очень немного. Это был, конечно, в первую очередь Сальвадор Дали, и отдаление от Дали было очень большой трагедией для Лорки, он с трудом пережил это. Это Анна-Мария Дали, отчасти это Луис Бунюэль, знаменитый кинорежиссер. Они были тройкой такой — в студенческой резиденции в Мадриде, в молодости где они жили. Такое было общежитие для студентов элитных мадридских вузов, разных вузов. Это была тройка — Дали, Бунюэль и Лорка. И больше, я бы сказал, у него друзей не было. Были какие-то его сотрудники в его театре «Ла Баррака», который путешествовал по всей Испании, давая представления из испанской народной драматургии, народного театра. Но близких людей у него не было. Конечно, да, вы правы, может быть, запросы у него были высокие. Но так можно сказать про любого великого выдающегося человека, а среди них есть и те, которые обрели вполне счастье.

А. Митрофанова

— Например, Федор Михайлович Достоевский.

М. Паласио

— Например.

А. Митрофанова

— Как говорят про его жену Анну Григорьевну Сниткину — «не всем в русской литературе так с женами везло». Но ему повезло. Но он заслужил — он настолько выстрадал это счастье, что, конечно, понятно, откуда оно взялось в его жизни. Вы упомянули уже театр Лорки, который назывался «Ла Баррака», я не знаю, в курсе ли наши слушатели, что это было за явление. Это же, если я не ошибаюсь, был студенческий театр.

М. Паласио

— Да. Молодежная труппа.

А. Митрофанова

— Молодежная труппа, которая говорила о том, что… Не то, что говорила, а просто отличительной особенностью этого театра было то, что он развернулся в сторону фольклора и вообще народного такого голоса в испанском сознании, в испанском менталитете. Причем это считается некоей революцией такой Лорки в испанском театре. Чтобы не уходить сейчас в глубокие дебри по поводу того, что такое испанский театр и прочее, прочее — вы могли бы дать, что называется, картину эпохи, наверное, чтобы объяснить, а в чем был прорывной момент? Ведь вы упомянули Сальвадора Дали, вы упомянули Луиса Бунюэля. И тот и другой — рафинированные эстеты. Это вряд ли рифмуется с народным театром Гарсиа Лорки. Что происходило тогда в Испании, что происходило с ним, как он до жизни такой дошел? Извините за вопрос.

М. Паласио

— Лорка, хотя тоже принадлежал к рафинированным кругам, он был из богатой семьи — его отец был очень состоятельным землевладельцем — с юности, во многом благодаря своему старшему другу и учителю Мануэлю де Фалья, знаменитому испанскому композитору, который жил в Гранаде, в родном городе Федерико Гарсиа Лорки, — он развернулся к фольклору. Он считал, что фольклор, особенно испанский, ориентирован не в прошлое, а ориентирован в будущее. Он воплощает в себе народные корни, корни народного искусства, народного творчества, способствует развитию национальной культуры. И если посмотреть не только на театр, но и на поэзию Лорки — вот «Канте хондо» — это музыкальный стиль, который древнее фламенко. Его часто путают с фламенко или сравнивают, но это абсолютно самостоятельный стиль, который родился на несколько столетий раньше, чем фламенко. Вся андалусская многогранная кастильско-арабско-цыганская культура — все они вплетены в творчество Лорки. Он был поэтом, который искал вдохновения среди народного театра и народной поэзии. Он считал, что именно там Испания, испанская культура, которая переживала в начале 20-го века серьезный кризис, найдет себе путь продолжать развиваться. Помимо того, что это была творческая революция — театр «Ла Баррака» — это была революция общественно-политическая. Потому что тогда власть испанская — это был очень сложный период, как мы помним, — накануне гражданской войны…

А. Митрофанова

— Это вы помните. А вот мы не очень помним. Поэтому я вас и просила, чтобы вы нам чуть-чуть подсветили реалии той эпохи.

М. Паласио

— Я пытаюсь подсветить. 1936-39-й год — самое страшное время в истории Испании — гражданская война, раны которой испанское общество до конца не залечило до сих пор.

А. Митрофанова

— А мы с ними действительно похожи, с испанцами.

М. Паласио

— Да. И Лорка — я надеюсь, что мы об этом поговорим в будущем в рамках нашей программы, — Лорка был чуть ли не первой жертвой, по крайней мере первой знаменитой жертвой гражданской войны. Вот в этот период — 20-30-е годы — кипели политические страсти, и правительство правых всячески не способствовало развитию именно народного театра. Они считали, что в народном театре зреют революционные зерна. Они хотели, чтобы в испанских театрах шли классические испанские пьесы или пьесы других драматургов из других стран. Лорка смог открыть театр «Ла Баррака» благодаря своей дружбе с правительством социалистов. Но когда пришли правые в начале 30-х годов, они свернули финансирование этого театра «Ла Баррака». Но Лорка все равно — он уже был известным поэтом и драматургом и в Испании, и за ее пределами, — он находил на первых порах какие-то средства, чтобы продолжать путешествовать с этим своим обозом. Этот театр представлял несколько фургончиков, запряженных лошадьми.

А. Митрофанова

— Мигель Паласио — руководитель Учебно-методического управления Общецерковной аспирантуры и исследователь, переводчик поэта Федерико Гарсиа Лорки сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера».

К. Мацан

— Я бы хотел сейчас от темы театра немножко отойти, театра Гарсиа Лорки, я имею в виду. И спросить вот о чем: в принципе, литература той эпохи, первой половины 20-го века, то, что мы в России называем западной литературой 20-го века — это во многом литература переживания богооставленности. «Потерянное поколение» в произведениях Ремарка и Хемингуэя, «Шум и ярость» Фолкнера, знаменитое «Превращение» Кафки — что-то такое, где человек мучительно ищет для себя смысл жизни, пытается его нащупать. Где-то ему это удается, где-то нет. Вы говорите, что в этой палитре есть поэт Гарсиа Лорка, который находил успокоение, приходя в церковь. Который, думая о смерти, в каком-то смысле, искал ответ на вопрос о смерти в христианстве. Вот расскажите о том, какое место эта тема занимала в его творчестве, и каким образом он с этой темой работал.

М. Паласио

— Начнем с того, что само провидение, наверное, Лорку к теме христианства подталкивало. Ведь при рождении ему дали имя Федерико Святейшего Сердца Иисусова Гарсиа Лорка — так было его полное имя.

А. Митрофанова

— Ничего себе!

М. Паласио

— С этим именем он был крещен. Гарсиа Лорка учился в иезуитском колледже, правда, где он страдал от чрезвычайной дисциплины (смеются), наказаний и муштры.

К. Мацан

— Творческая личность.

А. Митрофанова

— Безусловно. В рамки не вписывается ни в какие.

М. Паласио

— Ему было трудно вписаться в рамки, это правда. Его мама Висента Лорка, которая была школьной учительницей, была очень глубоко верующей женщиной, водила его на все воскресные мессы, как это положено. И более того, Федерико, будучи мальчиком, когда ему было лет 7-8, с таким восхищением смотрел на священника, с таким восхищением смотрел на дым кадила, слушал мессу, что захотел стать таким же как он, как он выражался — волшебником — так он называл священника. И он устроил на заднем дворе своего дома нечто наподобие храма, соорудил алтарь, притащил скульптуру Богоматери, облачился в нечто похожее на одежды священника и стал совершать…

К. Мацан

— Папину рубашку длинную. (Смеются).

А. Митрофанова

— Очевидно.

М. Паласио

— Причем служить одному ему не нравилось, поэтому он созывал всю свою семью, всех родных и, по окончании «богослужения», произносил проповедь. Мама его, воцерковленная женщина, не могла нарадоваться на сына, и была уверена, что он станет впоследствии епископом Гранады, а может быть, даже кем-то больше. Потом, когда Лорка начал писать, а писать он начал прозу сначала, а не поэзию. Он пришел к поэзии из прозы.

К. Мацан

— Это вообще малоизвестно в России, потому что, как мы говорили до эфира, проза практически не переведена.

М. Паласио

— Практически нет, особенно его юношеская проза. А писал он очень мало. Несмотря на то, что это все-таки начальные, первые его опусы, и не всегда они были отредактированы им самим, откорректированы, все-таки это полноценные произведения искусства, которые заслуживают внимания. И писал он как раз на темы религиозные. Его произведения 17-18-х годов, когда ему не было еще 20-ти лет — в основном касались Бога и Иисуса, он разделял два этих понятия. Я объясню почему. Был такой цикл у него, который занимает бо́льшую часть, по-моему, изданного сравнительно недавно его сборника юношеских произведений «О мистике, о плоти и духе». И вот там он бросает вызов… Ну, это грубо сказано — бросает вызов. Он обращается к Богу как к тому, кто поработил человека, кто не дает ему реализовать свои творческие способности, который полностью контролирует его жизнь. Ну, опять же тематика, которая встречается у очень многих писателей и поэтов. И совсем иначе он пишет об Иисусе. Иисус для него был в первую очередь человек. В своих произведениях Лорка даже наделял порой Иисуса своими собственными чертами и пытался в себе найти черты Иисуса. Самая характерная в этом плане его незаконченная пьеса «Христос. Религиозная трагедия», где тема даже и любви юного Иисуса, невозможной любви, точнее — невозможной любви к женщине поднимается.

А. Митрофанова

— Смелый парень Гарсиа Лорка, вообще-то.

М. Паласио

— Очень смелый. Получив классическое религиозное образование, в совершенстве, я бы сказал, зная Евангелие и все религиозные догмы. Тем более, будучи испанцем — а Испания и сейчас очень католическая страна, несмотря на либеральные реформы, которые там проводятся. А уж в начале 20-го века это просто был оплот католицизма — он позволял себе очень и очень много. И Иисус вот в этой пьесе «Христос. Религиозная трагедия» так же, как сам Лорка, сталкивается с непониманием родителей. Родители Лорки хотели, чтобы он стал юристом. А Иисус в пьесе хочет посвятить себя евангельской миссии, но родители хотят, чтобы он был плотником. Также такая любопытная деталь — Иисус в этой пьесе Лорки смотрит на муравьев, а Лорка, будучи мальчиком, разговаривал с муравьями. У него было очень богатое воображение, как это свойственно творческой личности. Потом, если взять его уже зрелую поэзию, его прекрасный цикл о трех Архангелах — Архангеле Михаиле, который был покровителем Гранады, повторюсь, родного города Гарсиа Лорки. Архангеле Гаврииле, который был покровителем Кордобы, другого крупнейшего города Андалусии, провинции, где находится Гранада, столицей которой является Гранада. И Архангел…

А. Митрофанова

— Рафаил.

М. Паласио

— Прошу прощения, я перепутал: Архангел Рафаил — покровитель Кордобы, и Архангел Гаврил —покровитель Севильи. Это гениальный, на мой взгляд, цикл об этих трех Архангелах. Или взять его стихотворение «Саэта», где Иисус «от лилий родной Галилеи пришел за испанской гвоздикой». «Шествие» — где и Христос, и Мадонна. Мадонна Соледад — мадонна одиночества, покровительница морей и защитница мореплавателей. То есть через всю поэзию Лорки проходит образ Иисуса, и появляются образы святых и образ Богородицы. Он, будучи зрелым человеком, нельзя сказать, что он остался воцерковленным. У него были сложные отношения с религией. Безусловно, он был христианином, но не был воцерковленным человеком в нашем понимании этого слова. Он не посещал регулярно храм, у него было сложное отношение к церковной иерархии. Но показательно, что в последний год своей жизни, когда началась, вспыхнула гражданская война, вспыхнула она 18-го июля 1936-го года по всей Испании. А это год святого Федерико — Небесного покровителя Гарсиа Лорки. И он специально поехал к этому дню в Гранаду к своей семье, чтобы отпраздновать в кругу родных этот праздник. Если бы он остался в Мадриде, он бы мог спастись. Но попав в Гранаду, он фактически подписал себе смертный приговор. Там за считанные недели фашисты взяли власть. И после чего арестовали и вскоре расстреляли Лорку. А когда его пришли арестовывать в дом его друзей, где он укрывался несколько дней, первое, что он сделал — это помолился перед Святым Образом. После чего его увезли, и больше уже никто его в живых не видел. Тело его до сих пор не найдено, хотя исполняется 80 лет со дня его убийства. И известно примерно место, где он был расстрелян и похоронен. Но несмотря на поиски, которые там велись — это 20 км приблизительно от города Гранада, — тело его не найдено.

А. Митрофанова

— Вообще, это загадочная история со смертью Лорки. Действительно, не найдены его останки, непонятно, это нигде не было задокументировано. И вскрытие могил показало, что они абсолютно пустые. Как это произошло? Была даже версия, что он на самом деле остался жив и сбежал чуть ли не в Аргентину. И оказавшись там, ничего не помнил, поэтому не мог продолжать писать, не помнил, что он Гарсиа Лорка, великий испанский поэт. Вы этих версий, я так понимаю, не разделяете, не придерживаетесь?

М. Паласио

— Тема убийства Лорки, как важный элемент его биографии, меня интересует. И конечно, я эту тему прорабатываю. Я не могу сказать, что я их не придерживаюсь — я не знаю. Я был на этом месте, где приблизительно похоронен Гарсиа Лорка — под Гранадой, это между селениями, городками сейчас уже Виснер и Альфакар. Жуткое место — там расстреляли не только Лорку, но сотни, если не тысячи людей, которые как-то подозревались в связи с республиканцами, с левыми, то есть все это была вакханалия гражданской войны. И там, среди овражков в этом парке, который называется Парке Федерико Гарсиа Лорка — парк имени Федерико Гарсиа Лорки, — я увидел небольшую стелу, от которой сжалось сердце. Там было написано: «Тодос эран Лорка» — «Все были Лоркой». Действительно, учитывая, что Лорка, повторюсь, был самой известной жертвой испанской гражданской войны — действительно, его судьба как бы воплощает в себе судьбу всех людей, которые пали ее жертвой. Версия основная — что Лорка был арестован 16-го августа в доме своих друзей Росалесов, которые, кстати, принадлежали к правым кругам. Это тоже отдельная тема. Этот факт свидетельствует о том, что уж не настолько был коммунистически настроен Лорка, что его укрывали все-таки очень влиятельные среди правых люди. Препровожден в то место, куда отправляли всех пленных, арестованных новым правительством мятежников в местечке Виснер. И либо на следующий день — есть несколько, опять же, версий. Даже точная дата неизвестна. 19-е августа — это та дата, к которой склоняется большинство исследователей. Но возможно его убили и 17-го августа или даже 18-го. То есть эти несколько дней в жизни Лорки абсолютно неизвестны. Но известно, что это было на рассвете. Вывезли его и еще трех людей: школьного учителя и трех бандерильос — это те, кто помогают во время корриды тореадору, — в небольшой лесок и там расстреляли. Возможно, его пытали перед смертью. Опять же, это тоже неизвестно. И закопали. Есть такой историк, писатель Ян Гибсон, очень известный в Испании — это самый крупный биограф Гарсиа Лорки. Он ирландец, который в середине 60-х годов приехал писать диссертацию о ранней поэзии Лорки и остался навсегда душой в Испании, потом туда переехал и стал изучать тему убийства Лорки. Он познакомился с человеком, который ему рассказал, что он участвовал в похоронах Лорки. Он нанял его, как своего провожатого в Гранаде, и придя на это место, этот человек сказал Гибсону, что «я закопал нескольких людей, трупы нескольких людей, и у одного из них был шейный платок, и мне сказали, что это поэт Лорка». Он подтвердил, что это было 19-го августа. В 2008-м году, несмотря на сопротивление сильнейшее семьи Гарсиа Лорки, его потомков — есть фонд Федерико Гарсиа Лорки, который возглавляют его родственники, — была предпринята первая попытка найти тело Лорки на том участке, который был очерчен этим собеседником Яна Гибсона еще в середине 60-х годов. Но там не нашли ни-че-го абсолютно — ни одного тела. Сейчас опять ищут, но чуть-чуть подальше от этого, ближе к так называемому «источнику слез» — это арабский родник. Арабы, которые властвовали 8 веков в Гранаде, назвали «источником слез». Всё символично в жизни Гарсиа Лорки. А вообще, в его стихотворении в одном есть: «Мое сердце дремало возле ручья». Он как будто предсказал то, что он заснет вечным сном недалеко от источника воды. Еще он писал: «Меня не отыскали. Нет. Не отыскали». Тоже это есть — в его «Поэте в Нью-Йорке». Другая версия — если закончить с этими версиями, — действительно, что он потерял память, остался жить, правда, в Испании, в окрестностях Гранады, но ничего не помнил и нищенствовал. Об этом в 2008-м году написал свою книгу очень известный в Испании писатель Фернандо Марьес, в книге «Волшебный свет». И другая версия, что его вывезли в Аргентину или даже в Уругвай — якобы его кто-то там видел. И еще одна версия, в которую, конечно, хотят верить все почитатели творчества Гарсиа Лорки — что его тело выкупил его отец, который, повторюсь, был богатым человеком, и захоронил на территории своего поместья. Но пока правды мы не знаем.

А. Митрофанова

— Мигель Паласио — руководитель Учебно-методического управления Общецерковной аспирантуры, исследователь и переводчик творчества испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Здесь также Константин Мацан, я — Алла Митрофанова. Буквально через минуту вернемся к этому разговору.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. В студии моя коллега Алла Митрофанова, я — Константин Мацан. Завтра, 19-го августа, не только праздник Преображения, с которым мы вас поздравляем, но еще и такая дата — 80 лет со дня гибели испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки. И об этом поэте, о нашем взгляде на него, о том, чем он может быть интересен нам сегодня, мы говорим с Мигелем Паласио — руководителем Учебно-методического управления Общецерковной аспирантуры, исследователем творчества поэта Федерико Гарсиа Лорки и переводчиком его прозы. Я бы вот о чем хотел спросить, возвращаясь немножко к прошлой части программы. Вы рассказали о христианских мотивах в творчестве Гарсиа Лорки. Но мне не кажется, что это, грубо говоря, то, что может побудить нас — верующих и неверующих — интересоваться Гарсиа Лоркой. Потому что механически — вот у поэта есть такие мотивы, давайте его читать, — этого недостаточно. По-христиански можно интересоваться и вдохновляться, наверное, любой литературой, очень разной, вернее, литературой — и Хемингуэем, и Пушкиным, и Бальзаком, и Евтушенко. Во всем христианин может через свои «очки смысла» что-то видеть для себя важное, полезное. Вот в этом смысле, помимо наличия напрямую христианских тем, о чем мы еще тоже скажем подробнее, возможно, в творчестве Гарсиа Лорки — что вам кажется в нем таким важным, интересным? Что такого может для себя человек, задумывающийся об отношениях с Богом, почерпнуть в творчестве этого автора?

М. Паласио

— У Лорки было очень тонкое ощущение жизни эмоций и чувств. Хотя, опять же, как мы говорили, счастья в личной жизни он не обрел — мало какой поэт, даже великий, так тонко писал о любви. И потом его образность, его образы, которые он использовал и в поэзии, и в прозе, в драматургии, особенно в поэзии, конечно — это потрясающе! Он так соединяет несоединимое! Он настолько может те символы, которые для человека, думающего более простыми категориями, стоять даже рядом не могут — они у него оказываются вместе, и выражают одну мысль, одну идею.

А. Митрофанова

— А вы можете пример какой-то привести? Как это «работает» в его стихах?

М. Паласио

— Могу, конечно. Постараться, по крайней мере, привести такой пример. Одно из моих самых любимых его стихотворений, если не самое любимое — это «Газелла о темной смерти». Она вошла едва ли не в последний сборник Гарсиа Лорки, который называется «Диван Тамарита» — такое необычное название. «Диван» — у арабов это сборник стихотворений, который систематизирован по стихотворным формам. А Тамарита — это усадьба родителей Лорки, в которой он собственно и писал это стихотворение. Там он пишет: «Хочу уснуть я сном осенних яблок и ускользнуть от сутолоки кладбищ. Хочу уснуть я сном того ребенка, что всё мечтал забросить сердце в море». «Хочу уснуть я сном осенних яблок». Вот «сон осенних яблок» — яблоки на зиму исчезают, но придет весна, и обязательно они возродятся вновь. «И сном того ребенка, что всё хотел забросить сердце в море», — Лорка любил море. И одно из самых счастливых воспоминаний его жизни, жизни печальной в целом — это 1925-й год, когда он был в гостях в Каталонии у Сальвадора Дали, у его родителей. И у Анны-Марии Дали, которая так его любила. Он любил ходить на море, он не очень любил плавать — всматриваться туда. Он был человеком, который всегда стремился к свободе, к личной свободе, к свободе своего сердца. И вот это сердце он оставил там, в той стихии, которая для него ассоциировалась с абсолютной свободой, не подвластной человеку — в море.

А. Митрофанова

— У меня сложный ассоциативный ряд, вы уж меня простите. Вы сказали про яблоки, а я сразу вспомнила, как мы в институте — мы когда с Костей учились, у нас была совершенно потрясающая педагог, и сейчас она преподает, и все очень любят, конечно, эти занятия — Марина Прокофьевна Кизима, по зарубежной литературе. И когда мы говорили о Лорке, мы читали его пьесу, которая называется «Йерма». Я не думаю, что многие наши слушатели знают эту вещь, потому что все-таки Лорка известен у нас очень мало. А жаль. Его знают в основном люди, которые «болеют» испанским языком или хотя бы учат испанский язык. Потому что, как вы совершенно справедливо отметили, Лорка — это Испания, это испанский язык. Он весь пронизан духом атмосферы этого языка — это что-то фантастическое. Но вместе с тем есть в этой пьесе «Йерма», которая про женщину, про сильную женщину, про ту самую, о которой вы сказали в первой части программы — удивительная такая штука. Она говорит, что «разве не пахли простыни яблоками?» Я, когда это прочитала, знаете, мне сколько тогда было? 19-20 лет. Я задумалась: как это так? Чтобы простыни пахли яблоками? Чем они пахнут у нас сейчас? Что мы кладем в бельевые ящики? Всякие ароматизаторы, в лучшем случае лаванду. Или какие-то мешочки. Но как сделать так, чтобы они яблоками пахли? Вот с этой головоломки для меня начался Лорка. И какой-то невероятный этот испанский колорит, который, конечно, к себе манит и притягивает. Но речь сейчас не об этом. Речь о том, что, действительно, если смотреть на эту пьесу, на Йерму, главную героиню, и вообще на всё то, что с ней в жизни происходит, это же, знаете, фактически — все слышали про Софокла, Еврипида, про античные трагедии — это трагедия так трагедия. Во власти рока находящийся человек, который бы и хотел бы быть хозяином своей судьбы, но у него не получается. Вот «Йерма» — это такая античная трагедия.

М. Паласио

— Абсолютно.

А. Митрофанова

— Притом, что речь идет о простой крестьянской женщине, живущей где-то в окрестностях Гранады, или где там она живет, которая просто очень хочет, чтобы у нее был ребенок. И это становится ее идеей фикс. Но не дает ей Бог ребенка. И в итоге она от горя просто губит свою жизнь. Губит свою жизнь — убивая собственного мужа, убивает саму возможность для себя в дальнейшем ребенка родить, потому что родить его от другого человека — у нее настолько сильный кодекс чести, что для нее это просто немыслимо. Вы знаете, вот я это читаю и думаю: во-первых, как мужчина мог такое написать? (Смеется). Вы меня простите, это не в том смысле, что я как-то умаляю чьи-то достоинства, нет. Это как Лев Толстой. Вот одна многодетная мама мне рассказывала: «Читаю «Анну Каренину» и не понимаю, как он мог забраться в мое подсознание и прочитать всё, о чем я там думаю». А второй момент: вы знаете, про 20-й век говорят, что это время, когда такие герои-титаны, гиганты, они уже в прошлом. Что в 20-м веке человек измельчал. И поэтому герой измельчал. А Лорка берет и выводит такую Йерму — трагическую героиню, из античной такой настоящей трагедии. Как это всё объяснить?

М. Паласио

— Лорку окружали такие женщины.

А. Митрофанова

— Ах вот как!

М. Паласио

— Он их видел.

А. Митрофанова

— Всё просто. (Смеется).

М. Паласио

— Он не видел их у себя дома, потому что его мама была довольно скромной женщиной.

А. Митрофанова

— Мягкой, наверное.

М. Паласио

— Мы об этом упоминали — причина его смерти. Почему его убили? Ведь одна из основных версий, и сейчас она всё больше доминирует — это семейные дрязги, жестокие семейные дрязги. Вообще Испания, Латинская Америка — там серьезно люди разбираются во время конфликта друг с другом, жестко, без шуток.

А. Митрофанова

— Такие Монтекки и Капулетти?

М. Паласио

— Да, классические. Все-таки мы говорим о начале 20-го века, да еще и о гражданской войне. И вот эти образы как раз — и «Йерма», и «Кровавая свадьба» — Лорка их черпал из своих дальних или близких семей, родственников. Он спровоцировал очень серьезные обиды. И вот есть версия у исследователей, что как раз эта обида одной из семей, возможно, даже родственной Лорке, повлекла за собой тот факт, что он был арестован. Не из-за того, что он был левым, не из-за чего другого, а именно из-за этого был арестован. В такое время неразберихи, которая сопровождает любую войну, тем более гражданскую войну, и в считанные, возможно, часы, мы не знаем этого, или дни — отправлен на расстрел.

К. Мацан

— То есть он не жертва политической борьбы, а жертва каких-то клановых разборок в каком-то смысле?

М. Паласио

— Безусловно. Мое убеждение глубокое, что именно так. И правильно вы сказали: вот эта политическая борьба — это касательно и популярности Лорки в России. Он был очень популярен в свое время — начиная с 30-х, потом 60-е годы, 70-е. Его «записала» наша советская пресса в передовые прогрессивные поэты, по меньшей мере в сочувствующие мировому коммунистическому движению.

А. Митрофанова

— И пролетариату.

М. Паласио

— Но ничего такого не было. Повторюсь, Лорка был из довольно состоятельной семьи — раз, и ему просто претили все политические дрязги. Да, он подписал письмо против жестокой расправы над забастовщиками. Но это никак не свидетельствует о нем как о коммунисте. Но тот факт, что идеологически он показался близок советской власти, сыграл на руку ему здесь — у него была очень счастливая судьба в России. Его переводила Марина Цветаева, как мы говорили. И он обрел прекрасного переводчика — Анатолия Гелескула, он выдающийся мастер перевода, благодаря которому зазвучала на русском языке практически вся поэзия Гарсиа Лорки. И многие российские композиторы вдохновлялись поэзией Лорки. Он был, вообще, сам по себе очень музыкальным человеком. И в юности, до литературы, он мечтал стать музыкантом и учился игре на фортепиано профессионально. Даже как-то он посещал один монастырь в 18-м году, о чем он написал в книге воспоминаний «Пейзажи». Сел там за орган и начал играть первые мелодии 7-й симфонии Бетховена. Появился монах. Лорка испугался, что сейчас его отругают, но монах сказал: «Нет-нет, что вы! Продолжайте!» Ему очень понравилось. Оказалось, что этот монах когда-то учился на музыканта, был связан с миром музыки. Возвращаясь к России: написал на стихи Лорки («Де профундис» и «Малагенья») две части своей 14-й Симфонии Дмитрий Шостакович. Он стоит в ряду выдающихся композиторов, которые обращались к поэзии Лорки. И современный нам церковный композитор, а именно митрополит Иларион (Алфеев) свое первое музыкальное произведение в семнадцатилетнем возрасте написал на 4 стихотворения Гарсиа Лорки, посвященные смерти.

А. Митрофанова

— Мигель Паласио — руководитель Учебно-методического управления Общецерковной аспирантуры, исследователь и переводчик творчества испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы продолжаем разговор о человеке, который… Бывают такие люди, про которых говорят «человек-эпоха». Вот Лорка, безусловно, один из таких людей. Мы уже сегодня в течение программы поговорили, что у него был период в жизни, когда он близко дружил с Сальвадором Дали и Луисом Бунюэлем. Это человек, который создал, вернее, возглавил театр, ставший для Испании революционным — театр «Ла Баррака», который путешествовал по стране, студенческий, такой молодежный театр, показывавший пьесы, которые шли абсолютно вразрез с классической драматургией. Если классическая драматургия — мы с вами, дорогие слушатели, знаем прекрасно «Собаку на сене» Лопе де Вега. Вот такие салонные всякие штуки — это классика жанра. А Лорка на сцену выводит таких людей, о которых мы как раз только что говорили. Как Йерма — такая античная трагическая героиня, у которой в жизни непреодолимые обстоятельства, над которыми она не властна. Иными словами, Лорка это человек, который всегда шел против течения. И в итоге был расстрелян. Был расстрелян, он трагически погиб в возрасте… Сколько, кстати, ему было — 38?

М. Паласио

— 38 лет. Роковой, наверное, возраст.

А. Митрофанова

— 35+ — это вообще, наверное, какая-то такая черта символичная очень. Хотя о таких вещах очень страшно говорить. Но вместе с тем, вот смотрите, вы уже не раз говорили о том, что у Лорки есть какие-то христианские мотивы в творчестве, и очень глубоко знающие христианство люди обращают на него свое внимание и т.д, и т.д. Но я, опять же, вспоминаю эту пьесу «Йерма» — вы уж меня простите, что она так у меня засела в голове. Но я женщина, это понятно. И вот эта тема рока и судьбы, которая берет человека в какие-то железные тиски, и он как бы ни пытался, ни старался, ничего он с этим поделать не может. Мне все-таки кажется, что эта тема христианству не очень близка. Потому что в христианстве сотворчество в жизни человека и Бога, возможности самому делать свою жизнь и брать на себя ответственность за те поступки, которые ты совершаешь и т.д. — мне кажется, что вот это больше про христианство, чем жанр античной трагедии. А вы что скажете?

М. Паласио

— Конечно, вы правы. Но все-таки Лорка не церковный писатель.

А. Митрофанова

— Вот это важно, да.

М. Паласио

— Безусловно, он абсолютно не церковный писатель, автор, поэт, драматург. Он поэт, автор, которому был близок, который чувствовал образ Христа. И который хорошо знал, разбирался в Евангелии и с большим уважением к этому относился — вот я бы сказал так. Но мне кажется, что Лорка… У него даже есть не только не соответствующие христианскому пониманию жизни мотивы, сюжеты и образы, а прямо противоположные ему — может быть, даже и Йерма это тоже один из примеров. И рок, да…

А. Митрофанова

— Там всё сложно в «Йерме»…

М. Паласио

— У него есть отчасти и языческие даже черты. Хотя вот его друг Сальвадор Дали, который уж совсем, наверное, был далек от христианства. Хотя это тоже спорная тема. Он сделал ведь прекрасные иллюстрации к Библии, которые оценил даже сам Папа Римский Павел VI, пригласил его на аудиенцию. Сальвадор Дали говорил, что «тебе, христианскому человеку, немножко не хватает моего язычества». Но Лорка, помимо своего творчества — это я бы очень хотел отметить, — воплотил образ христианина в своей жизни.

А. Митрофанова

— Каким образом?

М. Паласио

— Он был — опять же, мы об этом говорили — он был человеком света, человеком добра. Нет ни одного человека, знавшего его более или менее близко, который сказал бы о нем что-то дурное. Даже завистники, которые, может быть, слышали о нем что-то, но не знали лично, стоило им вместе с ним сходить в его компании в кафе «Хихона» — такое богемное кафе в Мадриде…

А. Митрофанова

— Это такая «Бродячая собака».

М. Паласио

— Да. Показаться в этой студенческой резиденции, где жила эта молодежная элита 20-х годов Испании, и увидеть, как Лорка садится со своей лучезарной улыбкой за фортепиано. Он начинает играть какие-то народные мелодии и спрашивать с горящими глазами: «Откуда это? Вы знаете, из какого района Испании?» Стоило человеку попасть под ауру, попасть в атмосферу Лорки, он влюблялся в него беззаветно. И поразительно, что при всей публичности Лорки, при всем том, что его слушали очень много — он читал лекции. Хотя очень боялся выступать публично.

А. Митрофанова

— Серьезно?

М. Паласио

— У него безумный страх перед публичными выступлениями.

А. Митрофанова

— А как же театр?

М. Паласио

— Он не играл.

А. Митрофанова

— Но ставил.

М. Паласио

— Хотя иногда играл. Он играл тень — в длинной одежде с вуалью. И не видел ничего — ни сцену, ни тем более зрителей.

А. Митрофанова

— Он и здесь не такой как все.

М. Паласио

— Он мог выступать, только если у него вся речь была написана от первой до последней буквы полностью. И опять же, вернусь к Сальвадору Дали, потому что это был очень близкий друг, близкий человек для Лорки. Сам Дали, который прожил очень длинную жизнь, отнюдь не 38 лет, а 85, через жизнь которого прошла Гала́ — его муза, русская жена знаменитая. Умирая, перед смертью, когда Галы́ уже не было, сидел одинокий и больной в своей спальне. Единственные слова, которые люди могли разобрать, которые он повторял сквозь слезы: «Ми амиго Лорка» — «Мой друг Лорка». Он вспоминал человека, который был, наверное, самым светлым воспоминанием в его жизни и который по-настоящему его любил и принимал Дали таким, какой он есть.

К. Мацан

— Вот мы заговорили о христианских или не христианских мотивах в творчестве Лорки. Мне просто кажется, что даже в той же, например, «Йерме» можно найти — даже в теме рока, например, — можно увидеть эти христианские смыслы, просто если чуть-чуть по-другому смотреть. Мне кажется, иногда вера в Бога утверждается не прямым утверждением веры в Бога, а как бы обратно через очень острое и болезненное переживание богооставленности. Когда читаешь пьесу и видишь, что герои там — настолько им плохо, настолько плохо. И понимаешь, что насколько бы легче — я сейчас очень грубо говорю, — насколько легче им было бы, если бы в их жизни был Бог. То есть парадоксальным образом это ощущение себя и поиска и ненахождения ответа как раз таки и утверждает то, что ответ можно искать только там, где он на самом деле есть. Вот в этом смысле — Мигель процитировал стихотворение, о котором я все никак не могу перестать думать. «Хочу уснуть я сном осенних яблок, и ускользнуть от сутолоки кладбищ». Вот Мигель сказал, что яблоки, которые на землю упали, в землю ушли потом, и потом из этой же земли возродилась новая яблоня и новое дерево. Это, в общем-то, абсолютно религиозная интуиция, потому что жизнь не заканчивается окончанием земной жизни, что мы призваны для жизни вечной, что будет что-то потом еще — эти яблоки снова распустятся. И вот следующая строчка — «и ускользнуть от сутолоки кладбищ». Человек избегает смерти через идею, через веру в вечную жизнь. Это всё есть, если это видеть…

М. Паласио

— И в этом же стихотворении — «Пускай усну нежданно, усну на миг, на время, на столетья, но чтобы знали все, что я не умер». Смерти нет.

К. Мацан

— Да. И грядущий праздник Успения — слово «успение», которое переводится как «засыпание», чтобы потом проснуться для вечной жизни — вот он здесь. Вот этот сон… То есть это всё здесь зашифровано — если на это смотреть через определенные «очки смысла». Мне кажется, что это очень, очень интересно.

А. Митрофанова

— Это, что называется, вопрос трактовки. Один прочтет и скажет: «Ну вот, когда я опустился на самое дно, снизу постучали», — прочитав Гарсиа Лорку. А другой скажет так, как Костя Мацан. Вот, пожалуйста…

К. Мацан

— Потому что любой текст существует только в интерпретации.

А. Митрофанова

— Не факт, кстати говоря. Но вместе с тем, такое явление имеет место. Интерпретация иногда бывает даже более известна, чем первоначальный смысл, который в это произведение заложен. Мы знаем много таких примеров. В советской школе я наслышана, как преподавали литературу и как трактовались… Стихотворение Блока «Незнакомка» — я никогда не забуду, как мне моя старшая коллега рассказывала. Их учительница объясняла им, что Блок смотрит на реальность через призму граненого стакана. Представляете — на буржуазную реальность через… Но это же просто… Вот такие варианты тоже были. Поэтому насчет трактовок это, действительно, очень важно. И хорошо, что у нас сейчас есть другая оптика. Но вместе с тем, может быть, в конце уже нашего разговора мне хотелось бы вернуться к той теме, о которой Костя заговорил — про ощущение богооставленности. Вообще, не только в литературе начала 20-го века, рубежа 19-го — 20-го веков, но и в жизни огромного числа людей. Ведь литература же не с Луны к нам прилетает. Она рождается… Художники — это люди, которые считывают определенные посылы, кристаллизуют в словах те идеи, которые витают в воздухе. Они, в конце концов, синхронно вибрируют с тысячами сердец и отличаются тем, что этот ритм способны воплотить на холсте или на бумаге и т.д. То есть это ощущение богооставленности — это было ощущение, характерное вообще в принципе для людей того времени, для эпохи. И вот этот вот мучительный поиск смысла, хождение по лабиринтам собственного подсознания, как у Сартра, например, или у кого-то еще. И в то же самое время, параллельно с этими явлениями — в Испании живет вот этот светлый парень Лорка, который пишет потрясающе глубокие стихи, который выводит каких-то людей-гигантов. И всё-таки — «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда». Что все-таки в Лорке было, в этом человеческом замесе, настолько уникального, что позволяло ему смотреть на этот мир и «сутолоку кладбищ» с какой-то другой точки, с другой какой-то вершины? Ведь у него другой угол зрения, получается.

М. Паласио

— Другой угол. До него даже в Испании никто так не писал. Вы говорили о том, что существуют поэты, которые задают тон языка. Вот как Пушкин создал современный русский литературный язык, так Лорка писал на таком уровне, после которого уже невозможно испанцам и испанским авторам вернуться к тому, что было до этого, до него. Это было так называемое «поколение 27-го года», к которому принадлежал Лорка, литературное. Но кого мы знаем? Чьи имена мы можем назвать, кроме него?

А. Митрофанова

— Честно говоря, никого.

М. Паласио

— В России точно нет. Ну, Рафаэль Альберти, может быть, переводился, но его не сравнить с известностью Гарсиа Лорки. Лорка пришел на стыке эпох — он пришел тогда, когда менялось мировоззрение, когда люди жили предощущением трагедии, которую принесет 20-й век. Он родился в год, когда окончательно рухнула Испанская империя, в 1898-м году — это была война США за Кубу. Испания потеряла Кубу — последнюю свою колонию. Он родился, когда Испания находилась в предощущении гражданской войны. Повторюсь, очень страшного конфликта. Пал ее жертвой. И образ Лорки до сих пор в Испании это очень болезненная тема, как и политическая тема его убийства. Это, к сожалению, разменная монета в политической борьбе. Он с таким роковым предощущением жизни, он чувствовал, конечно, свою смерть, он чувствовал, это видно. Он понимал. Это очень горько говорить, трагично и тяжело — он ее написал. Практически всей своей и прозой, и поэзией, он написал свою смерть. Но то, что он умирал с именем Бога, с молитвой на устах — по крайней мере тогда, когда его пришли арестовывать и, наверное, перед расстрелом — я уверен в этом, это факт. Это говорит о том, что он не завершил свою поэтическую, свою литературную жизнь тогда. Он не смог раскрыться так, как мог бы раскрыться. Потому что его последние сборники свидетельствовали о том — тот же «Диван Тамарита», откуда так понравившееся Константину стихотворение, — говорили о том, что он выходит на новый уровень своей поэзии. Но, может быть, его жизнь — это пример и для испанцев. А поэзия его — темы не всегда радостные, даже совсем не радостные: тема одиночества, этот образ Луны, роковой, который, как правило, сопровождает человека умирающего — они могут помочь человеку, говорящему на разных языках, открыть что-то и в самом себе.

К. Мацан

— Можно очень коротко в конце нашей программы: мы упомянули сегодня пьесу «Йерма», вы прочитали стихотворение «Газелла о темной смерти». Назовите еще два-три названия стихотворений, например, к которым можно обратиться человеку, который о Лорке знает мало, для первого знакомства с этим поэтом.

А. Митрофанова

— Или ничего не знает.

М. Паласио

— Номер один — это «Гитара»: «Начинается плач гитары. Разбивается чаша утра», в переводе Марины Цветаевой. Номер два — это «Саэта», цитировавшаяся тоже мной — о Христе. И маленькое пусть, но стихотворение «Шествие». Да, и конечно, — я не мог об этом… может быть, даже начать или поставить на второе место — «Романс о Луне, Луне». Повторюсь, потому что этот образ Луны был и роковым, и знаковым для Лорки.

К. Мацан

— Спасибо огромное! Мигель Паласио — исследователь творчества поэта Гарсиа Лорки, переводчик его творчества, а также руководитель Учебно-методического управления Общецерковной аспирантуры сегодня был с нами в программе «Светлый вечер». Завтра, напомню — 80 лет со дня кончины поэта Федерико Гарсиа Лорки, которому мы сегодня посвятили, на мой взгляд, интереснейший разговор. В студии были Алла Митрофанова…

А. Митрофанова

— Константин Мацан.

К. Мацан

— Спасибо огромное, до новых встреч на волнах радио «Вера». До свидания!

М. Паласио

— До свидания!

А. Митрофанова

— До свидания!