Светлый вечер с Дмитрием Володихиным (эфир от 16.07.2015)

У нас в гостях был доктор исторических наук, писатель Дмитрий Володихин.
В нашей беседе мы обратились к 16-му веку и говорили о личности митрополита Филиппа, о его жизненном пути и отношениях с царем Иваном Грозным.

Ведущий: Алексей Пичугин

А.Пичугин

— Уважаемые слушатели радио «Вера», здравствуйте! Здесь в этой студии приветствую вас я, Алексей Пичугин, начинаем нашу традиционную программу «Светлый вечер». 16 июля Русская православная церковь вспоминает такое интересное событие, довольно значимое для церковной жизни – перенесение мощей митрополита московского Филиппа Колычева, я думаю, что вы из курса хотя бы школьной истории знаете, помните хотя бы, кто этот человек. Митрополит московский и всея Руси во времена Ивана Грозного, во времена опричнины и вот об этом обо всем и о личности в первую очередь митрополита Филиппа мы сегодня поговорим с Дмитрием Володихиным, здравствуйте!

Д.Володихин

— Здравствуйте!

Наше досье:

Дмитрий Володихин родился в 1969 году в Москве, окончил исторический факультет МГУ, с 1991 года работает на кафедре источниковедения и историографии университета, профессор, доктор исторических наук. Входит в состав редакционно-издательского совета института специальных исторических дисциплин Российской академии естественных наук, член союза писателей. Дмитрий Володихин известен, как автор ряда научных исторических монографий, книг по истории русского средневековья, более 400 научных и научно-популярных работ. За монографию «Пожарский» удостоен Макариевской премии. Пишет прозу, из под его пера вышли книгу, написанные в жанрах научной фантастики и фэнтези.

А.Пичугин

— Дмитрий Михайлович, ну, в первую очередь, давайте все-таки, я думаю, проясним контекст эпохи, когда все это происходило, когда жил митрополит Филипп, все знают, естественно какие-то ужасы о времени Ивана Грозного, кто-то наоборот считает, что это были благословенные для России времена, но вот все же в двух словах буквально, что же это было в действительности за время, именно то время, когда митрополит Филипп жил?

Д.Володихин

— Вы знаете, грозненское время – это формально, формально заметьте, 51 год, то есть, с момента, когда скончался его отец, Василий III и до момента, когда скончался сам Иван IV. Но, поскольку формально монархом Иван IV стал в трехлетнем возрасте, править он конечно же стал не тогда, а когда ему было уже лет 17 и более того, поскольку ему пришлось в какой-то момент толкаться, тягаться за власть со служилой аристократией, в реальности переход всей полноты власти перешел гораздо позже этого времени. Отсюда мораль, знаете, грозненское время распадается на несколько очень разных полос, оценивать их одинаково в принципе невозможно.

А.Пичугин

— Нельзя ни в коем случае, конечно.

Д.Володихин

— Показать, что все это был ужас, что все это было залитое кровью поле темной и невежественной России, на которой варвары друг друга молотят, все снизу до верху рабы и сверху деспот всех мучает – это, честно говоря, анекдотично. А так же анекдотично показывать, что это было такое светлое сказочное царство, наполненное звоном колоколов, державными одолениями на всех фронтах, удачными бесконечно действиями правительства и так далее, далеко идущими, прекрасными политическими реформаторскими ходами. Вы знаете, время было величественное, оно наполнено удачами и неудачами, в политическом, и в культурном, и в военном плане, в равной степени приблизительно.

А.Пичугин

— Но, я думаю, что нельзя время и эпоху ни одного правителя оценивать как-то однозначно, потому что, даже, если монарх правил всего несколько лет, наверняка, но вряд ли можно прийти…

Д.Володихин

— Ну, я не знаю, вот скажем эпоху правления Александра III я бы достаточно однозначно оценил, как весьма успешную для России, а он правил без малого полтора десятилетия. Тут вот какое дело.

А.Пичугин

— Наверняка найдутся историки, которые будут с этим не согласны.

Д.Володихин

— Может быть, дело в том, что я бы скорее принял предложение одного из чрезвычайно разумных церковных историков, видеть в середине XVI века не грозненское время, а макарьевское время. То есть, тогда у нас подряд четыре раза на московскую митрополичью кафедру всходили большие книжники, они управляли нашей церковью, тогда у нас была митрополия, у нас не было еще патриарха, и все они, как на подбор были великолепные духовные просветители. Конечно, главная фигура – митрополит Макарий, поэтому, надо понимать, что для церкви важно, чрезвычайно важно, что в этот момент русская церковь прошла через каскад весьма удачных реформ, через объединение в очень значительной степени и через полосу большого духовного просвещения. Тогда появился Столглав, тогда появились минеи-четьи, тогда появилось огромное количество первоклассной просветительской литературы, тогда во главе церкви стоял исключительно разумный человек, я имею в виду святого Макария митрополита Московского, не только с точки зрения книжного знания, но и прежде всего, еще и с точки зрения разума политического. Он оказывал умягчающее духовное влияние на государя и пока Макарий был жив, страна не знала никаких ужасов, то есть, пока он был во главе церкви, ему удавалось и государя, и аристократию как-то так оттаскивать что ли, от наиболее жестких способов решения политических проблем.

А.Пичугин

— То есть, я правильно понимаю, что митрополит Филипп о котором, я думаю, мы сегодня будем говорить в основном, в общем, и вырос и был воспитан в этой традиции церковной, церковного такого просвещения XVI века, о котором Вы говорите?

Д.Володихин

— Да, правда состоит в том, что митрополит Филипп конечно был книжником, он собрал в Соловецком монастыре большую библиотеку и я подозреваю, что еще до того, как подался в монахи был человеком большой книжной культуры. Давайте просто посмотрим из какой среды он вырос и каким образом он превратился в настоящего большого святого русской церкви.

А.Пичугин

— Давайте.

Д.Володихин

— Ну, прежде всего, родился он в среде, которая была от церкви очень далека. Родился он в чрезвычайно знатном боярском роду Колычевых и получил при рождении имя Федор – Федор Колычев. Он был, ну вот, многие носятся вплоть до экскурсоводов, извините, с мифом, будто в детстве Иван Грозный и будущий митрополит Филипп были такими друзьями.

А.Пичугин

— Играли вместе, да.

Д.Володихин

— Вместе играли, да. Вы понимаете, когда вышел фильм «Царь» и после этого вышла киноповесть Алексея Иванова, связанная с этим фильмом, не очень поняли то, что Алексей Иванов – сценарист фильма – специально сдвигал огромные временные пласты, перемешивал реальность, относящуюся к разным десятилетиям, это был ход определенный художественный, не ошибка, а именно ход, но к реальной истории он имеет очень мало отношения. Между ними было почти четверть века разницы, 23 года, один был взрослым мужчиной, уже служил давным-давно, а другой еще агукал и губами пузырики пускал. Будущий митрополит Филипп был намного старше, намного старше и его первые годы до второй половины 1530-х годов, он рос в среде служилой, в среде аристократической, он прекрасно знал, как управляется государство, он прекрасно знал, как управлять большой вотчиной, то есть, большим экономическим механизмом и тем не менее, в какой-то момент…

А.Пичугин

— А откуда образование, откуда эти знания?

Д.Володихин

— Ну, у аристократии нашей было достаточно возможностей получить книжные знания, она, в общем, в XVI веке в значительной степени состояла из людей, которые это знание ценили, прежде всего знание историческое, богословское, географическое, то есть, касающееся власти, касающееся царей, царств, касающееся Священного писания. У нас была в XVI веке достаточно просвещенная аристократия. И Колычевы в этом смысле даже в какой-то степени выигрывают по сравнению с другими. Так вот…

А.Пичугин

— А почему?

Д.Володихин

— Почему – а дело в том, что у человека возможность стать книжником становилась, когда он в какой-то момент отходил от масштабной политической деятельности, административной, а у этой ветви Колычевых в данный момент, который выпадал на самого Федора и на его отца Степана, не было такой службы, один из их предков именовался Стен Стур. Стен Стур – это калька со шведского имени Sten Sture, это один из правителей Швеции очень крупный и буквально на русский язык можно переводить – ума палата. И, конечно же, вот потомки человека, который носил прозвище ума палата, при том, люди, которые, в общем, были в какой-то момент отстранены от великой службы и видимо даже не отстранены, а отстранились, их что-то другое интересовало и кроме того, на протяжении всей своей жизни Филипп постоянно показывал интерес к книжному знанию. Ясно, что он сформировался в юности. Так вот, в какой-то момент богатый человек, очень богатый человек, олигархического по нашим представлениям положения в обществе, бросает все это и устремляется на дальний север, желая постричься во иноки и принять суровую иноческую школу какую-то.

А.Пичугин

— А сколько ему лет было?

Д.Володихин

— Я не могу сказать точно.

А.Пичугин

— Порядок какой, понять чтобы возраст этого человека примерно.

Д.Володихин

— Порядок можно сказать, он родился в 1507 году, к иноческой жизни приступил во второй половине 1930-х годов, ему было уже за 30, он перешагнул тридцатилетний рубеж.

А.Пичугин

— А это было какое-то осознанное желание, или оно все же было связано с какими-то внешними факторами?

Д.Володихин

— Долгое время бытовала теория, что род попал под колотушку опалы, ну вот это годы малолетства Ивана IV, сам Иван IV в этот момент лично никаких опал не налагал, ему было то всего семь лет, его мать Елена Глинская наложила тяжелую опалу и в роду несколько человек пострадало. И вот считают, что это так глубоко перепахало юного Федора…

А.Пичугин

— Но судя по всему, Вы с этим не согласны?

Д.Володихин

— Что он пустился в какие-то странствия на север и так далее. Понимаете, нет в источниках никакого подтверждения всему этому. Понимаете, тогда же, не значит в следствие того же. А вот источник, в частности житие, говорит, что во время одного из богослужений, Федор услышал слова, которые были восприняты его душой так, что Бог его зовет к духовному подвигу, не политическая реальность, а вот некая внутренняя потребность. Скорее, просто то безобразие, которое творилось тогда при дворе – фаворитизм может быть Елены Глинской, бесконечное отталкивание локтями аристократических семей друг друга от выгодных постов и высоких должностей, все это молодого человека очевидно не радовало и отталкивало, и он предпочел то, что предпочло несколько других весьма высокопоставленных аристократов, ну вот, как мы все помним, Сергий то ведь тоже, преподобный Сергий был из знатного ростовского рода и не он один, у нас немало примеров, когда дворянин, и даже аристократ, делался иноком, становился впоследствии, скажем, настоятелем монастыря, старцем, или даже оказывался впоследствии архиереем, это нормально. В этом ничего страшного нет и в этом нет ничего такого уж необычного по той поре.

А.Пичугин

— А известно что-то, была ли у него семья до того, как он ушел монастырь, дети?

Д.Володихин

— Мы не знаем, был ли он женат, были ли у него дети.

А.Пичугин

— Но в реалиях того времени, это вполне естественно.

Д.Володихин

— В реалиях того времени, он либо должен был женат быть давным-давно, то есть, 30 лет…

А.Пичугин

— Уже лет 15 как

Д.Володихин

— У него не первый ребенок должен был быть уже.

А.Пичугин

— Уже первый должен был быть взрослым.

Д.Володихин

— Либо он с отроческих лет должен был отказаться от семьи, такое тоже случалось, родня смотрела на таких людей, в общем, недобро, но тем не менее, человек имел право, то есть, в принципе, если он так решил, никто ему не указ.

А.Пичугин

— Потом он может поменять решение, если он в монастырь не уходит.

Д.Володихин

— Тут необычно другое, понимаете, уйти то в монастырь можно в разное место.

А.Пичугин

— А он уходит на север.

Д.Володихин

— Он уходит не то что на север, а в самые дебри. В те места, где вообще нет толком освоенных земель.

 

А.Пичугин

— Дорогие слушатели, напомню, что Дмитрий Володихин – профессор МГУ, доктор исторических наук сегодня вместе с нами проводит «Светлый вечер», говорим мы о митрополите Филиппе Колычеве и о его эпохе – XVI век, времена Ивана Грозного. Дмитрий Михайлович, уходит на север, уходит на самый отдаленный север, уходит на Соловки, а что представляло в то время… что собственно представляли Соловки в те времена, и вот этот вот нынешний Архангельский край, как мы его называем?

Д.Володихин

— Ну, во-первых, напомню уважаемым слушателям, что Соловки – это архипелаг среди Белого моря, причем архипелаг с крайне суровыми природными условиями.

А.Пичугин

— Ну вот мы помним из фильма «Иван Васильевич меняет профессию» Кемскую волость, хотя никакого отношения к тому времени она не имеет, как я понимаю.

Д.Володихин

— Ну, скажем, так, просто Кемь – это точка, которая на материке ближе всего с Соловецкому архипелагу, там был острожек, там было поселение с которым имели дело соловецкие иноки. Давайте вот о чем поговорим, вот представьте себе ситуацию, когда самолетов нет, пароходов нет, а на Соловецкие острова с материка можно добраться всего несколько месяцев в году – месяца четыре – часть мая, все лето, ну и часть сентября. Уже в октябре рискованно, потому что в сентябре-октябре начинаются шторма и очень тяжелая их полоса препятствует мореходству. А потом между серединой осени и концом весны устанавливается стояние плавающих льдов, то есть, не сплошного ледяного покрова, по которому можно на санках проехаться, а плавающих льдин и ледяной каши. Для того, чтобы перебраться с Соловков на материк и обратно, нужно предпринять отчаянно рискованную, просто смертельно опасную гонку, когда на лыжах, или на санях ты едешь, потом ты грузишь это в лодку – плывешь, потом из лодки все это выгружаешь на льдину, если льдина под тобой не провалится, есть ты не рухнешь, забираясь на нее и слезая, то ты доберешься до нее, может быть.

А.Пичугин

— А кто-то так делал?

Д.Володихин

— В случае экстренном, когда совсем некуда было деваться – да, а в обычном случае, в обычном режиме, просто запасались на этот ледяной период и жили вне всякой связи с материком. Те, кто был на Соловках знают, какое сейчас это великолепие, громадный монастырь, мощные стены, целый каскад каменных соборов и вокруг еще там есть каменные пристани, порт, мельницы, система озер и каналов между ними, был еще, напомню, соловецкий флот, который тогда буквально царствовал на всем русском севере на протяжении нескольких веков. Но, вот когда Федор, будущий Филипп, туда добрался, там ничего этого не было, там была сотня, может быть несколько десятков даже, скорее, иноков, только что был пожар, монастырь весь был деревянный, весь сгорел, вплоть до того, что покрывал землянки. Ни церкви, ни забора, ни деревянной кельи – ничего нет. Монахи живут в ямах, в общем, постепенно, с трудом восстанавливают свой быт и поэтому те 20 примерно лет, которые провел… нет, не 20, гораздо больше, почти 30 лет, которые провел сначала Федор, а потом, принявший монашеское имя Филипп на Соловках, он проходил сверх сложную иноческую школу, одну из самых суровых во всей России. Суровее, ну разве что Печенгский монастырь, суровее Анзерский скит, он возникнет позднее, так сказать, отпочкуется…

А.Пичугин

— Ну, относительно недалеко, да.

Д.Володихин

— Отпочкуется, да, от Соловков, один из северных островов Соловецкого архипелага. Вот, там еще суровее было, но на середину XVI века, Соловки, жить там – это, конечно, безумно сложная штука.

А.Пичугин

— А доподлинно известно, почему именно туда?

Д.Володихин

— Ну, сложный вопрос, почему именно туда, мы не можем ответить на него четко, важно то, что раз туда прибыв, Федор, в последствии Филипп уже не колебался, не пытался перейти в какую-то другую обитель. Он был там постоянно, и даже отмечен иноческими подвигами в частности, он пустынничал довольно долго и брал на себя тяжелейшие послушания, в частности, работал в пекарне и кроме того, он еще и, как говорит житие, ну, поскольку он был человек неизвестный, он не сказал, что он боярский сын, сам аристократ, нравы были грубые, север, время от времени сильные иноки побивали его, он терпел, хотя был воином, и мог, честно говоря, размазать их. Так вот, через некоторое время он стал настоятелем в этом монастыре, очевидно уже имя его было открыто и он произвел экономическую реформу на Соловках, настоящую экономическую революцию. собственно, все инженерные нововведения, все большое строительство, создание специальной монастырской пристани на Заяцких островах и еще много-много всего. Да, и кстати, огромное увеличение монастырской библиотеки, это все начинается с Филиппа, а не до него.

А.Пичугин

— Покидая Соловки в итоге, он уже оставлял совершенно другой монастырь, там и каменные строения судя по всему уже появились?

Д.Володихин

— Уже было два огромных храма каменных, было сушило каменное, трапезная. Почему сушило понадобилось в первую очередь? Потому что хлеб, который на Соловки доставляли, он ведь расходовался безо всякого добавления и замены в течение многих месяцев, когда до материка не доберешься. А он, его везли, он уже становился сырым, а когда прибывал туда, он постепенно начинал покрываться плесенью, поэтому нужно было хлеб спасать. Он изобрел как, давайте все, будем делать каменную палату и вот туда ссыпать хлеб. Еще множество каменных строений, более того, когда он покидал Соловки, он еще монахам говорил, вы вот здесь, вот здесь и вот там доделайте, меня нет, но я вам говорю, доделайте, я буду присматривать за вами из Москвы.

А.Пичугин

— А как он, кстати, покидал Соловки?

Д.Володихин

— Его пригласили в Москву занять митрополию с которой недавно сошел митрополит Афанасий, очень крупный наш церковный деятель, два года был митрополита, до этого царским духовником, и он был еще кроме того живописцем, иконописцем церковным, он в какой-то момент, видимо, перестал одобрять деятельность Ивана IV и отошел от него, не сказав ему, не договорившись он покинул кафедру, сославшись на то, что ветх годами и болен. На самом деле он не был болен, годы у него были изрядные, но он довольно долго еще впоследствии жил и даже выполнял довольно тяжелые художнические работы, то есть, видимо не настолько он был здоровьем плох, дело здесь другое. Вот мы и переходим  постепенно к теме опричнины, которая больше всего связана с деятельностью Филиппа. Хотелось бы только сказать, вот мы к опричнине перешли, хотелось бы читателям…

А.Пичугин

— Слушателям…

Д.Володихин

— Радиослушателям, да. помните Филиппа не только как человека, который принял мученическую смерть за веру в результате столкновения с государем из-за опричнины, надо его помнить во всем многообразии. Он был образцовый монах, о отказывался от настоятельской власти, когда ему ее предлагали, несколько раз, он отказывался от архиерейской власти. Он был пустынник, он был великий наставник нашего монашества, который сделал из страшного буквально места на Соловецком архипелаге монастырь, поистине процветающий. Понимаете, есть ведь два способа предаваться аскетизму. Один из этих способов, когда человек сознательно от себя отсекает соблазны чревоугодия, сладкого пития, а есть просто напросто тупая бесхозяйственность, будем называть вещи своими именами, когда аскетизма нет, потому что монах лежит на боку и ничего не хочет делать. Вот в ранних Соловках была большая святость, а потом там была полоса, когда иноки не могли ничего сделать со своим хозяйством, им не приходило в голову каким-то образом повернуть его так, чтобы оно не морило их голодом, не из аскетических соображений, а просто не хватало головы и рук. Пришел Филипп и он в какой-то степени заставил братию это сделать, в какой-то степени поступил просто, как строгий пастырь, когда он сделался настоятелем, он перевернул монастырскую жизнь, хотели этого иноки, или не хотели, она осталась очень строгой, с точки зрения богослужебной, с точки зрения нравственной, но с точки зрения экономической, он все эти тупые бесхозяйственные упущения ликвидировал и привел монастырь в состояние настоящего цветения. Он стал работать, с точки зрения экономической, как налаженный механизм. Вот это сочетание книжности, монашеской святости, очень большой требовательности к монашеству с точки зрения нравственной и богослужебной, и одновременно экономического процветания – это его заслуга и заслуга большая. И с этой точки зрения Филипп, конечно, замечательный пример для современного иночества. У нас сейчас у церкви огромное количество таких же экономических задач, когда монастыри, когда храмы буквально из хлама, из каких-то страшных хлевов восстанавливаются и приходится очень тяжело людям на местах, в особенности в глубокой провинции. Вот Филипп для них большое ободрение, он то смог…

А.Пичугин

— И вот он переезжает в Москву. Покидает Соловки, переезжает в Москву – это 1560-е годы…

Д.Володихин

— 1566 год, да, лето. Он оказывается на церковном соборе и для начала говорит, что не желает в митрополиты. Как так? Ну, он говорит, что не одобряет опричнину, к тому времени уже было полтора года опричнине, говорит, что всеобщее озлобление, ну и кроме того, с политической точки зрения было одно очень верное решение. Дело в том, что у нашей церкви было правило, даже не правило скорее, а право печалования. Что это значит? Когда человек осужден высшей светской властью, боярской думой, или государем на смерть, или на дальнюю ссылку какую-то очень тяжелую, глава церкви может прийти к государю и сказать: «Я посмотрел на то, что творится с этим делом и я молю тебя, государь, не предавай этого человека столь тяжелой участи», - и государь очень часто должен был перед духовным авторитетом церкви отступить и сказать: «Хорошо, он не будет так наказан, столь тяжело».

А.Пичугин

— Но не обязан?

Д.Володихин

— Но, за Богом, то есть, извините, только за Богом нет присмотра, за государем смотрит Бог и этот присмотр самый крепкий на свете, обязан – не обязан, а в конце жизни на гробовой доске страшно будет уходить, до этого нагрешив, да, поэтому стоит задуматься. И церковь довольно часто добивалась смягчения.

А.Пичугин

— Ну, мы продолжим обязательно этот увлекательный разговор через несколько мгновений. Напомню слушателям, что в гостях сегодня у нас у радио «Вера» Дмитрий Володихин – профессор МГУ, доктор исторических наук и советник директора Российского института стратегических исследований. Говорим мы об эпохе Ивана Грозного, эпохе митрополита Филиппа – середине XVI века, второй половине и через мгновение вернемся в эту студию.

 

А.Пичугин

— Еще раз здравствуйте, друзья. Меня зовут Алексей Пичугин, рядом со мной Дмитрий Володихин – профессор МГУ, доктор исторических наук, советник директора Российского института стратегических исследований. Говорим мы об эпохе Ивана Грозного, митрополита Филиппа, XVI век у нас сейчас на дворе и дошли мы до того момента, как митрополит Филипп, собственно говоря до того момента, как Филипп становится митрополитом.

Д.Володихин

— Да, вот, Филипп увидел то, что после того, как была введена опричнина, это право печалования у церкви было отнято, собственно, она сама согласилась на это и ни в 1565, когда началась опричнина, ни в 1566 году массовых казней не было. Казнено было, ну, может быть, около десятка людей – это не больше, чем в обычном режиме, но казни этого производились вне церковного печалования, может быть, если церковь просила бы об умягчении участи осужденных, их было бы  и меньше. Вот, собственно, многие считают, что митрополит Афанасий не из-за скверного здоровья, а именно из-за этого оставил кафедру, поскольку ему это было крайне неприятно, он не мог с этим мириться. Филипп тоже не хотел и поэтому начал очень резко, такой прибыл провинциальный монах, у которого лицо задубело от крепких северных ветров и желудок давно съежился, потому что разносолами он себя не баловал и ничего не боялся. А на Соловках ему являлся Господь Бог Иисус Христос с терновым венком на голове и после этого, чего бояться в жизни земной. Царь гневался, но, понимаете, он ведь тоже крепко верующий христианин и поэтому, может быть ему в тот момент и понравился такой нравный инок, поскольку тогда летом 1566 года, было заключено соглашение. Право печалования было восстановлено, Филипп при этом обещался не вступаться, как тогда говорили в опричнину и в семейный обиход царя. Вот, собственно, это соглашение продержалось около двух лет, меньше, около полутора лет, вот так.

А.Пичугин

— Совсем немного.

Д.Володихин

— Ну, скажем так, кому-то немного, а кто-то жизнь сохранил. Вот, собственно именно к этому времени, к лету 1566 года относится, по мнению большинства историков, первое серьезное столкновение царя с оппозицией опричнине, во время одного из земских соборов 300 дворян поступились к нему с прошением отменить опричнину.

А.Пичугин

— Мы привыкли, ну из курса школьной программы, из каких-то таких фоновых знаний представлять себе опричнину, как такую игру Ивана Грозного, соответственно, там были какие-то бояре, были какие-то люди, которые его просили о том, о сем, о другом, о третьем, но это все всегда преподносилось нам, как некая игра, то есть, царь захотел, царь не захотел, царь уехал, царь остался. Но выше царя, то есть, над царем и окружение царя ни в коей мере не  играло, получается, что он все равно был очень зависимый человек.

Д.Володихин

— Над царем всегда есть Господь Бог. А что касается опричнины, нет это не игра, не безумие, не шалость, не, как это… глупость, какой-то там каприз. Нет – это другое дело, это попытка довольно серьезной реформы. Дело в том, что между царем и высшей аристократией, даже не всей, а частью высшей аристократии шло перетягивание каната по поводу власти, по поводу занятия ключевых должностей, собственно сложилась ситуация, когда несколько десятков родов, приблизительно от 60 до 90 родов, приблизительно занимали все ключевые посты в стране. Иногда это было очень хорошо, а иногда оказывалось, что непригодный к работе человек валит дело полностью. Но вот в 1564 году, например, один из высших аристократов проиграл тяжелое… проиграл сражение литовской армии на Уле, затем другой аристократ перебежал в лагерь врага, наконец осень 1564 года был набег татар на Рязанскую землю и едва-едва татары не взяли Рязань, не прорвались вообще в коренные области России. То есть, у Ивана IV был повод довольно серьезный видеть в аристократии, скажем так, воинников, которые сделались слишком ленивы. И поэтому он попытался в территории государства выделить область, которой он управляет напрямую, ставит там напрямую администраторов не из этих родов, а кого он сам назначит, получать оттуда какую-то мобильную армию, которая управляется легче, чем через администраторов, принадлежащих к числу аристократии. Вот эта самая опричнина и началась как реформа военно-политическая. Беда одна, для того, чтобы насытить опричников землей, значительная часть была конфискована у традиционных владельцев, они либо не получили компенсацию, либо получили неадекватную компенсацию, плюс в судах опричники получали полный приоритет и это вызвало чудовищное озлобление, ну, представьте себе ваш род в течение 100 или 200 лет живет на земле, уже корнями врос туда и вас вышибают пинками и отправляют куда-нибудь на периферию в голодные места, хотя, в общем-то, ни в чем не виноваты. Беда только в том, что эта земля понадобилась для другого, для некоего социального эксперимента. Конечно же, очень быстро это вызвало серьезное социальное раздражение. В 1566 году, как я уже говорил, 300 дворян попросили Ивана IV отменить опричнину. Вот, скажем так, если бы это произошло двумя-тремя годами позднее, скорее всего все 300 бы в землю легли. В данном случае, наказали, казнили лишь нескольких вождей этого недовольства. И многие подозревают, что согласие Филиппа на то, а на тот компромисс, на который он пошел занимая митрополичью кафедру – не вступаться в опричнину, принять на себя роль печалователя вновь, но в опричнину не вступаться, был связан с тем, что он хотел в этот момент заступиться за дворян. Они не бунтовали, они попросили того, чего царь не хотел делать – это была дерзость. Дерзость, может привести к разным оргвыводам, извините за современное слово, человека могут лишить должностей, могут отправить в ссылку, а могут положить на плаху. Но вот в данном случае для большинства, скорее всего, благодаря заступничеству Филиппа, все обошлось, их не положили на плаху. Другое дело, что в конце 1567 – начале 1568 года начинается совсем другой период, когда это соглашение слетело. Оно рухнуло, понимаете, начался поход Ивана IV с большой армией на Литву и Ливонию.

А.Пичугин

— Ливонский поход знаменитый.

Д.Володихин

— Один из походов и во время этого похода к царю начали приходить известия, что готовится заговор против него в армии. Он быстро поход свернул и зимой 1567-1568 года и позднее, первые полгода 1568 года по стране прошла первая в истории Московского царства серия масштабных массовых репрессий. По документам, которые мы имеем сейчас на руках, строго документированных жертв около 400, то есть, ну вот если смотреть на гражданскую войну, на сталинские времена.

А.Пичугин

— Если со сталинскими репрессиями сравнивать, то это будет просто капля в море.

Д.Володихин

— Ну так вот.

А.Пичугин

— Но правда, говоря словами того же самого Иосифа Виссарионовича, там про статистику и одну человеческую жизнь, все все понимаем.

Д.Володихин

— Так смысл то в том, что русская политическая культура массовых репрессий не знала, ну, при Василии II когда-то давным давно больше века назад нескольких дворян и одного удельного князя казнили, да, это вошло во все летописи…

А.Пичугин

— Но это не феодальная раздробленность.

Д.Володихин

— Хорошо, вот Московское царство, при Елене Глинской 30 новгородских дворян казнили. Они участвовали в явном военном выступлении против власти, то есть, их взяли с оружием в руках. Вина их была? Вопрос спорный, но, во всяком случае, власть могла увидеть в этом вину и серьезную. И это тоже вошло во все летописи, как нечто непредставимо страшное.

А.Пичугин

— Ну да, а во времена феодальной раздробленности, князья хоть и сорились друг с другом, но если не убивали друг друга раньше, то обычно прощали, возвращали и мирились.

Д.Володихин

— Знаете, у нас политическая культура была довольно мягкая, даже когда, казалось бы, надо убить врага, он непременно тебя с трона потом спихнет, все равно, наши были, в большинстве случаев, все-таки добрыми христианами и между убийством своего политического врага и какими-то другими методами, порой жестокими, чаще выбирали другие методы. Князья у нас убивали друг друга редко, и это выглядело, как аномалия, на человека смотрели, как на зачумленного, ты что, ты с ума сошел, как ты мог.

А.Пичугин

— Но при этом дружины друг друга клали, будь здоров.

Д.Володихин

— Бывало, но это война.

А.Пичугин

— Вот Липецкая битва, тоже такая война интересная.

Д.Володихин

— Да, страшная война, но это не казнь. То есть, вышли померяться в поле добрые молодцы, кто будет править вот этом куском Руси – северо-восточной Русью. А вот, скажем, когда взяли в плен Василия II, его ослепили, ну, взяли пример с Византии, да, допустим. Там тоже так же предпочитали все-таки не убивать.

А.Пичугин

— Жестоко, но не убили.

Д.Володихин

— Да, понимаете, нельзя сказать, что у нас была такая вся розовая, вся благостная политическая культура, но она чуралась убийства, и она вообще не принимала, ни в качестве ядра, ни в качестве периферии массового убийства. То есть, у нас не было массового государственного террора, до зимы 1568 года. Откуда он взялся вообще? Ну, понятно, что у царя был страх перед заговорами. Был заговор, или нет? Среди историков ведется дискуссия. Мое мнение, что что-то было, очень странно вела себя литовская армия, в этот момент она вышла в поход, когда русская армия отправилась домой, литовская тоже почему-то развернулась и ушла. Хотя у нее, вроде бы никаких видимых причин нет. Очевидно ждали какой-то помощи из нашего лагеря. Так вот, то есть, могли найтись некоторое количество виновных, среди этих 400, но ведь убивали то не только виновных, убивали еще жен, детей, убивали слуг, убивали тех, кто к заговору не причастен – это была акция устрашения.

А.Пичугин

— А вот это число, которое Вы называете – 400 человек – это именно человек, или под человеком подразумевается глава семьи, а вместе с ним на тот свет отправляются еще.

Д.Володихин

— Нет, это 400 человек в нынешнем понимании. Это 400 жертв о которых мы железно знаем, их могло быть больше.

А.Пичугин

— Их было больше, как Вы считаете, или могло быть больше?

Д.Володихин

— Вы знаете, я историк, я работаю с фактами. У меня есть источник, он говорит 400 было, сколько было больше – я не знаю и не хочу выдумывать. Так вот, почему это вообще, как это в российской политической культуре это появилось? И чему собственно Филипп начал противиться? Потому что для него это было противно? Ну, очевидно мы сталкиваемся с импортом опыта чужой политической культуры, не восточной, не татарской, не персидской и не турецкой. А у нас знали этот опыт, знали страшный совершенно, чудовищный политический опыт Влада Цепеша на Балканах, знали политический опыт турок и очень хорошо знали политический опыт татар. Но, зная, не применяли. А вот, скажем, в Европе в этот момент в конце XV – примерно период до середины XVI века, происходит нарастание чрезвычайно репрессивных методов устранения противника. В связи с чем – в связи с религиозными войнами, в связи с борьбой между протестантизмом и католицизмом, врагов перестали жалеть, в них уже видели не человека. Вероотступник – зверь, гад – раздави его, убей. Поэтому у нас была бойня в Оси, когда католики положили протестантов. Были ответные действия протестантов тоже, несколько раз, были страшные расправы в Нидерландах, был случай, когда шведский король Эрик XIV положил огромное количество своих дворян. Это, собственно, Торквемада он не российское изобретение.

 

А.Пичугин

— Друзья, напомним, что Дмитрий Володихин – историк, профессор МГУ, доктор наук, советник директора Российского института стратегических исследований сегодня у нас в гостях. Обсуждаем эпоху Ивана Грозного, эпоху митрополита Филиппа – вторую половину XVI века. Итак, Дмитрий Михайлович, мы немного отвлеклись в последние минуты, а говорили о начавшемся конфликте между Иваном Грозным и митрополитом Филиппом.

Д.Володихин

— Ну, собственно, я говорил о том, что Россия в этот момент, по всей видимости, начала перенимать политический опыт западной Европы и взяла из него самое худшее, что только было. То есть, то дикое ожесточение, которое началось там в конце XV в XVI веках, в значительной степени в связи с религиозными войнами. У нас это, к сожалению, было воспринято, как рецепт, который ой как эффективно работает. А вот для русской церкви, в частности для ее главы – митрополита Филиппа, это было противно и он прилюдно отказал государю в благословении. Раз, два, не благословлял опричнину, потребовал, чтобы вот это право печалования соблюдалось. Как он может его соблюдать, если казни идут без суда, то есть выезжает царь с отрядом куда-нибудь на периферию, или отправляет отряд, а этот отряд занимается казнями. Церковь не успевает просто ни за кого вступиться. И в 1568 году, сначала против Филиппа инспирировали собор, с обвинениями совсем уж нелепыми, в каких-то церковных преступлениях. Потом свергли его – это осень 1568 года и опозорили, то есть, на нем ободрали прилюдно одежды, держали его на цепи в одном из московских монастырей, потому что он до самого конца несколько раз не благословлял царя, делал это публично. А когда увидел, что опричники носят на себе какие-то такие восточные шапочки тафи, они были запрещены Стоглавом, пожаловался царю и тут его опричная братия подставила, в миг они эти шапочки сдернули, царь развернулся, увидел, что ни на одном из них этих шапочек нет и разъярился на митрополита, подумав, что может быть это какой-то специальный такой метод защиты каких-то неугодных ему подданных и необоснованная ярость на опричников. Ярость была обоснованная, митрополит Филипп вел себя, как пастырь. Он увидел, что царь кровь льет безвинную, как сказано в житие Филиппа, жесток и жесток без суда. То есть, в действиях его Филипп справедливости не видел. Филипп, честно говоря, не был защитником какой-то там феодальной оппозиции, ему это нередко приписывали. Дело в том, что какая там феодальная оппозиция, если у него родня, другая ветвь его же рода, собственного рода Колычевых, Колычевы Умные, получила крупные должности в опричнине. Против кого он должен был стоять, ведь он стоял против родни своей, а не за родню.

А.Пичугин

— Но при этом, отношения со своей родней он наверняка поддерживал как-то?

Д.Володихин

— Разумеется, а почему бы и нет. Но я подозреваю, что родне тоже от него доставалось на орехи. Так вот, он просто в какой-то момент воспротивился кровопролитию, как чему-то противному христианству и Богу. Он считал, что нарушается заповедь любви и что этому не следует быть и так до самого конца и стоял. Убивали близких ему людей, он сам сначала был заточен в крайне тяжелых условиях, потом свергнут с митрополичьей кафедры, отправлен в маленький монастырь Отроч под Тверью и в декабре 1569 года, один из вождей опричнины – Малюта Скуратов, его там жестоким образом умертвил.

А.Пичугин

— А это доказано, потому что считалось же всегда, что вроде бы как, якобы Малюта Скуратов, якобы задушил.

Д.Володихин

— Да, умертвил, я и говорю.

А.Пичугин

— Нет, считалось, но доказательство, Вы как утверждение приводите?

Д.Володихин

— Нет, почему, есть четыре разнородных источника, которые безо всякого согласования друг с другом говорят одно и то же: Малюта Скуратов его там убил, это не только иностранные, но и наши русские источники, если Вы этим интересуетесь. Мало того, что Малюта Скуратов не понес никакого наказания от царя, мало того, через некоторое время он даже занял высокий воеводский пост. То есть, иными словами, мы не знаем, отдавал ли государь такое распоряжение, может быть сам царь и хотел бы обойтись без смерти Филиппа, но псы государевы, они по-своему здесь поразмыслили.

А.Пичугин

— А известна ли реакция самого Ивана Грозного?

Д.Володихин

— Нет, не известна. Известно, скажем так, что Соловецкий монастырь сильно пострадал в тот момент, это да. Важность культа самого Филиппа, память о его подвиге посмертная, долгое время побаивались даже разговаривать о том, что человек совершил духовный подвиг, потому что он пошел против государя. Вообще скверно, когда светская и духовная власть конфликтует, ничего вэ том доброго нет. Филипп бы сто раз ничего такого не делал, например, в военных походах он Ивана Грозного поддерживал и говорил самое милостивое слово за это. А вот за кровопролитие не жаловал, значит, он вынужден был на это пойти в крайне тяжелых обстоятельствах. Так вот, в Соловецком монастыре, несмотря на весь этот страх, его начали почитать. И почитали сначала только иноки этой обители, мало того, вот Иван Грозный проиграл Ливонскую войну, через несколько лет его сын Федор Иванович Блаженный московского собора чудотворцев, начал войну, которая должна была привести к отвоеванию русских земель, утраченных при Иване Грозном. Он, впервые в жизни, возглавил армию, вышел в поход и действительно три города отобрал. И, в этот момент, иноки соловецкие явились к нему и сказали: «Великий государь, Федор Иванович, отдай нам мощи Филиппа, он великий был святой», - и Федор Иванович, хоть и чтил память царя, а все-таки согласился с ними. И этот блаженный царь отдал мощи, именно, как мощи, а не как останки, то есть, как то, что осталось от святого, а не просто от инока Филиппа. Действительно они были увезены из тверского Отроча монастыря на Соловки. И там постепенно нарастало почитание Филиппа, оно в середине XVII века выплеснулось с Соловков уже на всю Русь. 1652, еще тогда не патриарх, митрополит Новгородский Никон с грамотой от Алексея Михайловича покаянной, прибыл на Соловки, причем проплыл туда в очень опасной ситуации, его флотилию разбило штормом, но он был человек волевой, и он знал Соловки, все эти шторма, и он добрался туда и зачитав покаянную грамоту царя Алексея Михайловича, он вывез мощи в Москву и ныне они покоятся в Успенском соборе. Филипп был признан тогда одним из величайших святых русской земли и к нему относились не то что с почтением, а с благоговением, было огромное количество чудес, исцелений возле его гроба, он был открыт, каждый мог к нему подойти и от этих мощей происходило огромное количество выздоровлений, излечений от страшных болезней. Так вот, смысл всей этой истории в том, что иногда духовная власть ведет себя как надо в страшных ситуациях, когда ей грозит смерть, тем более грозит унижение, лишение здоровья, разорение, она все равно стоит, потому что за ней долг пастырства. Вот святой Филипп, человек, который выполнил долг пастырства до конца, в самых тяжелых и страшных условиях, когда ему грозило разорение, унижение, смерть родственников, его собственная, все это произошло, но ничего его не сломило – он идеален, как инок, и он идеален, как пастырь. Такова память о нем.

А.Пичугин

— Спасибо, и последний, наверное, вопрос, который я хотел бы задать. Фильм «Царь», Вы о нем начали говорить в начале нашей программы, говорили о том, что это все-таки, конечно, такой симбиоз правды, вымысла, это симбиоз разных совершенно фактов, разновременных. Все-таки, как Вы его оцениваете? Прошло уже много времени, естественно, все его наверняка видели, ну вот хотелось бы, раз уж мы с Вами обсуждаем этих двоих людей, их взаимоотношения, все-таки Ваша вот такая, в двух словах оценка этого.

Д.Володихин

— Ну, с точки зрения исторической, понимаете, Алексей Иванов – рафинированный интеллектуал, он построил сценарий на приемах, которые годны для интеллектуалов, но не годны для массового восприятия. Когда он делал там вещи, которые кажутся историческими ошибками, но таковыми не являются, мало кто его понимал. Ошибки там в мелочах, ну там, не могли разбрасывать царицы медные деньги, серебряные были тогда деньги, ну и так далее. Что же касается большой правды, то правда христианская, то она была там сказана и я бы сказал, что прозвучала очень серьезно и веско. Но есть эта самая ошибка аудитории, она существует, понимаете, если фильм предназначен для интеллектуалов, он должен быть показан на прежде всего каких-то фестивалях, на узкую достаточно аудиторию. Когда его показали на колоссальную неподготовленную аудиторию, все эти тонкости мало кто понял. Это не телевизионный фильм, это не фильм, который без комментариев, без сложных исторических объяснений огромная масса людей может смотреть. Она видит там оскорбление русской истории, оскорбление русской церкви, оскорбление русского царя. Всего этого в фильме нет, но он поставлен так, что для того, чтобы докопаться до его сути, нужно долго и тяжело размышлять, надо очень сильно работать над его сутью, душевно работать и интеллектуально, ну а вот из миллиона, или нескольких миллионов человек, которые посмотрели, кто примется за эту душевную работу? Все, ну скажем, огромная часть, восприняла его, как такой лозунг поливания грязью. Нет этого в фильме, повторяю, нет, абсолютно. Но восприятие было именно таким, оно ошибочное. Кто виноват? Не Лунгин, и не Иванов, не Петр Мамонов, который играл Ивана Грозного, и тем более не Янковский, который играл митрополита Филиппа, а виноваты прежде всего продюсеры, те, кто этот фильм выдвинул на массовую аудиторию, не позаботившись о том, чтобы подать его с какими-то комментариями специалистов.

А.Пичугин

— Спасибо огромное, наше время в эфире истекло – это был историк, профессор МГУ, доктор наук и советник директора Российского института стратегических исследований – Дмитрий Володихин. Говорили о эпохе Ивана Грозного и митрополита Филиппа – второй половине XVI века. Меня зовут Алексей Пичугин, будьте здоровы, всего хорошего!